Текст книги "Дегустатор"

Автор книги: Уго Ди Фонте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

На следующий день Федерико подарил Миранде золотой браслет и павлинье перо. Через день – статуэтку и диадему. Еще через день – ручное зеркальце, отделанное бриллиантами. К концу недели вся наша комната была завалена подарками до потолка. Федерико выгнал из соседнего помещения троих писцов и отдал его Миранде. Между нашими комнатами пробили дверь. Федерико сказал Миранде, что она может обставить свою спальню, как пожелает. Она велела расписать потолок звездами, покрыть пол коврами и приказала Граццари написать напротив кровати Мадонну с младенцем.

– Попроси ее заказать мне что-нибудь другое! – взмолился Граццари. – Я писал младенца Иисуса сидящим на коленях у Мадонны, лежащим у нес на руках, я писал его белокурым, темноволосым, курчавым и вообще без волос. Я изображал его бодрствующим и спящим, улыбающимся небесам, показывающим на книгу и благословляющим льва. И Мадонну мне тоже надоело писать. Я хочу чего-то нового!

Но Миранда настояла, чтобы он написал Мадонну с младенцем, и Граццари подчинился.

Вставала она поздно и часами расставляла свою новую мебель, игнорируя уроки.

– Ей больше не нужно заниматься, – сказал Федерико. – она и так умнее всех моих придворных вместе взятых.

Я надеялся, что он не изменит своего мнения, поскольку, хоть я и любил Миранду больше жизни, порой меня поражало, какую чушь она несет, а когда она волновалась, го-юс у нее становился визгливым. Федерико этого не замечал.

– У нее лебединая шея, – заявил он за столом. – А волосы – как темная река. Глаза же ее горят, как светлячки.

Он спросил у меня, не пахнет ли ее моча бергамотом.

– Моча? Я не знаю.

– Ты же ее отец! Как ты можешь не знать, чем пахнет ее моча?

«А ты знаешь, – хотелось мне спросить у него, – чем пахнут какашки твоих сыновей?» Но я промолчал. Что бы я или кто-то другой ни говорил, это было не важно. Completamentc in adorzione!  [56]56
  Совершенное обожание!


[Закрыть]Герцог боготворил Миранду. Он прятался за колонны, глядя, как она проходит, а слуги пробегали мимо, делая вид, что не замечают его. Он велел своим куаферам причесывать его сухие, как пакля, волосы, на разный манер, дабы угодить своей любимой. Пьеро смешивал ему ароматные лосьоны для кожи, а двое портных день и ночь шили ему новые наряды и мастерили шляпы.

– Федерико влюбился, – шептались во дворце. Насколько сильно он влюблен, я увидел, когда Миранда рассказывала, как в детстве пела козам серенады. Федерико как раз поднес ко рту полную ложку с мелко нарезанным языком, сдобренным специями и уксусом, и тут Миранда придержала его руку и запела.

«Oi me! – подумал я. – Она помешала ему есть!» Я чуть было не упал на колени с мольбой простить мою неразумную дочь. Но Федерико не промолвил ни слова. Он сидел, держа ложку с едой у разинутой пасти, пока Миранда не пропела три куплета своей песенки. Потом она отпустила его руку.

– Чудесно!

Федерико захлопал в ладоши.

– Она поет не как птичка, а как ангел! – проворковал Септивий.

– Причем не просто ангел, – подхватил Бернардо, – а ангел, близкий к Богу!

– Все ангелы близки к Богу, – возразил Витторе. – На то они и ангелы.

На нем был красивый зеленый бархатный камзол и лосины в тон, однако на глаза по-прежнему падали нестриженые лохмы, а на груди висели талисманы и амулеты.

– Ты прав, Витторе! – заявил Федерико. – Она действительно ангел.

Целую неделю Федерико ел суп из клевера, лавровых листьев, сельдерея и артишоков, за которым следовали слоеный пирог с ветчиной и паштет из печени ягненка, вымоченной в вине. В это блюдо было добавлено кое-что еще…

– Мелко нарезанные козлиные яйца, – сказал Томмазо, когда мы стояли во дворе, глядя на закат. – С солью, корицей и перцем.

И это все, что он успел сказать, поскольку внезапно к нам подбежал Федерико и, показывая на пламенеющий закат, озаривший вершины гор, воскликнул:

– Вы видите? Солнце!

 
Он набрал в грудь воздух и выпалил:
Мое сердце как солнце,
Потому что, когда ты уходишь, оно
Погружается в скорбную тьму
И… и…
 

Мы застыли в молчании. Федерико судорожно вздохнул и закрыл глаза. Томмазо стоял рядом со мной, Федерико – прямо перед нами. Рука Томмазо потянулась к кинжалу.

– Мое сердце как солнце, – повторил герцог.

Томмазо наполовину вытащил кинжал из ножен.

– Потому что, когда ты уходишь, оно…

Я схватил Томмазо за руку, не давая ему вытащить кинжал целиком.

– Сонет! – взревел Федерико. – Я хочу написать сонет!

Он развернулся к нам. Я отдернул руку, Томмазо сунул кинжал в ножны.

– Мне кажется, это будет чудесным выражением любви, ваша светлость.

– Мне тоже. Я должен найти Септивия.

Он поспешил прочь.

Лицо Томмазо побелело от ярости.

– Я мог бы…

Я кивнул в сторону троих стражников, стоявших в дверях.

– Нас обоих убили бы. Я не хочу погибать из-за твоей глупости!

– А я не позволю Миранде погибнуть из-за твоего эгоизма!

И впервые в жизни я поверил ему.

* * *

Позже в тот вечер я проходил мимо комнаты Септивия. Сидя с растрепанными волосами, он работал при свече и бормотал про себя вновь и вновь:

 
Мое сердце как солнце,
И когда ты уходишь, оно
Погружается в скорбную тьму…
 

С тех пор как Федерико влюбился, Септивий не спал. И никто не спал. Любовь так преобразила герцога, что даже те, кто знал его как свои пять пальцев, растерялись, не понимая, чего от него ожидать. Он дергал Чекки за бороду и издевался над вечно хихикающим Пьеро. Сказал, что мир создан не в форме треугольника, а в виде сердца. А потом изумил нас всех, заявив:

– Да, Цицерон был прав, когда говорил, что добротой можно добиться чего угодно. Смею ли я сказать: и любви тоже?

Мы зааплодировали. Федерико цитирует Цицерона! Герцог не изнасиловал Миранду и вообще не приставал к ней. Он хотел, чтобы она его полюбила. Любовь расцвела в нем, и хотя крепостные стены злобы и жестокости не пали под ее напором, там и сям появились маленькие бреши. Миранда, почуяв это, старалась расширить их, как могла.

– Я хочу съездить в Венецию, покататься на верблюде и увидеть папу римского, – промолвила она во время игры в триктрак.

Глаза у Федерико вспыхнули от восторга и тут же скрылись между жирными складками.

– В следующем году я отвезу тебя в Венецию и куплю верблюда.

– А как же папа римский? – спросила Миранда, захлопав в ладоши.

– Папа исключается, – ответил Федерико.

– Почему? – надулась Миранда.

– Потому что я так сказал! – рявкнул герцог с исказившимся от злобы лицом.

Миранда продолжала играть, словно ничего не слышала. Потом глянула на него и невинно улыбнулась.

– Тот Федерико, о котором мне рассказывали в детстве, плевал на папу римского с высокой колокольни. Смотри! – воскликнула она, переставив фишку на доске. – Я снова выиграла. А теперь мы поедем в Рим?

Федерико уставился на нее с таким видом, словно хотел улыбнуться, но не мог из-за кипящей в нем ярости.

– Посмотрим, – буркнул он.

Он размышлял над каждым словом Миранды и порой находил в нем такой смысл, которого она и не вкладывала. Как-то она мельком обмолвилась, что девчонки подсмеивались над ней, когда она впервые попала во дворец. Федерико вызвал их в зал – некоторые уже были замужние дамы с детьми – и пригрозил, что отрежет им язык, если они когда-нибудь посмеют обидеть Миранду.

Я умолял ее быть осторожнее. Однажды Федерико подарил одной из своих шлюх драгоценные украшения только для того, чтобы на следующий день обвинить ее в краже.

– Ты сравниваешь меня со шлюхой?

– Нет, конечно! Я просто молю тебя: будь осторожна.

Она закатила к потолку глаза.

– Ты слишком волнуешься.

Поскольку Федерико влюбился в мою дочь, женщины наперебой старались меня соблазнить. Я пытался вызвать в памяти образ Елены, но – potta! – мне так давно не доводилось держать в объятиях женщину! Порой я уступал своей слабости. Нет! Да простит меня Господь, я очень часто ей уступал. Что поделаешь? Я даже не знал, увижу ли когда-нибудь Елену вновь.

Как-то ночью, пробираясь к служаночке, с которой мы забавлялись, я заметил под деревом в саду Эмилии две фигуры – Федерико и Витторе. Мой брат поднял руки к луне и прочел молитву, затем открыл крышку чаши, и герцог, запустив туда руку, помазал себе мошонку.

Я поспешил к своей кухарочке и рассказал ей о том, что видел.

– А что Федерико обычно ест? – спросила она меня.

Я ответил, что суп из клевера, слоеный пирог с ветчиной и мелко нарезанные козлиные яички.

– Афродизиак! – хихикнула она.

Однако, похоже, эти средства не действовали. Теперь я понял, почему Федерико не пытался взять Миранду силой. У него просто не стоял!.. Я помолился Богу о том, чтобы это не охладило его чувства и не испортило ему настроение.

Тем не менее расслабляться не стоило. Федерико был по-прежнему опасен. За завтраком Миранда заметила, что розы – ее любимые цветы. Герцог приказал двадцати слугам собрать все розы в долине и преподнести их Миранде за ужином.

– Я хочу сделать ей сюрприз.

Однако розы уже отцвели. Разъяренный Федерико приказал бросить слуг в темницу, а старшего вздернуть на дыбу.

– Попроси герцога освободить их, – сказал я Миранде. – Они ни в чем не виноваты.

Она отказалась.

– Я не могу. Он сделал это для меня. Чтобы показать, как сильно он меня любит.

– Ты наживешь себе уйму врагов.

– Я? – Она поднесла к лицу зеркальце и принялась расчесывать волосы. – Но я никому ничего не сделала!

– Ты забыла о своем происхождении.

– А ты думаешь, я хочу о нем помнить?

– Не так я тебя воспитывал!

– Правда? – Миранда подняла зеркальце так, что я увидел свое лицо рядом с ее. – Думаешь, ты сильно отличаешься от меня? Я всему научилась у тебя. И теперь, когда жизнь впервые дает мне все, чего я хочу, ты мне завидуешь!

– Я пытаюсь защитить тебя.

– От кого?

– От тебя самой, – ответил я.

Она положила зеркальце.

– Я так и думала, что ты не скажешь, кого на самом деле имел в виду.

Я схватил ее за плечи. Она глянула на мои руки с таким видом, словно они были недостойны ее касаться. Я ударил ее, и Миранда, схватившись за щеку, упала на пол. Я помог ей подняться, умоляя о прощении. Она медленно встала. Глаза у нее были холодными, щека покраснела от оплеухи.

– Если ты посмеешь еще раз ударить меня, я скажу Федерико.

Я вышел из комнаты и закрыл дверь.

Мир с каждым днем понемногу менялся. Миранда превращалась в принцессу, Федерико вовсю ухлестывал за ней, а управление замком полностью отдал во власть Витторе. Мой братец заключал контракты по сбыту шерсти, запретил Бернардо составлять гороскопы и заставил Пьеро показать ему, как тот готовит свои снадобья. Кроме того, он не давал больше Септивию читать вслух и рассорился с Чекки. За ним повсюду ходили телохранители – сперва двое, потом четверо.

В ту ночь я услышал тихие шаги за дверью. Когда я открыл ее, ко мне вошли Чекки и Септивий.

– Свет привлекает внимание, – сказал Чекки и задул мою свечу.

Мы стояли в темноте, озаренные лишь сиянием луны. Чекки кашлянул, как обычно, когда собирался сказать что-либо важное.

– Нас беспокоит судьба Корсоли. Поскольку герцог очень увлечен, он не слушает наших советов.

– А чьи слушает?

– Витторе.

Чекки подергал себя за бороду.

– Он подружился с солдатами, – заметил Септивий.

Другими словами, его так хорошо охраняли, что просто убить Витторе было невозможно.

– Зачем вы мне все это говорите?

– Ты хорошо служил герцогу, – осторожно подбирая слова, сказал Чекки. – Он женится на твоей дочери. Вы с ним близки. Может, ты придумаешь, как спасти Корсоли?

В окно влетела летучая мышь и заметалась по комнате, лихорадочно хлопая крыльями.

– Предзнаменование! – проронил Септивий.

«Но что за предзнаменование?» – подумал я, когда мышь вылетела из окна.

– Если я сделаю что-нибудь, чтобы помочь Корсоли…

– Мы будем вечно у тебя в долгу, – сказал Чекки.

Мы пожали друг другу руки.

Когда они ушли, я сел у окна. Дождя не было, но звезды висели низко, казалось, до них можно дотронуться рукой, а горы, изрезавшие вершинами темное бархатное небо, выглядели как нарисованный пейзаж. Нет, правда! Все стало каким-то нереальным. До меня только теперь начало доходить, что, собственно, произошло. Со мной, Уго ди Фонте, дегустатором герцога Федерико Басильоне ди Винчелли, разговаривали как с придворным!

Глава 28

Я постоянно старался спасти чью-то жизнь – Миранды, свою собственную, герцога. Теперь мне предстояло ее отнять. И хотя я хотел прикончить Витторе в конюшне, при мысли о предумышленном убийстве мне было не по себе. Интересно, наблюдает ли за мной Господь? Я поймал себя на том, что постоянно оглядываюсь через плечо и улыбаюсь только потому, что боюсь, как бы лицо не выдало моих замыслов. А потом я вспомнил, как Витторе убил моего лучшего друга Торо, как он чуть не изнасиловал Миранду, и это вызвало во мне такую бешеную яро…

Не могу писать после белены. В глазах плывет, вещи становятся то больше, то меньше, и я ничего не узнаю вокруг. Адская головная боль. Продолжу позже.

Аббат Тотторини говорил, что Бог все видит. Если так, почему Всевышний позволил Витторе проклинать его и не отомстил? Может, он ждет? Но чего? Он же мог выдать моему братцу по первое число в любой момент! Однако если я прав и Господь не столь всевидящ, тогда мстить должны те, кто действительно видит. Витторе заявлял, что он дьявол. В таком случае, я – воин Христов. А кроме того, если мой братец замышляет убить меня, ему плевать, видит это Бог или нет. Ему вообще нет до Господа дела. Короче говоря, когда меня одолевали сомнения, я размышлял о благородстве своей миссии, исполнялся гордости от того, что Бог избрал меня, дабы достичь своей цели, и давал клятву осуществить задуманное даже ценой собственной жизни.

Мы решили, что устроить на Витторе засаду невозможно из-за телохранителей, а отравить его слишком сложно. Поэтому я наблюдал, выжидал и расспрашивал слуг, которые так любили его, что рассказывали мне больше, чем я хотел знать. Боже правый! Какие же глупые бабы! Но именно от них я узнал, что Витторе никого не допускает в свои покои и всегда запирает их, когда уходит, оставляя у дверей охрану. Очевидно, он что-то прятал – и я решил узнать, что именно.

Подкупать охранников я не решился, поскольку они могли взять деньги и преспокойно рассказать все Витторе. Две недели я мучительно размышлял о том, как его убить, и не продвинулся ни на шаг. Меня охватило отчаяние – и тут Господь всемогущий благословил мою миссию, дав мне ответ. Произошло это следующим образом.

Федерико никак не мог просраться, и Пьеро, который снова пользовал герцога, заказал целый поднос фруктов, сбрызнутых соком лимона, чтобы облегчить ему пищеварение. Средство возымело такое эффективное действие, что Федерико еле успевал встать с кровати и срал, как конь. Услышав об этом, я попросил Чекки сделать ключ, который подходил бы к спальне Витторе. Заполучив вожделенный ключ, я велел Луиджи отнести охранникам моего брата такой же завтрак, какой Пьеро дал Федерико. Они жадно проглотили фрукты – а мне оставалось только ждать. Я выжидал несколько дней, пока наконец стражнику, стоявшему у дверей Витторе, не приспичило облегчиться. Тут я и проскользнул к нему в спальню.

Potta! Не дай мне Бог еще раз попасть в такое логово! Казалось, у него в спальне подох целый выводок летучих мышей – такая здесь стояла вонь. Но смрад – это еще полбеды. Похоже, Витторе обошел все улицы Корсоли, Венеции и Рима, подбирая по дороге все мыслимые отбросы, какие мог найти. На полу стояли потрепанные сундуки, валялись грязные тюфяки, треснувшие вазы, продранные корзинки и расколотые шлемы с прилипшими к ним высохшими мозгами. Возле кучи старых седел и сломанных сабель высилась гора испачканной кровью одежды, рядом торчали вверх ножки старых кресел. Где он нашел все это барахло и зачем его хранил – ума не приложу. Возможно, солдатская служба, а затем разбойничье ремесло свели моего братца с ума…

С одной стороны двери стоял большой стол, заваленный книгами, с другой – три плевательницы. Я попытался сдвинуть книги, но они повалились со стола при первом же моем прикосновении. Плевательницы были такие полные, что помои текли через край. Меня начало тошнить от вони. Я пролез под столом, вскарабкался на кучу тряпья и сломанной мебели и наконец добрался до противоположной стены, где стояла кровать. Я встал и открыл ставни. Зловоние поплыло наружу, в комнату ворвался свежий воздух. Я закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. И тут ноздри мне защекотал запах – такой слабый, что его мог унюхать лишь опытный дегустатор. Словно гончая, принюхиваясь, я подошел к кровати – и там, под простынями, обнаружил шесть пузырьков с имбирем, размельченными жуками, корицей и ртутью. Неудивительно, что Федерико так странно себя ведет! Это был афродизиак – скорее всего не более действенный, чем мои амулеты, но в десять раз более опасный.

Насыпав в каждую бутылочку по крохотной щепотке мышьяка, я положил их на место – все, кроме одной. А потом побежал из комнаты, натыкаясь на кресла, доспехи и книги. Вернувшийся на свой пост стражник так ошалел, что даже не попытался меня остановить. Спускаясь вприпрыжку по лестнице, я заорал:

– Salvate il Duca! Спасайте герцога!

Все двери отворялись, словно я возвестил о втором пришествии Христа. А я все бежал и вопил как резаный:

– Salvate il Duca! Salvate il Duca!

Выскочив во двор, я подбежал к конюшне. Навстречу мне вышли стражники с саблями наголо.

– Федерико умер? – заорали они, пытаясь схватить меня за руки.

Но я вырвался и помчался по мраморным ступеням во дворец, по коридорам, мимо кухни, то вверх по лестнице, то вниз, потом через сад, собирая за собой людей, как монахи собирают монеты, и все время крича:

– Спасайте герцога! Спасайте герцога!

Те, кто бежал за мной, орали тоже, хотя и не понимали зачем. Лица у них покраснели, кровь в жилах забурлила, крики эхом отдавались от стен замка. Я увидел Чекки и повторил свой клич. Он немедленно помчался за мной, призывая остальных:

– Спасайте герцога! Спасайте герцога!

За мной уже неслась целая толпа: охранники, прачки, писцы, лакеи, повара – более пятидесяти голосов и сотни рук. Я свернул к лестнице, ведущей в покои Федерико. Стражники, стоявшие у дверей, обнажили сабли, но их сбило с толку то, что мы собирались спасти герцога, а не нападать на него. Я бежал и орал как дурак вовсе не для здоровья – кстати, бег вреден для здоровья! – а исключительно в надежде, что Федерико нас услышит. И Бог внял моим молитвам, поскольку герцог сам отворил дверь.

– Спасайте герцога! Спасайте герцога! – задыхаясь, выпалил я.

– От чего меня надо спасать? – спросил Федерико. Держа в одной руке шпагу и подобрав другой подол ночной рубашки, он протиснулся между стражниками.

– От попытки отравления! – Я поднял пузырек. – Это он!

Я показал пальцем на Витторе, стоявшего в двери позади герцога. До сих пор никто не понимал, что именно я имею в виду. Но тут телохранители Витторе выхватили из ножен сабли. Витторе бросился ко мне, однако дверной проем был слишком узкий, и стражники столпились в нем так, что он не смог пробиться.

– Он подмешивает мышьяк в ваш афродизиак! – сказал я, помахав бутылочкой перед носом у Федерико.

Он отдернул голову так, словно его ужалили.

– Кто-то украл из аптеки мышьяк! – воскликнул Пьеро.

– Убейте его! – решительно проговорил Чекки.

– Сожгите его! – рявкнул Бернардо.

– Это заговор! – завопил Витторе. – Нет у меня никакого мышьяка! Уго сам хранит в своей спальне яды!

Федерико резко повернулся ко мне, и я почувствовал, что бледнею.

– У тебя есть в комнате яды?

Время остановилось. В голове у меня проносилась тысяча мыслей, и каждую надо было обдумать.

– Ваша светлость, – спокойно произнес я. – Вы видели мою комнату. Вы приходили ко мне без предупреждения. Вы сидели у меня, разговаривали и не заметили никаких ядов.

– Он лжет! – крикнул Витторе.

– Это всего лишь уловка, чтобы запутать вас. Обыщите его спальню, а потом – мою.

Я молил Бога, чтобы Федерико послушался меня. Ведь если он сперва обыщет мою комнату, то найдет столько ядов, что их хватило бы для отравления целой армии Цезаря!

– Уго служил вам верой и правдой, – заметил Чекки. – Вы можете осмотреть его спальню потом.

Витторе пытался протестовать, однако слуги, чья преданность изменчива, как летний ветерок, хором закричали:

– Обыщите его спальню!

Федерико зашагал к комнате Витторе. За ним устремилась толпа – толкая друг друга локтями, крича и пихаясь. Охранник Витторе, едва завидев герцога, испарился. Я отпер дверь. Федерико не стал лезть под стол или на кучу грязного тряпья. Один лишь вид этой берлоги, как я и ожидал, привел его в ярость.

– Ваша светлость! – начал было Витторе.

Федерико, не обращая на него внимания, повернулся ко мне.

– Как ты об этом узнал?

– При всем моем почтении, ваша светлость, с тех пор как Витторе стал придворным советником, вы порой говорили и делали такие вещи, которые противоречат вашим же собственным интересам.

– И что я такого сделал?

Федерико сощурил глаза. Мне следовало быть осторожнее.

– Вы ели рыбу, которая в чрезмерно больших количествах вызывает разлитие желчи.

– Неправда! – рявкнул Витторе.

– Нет, правда! – возразил ему Пьеро.

– Вы разрешили человеку, не имеющему опыта в финансовых делах, заниматься торговлей шерстью, – вмешался Чекки. – Мы терпим убытки.

– Опять ложь! – взревел Витторе.

– Жители Корсоли всегда любили вас за мудрость, справедливость и доброту, ваша светлость…

– И это опять ложь? – осведомился герцог, обернувшись к Витторе.

– …однако мы вас больше не узнаем.

– Это заговор! – воскликнул Витторе.

Федерико так сильно ударил его рукоятью шпаги, что мой брат грохнулся на пол.

– Отведите его в темницу!

Глядя, как стражники уводят Витторе в каземат, я поражался тому, как просто все вышло. Сейчас его бросят в темницу и скорее всего казнят. Мне ни капельки не было его жаль. То, что он – мой брат, ничего не меняло. Может, я вовсе не дегустатор по натуре, а убийца?

Пьеро пустил герцогу кровь, исследовал его мокроту и кал и заявил, что, поскольку мы пресекли отравление, Федерико сможет прожить до следующего столетия. Герцог оттолкнул его и выкатился из кровати.

– Я сварю Витторе в масле, – сказал он, натягивая штаны. – А потом вздерну на дыбу. – Надевая рубашку, он прибавил: – Я заставлю его самого сожрать этот яд и вырежу ему сердце. – Обувшись, он решил сперва вырезать у Витторе сердце, а уж потом накормить его ядом и вздернуть на дыбу. Я глянул на остальных и понял, о чем они думают. Перед нами был прежний Федерико. Внезапно он улыбнулся и спросил: – Вы слышите?

Что до меня, я слышал только львиный рык.

Федерико расплылся в улыбке.

– Я устрою себе развлечение на свадьбу. Мы бросим Витторе львам.

Мы уставились на него.

– На вашу свадьбу? – дергая себя за бороду, спросил Чекки.

– Да, на мою, – ответил Федерико так небрежно, словно только что решил поехать на охоту. – Я женюсь на Миранде.

Он женится на Миранде!

– Блестящая идея! – заорали все вокруг. – Господь послал вам озарение! Она родит вам сыновей и будет достойной супругой.

Комплименты сыпались чаще, чем град во время грозы.

– А ты, Уго? – спросил меня герцог. – Что ты скажешь?

– Я потерял дар речи, ваша светлость. Это такая честь для меня! Как я могу вас отблагодарить?

– Достаточно того, что ты служишь мне верой и правдой.

– Но вы же не заставите меня прислуживать моей собственной дочери?

– Почему бы и нет?

– А если я откажусь? – спросил я, не подумав.

– Откажешься?

Восстав, словно Нептун из моря, Федерико нагнулся к камину и схватил кочергу. Он напрочь забыл о том, что буквально минуту назад я спас ему жизнь! Стражники схватили меня за руки и подставили герцогу мой зад.

– Ваша светлость! – крикнул Чекки. – Если вы убьете Уго, то лишитесь наилучшего дегустатора! Позвольте ему завести своего собственного дегустатора, и пускай он, как прежде, пробует вашу пищу. Этого будет достаточно, правда, Уго?

Я ощущал жар кочерги и запах горящих лосин. Задний проход у меня сжался так, что я не мог облегчиться три дня.

– Да! – выдохнул я.

– Отпустите его, – велел Федерико.

– Я, потеряв всякое соображение, брякнулся на пол. Федерико пнул меня носком башмака.

– Своего собственного дегустатора! – рассмеялся герцог и, повернувшись к остальным, провозгласил: – Он смелый как лев!

Я не смог бы почувствовать большей благодарности, даже если бы меня благословил сам Господь. Наконец-то Федерико признал мои достоинства! Я снова упал на пол и поцеловал края его мантии, еле шепча:

– Mille grazie, mille grazie!

– Похоже, ты хотел умереть, – качая головой, сказал мне Чекки, когда мы вышли из покоев Федерико.

– Наоборот. Я хочу жить, как никогда! Витторе в тюрьме, моя дочь выходит замуж за герцога, и теперь, спустя пять лет, я снова смогу наслаждаться едой!

Разве он мог понять мои чувства? Да и не он один! Наконец-то я опять буду есть, как нормальный человек. И не просто есть – жевать, глотать и смаковать, не боясь отравы! Я смогу поглощать пищу быстро, как кролик, или же медленно, как черепаха. Есть бесшумно, как соня, или же чавкать, как кабан. Боже, какое счастье! Какая радость! Я пустился в пляс. Пускай все на свете смотрят на мою задницу, мне все равно. Если бы только отец мог это видеть! Я жаждал рассказать обо всем Витторе.

В ту ночь я начал писать мемуары. Господь внял моим молитвам, и, казалось, все суровые испытания уже позади. А теперь я напишу о том, что произошло после объявления о свадьбе, случившегося три месяца назад, поскольку, как сильные дожди меняют русла рек, так и Господь в мудрости своей вновь решил изменить русло моей жизни.

Я хотел сам сообщить эту новость Миранде. Она станет принцессой, о чем всегда мечтала, и будет иметь все, что душе угодно. Однако весть о свадьбе разлетелась так быстро, что пока я шел в свою комнату, меня на ходу окружали придворные, прачки и конюшие, поздравляя со столь великой радостью. Все были счастливы за исключением Томмазо.

– Ты всегда этого хотел! – обвинил он меня.

– У тебя был шанс.

– И он будет у меня снова.

Мне хотелось знать, что он имеет в виду, но сперва я должен был сказать Миранде, как ей повезло. Однако оказалось, что она уже в курсе. Подружки причесывали ей волосы, целовали в щеки и взахлеб щебетали о ее будущем. «Федерико пригласит на свадьбу всю Италию. Он свозит тебя в Венецию. Он построит тебе новый дворец», – предсказывали они. Они говорили, что свадьба состоится через месяц – или же во время летнего карнавала. Будет две сотни гостей… нет, три… нет, шесть сотен!

В тот вечер Бернардо изучил свои карты и сказал, что лучше всего сыграть свадьбу, когда Юпитер и Венера окажутся на одной линии с Солнцем, то есть в последнюю неделю июня, через четыре месяца. Федерико заявил, что свадьба продлится восемь дней, причем будет четыре банкета, спектакль, маскарад и caccia  [57]57
  охота


[Закрыть] – в общем, самое роскошное празднество за время существования Корсоли.

Какую все-таки силу имеют слова! Я видел, какое действие оказало на весь дворец заявление Федерико: «Я поеду в Милан искать себе жену». Но когда он сказал: «Я женюсь на Миранде» – oi me! Преобразилась вся долина! Каждый дом отмыли и покрасили, вывесили флаги. От главных дворцовых ворот через весь город до палаццо Фицци должны были воздвигнуть четыре арки со статуями, олицетворяющими Гармонию, Любовь, Красоту и Плодовитость. Все треснувшие мраморные плиты во дворце велели заменить, сад Эмилии перекопать и пересадить все растения на склон горы за дворцом, дабы создать висячие сады Корсоли.

– Я хочу, чтобы ты написал фреску с изображением Миранды напротив моего портрета, – велел герцог Граццари.

Ему же было приказано продумать план маскарада.

Не могу передать, какой важной персоной я чувствовал себя, сидя за одним столом с герцогом Федерико, Септивием, Чекки и Граццари и составляя планы насчёт свадьбы Миранды. На первом таком совещании между Бернардо и Септивием разгорелся спор. Бернардо заявил, что Федерико следует предстать в образе Справедливости, ибо он родился в конце сентября, однако Септивий возразил, что мудрый человек сам управляет звездами, и образ Геракла гораздо лучше, поскольку он символизирует силу Федерико.

– Можно изобразить двенадцать подвигов Геракла.

– Например, чистку конюшни? – фыркнул Бернардо.

– Помимо этого Геракл поймал оленя, – парировал Септивий. – А также убил льва, чудовище и поймал быка и вепря. Во время десятого подвига он усмирил четырех диких коней, а во время одиннадцатого…

– Basta! – сказал Федерико. – Это все-таки свадьба, а не зоосад.

– И не охота! – подхватил Бернардо.

– Почему? Это может быть охотой, – заметил Граццари. – Миранда – девственница, не так ли?

– Конечно! – откликнулся я.

Граццари откинулся на спинку кресла, погладил бороду и уставился в потолок.

– Поскольку единорог символизирует девственность, почему бы не написать сцену в лесу, где Геракл ловит единорога?

– Геракл ловит единорога, – мечтательно протянул Федерико.

– По-моему, это не годится, – заметил Бернардо.

– А по-моему, прекрасная идея, – улыбнулся Чекки.

– После чего единорог превращается в Венеру, – сказал Септивий.

– В Венеру?

Федерико повернулся к Септивию.

– Чьей единственной обязанностью является дарить любовь, – пояснил тот.

– Великолепно! – воскликнул Федерико. – Геракл охотится за единорогом, пленяет его, тот превращается в Венеру – и они предаются любви!

– Но Венера выходит на берег нагая из морской раковины, – сказал Граццари.

Федерико вновь обернулся к Септивию.

– Ладно, – заявил Септивий, сжав мелкие желтые зубки. – Тогда Геракл нападает на льва, который набросился на единорога. Пока Геракл сражается со львом, единорог убегает в море. На мгновение нам кажется, что он утонул, но из моря на раковине появляется нагая Венера и падает в объятия Геракла.

Федерико это понравилось, хотя для подобного представления нужно было соорудить пещеру, где единорог превратится в Венеру, и перекрыть горный поток, чтобы создать небольшой пруд.

Как только планы были объявлены во всеуслышание, в город со всех концов устремились крестьяне. Граццари и Чекки пристраивали их на временную работу: строить, красить, копать, сажать, шить и наводить блеск. В Падуе наняли актеров, в Неаполе – певцов. Каждая минута была посвящена приготовлениям к свадьбе, и все, будь то крестьяне или придворные, из кожи вон лезли, дабы воплотить мечту Федерико и сделать Корсоли предметом зависти для Губбио, Пармы, Ареццо, Перуджи, а также остальных городов Италии.

Миранда активно принимала участие в подготовке. Федерико спрашивал ее мнение обо всем. Сначала она с восторгом предлагала какие-то идеи, изумляясь всякий раз, когда ее слова превращались в красочные костюмы, флаги или платья. Но однажды утром она вернулась в спальню, топая ногами и ругая Септивия на все корки.