Текст книги "Пылающий берег (Горящий берег)"
Автор книги: Уилбур Смит
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
«Реуа» было британским госпитальным судном с тремястами ранеными на борту, которое торпедировала германская подводная лодка в Бристольском заливе четвертого января прошлого года. К счастью, все, за исключением лишь трех человек, спаслись, но этот случай подогрел антигерманскую пропаганду. В самых людных местах висели плакаты с надписью «То, что красная тряпка – для быка, красный крест – для гунна» и рисунком, изображающим это зверство.
Вопрос, заданный Сантен, вызвал оживленный спор за столом.
– «Реуа» был торпедирован ночью, – резонно указал Джонатан Баллантайн. – Командир подводной лодки, вероятно, не видел красных крестов.
– О, перестаньте! Эти парни на подводных лодках – самые настоящие мясники…
– Я не согласен. Они такие же обычные ребята, как мы с вами. Капитан нашего судна, очевидно, тоже так считает; мы проходим самый опасный участок маршрута в Ла-Манше днем, чтобы позволить подводным лодкам хорошенько разглядеть красные кресты. Я полагаю, что они не тронут нас, когда узнают, что у нас за судно.
– Чепуха, чертовы гунны пустили бы торпеды в собственных тещ…
– Как и я, заметьте!
– Это судно идет со скоростью двадцать два узла [99]99
Узел – одна морская миля в час.
[Закрыть], – успокоил Сантен первый помощник капитана. – Подводная лодка в погруженном состоянии может развить скорость только в семь узлов. Ей пришлось бы находиться строго на нашем курсе, чтобы получить какой-либо шанс попасть в нас. Шансы миллион к одному, мисс, вам вовсе не нужно беспокоиться, так что наслаждайтесь путешествием.
Высокий круглоплечий молодой врач в очках в стальной оправе, своим видом слегка напоминавший ученого, появился перед Сантен, когда она поднялась из-за стола после завтрака.
– Я – доктор Арчибальд Стюарт, медсестра де Тири, майор Райт передал вас в мое распоряжение.
Сантен понравилась новая форма обращения. «Медсестра де Тири» звучало как-то по-профессиональному приятно. Однако она не была так же уверена, что ей нравится быть в чьем-нибудь распоряжении.
– У вас есть какая-нибудь медицинская подготовка? – спросил доктор Стюарт, и первоначальная симпатия Сантен к нему исчезла. Ее сразу разоблачили, да еще в присутствии только что обретенных поклонников. Покачала головой, стараясь не сделать свое признание публичным, но он безжалостно продолжал:
– Я так и думал, что нет. – Врач скептически разглядывал ее, а потом, казалось, понял, что она смущена. – Ну, ничего, самая важная обязанность сестры – подбадривать своих пациентов. Из того немногого, что я увидел, у вас это очень хорошо получается. Я думаю, мы сделаем вас главной подбадривающей, но только на верхней палубе. Строгий приказ майора Райта. Только на верхней палубе.
Это назначение доктора Арчибальда Стюарта словно было подсказано кем-то свыше. С раннего возраста организационные способности Сантен раскрывались и совершенствовались в ведении дел в шато Морт Омм, где она была хозяйкой рядом с отцом и помощницей экономки. Девушка без усилий управляла компанией молодых людей, которые собрались вокруг нее, создав из них «команду по развлечениям».
На «Протеа Касл» имелась библиотека, насчитывающая многие тысячи томов, и Сантен быстро разработала схему их выдачи и сбора, составила список очередности для тех, кто читал ослепшим и неграмотным солдатам на нижних палубах. Она устроила концерты для курящих, игры на палубе и карточные турниры – граф был искусным игроком в бридж и передал дочери свое умение.
Члены команды одноглазых, одноногих, увечных добровольных помощников, скрашивающих скуку длинного плавания, соперничали друг с другом, чтобы завоевать ее одобрение и оказать какую-либо услугу, а пациенты на ярусах коек придумывали десятки хитростей, чтобы задержать подле себя, когда Сантен совершала по утрам свои неофициальные обходы.
Среди пациентов оказался капитан из полка конных стрелков Наталя, который был среди раненых в санитарной колонне во время отступления от Морт Омм. Когда она впервые зашла в его палату со стопкой книг, он с энтузиазмом приветствовал ее:
– Солнышко! Это же сестра Солнышко! – И слово облетело весь корабль.
«Медсестра Солнышко». После того как обыкновенно угрюмо-ворчливый старший офицер медицинской службы майор Райт впервые употребил это прозвище, признание Сантен экипажем и пассажирами судна стало единогласным.
В подобных обстоятельствах времени для скорби было мало, но каждый вечер, перед тем, как заснуть, Сантен лежала в темноте и вызывала в своем воображении образ Майкла, а потом складывала обе руки на животе, шепча:
– Наш сын, Мишель, наш сын!
Нависшие небеса и черные воды Бискайского залива остались позади, в длинном белом кильватерном следе, а впереди по курсу летучие рыбы вращались в воздухе, словно серебряные монеты, на фоне голубой бархатной поверхности океана.
На 30° северной широты жизнерадостный молодой капитан Джонатан Баллантайн, наследник 100 тысяч акров [100]100
1 акр = 4046 м2 = 0, 4 га.
[Закрыть]земли и многочисленных ранчо своего отца, сэра Ральфа Баллантайна, премьер-министра Родезии, предложил Сантен брачный союз.
– Я прямо слышу, как бедный папа говорит, – Сантен так точно изобразила графа, что в глазах Анны промелькнула тень, – сто тысяч акров, сумасшедшая дрянная девчонка. Tiens alors! [101]101
Ишь ты! Посмотри-ка! (фр.).
[Закрыть]Как ты можешь отказываться от ста тысяч акров?
После этого матримониальные предложения превратились в эпидемию – даже доктор Арчибальд Стюарт, непосредственный начальник Сантен, моргая через очки в стальной оправе, нервно потея и заикаясь, произнес тщательно отрепетированную речь и выглядел более благородным, нежели сконфуженным, когда она поцеловала его в обе щеки в знак вежливого отказа.
На экваторе Сантен уговорила майора Райта облачиться в одежды владыки Нептуна, а сама церемония пересечения экватора сопровождалась диким весельем и почти поголовным пьянством. Конечно, Сантен оказалась предметом всеобщего интереса, одетая в костюм русалки, ею же и придуманный. Анна, пока помогала шить костюм, энергично протестовала против декольте, но всем членам экипажа наряд чрезвычайно понравился. Они свистели, хлопали в ладоши, топали ногами, а после пересечения экватора посыпались новые предложения замужества.
Анна раздражалась и говорила с Сантен резко, но втайне была весьма довольна переменами, происходившими в ее подопечной. На глазах совершалось чудесное превращение девушки в молодую женщину. От ранней беременности она начинала физически расцветать. Тонкая кожа приобрела перламутровое сияние, остатки подростковой неуклюжести улетучивались по мере того, как тело наливалось, нисколько не теряя грации.
Но более заметными были другие перемены: растущая уверенность и выдержка, осознание собственной силы и способностей, которые она только теперь начинала применять в полной мере. Анна и раньше знала, что Сантен прирожденная подражательница. Она не раз слышала, как та свободно переходит с южного акцента конюха Жака на валлонский горничных, а затем на интеллектуальный парижский выговор ее учителя музыки, но только теперь поняла, что у девочки исключительные способности к языкам, которые никогда еще не подвергались испытанию. Сантен уже так бойко говорила по-английски, что могла отличать австралийский акцент от южно-африканского и от чистого оксфордского и подражать им с поразительной точностью. Когда она приветствовала своих австралийцев, изящно произнося с австралийским акцентом «Добрый день», они буквально завывали от восторга.
Анна знала, что у Сантен был свой подход к цифрам и деньгам. Она взяла на себя ведение всех семейных счетов в первые месяцы войны, когда управляющий поместьем сбежал в Париж. Ее способность подсчитывать длинный столбец цифр, просто пробегая по нему ручкой вниз, без утомительного перенесения единиц и шевеления губами, Анна считала чем-то сверхъестественным.
Ныне Сантен демонстрировала ту же остроту ума. Она стала партнершей майора Райта за столиком для игры в бридж, и они составили грозную для соперников пару, а доля выигрышей Сантен ошеломляла Анну, которая на самом деле не одобряла азартных игр. Сантен вновь вкладывала эти деньги. Вместе с Джонатаном Баллантайном и доктором Стивенсом она организовала что-то вроде синдиката, и они сделались настоящими профессиональными игроками на ежедневных аукционах и пари, касавшихся скорости продвижения судна. К тому времени, когда пересекли экватор, Сантен добавила почти двести соверенов к тем припасенным луидорам, которые успела вынести из шато. Анна всегда знала, что Сантен много читает.
– Это вредно для глаз, – довольно часто замечала она, но никогда не предполагала той глубины знаний, которые Сантен почерпнула из своих книг, по крайней мере до тех пор, пока не услышала, как та демонстрирует их в беседах и дискуссиях. Она стояла на своем даже перед лицом таких серьезных спорщиков, как доктор Арчибальд Стюарт. И все же Анна заметила, что Сантен достаточно хитра, чтобы восстанавливать против себя слушателей хвастливой похвальбой своей учености, и обычно завершает спор на примиряющей ноте. Это позволяло жертве мужского пола отступить с всего лишь немного «взъерошенным» чувством собственного достоинства.
«Да, – довольно кивала Анна, глядя, как девушка расцветает и раскрывается подобно прекрасному цветку на тропическом солнце, – умница, совсем как ее мама».
Казалось, что у Сантен настоящая физическая потребность в тепле и солнечном свете. Она подставляла лицо солнцу каждый раз, когда выходила на палубу.
– О, Анна, я так ненавидела холод и дождь. Разве это солнце не чудесно?
– Ты становишься уродливо коричневой. Это так вульгарно.
А Сантен задумчиво изучала свои руки и ноги.
– Не коричневой, Анна, а золотой!
Из множества прочитанных книг и из расспросов окружающих Сантен, казалось, уже знала южное полушарие, в водах которого прокладывал себе дорогу их корабль. Она нередко будила Анну и брала ее на верхнюю палубу в качестве провожатой, когда вахтенный офицер показывал южные звезды. И несмотря на поздний час Анна бывала ослеплена великолепием этого неба, которое каждую ночь открывало себя все больше и больше перед их взорами.
– Смотри, Анна, вон наконец Ахернар! Это звезда Мишеля. Он говорил, что у нас у всех должна быть своя звезда, и выбрал одну для меня…
– Какая же она? Которая из них твоя звезда?
– Вот она! Самая яркая звезда Южного Креста. Между ней и звездой Мишеля нет ничего, кроме оси, на которой держится весь мир, – небесного Южного полюса. Он говорил, что мы вместе будем держать земную ось. Разве не романтично, Анна?
– Романтическая чепуха, – сопела Анна, втайне сожалея, что никогда мужчина не говорил ей таких слов.
А еще Анна заметила в своей подопечной талант, перед которым бледнели все остальные. Это способность заставлять мужчин слушать себя. Было удивительно и странно видеть, как, мужчины, вроде майора Райта и капитана «Протеа Касл», действительно молчали и внимательно слушали без той вызывающей бешенство снисходительной мужской усмешки, когда Сантен говорила о чем-то серьезном.
«Она всего лишь ребенок, – удивлялась Анна, – и тем не менее они обращаются с ней как с женщиной – нет-нет, даже больше того, они начинают относиться к ней как к равной.»
Это было поистине поразительно. Эти мужчины оказывают молоденькой девушке то уважение, ради которого тысячи других женщин во главе с Эммелиной Панкхерст и Анни Кении [102]102
Лидеры британских суфражисток начала XX века.
[Закрыть]жгли частную собственность, бросались под скаковых лошадей, устраивали голодовки и отбывали тюремное заключение по приговору суда. И до сих пор безуспешно.
Сантен заставляла мужчин не только слушать себя, но и делать то, что хотела, хотя и не отказывалась от использования тех тайных сексуальных ухищрений, к которым веками вынужденно прибегали женщины. Она добивалась своей цели, добавляя логичные, убедительные доводы и силу характера. В сочетании с обаятельной улыбкой и спокойным взглядом темных бездонных глаз все это было неотразимым. Например, понадобилось всего каких-то пять дней, чтобы сделать так, что майор Райт отменил свой приказ, предписывавший ей не покидать верхнюю палубу.
Хотя дни Сантен заполнялись до последней минуты, она ни на мгновение не теряла из виду цели своего путешествия. С каждым днем ее страстное желание впервые увидеть землю, где родился Майкл и где родится его сын, становилось сильнее.
Какой бы занятой она ни была, никогда не пропускала полуденного уточнения координат. За несколько минут до срока взбегала по трапу на мостик. Появившись в своих кружащихся форменных юбках и еле дыша, тараторила:
– Разрешите подняться на мостик, сэр?
Вахтенный офицер, который поджидал ее, обычно отдавал честь.
– Разрешаю. Вы как раз во время, Солнышко.
И тогда она, зачарованная, смотрела, как офицеры-штурманы, стоя на крыле мостика с поднятыми секстантами, делали полуденные замеры солнца, а потом определяли пройденный за день путь и местонахождение судна и отмечали все это на морской карте.
– Ну вот, Солнышко, семнадцать минут двадцать три секунды южной широты. Сто шестьдесят морских миль [103]103
Морская миля = 1853 м.
[Закрыть]к северо-западу от устья реки Кунене [104]104
Река, протекающая преимущественно по территории Анголы.
[Закрыть]. Кейптаун находится в четырех днях пути, если Бог и погода позволят.
Сантен с интересом изучала карту.
– Так мы уже плывем вдоль южно-африканского берега?
– Нет-нет! Это Германская Западная Африка, она была одной из колоний кайзера, пока южноафриканцы не захватили ее два года назад.
– А что там за местность? Джунгли? Саванна?
– Если бы так, Солнышко! Это одна из самых забытых Богом пустынь во всем мире.
Сантен покидала штурманскую рубку и, выйдя на крыло мостика, снова внимательно смотрела на восток, в сторону огромного континента, который лежал еще далеко за видимым ею бледным горизонтом.
– О, я жду не дождусь, когда же наконец увижу его!
Эта лошадь была жителем пустыни, ее далекие предки носили на себе королей и вождей бедуинов по жгучим пустыням Аравии. Лошадей этой породы завезли на север, в холодные края Европы, крестоносцы, а затем, столетия спустя, их снова вывезла в Африку германская колониальная экспедиция и выгрузила в порту Людерицбухт вместе с кавалерийскими эскадронами Бисмарка. В Африке этих лошадей подвергали прямому и перекрестному скрещиванию с косматыми выносливыми лошадками буров и закаленными пустыней животными готтентотов [105]105
Название народности обитающей в Южной Африке.
[Закрыть]до тех пор, пока не появилось это создание, отлично подходившее для трудных условий пустынь и тех задач, которые ему предстояло выполнять.
У нее были широкие ноздри и красивая голова арабского предка, широкие лопатовидные копыта, крепко державшие ее на мягкой почве пустыни, огромные легкие и бочкообразные груди, бледно-каштановая окраска, защищавшая от самого палящего солнца, лохматая шкура, укрывавшая как от огненного полуденного зноя, так и от трескучего холода ночей, а еще ноги и сердце, достаточно выносливые, чтобы доставлять седока к далеким молочным горизонтам и еще дальше.
Человек, сидевший на ее спине, тоже имел смешанную родословную и, как его лошадь, являл собой создание пустыни и бескрайней земли.
Его мать приехала сюда из Берлина, когда ее отец был назначен заместителем командующего вооружейными силами в Германской Западной Африке. Она повстречалась и, несмотря на возражения своих родных, вступила в брак с молодым буром из семьи, богатой лишь духом. Лотара, единственного ребенка от этого союза, по настоянию матери отправили в Германию для завершения образования. Юноша показал себя способным к учебе, но начало англо-бурской войны [106]106
Война Великобритании против бурских республик Южной Африки, Оранжевого Свободного государства и Трансвааля, 1899—1902 гг.
[Закрыть]прервало занятия. Мать впервые узнала о его решении вступить в армию буров, когда он прибыл обратно в Виндхук [107]107
Административный центр Германской Западной Африки (ныне – столица Намибии).
[Закрыть]без предупреждения. Ее семья была семьей воинов, поэтому она очень гордилась, когда Лотар уехал верхом со слугой-готтентотом и тремя сменными лошадьми искать своего отца, который уже воевал с англичанами.
Лотар нашел отца под Магерсфонтейном вместе с дядей Косом де ла Реем, легендарным командующим буров, и прошел обряд посвящения в битве два дня спустя, когда британцы попытались пробиться через перевал на холмах, чтобы снять осаду Кимберли.
Через пять дней после четырнадцатилетия Лотар на рассвете принял бой и до шести часов утра убил своего первого англичанина. Он оказался менее трудной целью, чем сотни скачущих африканских газелей и бегущих куду.
Лотар, один из пятисот отобранных лучших стрелков, стоял у бруствера траншеи, которую он помогал рыть вдоль подножия магерсфонтейнских холмов. Мысль вырыть окопы и использовать их как прикрытие поначалу не понравилась бурам, которые, по сути своей, были искусными наездниками и любили повсюду быстро скакать верхом. И все же генерал де ла Рей убедил их попробовать эту новую тактику, и шеренги ничего не подозревавшей английской пехоты набрели на траншеи в обманчивом свете раннего утра.
Во главе наступавших туда, где лежал Лотар, шел мощный плотного телосложения человек с пылающее-рыжими бачками. Он двигался на дюжину шагов впереди шеренги, его шотландская юбка весело колыхалась, тропический пробковый шлем под лихим углом был надвинут на один глаз, а в правой руке поблескивала обнаженная сабля.
В этот момент солнце взошло над холмами Магерсфонтейна, и его лучи цвета спелых апельсинов наводнили открытый, совершенно ровный вельд. Ряды наступавших горцев осветило как в театре – это было очень удобно для стрельбы, ведь буры шагами отмерили расстояние перед своими окопами и отметили его грудами камней.
Лотар прицелился в середину лба британца, но, как и другие, помедлил, испытывая странное нежелание стрелять, ибо это не слишком-то отличалось от убийства. И тогда, словно по собственной воле, «маузер», подпрыгнув, ударил в плечо, и треск выстрела, как показалось, донесся откуда-то издалека. Шлем офицера слетел с головы и покатился, а его самого отбросило на шаг назад, он вскинул руки. До Лотара донесся звук ударившей в человеческий череп пули, похожий на звук падения спелого арбуза на каменный пол. Сабля сверкнула на солнце, выпав из руки, британец в медленном, почти элегантном пируэте осел в низкий жесткий кустарник.
Сотни горцев весь этот день пролежали в нескольких десятках шагов перед окопами, пригвожденные к земле. Ни один из них не смел поднять голову, потому что подстерегавшие их ружья находились в руках едва ли не лучших стрелков во всем мире.
Африканское солнце сожгло кожу на коленях британских солдат ниже юбок так, что она распухла и лопалась, подобно перезревшим фруктам. Раненые кричали, прося воды, и некоторые буры из окопов бросали им свои фляги с водой, но они не долетали.
Хотя Лотар с тех пор убил пятьдесят человек, этот день будет помнить всю жизнь. Он всегда отмечал его как день, когда стал мужчиной.
Лотара не было в числе тех, кто бросал свои фляги. Напротив, он застрелил двоих солдат, которые, извиваясь, поползли на животе, чтобы добраться до них. Его ненависть к англичанам, с детства унаследованная от отца и впитанная с молоком матери, по-настоящему начала расцветать в тот день и стала приносить плоды в последующие годы.
Англичане охотились за ним и его отцом по всему вельду как за дикими животными. Его любимая тетя и три кузины умерли от дифтерии, болезни белого больного горла, в английских концентрационных лагерях, но Лотар заставил себя поверить в то, что англичане втыкали рыболовные крючки в хлеб, которым кормили бурских женщин, чтобы вырвать им горло. Это было похоже на англичан – вести войну с женщинами, девушками и детьми.
Лотар, его отец и его дядя продолжали сражаться еще долго после того, как исчезла всякая надежда на победу, – «упрямцы, бьющиеся до последнего», с гордостью называли они себя. Когда другие, доведенные до состояния живых скелетов, больные дезинтерией и покрытые гноящимися язвами, называемыми болячками вельда и появлявшимися от солнца, ветра и недоедания, одетые в лохмотья, имея по три оставшихся патрона в нагрудных патронташах, отправились сдаваться англичанам в Вереднигинг, Петрус де ла Рей и его сын Лотар не пошли с ними.
– Будь свидетелем моей клятвы, о, Господь народа моего. – Петрус стоял с непокрытой головой посреди вельда, рядом с ним семнадцатилетний Лотар. – Война против англичан никогда не окончится. Клянусь в этом пред ликом твоим, о, Господь Бог Израиля.
Он отдал Библию в черном кожаном переплете в руки Лотару и заставил его произнести ту же клятву.
– Война против англичан никогда не окончится. – Лотар стоял рядом с отцом, проклинавшим предателей, трусов, которые больше не захотели сражаться, Луиса Боту [108]108
Луис Бота, (1862—1919), в период англо-бурской войны – главнокомандующий войсками Трансвааля, в 1907—1910 гг. – глава правительства Трансвааля; в 1910—1919 гг. – первый премьер-министр Южно-Африканского Союза, в 1915 г. возглавил захват войсками ЮАС Германской Юго-Западной Африки.
[Закрыть]и Янни Смэтса [109]109
Ян Христиан Смэтс, (1870—1950) – премьер-министр ЮАС в 1919—1924 гг. и 1939—1948 гг.; британский фельдмаршал (с 1941 г.); один из проводников политики апартхейда, т.е. раздельного проживания.
[Закрыть], даже собственного брата Коса де ла Рея. – Вам, готовым продать свой народ филистимлянам, да прожить всю вашу жизнь под английским игом и да гореть вам всем в аду десять тысяч лет!
А затем отец и сын повернулись и поскакали прочь, в сторону обширной бесплодной земли, что была владениями Германской империи, оставив других заключать мир с Англией.
Семья де ла Реев оказалась удачливой. Отец и сын – сильные, упорные, настоящие труженики. Оба одарены природной проницательностью и храбростью. Мать – из семьи с превосходными связями и некоторым состоянием.
Петрус де ла Рей был инженером-самоучкой, весьма мастеровитым и изобретательным. То, чего не знал, мог придумать; его любимая поговорка: «Boer maak altyd'n plan» – «Бур всегда составит план». С помощью связей жены он получил контракт на реконструкцию мола в гавани Людерицбухт, а когда этот контракт успешно выполнил, подписал другой – на строительство железнодорожной линии на север от реки Оранжевая до Виндхука, столицы Германской Юго-Западной Африки. Свое инженерное мастерство передал Лотару. Юноша учился быстро, и в двадцать один год уже стал полноправным партнером компании «Де ла Рей и сын», занимавшейся строительством и сооружением дорог.
Кристина де ла Рей выбрала хорошенькую светловолосую немецкую девушку из порядочной семьи, дипломатично запустила ее на орбиту сына, и они поженились, когда Лотару не было еще двадцати трех. Жена принесла ему красивого светловолосого сына, в котором он души не чаял.
Но англичане снова вторглись в их жизнь, угрожая войной и покушаясь на интересы Германской империи. Лотар с отцом отправились к губернатору Зейцу с предложением построить за собственный счет склады провианта и боеприпасов в удаленных районах, которые смогут использовать германские вооруженные силы для сопротивления английскому вторжению, а оно, конечно же, произойдет со стороны Южно-Африканского Союза [110]110
Южно-Африканский Союз (1910—1961), британский доминион, предшественник ЮАР.
[Закрыть], теперь управляемого этими предателями и отступниками Смэтсом и Ботой.
В то время в Виндхуке находился один германский военный моряк-капитан; он быстро понял ценность предложения де ла Реев и настоял, чтобы губернатор принял его. Капитан проплыл с отцом и сыном вдоль того ужасного прибрежного района, что так оправдывает название Берега Костей, чтобы выбрать место для базы, на которой германские военно-морские суда смогли бы пополнять свои запасы горючего и продовольствия даже после того, как порты Людерицбухт и Уолфиш-Бей будут захвачены южно-африканскими силами.
Они обнаружили удаленный и защищенный залив в трехстах милях к северу от редких поселений в Уолфиш-Бей и Свакопмунде, место, до которого почти невозможно было добраться по суше, потому что его охраняла огненная пустыня. Загрузили небольшой каботажный пароходик военно-морским снаряжением, доставленным тайно из Бремергафена на германском круизном судне. Там были пятьсот тонн жидкого топлива в 200-литровых цилиндрических емкостях, запасные части к двигателям и консервы, стрелковое оружие и патроны к нему, девятидюймовые морские снаряды и четырнадцать акустических торпед типа «марк-VII», чтобы снабдить всем необходимым германские подводные лодки, если им когда-нибудь придется действовать в этих южных водах. Эти грузы малыми судами были доставлены на берег и спрятаны среди дюн. Лихтеры покрыли защитным слоем дегтя и укрыли вместе с содержимым.
Закладку секретной базы завершили всего за несколько недель до того, как эрцгерцога Фердинанда убили в Сараево и кайзер был вынужден выступить против сербских революционеров, дабы защитить интересы Германской империи. Франция и Британия немедленно воспользовались этим как предлогом для ускорения начала войны, к которой они страстно стремились.
Лотар и его отец оседлали лошадей, взяли с собой слуг-готтентотов, поцеловали на прощание жен и сынишку Лотара и отправились в отряд буров, снова выступивший против англичан и их юнионистских прихлебателей. В конном отряде под командованием бурского генерала Маритца было уже шестьсот бойцов, когда они доехали до реки Оранжевой и в ожидании наступления разбили лагерь, окружив его повозками.
Каждый день к ним присоединялись новые вооруженные люди, суровые, бородатые, гордые, упорные бойцы с висевшими на плечах «маузерами» и патронташами, крест-накрест пересекавшими их широкую грудь. После радостного приветствия приехавшие сообщали новости, и новости были хорошими.
Давние товарищи собирались, заслышав клич «В отряд!» Везде буры не принимали предательский мир, о котором Смэтс и Бота договорились с англичанами. Старые бурские генералы начинали вести военные действия. Де Вет стоял лагерем в Грибной долине, Кемп был близ Трерфонтейна с восемью сотнями людей, Бейерс, Фаури – все выступали и объявили себя на стороне Германии против Англии.
Смэтс и Бота, по всей видимости, не желали развязывания конфликта между бурами, ибо юнионистские силы на семьдесят процентов состояли из солдат голландского происхождения. Они просили, обхаживали и умоляли повстанцев, направляя посланцев в их лагеря, всячески стремясь избежать кровопролития, но силы противника с каждым днем становились крепче и увереннее.
Вскоре до повстанцев дошло послание, принесенное всадником, проскакавшим в большой спешке через пустыню из Виндхука. Оно было от самого кайзера, переданное им губернатором Зейцем.
Адмирал граф фон Шпее [111]111
Максимилиан фон Шпее, (1861—1914) – германский вице-адмирал. В первой мировой войне командовал эскадрой крейсеров в Тихом океане.
[Закрыть]со своей эскадрой крейсеров одержал победу в жестоком морском сражении у мыса Коронель на чилийском побережье. Кайзер отдал фон Шпее приказ обогнуть мыс Горн и пересечь южную Атлантику, чтобы взять в блокаду и бомбардировать южно-африканские порты, оказывая тем самым бурам поддержку в восстании против англичан и юнионистов.
Буры стояли под палящим солнцем пустыни, кричали «ура» и пели, единые и уверенные в правоте своего дела и в своей победе. Дожидались лишь того, чтобы последние из бурских генералов присоединились к ним, прежде чем они пойдет на Преторию.
Кос де ла Рей, дядя Лотара, ставший старым, слабым и нерешительным, все не приезжал. Отец Лотара посылал ему письма, приказывая выполнить долг, но он колебался под влиянием предательских речей Янни Смэтса и вводящей в заблуждение любви верности Луису Боте.
Кун Бритс был другим бурским командиром, которого ждали. Гигант, словно высеченный из гранита, около двух метров ростом, он мог выпить бутылку обжигавшей «кейп смоук» так, как менее крупный человек осушил бы кружку имбирного пива; мог приподнять над землей тяглового вола, выплюнуть длинную струю табачной слюны на добрых двадцать шагов и поразить бегущую африканскую газель из своего «маузера» с расстояния двухсот шагов. Буры-повстанцы нуждались в таком руководителе, ибо тысячи бойцов везде последуют за ним, когда он решит, к кому примкнуть.
Тем не менее Янни Смэтс отправил этому замечательному человеку послание: «Выводи свой отряд, старина Кун, и поезжай со мной». Ответ пришел незамедлительно: «Да, мой старый друг, мы сидим верхом и готовы выступать, но против кого – Германии или Англии?» Так повстанцы проиграли Бритса юнионистам.
А вскоре Кос де ла Рей, ехавший на последнюю встречу с Янни Смэтсом, на которой он собирался принять решение, натолкнулся по дороге на полицейский кордон близ Претории и приказал своему шоферу проехать сквозь него. Полицейские стрелки убили его одним выстрелом в голову. Так потеряли де ла Рея.
Конечно, Янни Смэтс, этот хладнокровный хитрый дьявол, нашел объяснение. Он сказал, что заслону был дан приказ предотвратить исчезновение из города известной банды, ограбившей банк, банды Форстера, и что полиция открыла огонь, не разобравшись. Но повстанцев не проведешь. Отец Лотара, не таясь, плакал, когда получил сообщение об убийстве брата, и все поняли, что пути назад нет, не осталось и дальнейших возможностей для переговоров, им придется отстаивать свою землю с оружием в руках.
План состоял в том, чтобы все бурские отряды соединились с отрядом Маритца на реке Оранжевой, но буры недооценили мобильность брошенных против них сил, обеспеченных автомобилями, работавшими на бензине. Они также забыли, что Бота и Смэтс – самые способные из всех буровских генералов. Когда повстанцы наконец выступили, эти двое выдвинулись со смертоносной скоростью разозленных мамба [112]112
Африканские ядовитые змеи.
[Закрыть].
Они перехватили де Вета в Грибной долине и раздавили его отряд артиллерией и пулеметами. Де Вет понес страшные потери и бежал в Калахари, преследуемый Куном Бритсом и моторизованной колонной, которая настигла его у Ватербурга в пустыне.
Затем юнионисты повернули обратно и вступили в бой с Бейерсом и его отрядом близ Рустенберга. Как только битва была проиграна, Бейерс попытался скрыться, переплыв разлившуюся реку Вааль. Шнурки на его ботинках перепутались, и тело нашли три дня спустя на отмели ниже по течению.
На реке Оранжевой Лотар с отцом ожидали неизбежного наступления, но плохие вести пришли к ним прежде юнионистов.
Английский адмирал, сэр Доувтон Стерди, перехватил фон Шпее у Фолклендских островов и потопил большие крейсеры «Шарнхорст» и «Гнайзенау», а также и остальные корабли эскадры, сам потеряв только десять британских моряков. Надежда повстанцев на помощь утонула вместе с германской эскадрой.
И все же они упорно сражались, когда подошли войска южноафриканцев, но тщетно. Отец Лотара получил пулю в живот, сын вынес его с поля боя и попытался переправить через пустыню назад в Виндхук, где Кристина могла бы выходить раненого. Это – пятисотмильный страшный путь по безводной местности. Боль старика была такой немыслимой, что Лотар плакал над ним. Рана, зараженная содержимым продырявленных кишок, вызвала гангрену, и на зловоние по ночам вокруг лагеря собирались воющие гиены.
Но отец был крепким стариком, и ему понадобилось много дней, чтобы умереть.
– Обещай мне, мой сын, – потребовал он, испуская дух, – обещай мне, что война с англичанами никогда не окончится.
– Обещаю тебе, отец. – Лотар наклонился, чтобы поцеловать в щеку, старик улыбнулся и закрыл глаза.
Лотар похоронил его под верблюжьей колючкой в пустыне; закопал глубоко, чтобы гиена не унюхала и не выкопала. В Виндхук поехал один.
Полковник Франке, командующий германскими вооруженными силами, по достоинству оценил Лотара и попросил его набрать отряд разведчиков. Тот собрал группу, состоявшую из отважных буров, немецких поселенцев, готтентотов и других представителей черных племен, и вывел их в пустыню, откуда ожидалось вторжение южно-африканских войск.