Текст книги "Пылающий берег (Горящий берег)"
Автор книги: Уилбур Смит
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Не разрывать цепь! Цепь не разрывать! – Приказы почти тонули в грохоте и суматохе артобстрела.
А потом в пустоте, простиравшейся впереди, сквозь дым они увидели блеск металла. Это была низкая стена из сомкнутых пластин серой стали, видом напоминавших спину крокодила.
Немецкие пулеметчики оказались в более выгодном положении, потому что их предупредили о наступлении за семь дней. Как только британская артиллерия перенесла свой огонь в тыл, пулеметы подняли по колодцам из блиндажей на поверхность и установили на треногах на развороченной грязной кромке разрушенных траншей. Каждый «максим» [92]92
Первый станковый пулемет. Изобретен американским конструктором Х. Максимом в 1883 г., был на вооружении многих армий до второй мировой войны.
[Закрыть]был снабжен стальным щитком для защиты расчетов от ружейного огня, а располагались они в одну линию так близко, что края щитков заходили один за другой.
Британская пехота по открытой местности шла прямо на пулеметы. Увидев их, в передних рядах закричали и бросились бегом, чтобы поразить противника штыками. Но наткнулись на колючую проволоку.
Солдат уверяли, что она будет разнесена на кусочки артиллерийским огнем. Этого не случилось. Разрывы фугасных снарядов не дали никакого результата, только больше запутали ее и превратили в еще более труднопреодолимую преграду. Пока люди барахтались, пытаясь выпутаться, немцы открыли по ним огонь.
Станковый пулемет «максим» обладает скорострельностью до трехсот выстрелов в минуту и имеет репутацию самого надежного и удачного по конструкции из когда-либо созданных пулеметов, а в тот день к его характеристикам добавилась еще одна: он стал и самым смертоносным оружием, придуманным человеком. Тяжело шагавшая строем британская пехота, появлявшаяся из азотисто-дымного тумана и все еще предпринимавшая попытки сохранить свой твердый боевой порядок – плечом к плечу, в четыре шеренги, – представляла собой отличную мишень для «максимов».
Сплошная стена огня перемещалась то туда, то сюда, напоминая лезвие ножа косилки, а кровавая бойня превзошла все ранее виденное на полях сражений.
Потери, конечно, были бы значительно большими, если бы войска в конце концов не подчинились здравому смыслу и не разомкнули строй. Вместо прежнего механического продвижения солдаты попытались прокрасться и проползти к позициям противника маленькими группами, но даже они в итоге были отброшены стеной пулеметного огня.
И когда в ходе еще одного великого наступления на западном фронте, почти сразу после его начала, был уничтожен каждый десятый, германские войска, удерживавшие гряду холмов напротив Морт Омм, с ликованием контратаковали.
Сантен постепенно осознала, что далекая бойня прекратилась, после нее последовала странная тишина.
– Что произошло, папа?
– Британские войска заняли позиции германской артиллерии, – взволнованно объяснил граф. – У меня есть намерение верхом осмотреть поле боя. Я хочу засвидетельствовать этот поворотный момент в истории…
– Вы не должны совершать столь идиотского поступка, – бесцеремонно сказала ему Анна.
– Женщина, ты не понимаешь, что даже сейчас, когда мы, разговаривая, стоим здесь, наши союзники быстро продвигаются вперед и разрушают германские линии обороны…
– Ну а я понимаю то, что дойную корову нужно покормить, а из погребов вычистить навоз.
– А в это время история проходит мимо меня! – Граф капитулировал и пошел вниз, в погреб, что-то бормоча.
Артиллерийский огонь возобновился, но уже намного ближе, и стекла задребезжали в рамах. Граф взлетел вверх по лестнице и выбежал во двор.
– А что происходит сейчас, папа?
– Это агония германской армии, последние судороги умирающего великана. Но не беспокойся, моя малышка, британцы вскоре возьмут германцев в кольцо. Нам нечего опасаться.
Гром пушек возрос до крещендо и был усилен грохотом британского ответного огня. Это англичане попытались помешать германскому артналету на свои передовые позиции напротив гряды холмов.
– Похоже на то, что было прошлым летом. – С дурными предчувствиями Сантен смотрела на застывшие очертания меловых холмов на горизонте. Они слегка расплывались перед глазами, прячась в дымке разрывов.
– Мы должны сделать для них все, что сможем, – сказала она Анне.
– Нам нужно думать о нас самих, – запротестовала Анна. – Нам надо жить, и мы не можем…
– Пошли, Анна, мы теряем время.
По настоянию Сантен они наварили четыре огромных медных котла супа из репы, сухого гороха и картофеля, использовав для вкуса ветчинные ребрышки. С удивительной быстротой израсходовали почти весь свой запас муки, выпекая одну за другой полные духовки булок, нагрузили всем этим маленькую ручную тележку и покатили ее по аллее к главной дороге.
Сантен хорошо помнила бои прошлого лета, но то, что увидела теперь, потрясло ее с новой силой.
Шоссе было до отказа забито от одной живой изгороди до другой потоками людей, лошадей, техники, текущими в обоих направлениях, сталкивающимися и перемешивающимися, а затем разъединяющимися снова.
Вниз, с гряды холмов, спускались солдаты, растерзанные и окровавленные, искалеченные и истекающие кровью, втиснутые в медленно движущиеся санитарные машины, нагруженные на тележки и подводы. Другие раненые с трудом передвигались на импровизированных костылях, висли на плечах более сильных товарищей или прижимались к бортам переполненных санитарных машин в поисках опоры, когда спотыкались в глубоких колеях, полных грязи.
В противоположном направлении строем шли части резерва и подкрепления, направляемые на помощь для удержания высот. Они шли длинными колоннами, уже измотанные под тяжестью снаряжения, почти не обращая внимания на раненых, к которым, возможно, вскоре присоединятся. Солдаты с трудом продвигались, глядя себе под ноги, останавливаясь, когда прохода не было, терпеливо ждали с бычьей покорностью и начинали движение снова, как только трогался стоявший впереди.
После того как прошел первоначальный шок, Сантен помогла Анне подтолкнуть тележку и поставить ее на обочине, и пока та разливала густой суп, передавала кружки вместе с толстыми ломтями свежеиспеченного хлеба измученным и раненым солдатам, когда они, спотыкаясь, шли мимо.
Но еды не хватало: она могла накормить лишь каждого сотого и старалась выбрать тех, кто, на ее взгляд, больше других нуждался в пище.
– Храни вас Бог, миссис, – бормотали они, одним махом выпивая суп и заглатывая хлеб, и ковыляли дальше.
– Посмотри на их глаза, Анна, – прошептала Сантен, подставляя кружки, чтобы снова наполнить. – Они уже повидали загробный мир.
– Хватит этих глупых фантазий. У тебя опять начнутся ночные кошмары.
– Ни один кошмар не может быть хуже, чем это.
Взгляни вон на того!
Похоже, его глаза были вырваны шрапнелью, пустые глазницы завязаны окровавленными тряпками. Он шел за другим солдатом, обе раздробленные руки которого были прибинтованы к туловищу. Слепой держался за его ремень и чуть было не повалил, когда оступился на неровной и скользкой дороге.
Сантен вывела обоих из людского потока и поднесла кружку к губам безрукого солдата.
– Вы хорошая девушка, – прошептал он. – У вас не найдется сигареты?
– Я сожалею. – Она покачала головой и повернулась, чтобы поправить бинты на глазах другого. Краем глаза увидела то, что под ними, ее чуть не вырвало, и руки дрогнули.
– У вас голос очень молодой и хорошенькой девушки… – Потерявший глаза был примерно того же возраста, что и Майкл, его густые темные волосы покрыты спекшейся кровью.
– Да, Фред, она – хорошенькая. – Товарищ помог ослепшему встать. – Нам лучше бы идти дальше, мисс.
– Что там происходит? – спросила их Сантен.
– Настоящий ад – вот что происходит.
– Линия фронта удержится?
– Никто этого не знает, мисс. – И обоих смыло медленно двигавшимся потоком измученных и страдающих людей.
Суп и хлеб скоро закончились, и Сантен с Анной покатили тележку назад к шато, чтобы приготовить еще. Вспомнив просьбы раненых, Сантен совершила налет на буфет в оружейной комнате, где граф держал припрятанный для себя табак, и, когда они с Анной возвратились на свой пост в конце аллеи, она могла какое-то время предоставлять это особое маленькое утешение некоторым из солдат.
– Мы так мало можем сделать.
– Мы делаем все, что в наших силах, – заявила Анна. – Без толку горевать из-за невозможного.
Они продолжали трудиться и с наступлением темноты, при слабом желтом свете фонаря, а поток страданий не пересыхал. Казалось, он даже становится еще плотнее, так что бледные измученные лица в свете фонаря расплывались перед уставшими глазами Сантен и становились неотличимыми друг от друга, а слабые слова ободрения, которые она говорила им, повторялись и уже казались бессмысленными ей самой.
Наконец далеко за полночь Анна повела Сантен назад в шато. Они уснули не раздеваясь, в грязной и испачканной кровью одежде, обняв друг друга, а проснулись на рассвете, чтобы наварить котлы свежего супа и напечь еще хлеба.
Стоя у печи и услышав отдаленный рев моторов, Сантен подняла голову.
– Самолеты! – воскликнула она. – Я забыла про них! Они полетят без меня сегодня, а это плохая примета!
– Сегодня и без плохих примет будет много страданий, – крякнула Анна, стаскивая на пол котел, который обернула одеялом, чтобы он не слишком быстро остывал.
На полпути по аллее Сантен выпрямилась над ручкой тележки.
– Взгляни, Анна, вот туда, на край северного поля!
На поле было очень много солдат. Они сбросили тяжелые ранцы и вещевые мешки, каски, сложили оружие и остались под ранним летним солнцем голыми по пояс или в грязных нательных фуфайках.
– Что они делают, Анна?
Тысячи людей работали под руководством офицеров. Заостренные лопатки быстро вонзались в желтую землю, ее насыпали кучей в длинные линии. Пока женщины смотрели, многие опустились в вырытые ямы уже по колено, потом по пояс или вовсе скрылись за поднимавшимися земляными брустверами.
– Траншеи. – Сантен нашла ответ на собственный вопрос. – Траншеи, Анна, роют новые траншеи.
– Зачем, почему это делают?
– Потому что… – Сантен помедлила. Ей не хотелось говорить это вслух. – Потому что скоро они будут не в состоянии удерживать гряду холмов, – тихо произнесла она, и обе посмотрели на возвышенность, где разрывы снарядов пятнали ясное утро сернистыми желтыми облаками тумана.
Добравшись до конца аллеи, обнаружили, что дорога забита транспортом и людьми, причем встречные потоки безнадежно запутались друг в друге, не поддаваясь усилиям военной полиции, старавшейся развести их и заставить двигаться снова. Одна из санитарных машин, скользя, съехала с дороги в грязный ров, усугубив путаницу, врач и водитель силились вынести носилки из кузова засевшего автомобиля.
– Анна, мы должны им помочь.
Анна обладала мужской силой, а Сантен была по-мужски решительна. Вдвоем они ухватились за ручки носилок и потащили их наверх из канавы. Врач выкарабкался из грязи.
– Отлично. – Он был без головного убора, но на воротнике мундира хорошо выделялись знаки различия медицинской службы в виде змеи, обвивавшей жезл, а на рукавах – белые повязки с алыми крестами.
– А, мадемуазель де Тири! – Молодой человек узнал Сантен, поглядев на нее поверх раненого на носилках, находившегося между ними. – Я должен был догадаться, что это вы.
– Доктор, конечно… – Это был тот самый офицер, который прибыл на мотоцикле с лордом Эндрю и помогал графу в потреблении коньяка «Наполеон» в день, когда самолет Майкла разбился на северном поле.
Они поместили носилки на земле под живой изгородью, и врач опустился рядом на колени, что-то делая с неподвижной фигурой под серым одеялом.
– Может быть, он выдержит… если мы сможем поскорее доставить его в лазарет. – Он вскочил. – Но там, в машине, еще раненые. Мы должны вытащить их оттуда.
Вместе они выгрузили остальные носилки и положили их в ряд.
– Этот готов. – Большим и указательным пальцами врач закрыл веки уставившихся в небо глаз, а затем натянул на лицо умершего край одеяла.
– Проезда по дороге нет – бесполезно пробиваться, мы потеряем и других, если только не сумеем разместить их в укрытии, где можно было бы хотя бы обработать раны.
Врач смотрел прямо на Сантен, с минуту она не понимала его вопросительного взгляда.
– В Морт Омм коттеджи переполнены, а дорога заблокирована, – повторил он.
– Конечно, – быстро спохватилась Сантен. – Надо везти в шато.
Граф встретил их на лестнице шато, и, когда Сантен объяснила, что нужно, он с энтузиазмом принял участие в превращении большого салона в госпитальную палату.
Они отодвинули мебель к стенам, чтобы освободить пол в середине, а потом сняли матрасы в верхних спальнях и стащили вниз по лестнице. С помощью санитарной машины и троих санитаров, которых набрал из рядовых молодой доктор, разложили матрасы на превосходном шерстяном обюссонском ковре.
А тем временем военная полиция по указанию врача подавала сигналы санитарным машинам, застрявшим на забитой дороге, направляя их в шато. Сам он ехал на подножке переднего автомобиля, а когда увидел Сантен, спрыгнул и поспешно схватил ее за руку.
– Мадемуазель! Есть ли другая дорога, по которой можно добраться до полевого госпиталя в Морт Омм? Мне нужны материалы и медикаменты – хлороформ, дезинфицирующие препараты, бинты – и еще один врач на помощь.
Его французский был сносным, но Сантен ответила по-английски:
– Я могу верхом поехать через поля.
– Вы просто молодчина. Я дам вам записку. – Он вытащил блокнот и нацарапал короткое послание. – Спросите майора Синклера, – вырвал листок бумаги и сложил его, – передовой госпиталь находится в коттеджах.
– Да, я знаю. А кто вы? Как мне им сказать, кто меня направил? – Практика последнего времени позволяла Сантен с большей готовностью произносить английские слова.
– Простите меня, мадемуазель, у меня прежде не было возможности вам представиться. Моя фамилия Кларк, капитан Роберт Кларк, но зовут Бобби.
Облаку, казалось, передалось от Сантен ощущение важности их миссии, и он неистово перелетал через препятствия и отбрасывал копытами комья грязи, несясь по полям и вдоль рядов виноградников. Улицы городка были запружены военными и транспортом, а передовой госпиталь в расположенных в ряд домиках находился в состоянии хаоса.
Офицер, которого Сантен отправили разыскивать, был крупным мужчиной с огромными ручищами и густыми седеющими завитками волос, падавшими ему на лоб, когда он наклонился над солдатом, которому делал операцию.
– Где, черт побери, сам Бобби? – требовательно спросил майор, не поднимая глаз на Сантен и сосредоточиваясь на аккуратных стежках, которые накладывал на глубокую рану, пролегшую через всю спину солдата. Когда он затянул нитку и сделал узел, кожа, вздувшись, поднялась бугром. Сантен при виде этого затошнило, но она быстро объяснила цель своего приезда.
– Хорошо, скажите Бобби, что я посылаю, что могу, но у нас самих кончаются перевязочные материалы.
Его пациента подняли со стола, а на свободное место положили совсем мальчика с вылезшими внутренностями.
– Кроме того, я не могу выделить кого-нибудь в помощь. Отправляйтесь и скажите ему.
Солдат корчился и пронзительно кричал, когда врач принялся запихивать в него обратно желудок.
– Если вы дадите мне медикаменты, я сама отвезу их. – Сантен стояла на своем, и Синклер, взглянув, одарил ее подобием улыбки.
– Вы не из тех, кто быстро сдается. Ладно, поговорите вон с ним. – Он указал через заполненное людьми помещение коттеджа рукой, державшей скальпель. – Скажите, что это я послал вас, и удачи вам, молодая леди.
– Вам тоже, доктор.
– Видит Бог, всем нам она нужна, – согласился майор и опять склонился над раненым.
На обратном пути Сантен гнала Облако так же сильно, как и прежде. Поставив его на конюшне и войдя во двор, она увидела, что там появились еще три санитарные машины, водители которых разгружали носилки с ранеными и умирающими. Девушка заторопилась мимо них в дом, неся на плече тяжелую сумку с медикаментами, и в изумлении задержалась у двери салона.
Матрасы были заполнены, а новые раненые лежали на голом полу или сидели, опираясь на обшитые деревом стены. Бобби Кларк зажег все до единой свечи серебряных канделябров в центре массивного с украшениями из золоченой бронзы обеденного стола и оперировал при свечах.
Он поднял голову и увидел Сантен:
– Вы привезли хлороформ?
Какое-то мгновение она не могла ответить и замешкалась у высоких створчатых дверей, потому что из салона шел ужасающий запах. Густой, тяжелый, неприятный запах крови смешивался с вонью от тел и одежды солдат. Они ведь попали сюда из окопной грязи, где хоронили убитых, разлагавшихся там же. От этих раненых солдат все еще едко пахло потом страха и боли.
– Вы раздобыли хлороформ? – нетерпеливо крикнул Бобби через комнату, и Сантен сделала над собой усилие, чтобы войти.
– У них никого нет в помощь.
– Тогда вам придется помогать. Ну, встаньте от меня с этой стороны, – приказал он. – А теперь держите это.
Для Сантен все превратилось в туманное пятно ужасов, крови и работы, которая изматывала как физически, так и душевно. Не было ни минуты отдыха, едва хватало времени, чтобы проглотить кружку кофе и сандвич, которые Анна готовила на кухне. Как только Сантен начинала думать, что видела и испытала так много и уж ничего больше не сможет ошеломить ее, появлялось что-нибудь более ужасающее.
Она стояла рядом с Бобби Кларком, когда он разрезал мышцы на бедре солдата, завязывая каждый кровеносный сосуд. Обнажив белую бедренную кость, взял блестящую серебряную пилу, и Сантен почувствовала, что упадет в обморок от одного звука, напоминавшего звук распиливания твердой толстой доски.
– Уберите! – приказал Бобби, и пришлось пересилить себя, чтобы дотронуться до отделенной от тела конечности. Сантен вскрикнула и отскочила, когда та судорожно дернулась у нее под пальцами.
– Не теряйте времени! – рявкнул Бобби, и она взяла ногу, которая была все еще теплой и удивительно тяжелой.
«Вот теперь нет ничего, что я не посмела бы сделать».
Наконец Сантен дошла до такой степени усталости, что даже Бобби понял, что она не может держаться на ногах.
– Идите и прилягте, – распорядился врач, но вместо этого девушка села подле молодого солдатика, лежавшего на одном из матрасов. Она держала его руку, холодную и влажную от пота, а он называл ее «мамой» и бессвязно говорил о каком-то дне, проведенном давным-давно у моря. Сантен беспомощно сидела и слушала, как он тяжело дышит, борясь за жизнь; рука стала сжиматься, когда раненый почувствовал, что надвигается тьма. Глаза широко открылись, он выкрикнул: «О, Матерь Божья, спаси меня!» – и тут же обмяк. Сантен хотела оплакать его, но у нее не было слез. Тогда она закрыла невидящие глаза, как это делал Бобби Кларк, поднялась и пошла к лежавшему рядом.
Это был сержант, человек плотного сложения, почти возраста ее отца, с широким приятным лицом, покрытым серой щетиной. У него в груди была настоящая дыра, через которую дыхание вырывалось пеной розовых пузырьков. Ей пришлось склонить ухо почти к губам, чтобы услышать просьбу, и тогда она быстро осмотрелась и увидела на серванте серебряную супницу времен Людовика XVI. Поднесла и, расстегнув ему бриджи, подержала ее перед ним, а он все шептал:
– Я сожалею… пожалуйста, простите меня, вы такая молодая. Это так неприлично…
Так они проработали всю ночь. Сантен спустилась вниз за новыми свечами взамен тех, что оплывали в канделябрах, и едва дошла до этажа кухни, ее внезапно охватил неукротимый приступ тошноты. Спотыкаясь, она свернула в туалет для прислуги и на коленях склонилась над зловонным ведром. Бледная и дрожащая, умылась из кухонного крана. Анна ждала ее.
– Ты не можешь так дальше продолжать. Только взгляни на себя, ты долго не выдержишь… – Она чуть было не произнесла «дитя», но удержалась. – Ты должна отдохнуть. Съешь миску супа и посиди немного рядом со мной.
– Этому не видно конца, Анна… там все новые и новые.
Раненые уже переполнили салон и лежали на лестничных площадках и в коридорах, так что санитарам, выносившим мертвых на холщовых носилках, приходилось перешагивать через них. Умерших, завернутых в серые одеяла, складывали на булыжниках сбоку от конюшни, и ряд этот становился длиннее с каждым часом.
– Сантен! – Бобби Кларк кричал с самого верха лестницы.
– Он фамильярен, ему следовало бы называть тебя мадемуазель, – с негодованием и раздраженно проговорила Анна, но Сантен вскочила и побежала, лавируя между распростертыми на ступеньках телами.
– Вы можете снова пробраться в городок? Нам необходимы еще хлороформ и йод. – Бобби был измучен и небрит, красные круги вокруг глаз да и сами глаза красные, а голые руки в высыхающей крови.
– Уже почти рассвело, – согласно кивнула Сантен.
– Поезжайте мимо перекрестка. Выясните, расчищается ли дорога, нам нужно начинать перевозить некоторых раненых.
Сантен пришлось дважды поворачивать Облако от запруженной дороги и искать путь по прямой через поля, так что к тому времени, когда она добралась до госпиталя в Морт Омм, был уже почти день.
Сразу же увидела, что госпиталь эвакуируют. Оборудование и пациентов грузили на санитарные машины и повозки, а тех раненых, что могли идти, собирали в группы и выводили на дорогу, чтобы двигаться в южном направлении.
Майор Синклер рычащим тоном давал указания водителям санитарных машин.
– Молю тебя, будь осторожен, парень, у того малого пуля пробила легкое… – Он взглянул на Сантен, подъехавшую верхом.
– Снова вы! Черт вас возьми совсем, а я уже и позабыл о вас. Где Бобби Кларк?
– Все еще в шато, он послал меня попросить…
– Сколько у него там раненых? – прервал ее майор.
– Я не знаю.
– Тьфу, пропасть, девушка, пятьдесят, или сто, или больше?
– Наверное, пятьдесят или немного больше.
– Нам надо их вывезти… немцы прорвались у От Поммьер. – Он помолчал, критически изучая ее, замечая почти прозрачный блеск кожи и синяки под глазами. «Она дошла до предела, – решил было он, но, увидев, что Сантен по-прежнему высоко держит голову и что глаза у нее светятся, изменил свое мнение. – Она сделана из хорошего материала, еще сможет продержаться».
– Когда немцы доберутся сюда?
Он покачал головой:
– Я не знаю, думаю, что скоро. Мы окапываемся сразу за городком, но, возможно, не сумеем даже задержать их там. Нам нужно выбираться – и вам тоже, молодая леди. Скажите Бобби Кларку, что я пришлю ему столько транспортных средств, сколько смогу. Он должен возвращаться в Аррас. Вы можете ехать с санитарными машинами.
– Хорошо, – она развернула Облако, – я подожду их у перекрестка и провожу к шато.
– Умница, – прокричал Синклер вслед, когда, повернув жеребца, девушка выехала со двора и поскакала к винограднику на восточной стороне городка.
За виноградником Сантен выехала на тропку, что вела вверх, к холму над лесом. Дала Облаку волю, и они полетели по склону и выскочили на гребень холма. Отсюда открывался чудесный вид – к северу от гряды холмов через поля и леса, окружающие городок. Светило раннее солнце, воздух был ясным и чистым.
Инстинктивно она сначала взглянула в сторону фруктового сада у основания Т-образного леска, различив открытую грунтовую полосу, что служила взлетно-посадочной полосой для эскадрильи Майкла.
Палатки исчезли, а кромка сада, где обычно выстраивались ярко раскрашенные истребители СЕ-5а, была теперь пустынна: эскадрилья снялась и ушла ночью, как цыганский табор, и настроение Сантен мгновенно ухудшилось. Пока летчики были здесь, казалось, что сохранялось что-то от Майкла, но теперь они улетели и оставили в ее душе зияющую черную пустоту.
Она отвернулась и стала смотреть на гряду холмов. На первый взгляд сельская местность казалась такой мирной и безмятежной. Раннее лето раскрасило ее в зеленый цвет, очень красивый в лучах утреннего солнца, а неподалеку, в зарослях куманики, звенел жаворонок.
Сантен посмотрела внимательней и увидела на полях крошечные пятнышки множества людей, поспешно передвигавшихся, подобно насекомым, прочь от гряды. Они были такими далекими и маленькими, что она едва разглядела их и теперь пыталась определить, что они делают.
Вдруг крошечное серовато-желтое облачко дыма взорвалось в середине одной из групп бегущих, и, когда оно уплыло в сторону, четыре или пять похожих на муравьев фигурок остались лежать в беспорядке, а другие продолжали бежать.
Потом были еще клубы дыма, как бы случайно разбросанные по зеленому ковру полей, и стал слышен донесенный ветром гул.
– Артиллерийский огонь! – прошептала она и окончательно поняла, что там происходило. Это были войска, выбитые со своих позиций германским наступлением. На открытой местности их настигал огонь батарей, которые немцы, должно быть, подтянули следом за продвигающейся вперед пехотой.
Теперь, когда Сантен смотрела с холма вниз, ей стала видна линия окопов, которые солдаты спешно готовили вчера утром. Траншеи извивались вдоль кромки дубового леса, подобно коричневой змее, проходя под прикрытием каменной стены в верхней части северного поля, слегка поворачивая вслед за изгибом берега ручья, а затем теряясь среди виноградников, принадлежавших семье Конкур.
Сантен различала в окопах солдатские каски и ощетинившиеся пулеметные стволы, выступающие над земляными брустверами. Некоторые из бегущих фигурок добирались до линии окопов и тут же скрывались из вида.
Всадница вздрогнула, когда почти рядом с ней, позади, раздался орудийный выстрел, обернувшись, увидела тонкие серые перья дыма, плывшие от британской батареи, находившейся у подножия холма. Пушки были так искусно скрыты под маскировочными сетями, что Сантен заметила их только сейчас.
Укрытые в лесу и фруктовом саду орудия стреляли по невидимому врагу, а снаряды ответных неприцельных залпов яростно рвались вдоль линии свежевырытых укреплений. Чей-то крик вывел ее из пугающего гипнотического состояния. Она обернулась и увидела взвод пехотинцев, бегущих вверх по тропинке к гребню холма. Во главе их бежал младший офицер, который отчаянно махал ей руками.
– Убирайся отсюда, чертовая дура! Разве ты не видишь, что тут идет бой?
Она повернула коня к тропинке и пустила его галопом. Промчалась мимо колонны солдат, а когда обернулась, они уже в бешеном темпе зарывались в каменистую землю на гребне холма.
Сантен осадила лошадь, добравшись до перекрестка. Весь транспорт, кроме застрявшего в канавах и поэтому брошенного, прошел. Однако дорога была заполнена толпой отступавшей пехоты. Люди шли, шатаясь под своей ношей, неся па спинах разобранные пулеметы, ящики с боеприпасами и другое снаряжение, которое они умудрились вынести с поля боя. Пронзительными звуками свитков и отдаваемыми криком приказами офицеры собирали их, чтобы с дороги направить в недавно вырытые траншеи.
Внезапно над головой Сантен пронесся мощный стремительный звук, похожий на шум ураганного ветра, и она испуганно пригнулась. Снаряд разорвался в сотне шагов, и Облако попятился, поднявшись на задних ногах. Она удержала равновесие, голосом и прикосновением успокоила животное.
Оглянувшись, Сантен увидела, как со стороны городка к перекрестку приближаются грузовики. Привстав на стременах, смогла разглядеть красный крест на белом круге сбоку у первого. Галопом помчалась навстречу ему и еще семи санитарным машинам. Натянув поводья, поравнялась с головной машиной.
– Вас направили в шато?
– А что это такое, красавица?
Водителю был не понятен ее с сильным акцентом английский, и она даже подскочила в седле от огорчения и безысходности.
– Капитан Кларк? – попробовала объяснить снова. – Вы ищете капитана Кларка?
– Да, точно. Капитана Кларка. Где он?
– Езжайте за мной! – Сантен повысила голос, так как еще один снаряд разорвался позади каменной стены рядом с ними и послышался электрический треск шрапнели, пролетавшей над головой. – За мной! – жестом показала она и повернула Облако на аллею.
Ведя за собой колонну санитарных машин, Сантен поскакала по аллее к шато и увидела, что снаряд разорвался прямо позади конюшни, а другой ударил в теплицу в конце огорода. Стеклянные панели разбились на мелкие осколки, бриллиантовыми брызгами блеснув на солнце.
– Господи, ведь шато – такая естественная мишень, – сообразила она и галопом пустила Облако во двор.
Раненых уже выносили. Когда первая машина остановилась у подножия лестницы, водитель и санитар выпрыгнули, чтобы помогать грузить носилки в кузов.
Сантен поставила Облако в небольшой загон рядом с длинным зданием конюшни, черепичная крыша которой была только что разбита гаубичным снарядом, развалившим и часть каменной стены. Однако конюшня была пуста, поэтому она опрометью кинулась в кухню.
– Где ты была? – потребовала ответа Анна. – Я так волновалась…
Сантен промчалась мимо в свою комнату. Стащила с гардероба саквояж и стала кидать туда одежду.
Откуда-то сверху послышался оглушительный грохот, оштукатуренный потолок треснул, и куски посыпались вокруг. Сантен сгребла фотографии в серебряных рамках с прикроватного столика в сумку, открыла выдвижной ящик и достала шкатулку с драгоценностями и дорожный туалетный набор. Воздух был полон белой пыли от штукатурки.
Еще один снаряд разорвался на террасе, рядом с ее комнатой, и окно над кроватью буквально взорвалось. Летящие куски стекла загремели по стенам, а один осколок оцарапал Сантен предплечье и оставил на коже кровавую полосу. Она слизнула кровь, упала на колени, подлезла под кровать и подняла неприбитую половицу.
В потайном углублении лежал кожаный кошелек с их накопленным запасом наличных. Она взвесила кошелек в руке – почти двести франков в золотых луидорах – и бросила в сумку.
Волоча саквояж, сбежала по лестнице в кухню.
– Где папа? – закричала она.
– Он пошел наверх, на самый верхний этаж. – Анна запихивала связки лука, ветчинные окорока и хлеб в мешок из-под зерна. Кивком головы указала на пустые крюки на стене. – Взял свое ружье и много коньяка.
– Я приведу его. Присмотри за моей сумкой.
Сантен подхватила юбки и помчалась обратно по лестнице.
На верхних этажах шато царила неразбериха. Санитары пытались освободить салон и основную лестницу.
– Сантен! – Бобби Кларк крикнул через лестничный колодец: – Ты готова ехать? – Он держал с одного конца носилки и старался перекричать голоса санитаров и стоны раненых.
Сантен пробивала себе дорогу наверх, сопротивляясь давлению спускавшихся вниз по лестнице. Бобби поймал ее за рукав, когда она с ними поравнялась:
– Куда вы идете? Нам надо скорее выбираться отсюда!
– Мой отец… Я должна найти отца! – Она стряхнула руку Бобби.
Самые верхние этажи дома были уже пусты, и Сантен, осматривая их на бегу, пронзительно кричала:
– Папа! Папа! Где ты?
Она пробежала по длинной галерее, со стен которой надменно взирали портреты ее предков. В конце галереи налегла на створчатые двери, что вели в спальные покои матери, сохранявшиеся графом все эти годы в неизменном виде.