Текст книги "Противостояние (СИ)"

Автор книги: Уча Авсаджани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7. Сложные разговоры

По воздуху витали до боли знакомые запахи. Подобные тем, когда мама готовила что-то вкусненькое, и он просыпался, обласканный этими ароматами, и, наспех умывшись, спешил на кухню, чтобы насладиться не отстающей от них по вкусу стряпней. Поскольку мама уходила на работу ранним утром, то такое, в основном, случалось в выходные дни, когда Глеб мог нежиться в постели до обеда, однако эти ароматы будили его лучше любого будильника.

Однако кое-что мешало ему до конца поверить, что он дома и все произошедшее с ним было одним длинным, кошмарным сном. Постель была чересчур мягкой, настолько, что он буквально утопал в ней, как в сливовом пироге. Она даже отдаленно не напоминала его еще с детских лет скромную раскладушку с прохудившимся матрасом, противно, но по родному скрипевшую каждый раз, как он поворачивался с боку на бок.

Глеб осторожно потрогал руками пространство вокруг себя, но так и не смог дотянуться до краев постели. Это было не то место, где он учил уроки днем и видел сны ночью. А может, Ирина купила новую кровать, и Глеб упустил это из виду, перегруженный впечатлениями ото сна, который почему-то не спешил забываться после пробуждения, а наоборот проступал в памяти в мельчайших подробностях?

Он боязливо открыл глаза, натолкнувшись вглядом на высокий позолоченный и весь украшенный барельефами потолок. Новая одежда, – добротный зеленый камзол и карие брюки, – приятно обнимала тело. Он понял, что его «сон» затягивался, вздохнул и осмотрелся.

Местом его пробуждения служила огромная кровать, на которой с легкостью могли бы разместиться три человека, но она занимала лишь малую часть исполинской комнаты. Черной дырой зияло жерло камина. Неподалеку выглядывала старинная мебель – несколько кресел и массивный деревянный стол. На последнем красовались источники так взволновавших его ароматов. Стол практически был завален едой. Тут были и глубокие миски, наполненные еще весело булькающими и испускающими пар супами, и тонкие тарелки с непонятными блюдами, и зажавший в зубах яблоко симпатичный жареный поросенок с аппетитно блестевшей и наверняка хрустящей корочкой. В центре вытягивались ввысь серебряные канделябры с установленными в них свечами.

При виде такого разнообразия живот противным урчанием напомнил Глебу, что он не ел со вчерашнего дня. Пойдя у него на поводу и для себя сославшись на аргумент, что на сытый желудок и думалось лучше, Глеб принялся уплетать угощения за обе щеки, не делая большого различия между первыми и вторыми блюдами. Пришлось, хоть и с тяжким сердцем, признать, что такой вкусной стряпни он еще не пробовал. Кроме простых блюд, в которых нельзя было ошибиться, Глеб понятия не имел, что ел, однако живот, на этот раз раздавшись довольным урчанием, чуть не заставил позабыть его о том, что не так давно его пытались убить, и этого не произошло по совершенно случайному и дикому стечению обстоятельств.

Глеб чуть не поперхнулся. Голову саднило, а тело отзывалось болью многочисленных синяков, щедро раздаренных ночным незнакомцем. Оставив угощения на потом и решив, что голодная смерть ему пока не грозит, Глеб воровато осмотрелся по сторонам и подошел к огромным плотным шторам, закрывавшим всю стену за кроватью. Завернувшись в материю и оттого становясь похожим на бабушку с косынкой на голове, он выглянул в оказавшееся за шторами (хотя бы в этом не было ничего удивительного) окно и замер.

Прямо перед ним, насколько хватало глаз, раскинулось бескрайнее море, мерно доносившее еле различимые звуки ударяющих о скалы волн. Вид был ему знаком. Он был точно таким, как из крохотной щели, заменявшей окно в комнате его временного пребывания и заключения. Но там это указывало на тщетность любой попытки бежать и внушало чувство безысходности, а море было враждебным и зловещим. Отсюда же, откуда вряд ли стал бы смотреть пленник, море было спокойным и гладким, и очень хотелось искупаться в нем или хотя бы без конца им любоваться. Окно заменяло всю стену от потолка и до пола, и открывающийся вид был призван наполнить человека ощущением свободы.

И Глеб проникся тем, что было от него до того скрыто, и какое-то время, застыв, упивался новыми чувствами. Лишь заметив лениво, будто думающее, не вернуться ли ему обратно, вынырнувшее из моря солнце, Глеб, перед глазами которого пронеслась вчерашняя ночь в мельчайших деталях, отшатнулся от окна, закрывая чудесный вид и возвращаясь к действительности. Здесь он был пленником, уже бежавшим, пойманным и приговоренным местным, выраженным в Мирксе, правосудием к смерти.

Теперь он смотрел на стол с явствами совсем по-другому, не как человек, предвкушающий скорое знакомство с лакомствами, а как еще не потерявший надежду утопающий, оценивающий все, что хоть отдаленно напоминало тростинку, за которую можно ухватиться и вылезть на берег.

Судя по исходившему от горячих блюд пару, стол накрывали недавно, за пару минут до его пробуждения. Место казни это не напоминало. Вряд ли хозяева стали бы так тратиться на покойника. Однако, после всего Глеб бы не удивился, если бы оказалось, что здесь так принято провожать несчастных в последний путь, как бы на миг напоминая, чего те лишаются.

Он стоял перед выбором: оставаться в комнате и дожидаться прихода людей, уже, по-видимому, решивших его судьбу, или попытаться вновь проделать то, что у него не получилось накануне – бежать (еще можно было попробовать открыть окно и сигануть в море, однако этот вариант был отметен сразу, как только Глеб заметил внизу острые как бритва скалы). В конце концов, в появлении Миркса на празднике и затем человека с рушившим все законы физики облаком его вины не было, и, следовательно, вчерашнюю поимку можно было списать на случай, а не его просчет.

Глеб рассеянно уселся на краю постели. Он чувствовал, что забыл о какой-то очень важной детали, которая могла повлиять на его решение. Мальчик мазнул взглядом зеркало, из которого на него уставился почти незнакомый худой парнишка в чужой одежде. Старая была тоже не его, и проблемы в ее отсутствии он не видел. Наоборот, новый камзол, роскошный воротник которого мягко закрывал почти всю шею подобно бутону цветка, был намного удобнее и качественнее.

При слове «шея» по спине пробежал холодок.

Глеб рванул в стороны края воротника, и верхняя пуговица звонко упала на пол. На шее ничего не было. Предмет, приглянувшийся королю, ужаснувший Анкура и вызвавший интерес Миркса, исчез. Конечно, можно было бежать и без него, однако Глеб нутром чувствовал, что обязан заполучить его обратно. Теперь он уже не сомневался в своем выборе. Последняя деталь была на месте, пазл сложился, и на этот раз ему предстояло самостоятельно проникнуть в королевские покои.

Прихватив в качестве оружия (кинжала у него также не было) один из канделябров, Глеб на цыпочках подошел к тянувшейся до потолка двери и прислушался. Снаружи было тихо, и он медленно потянул за ручку. Дверь, похоже, была хорошо смазана, и отворилась без малейшего звука. Глеб приоткрыл ее ровно настолько, чтобы просунуть в щель стержень канделябра. Его оружие не встретило преград и не вызвало переполоха с другой стороны, и, раскрыв дверь еще немного, он высунул и голову.

Его глаза смотрели на коридор, отличавшийся от сотен таких же разве что шириной и огромными расписными гобеленами на стенах. Вокруг не было ни души, и Глеб рискнул выйти полностью, держа перед собой канделябр как меч.

Коридор был хорошо освещен прикрепленными к стенам многочисленными факелами, через несколько метров делая резкий поворот направо. Чуть не свернув шею, пытаясь рассмотреть красочные гобелены, как и на пиру изображавшие три руки с скрещенными мечами, Глеб свернул вместе с коридором, забыв о предосторожности. Последняя была бы не лишней, учитывая, что он оказался нос к носу с облаченными в крепкие доспехи и сжимающими вытянутые вверх копья двумя здоровенными стражниками.

Доли секунд они награждали друг друга удивленными взглядами, смешанными с замешательством (в случае стражников) и страхом (в случае Глеба).

Мальчик и рад был бы побежать обратно или оказать сопротивление, однако ноги словно приросли к полу, не желая уносить их обладателя от верной гибели.

Наконец оправившись от удивления, один из стражников наставил копье прямо на него, чуть не задев кончик носа. На этот раз ноги не медлили. Не дожидаясь команды, сами отпрыгнули в сторону, а руки, до боли сжав канделябр, выставили его вперед, готовясь защищать хозяина. Однако тут произошло нечто, повергшее Глеба в не меньший шок, чем столкновение со стражей. Второй стражник, бросив на мальчика взгляд, полный непонимания и враждебности, затем разом трансформировавшийся в страх, отвесил сильнейшую оплеуху своему напарнику. От неожиданности или боли тот выронил копье, и как ребенок уставился на товарища.

– Болван! – зашипел стражник с копьем и, кивнув на Глеба, добавил: – Это же он! Это он!

Лицо его собеседника побелело. Подбежав к Глебу, от неожиданности чуть не добавившего ему вторую оплеуху канделябром, он упал на колени, прижав голову к самому полу.

– Виноват, не знал! – затараторил стражник, всхлипывая. – Умоляю, не казните меня, ваше… ваше…

Замолкнув, он в отчаянии уставился на открывшего ему глаза товарища. Тот, словно поняв мольбу без слов, протестующе замахал свободной рукой, желая всячески откреститься от не сулившего ему ничего хорошего инцидента. Однако, поскольку просящий не отставал, ему, вдруг чрезвычайно заинтересовавшемуся рукояткой своего копья, пришлось подать голос.

– Откуда мне знать… вроде, посредничество… нет, подожди, – задумался стражник, словно вспомнив о чем-то, – просветительство, вот!

– Ваше просветительство, – поспешил повторить стражник с пола, выжидающе глядя на Глеба.

Но Глеб не стал отвечать. Увиденного было вполне достаточно. Еще раз покосившись на застывших в немом благоговении стражников, он круто развернулся к ним спиной и сломя голову понесся по коридору обратно, юркнув в оставленную открытой дверь. Как следует ее захлопнув, он, не обнаружив замка, поспешил подпереть ее красивым и явно не рассчитанным на такую службу стулом. Убедившись, что дверь надежно заблокирована, Глеб приложил к ней ухо.

Погони не было.

Немного успокоившись и рассчитывая выгадать, по крайней мере, пару минут, Глеб обдумал свое положение. Он решительно запутался. Поведение стражников, предпринятые ими действия и даже их взгляды не были похожи ни на что, ранее им испытанное. Так к нему еще не обращались, и он просто не понимал, что это сулило. Чего они от него хотели? Почему не попытались задержать как беглеца? Почему назвали «вашим просветительством»?

В голове роились десятки вопросов, но ответа ни на один из них не было. Словно возмутившись этому, мозг выдал одно объяснение, поначалу замаячившее где-то вдалеке на горизонте, однако по мере приближения становившееся все более отчетливым. Наконец, оно вплотную подобралось к Глебу и обожгло его, заставляя позабыть о других вариантах. Сомнений не было. Стражники над ним издевались. Просто задумали напоследок подшутить над пленником, судьба которого была предрешена. Следовательно, должно было пройти совсем немного времени до того, как те вышибут дверь, чтобы претворить в жизнь приговор.

Надо было торопиться. Глеб еще раз осмотрел свою роскошную клетку. Его глаза загнанного зверька хаотически бегали по предметам и, едва цепляя их, спешили к другим. Ни одна из многочисленных вещей не желала ему помогать, ни в одной из них он не видел своего спасения. Наконец, уделив внимание решительно всему, что находилось в комнате, взгляд мальчика утонул в плотной ткани штор.

Он подошел к окну, после недолгих поисков нашел в углу нехитрое приспособление – маленький рычаг, по-видимому открывавший его. В крайнем случае, можно было запустить в окно довольно твердыми на вид стульями или использовать зажатый в руке как спасательный круг канделябр. Но посмотрев вниз, Глеб обнаружил, что за время его отсутствия скалы успели убежать далеко вниз, и если в предыдущий раз расстояние до них было не так уж велико, то теперь от него стыла кровь в жилах. Однако другого выхода он не видел. Можно было, конечно, попробовать схлестнуться со стражниками лоб в лоб, но, скорее всего, «битва» закончилась бы довольно быстро из-за гибели одной из сторон.

Вздохнув, Глеб сдернул с постели огромную простыню и принялся разрывать ее, стараясь делать как можно ровные полосы. Закончив, быстро перевязал их концами. Получилась самодельная веревка, и довольно прочная, в чем он убедился, с силой подергав ее. Вопрос был в том, выдержит ли она его. Но времени проверять не было. С другой стороны кто-то уже поворачивал дверную ручку.

Перекинув сложенные несколько раз остатки простыни через плечо, Глеб в два прыжка оказался у окна. Посчитав, что рычаг застыл намертво, он уцепился за него и с силой потянул на себя. Тот поддался с легкостью, утягивая его за собой, и Глеб чуть не завалился на спину, успев, однако, вовремя ухватиться за штору. Приподнявшись и стараясь не смотреть вперед, чтобы не увидеть, как его плану настал конец, он, как крот, подполз к окну. В лицо, снимая неуверенность и страх, дунул теплый воздух. Глеб теперь уже смело поднял голову, но окна как в помине не бывало. Подобно двери отодвинувшись вбок, оно полностью вошло в стену, открыв путь к отступлению.

Это было весьма кстати, учитывая, что дверную ручку дергали все настойчивее, что в любой момент грозило перейти в полноценную атаку.

Не отвлекаясь на открывшиеся виды, Глеб ринулся обратно в поисках массивного предмета, который смог бы удержать его. Им оказался все тот же стол, за которым он завтракал, кажется, целую вечность назад. В пользу стола говорили и многочисленные блюда на нем, большинство нетронутых, утяжелявших его раза в два. Глеб обвязал конец простыни вокруг толстой ножки стола и пару раз с силой дернул ее, чтобы убедиться, что узел не развяжется. Затем опоясал веревкой самого себя, затянув ее как ремень, и задумался.

Благодаря проделанным ухищрениям он бы не упал, зато если стражники ворвутся в комнату до того, как он достигнет кромки воды или поверхности скал (впомнив их острые вершины, Глеб поежился), то они смогут за веревку же втянуть его обратно. Главным в таком случае было оказаться рядом с водой так близко, чтобы можно было обрезать простыню и прыгать. Глеб схватил со стола незамеченный им ранее почти игрушечный ножик, непредусмотрительно воткнутый кем-то в поросенка, и, довольный, что смог так быстро найти решение, бодро зашагал к окну.

У самого края он отметил, что, похоже, страже надоело возиться с дверью, и они пошли за тем, что могло бы ее выбить. Надо было торопиться. Глеб развернулся к двери, и, чувствуя, как улетучивается его уверенность, немного присев, ступил на внешнюю стену своей обновленной темницы, как вдруг раздался голос, заставивший его замереть на месте.

– Ваше просве… Глеб, – сказала принцесса Клея с другой стороны двери тихо, но отчетливо. – Позвольте все объяснить. Прошу, впустите меня.

От неожиданности Глеб чуть не потерял равновесие, что грозило превращением его побега в свободный полет. Обеими руками ухватившись за простыню и натянув ее до предела, он замер. Дело было не в том, что появление здесь принцессы было крайне необычным. В конце концов, ее могли уговорить попросить его впустить стражу добровольно, чтобы не пришлось ломать наверняка дорогую дверь. Тем, что заставило Глеба на миг позабыть, что он должен бежать, и бежать быстро, был голос, точнее интонация, с которой она произнесла фразы. Простенькие фразы, с парой слов в каждой, но и этого хватило, чтобы уловить изменившееся к нему отношение. В голосе принцессы больше не слышалось надменности, недоверия и скрытой угрозы. На этот раз там были жуткий интерес, любопытство и даже… нотки почтения. Отметил он и то, что Клея обращалась к нему на «вы».

Почему-то Глеб верил, что принцесса говорила искренне, не пряча за спиной дубинку в виде толпы его палачей. Он оглянулся назад на бескрайнее море, голые скалы внизу и одиноко летящую в небе птицу. Все это означало свободу. И она была рядом, стоило только протянуть руку, несколько раз взмахнуть ногами, и можно было использовать второй шанс на спасение. Он рисковал, и риск был велик. Его жизнь была поставлена на кон, и выходить из партии проигравшим ему не хотелось.

– Глеб, можете выйти, когда будете готовы. Никто вас не побеспокоит, – вновь донеслось из-за двери, мешая ему сделать выбор.

Он не мог ждать. Лучше было умереть, чем проводить в неведении пусть даже пару минут. Пережитые испытания, когда он несколько раз мог и должен был погибнуть, когда без конца спасал других, и был спасен сам, словно притупили его чувства, в том числе ощущение опасности.

Будто забыв о существовании раскрытого окна, пребывавшего в центре его внимания все утро, Глеб рывком подтянул себя по простыне. Задвинув шторы и развязав узел на пояснице, он решил не отрезать пути к отступлению и забросил веревку под стол, еще раз зачем-то проверив, надежно ли та держится на ножке стола. Убедившись, что края белой простыни нигде предательски не выглядывают, он поднял с пола ставший для него кинжалом канделабр, заткнул нож за пояс и крадучись подошел к двери.

Убрав стул, Глеб посмотрел на ручку единственной преграды, отделявшей его от внешнего мира. Набрав в грудь побольше воздуха, он приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Его встретили лишь застывшие в немом величии гобелены да без конца подмигивавшие факелы. Принцессы Клеи нигде не было видно, и он уже не мог сказать точно, действительно ли она стояла здесь пару минут назад, и вправду ли он слышал ее голос. Возможно, утомленный рассудок сыграл с ним злую шутку, послав существующие только в его голове фразы, чтобы отвлечь от опасного путешествия по внешним стенам дворца.

Глеб вздрогнул и постарался отогнать от себя подобные мысли. Ему и так грозила смертельная опасность, и обнаружение того, что он свихнулся, точно не пошло бы ему на пользу. Надо было просто двигаться вперед и не думать. Глеб откуда-то знал, что через пару шагов, за злополучным поворотом, все станет ясно. Однако с каждой секундой идти было все труднее, и он замедлил шаг, до конца не уверенный в том, хочет ли знать, что ждет за углом. Ко всему этому добавилось чувство дежавю, беспрестанно отзывавшееся где-то под ложечкой и без устали спрашивавшее, не окажется ли он опять один на один со стражей, теперь уже оправившейся от недоразумения и приведшей товарищей, от которых не убежать и не скрыться.

До поворота оставалось всего ничего, когда он услышал шепот. Казалось, что там, а не за окном, и было море, отзывавшееся человеческими голосами и то ли зовущее его к себе, то ли советующее убираться обратно. Терпеть стало невыносимо, и, влекомый таинственными звуками и желанием выведать свое психическое состояние, Глеб побежал. Он буквально влетел в поворот и столкнулся с кем-то, сбив того с ног.

Снизу на него глядела виноватая физиономия Севаки. От неожиданности Глеб попятился. Начальник слуг дернулся вперед, и мальчику почудилось, что через мгновение он распробует тяжелое прикосновение такого же тяжелого сапога, но всегда строгий Севака лишь сконфуженно улыбнулся и, не торопясь подниматься на ноги, застыл в нелепой позе на коленях, преклонив голову к каменному полу. Поступок мужчины удивил Глеба даже больше того факта, что стража не убила его на месте, позволив вернуться в комнату. Однако, рассеянно подняв глаза, он наткнулся на то, что не укладывалось уже ни в какие рамки его нахождения в этом месте.

В нескольких метрах от начальника слуг, заполнив обозримую часть коридора, в таких же нелепых фирменных позах распластались несколько дюжин человек. Плавно ложившийся на стены и гобелены мерцающий свет факелов будто стыдливо избегал касаться спин уничижительно застывших существ, однако то и дело украдкой поднимаемые головы дали Глебу возможность опознать нескольких присутствующих.

Тут были почти все, кого он знал. Его неприветливые товарищи по кухне, нарастившие мускулы разносчики еды, всегда немного сутулившиеся уборщики внутренних покоев дворца, немногословные охотники, пара стражников, чего там, даже Джая с Анкуром неуютно застыли где-то в массе людей. Еще удивительнее нелепой ситуации были беззлобные, заинтересованные и, порой, восхищенные взгляды, которыми то и дело награждали Глеба снизу вверх.

Глеб уже собирался повторить свой недавний трюк с побегом в комнату, подумав, что спуск на простыне из окна не был, в сущности, плохой идеей, как вдруг заметил силуэт единственного стоящего на ногах человека. Тот находился поодаль, в самой гуще застывших на коленях людей, возвышаясь над ними как дерево посреди кустарника. Несмотря на то, что расстояние и тусклый свет не давали возможности различить его лица, Глеб догадывался, кто это. И, когда осторожно пройдя между почтительно расползавшимися в стороны людьми, перед ним предстала принцесса Клея, он воспринял это в порядке вещей. Глеб просто больше не был способен ничему удивиться, за последний час исчерпав запасы этого чувства на многие дни вперед.

Принцесса на миг остановилась, вперив в него карие глазища, а затем, не обращая внимания на творящееся вокруг безумие, прошла рядом, головой приглашая следовать за ней.

Они безмолвно поплыли по коридору и так же без слов вошли в комнату, из которой Глеб никак не мог выбраться все это злополучное утро. Принцесса сама закрыла дверь, медленно приблизилась к столу с остывшими явствами и опустилась на стул. Глеб, которому поступок Клеи напомнил о его месте во дворце (да и только ли там?), остановился за ее спиной, ожидая команды наполнить кубок красной жидкостью.

– Отныне и впредь разрешаю сидеть в моем присутствии, – великодушно сказала принцесса, не поворачивая головы.

Глеб, хоть и стоял рядом, подумал, что ослышался. Он еще ни разу не видел ни одного слугу, сидевшего при королевских особах.

– Можете занять место передо мной, – будто услышав его мысли, добавила девочка.

Ее голос звучал мягко, даже просяще, но Глеб не обманывался на сей счет. За вкрадчивой вежливостью проклевывались стальные нотки, не сулившие ничего хорошего рискнувшему переспросить или уточнить королевский приказ глупцу.

Ожидая подвоха, мальчик обреченно расположился напротив принцессы, но улыбка его собеседницы, в которой не было ни грамма злости, немного его успокоила.

– Нам с вами нужно как следует поговорить, – произнесла Клея тоном школьного учителя. – Обо всем, что вы видели, и о вашем здесь пребывании… Просто раньше они все были подготовленными, зная о нас даже больше нас самих, – добавила она, словно оправдываясь.

Глеб не верил своим ушам. За витиеватыми фразами Клеи скрывалось намерение все ему объяснить. Наконец-то он получит ответы, да еще и от самой названной принцессы этого места!

– Ну же, спрашивайте, – ободряюще напомнила о себе Клея.

– У меня много вопросов, – честно отозвался Глеб, не зная с чего начать.

– А у меня к вам – еще больше, – загадочно подмигнула ему принцесса.

Глеб задумался. Вопросов у него действительно было много. За каждый проведенный здесь день их накапливалось столько, что хватило бы на целую книгу. Начиная с пинка Севаки по утрам, до момента, когда он, валясь от усталости, находил приют на неудобной соломенной подстилке, тысячи мыслей напирали друг на друга, без конца требуя, чтобы он обратил на них внимание. Чего там, уже к полудню от обилия вопросов обычно раскалывась голова. Однако сейчас, когда ему так любезно предлагали поболтать о чем угодно, да еще открыто, с самой принцессой, а не украдкой, с шарахавшимися от него кухонными слугами, в голове было пусто. Точнее, вопросы были, но он не знал, о чем следовало спрашивать собеседницу, чтобы не вызывать ее гнева и не заканчивать разговора раньше времени.

– Где я? Почему тут нет автомобилей, электричества, телевизоров, мобильников, почему тут ничего нет? – выбрал Глеб самые, на его взгляд, безобидные темы.

С первого же слова стало ясно, что он попал впросак. Принцесса неудобно щурилась при словах «автомобили», «электричество», «телевизоры» и «мобильники», словно закрываясь от них, как от яркого света. Глеб ожидал увидеть проявление взрывного характера девушки, однако та лишь вздохнула.

– Все труднее, чем я думала, – призналась она, подперев подбородок рукой.

– Может, лучше начать вам?.. – робко предложил Глеб, но принцесса оборвала его на полуслове.

– Не надо обращаться ко мне на «вы», – обиженно произнесла она. – У тебя те же права, что и у членов королевской семьи. Можешь обойтись без формальностей.

– Но тогда и вы… ты можешь на «ты», – разрешил Глеб. – И тоже без формальностей.

Принцесса недоверчиво вздернула бровь.

– Правда? – зачем-то переспросила она.

Глеб кивнул.

– Вот и отлично! – облегченно выдохнула девочка. – Это Гар меня надоумил – сказал, что так надо, если вы… ты сам не позволишь по-другому. Я с самого начала не поверила… Знаешь, а ведь придворный лекарь собирался делать тебе кровопускание, пока ты был без сознания, – буднично добавила она.

До последнего предложения Глеб слушал вполуха. Он не мог отвести взгляд от выражавшего все куда лучше слов лица принцессы. Перемена произошла, когда мальчик великодушно «позволил» ей обходиться без формальностей. С лица Клеи, подобно тучкам в жаркое июльское утро, сбежали напускные спесь и горделивость, превратив его в добродушное и приветливое личико. Глебу показалось даже, что он произнес какой-то пароль, запустивший тайный механизм, настолько разительной была перемена. А после того, как принцесса затараторила без умолку, он и вовсе чуть было не решил, что перед ним самая обыкновенная девчонка его возраста, любящая поговорить, сладкое (Клея как раз элегантно отправила виноградину в рот), и к тому же очень милая.

Глеб пребывал во власти подобных грез до того самого момента, пока принцесса не выдала последнюю фразу. Предложение, содержащее слово «кровопускание», от которого, особенно в свете всего пережитого им за эти несколько дней, веяло опасностью и тревогой, никак не вязалось с созданным только что его воображением образом. Поначалу Глеб просто продолжал смотреть на Клею и глупо улыбаться в ответ, однако по мере того, как прекрасный призрачный флер, окружавший его собеседницу, улетучивался, перед ним во всей тяжести проступал смысл оброненной как бы невзначай фразы. А когда Глеб напряг мозги и, зовя в помощь уроки истории и просмотренные им исторические фильмы, смутно вспомнил связанную со словом «кровопускание» процедуру, его лицо исказила гримаса ужаса. Довольно нелепая, учитывая, что, заметив ее, принцесса вновь развела губы в улыбке, больше не показавшейся ему приветливой.

– Кровопускание – это когда пускают кровь? – бесхитростно предположил мальчик.

– Лекарь считал, что если дать немного крови вытечь, это вернет тебе сознание, – пожала плечами Клея. – Но я решила, что ты и так очнешься. Не доверяю лекарям всяким, – добавила она, видя как Глеб украдкой покосился на свои руки. – Так ты ничего не знаешь? – спросила она вдруг, вернувшись к главной теме их беседы. – Совсем ничего? Даже почему напал тот радужник?

Глеб чуть не упал со стула. Утром у него не было времени как следует обдумать ночное происшествие, и он почти убедил себя, что, по всей вероятности, ничего подобного не было и в помине, и все ему только показалось, возможно, даже приснилось, пока он был без сознания в этой комнате. Но поскольку он и принцесса не могли видеть один и тот же сон (по крайней мере, он очень на это рассчитывал), выходило, что ночные события были явью. Эти мысли так сильно захватили Глеба, что он не заметил, как произнес последнюю фразу вслух.

– Позавчера ночью, – уточнила Клея. – Ты был без сознания полтора дня. Значит, совсем ничего, да? И даже не знаешь, где ты? – продолжала допытываться девушка.

Отгоняя новый рой мыслей и опасаясь вновь не ляпнуть чего-либо против воли, Глеб покачал головой. Из груди принцессы вырвался разочарованный вздох.

– Но не зная всего с ума можно было сойти! – воскликнула она почти восхищенно. – Тогда почему ты спас меня? Я еще могу понять случай с вепрем, – Клея недовольно поморщилась. Очевидно вспоминать это ей совсем не хотелось, – если бы мы погибли, то умер бы и ты. Но целью радужника была я, убив меня, тебя бы он даже не тронул, – расчетливо добавила она.

– Уж извини, если не угодил, – буркнул обиженный ее словами Глеб, но уловив их смысл до конца, изумленно спросил: – Убив тебя?!

– Да, – просто ответила принцесса, словно не заметив его обиды. – Но зато так мы точно узнали, что ты говорил правду… И что ты посредник.

– Но я не говорил, что я этот посредник! – в сердцах выпалил Глеб, судорожно припоминая те немногочисленные слова, которые вылетели из его рта за последнюю неделю.

– А кто еще мог проникнуть из Внешнего мира? – спокойно спросила Клея, давая понять, что для нее все было очевидным.

– Какой еще Внешний мир? – изумился Глеб.

Слова «посредник» и «Внешний мир» напомнили ему об их разговоре в лесу. Тогда это прозвучало как обвинение и вызвало истеричный смех принцессы и гнев ее спутников. Но теперь это подавалось как нечто само собой разумеющееся, и, поскольку рядом не было Леви с его огромным кинжалом и желающего отрубить ему голову Миркса, можно было задавать вопросы без опаски.

– Похоже, придется объяснять с самого начала, – обреченно сказала девушка, устраиваясь поудобнее, а затем, немного наклонившись в сторону Глеба, ни с того ни с сего ляпнула: – Добро пожаловать в наш мир!

– То есть как это, в наш мир? – опешил Глеб и, цепляясь за соломинку, предложил несколько альтернатив: – В ваше государство?

– Я же сказала, в наш мир, – упрямо повторила Клея, убивая его последнюю надежду. – Хотя нет, мир тот же, но от вашего формально отделен, так что он другой, – и, глядя на застывшего Глеба, терпеливо добавила: – Понимаешь, сейчас ты находишься на острове в одном из ваших океанов. Но никто из ваших, из Внешнего мира, попасть сюда не может…

Клея замолчала, ожидая от Глеба проявления эмоций, отличных от ничего, но тот лишь продолжал тупо на нее глазеть. Девочка вздохнула.

– Ладно, попробую зайти с другой стороны, – сказала она скорее самой себе. – Ты никогда не слышал историй о магах, чародеях, людях с огромной нечеловеческой силой?

– Да, конечно, – обрадовался Глеб возможности ухватиться за что-то знакомое. – Не только слышал, но и читал и…

– Ты умеешь читать? – перебив его, искренне изумилась Клея.

– Ну, да, что в этом такого? – не менее изумился Глеб.