Текст книги "Дегустатор"

Автор книги: Уго Ди Фонте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Раздались шаги. Елена толкнула меня за колонну, и мы подождали, пока шаги не стихли. Я с радостью остался бы там подольше, ощущая тепло Елены и сладкий запах ее волос. Жестом велев мне следовать за ней, Елена повела меня по темным коридорам в сад. В небе ярко светили звезды; над нами нависла огромная луна.

– Ты спасла мне жизнь, Елена.

Мне просто необходимо было произнести ее имя вслух!

Она покачала головой так, что ее волосы взметнулись вверх, а затем улеглись, как у лебедя, который распушил перья.

– Да ну их, этих дураков! Что ты сделал с ягодами?

– Niente.

– Я так и думала, – улыбнулась Елена. – Но он умер.

– Брыластый?

– Кто?

– Я так его называю.

– Да, брыластый. – Она снова улыбнулась. – Ему подходит. У него остановилось сердце. Я сказала архиепископу, но он меня не слушает.

– А я-то тут при чем?

– Архиепископ расследует все подозрительные случаи, которые могут заинтересовать инквизицию. Сегодня ночью он ничего не станет предпринимать, но завтра…

– Да что тут подозрительного?

– Ты подул на ягоды, и брыластый отдал концы!

Елена пожала плечами так, словно тут все было ясно. Oi me! Только что я был на седьмом небе – и низвергся прямо в ад! Елена шагала передо мной, словно в огненном шаре, постукивая пальчиком по щеке.

– Как долго вы еще пробудете в Милане?

– Мы завтра уезжаем.

– По какой дороге?

– Я не знаю…

– Не заезжайте в Феррару, – нахмурилась она. – У епископа там друзья.

– Меня никто не спрашивает, по какой дороге ехать. – Я схватил ее за руки. – Зачем ты мне все это говоришь?

Елена склонила голову набок и посмотрела на меня в упор.

– Я никогда не верила байкам, которые рассказывали другие дегустаторы. И я не верю, что ты отравил ягоды.

– Почему?

Она рассмеялась.

– Если бы ты владел искусством магии, ты не стал бы говорить мне все эти глупости в саду и у раздаточного стола.

Я невольно улыбнулся – я не смог бы не улыбнуться, даже если бы мне зашили губы. Каждое слово из ее уст восхищало меня. Я взял ее ладони в свои. Они были теплые и мягкие, как я и ожидал.

– А если архиепископ придет за мной сегодня?

– Он будет спать до утра. Он выпил много вина. Глядя ей в глаза, я словно читал в ее сердце. Я видел себя, идущего с ней рядом. Видел, как она носит под сердцем мое дитя, видел нас обоих в старости, неразлучных и не способных расстаться даже на миг. Я видел нас после смерти, обнимающих друг друга, словно Филемон и Бавкида.

– Ты видишь наше будущее? – спросила она.

– А ты умеешь читать мысли?

– Только твои, Уго.

Она прильнула ко мне и прижалась губами к моим губам.

О Елена! О моя прекрасная Елена! Мое счастье, моя радость, моя Елена! Слышать, как она произносит мое имя… Что может быть чудеснее? Я просил ее, чтобы она повторяла его снова и снова. Мне хотелось запечатлеть в сердце звук ее голоса. Радость захлестнула нас, и мы смеялись просто оттого, что живы. Я касался ее, целовал в губы. Мне-то казалось, что я истосковался из-за того, что не чувствую вкуса еды, но я снова ошибся. Обнимая Елену, я плакал, потому что нашел свою жизненную силу, свое ребро, ту часть, которой мне так не хватало, хотя я этого не осознавал. Даже сейчас я чувствую ее кожу, прижимающуюся к моей. Ее запах. Вкус ее пота. Я вижу ее глаза, круглые и ясные, ощущаю ее груди, бедра, маленькие сильные ступни. Ее голос звучит у меня в ушах и в сердце. О, если бы мои пальцы могли перенести ее нежность на бумагу, а перо – запечатлеть ее страсть! Одна мысль о ней озаряет тьму, как луна освещает эту комнату. Все во мне взывает к ней. Святые угодники! Так сходить с ума от желания накануне свадьбы! Прошлое проникло в мое настоящее, заполонило душу – и я не могу больше писать.

Глава 23

Когда Елена прижала свои губы к моим, я вознесся выше небес – туда, где исполняются все мечты. Мне хотелось лечь с ней, но уже рассвело, и скоро должны были встать слуги, чтобы приготовиться к отъезду. Я взял Елену за руку и поспешил к конюшне. Мы оседлали жеребца, чье нетерпеливое похрапывание разбудило парнишку-конюха. Он открыл рот, словно хотел забить тревогу, но вместо этого крикнул: «С Богом!» – и бросил нам узел с хлебом и сыром.

У ворот Елена сказала стражникам, что нам нужна дикорастущая петрушка, дабы умягчить желудки наших властителей.

– Куда мы направляемся? – спросил я, когда castello скрылся из виду.

– Во Францию, – ответила Елена так, словно мы уже решили это раньше.

Я кивнул. Франция. Почему бы и нет? Какая мне разница?

Наш жеребец скакал во весь опор. Вскоре castello и Милан стали не более чем воспоминаниями. Все кругом помогало нам в пути. Трава стелилась под ноги, птицы радостно щебетали вслед, а зеленые холмы звали вперед.

Я представил, как заскрипит зубами Федерико, когда обнаружит мое отсутствие. Сперва он подумает, что меня убили, окружит себя охраной и быстренько уедет вместе со своими трофеями. Но не исключено, что ему сообщат о пропаже коня. Меня могли повесить только за то, что я увел с конюшни жеребца. Боже мой! Да меня могли повесить просто за то, что я уехал!.. Однако я чувствовал руки Елены, обнимающие меня за пояс, ее голову, прижатую к моей спине, – и все остальное меня не волновало. Бог с ними со всеми! Пошли они к черту, Федерико, герцог Сфорца и вся их камарилья! Я был свободен… Не в силах сдержать восторг и изумление, я крикнул от наплыва чувств. Я заново родился третий раз в жизни.

Снежные вершины гор выстроились в ряд справа от нас, словно северные короли. Впереди мы увидели двоих всадников, и я окликнул их, спросив, действительно ли эта дорога ведет во Францию. Мы с Еленой поскакали к ним галопом, но они испугались и пришпорили коней.

Днем, в самый разгар жары, мы отдохнули в буковой роще, лакомясь хлебом и сыром. Как же это было вкусно! Каждый кусочек казался благословением Господним. Я подумал: «Не забыть бы сказать Септивию, что самое главное в еде – не сама пища или разговор, а то, с кем ты ешь!» Мы легли вместе на ковер из цветов и любили друг друга, пока не уснули.

Когда мы проснулись, горные вершины блестели в лучах заката. Мы проскакали еще несколько часов, после чего остановились в гостинице. Первые, кого мы увидели, зайдя туда, были путники, встреченные нами на дороге. Я заверил, что мы не собирались причинить им зла. Тот, что пониже, хлопнул рукой по груди и сказал:

– Я думал, что помру со страху! Мы решили, что вы – ангелы мщения, которые мчатся прямо на нас.

Елена сказала хозяину гостиницы, что состоит на службе у епископа Нима, и предложила приготовить его любимое блюдо в обмен на ночлег. Хозяин, мужичонка с кустистыми бровями и сопливым носом, с радостью согласился – отчасти, как мне кажется, чтобы позлить свою жену, полногрудую великаншу с руками кузнеца. Мы вымочили в вине двух цыплят, добавили уксуса и специй, а пока они жарились, Елена приготовила поленту, посыпанную тертым сыром и трюфелями, воскресное лакомство пьемонтцев.

Попробовав, хозяин заявил:

– Если вы каждый день так готовите, я найму вас, как только умрет моя жена.

На что жена отпарировала:

– Обещаю: сколько бы ты ни прожил, я проживу надень дольше!

Вот в таком приподнятом настроении мы поели и выпили, в хорошей компании и за обильно накрытым столом. Неожиданно Елена начала смеяться, сначала тихо, потом все громче и громче, прямо-таки взахлеб. Она показала пальцем на мой поднос с недоеденной полентой. А потом на свой. И только тогда я понял, почему она смеется. Оба дегустаторы, мы не попробовали свои блюда, прежде чем приступить к еде. Мы не понюхали их, не подержали во рту, а попросту наслаждались яствами, в точности как все нормальные люди, сидевшие за столом.

Я стащил Елену со скамьи, крепко сжал в объятиях и поцеловал. Несмотря на усталость после дороги, она была самой красивой женщиной на свете.

– Этот миг, – сказал я ей, – останется в моем сердце навеки.

Все за столом оживились и стали выкрикивать тосты за наше здоровье, а коротышка сказал, что, видать, мы сильно любим друг друга. И таким образом мы выполняем самый главный закон Господа, поскольку он послал любовь, дабы облегчить жизненный путь человека, а болезни и войны, преследующие нас, существуют потому, что человек забыл о своем божественном предназначении.

В гостиницу вошли трое солдат. У меня екнуло сердце, но форма на них отличалась от той, что носили охранники Федерико и архиепископа, и я тут же выбросил их из головы. Хозяин принес солдатам вина, а потом, вернувшись к нашему столу, сказал:

– Эти солдаты все время смотрят на вас.

Я сказал, что не знаю почему, и в этот миг один из них – широкоплечий капитан с густой бородой – подошел к нам и спросил:

– Как вас зовут и где ваши паспорта?

– Уго ди Фонте, – ответил я. – Я путешествую с герцогом Федерико Басильони ди Винчелли Корсольским, но я покинул его.

Не знаю, какое оправдание я собирался придумать, да и не важно, поскольку, когда я упомянул Корсоли, солдаты переглянулись, и второй спросил меня:

– Это неподалеку от монастыря Верекондо?

Я сказал, что езды до монастыря всего полдня. Он спросил, слыхал ли я о принце Гарафало. Я ответил, что нет, поскольку никогда раньше не бывал в этой части Италии. Тут солдат схватил меня за руку и с жаром заявил:

– Ты должен немедленно поехать с нами и познакомиться с нашим принцем.

Когда я спросил зачем, он ответил, что не может мне сказать. Ну уж нет… Я удрал из одной тюрьмы не для того, чтобы попасть в другую! Оттолкнув его руку, я вскочил и ударом в голову сшиб его со скамейки на пол. Потом, схватив столовый нож и заслонив собой Елену, крикнул:

– Хоть мы здесь чужие, мы надеялись, что к нам будут относиться с уважением. Однако если вы или ваш принц что-то замышляете против нас, приготовьтесь умереть, потому что я не променяю данную мне Господом свободу на людские оковы!

Солдат быстро поднялся и сказал, что они ничего против нас не замышляют.

– Принц Гарафало – хороший человек! – воскликнул хозяин гостиницы. – Он любит все живое и часто приходит к нам пообедать, просто чтобы побыть среди своих подданных.

Солдат, которого я ударил, сказал, что им просто велели отвезти меня к принцу, а если они нас напугали, то это вышло невольно и он просит прощения. «Интересно, откуда этот принц знает обо мне?» – подумал я, но, положившись на Бога, опустил нож и сказал, что, поскольку их властитель, похоже, человек мирный, я с удовольствием поеду к нему. Итак, даже не доев блюдо, приготовленное с такой любовью, мы с Еленой попрощались с радушными хозяевами и поехали в замок принца Гарафало.

Пока мы ехали в замок через виноградники и благоуханные сады с апельсиновыми деревьями, светлячки освещали нам путь. По двору палаццо бродили стаи павлинов, их оперение переливалось изумительными красками. Нам дали воды, чтобы освежиться, и чистую одежду. Меня трясло от страха, и, заметив это, слуга спросил, что со мной.

– Если мне снова придется стать дегустатором, – ответил я, – лучше сразу принять яд.

Меня вновь заверили, что принц Гарафало – хороший человек и не желает нам зла. А затем провели в маленькую комнатку с дивными резными креслами и письменным столом. Через пару минут туда же вошла Елена. Она тоже вымылась, на ней было красное платье – в точности как в моем сне. Дверь распахнулась, и слуга объявил о приходе принца Гарафало.

Первым делом я обратил внимание на его кривые, прямо-таки дугообразные ноги, из-за чего принц раскачивался при ходьбе из стороны в сторону. Второе, что бросилось мне в глаза, было его хорошее настроение. Несмотря на белую, как у овцы, готовой к стрижке, голову, энергии принца мог позавидовать любой юнец. Я сразу же понял, почему солдаты и хозяин гостиницы так боготворили его.

Он подошел ко мне, глядя прямо в лицо. Остановившись на расстоянии вытянутой руки, принц смерил меня взглядом, внимательно рассматривая мои руки и ноги. Потом снова уставился прищуренными глазами мне в лицо. Солдат что-то сказал принцу, но тот ответил:

– Мне не нужно этого видеть. Я знаю. Это он!

Хотя я немедленно проникся к принцу горячей симпатией, мне не понравилось, что меня осматривают, как цыпленка, и поэтому я спросил:

– Кто – он?

Принц Гарафало рассмеялся и, обняв меня, воскликнул:

– Мой сын! Мой сын!

Вы не представляете, что со мной было! Стены закружились хороводом, в голову ударила кровь, и я, как подкошенный, рухнул на пол.

Глава 24

Слуги поднесли к моему носу перец, который быстро прочистил мне мозги. Очухавшись, я сказал принцу, что, несмотря на железное здоровье, столь неожиданная новость подкосила меня. Быть может, это всего лишь розыгрыш – в таком случае я заклинаю его сказать мне правду. Добрый принц потребовал, чтобы мы с Еленой разделили с ним трапезу, во время которой он объяснит свое поведение. Так что мы променяли обильный стол в гостинице на еще более изысканный во дворце.

Я почти не помню, что мы ели, поскольку меня совершенно заворожил рассказ принца, который я передам насколько смогу точнее. Он сказал, что в юности был сержантом в армии папы Юлия. Наступая на Болонью, войска прошли по Умбрии, и папа велел им остановиться в монастыре Верекондо, чтобы сделать пожертвование. Поблизости от монастыря сержант встретил молодую женщину, оглашавшую окрестности рыданиями. Поскольку принц был тогда юн и хорош собой, а девушка оказалась очень красивой, ее слезы глубоко тронули его. В ответ на расспросы принца она сказала, что ее жестокий муж забрал с собой их маленького сына и ушел пасти овец, а она безумно скучает по малышу.

Принц поехал в Верекондо, где и заночевал, однако рыдания женщины продолжали звучать у него в ушах. На следующее утро он поехал к ней на ферму и объяснился в любви. Она полюбила его с первого взгляда, и так велика была их страсть, что они сбросили все оковы и отдались любовной игре до самого утра. Принц умолял любимую отправиться с ним в Болонью, но она не могла оставить ребенка. С тяжелым сердцем он покинул ее и поспешил на встречу с папой римским. Увы, отсутствие принца не осталось незамеченным. Враги так очернили его перед папой, что ему пришлось бежать во Флоренцию, а затем в Венецию.

Прошло много лет, прежде чем он смог вернуться в деревню, но женщина к этому времени умерла. Соседи сказали, что она родила второго сына, который, как понял принц, скорее всего был его ребенком, однако тот вырос и несколько лет назад уехал в Губбио.

Я с изумлением слушал этот рассказ, а когда принц упомянул Губбио, то, потеряв самообладание, обхватил его за шею и назвал своим дорогим отцом. Так сильно я не рыдал с тех пор, как умерла моя мать. Принц последовал моему примеру, и все сидевшие за столом так растрогались, что слезы текли, как сладостные ручьи весной, поскольку после всех наших невзгод в душе вновь расцвела надежда.

Отец сказал, что занялся торговлей оливковым маслом, которая сделала его богатым. Он так и не женился – воспоминание о первой любви вставало между ним и любой другой женщиной. В конце концов эта память воплотилась в портрете, который он и повел нас посмотреть. На нем простыми изящными линиями была изображена женщина с темными волосами и печальным лицом. Полные губы ее были в точности как мои, а левый глаз чуть больше правого.

– Пресвятая Мадонна! – вскричал я. – Это же моя мать! Принц улыбнулся.

– В молодости я немного учился у Леонардо да Винчи в Милане.

– Вы оказались очень талантливым учеником. Принц рассказал, что велел своим слугам запомнить лицо на портрете и приводить любого, кто хоть немного похож на эту женщину, к нему во дворец. Они это делали несколько раз, но принц с первого взгляда понимал, что перед ним не его отпрыски. Он уже отчаялся найти своего сына – до тех пор пока не увидел меня. Теперь, на пороге смерти, он мог наконец спокойно отойти в мир иной.

Я взмолился, чтобы он не говорил о смерти («Бог не стал бы так долго ждать, прежде чем свести нас вместе, если бы хотел тут же разлучить!»), и рассказал ему о невероятном путешествии, в которое мы пустились с Еленой и которое привело к нашей с ним встрече. Принц пообещал, что построит новый алтарь, дабы ознаменовать наше воссоединение. И так мы продолжали беседовать, пока птичий щебет не возвестил о приближении рассвета. Тогда отец отвел нас в спальню с прекрасными коврами и гобеленами на стенах и тонким льняным бельем на кровати. Я не верил своему счастью. Обрести любовь и найти отца – и все это за несколько дней! Чем я это заслужил? Я протянул Елене руки. Ее нежность, красота, благородство и храбрость переполняли мое сердце восторгом. Я так и вижу, как она склоняет голову мне на грудь, как берет меня за руку и целует. Это видение стоит у меня перед глазами, не тускнея ни на миг.

Но к чему продолжать? Ничего этого на самом деле не было. Ничего. Я не сбежал вместе с Еленой. Мы не остановились в гостинице, не готовили ужин, я не встретил своего настоящего отца. Все это были фантазии, тысячи воображаемых картин, которые я видел во сне и наяву. Видения эти являлись мне так часто, что стали совершенно реальными. Я помню, что мы ели, какую одежду носили, какие слова говорили, лучше, чем события, произошедшие в действительности. А теперь я написал это – и все стало правдой. Не знаю почему, но так есть.

Всю свою жизнь я верил, что библейские, древнегреческие и римские истории правдивы, поскольку они были изложены в письменном виде. Перечитав свои записи, я понимаю, как просто придумать историю, которой на самом деле не было, и заставить читателя смеяться, плакать или сопереживать. Этот дар, безусловно, ценнее всего серебра и золота на земле. Человек, которому он дан свыше, становится Богом – творцом своего собственного мира.

На самом деле мы с Еленой не могли оторваться друг от друга в те недолгие часы, что провели вместе. Порой мы говорили взахлеб, а потом наступали моменты, когда в словах не было нужды. Я прочел ей сонет, и она поцеловала меня, повторив мое имя сотню раз, так что теперь, когда я его слышу, мне чудится ее голос. Мы любили друг друга у стен castello, и нам было плевать, видит нас кто-то или нет. А потом, на рассвете, когда слуги начали грузить запряженные мулами повозки, мне пришлось уйти.

Вернувшись после дегустации завтрака Федерико, я увидел, что Елена плачет и проклинает свою гордость, которая мешала ей заговорить со мной раньше и из-за которой мы потеряли столько времени. Я целовал ее снова и снова, после чего попросил вернуться к архиепископу, поскольку боялся, что у нее могут быть неприятности, если ее застукают со мной. Но она ни за что не хотела меня покинуть.

Федерико залез в свою карету, рыцари и придворные взгромоздились на коней. Повозки, запряженные мулами, вывели во двор. Елена начала рвать на себе волосы, рыдая во весь голос. Я соскочил на землю, чтобы утешить ее, между тем как обоз прополз мимо нас и выехал через ворота. Щеголь и некоторые другие дегустаторы встали возле конюшни, наблюдая за нами.

– Езжай! – сказала Елена, вытирая слезы. – Езжай, пока они не сделали тебе дурного!

Стражники закрывали ворота, но я не хотел оставлять Елену. Разве я не потерял Агнес точно так же? Однако она заверила меня, что дегустаторы не посмеют ее тронуть, поскольку она служит архиепископу, да к тому же вокруг полно охраны.

Я сказал, что когда-нибудь вернусь к ней. Не важно, будет ли она в Ниме, Милане или Париже – я найду ее, пусть даже на поиски уйдет вся моя оставшаяся жизнь, потому что жить без нее не стоит. Елена прильнула ко мне, прижав свои нежные пальчики к моим губам, и сказала:

– Если будет на то воля Божья, мы встретимся вновь. А сейчас, Уго, езжай, прошу тебя! Езжай!

Я сел на лошадь. Дегустаторы, размахивая шпагами и дубинками, ринулись ко мне. Я пришпорил коня, разогнал их и галопом промчался по двору castello, еле успев проскользнуть через закрывающиеся ворота.

Глава 25

По дороге в Милан Чекки прозвал меня «il miraculo vivente» – живым чудом. Но я был едва жив, и жизнь моя не походила на чудо. Несмотря на то что у меня были все основания для радости, я погрузился в меланхолию. И не только потому, что нашел любовь всей своей жизни и тут же ее потерял. Я просто устал, и физически, и морально. Кости у меня ныли, кровь еле текла по жилам, я маялся от бессонницы. Когда же мне наконец удавалось заснуть, меня мучили кошмары, в которых я видел смерть и предательство. Я приобрел привычку оглядываться через плечо и облизывать губы, как те дегустаторы, с которыми мне довелось повстречаться. Да, я победил брыластого, но он превратил меня в немощный призрак. Я наконец понял, что имел в виду Томмазо, предостерегая меня от сближения с Федерико. Я заразился от герцога всеми его страхами.

Поэтому, когда на третий день пути Чекки сообщил мне, что Федерико приглашает меня в свою карсту, я не хотел идти. Чекки не сомневался в том, что у меня есть веские причины, однако посоветовал не противиться приказам Федерико.

Остальные уже были там и слушали, как Септивий читает о римском императоре, победившем орды франко-германцев.

– Его любили? – поинтересовался Федерико.

– Он был стоиком.

Губы у Федерико сморщились, как фига.

– Стоиком?

– Для стоиков добродетель – высшее благо, – объяснил Септивий. – Они верили, что для того, чтобы найти истинную свободу, вы должны отречься от страстей.

– Это я могу, – заявил Федерико, вгрызаясь в персик.

Мы дружно кивнули.

– А также отринуть от себя неправедные мысли, – продолжал Септивий.

– У меня никогда не бывает неправедных мыслей, – сказал Федерико, вытирая с подбородка сок.

Мы снова кивнули.

– А также жить среди природы, отвергая все поблажки, – закончил Септивий.

Федерико проглотил последний кусок персика.

– Basta. Завтра мы снова почитаем.

Септивий поспешно закрыл книгу и удалился, сопровождаемый Пьеро и Чекки. Бернардо дернул меня за рубашку, приглашая последовать за ним.

– Иди, – велел ему Федерико и запустил косточкой персика в его затылок. – Извини, – сказал он, когда Бернардо, обнажив лошадиные зубы, обернулся к нам. – Неправедная мысль. – После чего обратился ко мне: – Ты знал, что Марк Аврелий преследовал христиан? А у них в то время даже не было папы! – Он поправил подушки за спиной и принялся за следующий персик. – Тебе понравился Милан?

Я сказал, что да, хотя и не так, как Флоренция.

– А где картины и скульптуры лучше: во Флоренции или в Милане?

Не понимая, почему он спрашивает, я осторожно ответил:

– Мне понравилась фреска Марии Магдалины.

– С книгой в руках? Да, мне она тоже понравилась. Кто ее написал?

– Джованни Педрини.

– Джованни Педрини. – Федерико кивнул. – Ты видел шедевр да Винчи в синьории? Дерево с золотыми подвесками? Великолепно! Просто великолепно. Жаль, что ты не видал росписи и мечети в Стамбуле!

Он рассказал мне об изумительных мечетях, мозаике и драгоценностях, которые видел, когда служил султану. Меня удивило, что он не только это помнит, но и делится со мной.

– Мне хотелось бы сделать что-то подобное. – Герцог раздвинул шторки. – Посмотри на облака! Правда, они похожи на скульптуры?

Я сел рядом с ним и выглянул в окошко. Странное ощущение – разговаривать с ним, как с простым смертным!

– Да, – сказал я. – Вон то облако… Оно напоминает голову Давида во Флоренции.

– Действительно.

Боже правый! Он согласился со мной!

– Мне понравился собор во Флоренции, – добавил я, – и особенно статуя Давида. Неземная красота!

Федерико задумчиво глянул на облака, а потом задернул занавеску.

– Ты упомянул Милан, Флоренцию и даже Парму, но ни слова не сказал о Корсоли. Ни единого.

– Ваша светлость! Это просто потому, что…

– Корсоли – дыра, – сердито буркнул он.

– Прошу вас, позвольте…

– Не позволю! Но мы это изменим. – В глазах у него загорелся честолюбивый огонек. – Я построю алтарь Деве Марии в соборе Святой Екатерины.

– Чтобы он перекликался с золотой Мадонной, да?

Похоже, он напрочь забыл о золотой Мадонне.

– Да, – буркнул он, словно разочаровавшись в своей идее. – А еще я хочу сделать пристройку к замку.

– Башню?

– Нет, новое крыло в задней части, где будет располагаться библиотека. Чтобы писцы смогли переводить там мои манускрипты.

Я и не знал, что у него есть манускрипты!

– Таким образом вы превратите дворцовый двор в квадрат, – заметил я.

– Точно, я сделаю его квадратным.

– Это смелая и превосходная идея, ваша светлость.

– Да, смелая. И превосходная. Двор получится закрытым, и писцы смогут смотреть в него, пока будут работать. Я говорил с Брамантино, когда мы были в Милане. – Он начал взбивать свои подушки, а потом глянул на меня так, словно я должен был ему помочь. С тех пор это стало моей обязанностью. – Но я не хочу терять свой сад, – добавил герцог. – Во дворце должны быть сады – для размышлений.

– Их можно разбить на холме.

Федерико посмотрел на меня, как ястреб на кролика. Только я собрался извиниться, как он спросил:

– То есть как висячие вавилонские сады?

Я в жизни не слыхал о висячих вавилонских садах, а потому ответил:

– Да, только больше.

– Больше! Конечно, больше. – Он потер руки. – Я хочу, проснувшись, видеть склон холма, покрытый цветами. Висячие сады Корсоли! Мы посадим этих миланских придурков в лужу! Ты знаешь, что они говорят о Корсоли?

Я покачал головой, хотя и догадывался.

– Захолустье! Они называют мой город захолустьем!

Я видел, что надвигается буря, а поскольку мы были с герцогом наедине, она неминуемо должна была обрушиться на мою голову.

– Ваша светлость, это лишь показывает их глупость, потому что по чистоте и порядку им далеко до Корсоли.

– Ты заметил? – вскричал он.

– Они сущие свиньи, – соврал я. – Видели бы вы комнаты для прислуги! Вы пришли бы в ужас.

– Я так и знал! Это все из-за немцев. И швейцарцев. И французов. Они все свиньи! Я обустрою Корсоли на зависть всей Италии! Я сделаю его чистым и уютным!

Стоило мне вылезти из кареты герцога, как меня забросали вопросами: «Что он сказал? Чего он хотел?»

Я ответил, что Федерико разговаривал со мной конфиденциально и я не могу предать его доверие.

Чекки взял меня за руку, и мы пошли чуть впереди кареты, там, где цокот копыт заглушал наши слова.

– Федерико не сможет перестроить Корсоли…

– Почему? – спросил я. – Несколько новых зданий, картины, скульптура – все это городу не повредит. А также новое крыло во дворце.

Чекки дернул себя за бороду.

– Martori уже голодают. Если мы снова повысим налоги, они все перемрут и некому будет кормить дворец.

На следующий день Федерико опять позвал меня в свою карету. Чекки предупредил, чтобы я не поощрял идеи герцога, однако стоило тому что-то вбить себе в голову, как он становился хуже собаки, поймавшей крысу. Септивий сидел в уголке, пытаясь писать, несмотря на то что карету трясло на ухабах.

– Я приглашу в Корсоли скульпторов и художников! – сказал Федерико. – Они создадут заднее крыло, висячие сады, мою статую и картины.

Он выхватил у Септивия листок бумаги и прочел его, причмокивая толстыми набухшими губами:

– «Самому современному из гениев, моему вельможному брату и синьору Микеланджело Буонаротти. Я благодарен Деве Марии за то, что те, кто смотрит на ваши творения, не обязаны быть столь талантливы, как вы, ибо иначе их смог бы созерцать лишь Всевышний. Осознание того, что люди способны создавать подобные шедевры, явилось для меня, чьи руки, к сожалению, immersere in sangue  [49]49
  запятнаны кровью


[Закрыть], не только откровением, но и облегчением душевным. Ваша статуя Давида, которую я недавно лицезрел на пути в Болонью, так потрясла меня, что я не мог ни есть, ни пить. Я остолбенел и смотрел на сего мраморного юношу, благодаря милосердного Бога за то, что мне довелось увидеть столь неземную красоту».

Последнее выражение принадлежало мне! Затем следовала еще одна страница похвал, после чего герцог приглашал Микеланджело написать его портрет в одном из трех вариантов, которые, как он считал, будут вызовом, достойным таланта художника. Первым был портрет Федерико в виде Геракла в момент, когда он душит Немейского льва, вторым – в образе Александра, разрубающего гордиев узел, а третьим – в виде Цезаря, переходящего Рубикон. Федерико писал, что готов заплатить тысячу золотых монет. Зная, как скупо платит папа своим художникам, он, мол, не сомневается, что Микеланджело найдет применение этим деньгам. Закончив чтение, герцог уставился на меня.

– По-моему, он не сможет отказаться, – заметил я.

Федерико крякнул и прочел еще одно письмо, адресованное Тициану, с обещанием такой же суммы и с тем лишь отличием, что он заменил Геракла на Персея, убивающего минотавра.

– Федерико в образе минотавра… За это и впрямь не жалко заплатить! – проворчал Чекки, когда я ему рассказал.

Кроме того, герцог послал письма Пьеро Бембо и Маттео Банделло, приглашая их приехать в Корсоли, который, по его уверениям, был раем земным, где вдохновение столь же привычно, как грязь под ногами. Он также написал Лоренцо Лотто, Марко Д’Оджино и скульптору Агостино Бусти, чьими работами восхищался в миланском соборе. «Я хочу заказать вам мою конную статую», – писал он.

В третий раз, когда меня призвали в карету, Септивий читал вслух отрывки из книги, подаренной Вераной. К счастью, Септивий не выбросил ее, как ему велели, поскольку теперь Федерико заставлял его возвращаться к ней каждый день. Септивий как раз читал абзац, в котором говорилось, что после сморкания не стоит разглядывать носовой платок так, словно там хранятся папские драгоценности, а надо просто положить его в карман.

– Ну, это не проблема, – заявил наш повелитель. – Я вообще сморкаюсь пальцами!

Пока Септивий читал отрывки из «Одиссеи», Федерико предложил мне сыграть в триктрак. Время от времени герцог поднимал голову и спрашивал что-то вроде:

– Кого превратили в свиней?

– Цирцея превратила людей Еврилоха в свиней.

– Почему?

– Потому что она ненавидела мужчин.

– А где был Одиссей?

– Возле корабля.

– Какого корабля?

– Того, на котором они уплыли от лестригонов… Вернее, от Эола… или от феаков…

– Неудивительно, что у меня в голове все перепуталось, – буркнул Федерико. – Читай сначала.

– С самого начала? – взвизгнул Септивий.

– Откуда же еще?

Поскольку мне было трудно следить за тонким голосом Септивия, повествующим о путешествиях Одиссея либо читающим Данте, я раскачивался взад-вперед, подпрыгивая на дорожных камнях под шум дождя, тихо барабанившего в крышу кареты. Порой Федерико засыпал, иногда я задремывал сам, а подчас и Септивий, прямо во время чтения, начинал сонно похрапывать.

И только после того как Септивий сказал, что Беатриче было всего четырнадцать лет, когда Данте влюбился в нее, я подумал о Миранде. Полюбила ли она другого? Принимает ли она мое зелье? А может, она забеременела? Я так затосковал о ней, что обратился к герцогу:

– Ваша светлость! Я премного благодарен вам за ту честь, что вы мне оказали. Как вы знаете, мое единственное желание – преданно служить вам, как повелел мне Господь.