Текст книги "Дьявол в руинах (ЛП)"

Автор книги: Триша Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Прежде чем я успеваю сформулировать связный ответ, Ник опускается и прижимается ртом к моему уху.

– Постирай мою рубашку, прежде чем вернуть ее, – говорит он, и от его хриплого голоса у меня сводит живот. – Она моя любимая.

Оттолкнувшись от бортика, он отходит на несколько шагов назад, держа меня в плену, пока наконец не поворачивается, чтобы выйти на мелководье.

Мне открывается полный, поразительный вид на спину Ника… и длинные шрамы, пересекающие художественную татуировку на его коже.

Шрамы глубокие и серьезные, болезненные, пересекающиеся друг с другом, как будто его били кнутом. Внезапно я понимаю, как именно он получил эти отметины. Я знаю, потому что мой отец любит наказывать своих врагов «старыми способами».

С дрожью вырывается вздох, и мне приходится окунуться в теплую воду, чтобы охладить перегревшуюся кожу.

О Боже, я слишком далеко зашла. Меня занесло так далеко в глубину, а вода все сильнее накрывает с головой.

Потребовалась сила двух женщин в моей жизни, чтобы, по сути, перепрограммировать меня, помочь мне увидеть, что Доминик не был моим ангелом-хранителем – что он никогда не висел надо мной как защитник, а был зверем, ждущим в башне своего часа.

Несмотря на знание этой истины, вихрь противоречивых эмоций закручивается вокруг меня, как водоворот в глубине, где он меня оставил…, и я не хочу просто покончить с Ником, устранить его как угрозу для моей жизни – я хочу, чтобы он знал причину этого.

Я хочу, чтобы он почувствовал хоть что-то из того, что пережила я, веря, что я ему небезразлична, тоскуя по человеку, которого, как я верила, однажды смогу заставить полюбить меня так, как, как мне казалось, я любила его, а потом вырвать его кровоточащее сердце из груди, прежде чем проткнуть его.

Если разжигание огня – это то, что вызывает его дьявола, то я собираюсь заставить этот огонь реветь. Я должна увидеть дьявола в его глазах, прежде чем нанести удар.

Глава 8

ЕГО ОДЕЖДА БЫЛА ЗАЛЯПАНА КРОВЬЮ.

Доминик

В мрачной сказке «Маска Красной смерти» эгоистичный принц пытается спастись от чумы, охватившей его королевство, и бежит со своими рыцарями и дамами в свой эксцентричный дворец, где он запирает двери, запирая всех внутри, а страх смерти снаружи.

В этом своеобразном дворце принц предается пьянству и праздности, устраивая бал-маскарад. Он избежал Красной смерти. Пока сама Чума не появляется на празднике в гротескно-реалистичной маске и не убивает всех.

Он пришел как ночной вор. И Тьма, и Распад, и Красная Смерть властвовали над всеми без исключения.

В детстве это была одна из любимых сказок моего отца, которую он читал мне на ночь. Полагаю, я должен быть благодарен ему за то, что он нашел время на такую родительскую заботу. Но, повзрослев, я понял, что он делал это скорее из паранойи, чем из отцовской любви.

В конце рассказа он закрывал большой том Эдгара По, откладывал его в сторону и смотрел мне в глаза. Он никогда не моргал.

– Они никогда не смогут нас обмануть, amato figlio, – говорил он. – Мы должны быть ночными ворами.

К тому времени его паранойя уже начала уничтожать многие его сделки и переговоры. Даже в криминальном мире приходится доверять. Так строятся все операции.

Наш мир построен на этом доверии, и именно поэтому мы держим обиду и мстим, когда это доверие нарушается. На карту поставлена свобода. На кону наши близкие.

Темная вода залива плещется у причала перед серым складом. Вдоль пирса выстроились выцветшие разноцветные складские помещения. Именно здесь Люциан предпочитает вести свои дела.

Когда небо темнеет с наступлением ночи, загораются фонарные столбы. Низкое жужжание люминесцентного света над головой изматывает мое и без того напряженное терпение.

Один прекрасный ангел с крыльями, темными, как у ворона, уже почти сломал меня.

Моя встреча с братьями Лорелль прошла не так, как планировалось. Мне нужен союз, а он сопровождается деловым контрактом. Чтобы братья Лорелль рискнули забрать свои товары из Кассатто и принести их мне, они должны доверять мне, чтобы распространять их через мой маленький канал. Чтобы это произошло, я должен доказать, что контролирую ситуацию, а то, что неконтролируемая сводная сестра буквально выставила свою задницу перед этими мужчинами, не способствовало уверенности в моих силах.

И если бы кто-то из них проявил неуважение к ней, поднял на нее руку, я бы точно его выпотрошил.

Если бы Бриа сняла топик, пока братья все еще были в бильярдной, я бы устроил такую резню, что резня в рассказе моего отца показалась бы гребаной сказкой на ночь.

Шепот беспокойства пробегает по коже, когда я вспоминаю ее тяжелое молчание, когда я повернулся к ней спиной. Только поэтому я мог продолжать уходить. Я не хотел видеть жалость в ее глазах. Она никогда раньше не видела следов, оставленных ее отцом.

Я был вне себя от ярости, когда нырнул в бассейн – отчасти чтобы прикрыть ее, отчасти от непреодолимого желания взять ее прямо там, в воде.

Ярость победила, хотя мои яйца до сих пор болят от эрекции, которую я испытывал весь день без всякой разрядки. Мне стоило огромных усилий отойти от нее, вместо того чтобы перекинуть ее через плечо и отнести ее непокорную задницу прямо в комнату, где я бы дал ей то, о чем она умоляла, и даже больше.

При одной только мысли об этом мой член напрягается, и я тянусь вниз и поправляю его с резким проклятием. Если она продолжит эту игру, я не уверен, что у меня хватит сил продержаться.

Эта извращенная мысль приводит меня в восторг, и монстр облизывает губы в предвкушении.

Фары сверкают вдоль стены ржавого здания, и я поднимаю глаза и вижу, что к стоянке подъезжает «Бентли» Люциана. Он один. Когда он выходит из машины и подходит к нам, я киваю.

– Я слышал, братья Лорелль провели увлекательный полдень, – говорит он в знак приветствия.

Гнев распаляет мои расшатанные нервы, и я сжимаю руки в кулаки.

– Неужели в этом городе не происходит что-то такое, о чем ты не слышал? – Он пожимает плечами, не обращая внимания на мой грубый тон.

– Очень мало. – Он подходит ближе. – Сальваторе согласился отложить свадьбу, – говорит он. – На неделю.

Еще одна вспышка ярости напрягает мои мышцы. Это даже близко не тот результат, которого я хотел.

– Я думал, Вайолет имеет больше влияния на своего отца. – Его глаза вспыхивают. Любое упоминание о жене в негативном ключе поднимает его оборону.

– Кассатто болен, – говорит он, засунув руки в карманы. – Он умирает.

Я медленно киваю. Эта информация не так шокирует, как должна бы. Я уже давно заметил, насколько слабым стал отец Бриа. И все же это объясняет нетерпение большого босса выдать дочь замуж.

– Кассатто хочет побыстрее уладить все свои дела, – продолжает Люциан. – У него нет сыновей, которых он мог бы поставить во главе. Насколько я могу судить, он договорился с Сальваторе, чтобы тот временно возглавил его клан, пока Брианна не произведет на свет наследника мужского пола. И быстро. Такова их договоренность.

Ядовитая смесь отвращения и безумной ярости подтачивает мое терпение. Я испытываю яростное желание выследить братьев Лорелль и выместить на них свою ярость.

Бриа заставляют произвести на свет наследника.

Если ее поставили в известность об этом соглашении, это объясняет ее гнев и то, почему она отчаянно рвется к выходу. Мысленно и физически.

Сжав челюсти, я смотрю на мотылька, порхающего вокруг света, и мои мысли так же маниакальны, как и хлопанье его пыльных крыльев.

– И Сальваторе не сможет разорвать брачный контракт?

– Ты же знаешь, что так не бывает, – говорит Люциан, а потом качает головой. – Почему бы тебе просто не попросить руки Брианны, Ник? Сделать Кассатто собственное предложение? – Я качаю головой, опуская взгляд на гравий.

– Кассатто никогда не согласится. Его обида на моего отца перешла на меня. Единственная причина, по которой я еще дышу, – это верность, в которой я ему поклялся. – Я смотрю на Люциана, и на моем лице появляется извращенная улыбка. – Идея доминировать над сыном Поэта и мучить его была для него более привлекательной, чем просто убить меня. Хотя теперь, как и его, я уверен, что мои дни сочтены.

Понимающая гримаса исказила лицо Люциана.

– Ты под защитой моего синдиката, – говорит он, успокаивая меня. – Это значит, что вы с Эленор находитесь под защитой Коза Ностры. Союз, который предшествует брачному контракту Кассатто и Сальваторе. Кассатто был бы глупцом, если бы…

– Он практически мертв, – говорю я, прерывая друга. – Его уже не будет рядом, чтобы страдать от последствий. Нет, он оставит все это на совести своей дочери. Кроме того, мы оба знаем, как легко обставить мою смерть как несчастный случай.

Наши взгляды застыли в напряженном понимании. Было бы поэтически иронично, если бы меня постигла та же участь, что и моего отца.

Люциан выпрямляется.

– Время еще есть, Ник, – говорит он. – Не делай ничего безумного.

Он единственный, кто может сказать мне это и не получить пулю в голову. Как следует из его прозвища «Безумец», Люциан Кросс – безумец. Когда-то давно вся его семья была уничтожена Коза Нострой, что привело его к безумной миссии мести и возмездия.

Титул, который он когда-то ненавидел, но теперь носит с честью, поскольку смог уничтожить своих демонов и отомстить.

У меня нет такой же надежды избежать разрушительного наследия моего отца.

Мой демон уже в земле.

Я сражаюсь в одиночку, ежедневно ведя войну с самим собой.

На мой телефон приходит уведомление, и я вынимаю устройство, чтобы подсветить экран. На экране появляется сообщение от одного из лакеев Кассатто, предупреждающее, что я должен отправиться прямо в его поместье.

– Похоже, теперь меня вызывает большой босс. – Шагнув вперед, я похлопал Люциана по плечу. – Спасибо, что сделал все, что мог, – говорю я и направляюсь к своей машине. – Передай Вайолет мои благословения и еще раз поздравляю.

– Ник… – Его настороженный тон останавливает мои шаги.

Я поворачиваюсь к нему.

– Я обещаю, что здесь не будет беспорядка, который нужно убирать, мой друг. – Я улыбаюсь, открывая дверь машины и садясь за руль.

Он прищуривается в подозрении, а в складках бровей проступают следы беспокойства.

Но я говорю ему правду. Никакого беспорядка не будет. В то время как моя репутация известна трупами и кровью, на этот раз я не оставлю никаких улик.

Я буду как ночной вор.

Мне не нужен маскарад, чтобы отомстить. Мне не нужна маска, ведь я ношу ее уже слишком долго. Нет, настало время снять маску раз и навсегда.

История всегда повторяется.

Только на этот раз умоляющие глаза ангела не остановят мой клинок.

В день свадьбы Бриа я стану Красной Смертью.

Глава 9

КАКОЙ СЛАДКИЙ ПОКОЙ ДОЛЖНО БЫТЬ ЖДЕТ В МОГИЛЕ.

Доминик

Поместье Кассатто огромно. Будучи одним из крупнейших и наиболее хорошо охраняемых комплексов в Пустоши, его крепостные стены ни разу не были взломаны. Интерьер главного особняка – роскошный и стильный: моя мать приложила руку к обновлению эклектичного вкуса покойной миссис Кассатто до более изысканного, в то время как в ее собственном доме все еще живет готический и тревожный шарм старого мира моего отца.

Поскольку Эленор проводит здесь большую часть времени с мужем, я взял на себя управление нашим домом. Я не видел причин обновлять особняк Эрасто; это единственное, что осталось от меня в преступном мире и до сих пор вселяет молекулу страха в сердца противоборствующих синдикатов.

Эти мысли роятся в моей голове, пока я стою в кабинете Кассатто. Кассатто, спиной к которому стоят его старшие члены клана, возвышается над своим огромным дубовым столом, упираясь руками в его поверхность для опоры.

– Где твои люди? – прямо спрашивает он меня.

Я поднимаю подбородок.

– В особняке, несут вахту. У меня была встреча с Люцианом Кроссом в доках, – честно отвечаю я. Я не сомневаюсь, что за моими передвижениями всегда следят.

Он хмыкает в знак признательности, не выглядя удивленным этой информацией.

– Кросс занимается торговлей, – говорит он, а затем подавляет кашель. – По этой причине братьев Лорелль видели сегодня выходящими из моего особняка?

Я с трудом сдерживаю рефлекс поправить его. Формально он владеет моим поместьем и всем, что связано с именем Эрасто. Это то, от чего отказалась моя мать в обмен на защиту Ндрангеты и списание долгов моего отца перед всеми организациями.

Я сцепил запястья за спиной и встал прямо.

– Верно, – говорю я. – Чтобы убедить Кросса подписать контракт, нужен еще один канал для сбыта товаров. Я веду переговоры об этом.

Не полная ложь, но и не вся правда. Всегда нужно иметь определенную долю правдивости, на которую можно опереться; так легче манипулировать. Создание собственных связей было частью основного плана, но появление Люциана перечеркнуло эту возможность. Но Кассатто не волнует распространение мелкого оружия. Меня вызвали сюда по другой причине.

Эта причина становится известна, когда двое его солдат затаскивают на руках бьющегося и стонущего человека. На голове у него мешок, а запястья связаны пластиковыми кабельными стяжками. Его пиджак порван в том месте, где я его дернул, а на рубашке под ним – свежая кровь.

Они усаживают его в кресло перед столом и снимают с его головы потертый мешок. Несмотря на кляп, закрывающий нижнюю половину его лица, чтобы он молчал, и темные синяки, покрывающие его лицо, я узнаю его.

Не задумываясь, я делаю шаг вперед, и Кассатто окидывает меня суровым взглядом. Я останавливаюсь, услышав, как мужчины позади меня подались вперед.

– Он один из ваших, да? – спрашивает Кассатто.

Джино стонет под матерчатым кляпом, пытаясь повернуть голову.

– Я позаботился об этом, – говорю я, с болью сжимая кулаки за спиной. – Он был у меня…

– Я знаю, где ты его прятал, Доминик. – Кассатто подчеркивает свои слова, давая понять, что он в курсе всей ситуации со списанным товаром. – Мы так не поступаем с предателями.

Кассатто щелкает пальцами и указывает на шкаф у стены. Один из его парней спешит исполнить приказ, и я понимаю, что в результате один из нас – а возможно, и оба – понесет мучительное наказание.

Кассатто поднимается из-за стола, теперь он открыто пользуется тростью в частном доме. Он останавливается, чтобы встать и посмотреть на меня, а между нами встает обман.

– В Калабрии был только один способ справиться с предателем, который обманывает и лжет, – говорит он. Он протягивает руку, опираясь другой на трость, и в его открытую ладонь ложится стеклянная бутылка, наполненная прозрачным веществом. – Грязный, лживый рот предателя должен быть очищен. Так же, как очистить грязный туалет. Ах, туалеты, где я рос, были отвратительны, Доминик. Нам приходилось использовать сильную кислоту, чтобы отмывать пятна дерьма.

Мой взгляд устремляется на бутылку в руке Кассатто. Он протягивает ее мне.

– Разберись с предателем. – Он отдает приказ с темным блеском в усталых глазах.

Вызывающее острие зазубренного лезвия пронзает мою волю – стоять на своем и не подчиниться приказу Кассатто. Но не ради Джино.

Когда я принимаю кислоту, Джино стонет и пытается вырваться из кресла, но двое огромных мужчин цепляются мясистыми руками за его плечи и прижимают его к спинке. Один из них вырывает кляп, позволяя Джино вымолвить всего один слог из своей слабой мольбы, прежде чем ему разжимают рот.

Я слышу, как у него заметно отвисает челюсть, и, когда я обхожу его, чтобы встать над ним, на этот раз его мольбы о пощаде становятся настоящими. По его грязному лицу текут слезы, на бледной коже, не имеющей синяков, проступают капельки пота.

Бросив взгляд на Кассатто, я ставлю бутылку на край стола, чтобы снять пиджак. Я кладу его на стол, затем закатываю рукава рубашки по предплечьям, после чего откупориваю бутылку и свободной рукой зарываюсь в волосы Джино, удерживая его голову на месте, пока я вставляю горлышко бутылки ему в рот.

Когда кислота проникает через язык в глотку, в ноздри мне ударяет химический запах горящей плоти. Я отворачиваюсь в сторону, чтобы избежать дыма. Джино булькает от боли, кровь и слюна заливают его подбородок.

От его борьбы брызги кислоты попадают на тыльные стороны моих рук.

Пытка длится недолго. Так и должно быть. Когда человека принуждают к мучительной смерти, это делается скорее для наблюдателей, чтобы каждый из них посмотрел на свою страшную судьбу, если бросит вызов клану.

А вот это – все для меня. Не слишком тонкое напоминание – предупреждение о том, что нельзя переступать черту.

Кассатто кивает, и один из его людей берет бутылку из моих рук.

– Вот как надо поступать с предателем, – размышляет вслух Кассатто.

Отойдя подальше от испарений, я снимаю испорченную рубашку и вытираю ею слюну, кровь и кислоту с рук.

– Жаль, – продолжает Кассатто, опираясь на трость, чтобы обойти свой стол и сесть в кресло, – когда совершенно хорошие связисты вдруг теряют рассудок и совершают такую чертову глупость. – Он смотрит на меня остекленевшими глазами-бусинками. – Такая бесполезная трата времени.

Я бросаю рубашку в корзину для мусора рядом со столом, затем хватаю пиджак от костюма и засовываю жалящие руки в рукава, напрягая черты лица, чтобы не показать боли.

– Мы закончили? – Он принужденно улыбается.

– Моя дочь выросла в прекрасную женщину, – небрежно замечает он. Он смотрит на меня строгим, но любопытным взглядом, ожидая моего ответа.

Тогда я провожу языком по зубам.

– Да, – просто говорю я, соглашаясь.

– Ты всегда был верен мне, Доминик. Фактически, ты был одним из моих самых преданных солдат.

То есть его лакеем. Я выполнял самые низкие, самые унизительные поручения. Исполнителем. Кулак и пуля Эрнесто Кассатто, его пасынка-миньона.

– Надеюсь, я могу доверить Брианну тебе на ближайшие несколько недель, – продолжает он, пересаживаясь в кресло поудобнее. – По какой-то причине моя Брианна решила остаться в особняке, и свадьба состоится там.

Я знаю, почему Брианна хочет провести это время в моем особняке. Чтобы она могла приходить и уходить незамеченной, используя тайный коридор из своей комнаты. Меня посещает мрачная мысль, что именно это она и планирует.

Сбежать.

Дата свадьбы, перенесенная всего на неделю, ничего не даст, только заставит ее почувствовать себя еще в большей ловушке.

Во мне закипает желание вернуться к ней.

– Ей было нелегко… привыкнуть к мысли о такой скоропалительной помолвке, – говорит Кассатто. – Но, кажется, ей лучше, когда рядом брат. Последние годы она равнялась на тебя. Убеди ее, что это правильный путь для нее, покажи благодарность в день свадьбы, и вскоре после заключения союза тебя могут повысить.

Он хочет, чтобы я повиновался и унижался, чтобы я с улыбкой и благодарностью хватал объедки с его стола. Вот только если эта свадьба состоится, я не буду носить свой пиджак, накинутый на плечи в знак продвижения по служебной лестнице.

Я надену свой смертельный костюм, чтобы отправиться на шесть футов под землю.

Я заберу с собой и его, и Сальваторе, и всех остальных, кто встанет на моем пути. Из уважения к его пути, просто ради Кассатто, я обязательно использую кислоту.

Яростное желание выхватить нож и вогнать лезвие ему в череп подтачивает мое слабеющее самообладание, но ради Бриа я подавляю гнев.

– Я могу это сделать, – говорю я с искренним кивком. – Спасибо, сэр. Для меня будет честью продолжить доказывать свою преданность.

Его прищуренный взгляд открывается, не давая ему повода усомниться в моей искренности. Ложь вперемешку с правдой. Я всегда представляю себе ее лицо, когда имею дело с ее отцом.

– Хороший мальчик, – говорит он, решительно отстраняясь от меня. – А теперь помоги избавиться от этого грязного куска дерьма, пока он не обгадил мой кабинет.

Я почтительно киваю, прежде чем подчиниться.

Всю дорогу до доков мне не терпится добраться до Бриа.

Глава 10

В ГЛУБИНЕ ЗЕМЛИ ЛЕЖИТ МОЯ ЛЮБОВЬ.

Брианна

Моя мама говорила: женщина, которая бунтует, порождает страх.

Я была совсем маленькой, когда она впервые сказала мне своим мягким шепотом. Тогда я не совсем понимала и не до конца осознавала смысл. Я помню, что ожидала второй половины, как будто в этом изречении была еще одна часть, которую она скрывала, ожидая подходящего момента, чтобы передать мне.

Я жалею, что так и не спросила ее об этом перед смертью.

Хотя с помощью мудрости и депрограммирования моей тети я смогла понять, что, возможно, пыталась передать моя мать.

Теперь я понимаю, что женщина в клане, которая бунтует против своего места, воспринимается как неуправляемая, непокорная и позорная для мужа и мужчин ее семьи, из-за чего мужчины кажутся слабыми в своей неспособности властвовать над ней.

Но более того, этот глубоко укоренившийся страх исходит из самого ее неповиновения. Если женщина думает и действует самостоятельно, если она бунтует и противостоит кланам и архаичным правилам и структуре, то вся система начинает разрушаться изнутри.

Потому что именно женщины создают основу, на которой эти мужчины могут свободно наживаться. Поскольку роль женщины заключается в том, чтобы помогать и поддерживать мужчин, все, что мы делаем, должно быть в интересах организации.

Мы – воспитательницы, и мы следим, чтобы о наших мужчинах заботились и ухаживали за ними. Откладываем деньги в тюремные кассы наших сыновей и мужей, пока они отбывают наказание. Незаметно перемещаем деньги между организациями, занимаясь «мелким» хобби, чтобы это не было обнаружено властями. Даже перевозим наркотики в собственных автомобилях с нашими детьми на заднем сиденье.

Я слышала претензии ко всему этому и даже больше.

И чем же клан отплачивает нам за нашу преданность, за наше служение?

Однажды я услышала, как мой отец сказал:

– Сука, которая больше не может смотреть тебе в глаза, должна быть убита, и убита быстро, иначе она тебя укусит.

Ты либо предан Ндрангете, либо мертв для нее.

В задумчивости я провожу пальцем по прохладному мрамору кухонного острова, вспоминая тот первый разговор с тетей, в котором она раскрыла свою секретную операцию. Она рискует жизнью, чтобы освободить женщин, которые хотят выйти из Ндрангеты.

Если мой отец когда-нибудь узнает, что женщины в его семье замешаны в предательстве такого масштаба, он накажет свою собственную сестру самым унизительным и публичным образом, чтобы сделать ее примером, чтобы перенаправить этот страх обратно в нас.

Вот почему, когда Ник врывается в парадные двери своего дома, весь в крови и с пылающими болью глазами, я разрываюсь между воспитанием, которое мне внушили, и страшным, но яростным внутренним голосом, твердящим, что я должна бежать и оставить его страдать.

Я отталкиваюсь от кухонного острова, когда он входит в арочный дверной проем. Его глаза блуждают по мне в жаркой погоне, и я не знаю, оценивает он мою персону или решает, куда ударить первым.

– Ник…? Что случилось? – Ненавижу, как дрожит мой голос. Его вызывающее, всепоглощающее присутствие забирает воздух в комнате, оставляя меня почти бездыханной.

– Ты здесь, – говорит он, а затем стонет, ухватившись за край острова, чтобы устоять на ногах.

– А где еще я могу быть? – спрашиваю я, забыв о своем замешательстве, когда замечаю, что на нем нет рубашки. Его пиджак от костюма расходится, обнажая голую грудь. Я прикусываю уголок губы, отводя взгляд от подтянутых мышц его пресса и четко очерченных мышц пресса, проступающих над брюками.

Когда я вижу его руку, опирающуюся на мраморную стойку, я ругаюсь.

– Господи, Ник. Что случилось с твоей рукой?

– Ничего.

Он мог бы лишиться конечности прямо сейчас и все равно утверждать, что "ничего" не случилось.

Вопреки здравому смыслу, воспитание во мне побеждает. Я бормочу себе под нос, обыскивая ящики и шкафы в поисках антисептика и бинтов. В доме мафии всегда есть средства первой помощи наготове.

Конечно, позвольте мне обработать раны моего врага и выхаживать его до полного выздоровления, прежде чем я всажу клинок в его сердце, чтобы покончить с его жизнью.

Совершенно логично.

– Ты собираешься рассказать мне, что произошло? – требую я. – Где ты был всю ночь? Как давно ты ранен?

Его внимание направлено на Вито, как будто он опасается говорить в присутствии моего телохранителя. Вито всегда со мной, сколько я себя помню, за исключением тех месяцев, которые я провожу со своей калабрийской семьей, и я часто забываю, что он вообще находится в той же комнате.

Я поворачиваюсь к своему телохранителю.

– Мне нужно, чтобы ты вышел. – Он скрещивает свои мощные руки и бросает на Ника убийственный взгляд, который говорит о том, что у него все еще есть слова об их вчерашней встрече в бассейне.

– Не думаю, что это разумно, мисс Кассатто.

– Я и не спрашиваю, – говорю я, делая шаг навстречу Нику, прежде чем он успевает сделать шаг, чтобы покончить с этим делом самостоятельно.

В ответ на мой серьезный тон и настойчивость Вито уступает, тяжело вздохнув.

– Я буду за углом, – заверяет он меня, не сводя прищуренного взгляда с Ника, когда тот выходит из кухни.

Я беру бутылку с антисептиком и чистое полотенце.

– Сними пиджак, – инструктирую я Ника.

Он немного колеблется, затем вздергивает бровь в знак бравады и начинает стаскивать черный пиджак с одного плеча. Он сдерживает вздох, когда грубый материал скользит по его руке.

Когда он стоит передо мной, его татуированная грудь оказывается в поле моего зрения, мои щеки заливает румянец. Тепло его тела прижимается ко мне от его близости, его кожа излучает тепло, как печь.

Это ощущение отличается от того, когда мы были в бассейне, – более интимное. Тогда вода хотя бы служила барьером между нашими телами. Воздух же не имеет никакого барьера и заряжен мощным током, притягивающим меня к нему, как сталь к магниту.

Чтобы спастись от его напряжения, я поворачиваюсь к медикаментам на стойке.

– Ты не должна этого делать, – говорит он, положив одну из своих раненых рук на прилавок.

– Я знаю. – Я осматриваю воспаленные красные пятна на его запястье и кисти. – Ожоги? – спрашиваю я, прежде чем приступить к лечению травмы.

– Химические, – подтверждает он. – Кислотой.

Я сразу же понимаю, что произошло. Мой отец ценит старые методы. Я забираю бутылку с антисептиком и откладываю ее в сторону, вместо этого указывая Нику на раковину.

Он опускает руки в раковину, и я поднимаю на него глаза.

– Будет больно, – предупреждаю я.

Он насмешливо вздыхает.

– Еще больше?

– Не будь ребенком. – Я подкладываю полотенце под его предплечья и включаю кран. Я наливаю в ладонь пару капель мыла, затем делаю успокаивающий вдох, прежде чем начать мыть руки Ника.

Он шипит между стиснутыми зубами, но в остальном не вздрагивает. Я осторожно наношу жидкое мыло на тыльную сторону его рук, превращая его в скользкую мочалку, стараясь не задеть ожоги.

– Он заставил тебя это сделать? – спрашиваю я, когда наши ладони соприкасаются. Я смываю засохшую кровь и смотрю, как она стекает в фарфоровой раковине. Я понимаю, что мои слова, вероятно, задели его гордость больше, чем кислота, попавшая на кожу.

Ник наблюдает за тем, как мои руки очищают его ладони, с затаенным восхищением: боль, очевидно, утихла. Ощущение его шершавых ладоней, мозолистых и сильных, действует на мою шелковистую кожу, как кремень на гладкую сталь, заставляя меня задуматься о том, какими бы были его руки на моем теле. А когда Ник ловит одну из моих рук в свой крепкий захват, мое сердце учащенно бьется. Он переворачивает мою руку, благоговейно осматривая пальцы и ладонь, словно инородный предмет.

Его взгляд сужается на моем кольце, и я подавляю инстинкт вырваться из его хватки.

– У тебя такие маленькие руки, – говорит он, вместо того чтобы ответить на мой вопрос. Его большой палец скользит по зажившим мозолям на моей ладони – тем самым, которые я заработала за месяцы тренировок по владению канне. – Откуда у принцессы мафии мозоли.

Я не уверена, что это – простое замечание или оскорбление, но шквал ощущений, вызванных его прикосновением, слишком велик, и я сую наши руки под кран, чтобы ополоснуть их.

– Давай перевяжем тебя, – говорю я, отстраняясь.

Ник наблюдает за тем, как я высушиваю полотенцем его руки и запястья, с настороженным выражением лица. Закончив бинтовать его правую руку, я киваю ему на левую, и он кладет ее передо мной на стойку.

Мы долго молчим, прежде чем я откладываю полотенце в сторону и, осматривая ожоги на поверхности, провожу ногтем по рисунку на его предплечье, погрузившись в раздумья.

Я никогда раньше не прикасалась к Нику так открыто и не могла устоять перед искушением потрогать татуировки, которые запомнила еще издалека, гадая, какова на ощупь его кожа. Теплая она или прохладная, рельефная или гладкая.

– Кто лечил твои раны… той ночью? – Его неожиданный вопрос заставляет меня поднять голову, и я замечаю, что его взгляд остановился на глубоком шраме, рассеченном вдоль моей ключицы.

Я сглатываю внезапную боль.

– Твоя мать.

Это, кажется, удивляет его, его брови сходятся над угольными глазами, но он кивает в знак согласия. Больше он ничего не говорит, отступая назад и наконец-то освобождая меня от своей напряженной хватки.

За прошедшие годы Эленор сделала для меня немало материнских вещей. В частности, она тайком привезла меня к врачу, чтобы я могла сделать противозачаточный укол от менструальных болей – тема, которую я никогда не смогла бы обсудить с моим папой.

Вдохнув полной грудью, я начинаю складывать полотенце. Перевязанной рукой Ник обхватывает мое запястье. Прежде чем толчок тревоги успевает долететь до моего сердца, он закатывает рукав моей рубашки мне на предплечье.

На его лицо падает тень, и ярость разгорается темным пламенем в его глазах. Его большой палец проводит по черно-синей коже моего запястья, очерчивая контур синяка.

Он придвигается ко мне вплотную и возвышается надо мной, сжимая нежно-фиолетовое пятно.

– Что случилось? – спрашивает он, его тон такой же грубый, как и пальцы, впивающиеся в мою кожу.

Я качаю головой, и любой разумный ответ на мгновение выбивает меня из колеи. Обычно я стараюсь не травмировать себя во время тренировок с канном, чтобы не оставлять улик, но после инцидента в бассейне я была… обеспокоена, и сегодня я была невнимательной.

Ник поднимает мою руку, его взгляд пылает, когда он смотрит на меня.

– Кто это с тобой сделал? – требует он.

– Это был несчастный случай, – это все, что я успеваю сказать, прежде чем он отпускает мою руку и выбегает из комнаты.

Черт. Я одергиваю рукав и следую за ним, его решительные шаги гулко разносятся по коридору.

Ник находит Вито возле кухни и в считанные секунды прижимает его к стене.

Вцепившись руками в воротник моего телохранителя, Ник выпытывает у него ответы, и двое мужчин борются друг с другом. В моих жилах разгорается паника, и я судорожно оглядываюсь по сторонам в поисках Данте.