Текст книги "Письма к тайной возлюбленной"
Автор книги: Тони Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Глава 19
«Прояви благоразумие! Скажи, что это так. Уйди. Потому что секс сейчас – после того, как он с тобой порвал, – это неумно. Ты не должна этого допускать. Потом тебе будет только еще гаже».
Однако…
– Я этого хочу, – услышала она собственный шепот.
И это было вызвано не только вспышкой страсти. На самом деле ее решение было принято совершенно сознательно. Ей было необходимо в последний раз ощутить близость с ним. Она не была готова – и не была способна – сдаться. Она понимала, что этот раз станет самым последним и что ей надо впитывать каждое прикосновение, каждое движение, каждое ощущение как можно полнее, чтобы их можно было унести с собой и вспоминать, каким была самая лучшая и самая желанная близость в ее жизни. А это поможет ей помнить и о том, какими были самые крепкие и тесные узы, которые привязывали ее к этому мужчине. И, зная о том, что воспоминания скоро станут тем единственным, что у нее останется, она чувствовала отчаянную необходимость увеличить их число на еще один, последний раз.
Возможно, это было логично. Они начали просто с постели – наверное, они и закончат просто постелью. Вот только теперь она уже очень хорошо знала, что близость с Робом не бывает для нее «просто сексом».
Она услышала его жаркий выдох, который без слов сказал: «Слава Богу!» Обхватив ее грудь рукой, он снова властно ввел язык ей в рот.
А потом все происходило стремительно и порывисто. Поцелуи стали больше походить то на жаркие, жадные укусы, то на дразнящее покусывание. Его зубы скользнули по ее верхней губе… А через пару секунд ее зубки уже сомкнулись на его нижней губе, заставив его застонать. Она выгибалась навстречу ему, стремясь ощутить его возбуждение – ту тугую плоть, которая наполняла ее всю дикой, необузданной страстью. Одна его рука властно лежала на ее ягодице, вторая гладила грудь. Большой палец дразнил сосок, все больше усиливая его чувствительность, заставляя Линдси жалобно постанывать. Их бурные движения стремительно приближали Линдси к пику, так что она чуть не кончила, когда Роб сдвинул вниз бретельку ее майки, открыв розовый лифчик. Он наклонился, чтобы прижаться губами к ее груди, – и все замедлилось… немного.
Она смотрела, как он целует ее грудь снова и снова, и в ее сердце раскрывался бутон теплой радости, которая волной шла навстречу к более острому чувству, центром которого был низ ее живота. Она слышала его хриплое дыхание; обросший щетиной подбородок чуть царапал ей кожу.
Тут он ее отпустил, чтобы еще немного ее раздеть. Сдвинув с плеча вторую лямку майки, он помог ей освободить руки, так что ткань спустилась к поясу. Несколько долгих секунд он рассматривал ее грудь в лифчике – так, словно любовался произведением искусства, – а потом взялся за эти бретельки и опустил их так, чтобы ее груди оказались на свободе.
– Черт! – пробормотал он, словно увидев их впервые, и наклонился, чтобы захватить один тугой бутон губами.
Она застонала от наслаждения, которое разлилось по ее телу, еще усилив желание. Сначала его поцелуй был нежным, но постепенно становился все настойчивее, так что у нее даже голова закружилась. Когда Роб переключился на второй сосок, она судорожно сжала пальцы, пытаясь стянуть с него футболку.
А потом он помог ей, наконец, содрав с себя футболку и отшвырнув ее в сторону, татуировка у него на груди больше не пугала ее, а побуждала любить его еще сильнее. Она начала целовать наколку, покрыла всю ее поцелуями. Проводя кончиком языка по его соску, она с торжеством услышала его шумные вздохи и насладилась тем, как содрогается его сильное тело.
Сейчас ей важно было только дарить и получать наслаждение, ценя каждую секунду, потому что другого шанса чем-то подобным с ним заниматься у нее уже не будет.
Прикусив губу, она медленно раскрыла молнию и развела края ширинки. Его плоть моментально высвободилась из плавок, которые она поспешно сдвинула вниз. Боже, как он был хорош! И сейчас ей было просто необходимо трогать его – так, как никогда раньше. И тут она вдруг поняла, что для него этот раз тоже станет последним. Одному Богу известно, на сколь долгое время. Может – навсегда. Ей нужно доставить ему наслаждение. Она тоже должна дать ему что-то такое, что останется в его памяти.
Языком она провела влажную дорожку от основания до самого конца и услышала его судорожный блаженный вздох…
– Боже! – стонал он сквозь стиснутые зубы, и Линдси целиком отдалась этому моменту, одаривая его тем, чем могла. Зарывшись пальцами в ее волосы, он говорил ей, как она прекрасна и как ему с ней хорошо. – Давайте еще, милая!
Она ласкала его так, пока у нее не устали губы. Выпустив его, она посмотрела вверх, не поднимаясь с колен. Его взгляд, как обычно в моменты их близости, был горячим и страстным.
– Вставай! – прошептал он, помогая ей подняться.
А потом он снова ее поцеловал, и ощущение стало еще острее, потому что губы у нее опухли. Ее руки привычно обвились вокруг его шеи, соски упирались в его обнаженную грудь… Но вскоре ее пальцы снова сомкнулись на его напряженной плоти, а он опустил руки, чтобы расстегнуть ее молнию. Стянув с нее джинсы, он тихо застонал при виде ее трусиков. На ней были стринги с леопардовым рисунком, которые совершенно не сочетались с лифчиком и майкой, которая так и висела гармошкой у нее на талии. Она схватила эти стринги просто потому, что они были чистые и оказались в ящике комода сверху. Она даже не подумала о том, как на Роба действует этот рисунок, как не думала и о том, будут ли они заниматься сексом этим вечером, после всего, что им пришлось перенести.
– Господи! – прошептал он и опустился перед ней на колени.
Сначала он просто водил пальцами по ее лобку, каждым прикосновением создавая новую искру наслаждения. А когда он прижался губами к самому центру, Линдси задрожала, и у нее подкосились ноги. Он и раньше целовал ее так, но на этот раз ощущения почему-то стали многократно острее.
После второго поцелуя она судорожно вздохнула и чуть не потеряла равновесие, но Роб положил руки ей на бедра и помог прислониться к стене у двери. При этом она споткнулась о его походные ботинки – и он отпихнул их в сторону.
А потом он раздвинул ей ноги и отвел в сторону лоскуток ткани…
Он нежно поцеловал ее снова – теперь между его губами и ее телом не оставалось никакой преграды, – и она застонала. Боже, как это было хорошо! Поразительно приятно. И тут ощущалась такая близость… и такая любовь! Он любил ее своими губами, она это прекрасно понимала.
Он ласкал ее, наполняя все ее существо своей любовью и вниманием. Она была целиком во власти наслаждения и мечтала, чтобы оно никогда не кончалось.
Побуждаемая инстинктом, Линдси поставила левую ногу на столик, где Роб держал ключи: ей необходимо было открыться сильнее. Он застонал, и его ласки стали еще жарче. Привалившись к вешалке с куртками, сотрясаясь от наслаждения, она подняла руки, ухватившись за два крючка. Она старалась запомнить чистый огонь, заливший его лицо, старалась запомнить все свои ощущения, вплоть до таких мелочей, как трущий под грудью лифчик и врезавшийся в ногу край столика.
В какой-то момент наслаждение достигло пика, и она позволила себе несколько долгих мгновений не чувствовать ничего, кроме блаженства, – и наконец рухнула в ослепительную бездну.
Вцепившись в вешалку, она содрогалась от мощного оргазма, снова и снова.
Когда все закончилось, она чуть не рухнула в буквальном смысле, но Роб выпрямился и подхватил ее на руки.
– Я тебя держу, моя хорошая.
Несколько сладких мгновений они стояли неподвижно, приходя в себя, и он шепотом сказал:
– Ты такая красивая! – И чуть погодя: – Моя хорошая, мне нужно войти.
– Да, – просто отозвалась она, потому что ей тоже было это нужно. Заглянув ему в глаза, она заявила совершенно честно: – Войди сильно! Дай мне тебя ощутить! Войди в меня со всей силой!
В ответ он только тихо зарычал и бросил на нее взгляд, который лучше любых слов сказал ей, как сильно его возбудили ее слова.
А потом он ворвался в нее. Боже, каким он казался большим! Он был больше, чем обычно. С громким криком она вцепилась в стол, потому что ноги у нее совсем ослабели.
– Все нормально? – спросил он рядом с ее ухом.
Дрожащим голосом она сказала:
– Более чем! – А потом с трудом выдавила: – Пожалуйста!
Ему не понадобилось спрашивать: «Пожалуйста – что?». Вместо ответа он просто начал погружаться в нее, глубоко, снова и снова. И каждое его мощное движение они оба встречали криком.
Ей хотелось, чтобы это не кончалось никогда. В какой-то момент он обнял ее обеими руками, чтобы она не упала, и тепло его тела добавилось к тем воспоминаниям, которые ей необходимо было сохранить, удержать навсегда. Они оба стонали и тяжело дышали, наполняя дом звуками, которые давно заглушили негромкую музыку на кухне.
Когда он, наконец, вышел из нее, она готова была разрыдаться – но тут он взял ее за руку.
На его бедрах еще как-то удерживались джинсы, но, спотыкаясь об обвисшую ткань, он попятился назад, наткнулся на диван и сполз вниз, сев на пол. Его плоть по-прежнему была полна желания, и он сказал:
– Оседлай меня, Линдси.
Она задохнулась и снова почувствовала потребность вобрать его в себя: он был ей так же нужен, как воздух. Не теряя времени, она выполнила его просьбу, поставив колени по обе стороны от него и медленно опустившись. Их взгляды встретились, и оба тихо застонали, снова соединившись.
А потом она делала то, что он просил, медленно и плавно опускаясь и поднимаясь, прижав ладони к его груди, пока его руки держали ее за бедра. Его взгляд то и дело устремлялся то на ее грудь, то туда, где их тела соединялись, но неизменно возвращался к ее лицу.
Она снова начала его целовать, потому что ничего не могла с собой поделать: ей необходимо было ощущать прикосновение его теплых губ, вести с его языком упоительный поединок.
И все это время, в каждую секунду, она помнила, что это – последний раз, что у них прощальный секс.
– Давай ты еще раз достигнешь пика, Линдси! – предложил он тихо, но уверенно, тоном, который ясно говорил, что он в этом не сомневается.
И, зная, что это их последний раз, что тут не осталось места для правил и приличий, она прижала его руки к своим грудям и, наклонившись к нему, прошептала ему на ухо:
– Поцелуй их! Соси их. Пусть я почувствую это своей утробой!
Он ничего не сказал, переведя взгляд на ее грудь и начав сжимать и гладить ее напряженные и остро-чувствительные соски. А потом он приподнял голову и взял один сосок в рот, как это делал и раньше, но только теперь движения его рта стали сильнее, настойчивее. Она выгнулась навстречу ему и ощутила прилив густого, вязкого наслаждения, который становился все выше, пока, наконец, не разбился мощным валом оргазма, сотрясая ее тело. Экстаз заливал ее, лишал всякого самообладания, слепил и оглушал, заставлял всхлипывать и стонать. И она запоминала это тоже, сознавая, что это ее последний раз с Робом.
– Господи! – прошептал он. – Теперь я тоже, моя хорошая.
И как это было всегда в такой позе, его мощные движения приподнимали ее над полом, проникали в нее еще глубже, заставляя вскрикивать от остроты ощущений. А он каждое свое движение сопровождал стоном.
А потом они оба замолчали и затихли. Она упала ему на грудь – и они без слов долго обнимали друг друга.
В этот момент Кинг издал нервное повизгивание – и они оба повернулись к нему. Он лежал у себя на коврике и смотрел на них.
– Черт! – со вздохом сказал Роб. – Мы опять позволили псу наблюдать, как мы занимаемся сексом.
Это, конечно, было правдой, но казалось сущим пустяком по сравнению со всем остальным.
– Ты по-прежнему хочешь, чтобы я ушла? – прошептала она.
Роб тяжело вздохнул, и она тут же поняла, какой ответ услышит.
– Дело не в том, чего я хочу, – сказал он. – Дело в том, что мне это необходимо.
И в этом был весь Роб. Типичный упрямый одиночка Роб. И ее это не должно было удивлять… но почему-то все равно удивило.
И больно ранило. И вызвало острую потребность убраться отсюда немедленно.
Если она ему не нужна, то она, черт подери, не собирается сидеть и плакать об этом у него на глазах! Нет, этим она займется позже. Сейчас ей просто надо уйти.
«Не реви. Не смей реветь».
– Я хочу сказать тебе о двух проблемах, – объявила она, взявшись за ручку двери. – Первая вот какая: тебе надо найти твою дочь. Появление мужчины, который так сильно ее любит, может помочь ей забыть о тяжелых моментах в ее жизни. А вторая… – Она замолчала и тряхнула головой, все еще не опомнившись после такого дня и такого вечера. – Не могу поверить, что ты позволяешь мне уйти отсюда.
Он шагнул вперед. Взгляд у него был напряженный и честный.
– Мне очень жаль, – сказал он.
– А сожалениями, – напомнила ему она, – ничего не исправишь.
Глава 20
Линдси уезжала домой. В Чикаго. Дело было не в том, что ей хотелось туда вернуться – она даже в чем-то перестала считать то место домом. Просто она не могла и дальше оставаться в Лосином Ручье, а больше ей некуда было ехать.
– В общем, на той неделе я снова начинаю работать, – сказала она Карле и Элеонор на следующий день в «Ленивом лосе» за «Пушистым пупком» – еще одним коктейлем, который Элеонор пробовала впервые. Они были в баре одни и сидели у конца стойки. – Сегодня утром я позвонила моей начальнице и сказала, что готова снова начать вести колонку. Так что у меня появится что-то хорошее, на чем можно будет сосредоточиться.
– Но ты ведь могла бы заниматься этим и отсюда, так ведь? – спросила Карла с грустным видом.
Линдси знала, что тоже будет по ней скучать.
– Могла бы, – ответила она, – но не могу. Ты знаешь почему.
Она кратко рассказала им о своем разрыве с Робом. Из-за того, что случилось накануне, они теперь знали о его тюремном сроке и о том, почему он такой мрачный и замкнутый, – вернее, был таким до появления Линдси… и теперь, наверное, снова станет. Однако они по-прежнему не знали о том, кто такая Джина – только то, что эта наколка привела сюда Вильгельма Телля. Линдси не стала вдаваться в подробности, решив, что должна оставить Робу хотя бы эту тайну.
– А ты не пойдешь с ним прощаться? – спросила Элеонор, отпивая глоточек коктейля. – Может, спустя какое-то время он передумает?
Но Линдси решительно покачала головой:
– Нет, Роб не передумает. Я почти уверена, что он меня любит, но для Роба… одной любви мало. Он не может простить мне того, что я привела Билли сюда. И после меня он, наверное, уже больше никогда и никому не доверится.
Рядом с ней Карла тяжело вздохнула и задумчиво спросила:
– Значит, ты просто уедешь? Не будешь прощаться… совсем?
– Ну, я считаю, что мы попрощались вчера вечером. – С помощью потрясающего секса. – Но я оставила ему записку и написала, что уезжаю. Просто, чтобы… ну, было чувство завершенности – и чтобы сказать то, чего не сказала вчера. Я бросила письмо ему в почтовый ящик по дороге сюда.
– А ты собираешься купить у него прокат и дом? – спросила Элеонор. – Знаешь, мне нравится Роб, и будет жаль, если он уедет, но при этом я буду очень рада, если ты тогда вернешься.
Линдси трудно было даже думать о таком. Она понимала, что это разумно: если Роб действительно возьмет и уедет, ей следует перекупить всю собственность. Господи… она ведь ехала сюда именно для этого! И она была здесь счастлива. И к своему глубочайшему изумлению, она поняла, что ей даже хотелось бы жить здесь, наслаждаться дружелюбием, спокойствием и тишиной, ощущать ароматы деревьев и горного дождя… Пусть даже это означало бы, что босоножки на шпильках придется вынимать из шкафа только ради вечеров в «Ленивом лосе». И конечно, если бы тетя Милли знала все факты, она предпочла бы, чтобы ее дело перешло к Линдси, а не к кому-то чужому.
Но ей невыносимо было бы знать, что она отняла это у Роба, помнить, что на самом деле все это должно было принадлежать ему. Она могла бы купить прокат, владеть им, управлять им – и все равно ощущать в душе какую-то пустоту. Она всегда будет знать, что все должно было быть совершенно иначе.
Однако она не в состоянии была объяснить все это Элеонор, потому просто покачала головой:
– Я не могу загадывать так далеко. Сейчас я могу думать только о том, как вернусь в город и снова устрою там мою жизнь.
Конечно, и это тоже будет непросто. Ей придется устоять перед отголосками презрения местных средств информации. Ей придется налаживать личную жизнь без Гаррета – и, видимо, опять-таки под зорким оком прессы. Ей заново придется понимать, кто она и чего хочет от жизни. Но все это будет проще, чем оставаться здесь, где Роб будет так близко.
– Я до сих пор не могу поверить, что он с тобой порвал! – сказала Карла, так выразительно тряхнув головой, что Линдси даже встревожилась, не подействовал ли на нее коктейль.
– Я и сама не могу, – тихо призналась она. – Но мне не нужен мужчина, который настолько глуп, что не может понять, какая я чудесная, так ведь?
– Так! – хором отозвались ее подруги.
– Что самое неприятное, – вслух размышляла Линдеи, – это мои опасения, что он прав. Не в том, что бросил меня, а в отношении… отъезда. Я попыталась убедить его в том, что люди не станут судить его по его прошлому, но… может быть, я в этом ошиблась. Я не ошиблась? Вы теперь относитесь к нему по-другому? Вы его боитесь?
Элеонор решительно взмахнула рукой:
– Боюсь Роба? Ха! В отличие от его пса он только рычит, но не кусается. Я с самого начала знала, что в душе он парень хороший. Разница только в том, что теперь я знаю, почему он рычит. И, наверное, я бы не смогла винить его в том, что он сторонится людей.
Линдеи перевела взгляд на Карлу:
– А ты? Только честно! Если бы тебе понадобилось делать ремонт, ты бы обратилась к Робу?
Карла моргнула.
– Ну… да! То есть если бы он только что появился в городе, и я бы узнала, что он сидел, то – нет, наверное. Но теперь, когда я его знаю… конечно, пригласила бы.
– А что ты думаешь про остальных? Про тех, кто его не знает? Про тех, кто не имел с ним никакой связи?
Элеонор и Карла обменялись встревоженными взглядами, от которых у Линдеи сжалось сердце, а потом Элеонор неохотно сказала:
– Местные бывают довольно привередливы насчет того, кому доверять.
Линдеи тяжело вздохнула:
– Это так несправедливо! Я не хочу, чтобы Робу пришлось уехать. Это неправильно!
Только когда Карла накрыла ладонью ее руку, Линдеи поняла, что дала волю эмоциям. Наверное, на нее коктейль тоже подействовал. Или, может, дело было просто в несправедливости происходящего.
– Послушай, – сказала Карла, – я встречалась с Дэйвом – начальником полиции из Сидервилла, которого ты вчера видела. Не знаю, поможет ли это, но я попробую попросить, чтобы он не распространялся насчет подробностей о прошлом Роба. Обычно он делает то, о чем я его прошу.
Линдеи подняла на нее недоуменный взгляд:
– А почему?
– Мы вроде как… друзья по взаимному удовольствию. И я могу пригрозить, что удовольствия не будет. Очень помогает.
Элеонор ахнула.
А Линдеи улыбнулась:
– Спасибо, Карла. – Вздохнув, она добавила: – Пойдемте на ленч к Мэри Бет, а потом я поеду. Не откажусь от куска лимонной меренги на дорожку.
Тут зазвонил телефон, стоявший позади барной стойки. Карла вскочила и прошла к нему, чтобы взять трубку.
– Бар и гриль «Ленивый лось».
Линдеи и Элеонор увидели, как на ее лице отражается изумление.
– Ага… ага. Подождите. – Тут она прикрыла трубку рукой и торопливо зашептала Линдси: – Господи! Это Гаррет! Он тебя разыскал и хочет с тобой говорить.
«Господи! Неужели это правда?..» Надо думать, он тоже читал ее блог.
– Хочешь, я скажу ему, чтобы он пошел подальше? – предложила Карла. – Потому что я буду только рада.
Но нет, Линдси решила, что сама с этим справится. Сейчас она способна справиться со множеством таких дел, которые были бы ей не по плечу еще несколько недель назад.
– Нет, я справлюсь сама, – сказала она. Получив трубку от Карлы, она прижала ее к уху. – Гаррет?
– Линдси! – сказал он, явно пытаясь говорить ласково. – Привет, моя дорогая! Как ты?
– Прекрасно, но только я уже не твоя дорогая, – напомнила ему она.
Было слышно, как он вздохнул.
– Линдси, послушай… Мне надо с тобой поговорить. Я должен тебе сказать… как я сожалею.
Она ушам своим не поверила.
– Ты шутишь?!
– Конечно, нет! – возмутился он. – Я… сделал большую ошибку, когда порвал с тобой, Линдси. И я понимаю, что сказал кое-что весьма неуместное, но…
– Но ты нравился людям больше, когда был частью популярной пары? – догадалась она.
– Нет, дело не в этом. Я по тебе скучаю. Наверное, я просто не знал, что ты так много для меня значишь.
– Ого, да ты умеешь говорить комплименты девушке, сладкоголосый ты дьявол!
– Линдси, пожалуйста, брось сарказм и дай мне шанс. Я хочу с тобой увидеться. Я хочу все уладить.
Когда Линдси только приехала сюда, она, возможно, еще стала бы его слушать. Ведь она приехала в Лосиный Ручей злая и раненая, к тому же была настолько растерянна, ошеломлена и не уверена в себе, что, возможно – да, возможно! – она бы и ухватилась за любой жалкий шанс вернуть свою прежнюю жизнь. Но теперь прежняя жизнь уже не казалась ей такой чудесной. За это время она успела очень многое узнать о жизни, о любви и о том, что ей важно.
И теперь Гаррет ей настолько безразличен, что она даже злиться на него не может. И не испытывает желания отомстить – ей хочется только одного: побыстрее закончить этот разговор.
– Гаррет, – проговорила она очень ласково, – я принимаю твои извинения. Но ты был прав, что порвал со мной. Мы совершенно разные, и нам не следует быть вместе. Прощай.
С этими словами она отключила трубку. Карла и Элеонор взирали на нее с округлившимися от изумления глазами. Наконец Карла не выдержала:
– Почему ты была так мила с этим подонком?
А Линдси улыбнулась, весьма довольная собой:
– Потому что я совершенно к нему равнодушна.
Да, ее сердце принадлежало теперь другому мужчине – пусть даже этот мужчина не собирался этим сердцем воспользоваться. И может быть, оно навсегда останется у него, независимо от ее собственных желаний.
Когда три подруги допили коктейль и встали, собираясь перейти в «Прибрежное кафе», Линдси вдруг вспомнила еще кое-что, о чем следовало спросить:
– Как прошло вчерашнее заседание Книжного клуба? Мне очень жаль, что я на него не попала… мне действительно хотелось пойти.
– Ну, – ответила Карла, – мы решили его перенести, раз тебя не было, подождать, когда ты сможешь прийти. Так что мы просто ели пирог и говорили о том, как с тобой стало интересно, и надеялись, что с тобой и Робом все хорошо.
Линдси захотелось расплакаться – и на этот раз она твердо знала, что алкоголь тут ни при чем.
– Ничего более приятного мне еще никто никогда не говорил.
В глубине души она понимала, что на самом деле ей не хочется уезжать. Но она должна уехать. Как только ленч закончится, ей надо будет загрузить свой огромный чемодан в багажник и убраться из Лосиного Ручья, пока она окончательно не развалилась.
Все утро Роб проспал. Ночь у него прошла погано: он метался, крутился и мучился кошмарами, которых при пробуждении вспомнить не мог. А теперь он просто лежал в постели и думал. Строил планы.
Он расскажет Стэнли Боббинсу всю правду о своем прошлом – поскольку сейчас разговоры все равно уже должны были начаться – и выяснит, захочет ли Стэнли, чтобы он закончил работу. Надо будет заверить Стэнли, что он не оскорбится, если тот откажется подпускать его к своему дому. В конце концов, у него ведь там жена и ребенок, а Роб – бывший уголовник. Он переговорит и со Стивом Фишером: посмотрит, не предпочтет ли он пригласить кого-то другого закончить пристройку.
А еще он напишет Линдси записку в гостиницу «Гризли», сообщит, сколько хочет получить за прокат, дом и участок…
Он решил, что продаст ей все по дешевке. А если она откажется от покупки, он выставит все на продажу вместе с обстановкой и будет надеяться, что появится кто-то, кто полюбит эти места и будет заботиться о доме и прокате… ради Милли.
А потом он посадит Кинга в грузовик и поедет вперед, пока не найдет какое-нибудь новое место.
Черт! Это звучало весьма уныло. Но он и чувствовал себя скверно.
Заставить себя встать с постели оказалось трудно. Трудно было придумать хоть какие-то доводы в пользу того, чтобы приняться за дела. За один день он потерял все, что ему было дорого. Работу. Дом. Наследие Милли. И племянницу Милли тоже. Все еще лежа на сбившихся простынях, он закрыл глаза, чтобы не видеть яркого солнца за окном, и попытался обуздать боль, которая жгла ему грудь. Он был чертовски легкомыслен. Он позволил себе… привязаться. Слишком сильно. Он позволил себе поверить – по-идиотски! – будто может вести нормальную жизнь.
И вот теперь мысль о том, чтобы уехать, начать все сначала, одному (не считая Кинга, конечно), стала весьма… непростой. И он даже не мог по-настоящему сердиться на Линдси за то, как все это получилось. Линдси была энергичная, веселая, разговорчивая… такая уж она была. Но, безусловно, она не та личность, которую может иметь рядом с собой такой человек, как он. Как бы больно ни было с ней расставаться.
Наконец, примерно в два часа дня он заставил себя встать, подобрал с пола брошенные там накануне джинсы, натянул их и побрел на кухню. Там он отыскал какие-то булочки, принесенные Линдси из кафе пару дней назад. Они успели зачерстветь, но это его не слишком волновало. Пару раз откусив от булки, он понял, что аппетита у него нет. Посмотрев вниз, он увидел, что Кинг смотрит на него с беспокойством. Пес понимал: что-то не так, как было прежде.
Роб потрепал ему уши и постарался его успокоить:
– Все в порядке, приятель. Не тревожься, у нас все будет хорошо.
Но было непохоже, что Кинга это успокоило.
Когда зазвонил телефон, он решил не поднимать трубку. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. После вчерашнего это может быть кто угодно… и что им может понадобиться? Он в ближайшее время соберет силы, чтобы поговорить с людьми, но не сейчас. Со щелчком включился автоответчик, а он вдруг ярко представил себе картину: жители окружают его дом с факелами в руках. Он почти готов был рассмеяться. Почти.
– Эй, Роб, это Карла, – услышал он через автоответчик. – Я подумываю менять крышу на «Лосе», но не представляю себе, сколько это может стоить. Сообщи мне, не можешь ли ты составить смету, ладно?
И она повесила трубку. Он застыл на месте, недоуменно глядя на телефонный аппарат.
Он точно знал, что Карле все известно. Иначе и быть не могло. Они с Линдси сдружились, и к тому же она хорошо знакома с полицейским Дэйвом. Может, это специально разыгранная сцена – может, это Линдси попросила ее ему позвонить? Пока он решил игнорировать эту просьбу.
Когда телефон зазвонил снова, он машинально схватил трубку и почти рявкнул в нее:
– Да?
– Господи, Роб! Это Элеонор. Ты меня чуть не оглушил.
Он шумно вздохнул.
– Извини, Элеонор. Неудачное утро.
– Ну, после вчерашнего имеешь право. Я позвонила, чтобы напомнить о брони на уик-энд. Надо будет открыть прокат в пятницу днем, потому что летние гости уже хлынули, и все спрашивают про каноэ. Погоду обещают отличную, так что туристский сезон в Лосином Ручье открыт.
Он растерялся, не понимая, как на это отвечать. Потому что, конечно же, Элеонор тоже должна была про него все узнать.
– Ладно, – буркнул он тупо. – Спасибо, что дала мне знать.
Попрощавшись с Элеонор, он почувствовал, что жизнь теперь не представляется ему такой уж унылой. Казалось, будто вчерашнего дня просто не было. Люди ожидали, что он во время уик-энда будет давать напрокат каноэ. Голос Элеонор звучал совершенно нормально – не как у женщины, которой страшно рядом с ним находиться или которая стала по-другому к нему относиться. И Карла тоже говорила совершенно нормальная.
Но этого надолго не хватит – этой нормальности. Так что ему не стоит поддаваться ложному чувству спокойствия. Хотя ему стало казаться, что, наверное, он может выйти на крыльцо, не опасаясь увидеть там толпу людей, которые готовы с позором его изгнать.
Может быть, ему стоит одеться и дойти до станции проката, немного проветриться. Наверное, это пойдет ему на пользу. Или, может быть, он обретет немного душевного равновесия, поработав в мастерской. Даже если он продаст прокат, будет приятно оставить здесь новую скамью. Милли это понравилось бы: она любила делать все лучше, чем было до ее прихода, – и ему казалось, что именно так следует жить.
Телефон зазвенел снова, пока Роб стоял, решая, чем заняться, так что он взял трубку, хоть и постарался на этот раз не огрызаться.
– Алло?
– Роб, это Дэйв Бейнс из отдела полиции Сидервилла.
Его настроение стремительно упало.
– Да?
– Послушайте, я хотел сообщить вам последние новости. Хотя для оглашения официального решения срок еще не настал, по словам психиатров из Миссулы, Билли недееспособен и не может предстать перед судом, а должен постоянно находиться в психиатрической больнице. Если он когда-нибудь оттуда выйдет, то у нас для него готов длинный список обвинений, по которым ему придется отвечать. Но пока все дело заглохнет. Надеюсь, вы не очень огорчены. Конечно, вам бы хотелось, чтобы этот тип получил по заслугам за все, что он сотворил вчера утром, но хотя бы вам с мисс Брукс в ближайшем будущем не придется участвовать в судебном процессе.
Роб шумно выдохнул, только теперь заметив, что слушал Дэйва, затаив дыхание.
– Нет, нисколько не огорчен. Мне… ни к чему выставлять свое прошлое напоказ в суде, как вы понимаете. Думаю, после вчерашнего о нем и так очень многие услышат.
– Нет, если это от меня зависит.
Роб вздрогнул от неожиданности:
– Да?
– На мой взгляд, это никого не касается. С момента вашего освобождения семь лет назад вы вели себя безупречно. Как я все это вижу, вы – уважаемый местный предприниматель, который старается жить достойно. Если известия о вашем тюремном прошлом начнут распространяться, то не от кого-то из представителей нашего отдела, это я вам обещаю.
Потрясенный, Роб с трудом ответил:
– Э… спасибо. Я это очень ценю. Не могу выразить – насколько.
– Не проблема. И кстати, если Сидервилл для вас не слишком далеко расположен, то у меня за домом есть пруд с рыбой, и я хочу сделать на нем мостки. Я слышал, что вы качественно работаете, так что хотел бы посмотреть смету, если вы не против.
Роб опустился на подлокотник кресла: у него закружилась голова.
– Нет, это не очень далеко. – Ради этого парня он сейчас проехал бы через половину штата! – Если хотите, я могу подъехать как-нибудь вечером на следующей неделе и посмотреть, что к чему.
Дэйв Бейнс объяснил Робу, как найти его дом, и они договорились встретиться в следующий вторник в семь вечера. Роб повесил трубку, находясь в полном недоумении.
