Текст книги "Письма к тайной возлюбленной"
Автор книги: Тони Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Эбби посмотрела на него:
– Но все птички выжили?
Он кивнул, но подумал: «С каких это пор я сам начинаю разговор и добровольно что-то говорю этой особе, от которой хочу избавиться?» А потом с огромным трудом оторвал от нее взгляд, потому что на нее уж очень приятно было смотреть, особенно в неярком свете крытого причала.
– Она тоже была у Милли? – спросила она, указывая на небольшую лодку.
– Нет, – ответил Роб. – Это имущество властей, на случай чрезвычайных ситуаций на озере. А так моторкам там плавать не разрешено.
Она энергично кивнула в знак понимания и тут же задала новый вопрос:
– А их бывает много? Чрезвычайных ситуаций?
Он покачал головой.
– Милли рассказывала, что подросток выпал из каноэ пятнадцать лет назад, и его пришлось спасать. А вообще полицейская лодка – это просто мера предосторожности.
На какое-то мгновение воцарилось молчание.
– Ну, пора браться за работу! – объявил он.
– Есть, капитан! – откликнулась она, выпрямляясь и отдавая ему честь.
Он в притворном раздражении проворчал:
– Пошли уж, комик!
После этого Роб просветил свою помощницу насчет того, как надо правильно мыть каноэ, а потом из уличного крана наполнил водой ведра, которые приготовил заранее. Он поручил Эбби мыть корпус снаружи, а когда она заканчивала очередное каноэ, он его переворачивал и отмывал изнутри.
Работа была не слишком изнурительной, но и легкой ее назвать было нельзя, если учесть количество каноэ: около двадцати пяти. Он все ждал, когда она начнет ныть, но, точно также как накануне на прогулке, она этого не делала. И к его немалому удивлению, мытье каноэ давалось ей легче, чем пеший туризм. В основном он был сосредоточен на своей работе, но время от времени поглядывал в ее сторону. Тонкие прядки волос выбились у нее из хвоста и завитками падали ей на лицо, но она только сдувала их со лба или заправляла за уши. Вода иногда выплескивалась на ее юбку-шорты, и он заметил несколько полосок грязи на одной стройной ножке, но она все равно не ворчала, не скулила и не выглядела несчастной, хотя иногда казалась немного усталой.
Вот черт! Ей удалось даже внушить ему восхищение. Робу не хотелось в этом себе признаваться, но это было так.
– До чего прекрасный день! – неожиданно сказала она, опускаясь на колени на дощатый настил и окуная желтую губку в ведро, а потом ее выжимая. – По утрам могло бы быть и потеплее, да и ночью тоже, но дни здесь просто чудесные.
– Не беспокойся, по утрам и ночью скоро станет теплее. – Конечно, едва он успел это сказать, как сразу же понял, что это прозвучало так, будто он думает, что она этого времени здесь дождется. – Но, наверное, ты уже на днях уедешь в Чикаго?
Она прервала работу и посмотрела на него. Ее лицо выражало доброжелательность – и любопытство.
– Тебе почему-то хочется от меня избавиться, Роб Коултер?
«Да, потому что при каждой нашей встрече мне хочется сорвать с тебя всю одежду». Его бесшабашному «я» вдруг захотелось сказать эти слова вслух – просто чтобы посмотреть, как она на это будет реагировать.
Но он был достаточно сильным, чтобы справиться с подобным импульсом. Он способен ей противостоять! Прошлый год прошел достаточно хорошо, но сейчас это его решение о воздержании получает первую серьезную проверку – и ему надо ее пройти.
Он попытался изобразить легкую улыбку.
– Я просто… не очень общительный человек. Мне нравится быть одному.
– Мне говорили.
От неожиданности он моргнул и переспросил:
– Говорили? Когда?
– Когда я только приехала в город и начала спрашивать, кому принадлежит прокат.
Он молча кивнул. Он не вполне осознавал, что заработал себе репутацию отшельника, но его это устраивало. Пусть ему не слишком нравится, когда о нем вообще говорят, но, наверное, в городке вроде Лосиного Ручья этого избежать невозможно.
– В общем, извини, что я порчу тебе имидж, – сказала Линдси, но поскольку она продолжала улыбаться, то у Роба не создалось впечатления, будто она действительно о чем-то сожалеет. И – вот черт! – может быть (по крайней мере, в эту минуту), он сам, честно говоря, об этом не слишком жалел. Дьявольщина! – Короче, – добавила она, плеснув мыльной водой на корпус ярко-желтого каноэ, – я не занималась такой работой с самого детства.
– А какой работой ты тогда занималась? – импульсивно спросил он.
– Ну, знаешь… просто мыла машины на улице и все такое. – Она подняла лицо к солнцу. – Но теперь я вспоминаю эту работу, как довольно приятную, если ее делаешь в отличную погоду. Правда ведь?
И он снова невольно улыбнулся и даже ответил:
– Правда.
Она даже не догадывалась, насколько он разделяет это чувство. Роб любил практически любую работу, которую приходилось выполнять на свежем воздухе.
Пока он рос, это было не так: тогда он проводил на улице много времени, потому что дома находиться было неприятно. Но теперь все было иначе. Человек не догадывается, насколько будет скучать без природы, свежего воздуха, солнечного света, пока он без них не окажется… И теперь он всего этого просто жаждал. Даже зимой он часто выходил из дома просто для того, чтобы ощутить лицом холодный воздух. Просто чтобы увидеть небо. И он невольно проникся к Эбби симпатией из-за того, что увидел ее способность радоваться хорошему дню.
В этот момент он услышал какой-то скребущий звук и, подняв голову, увидел, что Эбби взялась сама переворачивать каноэ, которое только что закончила мыть. До сих пор эту операцию выполнял он. Каноэ оказалось для нее слишком тяжелым, и она потеряла над ним управление, так что лодка должна была вот-вот упасть в воду дном вверх.
Он стремительно поднялся и бросился ей на помощь, встав позади нее, чтобы схватить конец каноэ, который грозил вырваться у нее из рук. Из-за этого движения они оказались рядом – так близко, что он ощутил ее тело. Его джинсы только соприкоснулись с ее попкой, а потом его рука – с ее плечом, но все равно от этого контакта по его телу прошла волна жара, так что ему трудно стало думать про каноэ.
Несколько секунд они стояли, застыв на месте. Роб думал только о том, как сжимается его грудь и как разгорается желание. Страсть растекалась по его телу медленным огнем. О, черт!
Наконец, ему удалось затащить лодку обратно на причал и разорвать контакт с Эбби. Слава Богу.
– Тяжелее, чем я думала, – тихо сказала она.
И на секунду он усомнился, имеет ли она в виду каноэ или еще что-то – например, притяжение, которое возникало между ними. А он был совершенно уверен в том, что не он один это чувствует. В результате все это было еще опаснее.
А потом их взгляды снова встретились – и их лица оказались в опасной близости друг к другу, а когда его взгляд переместился на ее губы, которые так и манили их поцеловать, на нее снова напала болтливость, как вчера на тропе.
– Правда, кто бы мог подумать, что каноэ такое тяжелое? Они ведь плавают на воде! Но с другой стороны, корабли ведь тоже плавают, да? Как это получается, а? То есть, как можно заставить что-то настолько большое не тонуть? Просто с ума сойти, правда?
Роб только вздохнул.
– Всё? – спросил он, когда она замолчала.
– Почти. – Но, судя по голосу, она по-прежнему нервничала. – Извини, что чуть не уронила каноэ.
Линдси перевела взгляд на лодку.
– Ничего, – откликнулся он, заставив себя тоже смотреть на лодку. – Просто дальше предоставь мне переворачивать каноэ.
– А как это делала Милли? – спросила она, и он почувствовал, насколько этот вопрос ее потряс. – Как она справлялась с каноэ все те годы, пока ты не появился, чтобы ей помогать?
То, что она начинала болтать всякий раз, как у него возникало сильное желание ее поцеловать, определенно помогало ему этого не делать… но одновременно это как-то очень неловко подчеркивало ситуацию. Однако, поскольку разговор о Милли казался самым безопасным, Роб осторожно позволил себе снова встретиться с девушкой взглядом.
– Последние лет десять она нанимала себе в помощь старших школьников, а до этого все делала сама. Она была женщина сильная и находилась в хорошей форме.
– Это все благодаря походам, – откликнулась Линдси.
Он кивнул.
– И она убирала двор и даже здесь делала весь ремонт. Если на причале нужно было заменить доску, она это делала сама.
– Ты так много о ней знаешь! – заметила Линдси, и в ее голосе снова зазвучала грусть.
Это заставило его заметить, что он снова слишком много говорит. Так что теперь он молча пожал плечами.
– Ты действительно очень с ней сблизился, правда? – спросила она, пытливо наклоняя голову.
Для Роба этот вопрос стал похож на удар под дых, потому что это была правда. Это было так – и это его изменило и хотя бы отчасти вернуло ему веру в жизнь.
– Да, – подтвердил он тише, чем собирался. – Мы были близки.
– А как это получилось? Я хочу сказать – она ведь все эти годы жила в этом городе среди людей, которые явно ее любили и уважали. Тогда почему же под конец жизни ты стал к ней ближе всех, хотя знал ее так недолго?
Роб не знал, что ей ответить, потому что и сам этого толком не понимал.
– Мы с Милли просто сразу нашли общий язык. Она… увидела во мне что-то, чего не видит большинство людей, и мы… в эти месяцы многим делились. А когда она заболела, я за ней ухаживал. Я был с ней, когда она умерла.
Он перешел на слишком серьезные темы. Полная тишина солнечного дня, казалось, только усиливала те чувства, которые в нем бушевали. Он не собирался рассказывать ей о смерти Милли – но это получилось само.
Подняв взгляд, он заметил, что она судорожно сглотнула, а ее глаза стали мрачными и подернулись слезами.
– Как это было? – спросила она глухо.
– Тяжело, – единственное, что смог сказать Роб, всей душой сожалея о том, что заговорил об этом.
– Мне… мне стыдно признаться, но я даже не знала, что она болеет… пока она не умерла. Нам только сообщили, что ее не стало.
– Это был рак, – сказал он, – но не надо об этом распространяться. Милли не хотела, чтобы люди об этом знали. Ей не хотелось, чтобы ее жалели.
Линдси могла только потрясенно моргать.
– Господи!
Теперь, когда Милли не стало, и, учитывая, что Эбби ей родня, он решил, что об этом можно рассказать.
– Ей поставили диагноз через несколько недель после того, как мы познакомились. Болезнь уже перешла с ее печени на множество других мест. Она не захотела лечиться: сказала, что хорошо жила и предпочтет и дальше жить так же – сколько получится, – а не делать химиотерапию. Тем более, что шансов было мало. Так что она продолжала жить по-прежнему, пока ей не стало плохо – примерно за месяц до ее смерти.
– А ты был рядом с ней. Ты о ней заботился.
Она говорила еле слышно – и почему-то Роб перенесся обратно к событиям прошедшей зимы. В чем-то они казались очень далекими, а в чем-то – словно случились вчера.
Он кивнул:
– Это самое малое, что я мог сделать.
Он смотрел, как она резко втягивает в себя воздух, а потом протяжно его выдыхает. Ее глаза вдруг стали очень усталыми и печальными.
– Получается, что когда она мне писала, когда предлагала этот подарок… уже знала, что умирает.
Он молча кивнул.
Она вдруг пошатнулась, пробормотала: «Мне надо сесть» – и плюхнулась на одно из перевернутых каноэ, которое только что вымыла, не обращая внимания на то, что оно еще не высохло. Безнадежно вздохнув, она согнулась и прижалась лбом к ладоням.
Всего пару дней назад Роб нисколько ее не пожалел бы, но теперь… теперь ему было не все равно.
– Послушай, – сказал он, – все так, как я говорил. Все сложилось как надо. Когда она умирала, то уже знала, что все попало в правильные руки – в мои руки. Она не испытывала ни сомнений, ни сожалений.
Линдси подняла голову, но ее взгляд оставался безнадежным.
– Но я отказала умирающей в ее последней просьбе. До этой минуты я думала, что она просто строила планы на какой-то неопределенный момент, когда уйдет. Если бы я знала, что она больна…
Роб не удержался и спросил:
– То что? Что бы ты сделала? Ты бы согласилась принять ее подарок?
– Если честно? Не знаю. – Она покачала головой. – Но что-то я точно сделала бы по-другому. По крайней мере, приехала бы сюда погостить. Попрощалась бы. Как-то ей помогла бы.
– Именно этого она и не хотела. Жалости. Ей хотелось, чтобы все шло как обычно, чтобы ее болезнь никому не мешала.
Линдси прикусила губу. Она была такая грустная и красивая, что он чуть было – чуть было! – не наклонился к ней поближе, не взял ее за руку.
Но Роб все же сумел отгородиться от ее эмоций. Он остался на месте, и даже вернулся к работе, потянувшись за губкой, которую бросил в ведро несколько минут назад.
– Она меня возненавидела? – спросила Линдси.
Он позволил себе только мимолетный взгляд в ее сторону.
– Нет. И мы уже об этом говорили. Она сказала, что ты молодая и что у тебя своя, очень занятая жизнь в совершенно другом мире. Милли была огорчена и расстроена – но тебя она не возненавидела.
– Ты веришь в прощение? – спросила Линдси.
– По-моему, люди говорят о прощении гораздо больше, чем на самом деле прощают.
Не поднимая головы, он краем глаза увидел, что она снова возвращается к работе, опускаясь на колени рядом со следующим каноэ и обдавая его корпус мыльной водой.
– Потщательней займись кормой. Там по краям много грязи.
Она подняла голову и недоуменно спросила:
– Кормой?
Он молча указал на конец лодки и снова вернулся к работе.
Минут двадцать спустя Роб уже был близок к тому, чтобы почувствовать умиротворение – впервые с той минуты, как сегодня сюда явилась его «помощница». Сначала было желание, потом – эмоциональный разговор о смерти Милли… Но теперь он смог от всего этого отключиться. Вокруг стояла тишина – только какая-то певчая птаха щебетала где-то в соснах. Солнце снова вышло из-за облаков, а он усердно трудился, ощущая, как его усилия растягивают мышцы спины и рук. Ощущения, которые вызывал физический труд, почему-то всегда помогали ему почувствовать себя живым, полным жизни.
И тут она сказала:
– Ты покажешь мне какие-то ее вещи? Может, альбомы с фотографиями? Книги? Старые пластинки?
Роб только вздохнул – и не стал прятать своего недовольства.
– Понимаю! – откликнулась она. – Ты у нас мистер Оставьте-меня-в-покое, а я – сплошное Пожалуйста-покажите-мне-жизнь-тети-Милли. Но я приехала в такую даль – и мне просто нужно что-то еще. Может, я бы пришла сегодня вечером к тебе, чтобы ты показал мне кое-что из ее вещей. Судя по тому, что мне говорили про Милли, я готова поверить, что у нее чудесные фотоальбомы. Ну как? Сделаешь мне такую уступку?
– По-моему, я сделал тебе уже несколько.
– Эта – последняя, Роб. А потом я оставлю тебя в покое. Даю слово. Договорились?
Роб подвигал нижней челюстью, обдумывая ее слова. Наконец, неохотно выдавил:
– Ладно.
Линдси, которую от него отделяли два каноэ, тут же преисполнилась радости.
– Отлично! – воскликнула она, а потом, наклонив голову к плечу, осведомилась: – А здесь можно добыть пиццу?
– А что?
– Я подумала, что мы могли бы сделать это за пиццей. Я угощаю.
Он не мог поспорить, что это весьма пристойная идея. Любой лишний отвлекающий фактор будет кстати – и пицца в этом качестве вполне годится.
– «Пиццы Боба» за универмагом. Это единственная пиццерия в Лосином Ручье.
«Милая Джина!
Сейчас лето, и я сегодня выводил моего пса в парк. Я стараюсь бывать на улице почти в любой день, но сегодня – другое дело. Ослепительное горячее солнце и ярко-голубое небо сопровождались легким ветерком, и почему-то это заставило меня гадать, что делаешь в эту летнюю субботу ты. Наверное, это может быть что угодно, но мне представилось, что ты поехала на пикник и, может, бросаешь летающую тарелку или запускаешь воздушного змея. Ты с друзьями? Или, может, с парнем? Эта мысль меня беспокоит, но это ничего: я хочу, чтобы тебе жилось хорошо.
Я мало что знаю о том, как жить хорошо: я никогда этого не умел и, наверное, никогда не сумею. Так что в этом нам лучше быть не вместе. Я знаю, что не мог бы дать тебе того, что тебе нужно: я не из тех, кем можно гордиться. Я понимаю, что тебе без меня лучше. По крайней мере, я изо всех сил на это надеюсь. Я не очень-то умею молиться, но об этом я молюсь: чтобы ты была счастлива всегда. Наверное, молитвы – это единственное, что я теперь могу тебе дать.
Со всей моей любовью
Роб».
Глава 7
Уже час Линдси сидела с Карлой за круглым столиком в «Прибрежном кафе» и пила холодный чай. Потом она собиралась захватить пиццу и отправиться к Робу. Почти весь этот час она с гордостью рассказывала Карле о своем сегодняшнем предприятии по отмыванию каноэ. Это дело оказалось утомительным для человека, не привыкшего к физическому труду, но одновременно бодрило и даже доставляло какое-то глубокое удовлетворение.
Но какой у нее выдался день!
Это утро началось очень хорошо: она навестила свой блог и обнаружила там массу чудесных, позитивных комментариев от читателей, приветствующих ее возвращение в Интернет.
Конечно, после этого был Роб. И каноэ. Но в первую очередь – Роб.
Господи! Этот мужчина невероятно на нее влияет. Один взгляд на него – и у нее сосет под сердцем, и она становится в его руках податливой, как глина. Не то чтобы она уже побывала в его руках. Но если бы оказалась, то таяла бы как воск, тут никаких сомнений быть не может.
А потом он сказал ей, что тетя Милли умерла от рака. Из-за этого ее чувство вины стало бесконечно более сильным. И это известие внушило ей сильное желание получше узнать тетю Милли – эту сильную женщину, которая встретила неминуемую смерть так… мужественно и красиво.
Трудно было представить себе, как такой бесцеремонный человек, как Роб Коултер, выхаживал тетю Милли в течение тяжелой смертельной болезни, но картины, которые возникли у нее в голове… Ну, нет сомнений в том, что в нем есть и доброта, раз он был готов помочь старой женщине умереть достойно.
После посещения кафе Линдси и Карла решили дойти до речки, которая давала Лосиному Ручью его название.
Карла повела ее по дороге, идущей вдоль озера, направляясь в сторону «Лосиной лавки» и универмага. Хотя Линдси уже проезжала здесь на машине, она впервые проделала этот путь пешком – и увидела ручей, впадающий в озеро.
– Как красиво! – сказала она, глядя, как вода струится по гладким обкатанным камням и попавшим в воду веткам.
– Это – Лосиный Ручей, – сообщила ей Карла.
– А до каскада далеко?
Тут было красиво, но у нее уже начали болеть ноги, потому что на вечер она переобулась в* черные сапоги на высоком каблуке, а ноги еще не до конца оправились после вчерашней пешей прогулки.
– Недалеко.
Они сошли с тротуара, шедшего вдоль шоссе, на небольшую дощатую площадку с оградкой, которая была сделана для того, чтобы не дать любующимся каскадом людям сорваться в воду.
Каскад был похож на неровные ступени, по которым речка стекала этажа на два ниже начала уступов. Но смотреть на него было приятно, и он не зря считался одной из красот городка.
– А сюда что – лоси приходят на водопой? – спросила она у Карлы.
– Мне рассказывали, что как-то рано утром Элеонор видела лося на том берегу. Это было в 1992 году. А так их больше у каскада не замечали. Просто история говорит, что основатели города видели в этих местах много лосей. Но Элеонор своего лося успела заснять. Попроси ее, чтобы она показала тебе снимки.
Линдси улыбнулась и оперлась руками на перила.
– Обязательно попрошу. И кстати, мне интересно: что стало с Уоллесом, бывшим мужем Элеонор? То есть это он ведь сделал того медведя и чучело рыбы, которую поймала Милли. Так где же он?
– Сбежал с официанткой из Сидервилла. Он был у Элеонор третьим мужем и доводил ее до бешенства. Они все время ругались. Она была даже рада, что он сбежал, и сказала мне, что трех мужей женщине более чем достаточно. Кстати, а как у тебя дела с Робом?
– Ну, он согласился сегодня вечером показать мне кое-какие личные вещи Милли, причем в стенах своего собственного дома, ни больше, ни меньше! Но он не желает даже говорить о том, чтобы продать прокат, и хоть мне теперь очень хотелось бы его купить, я совершенно уверена, что заводить об этом разговор – по крайней мере, сейчас – было бы неразумно.
– О, это-то я знаю. Я имела в виду вопрос секса.
В этот момент прохладный ветерок приподнял Линдси волосы и заставил ее поежиться, но это было как нельзя кстати: при мысли о Робе и сексе ее моментально бросило в жар.
– Я была бы не прочь с ним этим заняться, это определенно. И порой мне кажется, что его ко мне влечет, но потом он начинает вести себя так, словно я заразная. А иногда эти реакции сменяют друг друга просто стремительно: вроде бы я ощущаю, что между нами возникло сильное взаимное притяжение, а в следующий миг он опять мистер Ворчун.
– Похоже на школьную влюбленность, – отметила Карла.
– У этого парня явно какие-то серьезные проблемы, в которые мне, наверное, лучше не вникать. – Линдси замолчала, задумавшись, а потом решительно тряхнула волосами. – А с другой стороны, он такой сексапильный… но это ведь будет просто короткий роман, так? Развлечение, вспышка страсти.
– Правильно. Речь о том, чтобы ты вернулась в сексуальное седло. Ты ведь помнишь, что мы это с тобой так назвали? Мы не говорили о долгих отношениях – только о сексе.
Конечно, если у нее появится шанс с Робом, то ей надо проследить, чтобы это был только секс. Хотя почему-то ей кажется, что это может оказаться не просто секс. Потому что он сложный и неоднозначный человек.
Линдси стояла у дверей Роба с коробкой пиццы и смотрела на того же большого пса, который с таким решительным видом находился рядом со своим хозяином, когда она была на этом месте в прошлый раз. Потом она снова перевела взгляд на самого хозяина дома, который смотрелся все так же здорово. На этот раз на нем были джинсы и простая синяя рубашка, надетая навыпуск.
– Привет! – сказала она.
– Привет.
Как обычно, он не улыбнулся – но она уже начала к этому привыкать.
Она опять посмотрела на овчарку.
– Э… А как зовут твою собаку?
– Кинг.
– Он меня не укусит?
– Только если я ему прикажу.
Она стремительно перевела взгляд на Роба.
– Успокойся, Эбби. Ты не настолько мне досадила.
С этими словами он посторонился, пропуская ее в дом, приказав псу пойти лечь. Что Кинг и сделал, устроившись на вязаном половике около черной двери у дальней стены гостиной.
Шагнув в бревенчатый дом Роба, она почувствовала себя гак, словно… очутилась в мире, где все дышало первородством природных форм, начиная от потемневшей сосновой обшивки стен и открытых балок высокого сводчатого потолка и кончая резными картинами на дереве с изображением медведей и лосей, висящими на стенах. Здесь этот декор смотрелся гораздо лучше, чем в гостинице «Гризли».
С потолка свисала люстра, составленная из лосиных рогов. На стене над каменным камином была закреплена пара старых снегоступов. Плед с красно-зеленым узором, характерным для юго-запада, был брошен на спинку коричневого кожаного дивана, по бокам которого стояли два таких же кресла. Она могла только цепляться за свое мирное подношение – пиццу, – а еще осматриваться и стараться понять увиденное.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Роб.
Она повернулась, встретив направленный на нее скептический взгляд.
– Нормально. – Выйдя из своего оцепенелого созерцания, она протянула ему коробку с логотипом пиццерии Боба.
Он взял пиццу и прошел к деревянному кухонному столу. На его ногах были только серые носки. Ей это понравилось – то, что он в носках. Почему-то благодаря этому он казался не таким ворчливым и более уютным.
– Тут много вещей Милли? – Она указала на мебель гостиной. – Или ты купил эти вещи, чтобы сделать это место более своим?
– Есть и то и другое, – ответил он, не глядя на нее. Открыв настенный кухонный шкафчик, он достал оттуда тарелки и стаканы. – И снегоступы были ее. Она ими действительно пользовалась для зимних прогулок.
– Ого! – выдохнула Линдси.
– Но тут есть и мои вещи. Кое-что на стенах, тот плед на диване, телевизор.
Линдси увидела, что в другом углу телевизор с большим экраном аккуратно пристроен на большой стеллаж в деревенском стиле.
– Неплохой стеллаж для развлекательного центра, – отметила она.
– Я сам его сделал, – сказал он, но как-то негромко, словно не желая хвастаться.
И почему-то у Линдси это отдалось в сердце. Его неожиданная скромность сразила ее. Сколько же времени и трудов он должен был на это потратить!
– Очень красиво, – сказала она ему, и почему-то эти слова получились у нее тоже неожиданно тихими.
И в эту минуту она разглядела на полках массу книг.
– А книги? – спросила Линдси.
– В основном мои, но кое-что было ее.
Она невольно изумилась. Оказывается, в Робе Коултере есть еще что-то, чего не сразу заметишь!
– Иди есть, – пригласил он, по-прежнему не глядя в ее сторону.
Повернувшись, она увидела, что он уже сел за стол. Не спрашивая, что она будет пить, он положил в ее стакан лед и выставил три разных двухлитровых бутылки с безалкогольными напитками. Себе в стакан он налил колы.
Взяв кусок пиццы, которая оказалась неожиданно пышной и аппетитной, она посмотрела на альбомы:
– Милли?
У него был полон рот, так что он молча кивнул. А потом, проглотив кусок, сказал:
– Можешь смотреть.
Первый, который она выбрала, оказался не просто фотоальбомом: там были вклеены какие-то материалы. Первое, на чем она его открыла, была вырезка из «Новостей Лосиного Ручья» с сообщением о рыболовном фестивале 1988 года и фотографией Милли и рыбы, которая принесла ей победу.
– Ой, Элеонор мне про это рассказывала! – радостно воскликнула она, просматривая статью и разглядывая снимки Милли, рыбы, Милли с рыбой, Милли с гораздо более моложавой Элеонор и Элеонор с рыбой.
На следующей странице были снимки Милли у проката каноэ и рукописные заметки о летнем сезоне 1988 года. Она купила три новых каноэ для пополнения «флота», а лето было нетипично жарким. На одной фотографии Милли была запечатлена на причале с большим стаканом чая со льдом в одной руке. Второй рукой она вытирала лоб. Дальше были вклеены схема троп Милли и снимки некоторых ее любимых пейзажей оттуда. А еще через несколько страниц Линдси обнаружила небольшую акварель с видом на озеро и прокатную станцию с подписью «Пробую работать кистью. Надо многому научиться!».
Следующий томик, который Линдси открыла, оказался старомодным фотоальбомом: фотокарточки крепились специальными клеевыми уголками, и там оказались полароидные снимки совсем молодых Милли и Джона. Хотя Линдси знала, что они познакомились, когда семья Милли гостила в этих местах, для нее стала неожиданностью сделанная Милли печатными буквами запись о том, что прежде прокат каноэ принадлежал родителям Джона. А это означало, что прокат в жизни Милли значил даже больше, чем прежде считала Линдси.
– Все эти снимки такие чудесные! – воскликнула она, восторгаясь тем, какую активную и счастливую жизнь вела здесь тетя Милли.
И тут она посмотрела прямо на него впервые с тех пор, как села рядом, и его лицо оказалось так близко! И он тоже не отвел взгляда. И по коже у нее побежали мурашки, а сердце забилось быстрее… Это опять был один из таких моментов, когда она знала – была совершенно уверена! – что он чувствует то же самое. И, как и раньше, ей казалось, что он может се поцеловать.
А вместо этого он сказал:
– Если ты больше есть не будешь, давай перенесем остальное куда-нибудь. Подальше от пиццы и напитков.
– Хорошая мысль, – услышала она свой ответ будто со стороны.
Они оба встали. Линдси перенесла оставшиеся альбомы на журнальный столик, стоявший перед диваном, а он убрал посуду и спрятал остатки пиццы в холодильник.
Когда он вернулся, они сели на пол перед столиком, прямо на большой ковер, проигнорировав диван, – и, как и раньше, его лицо оказалось очень близко. Линдси видела его краем глаза и, рассматривая высушенные цветы и листья, которые Милли собрала во время одного из походов, отмечала темную щетину на его подбородке, линию скулы, свободную позу, в которой он сидел, согнув одно колено и положив на него руку и вытянув другую ногу вдоль стола. Она ощущала приятный и терпкий мужской аромат его тела: как и раньше, в нем присутствовали древесные стружки и что-то прохладное и свежее, напомнившее ей озеро.
Она ахнула, увидев фотографию себя с тетей Милли. На ней были белый сарафанчик, сандалии и голубая заколка, которой с одной стороны были сколоты ее волосы – тогда еще темно-русые.
– О Боже, Роб! Это я! С ней! Когда я гостила здесь в детстве.
– Ага, – тихо отозвался он. – Я догадался, когда увидел тебя.
Она не удержалась и тепло ему улыбнулась.
Он не то чтобы улыбнулся в ответ, но лицо у него стало не таким злым и мрачным, как обычно.
Она испытывала сильный соблазн заглянуть ему в глаза, кто знает, вдруг он решится на поцелуй? Но ей слишком сильно хотелось посмотреть этот альбом, да и на поцелуй особой надежды не было.
Так что она восторженно перелистывала страницы, на которых остались воспоминания о пикнике на берегу озера, о гриле на заднем дворе, о неспешной прогулке на каноэ, которую она не запомнила.
Фотографии принесли с собой новые отрывки воспоминаний о мелочах, которые она до того совершенно забыла: о рыжем коте по имени Усы, который тогда жил у тети Милли, и о миленьком розовом спальнике, который купила тетя Милли, чтобы Линдси было приятнее ночевать на диване.
Следующая страница – и она ахнула, увидев себя пятилетнюю с шоколадным кексиком, таким, у которых внутри была белая начинка, а сверху – толстый слой шоколадной глазури.
– Господи! Я совсем забыла!
– О чем? – спросил Роб.
Она кусала губу, погрузившись в давнее воспоминание – настолько давнее, что она ни с кем им не делилась.
– Видишь этот кекс? – Она указала на выцветший снимок.
Он молча кивнул.
– Когда я здесь гостила, тетя Милли покупала одну коробку за другой, и, пока мамы рядом не было, она разрешала мне съесть глазурь сверху, а остальное выбросить.
Снова опустив взгляд, Линдси перевернула еще одну страницу – и на этот раз нашла качели, те самые, которые она помнила: их повесили на большом дереве сбоку от дома.
– Видишь? – сказала она Робу. – Она повесила их специально для меня, ради моего приезда. Я помню, как спросила ее, есть ли тут другие дети, потому что мне было интересно, чьи это качели. А она ответила мне, что они мои и что…
Она резко замолчала: новое воспоминание потрясло ее.
– Что?
Она скорбно сжала губы.
– Что они всегда будут тут меня ждать, когда бы я ни приехала.
– Ты можешь его взять, – предложил Роб. – Этот альбом. Насовсем.
Обрадованная и тронутая Линдси посмотрела на него:
– Серьезно?
– Это логично, – отозвался он и снова перевел взгляд на фотографии. Его глаза задержались на одной из них, где она сидела на качелях, и угол, под которым был сделан снимок, захватил белые трусики под коротеньким желтым платьем. Он с ухмылкой отметил: – Ты и тогда носила короткие юбки, Эбби? Если такие надевать, то надо следить, чтобы подол не задирался.
