Текст книги "Мир в красном. Дилогия (ЛП)"
Автор книги: Триша Вольф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
– Я понимаю, для тебя это самое долгое пребывание на одном месте. Во всяком случае, с тех пор…
– Не продолжай.
Эти простые, беспощадные слова останавливают его. Его резкий выдох – единственный звук между нами. Пристально смотря на меня, он продолжает.
– Я думал, что спустя все эти годы, я, наконец, верну своего брата. И если не буду вмешиваться и позволю тебе самому разобраться, ты восстановишься. Но…
Он встряхивает головой, разрывая зрительный контакт, и направляет свой взгляд в пол.
– Она сломала тебя.
В моей груди вспыхивает злость.
– Я просил не упоминать о ней.
– Колт, послушай.
Но я уже отворачиваюсь и иду в комнату с веревками. Неожиданно, мне на плечо опускается рука, останавливая. Призывая на помощь весь свой контроль, я резко разворачиваюсь с искаженным яростью лицом. Джулиан убирает руку и делает шаг назад.
– Я не хочу снова тебя отталкивать.
– Тогда не делай этого, – рявкаю я.
Джулиан в защищающемся жесте скрещивает на груди руки. Хорошо. Чем дольше я держу его на расстоянии, тем скорее он отступит.
– Ладно. Не буду. Мы не обязаны об этом говорить. Занимайся своим Шибари. Развлекайся. Возбуждайся… или что ты там получаешь от представлений. Но будь осторожен.
Он сжимает губы, лицо напряжено.
– Я видел, что с тобой происходит, когда ты слишком… увлечен, Колт. Одержимость ведет тебя в темноту. Я не хочу тебя там потерять. Еще раз.
Я не могу вынести этого от него. Что за чушь?! Расхохотавшись, я разворачиваюсь и ухожу.
– Просто знай, что я тоже ее любил.
Его слова останавливают меня. Но когда я не реагирую, стойко управляя своими эмоциями, он говорит:
– Просто хотел озвучить это. Чтобы, наконец, высказаться.
Боже. Мне действительно не нужно это. Сейчас не нужно. Я провожу рукой по волосам, пытаясь стереть его признание из головы. Наконец, я поворачиваюсь к брату.
– Любовь? Ты так это называешь? – спрашиваю я грубым, наполненным презрением голосом. – Тогда ты выбрал ужасный способ ее показать.
Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но я поднимаю руку. Я уже достаточно услышал.
– Ладно, Джулиан. Что я получаю с этого – это ты пытаешься узнать? Почему я не такой как ты? Не сижу в офисе, закрывшись от всего мира, не отказываюсь от участия в сценах?
Я делаю шаг вперед и смотрю ему прямо в глаза.
– Контроль. Я хочу быть уверен, что моя жизнь больше никогда не выйдет из-под контроля. Называй это одержимостью. Называй, как тебе вздумается, но, по крайней мере, мне хватило мужества остаться до конца в отличие от такого труса, как ты. Я стоял лицом к лицу… с этой темнотой… и я выстоял. И, черт возьми, я уверен, что она оставила на мне отпечаток. Я заплатил высокую цену за то, чтобы обладать этой прекрасной, но мимолетной красотой. Поэтому, я буду делать все, что вздумается. Я заслужил это.
Он мотает головой.
– Не смею этого отрицать. Я был трусом.
Руки скрещены на груди, спина и плечи напряжены, я ожидаю продолжение его речи. Жду, сможет ли он все это принять. Черт, а мы ведь так хорошо ладили. С чего это вообще все началось?
– Послушай, – говорит он, моя защитная стена поднимается.
Началось.
– Ты нашел способ разобраться во всем. Идеально и аккуратно. Ты профессионал в раскладывании всего по полочкам. Но я присматривался к тебе, – говорит он, прищурившись. – Не хочу, чтобы образ Марни омрачал всю твою оставшуюся жизнь.
Я фыркаю от беззвучного смеха. Придурок.
– Серьезно. Ты заслуживаешь чего-то хорошего. Это все забавно… этот образ жизни, да, но он не заменит настоящих отношений. Я делаю это, потому что…
– Потому что теперь ты платишь по счетам, – перебиваю я.
Брат пожимает плечами, он абсолютно спокоен.
– Да. И потому что ей это нравилось. Впоследствии мне пришлось пройти через самое худшее, но я не теряю себя. Больше не теряю. Я завязываю.
Напряжение пульсирует между нами, и я прислоняюсь спиной к стене. Так вот из-за чего весь этот разговор. Он всегда придерживается плана.
– А клуб?
Его плечи снова приподнимаются.
– Я хотел передать бразды правления младшему брату. Но не в том случае, если мне в итоге придется наблюдать за его саморазрушением.
Его взгляд блуждает по моему лицу.
– Мне нравится идея, что ты будешь поблизости. Находясь здесь… со мной. Но мы должны прийти к взаимопониманию.
Мои губы растягиваются в улыбке, переходящей в ухмылку.
– Ты говоришь об ультиматуме.
– Называй, как хочешь. Единственно о чем я прошу, – не смешивать личную жизнь с делами клуба.
И тут на меня снисходит озарение. Я опускаю руки и выпрямляюсь.
– Ты наблюдал за мной вчера.
На его лице вспыхивает стыд.
– Мое имя останется в договоре на аренду, Колт. Все будет связано со мной…
Он замолкает.
– Если ты хочешь проводить свои личные “сессии”…
Он снова ставит в воздухе кавычки, и в груди растекается жар.
– Прекрати. Просто скажи, что ты имеешь в виду, Джулиан.
Он шумно выдыхает.
– Я не смогу выставить тебе претензии, если ты снова слетишь с катушек. Понятно?
Сукин сын.
– А знаешь что? Пошел ты.
– Черт, это грубо, Колт.
Он встряхивает головой, и смотрит вниз на кафельный пол.
– У тебя не было никаких прав подслушивать меня. Все, что я делаю в свободное время – личное или по делам, внутри клуба или вне его – тебя абсолютно не касается. –
Я смотрю на него, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Передай клуб кому-то другому.
Он поднимает голову.
– Я больше никому не доверяю.
– Чушь собачья.
Я делаю шаг назад, заканчивая этот разговор.
– Это твой способ следить за мной. Продолжая свое дело, но при этом, не выполняя грязную работу. – Прыскаю я от смеха. – Но я не мальчик на побегушках, и ты не указ мне.
– Все совсем не так. Послушай, у меня всегда были небольшие терки с копами, – говорит он, наконец, глядя на меня. – Я привык, но и не могу пустить все на самотек. У меня должен быть кто-то, кто знает, как держать все…под контролем.
Интересно, что бы он сказал, узнав, что женщина, которую я вчера отвел в комнату, была не только копом, но и криминалистом, составляющим портрет преступника. И все, что его волнует – не узнала ли она чего лишнего. Только я подозреваю, что она наверняка давно все раскопала. Меня можно назвать кем угодно, но лжецом – никогда. Сэди приходила сюда не ради работы. Во всяком случае, это правда, которую я знал до этого момента. Я ни разу не усомнился, что у нее не было скрытых мотивов. Да и зачем, когда она чертовски идеальна для меня.
Теперь же Джулиан посеял зерно сомнения, и я ненавижу это. Я уже чувствую, как оно разрастается. Но нет. Я запрещаю своему брату отравлять мое сознание. Я достаточно долго за ней наблюдал, пробовал ее на вкус. Ее аромат все еще со мной. Я смотрел в эти бездонные изумрудные глаза и видел красоту в их бездне.
Я посмотрел на Джулиана.
– Почему ты завязываешь?
Его внутренняя борьба за невозмутимость под моим жестким взглядом была очевидна.
– Я женюсь на Бетани.
Твою мать.
– Поздравляю. – Это слово слишком приторное для меня. И я продолжаю. – Я подумаю об этом, – прежде чем он успевает что-то сказать, вызвав у меня еще больше отвращения.
Удовлетворившись моим ответом, Джулиан кивает несколько раз и говорит:
– Спасибо.
Затем он оставляет меня наедине с моими спутанными мыслями.
Засунув руку в карман, я прикасаюсь к веревке, которую всегда ношу с собой. Моя связь. Мой центр. Мне нужна Сэди прямо сейчас. Я не могу ждать вечера.
Эхо
СЭДИ
Вот он момент затишья перед бурей. Когда небо чернеет, воздух наэлектризован, а чернильные облака застилают солнце. Вы начинаете испытывать это тревожное, сжимающее грудь чувство, не совсем понимая, что это, но вы знаете, что скоро ударит молния. Вы подключены к природе. Ваши кости, плоть, ваша кровь. Душа. Все взаимосвязано с чем-то более великим, чем вы сами… если бы вы только могли протянуть руку и ухватиться за угасающие огоньки, и все тайны мироздания открылись бы перед вами, как на ладони. Вы, безусловно, являетесь частью чего-то более мощного, чем просто вы. Ведь поэтому мы не чувствуем себя потерянными и одинокими.
Сейчас я нахожусь на пороге шторма. Он может принять любые формы и размеры, и нанести удар в любой момент. Чаще всего мы не готовы. Я не готова сейчас. Но шторм уже рядом, и от него не скрыться.
Ложное спокойствие привлекает меня, мне кажется мы уже близко, остался последний кусочек, и убийца будет настигнут. Но впереди еще великая буря. Я знаю, что ложь, которой он кормит нас сейчас, прямо перед тем как небо разразится первыми слезами, будет нами принята. Всегда есть что-то большее.
– Эксперты ждут нас, чтобы провести первый осмотр, – говорит Куинн, ведя машину вдоль тротуара. – Полиция уже оцепила место преступления, Векслер распорядился привлечь к этому делу только лучших. – Он взглянул на меня, вытаскивая ключи из замка зажигания. – Ты готова?
Я должна ценить такое отношение. Он считает меня одной из лучших. Мы собираемся на третье место преступления и одному Богу известно, что преступник оставил там на этот раз. Но мой разум по-прежнему весь во власти того, что нам открылось несколько мгновений назад. Я пытаюсь осмыслить это, мысленно цепляясь за реальность, прежде чем ужас происходящего накроет меня с головой.
– Готова, – говорю я.
Призвав всю свою стойкость, я открываю дверь. Бросив взгляд на небо, отмечаю продолжающую надвигаться тьму.
– Пойдем внутрь, пока не грянул ливень.
На тротуаре уже собралась толпа, люди вытягивали шеи, смотрели по сторонам, делали фото в надежде получить хоть каплю информации о произошедшем внутри за закрытыми дверями квартиры. Это значит, что наш преступник, только что получивший официальный статус серийного убийцы, теперь будет мелькать во всех сводках новостей. Я уверена, Куинн надеялся, что мы сможем держать это в тайне еще хотя бы неделю. Но как только пресса пронюхает про серийного убийцу – наша игра закончена. Кто-то допустил утечку информации и теперь нас ждут постоянное внимание и любопытные вопросы от прессы, которая, безусловно, будет большой помехой в нашем расследовании.
Мы протискиваемся сквозь толпу, и Куинн дает несколько распоряжений своим офицерам, стоящим в оцеплении. Небольшой группой мы направляемся к месту преступления, огороженному желтой полицейской лентой.
– Вам надо экипироваться, – говорит один из полицейских, стоящих у дверей.
Я смотрю на него. Он с ног до головы в белом комбинезоне Тайвек. Эта одежда похожа на костюмы медэкспертов, мы носим их в тех случаях, когда того требует ситуация.
Куинн и я быстро натянули костюмы, и только тогда смогли наконец-то пробраться в квартиру. Несмотря на выработанное годами, спокойствие, я онемела. Я готовилась… но, оказалась не готова.
– Матерь Божья, – бормочет Куинн.
Я почти представила, как он крестится и шепчет молитву, хотя и не имею понятия, верующий ли он. На самом деле он, конечно, не делает этого, но сцена, развернувшаяся перед нами такова, что я была бы не против, если бы Куинн действительно перекрестился. Кто-то должен прочитать молитву.
Металлический привкус – вот мое первое ощущение. Горькое послевкусие резонирует в глубине моего горла. Воздух потрескивает от удушающей, темной энергии. Красный покрывает стены. Крупные брызги. Пятна крови. Высокая скорость, низкая скорость. Я могла бы потратить неделю, анализируя и изучая каждую каплю, каждую форму. Мои глаза охватывают каждый выступ, каждый стебелек, вытекающий из большого пятна крови. Артериальное кровотечение, вызванное одним косым ударом преступника поперек шеи, было настолько сильным, что брызги указывают, насколько жестоко была изувечена жертва, прежде чем начались настоящие пытки.
Мой разум возвращает меня в прошлое. Мне шестнадцать. Я стою перед зеркалом в больнице. Изучая тонкий узор шрамов, покрывающих мою кожу. Разные оттенки красного. Более темный контрастирует с моей светлой кожей, легкий розовый покрывает пятнами мои щеки. Я не испытывала ни любви, ни ненависти к крови, она стала частью меня в тот день.
– Бондс.
Голос Куинна достигает темных закоулков моего разума, и я возвращаюсь на место преступления. Офицеры фотографируют сцену в первоначальном состоянии, прежде чем приступить к детальному изучению. Мой взгляд постоянно замирает на теле. Куинн уже рядом с ним, это его право первенства.
Я осторожно двигаюсь через комнату, стараясь никому не помешать, мой пластиковый костюм шелестит в неподвижном воздухе, когда я маневрирую между разбитыми картинными рамами и лужами крови, направляясь к подвешенному трупу.
Когда Эйвери приезжает и начинается экспертиза, мне не нужно уточнять. Мне не нужно спрашивать о том, что было сделано с жертвой.
Мои глаза застывают именно на том, на что Куинн так не хочет смотреть. На том, от чего он так старается не отворачиваться.
– Та графиня, – говорит он с отвращением в голосе. – Она славилась этим?
– Да, – отвечаю я просто.
– Это какой-то ад, – выдыхает он.
И нет лучшего слова, чтобы описать то, что видят наши глаза. Ад. Это Ад. Я никогда не сталкивалась со случаем, когда убийца изувечивал гениталии жертвы. И я не хотела спрашивать Куинна, были ли подобные случаи в его карьере. Прошлый опыт не будет иметь никакого значения, невзирая ни на что. Почерк садиста, решившегося на такую экстремальную пытку, выдает в нем совсем другого человека, не того, чей профайл я уже составила для этого дела. Он подражатель. Пытки – его подпись. Но даже она, не его собственная.
Вокруг, по-прежнему, царит тишина. Мы смотрим на самую избитую и израненную сокровенную часть потерпевшей. Помимо многочисленных порезов, покрывающих тело, на нем есть ожоги, что делает ее нижнюю часть практически не идентифицируемой как женскую. Прямо сейчас я благодарна за кровь, которая скрывает большинство ее травм.
– Сюда, – кричит кто–то со стороны спальни.
Без слов Куинн и я направляемся в сторону хозяйской ванны, посмотреть, что привлекло внимание.
– Не сливать воду из ванной, – инструктирует Куинн, – я хочу, чтобы сначала все изучили. Осмотритесь внимательно вокруг жертвы.
Купание в крови. Поэтично. Вторая жертва, словно воплощение легенды о Батори. Вымышленные картины, которые изображали графиню в качестве создания ночи, осушающую женщин и купающуюся в их крови. Я потерялась в значениях, я была несколько озадачена тем, почему преступник, действующий обычно так быстро, в этот раз поступился своими стандартами подражания и вымысла… до тех пор, пока мои глаза не различили жестокость, замаскированную под этими красными украшениями.
Один длинный зубчатый шрам пересекал ключицу жертвы. Он пожертвовал красотой убийства, чтобы оставить сообщение. Получатель – я. Воздух становится густым, мои легкие не позволяют мне вздохнуть. Ванная комната так мала… слишком много людей вокруг. Вся эта квартира, как могила, темная и сырая, вытянутая по форме.
– Куда ты идешь?
Но я не могу ответить Куинну прямо сейчас. Я разворачиваюсь и иду обратно, через всю квартиру, прямо в обмундировании, проталкиваюсь сквозь прессу и толпу во дворе и только там останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Никто не знает об этом. О том, что случилось со мной много лет назад. Это личное, это только мое. Он был внутри моего дома. Он смотрел на меня. Он знает секретные детали, которые я доверила своему дневнику. Единственное место, где я делилась своей историей.
Поэмы. Что они значат для меня… боль. Ужас. Позор. Невыносимые стихи, которые рассказывал мне снова и снова мой похититель, заставляя меня прочувствовать каждую строфу. Создавая и формируя из меня совершенную и добродетельную женщину через свои ужасающие пытки. Я была дрянной девчонкой, которую он желал преобразить в нежную и безупречную красавицу. Я знаю каждую строфу наизусть. Я возвращаюсь к тому моменту, когда прочла первые слова его любимого стихотворения там, в доме жертвы, что вновь заставляют меня истекать кровью… все мои раны открыты.
– Сэди… – Куинн тихо произносит мое имя, вырывая меня из липких лап паники.
– Ты не можешь сейчас сорваться, – говорит он, сжимая мой локоть и уводя вниз по тропе подальше от дома. – Слишком много людей. И я уверен, среди них есть репортеры.
Я с удивлением замечаю, что Куинн избавился от своего костюма, и решаю последовать его примеру. Я выскальзываю из пластикового скафандра, заставляя его струиться по моему телу, стягивая его трясущимися руками, пока тот не ложится бесформенной лужей у моих ног. Когда я скомкала пластик в плотный шар, Куинн, наконец, сказал.
– Подожди.
Я запихиваю сжатый костюм подмышку и разворачиваюсь лицом к толпе.
– Мы можем поймать Эйвери позже. Пошли поедим. Это будет долгая ночь.
– Нет, Куинн. Он здесь. – Обведя Куинна взглядом, я округляю глаза и незаметно киваю в сторону собравшейся толпы. – Согласно его психологическому портрету, он хочет вмешаться в ход расследования. – И в мою жизнь. – Это его самый большой шедевр. Последняя сцена должна все объединить, связать все преступления вместе.
Я сканирую взглядом толпу, задерживаясь на каждом отдельном лице.
– Я уверена, что он не смог бы держаться в стороне.
Периферическим зрением замечаю, что Куинн взял телефон и приложил его к уху.
– Убедитесь, что вы сфотографировали толпу. Я хочу, чтобы у нас был снимок каждого зеваки.
Я удивленно поднимаю бровь, когда он опускает телефон.
– Может быть, ты хочешь подойти к каждому и спросить, не он ли убийца?
Я сжимаю губы, уступая.
– Нет… да, ты прав.
Я должна признаться ему. Наверное. Я слишком осторожна с теми, кого впускаю в свое личное пространство. Мой мир состоит из горстки людей. Кроме клуба. Это единственное место, где я могу позволить себе быть собой. Он мог бы стать членом моего маленького мира. Мог бы последовать за мной однажды ночью. Он ждал права, ждал момента, чтобы ворваться в мою жизнь и сунуть нос в мои личные дела. Вопрос повис в воздухе: зачем?
– Это не соответствует профайлу, – говорю я себе.
Но Куинн прерывает меня.
– Почему нет?
Черт.
Я смело встречаю взгляд Куинна, готовая сказать ему всю правду. Первое время в наших рабочих отношениях, это были и лучшие моменты, и одновременно самые сложные, я любила подначивать Куинна, выдавая ему всю правду без прикрас. Я должна отстаивать очевидные факты, или, по крайней мере, свои подозрения. Я не знаю, как и почему это связано со мной, и почему мне стоит быть на стороже. И это не ложь. Я боюсь. Хотя я не хочу выдавать желаемое за действительное, есть вероятность того, что мой разум избирательно соединяет кусочки реальности и связывает их с моим прошлым.
После похищения было время, когда я серьезно сомневалась в своем здравомыслии, но прошло уже слишком много времени. Я преодолела так много, и не хочу вернуться обратно в мир сомнений и страха. Но это именно то, что преступник заставляет меня делать – сомневаться в себе. Пока я не уверена, что субъект планирует делать со мной, Куинн должен оставаться в неведении. Иначе он может исключить меня из расследования. И если сейчас игра субъекта вертится вокруг меня, это его только разозлит. Значит, я буду играть в его игру. Я должна понять правила этой игры. Тогда я пойму, кто он.
– Возможно, будут существенные отличия от первого портрета, – говорю я, перебирая в голове все новые детали.
Куинн склонил голову.
– Я думаю, мы имеем дело не с обычным подражателем, все гораздо глубже. Он не просто подражает Батори, не просто восхищается ею… он считает, что между ними существует особая связь. Романтические отношения. – на лице Куинна явно отражается замешательство, и я вижу, что теряю его, он уже далеко.
– Эротомания, – я явно говорю лишнее.
Он качает головой.
– Серьезно? Ты действительно думаешь об этом? Ты думаешь, что мы имеем дело с сумасшедшим психом, который верит, что у него отношения с женщиной умершей более четырехсот лет назад?
Да, эти слова, произнесенные вслух, звучат еще более бредово, чем в моей голове. Но это все, что у меня есть, и я вынуждена работать с этим. Я должна оставлять все свои домыслы при себе и не показывать, что это как–то связано со мной.
Я киваю головой.
– Вообще, все это не очень романтично. Похоже, он думает, что является одним из сообщников Батори, и что все его действия своего рода дань ей. В конечном счете, он поверил, что у графини есть истинная привязанность к нему. Не важно, считает он ее мертвой или живой. В своем заблуждении, он мог поверить в одну из вампирских легенд. Он может думать, что она вернется из мертвых…, – я проигнорировала скорчившего гримасу Куинна. – Смотри, его поступки не так важны, как очевидный факт того, что он стремится произвести на кого-то впечатление. Возможно, он верит, что графиня посылает ему секретные сообщения о том, как лучше воплотить ее волю.
– Иисусе, – говорит Куинн.
Нажав на кнопку брелока от машины и разблокировав автомобиль, он открывает дверь и кладет на пол свой аккуратно сложенный пластиковый комбинезон.
– Мы можем просто пойти и поесть? – спрашивает он, опираясь рукой на капот машины, развернувшись ко мне. – Я не смогу справиться с этим на пустой желудок.
Я думаю, он просто не хочет слушать мои дальнейшие рассуждения о профиле субъекта. По крайней мере, Куинн готов слушать меня и воспринимать мою информацию, даже такие невероятные идеи. Исполнитель может очень пострадать от всего этого эротоманского бреда, он пытается не только подражать покойной графине, но и произвести впечатление. У меня сейчас слишком много фактов, и мне нужно упорядочить их все, прежде чем сделать конкретные выводы. Для того, чтобы разобраться во всем, мне определенно нужно спокойное место.
Куинн слишком хорошо меня читает. Я потрясена. И признаю это. Ведь это я анализирую убийц… это моя работа. И этот субъект определенно смог влезть мне в голову. Когда я берусь за ручку двери автомобиля, то слышу, как меня кто-то окликает. Я оборачиваюсь и вижу Эйвери, которая знаками призывает нас вернуться. Мы встречаемся в отдалении от толпы.
– Что у тебя? – спрашивает Куинн.
– Черт, я тоже рада тебя видеть, Куинн, – отвечает она.
Несмотря на мое внутреннее беспокойство, я улыбаюсь. Надеясь на что-то конкретное, на улики, которые помогут нам продвинуться в раскрытии этого преступления. Я чувствую себя пешкой на шахматной доске. Я хочу сделать следующий ход.
Она смотрит на меня.
– Я получила информацию о веревке, – говорит она, и я затаила дыхание.
– Прежде всего, она полностью сделана из джутового волокна. Во-вторых, это ручная работа. И самое главное – третье. Место, где она сделана, – она делает паузу для создания драматического эффекта, – Вена.
Мое дыхание становится прерывистым.
Куинн смотрит на нас, уперев руки в бока.
– Я что-то упускаю?
Да, Куинн. В этом деле ты упускаешь все. Но еще рано давать тебе подсказки. Я сосредотачиваюсь на том, что могу раскрыть.
Переложив мятый костюм под мышку, я лезу в сумку. Вытаскивая свой планшет, я выбираю последнюю электронную книгу на моей электронной полке, и вручаю девайс ему.
– Нужный абзац уже подчеркнут, – говорю я ему. Он читает вслух. – Она пытала их, связав их руки венским шнуром.
Голова Эйвери откидывается назад, ее шок очевиден.
– Тогда у Вас уже есть подозреваемый.
Возвращая мне планшет, Куинн усмехается.
– Да есть… Если брать в расчет четырехсотлетнюю мертвую графиню.
Эйвери переводит на меня вопросительный взгляд, но потом взмахивает рукой.
– Я знаю это не моя область. Ловить преступников – это ваша прерогатива, ребята.
Она передает папку в руки Куинна, обращаясь ко мне:
– Я надеюсь, ты не возражаешь, но я взяла на себя смелость провести собственное расследование. Мне просто было любопытно, зачем кому-то заказывать конкретную веревку, да еще в такой далекой стране как Вена. Это кажется не слишком практичным.
Куинн открывает папку и пробегает глазами по документу, лежащему внутри.
– Где ты это нашла? – говорит он.
В ответ Эйвери радостно улыбается.
– В Интернете. Простой поиск, это одна из первых ссылок. Довольно странно, тебе не кажется? Я не уверена, имеет ли это какое-то отношение к вашему делу, но решила, что это достойно упоминания.
От любопытства я подвигаюсь ближе к Куинну и заглядываю на страницу.
– Венский фестиваль веревок, – говорю я, взглянув ей в лицо.
– Это ежегодный фестиваль бондажа и фетишей, связанных с веревками. Я проверила, это довольно популярное событие. Для веревочных энтузиастов среди нас.
Я слышу ее голос все приглушеннее, мои мысли затягивают меня, цепочка начинает выстраиваться, связывая все аспекты вместе. Бондаж. Веревка. Подвес. Образ жертвы, подвешенной под потолком в доме, сливается с воспоминанием о прошлой ночи. Я слышу голос Куинна, но не могу различить его слова.
– Шибари, – говорит Эйвери, вырывая меня из моих размышлений. Вдруг моя грудь сжимается, словно в клещах, передо мной мелькают картинки, которые мозг складывает в единый паззл. – Это очень привлекательно, именно поэтому поклонники жесткого бондажа участвуют в мероприятии. Оказывается, существует целая субкультура внутри этого мира бондажа.
Она пожимает плечами.
– В любом случае, я подумала, что это может быть интересно. А может это и не связано с нашим делом вообще.
– Нет, это очень хорошо, Эйвери, – говорит Куинн, закрывая папку. – Отличная работа, детектив.
Она смеется.
– Я передам Интернету твои слова. – Ее взгляд задерживается на мне, и красивые черты лица искажает беспокойство – Сэди, ты в порядке?
Я привлекла к себе внимание, чего делать не стоило. Я быстро стараюсь предать своему лицу нейтральное выражение. И теперь оно спокойно, в то время как сердце почти выпрыгивает из груди. К горлу подступает желчь. Все, что я могу, это сосредоточиться на дыхании. Вдох. Выдох. Только дыхание. Вдох. Выдох.
– Я в порядке, – говорю я, кивнув. – Я еще поработаю с этой информацией. Спасибо, Эйвери. – Я пытаюсь уйти, но Куинн ловит меня за руку.
– Куда ты идешь? Машина вон там.
Он указывает в обратном направлении.
Эйвери обрывает этот допрос резкими словами.
– Меня ждет много работы, – она указывает в сторону квартиры.
– Я вернусь к тебе, как только смогу, – со слабой улыбкой в знак благодарности говорит Куинн.
Затем он переключает свое внимание на меня. Мрачные карие глаза внимательно оценивают. Я просто не могу быть здесь сейчас.
– Я думаю, мы должны разделиться, – сказала я.
На его лбу собираются морщины, он продолжает пристально с выражением настороженности изучать меня.
– Мы успеем больше, если ты поедешь проверять магазины с оружием, а я займусь этой новой зацепкой.
Он скрещивает руки на груди.
– Я бы не стал называть это зацепкой, Бондс. Что ты собираешься делать? Добудешь список всех участников этого фестиваля и будешь допрашивать их?
Не всех. Лишь одного.
– Это может быть не эффективно.
Я выдерживаю его непреклонный взгляд, стараясь придать себе уверенности, которую совсем не чувствую. Мои ноги ломит, словно все происходящие события давят тяжким грузом на меня.
– Мы не можем упускать из виду даже такие мелочи, Куинн. Убийца опережает нас. Еще два тела. У нас нет времени даже на этот спор.
Он тяжело вздыхает, явно выказывая свое раздражение. Смотрит вдаль, на надвигающиеся облака, предвещающие бурю.
– Да, хорошо. Ты права.
Взгляд Куинна снова направлен на меня.
– Я поговорю с оперативной группой, а ты держи меня в курсе обо всем, что узнаешь. Даже если ты думаешь, что это не важно, я хочу об этом знать.
– Хорошо, – говорю я.
Он продолжает пялиться на меня, как будто ему хочется что-то добавить, его глаза сканируют, словно он может разузнать весь поток мыслей, кружащих у меня в голове. Куинн ненавидит находиться в неведении. Но этот спутанный клубок мне нужно размотать самой.
– Тебя подбросить до участка? – спрашивает он, и я отрицательно качаю головой.
– Нет времени. Ты езжай, а я возьму свою машину. Моя квартира недалеко отсюда.
Как и квартира Колтона. Куинн наконец-таки избавляет меня от своего проницательного взгляда.
– Скинь мне этот отрывок, – говорит он, отворачиваясь и направляясь к машине.
В ту же секунду, как я становлюсь свободной от назойливого присутствия Куинна, я ныряю в переулок у соседнего комплекса, в голове уже нарисовался маршрут. Засунув костюм в сумку, я проверяю кобуру и достаю свой ЗИГ, отстегнув кожаную застежку. А затем прямиком направляюсь к человеку, у которого могут быть ответы на все мои вопросы. К человеку, чье неожиданное появление в моей жизни могло быть абсолютно не случайным. Мой желудок сжимается лишь от одной мысли о прошлой ночи…
Вспышка освещает темное небо, а за ней раздается громкий треск и затяжной грохот грома. Приближающийся шторм отвлекает меня на минуту, и я обхватываю себя руками, когда начинают падать первые капли. Я не могу думать о прошлой ночи. Не сейчас. Я профессионал. В данный момент я Агент Бондс, а не женщина, жаждущая прикосновений возможного серийного убийцы.
Подвешивание
СЭДИ
До того, как я приступила к работе криминалиста, став штатным агентом, я была копом. Патрульным, который только начал свою работу, но уже принял присягу. Мне кажется, в нашей профессии случаются моменты, когда мы забываем про эту присягу. И именно это случалось со мной в те годы. Я не могу назвать себя невиновной.
Иногда мы интерпретируем закон в соответствии с нашими нуждами, вне зависимости от того, происходит ли это во имя справедливости. Мы решаем, что в восстановлении справедливости последнее слово будет за нами. Это так называемая серая мораль. И я живу в этой серой области, но при этом верю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы сдержать Клятву Чести.
Я думаю об этом, приближаясь к квартире Колтона с номером 518, насквозь продрогшая в сырой холодной одежде, прилипшей к моему телу, с предчувствием того, что сейчас наступит проверка моей верности клятве. Особенно той части, в которой я клялась иметь храбрость и нести ответственность за каждое свое действие.
Неужели сегодня тот самый день? Честно говоря, если это действительно он, то я ждала его очень долго. Когда последствия того, что здесь произойдет, будут расследоваться командой Куинна, будет ли он винить себя? Ругать себя за то, что не последовал своему внутреннему чутью, понимая, что здесь что-то неладно? Наступает момент истины.
Остановившись перед дверью квартиры, я поправляю челку и расправляю плечи. Делаю глубокий вдох. Вместо того, чтобы постучать, я достаю телефон и отправляю Колтону сообщение. Его можно будет отследить. Полагаю, что прямо сейчас я принимаю решение следовать своей клятве… Только вот если я войду, то сделаю шаг в бездну.
Я могу не обладать необходимой силой, чтобы встретиться лицом к лицу со своими демонами, но я отвечу им. Руки Колтона на мне… Его прикосновения, ласкающие мое тело. Его губы исследуют, пробуют. Его хриплый голос отдается вибрацией от моей кожи, он соблазняет меня.
