Текст книги "Наполеон. Последняя любовь"

Автор книги: Томас Костейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

4

Родители Бетси завтракали, когда девушка налетела на них как ураган.

– Я его видела! – вскричала она.

Вильям Бэлкум поднял голову от тарелки кеджри [iii]iii
  Рыбное блюдо, местный деликатес.


[Закрыть], которое он с удовольствием ел. Это было обычное блюдо у людей, проживавших на Святой Елене, потому что в местных водах водилось множество рыбы.

На столе не было бекона, колбасок и почек – словом, традиционных блюд истинного англичанина. Сара Тиммс всегда вкусно готовила завтраки. На столе был свежевыпеченный хлеб. Стояло множество вазочек с самыми разными джемами и кофейник, наполнявший комнату великолепным ароматом. Столовая располагалась в восточном крыле дома, там всегда с утра светило солнышко. Комната была красивой, теплой и приветливой.

– Ты хочешь сказать, что видела Наполеона?! – переспросил Бетси отец.

– Да, папа. Он ехал по прибрежной дороге, а я стояла у ворот, и мне удалось его хорошо рассмотреть.

Остальные дети не присутствовали на завтраке, Бетси села на свое постоянное место. Она протянула руку к хлебу. Взяв кусок, она радостно заявила:

– О, мне попалась горбушка! Да еще и с хрустящей корочкой! Давненько мне не удавалось отведать ничего подобного. До горбушки обязательно добирается какой-нибудь мой жадный младший братец!

– Им нравится похрустеть корочкой, – заметила госпожа Бэлкум.

– Но мне горбушки тоже нравятся! И Джейн, и вам, и папе. – Бетси замолчала и энергично вгрызлась в корочку.

– Расскажи нам, что тебе запомнилось в Наполеоне, – попросил отец.

– Он похож… на учителя. Ну, вы меня понимаете… Такой строгий и очень уверенный в себе, конечно, он не позволит, чтобы ему возражали. Но мне он понравился.

– Тогда тебе придется успокоить бедную Сару и всех остальных слуг. Они прислушиваются к твоим словам. Они меня не послушают, хотя у меня такое же впечатление о нем, как и у тебя. Конечно, мне не удалось разглядеть его с близкого расстояния.

Бетси принялась делиться услышанным у караульного.

– Тебе не повезло, а рядовой Нок видел его с очень близкого расстояния.

Вильям Бэлкум закончил есть и нахмурился:

– Кто такой рядовой Нок?

– О, я еще не успела о нем рассказать! Я его увидела утром, он несет караул у наших ворот. Я увидела красное пятно его мундира и отправилась все разузнать, и мы с ним долго беседовали.

– Вот как? Юная леди, разве вам неизвестно, что молодые леди не должны вести длительные разговоры с рядовыми? И вообще вступать с ними в разговор?

– Но, папа, он мне рассказал так много интересного! Понимаешь, он родился в Лондоне и стал членом группы под названием Кинчер Коуз. Мне кажется, что это были не вполне законопослушные люди.

– Кинчер Коуз, – начал вспоминать отец. – Это искаженный воровской термин. Мне кажется, что некоторое время назад… О, это было много столетий назад, английские воры называли своих девиц – Кинчин Мортс, а парней – Кинчин Коуз. Значит, этот интересный караульный и есть Кинчин Коуз?

– Да, – радостно подтвердила Бетси. – А потом у них начались неприятности. Кажется, их обвиняли в том, они воровали фрукты с лотков на улицах и забирали молоко, которое продавцы оставляли на приступках домов, и за ними начали гоняться «бобби».

– Бобби? – переспросила ошарашенная госпожа Бэлкум.

– Дорогая, так называют полицию – «бобби», – «перевел» ей муж. – Так говорят в Лондоне, по-моему, тебе и раньше приходилось слышать подобное выражение.

– Словом, рядовой Нок решил, что ему будет лучше находиться подальше от неприятностей и он решил взять шиллинг [iv]iv
  То take the shilling (англ.) – поступить вольнонаемным.


[Закрыть].

– Это значит, что он записался в армию, – объяснил жене господин Бэлкум. – Итак, Бетси, рядовому удалось вблизи взглянуть на Наполеона. Как же это случилось?

– Он стоял на вахте, на ступенях «Кудахтающей кафедры проповедника»… – Бетси внезапно остановилась с видом самого искреннего раскаяния. – О, прости мама, я не хотела так говорить…

– Что такое «Кудахтающая кафедра проповедника»? – строго переспросила мать.

Бетси по выражению лица матери поняла, что ее ждет неприятный сюрприз. Она заколебалась, не зная, как смягчить наказание.

– Они так… называют… Ну, церковь…

– Бетси Бэлкум! Это – богохульство! Как ты можешь повторять подобные слова?! Вечером ты прочитаешь молитвы дважды и будешь просить Бога, чтобы он простил тебя. Надеюсь, он тебя простит.

– Не волнуйся, дорогая, – начал успокаивать жену глава дома. – Бетси себя ведет не лучшим образом. Ей не следует повторять подобные слова. Но, – тут он не удержался от улыбки, – конечно, в церкви бывает много кудахтанья, когда там собирается женский комитет. Не говоря уже о том, как нам приходится страдать, когда мы слушаем церковный хор.

Приятное лицо миссис Бэлкум разгорелось от возмущения.

– Господин Бэлкум, почему вы всегда становитесь на сторону дочери? Неважно, что она говорит или делает, вы всегда пытаетесь ее защитить!

Заметив, что тарелка мужа опустела, она поднялась и подошла к буфету. Обычно, ей было приятно видеть этот буфет. Он принадлежал ко времени Якова I, массивный, дубовый, крепкий и невысокий, как кавалерист. Пока они добирались сюда из Англии, во время путешествия была разбита вся мебель, кроме этого буфета. Госпожа Бэлкум просто обожала его, но в данный момент ей совсем не хотелось им любоваться.

Вернувшись к столу, она поставила полную тарелку перед мужем.

– Господин Бэлкум, я надеюсь, что вы не станете возражать, если Бетси сразу отправится в свою комнату и останется там до тех пор, пока я позволю ей ее покинуть.

На лице девушки показалось раскаяние.

– Пожалуйста, мама, позвольте мне все рассказать. Я кое-что заметила, когда император… Я хочу сказать, генерал Бонапарт, проезжал мимо. Это так странно.

Госпожа Бэлкум начала колебаться.

– Это что-то такое, о чем мы должны знать?

– Он странно себя вел. Дорога поднималась вверх, а потом поворачивала вниз, и я видела только его голову, но как только он увидел наш дом, он… стал внимательно его разглядывать. Мне кажется, когда он проезжал мимо, он даже повернулся в эту сторону… Почему его так заинтересовал наш дом?

– Возможно, ему известно, что герцог Веллингтон [10]10
  Герцог Веллингтон, Артур Уэсли (1769 – 1852) – английский фельдмаршал. В войне против Наполеона командовал войсками на Пиренейском полуострове и англо-голландской армией при Ватерлоо (1815). Выиграл знаменитую битву при Ватерлоо.
  «Уже было восемь часов вечера, но еще достаточно светло, и тогда Веллингтон, весь день стоявший под непрерывными убийственными атаками французов, перешел в общее наступление. А Груши все не приходил. До последней минуты Наполеон ждал его напрасно.
  Все было кончено. Гвардия, построившись в каре, медленно отступала, отчаянно обороняясь, сквозь тесные ряды неприятеля, Наполеон ехал шагом среди охранявшего его батальона гвардейских гренадер. Отчаянное сопротивление старой гвардии задерживало победителей. «Храбрые французы, сдавайтесь!» – крикнул английский полковник Хелькетт, подъехав к окруженному со всех сторон каре, которым командовал генерал Камбронн, но гвардейцы не ослабили сопротивления, предпочли смерть сдаче. На предложение сдаться Камбронн крикнул англичанам презрительное ругательство. На других участках французские войска, и особенно у Плансенуа, где дрался резерв – корпус Лобо, – оказали сопротивление, но в конечном итоге, подвергаясь атакам свежих сил пруссаков, они рассеялись в разных направлениях, спасаясь бегством, и только на следующий день, и то лишь частично, стали собираться в организованные единицы. Пруссаки преследовали врага всю ночь на далекое расстояние.
  25 тыс. французов и 22 тыс. англичан и их союзников легли на поле битвы убитыми и ранеными. Но поражение французской армии, потеря почти всей артиллерии, приближение к границам Франции сотен тысяч свежих австрийских войск, близкая перспектива появления еще новых сотен тысяч русских – все это делало положение Наполеона совсем безнадежным, и он это сознал сразу, удаляясь от ватерлооского поля, на котором кончилось его кровавое поприще». (Е. Тарле «Наполеон»)


[Закрыть] когда-то останавливался у нас, – заявил господин Бэлкум, накладывая себе джем.

Девушка покачала головой.

– Нет, папа, дело не в этом. Он как бы изучал все вокруг. Как будто это было поле боя.

– Возможно, он все же что-то слышал о герцоге, – продолжала настаивать госпожа Бэлкум. – Все говорили о том, как ему тут понравилось. Он был таким добрым человеком. Я никогда не забуду его добрые глаза.

– Дорогая, он был весьма наблюдательным человеком, – заявил ее муж. – И обратил на тебя внимание. Неудивительно, что окружение называет его «Обожатель». Сейчас идут сплетни о том, что прежняя страсть Наполеона – Грассини, великая итальянская певица. – Ну, тебе о ней известно… так вот, она в Париже, и наш герцог…

– Достаточно, господин Бэлкум, – прервала его жена. – Существуют вещи не для ушей нашей дочери.

Странно, но в этот момент Бетси не обратила внимания на разговор родителей. Она о чем-то задумалась.

– Мама и папа, я кое о чем подумала, когда он проезжал мимо меня. Я решила, было бы здорово, если бы он пожелал также остановиться в этом доме…

Она захохотала низким голосом и никак нельзя было сказать, что это было девичий смех.

– Только представьте себе! Наполеон спит в той же комнате, что и герцог Веллингтон! Вот было бы забавно!

– Да, это было бы весьма странно, – заявил отец, оставляя кресло и поднимаясь из-за стола. – К сожалению, я должен отправляться по делам. Фирма «Бэлкум, Фаулер и Чейз» не может работать пока я там не появлюсь.

Он поцеловал жену и с любовью потрепал Бетси по голове.

– Я уверен, когда здесь появится Наполеон, он будет очарован вами, как это случилось с Железным Герцогом. Мои прекрасные леди, позвольте с вами попрощаться!

Он едва успел покинуть комнату, как мать с дочерью услышали, что по лестнице спускается старшая дочь. Джейн была воплощением чистоты и аккуратности. Волосы были гладко причесаны, а юбки накрахмалены так сильно, что шуршали при каждом шаге.

– Дорогая, ты сегодня рано, – сказала мать, и Джейн заняла свое место за столом.

Она взглянула на хлеб.

– Оказывается, не так уж рано. Кому досталась горбушка?

– Мне, – ответила Бетси. – Можешь себе представить, как было приятно ее съесть!

– Я слышала, как вы тут говорили без умолку… О чем?

– Я утром видела Наполеона, – радостно поделилась с ней Бетси.

Казалось, Джейн это сообщение абсолютно не заинтересовало.

– Вот как? И где?

– На дороге в Лонгвуд.

– Как странно, что он так рано встал.

– Где-то я прочитала, что таким образом он одерживает победы.

Джейн больше не интересовала эта тема.

– Мама, мы сможем сегодня съездить в город? Мне хотелось, чтобы ты посмотрела материал, а то его могут разобрать!

– Дорогая, возможно и съездим. Бетси, я пока не стану тебя наказывать, можешь поехать с нами. Если мы поедем.

– Спасибо, мама. Но мне лучше остаться дома… Вдруг случится что-то интересное…

Послышались звуки громкого лая, и Бетси вылетела на заднее крыльцо.

Мать и старшая сестра услышали, как она отчитывала щенков, госпожа Бэлкум вышла на крыльцо, чтобы узнать, в чем дело. Девушка повернула серьезное личико к матери.

– Мама, как хорошо, что у вас есть Джейн, не так ли? Она такая милая и именно та дочь, которую вы хотели иметь…

Госпожа Бэлкум так же серьезно взглянула на младшую дочь.

– Бетси, дорогая, неужели ты думаешь, что я… больше люблю Джейн, чем тебя?

– Мама, я вас не виню. Мне кажется, что порой я причиняю вам слишком много хлопот.

Мать протянула руки и крепко прижала к себе девушку.

– Бетси! Бетси! Малышка, это – неправда! Я тебя люблю так же сильно, как и Джейн, если даже иногда бываю с тобою излишне строга.

– Я всегда много думаю о разных вещах, и мне кажется, что я обязательно должна рассказать вам об этом. Например, мама, мне кажется, настало время, когда Джейн и я должны все узнать о папе и его семействе.

Госпожа Бэлкум ответила ей довольно резко:

– Бетси, тебе ведь известно, что ты не должна говорить об этом. Ваш отец избегает подобных разговоров.

– Но нам неизвестно, правда ли то, что говорят другие люди?

– Они нам задают различные вопросы. Наверно, они боятся расспрашивать вас или папу, поэтому они обращаются к Джейн и ко мне. Все знакомые нас расспрашивают. Они говорят с нами шепотом и хотят знать, правда ли, что папа…

– Пожалуйста, Бетси, не следует говорить об этом. Твой отец не желает это обсуждать! Не знаю почему, но это так!

– Мама, нам нечего стыдиться, наоборот – только можно гордиться. Когда мы в прошлом году были в школе в Англии, все девочки говорили о нас – о Джейн и обо мне. Они считали, что мы… принцессы в изгнании.

– Что вы с Джейн делаете, когда вам задают подобные вопросы?

– Мы отвечаем, что нам ничего не известно. Мы можем отвечать только так, не правда ли? Мама, но вы все знаете!

– Пожалуйста, Бетси. Твой отец просил, чтобы я никогда не говорила об этом. Возможно, когда вы подрастете, он станет думать по-другому. Но я в этом не уверена. Что-то случилось, и случившееся оставило на нем метку.

– Я бы не стала об этом говорить, но не могу об этом не думать. Если Наполеон захочет приехать сюда, мы встретим его как равные, не так ли?

– Ты всегда имеешь обо всем собственную точку зрения, – заметила мать с натянутой улыбкой. – Будь хорошей девочкой. Беги, займись чем-нибудь полезным.

Глава вторая

1

К пяти часам дня солнце начало клониться к горизонту, и казалось, что оно вот-вот окажется за неровными вершинами западных холмов.

Воздух стал прохладным. Восточный пассат шевелил листву деревьев, и ветви перекручивались, наполняя воздух шорохом, несколько похожим на песни, которые иногда пели местные. Госпожа Бэлкум осталась сидеть у стола, за которым они пили чай. Кашемировая шаль грела ее. Шаль была яркой и очень красивой. Муж сказал, что она досталась ему случайно. Наверное, даже первая жена Наполеона, удивительная и трагичная Жозефина [11]11
  …Первая жена Наполеона, удивительная и трагичная Жозефина. – Гертруда Кирхейзен в своей книге «Женщины вокруг Наполеона» пишет о Мари-Жозеф-Роз:
  «Ничто не рисует нам лучше личности первой супруги Наполеона, как та ее характеристика, которую делает он сам.
  «В моей жизни, – говорит он, – я домогался двух очень различных между собою женщин. Одна была олицетворенное искусство и грация, другая – невинность и простота. И обе они имели свои особые достоинства. В каждый момент своей жизни и в каком бы положении она ни находилась, первая была всегда грациозна и очаровательна. Невозможно было найти в ней что-нибудь неприятное. Все, что только искусство могло изобрести для усиления женского очарования, все применялось ею, но настолько умело, что это было совершенно незаметно. Другая, наоборот, не имела ни малейшего понятия о том, что можно достигнуть чего-либо хотя бы самым невинным из женских ухищрений. Первая была постоянно около истины. Ее первым ответом было всегда отрицание. Вторая не имела никакого понятия о лжи и была чужда всякой изворотливости. Первая никогда ничего не требовала от своего мужа, но зато занимала у всего света. Вторая не стеснялась требовать, если у нее ничего больше не было, что, однако, случалось очень редко. Она никогда не купила бы себе чего-нибудь, если не могла заплатить тотчас же. Впрочем обе они были добры и кротки и очень преданы своему мужу».
  Эта первая жена Наполеона, которую он любил как никакую другую, которая имела на него самое продолжительное влияние, увидела свет под синим небом тропиков, на прелестном и живописнейшем из малых Антильских островов. Ее родиной был городок Труазиле на Мартинике, где ее отец Жозеф-Гаспар-Ташер де ла Пажери занимал должность капитана гавани. Кроме того, ее отец был еще владельцем нескольких кофейных и чайных плантаций.
  Из смеси французского духа с знойным темпераментом тропиков получался в лице Мари-Жозеф-Роз тот прелестный тип креолки, который был настолько же своеобразен, насколько и привлекателен. Обворожительная грация ее гибкого тела, матовый цвет лица, прекрасные, мечтательные темно-синие глаза с длинными темными ресницами, темные с красноватым отливом волосы, непокорными локонами обрамлявшие ее продолговатое лицо, и вкрадчивый, мелодичный голос – все это неотразимо влекло к ней сердца. Не сказал ли о ней сам Наполеон: «Я выигрываю сражения, а Жозефина завоевывает сердца». Не будучи красавицей, эта женщина была полна неотразимой прелести. Нельзя было оторваться от этих подвижных, милых черт лица, которые так ярко выражали как радость, так и горе. В глазах Жозефины было одновременно выражение кротости, преданности, задумчивости, чувственности и страстности. Все в ее существе, казалось, было соединено в одно гармоничное целое, даже ее легкомыслие и кокетство. Во всей ее внешности нельзя было найти ни одного недостатка, кроме разве некрасивых зубов. Но и этот недостаток она умела ловко скрывать. Она умела с закрытым ртом улыбаться так обворожительно, что невольно забывалось, почему она не открывала губ. Но воспитание Жозефины оставляло желать многого; это было обычное воспитание всякой креолки. Ее научили читать и писать, танцевать и немного петь. Больших требований и не предъявлялось к молодой девушке на Мартинике. Позднее ее невежество могло бы очень вредить ей, если бы она с особенной ловкостью не умела направлять разговор на те предметы, которые ей были знакомы, или же молчать, как только ей грозила опасность скомпрометировать себя своим незнанием. И даже когда она молчала, она была очаровательна.
  Из всех личностей наполеоновской эры она меньше всех получила правильную оценку. Она, которая познала весь ужас тюрьмы и ожидания смерти и потом всю полноту счастья на одном из самых блестящих тронов Европы, рядом с человеком, которого прославлял и перед которым трепетал весь мир, – она не только окружена для нас известным ореолом, делающим нас снисходительными к ней, но и, кроме того, она вызывает в нас чувство бесконечной жалости к себе, потому что она должна была ради политики пожертвовать всем: любовью, блеском, могуществом и влиянием. И, несмотря на многие ее слабости и ошибки, образ Жозефины неотразимо влечет нас к себе.
  Впрочем, сама ее судьба подсказывает нам эту снисходительность. Она не была счастлива в своем первом браке с виконтом Александром де Богарне[11]. Прожигатель жизни, тщеславный, расточительный, деспотичный и капризный, настоящий баловень фривольного придворного общества, он всякую другую женщину любил больше, чем свою собственную жену. Он не обращал внимания на Жозефину и кружился в вихре удовольствий, в которых для него, молодого, жизнерадостного офицера, не было недостатка ни в Париже, ни в гарнизонах. При этом он принадлежал к тому типу людей, которые позволяют себе все, что угодно, а по отношению к жене проявляют самую низменную ревность, даже и не любя ее. Очень скоро он стал обвинять Жозефину в неверности и отрицал даже, что он отец ее дочери Гортензии, впоследствии королевы Голландии. И он был не прав, потому что в то время двадцатилетняя Жозефина не имела ни возможности изменить ему, ни охоты сделать это, потому что она любила своего мужа. Впоследствии, конечно, она куда легче относилась к вопросу о верности.
  После такого обвинения со стороны Александра Богарне супруги стали жить отдельно, пока, наконец, их снова не соединила тюрьма. Генерал Богарне был невинно обвинен террористами и как аристократ должен был кончить свою жизнь на эшафоте. Жозефина в эти дни его несчастья выказала истинное благородство характера. Несмотря на все страдания, которые причинял ей Александр, она употребила все усилия, чтобы добиться его освобождения. Но все было напрасно. Сама она весной 1794 г. тоже должна была переступить порог тюрьмы. Оторванная от своих детей, Евгении и Гортензии, она в течение трех месяцев изнывала в самой ужасной из революционных тюрем, в грязном и нездоровом бывшем кармелитском монастыре. И когда 6 Термидора голова ее мужа упала под топором палача, она так искренне оплакивала его смерть, как будто он никогда не причинял ей никакого зла.
  К ней самой судьба была милостивее. Сильная лихорадка, – настоящая или притворная, это подлежит сомнению, – приковала ее к тюремной койке и помешала ей появиться перед революционным трибуналом, который должен был вынести ей смертный приговор. Провидение простерло свою охраняющую руку над этой женщиной, которой было суждено носить корону Франции. Во время ее болезни случилось невозможное: Робеспьера, всемогущего диктатора, который держал в своих руках тысячи человеческих жизней, самого постигла Немезида! Он должен был искупить на гильотине все свои преступления. Его смерть открыла для всех томившихся в тюрьмах двери для новой свободы и новой жизни. Вместе со многими товарищами по несчастью была спасена и Жозефина Богарне.
  Но она спасла только свою жизнь, больше ничего. Ее состояние, ее имения – все было конфисковано». (Г. Кирхейзен «Женщины вокруг Наполеона»)


[Закрыть], или его вторая жена, дочь знаменитого дома Габсбургов [12]12
  …Или его вторая жена, дочь знаменитого дома Габсбургов. – Габсбурги – династия, правившая в Австрии (с 1282 – герцоги, с 1453 – эрцгерцоги, с 1804 – австрийские императоры). Вторая жена Наполеона – Мария-Луиза, дочь императора Австрии Франца I.
  «Второй брак Наполеона был его погибелью. Политика связала его с австрийской эрцгерцогиней, политика разлучила его с ней!» Это сказал уже в 1813 г. князь Шварценберг. Сам Наполеон называл эту эпоху своей жизни «пропастью, замаскированной цветами». И действительно, как только засохли цветы, скрывавшие вначале от его взоров бездну, она засияла перед ним своей страшной глубиной. Но было уже слишком поздно. Он думал этим союзом доставить себе и Франции огромную политическую выгоду и прежде всего обеспечить длительный мир, а также баюкал себя пагубной мыслью, что могуществом он может достигнуть того, в чем ему было отказано по рождению. Его честолюбие было удовлетворено. Этой своей женитьбой он дал миру беспримерное в истории времен и народов зрелище: он, выскочка, сын революции, узурпатор, и он выбирает себе супругу из стариннейшего из царствующих европейских домов! Он, Наполеон Бонапарт, сделался зятем императора Австрии, который незадолго еще до этого носил титул «императора Германии»! Итак, Наполеон окончательно был принят в королевскую среду. Для его династии был заложен краеугольный камень, потому что эта юная эрцгерцогиня представляла верную гарантию в том, что она даст наследников. «Благо Франции требует, чтобы основатель четвертой династии жил до преклонного возраста, окруженный непосредственным потомством, как защита и порука для всех французов и как залог славы Франции!» Так говорил сын разведенной Жозефины, принц Евгений, в государственном совете 16 декабря 1809 г.
  И однако императору французов пришлось дорого заплатить за этот шаг, продиктованный ему честолюбием и политическими соображениями. Внезапно рухнул трон и царство, и только горестное воспоминание о сказочном счастье и о блестящем времени супружеской жизни с царской дочерью осталось в удел изгнанника на неприютной скале среди океана. Там впервые он ясно сознал свою ошибку. Как бы в оправдание самого себя говорил он однажды: «Мне ставят в упрек, что связь с австрийским домом вскружила мне голову, что после женитьбы я стал считать себя настоящим владыкой, словом, что я на минуту вообразил себя Александром, сыном богов!… Но разве это не вполне естественно? Я получил в жены молодую, красивую женщину. Разве же мне нельзя было радоваться этому? Разве я не имел права уделить ей несколько минут моей жизни, не делая себе за это упрека? Неужели же я не мог разрешить себе отдаться на некоторое время своему счастью?» (Г. Кирхейзен «Женщины вокруг Наполеона»)


[Закрыть], не обладали подобной шалью.

Госпожа Бэлкум сидела рядом с мужем и Преподобным Годфруа Юстасом Стоджкином, который приехал к ним на чай и развлекал их беседой. Вильям Бэлкум застонал, когда возвратился из города и обнаружил, что за круглым столом в тени деревьев восседает надоедливый гость. Он терпеть не мог нового викария.

Посетитель был высоким и костлявым человеком, с выдающимся адамовым яблоком и настолько близорукий, что стекла его очков были толщиной с небольшие камешки, которые мальчишки бросают по поверхности воды, чтобы они подпрыгивали несколько раз. Он оставался холостяком и как-то заметил, что ждет, когда подрастут сестры Бэлкум, и тогда он решит на ком жениться.

Когда об этом услышала Бетси, она подумала: «Не знаю, как Джейн, но это точно буду не я!»

Как всегда, больше всех болтал гость, о чем бы он ни говорил, всегда начиналось со слов: «Я против этого», «Я не могу согласиться с подобными доводами», «Не могу этому поверить!», или же «Никогда, никогда!»

Миссис Бэлкум не слушала его разглагольствования и первая обратила внимание на группу конников, которая остановилась на дороге, ведущей к дому.

– Они поворачивают к нам, – взволнованно заметила хозяйка дома. – Извините, господин Стоджкин, я должна отлучиться.

Она поднялась с кресла, уронив на пол клубок шерсти.

– Кто поворачивает? – поинтересовался близорукий священник.

– Мне кажется, что это – Наполеон Бонапарт со свитой, – ответил господин Бэлкум.

Он принял ванну после возвращения из города, и кюре пришлось его подождать. Сейчас на нем были надеты свежая одежда и галстук. Он себя чувствовал готовым к любым неожиданностям.

Челюсть священника «отвисла».

– Я не переношу войну, – заявил он. – Презираю военных лидеров и не желаю заводить знакомство с генералом Бонапартом. Если вы не против, господин Бэлкум, я покину дом по другой дороге и навещу одну женщину. Я не могу проявить вежливость и назвать ее по имени, потому что оно мне неизвестно. Я могу называть ее так, как остальные – Леди в Вуали. – Он помолчал, а потом добавил: – Мне придется проявить твердость в отношении ее!

Госпожа Бэлкум громко вздохнула. Так всегда трудно быть вежливой с человеком, страдающим от предрассудков.

Господин Бэлкум быстро взглянул на юг, где высились скалы и посреди деревьев можно было разглядеть окно. Он довольно часто смотрел в том направлении, потому что разделял интерес жителей острова, обращенный к загадочной леди, которая там жила и которая никогда не выглядывала из окна.

– Вы заявили, что собираетесь быть с ней тверды? А что сделала эта бедная женщина?

Священник поднялся с места.

– Господин Бэлкум, – сказал он, шмыгнув носом, так как постоянно страдал от простуды. – Я не могу примириться с тем, что на остров неожиданно прибывает женщина в вуали, нанимает с помощью адвоката дом, ее никто не может увидеть без вуали, и она не желает, чтобы кто-либо узнал ее имя. И это все происходит на нашем острове!

– Но у адвоката не возникло никаких вопросов в отношении этой леди. Он сказал, что у нее гладкая речь и приятный голос. Ему известно ее имя, но он не собирается его открывать кому бы то ни было. У банка также не возникло никаких сомнений, когда она там побывала. Из Англии к ним прибыли сообщения, которые сняли все их вопросы, чтобы выдавать ей деньги. Я имею в виду, что в сфере финансов к ней нет никаких претензий. Не секрет, что каждый квартал на ее имя переводится определенная сумма.

– Меня это абсолютно не волнует, – продолжал упорствовать священник. – Она не желает меня видеть…

– Господин Стоджкин, она вообще никого не принимает.

– Но я представляю церковь, – настаивал священник. – Она должна меня принять! Вам известно, что она никогда не появляется в церкви? Почему? Так… не должно быть. Возможно, мы сможем чем-либо помочь ей, дать ей утешение, если она в нем нуждается. Господин Бэлкум, это наша обязанность.

– Она никого не принимает, и сама никуда не выходит. Значит, у нее имеются веские причины, чтобы ни с кем не общаться.

– Я к ней заезжал три раза, и каждый раз ее служанка, которая не говорит по-английски и вообще, по моему, ничего не соображает, объясняла мне, что меня не могут принять. Поэтому я считаю, что пришла пора проявить твердость.

– Не будьте с ней чересчур строги, – продолжал его уговаривать господин Бэлкум. – Мне кажется, она – несчастная женщина и в ее жизни произошла трагедия.

– Я не позволю, – снова начал викарий, но не успев договорить до конца, передумал. В этот момент он увидел, что приближающаяся кавалькада находится на полпути к дому и впереди скачет человек в треуголке. Викарий поспешил скрыться из вида.

В это же мгновение фигурка в коричневом с желтым платье пробежала мимо деревьев и, задыхаясь, оказалась возле стола.

– Видите, папа, я была права! – сказала Бетси. – Я знала, что на обратном пути он обязательно заедет к нам. Папа, я действительно видела преподобного Стоджкина, который поспешил скрыться за домом? Как он вам, верно, надоел!

– Должен признаться, Бетси, что он мне страшно действует на нервы.

Девушка склонилась и подняла клубок шерсти.

– Маме не стоит так разбрасываться нитками. Придется пройти по дому, чтобы найти конец этого клубка, а я так тороплюсь…

– Дорогая, куда ты торопишься? Тебе вовсе не обязательно находиться тут.

Бетси спокойно улыбнулась.

– Вы так считаете, папа? Разве вы забыли, что у меня несколько лет была француженка-нянюшка и я могу вполне прилично объясняться на французском? По-моему, в этом доме никто больше, кроме меня, не говорит по-французски. Мне придется выступить в роли переводчицы, и мне следует хорошо выглядеть.

Спальня сестер была общая. Она располагалась в углу дома, и там было два окна, выходившие на юго-восток. Бетси влетела в комнату, чтобы побыстрее переодеться. Джейн в это время стояла у большого зеркала, висевшего на стене. Оно было не из дорогих. Дорогое красивое зеркало тоже разбилось вдребезги во время путешествия по морю. Джейн осталась довольной поездкой в город и сейчас, накинув на плечи вожделенный муслин, всматривалась в собственное отражение.

– Джейн, у нас будут гости! Весьма важные гости! – заявила Бетси, выскальзывая из платья и швыряя его на пол.

– Да, я тебя слушаю, – спокойно ответила сестра, продолжая любоваться отражением в зеркале.

Бетси подбежала к высокому комоду, которому тоже здорово досталось во время переезда, и начала быстро что-то искать. Она сбросила панталоны и начала искать другие. Говорить о фигуре четырнадцатилетней девочки еще было рано – она еще не сформировалась. Но у Бетси Бэлкум вырисовывалась складненькая фигурка. У нее были стройные и очень красивой формы ножки и, конечно, они были пухлыми, как это часто бывает в таком возрасте.

Она торопливо набросила на себя что-то, подошла к окну и выглянула вниз.

– Джейн! – негромко позвала она сестру. – Подойди сюда! Вот он рядом с нашим домом. Наполеон Бонапарт! У него красивая вороная лошадь, и как он чудесно выглядит! Адмирал Кокберн стоит рядом с ним, поодаль – герцоги, принцы и генералы. Я так думаю, Джейн, ты помнишь, как нам в школе рассказывали об историческом моменте?!

Джейн тоже выглянула в окно и очень растерялась.

– О, боже! – шепнула она. – Неужели нам придется спуститься вниз? Бетси, мне страшно! А тебе?

– Нет, а чего нам бояться?

– Но нам придется делать перед ним реверанс? А, может, нужно встать на одно колено?

Казалось, эти соображения совершенно не волнуют Бетси.

– Не знаю.

В комнату ворвалась Сара Тиммс.

– Девочки, вас требуют вниз! Мисс Джейн, я вижу, вы готовы. Мисс Бетси, я должна сама проверить, как вы оделись.

Она пригладила и отряхнула платье Бетси. Потом взяла расческу и начала приглаживать ее роскошные светлые кудри.

– Ну вот! – наконец выдохнула Сара. – Я довольна. Мисс Бетси, вам не следует слишком много болтать.

– Сара, тебе известно, кто такой переводчик? – поинтересовалась Бетси.

– Нет, мне ничего не известно о переводчиках. Бетси захохотала.

– Сара, именно им мне предстоит быть внизу и это значит, что мне придется говорить, не переставая.

2

Адмирал Кокберн смог кое-как представить присутствующих на дурном французском языке. Все столпились вокруг Наполеона, стоявшего в центре. Он спешился и несколько утратил свое надменное достоинство. В седле он выглядел просто великолепно… Бароны, графы и военные чины, составлявшие его свиту, холодно разглядывали госпожу и господина Бэлкум.

– Генерал Бонапарт, это – дочери хозяина дома, – сказал адмирал, когда девушки появились в дверях, – мисс Джейн Бэлкум и мисс Элизабет Бэлкум.

Обе девушки неуверенно сделали реверанс. Граф Бертран, стоявший справа от Бонапарта, шепнул ему на ухо:

– Сир, младшая девушка говорит по-французски. Старшая… о, сир, не правда ли, она прелестна?

Наполеон оглядел Джейн, а потом перевел взгляд на Бетси. Он даже немного наклонился вперед и не сводил с нее взгляда. Потом император шепнул на ухо Бертрану.

– Ma foi [v]v
  Честное слово (франц.)


[Закрыть], маршал, – сказал он, – неужели вы слепы? Старшая очень хорошенькая. Тут вы правы, но посмотрите более внимательно на малышку.

– Мисс Элизабет Бэлкум, – сказал адмирал, – будет выступать в качестве переводчика. Мисс Бетси, можете начинать.

Бетси вполне уверенно спустилась вниз по лестнице, сейчас она испугалась, и у нее алым цветом вспыхнули щеки.

– Милорд, я попытаюсь сделать все возможное, но мой французский не очень хорош. Извините.

Наполеон понял, что сказала девушка, и улыбнулся ей.

– Мадемуазель Бетси, судить об этом позвольте мне. Вы меня не боитесь?

– Нет, Ваше Высочество.

– Где вы научились говорить по-французски?

– У меня была нянюшка-француженка, когда я была маленькой девочкой, я с ней говорила только по-французски, и так продолжалось несколько лет.

– Я уверен, что вам будет приятно узнать получше наш прекрасный язык.

Бетси немного пришла в себя и попыталась дать ему честный ответ.

– Мне нравилось говорить на французском со своей нянюшкой, Ваше Высочество. Но потом в школе…

– Вам нравился французский, когда вы учились в школе?

– У нас были хорошие учителя французского, Ваше Высочество.

Строгое лицо императора не изменилось, он даже нахмурился, а потом начал хохотать.

– Дитя мое, вы очень смелая девочка и говорите то, что думаете. Это очень хорошо, и мне нравится ваш характер. Мадемуазель, я так вел себя всю жизнь. Нам следует заключить сделку – мы всегда будем говорить друг другу то, что думаем. Это станет нашим соглашением, чем-то вроде игры. А сейчас, скажите своим родителям о моей просьбе. Чтобы отремонтировать и привести в порядок это ужасное место – Лонгвуд, на это понадобится много времени. Пройдет наверное, несколько недель… или даже месяцев, – он нетерпеливо пожал плечами. – Что мне делать? Я не смогу больше ночевать в этой кошмарной гостинице.

Адмирал Кокберн с трудом следовал за течением разговора.

– Мне очень жаль, генерал Бонапарт, что вам там было неудобно и очень жарко.

– Это еще не все. А еда! Ma foi! Я просто не могу поверить, что английские повара могут готовить такую отвратительную пищу! – Он обратился к Бетси: – Мадемуазель, я хочу обратиться к вашим родителям. Не позволят ли они мне остаться здесь до тех пор, пока… это отвратительно место на холме будет готово, чтобы там можно было жить. Меня вполне бы устроил летний домик, который находится неподалеку от главного дома. Он выглядит таким приветливым и прохладным.

Бетси передала содержание беседы родителям, и они быстро и негромко переговорили между собой. Затем господин Бэлкум наклонил голову.

– Передай генералу Бонапарту, что мы с радостью уступим ему наш павильон. Он может там жить, сколько захочет.

Лицо Наполеона осветилось улыбкой, когда девушка перевела ему ответ родителей. Он несколько раз кивнул головой.

– Господин и мадам весьма добры. Передайте им, ma petite [vi]vi
  Малышка (франц.)


[Закрыть], что я им очень благодарен. И еще скажите, что я постараюсь доставлять как можно меньше хлопот. Мои слуги станут за мной ухаживать и, конечно, готовить мне еду.

– Когда Его Высочество намерен переехать? – спросила госпожа Бэлкум.

Бетси перевела ему вопрос, и Бонапарт энергично воскликнул:

– Сейчас! Как можно быстрее! На холме ужасные комнаты и такая удушающая жара! Я надеюсь больше никогда там не появляться!

Бетси снова переговорила с родителями, а потом сказала Наполеону:

– Папа сказал, что вы можете считать дом своим. Они просят вас оказать им честь отобедать сегодня с нами.

– Я буду счастлив! – заверил Бэлкумов император. – Как мне отплатить за подобную доброту?

– Ваше Высочество, это будет семейная трапеза и мы с моей сестрой к вам присоединимся. Наших братьев не будет, потому что они сейчас обедают.

– Мадемуазель, сколько у вас братьев?

– Двое. Одному – восемь лет, а второму – четыре года.

– Четыре! – Наполеон неожиданно стал грустным. – Он такого же возраста, как и мой сын, король Рима. Мне будет очень приятно взглянуть на вашего младшего брата.

Император о чем-то задумался, а потом пожал плечами и обратился к Бертрану:

– Сразу же позаботьтесь обо всем и пусть сюда, как можно скорее, перевезут мою походную койку. Если наша милейшая переводчица проводит нас к павильону, мы решим, какие вещи нам потребуются.

Бетси проводила их по саду к холму, где стоял павильон. Наполеон остановился в тени арки, обвитой виноградом, за которой начинался густой сад.

– Как здесь тихо и спокойно, – вздохнул Наполеон. – И очень прохладно. У вас все время дует легкий ветерок?

– Всегда, Ваше Высочество. Пассаты постоянно проходят над нашими землями. Но зимой нам бы хотелось, чтобы они прекратились, потому что становится холодно и зябко. А они дуют постоянно не переставая.

– Мне стоит воздеть руки к небесам, подобно Иисусу, и приказать, чтобы ветры перестали дуть [13]13
  Мне стоит воздеть руки к небесам, подобно Иисусу, и приказать, чтобы ветры перестали дуть. – См. Лука 8:24. «Но Он, встав, запретил ветру и волнению воды; и перестали…».


[Закрыть].

На лице Наполеона появилась улыбка. Казалось, он сам почти верит собственным словам. Потом он перевел взгляд на водопад на заднем плане.

– Как поразительно! Неужели вода никогда не достигает земли?

– Видимо так, Ваше Высочество. Мы очень гордимся водопадом. Мой папа говорит, что таких водопадов нет больше нигде. Даже в Карлтон-Хаус.

Наполеон склонился к девушке и слегка ущипнул ее за ушко.

– Как мне повезло, ma petite, что у вас была французская нянюшка!

В саду стояли кресла, Наполеон уселся в одно из них и жестом показал Бетси, чтобы она тоже села.

– Вы свободны, – сказал он Бертрану. – А теперь, мадемуазель, мы с вами побеседуем.

– Ваше Высочество, я могу задать вам вопрос?

– Конечно.

– Как мне вас называть? Нам сказали, что следует говорить генерал Бонапарт, но… мне кажется неправильным.

Бывший император развернулся на кресле и внимательно посмотрел на девушку. Кресло было очень легким и начало подозрительно скрипеть.

– Ma petite, почему ты считаешь это неправильным?

– Вы были императором, и к вам должны обращаться именно так. Я не смогу к вам обращаться по-другому. Иначе я буду чувствовать, что обидела вас.

– И вы не хотите меня обижать?

– Конечно нет, Ваше Высочество!

Наполеон любил говорить, что страсть никогда не захлестывала его. Но в данном случае все было совсем не так. Обычно кожа лица у него была белой и прохладной, но тут вдруг покраснела: злая алая краска залила белый мрамор лба.

Он поднялся на ноги и начал расхаживать взад и вперед. Обычно, когда он задумывался, то сцеплял руки за спиной. В этот раз он не стал так делать, а размахивал руками в такт шагам. Было ясно, что император сильно взволнован.

«Нет никакого генерала Бонапарта, – думал Наполеон. – Он перестал существовать, когда я покинул Египет. Его место занял Первый Консул, а затем – Император. Если бы он существовал сегодня, то это были бы тень или дух, отправившийся по горячим дорогам к пирамидам. Или он плыл на том судне, которое привезло меня во Францию. Генерала Бонапарта вытеснили успехи Первого Консула и слава Императора».

– О, эти англичане! Холодные и жадные счетоводы, банкиры и строители кораблей! Они всегда могут изобрести, как посильнее меня оскорбить! Они говорят, что никогда не признавали меня в качестве Императора и для них я навсегда останусь генералом Бонапартом. Они желают навеки сохранить картину тощего, умиравшего с голода молодого офицера, появившегося из революционной стихии. Я должен дать твердое обещание – никогда не признавать это имя. Если ко мне станут подобным образом обращаться, я не буду отзываться. Если на это имя доставят письма или записки, я стану возвращать их, не вскрывая, независимо от адресата, от простых чиновников или от Императора Австрии или английского короля. Мне все равно! Эти письма я не стану никогда вскрывать. Они могут поместить меня под стражу или в одиночку. Генерал Бонапарт перестал существовать!

Он заметил, что Бетси поднялась и в нерешительности стоит рядом с креслом, прижимая шляпку к юбке. Девочка выглядела очень расстроенной.

У Наполеона сразу переменилось настроение.

«Она решила, что сказала что-то, что меня сильно разозлило, – подумал император. – А на самом деле, это дитя имело благородство заявить, что все происходит не так, как следует. У нее хватило мужества сказать мне об этом!»

Он подошел к креслу и с силой хлопнулся в него. Треск дерева стал поистине угрожающим.

– Вы говорите, что не хотите меня обижать?

– Да, Ваше Высочество.

– Мне приятно, что вы так думаете. Обычно ко мне обращаются «сир».

Бетси помолчала и ослепительно улыбнулась.

– Си-ир? – переспросила девушка.

Когда Наполеон кивнул, она опять сделала паузу. Казалось, девушка боялась начать, говорить.

– Но… но… Ваше Высочество, вы уверены, что тут не кроется какая-то ошибка? На английском языке мы по-другому употребляем это слово.

– Неужели? И что это значит?

– У нас это значит – отец жеребенка [vii]vii
  Sire – быть производителем (англ.)


[Закрыть].

Наполеону не понравились ее объяснения. Он сурово взглянул на девочку, подозревая, что она его разыгрывает. А потом с трудом выдавил из себя улыбку.

– Это моя вина, – сказал он. – Я сам просил, чтобы вы говорили со мной откровенно. Боже, какой у вас ужасный язык! Мне следует обучить вас уважать и любить французскую речь!

– Боюсь, что я провалилась в качестве переводчика, – заявила девушка.

– Нет, нет! Отчего же? У вас все прекрасно получается. Но вам придется привыкнуть к моей грубости и не обижаться на это. Грубость и резкость – необходимые качества правителя. Даже… для бывшего правителя.

Через несколько минут госпожа Бэлкум, стоявшая у двери кухни, жестом позвала мужа.

– Вы только послушайте.

До них доносились звуки голосов из сада, разбитого у домика гостей. Господин Бэлкум некоторое время слушал, а затем покачал головой.

– Генерал беседует с Бетси, но я не могу разобрать слов.

– Естественно. Они болтают уже более получаса. Иногда мне кажется, что они спорят, а потом начинают хохотать.