Текст книги "Дегустатор"

Автор книги: Уго Ди Фонте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Он фыркнул – и я не мог не признать, что это действительно была пустая отговорка.

Вечером, когда Миранда играла на лире, я спросил ее, думает ли она когда-нибудь о Томмазо. Лица дочери я не видел, однако она сбилась с ритма.

– Нет, – ответила она, однако дрожащий голос выдал ее.

Буквально за несколько дней Витторе стал так же необходим герцогу Федерико, как его палка, без которой он теперь не ходил. Однажды я случайно услышал, как Витторе возражает против планов, задуманных Федерико по дороге из Милана.

– Мне кажется, вам нужно построить новый замок, – сказал Витторе.

– Новый замок? – протянул Федерико, смакуя ножку каплуна, вымоченную в имбире.

– Прошу прощения, ваша светлость, – вмешался я, – избыток имбиря плохо действует на ваш организм.

– Ах, Уго! – откликнулся Федерико. – Да что ты знаешь? Что ты видел в этом мире? Сколько раз ты уезжал из долины? Всего один? Поездка в Милан не считается!

Я отпрянул, словно ударенный молнией. Федерико дружески пихнул Витторе локтем и рассмеялся, не видя, как во мне закипает злость. Но Витторе заметил. Он боялся, как бы я не сказал Федерико, что мы – братья. Все перевернулось с ног на голову! Пару недель назад именно я не хотел, чтобы кто-то знал о нашем родстве – а теперь Витторе воспринимал меня как обузу! Я знал, что он почувствует себя в безопасности, только когда убьет меня.

Наутро после полнолуния старую прачку обнаружили слоняющейся по двору в голом виде и бормочущей что-то о Диане. Никто не понимал, о какой Диане она говорила, и хотя во дворце было несколько девиц с таким именем, служанки божились, что они тут ни при чем. Пьеро пустил старухе кровь и дал целебные мази, однако она отказывалась объяснить, что с ней стряслось, и то и дело бухалась на колени, умоляя всех о прощении. Это было лишь одно из событий, которые выводили меня из себя. Чекки ходил с надутым видом, Пьеро и Бернардо почти не показывались на люди. Септивий сказал мне, что Миранда часто засыпает на уроках. Изабелла, жена придворного, к которой Миранда поступила в услужение, жаловалась, что моя дочь пренебрегает своими обязанностями. Я пытался с ней поговорить, но она со скучающим видом отвечала, что делает все, как положено. Томмазо клялся, что понятия не имеет, отчего она так переменилась. Дворец вокруг меня распадался на части – и все это было делом рук Витторе.

У входа в конюшню меня остановили двое парней и спросили, чего мне нужно. Я хотел было дать им по башке, как изнутри послышался голос Витторе:

– Пропустите его!

Пока я шел мимо, лошади косились на меня сонным глазом. Витторе устроил себе пристанище в углу конюшни, на куче соломы. Со стропил свисали странные предметы – челюсть осла, прядь волос, отломанный кусок скульптуры. Серый каменный замок обдавал промозглым холодом, а здесь было тепло, пахло конями и сеном и чем-то еще. От этого запаха мне захотелось лечь и уснуть.

Витторе сидел на соломе. Всклокоченные волосы по-прежнему торчали во все стороны, на шее висели амулеты, однако на нем были новый черный камзол, туфли и плащ. Мне, чтобы обзавестись новой одеждой, понадобились месяцы, не говоря уже об обуви и плаще. Прошли годы, прежде чем я позволил себе такую роскошь.

– А ты хорошо устроился, – заметил я.

Он откинулся назад, затянулся табаком и выпустил дым прямо мне в лицо.

– Бог милостив.

Меня раздражало то, что я стоял перед ним, словно его придворный.

– Что ты даешь Миранде? – спросил я.

– Ах, Миранда! Ангел мой, – улыбнулся Витторе.

– Что ты ей даешь?

– То же, что и всем, Уго. – Он снова затянулся. – Любовь.

– Не смей давать ей свои снадобья! Я запрещаю!

– Ты угрожаешь мне, Уго?

– Да, я угрожаю тебе.

– Слишком поздно.

– Ничего не поздно! – сказал я и, услышав шум, обернулся.

За моей спиной стояли конюхи с обнаженными кинжалами.

– А я говорю, поздно, Уго! – повторил Витторе. Голос у него изменился. Он вскочил, выхватив из ножен свой клинок. – Слишком поздно!

Мальчишки-конюшие нерешительно переглянулись.

– Он же дегустатор, – тупо проговорил один.

Я громко крикнул и, к счастью, кто-то во дворе отозвался. Когда мальчишки обернулись, я сбил их с ног и побежал из конюшни со всех ног. Ворвался в свою комнату, сел у окна и задумался. Отныне надо быть куда осторожнее. В следующий раз удача может мне изменить.

Дождь шел семь дней и семь ночей. На небе все громоздились и громоздились тучи, пока день не стал темным, как ночь. Стены замка покрылись мхом, в коридоры проник серый туман. В столовой, на кухне, в моей спальне начали появляться лужи. Все ходили простуженные. Чекки не вылезал из кровати, Бернардо целыми днями чихал, а Федерико мучили приступы слабости и апатии. Я тоже простыл и никак не мог исцелиться. Один Витторе не заболел. У него оставалось меньше месяца, чтобы выполнить данное Федерико обещание, но, казалось, его это не волновало. Каждую ночь я молился о том, чтобы Федерико выгнал его из долины либо сбросил со скалы.

Миранда почти ничего не ела и часами смотрела на дождь. Ухажеры ее больше не интересовали, она перестала причесываться. Как-то раз, отложив эксперименты с травами (я каждый день принимал крошечные дозы мышьяка и шафрана лугового), я попытался за ней проследить, однако она ускользнула от меня. А у меня так разболелась голова, что мне пришлось прилечь. Я спросил Бернардо: может, это звезды так на нее влияют?

– Когда она родилась?

– Через три дня после праздника Тела Христова.

Я помнил это, поскольку Элизабетта рвала цветы шиповника, чтобы бросать их в процессию, а лепестки запутались у нее в волосах, и она была так хороша, что я умолял ее не вынимать их.

– Рак… – пробурчал Бернардо. – Такое поведение вполне естественно. Возможно, она проживет до семидесяти лет. А может, и нет.

Пьеро предположил, что это у нее из-за месячных, а впрочем, точнее он скажет через три дня, в полнолуние. И добавил, что с удовольствием пустит ей кровь.

– Да я лучше умру, чем позволю этой свинье ко мне прикоснуться! – крикнула Миранда.

– Он спас тебя, когда ты чуть не замерзла.

Что бы я ни говорил, все выводило ее из себя, даже самые невинные мелочи. Когда я заметил, что видел, как она разговаривала с Томмазо, Миранда крикнула:

– Ты шпионишь за мной!

У нее сорвался голос, она отвернулась от окна. Внизу, в саду Эмилии, Витторе беседовал со старой прачкой.

– Это как-то связано с Витторе, да? – спросил я.

– Нет!

– Ты врешь!

– Нет! – взвизгнула она. – Нет! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Витторе поднял голову и улыбнулся мне.

В ночь полнолуния я выскользнул из-за стола, пока Септивий читал «Чистилище» Данте, и пошел на конюшню. Конюхи еще ужинали в столовой для слуг. Я залез на кучу соломы под самой крышей, где Витторе устроил себе лежбище, и затаился. Вокруг меня висели амулеты и талисманы, в ноздри снова ударил странный запах, от которого клонило ко сну.

Наверное, я уснул, потому что меня разбудили приглушенные голоса. Во тьме еле видно мерцал огонек свечи. На соломе спиной ко мне сидели несколько человек и пили из чаши, передавая ее по кругу. Витторе сидел к ним лицом, лаская кого-то у себя на коленях. Он тихо разговаривал с этим кем-то и поглаживал по спине, как котенка. А потом поднял так, чтобы все увидели – не котенка, а жабу! Значит, он все-таки был incantatore  [53]53
  колдуном


[Закрыть]. Колдун! И это бесовский шабаш. Я хотел немедленно сообщить Федерико, но потом все-таки решил остаться, поскольку никогда раньше не видел таких сборищ.

Мужчины и женщины по очереди наклонялись и лизали жабу. Мне доводилось совершать грехи, за которые Господь меня осудит: например, за то, что я трахнул овцу, – однако никогда в жизни я не лизал жабу! Через пару минут один из мужчин встал и заскакал по конюшне так, словно в него вселился дьявол. Это был Томмазо. Вот дурак! Затем поднялись и остальные, стуча ногами, как новорожденные телята. Они пытались куда-то идти, но пространство было такое маленькое, что они постоянно натыкались друг на друга. Одна женщина кружилась и кружилась, пока не упала с широко открытыми глазами и судорожной улыбкой на губах. Кто-то из мужчин воздел руки над головой и закричал. Витторе с такой силой зажал ему рот ладонью, что несчастный грохнулся на землю и больше не пискнул. Женщина, лежавшая на полу, повернула голову и уставилась на меня. Она подняла руку, показывая пальцем, однако, к счастью, никто не обратил на нее внимания.

Не знаю, как долго они бродили так, спотыкаясь и натыкаясь друг на друга, но тут Витторе, повернувшись к ним спиной, поднял руки и прошипел:

– Отрекаюсь от Иисуса Христа!

– Отрекаюсь от Иисуса Христа! – подхватили все остальные.

– Мадонна – шлюха! – продолжал Витторе. – Христос – лжец. Я отвергаю Бога!

Porta! Даже если Бог не отвечал мне, я никогда не отрекался от него. Я молил Господа, дабы он понял, что, несмотря на мое присутствие в конюшне, я не участвую в этом шабаше. Витторе выкрикнул еще несколько святотатственных фраз. Остальные с жаром повторяли их хором. Одна из женщин, радостно хихикая, твердила нараспев: «Мадонна – шлюха! Мадонна – шлюха!»

– Диана, bella Диана! – тихо позвал Витторе. – Приведи своего коня!

Неужели это та Диана, которую упоминала старая прачка? Кто она такая – и как она приведет туда коня? Ведь там уже яблоку некуда упасть!

Потом Витторе спросил, видят ли они его могучую голову. Присутствующие дружно ответили: «Да!» Что они там видели – ума не приложу. Никто из них не пошел за лошадью, так что скакуны по-прежнему стояли на другом конце конюшни. Очевидно, все они были просто околдованы.

– В таком случае, повинуйтесь ему! – сказал Витторе и повернулся спиной.

Боже правый! На голове у него были козьи рога! Я чуть было не прыснул со смеху, но в этот миг Витторе задрал рубашку и показал свое обнаженное тело.

– Sarete tutti nudi!  [54]54
  Всем обнажиться!


[Закрыть] – велел он.

И что вы думаете? Они начали снимать одежду! Внезапно я увидел, что одна из женщин – моя Миранда. Стыдно признаться, но я не мог отвести от нее глаз. Она была так молода и так прекрасна! Маленькие твердые грудки, плоский животик, полные бедра, округлые ягодицы… Меня охватила бешеная ярость, и все же я сдержался.

Старая прачка с обвисшими грудями и похожими на древесный ствол бедрами встала перед Витторе на колени и поцеловала его пенис. Он отвернулся и подставил ей задницу. Она раздвинула ему ягодицы и звучно чмокнула в анальное отверстие. Витторе повернулся и положил ей руку на лоб. Она со стоном рухнула наземь. Я не мог поверить своим глазам! Неужели это позорище действительно происходит здесь? Здесь, в конюшне герцога Федерико, в то время как в нескольких ярдах отсюда замок погружен в глубокий сон? Но это было еще не все.

Томмазо, бухнувшись перед Витторе на колени, тоже поцеловал его член, а затем отдал дань заднице моего брата.

Шестеро присутствующих проделали ту же процедуру, а закончив, повалились друг на друга, совокупляясь, как дикие звери. Подошла очередь Миранды – но для нее не осталось больше партнеров, кроме самого Витторе. Он положил ей руку на затылок. Все, решил я, с меня хватит! Мне было все равно, вызывал ли он демонов или сам был дьяволом. Во всеуслышание призывая на помощь Отца, Сына и Святого Духа, я скатился со скирды и побежал к Витторе, нацелив кончик кинжала в его здоровый глаз. Остальные, увидев меня, завопили, но я промчался мимо них, как ветер, и они не успели меня задержать. Витторе сплюнул и поднял руку. Глаз у него стал совершенно черным. Значит, он все-таки сам дьявол! Моя рука застыла в воздухе, словно кто-то отталкивал ее! Витторе схватил меня за пояс, и тут я пырнул его кинжалом в грудь.

Мы упали на землю. На меня навалились приспешники Витторе, и я без разбору колол их кинжалом. Кто-то срывал с меня одежду, кто-то другой вцепился зубами мне в запястье. Очевидно, свечи упали, поскольку внезапно сырую солому начали лизать огненные языки, а конюшню заволокло дымом. Я схватил Миранду за руку. Она отбивалась от меня с неженской силой, так что мне пришлось дать ей оплеуху и стукнуть головой о стенку. Я перебросил ее через плечо. Пламя поднялось уже почти до потолка. Лошади, лягаясь и оглашая воздух испуганным ржанием, рвались из пут на волю. Люди пытались пробраться к выходу, лавируя между огнем и конями. Пламенные языки прорвались через крышу, набросились на нас – и начался сущий ад! Человека, бежавшего передо мной, затоптала лошадь. Я споткнулся. Миранда свалилась на пол. Половина крыши рухнула, горящие уголья посыпались на охваченных паникой коней. Я подхватил Миранду, ткнул кинжалом какую-то фигуру, вставшую у меня на пути (моля Бога, чтобы это был Витторе), и, шатаясь, вышел из конюшни. Лосины у меня тлели, в волосах у Миранды вспыхивали искорки огня.

Люди вопили и стонали, лошади ржали, как ненормальные. Гончие лаяли и завывали, кто-то звонил в пожарные колокола, им вторил лихорадочный звон с колокольни собора Святой Екатерины. Из дворца выбегали слуги. Я с дочерью на плече прошел через сады Эмилии к заднему входу в замок, а потом по лестнице в нашу комнату. Глаза у Миранды были затуманены, она звала Диану и пела гимны дьяволу. Сунув ей в рот тряпку и привязав к кровати, я поспешил назад во двор, где беспорядочно сновали слуги, а черный ветер разносил бешено ревущий огонь.

Чекки поставил слуг в ряды, чтобы они заливали пожар, однако Федерико велел им идти в конюшню спасать лошадей. И вдруг, когда уже казалось, что конюшня вот-вот рухнет, в замок ударила молния, зарокотал гром – и хлынул ливень. Огонь зашипел, заметался и в конце концов, не выдержав напора, сдался и потух.

Половина конюшни была разрушена, погибло десять скакунов. Их жалобные вопли и запах горящей кожи преследовали меня несколько дней.

Утром я ждал, что к нам в дверь постучат стражники и арестуют меня или Миранду. Однако этого не случилось, и тогда я решил сам рассказать Федерико, что видел. Он уже проснулся, и, к моему удивлению, в его покоях сидел Витторе. Одна рука у него была перевязана, но в целом он выглядел живым и невредимым. Что изумило меня еще больше – Федерико был в хорошем настроении!

– Ваша светлость! – начал я. – Позвольте мне рассказать, какой чудовищной опасности вы подвергались…

– Я куплю новых лошадей, Уго. Еврей Пьеро за них заплатит. Витторе говорит, он устроил в конюшне шабаш.

– Пьеро?

– Да. Сейчас его вздернут на дыбу. Он признается!

Я чуть было не рассмеялся. Значит, это Пьеро устроил шабаш?

– Но у меня есть и хорошая новость, – продолжал Федерико. – Витторе сказал, что женщина, которую я искал повсюду, все время жила здесь, во дворце.

– Во дворце? – повторил я. Час от часу не легче! – И кто же это?

– Твоя дочь, – улыбнулся герцог. – Миранда.

Глава 27

– Ты недоволен?

– Недоволен? Я польщен безмерно! Небеса благословили меня! – воскликнул я.

– Ее лунный гороскоп идеально подходит герцогу, – улыбнулся Витторе.

– Хочу, чтобы сегодня они сидела за столом рядом со мной, – заявил Федерико.

– Да, ваша светлость.

– И присмотри за ней, чтобы она хорошо отдохнула, – добавил Витторе.

Я пошел к себе. Голова у меня кружилась так, словно я наглотался лугового шафрана и белены одновременно. Миранда, моя дочь, Миранда, мое дитя, будет сидеть за герцогским столом!.. Я знал, почему Витторе так поступил. Он обещал найти Федерико невесту в течение двух месяцев, а время уже почти прошло. Раз ему самому не удалось заполучить Миранду, он решил отдать ее Федерико. Неужели герцог действительно сделает мою драгоценную Миранду своей любовницей? «Нет, ни за что! Она слишком молода!» – сказал я себе. Но разве для Федерико это имеет какое-то значение? Она уже не девственница, хотя герцог не в курсе – и ему наверняка наплевать. Интересно, как это воспримет Миранда? А вдруг она разочарует его, или нагрубит, или вскрикнет, или засмеется не вовремя? Слуга, который рассмеялся, услышав мою шутку по дороге в Милан, все еще сидел в темнице. Шлюху, стукнувшуюся головой о потолок кареты герцога, насколько мне известно, утопили во рву. Крестьянину, распевавшему глумливые стишки на карнавале, отрубили голову. И что, интересно, станется со мной? Неужели меня вынудят пробовать блюда, приготовленные для Федерико, в то время как моя дочь будет сидеть рядом с ним? Нет, герцог этого не допустит!

Миранда уснула таким глубоким сном, что я не стал ее будить, а послонялся по дворцу, прислушиваясь к рассказам и сплетням о магии и колдовстве. Двое конюших и старая прачка погибли во время пожара. Еще одно тело обгорело так сильно, что невозможно было разобрать, мужчина это или женщина. Я прошел мимо кухни, где Томмазо резал хлеб. Ему тоже удалось спастись. Увидев меня, он открыл было рот, но тут же осекся, поскольку кругом были слуги. Догнав меня в коридоре, Томмазо шепнул:

– Уго! Мне надо поговорить с тобой.

Я не остановился и не стал его слушать. Меня не интересовало то, что он мог мне сказать.

Позже тем же днем Витторе посоветовал герцогу не пытать больше Пьеро.

– Он просто не знает, как лечить подагру герцога и другие его болячки, – прокомментировал это неожиданное событие Чекки.

Говорят, Пьеро, с окровавленными пальцами и выдранными на правой руке ногтями, что-то бормоча, как юродивый, бухнулся перед Витторе на колени, поцеловал край его одежды и поклялся хранить ему верность.

Мне хотелось немедленно, раз и навсегда, убедить Миранду, что Витторе – подлец и негодяй, но, как выяснилось, она забыла все, что происходило той ночью! Она ничего не помнила. Niente. Моя дочь глядела на меня круглыми расширенными зрачками так, словно видела впервые. Потом куснула нижнюю губку и пожаловалась на металлический привкус во рту. Я налил в таз воды и помыл ей лицо.

– Чем это так воняет? – спросила она. Боже, до чего она все-таки юна и невинна!

– Ничем. Не бери в голову.

– Что это за запах? – раздраженно спросила она еще раз и, оттолкнув мою руку, подошла к окну.

– В конюшне был пожар. Несколько лошадей…

Миранда застыла на месте как вкопанная. Очевидно, в ней пробудились воспоминания. Она бросила на меня злобный взгляд.

– Витторе? Я должна…

– Миранда!

Она отпрянула от меня.

– Он жив? Я должна его видеть!

Я догнал ее у двери.

– Забудь о нем!

Миранда резко повернулась.

– Он мертв?

Боже праведный! Ну в точности как мой папаша! Миранда набросилась на меня с кулаками.

– Ненавижу тебя! – кричала она. – Ненавижу!

– Витторе на тебя наплевать! – крикнул я в ответ.

– Значит, он жив? – Увидев мое лицо, она рассмеялась. – Он жив!

– Он тебя продал! – сказал я, схватив ее за руки. Она не поняла. – Он сказал, что ты будешь превосходной женой для Федерико!

Кто поймет сердце женщины? В книге Кастильоне «Придворный», которую Септивий порой читал герцогу, идеальная дама изящна, образованна, благоразумна, благородна, добродетельна, красива, талантлива и не склонна к сплетням. Potta! О ком они пишут? Неужели о женщинах из плоти и крови? Работали ли эти женщины на поле, как вкалывала Элизабетта до самых родов? Видел ли кто-нибудь из придворных такое потрясающее зрелище, когда нагая женщина весело делает колесо, как Агнес? Обладала ли хоть одна из их женщин такой храбростью, как Елена, или такой силой воли, как Миранда? Нет, они жили в другом мире.

Весь день напролет Миранда изучала в зеркале свои волосы. Они всегда были ее гордостью, но из-за пожара кончики стали неровными, а там, где в голову попали угольки, просвечивали маленькие проплешины. Что-то надо было делать, однако я боялся давать ей советы, чтобы она не взъярилась еще больше. В конце концов, не выдержав, я сказал:

– Может, тебе надеть парик? Или шарф, как носила Бьянка…

Словно желая заставить меня замолчать, Миранда взяла нож и, как одержимая, начала резать волосы. Я бросился к ней, и после короткой борьбы она отдала мне нож.

– Ты с ума сошла? – крикнул я. – Ты же должна сегодня вечером сидеть рядом с Федерико!

Миранду это, казалось, совсем не волновало. Улыбнувшись мне, как неразумному дитяти, она попросила:

– Сходи к Лавинии и Беатриче и быстренько попроси их ко мне прийти.

Это были самые закадычные ее подружки, и, узнав, что происходит, они тут же прибежали к Миранде. Увидев ее голову, девушки пришли в ужас, однако Миранда весело заявила, что пыталась постричься сама, но у нее не вышло и ей нужна их помощь. Подружки с удовольствием, прыская со смеху, остригли ей волосы, оставив лишь один длинный завиток, который свисал ей на глаза. Потом напудрили ей лицо и накрасили губы. Миранда осторожно попыталась выведать, знают ли они, что она принимала участие в шабаше. Оказалось, девушки понятия об этом не имели. Беатриче одолжила ей шикарное голубое платье с вышитыми на рукавах разноцветными птичками. У Изабеллы Миранда позаимствовала ожерелье, и, когда она застегнула его, я подумал, что во всей Италии не найдется мужчины, который не хотел бы положить свою голову на эту грудь.

В самый разгар приготовлений в дверях появился Томмазо.

– Ты постриглась! – воскликнул он, не в силах скрыть изумления.

Миранда обернулась к нему.

– Тебе не нравится?

– Нет. То есть, да… Просто непривычно, – запинаясь, промямлил он.

– А как тебе мое платье?

Миранда встала и повернулась кругом. Томмазо, залившись краской, сказал, что никогда не видел ничего прекраснее. Но Миранда не унималась.

– А мои туфельки?

И под смешки подруг она протянула к нему ступню, открыв взору изящную щиколотку. Испугавшись, как бы бедный парень не хлопнулся в обморок, я спросил его, зачем он пришел.

– Луиджи просил узнать, не желает ли Миранда отведать сегодня вечером какие-то особые блюда.

– Mangiabianco  [55]55
  котлеты из куриного фарша


[Закрыть], – без запинки выпалила Миранда.

– Слишком мало времени, – ответил Томмазо.

– Да? – Она нахмурилась. – Ну, тогда… телятину…

Он кивнул.

– С солью и фенхелем?

– Да, – отозвалась Миранда.

– А также с майораном, петрушкой и травами! – рассмеялась Лавиния.

– Точно! – с восторгом подхватила Миранда, захлопав в ладоши.

– Причем в виде рулета на шампуре! – добавила Беатриче.

Томмазо стоял посреди комнаты, глядя в пол.

– А на десерт? – спросил он.

Миранда подняла голову, выгнув длинную белую шею.

– Пирог с сыром. И тонко нарезанную копченую ветчину с фигами.

– А ветчину запечь в пирог?

– Нет, – презрительно фыркнула Миранда. – Ветчину подать до пирога!

Томмазо снова кивнул и пошел было к двери, но тут Миранда добавила:

– С дыней.

Томмазо остановился.

– С дыней?

– Да, – подтвердила она со скучающим видом, словно это знает каждый дурак. – С дыней.

А потом отвернулась к зеркалу, и ее подружки опять прыснули со смеху.

Миранда оделась вовремя, но на ужин пришла с небольшим опозданием – так, чтобы все заметили ее появление. Извинившись перед Федерико, однако не приводя никаких оправданий, она села напротив него и поправила лиф платья, привлекая внимание к своей груди точно так, как это делала Бьянка. А потом улыбнулась герцогу. Я видел, как она репетировала эту улыбку перед зеркалом: губы чуть приоткрыты, бровки нахмурены, а на щеках – две маленькие, как жемчужинки, ямочки.

– Моя маленькая принцесса! – просиял Федерико.

Ужин шел своим чередом. Федерико был поглощен едой.

Время от времени он молча поглядывал на Миранду. Придворные беседовали друг с другом. Поскольку герцог не обращался к Миранде, никто не пытался с ней заговорить. Если раньше я боялся, как бы она не ляпнула что-нибудь невпопад, то теперь меня беспокоило, что она может разрыдаться от обиды. Но, как бы ни чувствовала себя Миранда, лицо ее было невозмутимо, словно она привыкла ужинать в таком обществе с малых лет. И тут Томмазо подал ветчину с дыней.

– Великолепное сочетание, – заметил Чекки.

– Да, – согласился Федерико, облизывая пальцы. – Луиджи готовит гораздо лучше, чем Кристофоро.

Он поманил повара пальцем, подзывая его подойти к столу.

На лице у Миранды не отразилось никаких эмоций. Луиджи, по-видимому, решил, что не сумел угодить хозяину (иначе разве тот стал бы звать его к себе?) и, подбежав к столу, торопливо заявил:

– Ваша светлость! Если вам не нравится ветчина с дыней, я запросто могу ее заменить. Это не мое изобретение, и я…

– А чье? Неужели Томмазо?

– Нет, досточтимый герцог. Простите, мне не хотелось бы выдавать ту, чья красота несравнимо выше ее познаний…

– Так это была твоя идея? – спросил Федерико у Миранды.

Она скромно склонила голову.

– Да, ваша светлость.

– Простите ее невежество! – угодливо хихикнул Луиджи. – Я приготовлю…

– Ничего ты не приготовишь! – рявкнул Федерико. – Десерт был превосходен. Принеси еще!

После этого Миранду приняли в общую беседу и спрашивали ее мнение по всем вопросам. Чаще всего она отвечала, что не разбирается в таких вещах, однако один раз процитировала Данте, а затем – Полициана. Септивий и впрямь хорошо ее натаскал! Потом она заметила, что народная поэзия ей нравится больше придворной.

– Не соблаговолишь ли ты привести нам пример такой поэзии? – осведомился Федерико.

– Если это доставит вашей светлости удовольствие…

– Да! – заявил Федерико. – Доставит!

Аккуратно положив ложку рядом с подносом, Миранда закрыла глаза и сложила ладони вместе.

– Вот мое самое любимое стихотворение.

Она тихонько откашлялась и прочла:

 
Пускай пылает в небе солнце надо мной,
Я вся дрожу в ознобе страсти неземной.
 

В зале воцарилась тишина.

– И это все? – рассмеялся Бернардо.

– Чтобы завоевать сердце любимого, не нужно тратить много слов, – мягко ответила Миранда. – Надо лишь найти единственно верные.

– Браво! – Федерико захлопал в ладоши и, ткнув в Септивия пальцем, заявил: – Это правильно во всех отношениях!

Миранда покраснела.

– Простите меня, высокочтимый герцог, если я слишком много говорю о вещах, о которых женщина не имеет права…

– Нет, нет, нет! – воскликнул Федерико. – Отныне ты будешь украшением нашего ужина каждый вечер!

И громко рыгнул, подкрепив таким образом свое заявление.

Миранда поблагодарила всех присутствующих – и в особенности герцога Федерико, – погладила по голове Нерона и вышла из-за стола. На Витторе она так ни разу и не посмотрела.

Федерико провожал ее взглядом, пока она не скрылась за дверью.

– Я ездил искать принцессу в Милан, а она все время была рядом!

Когда я пришел в спальню, Миранда подбежала ко мне с вопросом:

– Что сказал герцог Федерико, babbo?

Я заверил ее, что он высоко отозвался о ней и что она вела себя прекрасно. Миранда пришла в восторг и защебетала с подружками. Она рассказала им, что именно говорила за ужином и что отвечал ей герцог. Потом они принялись обсуждать, какое платье ей надеть на следующий день, о чем говорить за столом, и так далее, и тому подобное. Обсуждение заняло в три раза больше времени, чем само событие. После их ухода Миранда заявила:

– Когда я стану богатой придворной дамой, babbo, я позабочусь о тебе.

Я обнял ее, гадая про себя, какую судьбу ей уготовил Федерико. Так много случилось за один день (шабаш и пожар уже превратились в отдаленные воспоминания), что мысли у меня метались, как листья на ветру.

Позже в тот же вечер, когда я стоял во дворе, устремив взор на звезды, ко мне подошел Томмазо. Мы склонились над парапетом, глядя вниз на сгрудившиеся кучкой дома Корсоли, омытые лунным светом.

– Клянусь, я не уговаривал Миранду пойти на шабаш, – сказал Томмазо.

Меня позабавила его наивность. Неужели он до сих пор считает, что может уговорить Миранду?

– Верю. Ты не в состоянии на нее повлиять.

Он молча грыз ногти, потом спросил:

– Зачем ты отдал ее Федерико?

– При чем тут я? Это Витторе ее отдал.

– И что ты намерен делать?

– Ничего. А зачем?

Глаза у него округлились, как две луны.

– Но Миранда не может быть с Федерико!

– Почему?

Он закрыл глаза и с силой вцепился в парапет.

– Может, ты и не подбивал ее идти на шабаш, – заметил я. – Но ты ее не отговорил.

– Это она меня заставила пойти туда, – склонив голову, признался Томмазо.

* * *

Той ночью мне снились кошмары. Не знаю, может, виной всему были крупинки мышьяка, которые я принимал, но мне приснилось, что Корсоли тонет в крови. Я много раз просыпался и снова проваливался в тот же сон. Кровь хлестала отовсюду. Из каждого рта, из каждого сосуда, из пор моей кожи и стен палаццо.

– Надо уносить отсюда ноги, – сказал я наутро Миранде. – Я могу найти работу во Флоренции или в Болонье. А то давай поедем в Рим!

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

– Почему, babbo?

– Случится что-то ужасное. Я нутром чую.

– Тебе снова снились кошмары, babbo.

– Да, причем они мне снились утром, когда душа говорит чистую правду, поскольку находится дальше всего от тела.

– В таком случае, молись, чтобы у тебя не было кошмаров.

– Нет, мы должны уехать.

– Как я могу уехать? – воскликнула Миранда. – Герцог Федерико приказал портному сшить мне новые платья! – Она вскочила и пустилась по комнате в пляс. – Я буду принцессой!

– Ты делаешь это для того, чтобы заставить Витторе ревновать.

– Витторе? – нахмурилась она. – Кто такой Витторе?

Миранда ужинала с Федерико каждый вечер в течение недели. На третий день герцог заставил Нерона примоститься у ее ног так, чтобы Миранда могла сесть рядом с ним самим. Вскоре она начала имитировать птичек и зверей и даже некоторых придворных. Через неделю Миранда стала душой застолий. Могли я желать чего-то еще? Тем не менее, когда слуга постучался в мою дверь (Миранда была в это время на занятиях) и крикнул: «К тебе идет Федерико!» – меня это застало врасплох.

Времени на расспросы не было. Я лихорадочно придвинул к столу большой сундук и одним махом скинул туда все зелья, травы, противоядия и рукописи. Едва я успел зажечь пару благовонных свечей и взбить подушки, как в спальню вошел Федерико.

– Это большая честь для меня, ваша светлость, – поклонился я.

Федерико закашлялся и помахал шляпой, отгоняя струйки дыма. Я задул свечи и открыл окно. Он сел на сундук. В спешке я не закрыл его как следует, и кончик рукописи торчал из щели.

– Что нравится Миранде? – спросил Федерико. – Витторе сказал, ты должен знать.

Ясное дело, за этим неожиданным визитом снова стоял мой сволочной братец!

– Ей нравится петь и играть на лире.

– Это я знаю.

– Когда она была поменьше, то часто стояла на закате у окна и пела.

– А еще?

Мне ничего не приходило в голову, поскольку я безумно боялся, что он заметит краешек моих записей, торчащий из сундука. Я сказал, что в деревне она разговаривала с животными, как с друзьями, и любила кататься на мне верхом.

– Меня не волнует, что она любила в три года! Я хочу знать, что ей нравится сейчас! Какие драгоценности? Какие духи? Какие платья?

– Ей нравятся все драгоценности и духи.

– Но она не любит розовую воду.

– Все, кроме розовой воды, – согласился я.

– Ты знаешь ее всю жизнь, а я – всего лишь несколько дней, и тем не менее мне известно о ней больше, чем тебе.

Он встал, подозрительно принюхался, надел шляпу и ушел. Я открыл сундук, вытащил склянки с травами, однако работать с ними не мог. Слова герцога задели меня. Разве он знает Миранду лучше меня? Чушь собачья! Я прекрасно разбирался в настроениях Миранды. Я знал, как она прыгала, когда была счастлива. Как она пела, когда чувствовала себя одинокой. Как в раздражении кусала нижнюю губку. Чего же еще? Какой отец знает о своей дочери больше моего? Неужели Чекки больше знает о Джулии? Или Федерико – о своих сыновьях? Миранде понравятся любые духи, потому что у нее никогда их не было. И драгоценностей тоже, и платья она вечно носила чужие. Она будет рада любому подарку!