Текст книги "Наполеон. Последняя любовь"

Автор книги: Томас Костейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

3

Великие годы жизни Наполеона быстро проходили. Но для отвергнутой Полины Фурес годы тянулись вяло и медленно. Она развелась с Раншу и снова вышла замуж и была в Париже в годы империи, этого потрясающего периода, когда солнце Наполеона ярко сияло в небесах, но видела она его всего лишь раз.

Как-то в Париже состоялся бал-маскарад, и император с неохотой обещал на нем появиться. Ему не нравились подобные мероприятия, и он стоял в одном конце огромного зала с маской на лице, когда сзади раздался знакомый голос.

– Сир?

Император прекрасно запоминал голоса и сразу узнал его владелицу. Он избегал встреч с Полиной, но сейчас обрадовался неожиданной встрече.

– Полина? Это вы?

– Да, сир. Вы на меня не сердитесь?

– Я никогда не мог на вас сердиться. Вы в чем-нибудь нуждаетесь?

Она замолчала.

– Нет, Ваше Величество. Вы были очень щедры, я живу в комфорте.

– Я очень рад.

– Я вас отвлекаю, сир. Но я тоже очень занята. Каждый день я провожу за письменным столом.

Наполеон сразу заволновался.

– Никаких мемуаров! – резко заявил он. – Я не позволю, чтобы вы что-то писали о прошлом.

Полина поспешила его успокоить.

– Нет, сир. Я пишу роман. Я очень берегу ваши письма. Но я даю вам торжественное обещание, что их никогда не увидит чей-то чужой глаз. Перед моей смертью их уничтожат.

Император перевел дыхание, услышав эти заверения. О нем постоянно много писали, но ему не нравилось, когда использовались его письма.

– Кроме того, – продолжила Полина, – я начала рисовать, и мне кажется, что из меня выходит лучший художник, чем писатель. Я только что закончила свой портрет, и мои друзья отмечают, что он совсем неплох. И еще, я пою.

– Я никогда не подозревал, что вы настолько талантливы. Надеюсь, вы во всем добьетесь успеха.

Слова императора приободрили Полину.

– Я стараюсь, сир. Вы больше обо мне никогда не услышите. Сир, – тихо шепнула она после паузы. – Я много раз стояла у ворот по утрам и видела, как молодая императрица выезжает на верховую прогулку. Один раз с ней был ваш сын. О сир, какой милый и красивый мальчик! Я очень рада за вас. Вы очень хотели сына, и она – я имею в виду императрицу – выполнила свою обязанность. Вы были правы, – добавила Полина, вздохнув. – Я была замужем три раза, и у меня нет детей. Наверно, это моя вина, – она помолчала. – Я могу сделать для вас все, что вы потребуете. Я хочу сказать – вы должны знать, что я вам до сих пор предана.

Наполеон решил, что об этом не стоит говорить. Что может сделать обычная вдова, какой бы красивой она ни была и как бы она не нравилась людям, для человека, обладавшего всей полнотой власти и от кого зависел мир в Европе? Но что-то дрогнуло в нем.

– Полина, мне бы хотелось взглянуть на ваше лицо, когда начнут снимать маски.

– Да, сир, я буду неподалеку. Я была счастлива снова вас увидеть, я не собиралась заговаривать с вами, и мне не хотелось, чтобы вы на меня сердились.

Когда пришло время снять маски, он увидел ее лицо. Сердце у него замерло: Ла Беллилот была более прекрасна, чем она ему запомнилась.

Глава третья

1

На следующее утро сильно похолодало. Наполеон не стал сразу одеваться после того, как он проснулся. Он не позвал камердинера, сам надел белые хлопковые панталоны и накинул стеганый халат из канифаса. Снял с головы красный платок, в котором обычно спал; волосы у него сильно поредели и были взлохмачены.

Обычно с утра ему подавали в спальню чай или кофе. После этого он проводил утро в спальне, просматривал книги, которые прибывали к нему в огромном множестве. В то утро он почувствовал прилив сил и решил прогуляться по «парку», как обычно называла это место пресса. Ночью прошел сильный ливень, и земля оставалась влажной. Он осторожно вышел в сад, начинавшийся сразу под окнами спальни, и император увидел, что приближается граф Бертран, держа под рукой почту. Согласно этикету Бертран приблизился к нему и ждал, когда Наполеон позволит ему обратиться к нему.

– Еще почта? – без интереса спросил Наполеон. – Вы нашли там что-то стоящее?

– Нет, Ваше Императорское Величество. Только небольшой пакет из Лондона. Боюсь, что его содержимое вам не очень понравится, но английское правительство не забыло послать вам за него счет. Наверно, если судить по сумме, книги там очень редкие и обложки у них из золота.

Наполеон думал о другом, поэтому так рано вышел в сад и ему была безразлична политика Лондонского Кабинета, который пытался сэкономить каждый пенни. Он не стал даже выражать свое раздражение.

– Дорогой граф, в каком направлении находится Рио-де-Жанейро?

В это утро он был весьма энергичным, чего нельзя было сказать о нем с тех пор, как они высадились на остров и в особенности с тех пор, как они перебрались в Лонгвуд. Маршал даже подумал, что к нему пришли радостные вести. Потом он распрощался с этой мыслью. Все связи с внешним миром Наполеона шли только через руки Бертрана.

Бертран отправился с ним к ровному участку земли с западной части дома и указал через пролом в высоких каменных стенах.

– Вот туда, сир, почти точно на запад. Наполеон поблагодарил его кивком головы и начал смотреть в том направлении. Маршал считал, что император станет задавать ему и другие вопросы, и держался поблизости. Сначала Наполеон молчал. Фигура в белом была очень напряженной. Прошло, наверно, четверть часа, прежде чем Наполеон повернулся к Бертрану.

– Бертран, слишком долго мы ожидаем каких-нибудь известий. Пять месяцев мы сидим, как курицы на яйцах на этой кучке ужасных камней, и иногда мне даже кажется, что моим друзьям все равно, как я тут живу. Никаких вестей, никаких намеков в газетах… Во всяком случае в тех, которые доходят до нас. Да и вина мои любимые нам не шлют.

– Вы правы, сир. Я очень внимательно следил за этим. Сюда доходили различные сорта вин, но ни разу не прибыло то вино, которое мы имеем в виду. Никогда не доставляли вино из Испании или с Балеарских островов.

– Из Испании. Вообще-то оно должно быть из Барселоны, но отправлено из страны через Кадис. Понимаете, Бертран, я не очень хорошо разбираюсь в сортах вин. Для меня вино – это то, что пьют. Я его не беру в рот по глоточку, а потом понимающе киваю головой. Некоторые виды вина мне нравятся, а другие – нет. Как вам известно, я обычно перед тем, как пить, наливаю в бокал немного воды. Для специалистов, для тех, кто отпивает один глоток и может сказать, в каком году вино было разлито по бутылкам, и с какого места был собран виноград, для этих людей моя манера пить вино является смертельным грехом.

Это вино, которое я ожидаю, не отличается вкусом от остальных вин, если даже оно придет из неизвестного уголка Испании или с какого-то острова. Но человек, который его пошлет, считает его лучшим в мире и, если он с помощью вина пошлет мне кое-какую информацию, я соглашусь, что его виноград – лучший.

Пока он говорил, Наполеон заметил бледное лицо в одном из окон небольшого здания, служившего домом для семейства Монтолон. Он взглянул и увидел, графиню Монтолон. Как только она поняла, что он ее заметил, сразу отошла от окна.

– Постоянное любопытство! – возмутился Наполеон. – Бертран, вы понимаете, что я не могу сделать ни шага, чтобы кто-то не начал за мной наблюдать из окна? Если я расхаживаю по комнате, они начинают прислушиваться, припав к вентиляционным отверстиям на чердаке. Кругом – глаза, глаза, глаза!

– Сир, их не в чем особенно винить. Им здесь нечего делать. Они все теснятся в маленьких комнатах, и когда они смотрят, как вы расхаживаете по саду, они позже могут это обсудить друг с другом.

Наполеон был слишком раздражен и никак не мог успокоиться. Он думал про себя. «Она постоянно стоит у окна. Что она ожидает? Что мы снова вернемся к тем фамильярным отношениям, которые у нас сложились во время морского путешествия? Видимо, придется откровенно поговорить с ней».

Он проворчал:

– Кругом караульные и каменные стены! И семафоры, чтобы показывать все мои движения. По-моему этого достаточно, мои люди не должны за мной шпионить! Я думаю, что они без конца перемалывают разную ерунду. Господи, меня нельзя винить в том, что мне все это чертовски надоело!

– Вы правы, сир, но боюсь, что так будет продолжаться, и с этим ничего невозможно сделать.

Пленник возвратился к тем мыслям, которые владели им, когда он смотрел на серое море в направлении Рио.

– Бертран, – тихо сказал император. – Нам следует возвратиться в сад и встать там, где нас никто не услышит. Мне нужно вам кое-что сказать.

Они вернулись в сад и поставили для себя два старых кресла. Сад и место для прогулок были настолько плохо спланированы, что после дождя там долго не высыхали дорожки. Кресла пришлось поставить прямо в лужи, поверхность земли была влажной и мягкой, и металлические ножки глубоко провались в землю. Солнце пыталось пробиться сквозь небольшой просвет в облаках, но не было настоящего тепла, чтобы подсушить землю.

В эту часть сада выходили окна только покоев императора, и некоторое время за ними никто не мог наблюдать. Наполеон начал тихо говорить:

– До того, как я поддался этому безумцу и оптимисту, я имею в виду моего брата Люсьена, который уговорил меня остаться во Франции, я много думал о том, чтобы отправиться на корабле в Америку. Там должны произойти великие события. Если бы я уехал с Жозефом, у меня там могла сложиться новая жизнь. Я принял решение позабыть о войне и тронах и решил стать индустриальным магнатом – миллионером! Клянусь, я бы мог многого добиться в этой сфере. Меня в Париже посещали многие представители этих самых Соединенных Штатов. Среди них были кораблестроители… Люди с длинными подбородками, твердым ртом и холодными серыми глазами. Они говорили одно: настало время создавать новый тип торгового судна. Они повторяли слово «клипер». Новый тип судна должен был быть настолько узким, чтобы оно прорезало волны, и на нем должны были стоять высокие мачты и много парусов. Этими судами не так легко управлять, но они должны перевозить большой груз. Они должны легко обгонять английские суда низкой посадки, отправляться на Восток и возвращаться оттуда в два раза быстрее. У меня не было никаких сомнений, что они произведут революцию в мировой торговле. Мне следовало оставить этих людей во Франции и отдать им под контроль наш флот и торговые суда. Но я был настолько занят тем, что формировал армии, что не стал заниматься проблемами флота и тем самым лишился великого шанса.

Если бы англичане и другие европейские государства оставили меня в покое, когда я убежал с Эльбы, я бы обязательно поддерживал мир. Я хотел сделать из Франции передовую морскую державу и создал бы флот, состоящий из этих фантастических клиперов, о которых говорили американские гости. Я даже решил, что призову некоторых из этих людей к себе на службу. Но Англия, Австрия и Россия решили меня наказать, и мне пришлось собирать армии и сражаться с ними.

Когда я оказался в руках англичан, я всегда помнил о том, что остаюсь императором Франции и являюсь отцом будущего императора. Если они заставят меня отречься, я не должен пытаться и измышлять какие-то способы, как освободиться. Я должен требовать к себе уважения и никогда ничего не предпринимать, чтобы каким-то образом замазать себя грязью в глазах мировой общественности. Никаких побегов в ночной тьме, никаких переодеваний или любых форм подпольной деятельности.

Бертран, всегда, прежде чем принять кардинальное решение, необходимо рассмотреть другие аспекты действий. Я понимал, что англичане не станут играть по правилам, и поэтому я… я оставил для себя открытыми несколько путей отступления. Теперь всем ясно, насколько я был прав – они держат меня под охраной в доме, полном крыс, и вдалеке от цивилизации. Пришло время воспользоваться теми приготовлениями, которые я сделал. Под большим секретом я расскажу вам все. Что касается остальных – я уверен в их верности, но как насчет их рассудительности? Смогут ли они обо всем промолчать? Вот что я хотел вам сказать. Я ожидаю писем от аббата Форса. Не хмурьтесь и не качайте головой. Он – самый хороший агент, который у меня был. Если кто-то может избавить меня от этого ада, то это он.

У него забавный почерк – мелкий и плотный, с трудом разбираешь. Если я получу от него письмо, написанное этим странным почерком, у меня вновь возникнут надежды, которые уже давно почили мертвым сном. Он, и только он, этот неряшливый священник, о котором вы так дурно думаете, способен выполнить планы моего освобождения.

Он поднялся с кресла, и они медленно отправились назад к скоплению низких крыш и стен с подтеками, на которых не держалась краска. К тому месту, что носило название Лонгвуд. Бертран обратил внимание на то, как блестели глаза императора, и его походка стала более упругой.

– Крошка правды нечаянно оказалась у меня в руках, – шепнул Бертрану Наполеон. – Бертран, мне кажется, что вскоре к нам прибудет долгожданное вино.

2

В Джеймстауне стояла жуткая жара. Клерки покинули свои офисы, лавочники позакрывали лавчонки, все столпились у залива в тщетной надежде получить глоток свежего воздуха, веющего с моря. Ночь не приносила облегчения, и люди расстилали покрывала на жесткой земле в садах и палисадниках. Таверны были переполнены, потому что люди пили теплое пиво, надеясь, что оно немного приглушит жажду. Все говорили, что худшей погоды давно не было на острове.

– Это наказание за то, что тут находится несчастный корсиканский мясник. А нам приходится делить это наказание вместе с ним.

– Почему Бог наслал на нас такую жару и не подождал пока Бони окажется в аду?

Вильям Бэлкум взял с собой в город Менти Тиммса, чтобы тот раскачивал опахало в главной комнате офиса. Он молча сидел без сил в комнате и видел, что рубашка Менти не доходит ему до пояса. В это время к нему пожаловал граф Бертран.

Бертран начал немного говорить по-английски, а Бэлкум расширил запас французских слов, но они с трудом могли вести разговор, временами застревая, когда никто из них не мог объяснить, что же он хочет выразить.

– Садитесь, граф, – пригласил Вильям Белкум, приказав поставить стул прямо под опахалом.

Его поразило, как достойно держался начальник свиты Наполеона. Всем на острове была известна история о том, что Фанни Диллон (девичье имя графини) сказала Наполеону, когда тот предложил, чтобы она вышла замуж за Бертрана:

– Почему бы мне не выйти замуж за обезьянку Папы?

Бэлкум решил, что она не видела своего будущего супруга до того, как сделала это заявление. У Бертрана было чисто выбритое лицо. Его можно было назвать привлекательным, и он был весьма серьезен. Все говорили, что его союз с женой оказался вполне счастливым.

– Два дня назад прибыло судно «Певерил», – сказал Бэлкум. – Мы получили почти все, что было заказано для вас. Народ оттуда, – он указал на правительственный замок, – все еще досматривает грузы. Они штырями протыкают каждую голову сахара и просеивают всю муку. Вся заказанная материя просматривается под микроскопом. Интересно, что они хотят там найти?

– Видимо, письма, – холодно ответил Бертран.

– До сих пор они мне сказали только о вине, посланном из Кадиса, которое было отправлено самому генералу.

– Да, – так же холодно сказал Бертран, – он спрашивал об этом вине. Это его любимое вино, и какой-то знакомый из Барселоны обещал ему время от времени посылать его.

– Вино походит на портвейн? – мгновенно заинтересовался Бэлкум.

Бертран покачал головой.

– Нет, мосье. Мне кажется, что это красное сухое вино. Я даже не помню, чтобы я сам его пробовал, – он помолчал, – надеюсь, что в грузе будут фиги и финики, их желает получить мадам Монтолон. Она себя ведет так, будто подозревает меня в том, что я их себе присвоил.

– Они там есть. Один усердный молодой человек из замка просмотрел их все до единого. Там оказалось множество червей, но никаких писем.

– Вот как! Мадам весьма брезглива, и мне придется предупредить ее быть осторожнее.

На следующее утро Бертран принес в Лонгвуд корзину, из которой торчали горлышки бутылок. Пленник видел, как он подходил к Лонгвуду, и стоял у портика, поджидая его.

– Ха, наконец, все прибыло!

Бертран поклонился.

– Да, сир. За нами следят и поэтому вам лучше не обращать особого внимания на эту корзину. Я передам ее прислуге.

Они долгое время оставались снаружи и о чем-то разговаривали, и это могли видеть офицеры, наблюдавшие за ними. Наконец они вошли внутрь. Корзина стояла на столе в столовой.

– Заприте двери, – приказал спешно Наполеон, – и попросите, чтобы Гурго подежурил у стеклянной двери с заряженным пистолетом.

– Сир, ему это не понравится. Он решит, что ему необходимо находиться внутри вместе с нами.

– Господи, Бертран, сейчас не время пререкаться.

Бертран размышлял о том, почему была выбрана столовая. Наполеон терпеть не мог эту комнату и старался бывать там только во время обеда. Он быстро проглатывал острую закуску, ел суп и рыбу и что-то еще, а потом также быстро приканчивал десерт, чтобы, не мешкая, покинуть неприятное ему помещение. Когда планировали апартаменты (слишком торжественное слово для этих жалких и темных комнатушек), то не учли, что в столовой должно быть светло и там необходимо сделать вентиляцию. Единственный свет проникал туда через стеклянную дверь из библиотеки, поэтому в столовой приходилось постоянно жечь свечи, а вокруг пахло пищей и всем, что готовилось на кухне.

Кроме того, там стояла жуткая мебель. Стены покрасили в ярко-синий цвет. Потертый ковер красного цвета был слишком истрепан (он был куплен в городе на барахолке). Овальный стол окружали старые стулья, которые качались под весом любого, кто на них садился. В комнате также был сервант, и буфет. Буфеты, как правило, являются весьма уродливыми сооружениями, и этот буфет красного дерева не был счастливым исключением. Когда в комнате читали молитвы, то стол отставляли в сторону и на буфете зажигали свечи. Они догорали до конца, и часто огарки оставались на буфете весь день, даже когда Киприан открывал дверь, чтобы объявить:

– Ваше Величество, обед подан!

Как все это отличалось от роскошных залов и великолепных столов, за которыми привык ужинать император! С чудесно исполненных алебастровых ангелов свисали сверкающие канделябры. Потолки были разрисованы святыми, и тысячи горящих свечей сияли как звезды. Стены разрисованы фресками и украшены панелями из ценных сортов дерева. Фрески исполняли знаменитые художники. Стол казался бесконечным, и на нем сверкало и переливалось серебро, золото и хрусталь. Красивые яркие мундиры мужчин и роскошные туалеты женщин, драгоценности, пудреные волосы и веселые звуки скрипок и виолончелей подчеркивали торжественную обстановку.

Эта неприятно пахнущая и темная комната походила на карикатуру, действовавшую на нервы и мешавшую наслаждаться едой и вести легкий разговор. В первый раз, когда Наполеон занял свое место во главе стола, он оглянулся и сказал:

– Здесь, в столь вульгарной обстановке, мы станем ужинать и обедать.

Но этим утром он быстро говорил и живо сел на свое обычное место.

– Внимательно проверьте бутылки, Бертран. На одной из этикеток должно быть сальное пятно.

Маршал сразу нашел эту бутылку и аккуратно вытащил пробку. Потом по указанию императора он начал разрезать пробку острым ножом и почти сразу что-то почувствовал.

– Сир, вот письма! – радостно воскликнул Бертран.

Внутрь пробки были засунуты несколько листов тончайшей бумаги. Наполеон расправил их на столе и быстро пробежал взглядом.

– Это – важное послание, оно от аббата, как я и надеялся, – шепнул он.

– Значит, письмо из Америки?

– Да, мой брат, король Испании, уже начал действовать. Он купил отрезок земли на имя графа де Сюрвелье вдоль реки Делавэр, недалеко от места под названием Бордентаун. Там он собирается построить большой дом, чтобы хватило и нам места, если нам удастся удрать отсюда.

Под основными комнатами он собирается построить подземные помещения, связанные подземными переходами, которые выведут к берегу реки и к искусственному озеру в парке. Это мудрая предосторожность против нападения. Кроме того, с помощью подземных переходов, если возникнет необходимость, можно будет покинуть дом.

– Сир, кажется, это неплохое начало.

Наполеон прочитал последние страницы письма.

– Здесь описан план нашего побега с острова. Явно, его составил мой дорогой братец [46]46
  …Его составил мой дорогой братец… – Имеется в виду Жозеф Бонапарт.


[Закрыть], и в нем ни тени практичности. У дорогого Жозефа полностью отсутствуют воображение и изобретательность, хотя он уверен в обратном. Аббат прислал этот план только потому, что брат на этом настаивал. Это легко можно прочитать между строк.

Наполеон некоторое время помолчал и нахмурил лоб, размышляя о чем-то. Затем он взял письмо и начал рвать его на мелкие кусочки.

– Я запомнил письмо от слова до слова, поэтому будет лучше, если я сам уничтожу оригинал. Вы должны меня простить, дорогой Бертран, если я как-то задел ваше чувство преданности. Я в вас верю, как в никого иного. Позже я вам расскажу, что еще было написано в письме. Но, – он понизил голос до шепота, – мне кажется, что среди моих людей имеется парочка шпионов. Любой намек на то, что мы получаем письма, полностью разрушит все наши будущие планы. Я уверен, что вы со мной согласны.

– Безусловно, сир.

Пленник положил себе в карман обрывки письма и кусочки пробки.

– Прикажите принести два бокала, и мы попробуем это вино. Мы должны будем с вами посидеть за этой бутылочкой, как парочка скудоумных англичан, которые, как нам известно, могут пить портвейн в любое время суток. Прикажите у меня в спальне разжечь огонь. – Он похлопал себя по карману с отрывками письма. – Когда я приду к себе, то все сожгу.

Бертран вернулся. Наполеон неспешно расхаживал по комнате. Он настолько погрузился в мысли, что не сразу заметил Бертрана. Наконец он остановился и снова сел, жестом показав маршалу, чтобы тот сел рядом.

– Я должен вам еще кое-что рассказать. Аббат мне написал, что занимался вопросом А и В. Пока мы будем разговаривать, мы с вами выпьем. Налейте мне и себе по бокальчику. Фу, я не в восторге от вкуса доброго аббата. Но нам все равно придется пить это вино, потому что в будущем мы его будем получать в больших количествах. Теперь я вам должен объяснить проблемы А и В. Бертран, вам известно, что пока я занимал императорский трон, мне приходилось прибегать к услугам двойников?

– Сир, об этом кое-кто болтал.

– Всего их было четверо. Я их использовал для того, чтобы они совершали прогулки в императорской карете, когда мне не хотелось, чтобы кто-либо знал о том, что я на самом деле делаю. Один из четверых даже иногда принимал парады. Этот двойник был умным малым и очень мне предан. Мы были похожи друг на друга, как близнецы-братья. Он был французом, и я всегда при виде его вспоминал о Железной Маске [47]47
  Железная Маска. – Лишь горстка людей, среди которых был и Людовик XIV, знала, кого скрывала маска.
  История умалчивает о правителе, имевшем больше власти, чем так называемый Король-Солнце (Людовик XIV). После смерти своего отца в мае 1643 г. Людовик стал королем в четыре года восемь месяцев. Как регент при своем сыне Анна Австрийская отдала бразды правления в руки кардинала Мазарини. Но в 1661 г., после смерти кардинала, молодой король заявил своим изумленным министрам, что он намеревается принять на себя единоличную ответственность за управление Францией. Людовик, имея такую власть, какая была у него, мог легко арестовать и посадить в тюрьму любого, по своему выбору.
  Король и те, кто участвовал в заговоре, унесли тайну личности загадочного заключенного с собой в могилу, они оставили неразрешенной загадку, которая занимала воображение многих поколений. Заключенного отождествляли с абсолютно разными людьми: и с английским аристократом, бежавшим из своей страны после провала заговора против короля Вильгельма III, и с драматургом Мольером, которого наказали за его непочтительные пьесы, и с незаконнорожденным сводным братом Людовика XI. плодом любовной связи Анны Австрийской с кардиналом Мазарини. Однако наиболее правдоподобное объяснение состоит в том, что «маска» – это один итальянский придворный, впавший в немилость. Целых тридцать четыре года неизвестный пленник содержался в наиболее охраняемых сооружениях, 19 ноября 1703 г. заключенный без имени умер, в ту же ночь все, что могло напомнить о его существовании, было уничтожено. Имя усопшего согласно церковноприходской книге было М. де Маршиель, возраст – 45 лет.
  Самая невероятная версия (но и вполне возможная), что человеком в маске был брат-близнец Короля-Солнца.


[Закрыть]. Его звали Роберо. Когда его в первый раз привели ко мне в кабинет, я сразу решил, что его можно прекрасно использовать.

У нас часто были визитеры – дипломаты из других стран и высокопоставленные гости, мы их не хотели обижать отказом, если они изъявляли желание повидать меня за работой. Их отводили в помещение, откуда под особым углом можно было видеть подобие моего кабинета. Они видели, как Роберо корпел над письмами и документами, сидя за столом, который был копией моего стола. Он о чем-то думал, иногда расхаживал по комнате, сложив за спиной руки. Он был хорошим актером, и люди уходили в полной уверенности, что видели меня.

– Двое из двойников умерли, – продолжал Наполеон. – И еще один исчез, но нам здорово повезло, потому что четвертый – это наш Роберо. Аббат с ним связался и уговорил его занять мое место на острове, если мы сможем провернуть переезд.

Бертран не смог скрыть удивления.

– Вы хотите сказать, сир, что этот человек останется здесь, возможно, на всю жизнь, чтобы помочь вам убежать с острова?

– Я вам уже говорил, что он мне очень предан. Но его судьба не будет такой суровой, как вы себе ее представляете. Если я смогу выбраться с этого острова, об этом вскоре станет известно всему миру. Я уверен, что главы союзных правительств, в чьих руках окажется судьба Роберо, не посмеют его наказать слишком сурово, чтобы не покрыть себя позором в глазах всего мира. Вот так обстоят дела, – продолжил Наполеон. – Теперь еще одна проблема. Вы, наверно, помните Анри Ратафи из Парижа?

– Это тот человек, что готовил оперных исполнителей и драматических актеров?

– Это был великий учитель. Моя пухленькая мадемуазель Жорж тоже обучалась у него. Его таланты были обширны: он также изготавливал бороды и парики.

Аббат с ним связан, и сейчас он тайно готовит все, чтобы никто меня не мог узнать. У Роберо шикарные густые темные волосы, он отпустит их подлиннее. Кроме того, он сейчас отращивает бороду.

– Так что я должен разрешить самую сложную проблему, – сказал Наполеон, – как нам отсюда выбраться.

Бертран вздохнул и покачал головой.

– Боюсь, что вы себе не представляете того, насколько строго вас охраняют.

– Конечно, нет. Сам вид караульных мне противен, не хватает еще думать обо всех их хитростях! Вам известно, что я отказался обсуждать все меры моей охраны? Но сейчас мне, видимо, лучше знать эти подробности.

– Первое, сир, военные корабли патрулируют остров. Даже самому маленькому судну не позволено приближаться сюда. Как говорит адмирал Кокберн, если даже пьяная женщина в тазике окажется в открытом море, ей все равно не позволят подойти к острову. Членов экипажа военных кораблей не выпускают в увольнительную на остров. Купцы из Англии, которые привозят на остров грузы, могут приближаться к острову, но им также не позволено сходить на берег. Грузы забирают с кораблей при помощи лодок. Ни при каких обстоятельствах никому не позволено плыть на торговых суднах, исключение сделано для тех, кто возвращается в Лондон по приказанию губернатора.

– Мне очень грустно все это слышать, – заявил Наполеон с кривой усмешкой. – Выходит, я мешаю нормальному течению жизни на этом острове.

– На острове размещена охрана во всех местах, где могли бы высадиться даже небольшие лодки. Они следят за устьем ручьев, которые пробиваются сквозь скалы, вокруг поставлены сети, чтобы ловить бутылки, которые могут быть опущены в воду с острова.

– Но не думают же они, что я забьюсь в бутылку, наподобие джина?

– Они ищут письма, сир. День и ночь находятся караульные на причалах Джеймстауна. Вам что-либо известно о сигнальной системе, разработанной на острове?

– Я знаю, что семафор в сигнальной башне постоянно фиксирует мои передвижения.

– Это всего лишь часть схемы. Сигналы из основного пункта повторяются в шести других пунктах, и все дублируется. С каждой точки острова можно видеть эти сигналы.

– Такой сигнал будет поднят, если я исчезну?

– Синий флаг и прозвучат три орудийных залпа. Сир, если это случится, все войска на острове, а их примерно полторы тысячи, сразу будут подняты по тревоге, чтобы проверить каждый фут поверхности. Они станут искать вас до тех пор, пока не обнаружат.

Наполеон долго молчал, осмысливая все, что ему стало известно.

– Бертран, вы считаете, что в данной ситуации невозможно что-либо предпринять?

– Возможно, среди всех схем, которые мы с вами обсуждали, найдется только одна, в которой можно отыскать практическое зерно.

Наполеон фыркнул.

– Все варианты – просто чушь! Господи, вы предлагали засунуть меня в вонючую бочку, в которых сюда поступает рыба, а потом закатить эту бочку на рыбацкое суденышко. Неужели вы не понимаете, что охрана порта осматривает бочки до того, как их берут на судно? Еще одна идиотская идея состоит в том, чтобы мне переодеться в хромого старика и хромать, подпираясь костылем, всю дорогу до причала.

– Эту идею выдвинул Гурго, он настаивает, что это идеальный выход из положения.

– Была еще идея насчет подводной лодки, – задумчиво подсказал Бертран, – и я продолжаю ее обдумывать.

– Дорогой Бертран, подводная лодка пока что в чертежах своего изобретателя. Когда-нибудь подводные суда будут бороздить моря и океаны под водой, но прежде пройдут бесконечные эксперименты, пока они не станут хотя бы частично безопасными. Если даже удастся построить одну из таких судов сейчас, вы себе представляете, как все будет происходить? Мне придется спускаться до поверхности воды по ужасно крутой скале самой темной ночью. Смогу ли я нормально добраться до низа? Если даже это мне удастся, я должен буду спуститься под воду в экспериментальном судне? Оно должно будет идти сотни миль под водой, пока мы не удалимся от острова. Нормальный человек станет так рисковать?

– Нет, сир. Боюсь, что это была не самая подходящая идея.

Они помолчали. Наполеон глубоко задумался.

– Мы должны найти какой-либо выход, – заявил он наконец. – Если мы этого не сделаем, они станут меня держать тут до смерти. Бертран, для каждого сражения, которое я проводил, были характерны свои проблемы, но я обязательно находил им разрешение. Неужели сейчас, когда передо мной стоит величайшее испытание, я спасую?

Он поднял лицо вверх, и Бертран мгновенно узнал особое выражение лица, которое было знакомо всем командирам и солдатам Франции – это было лицо, готовое к битве. Наполеон тихо промолвил:

– Господи, обязательно должен быть выход. Я не могу всю жизнь оставаться под охраной из-за того, что ничего не в состоянии придумать. Всегда существует какой-то способ удрать, и я его должен найти.

Бертран собирался возвратиться домой после того, как он передал вино Наполеону. Но ему пришлось там задержаться и заняться планированием «домашних дел». В течение шести часов из спальни Наполеона, куда удалился император, он слышал звуки шагов. Темп и скорость шагов не менялись. Только один раз наступила пауза. Интересно, он в это время просматривал какой-то документ? Время от времени маршал грустно качал головой и повторял себе снова и снова:

– Это невозможно. Он не сможет найти выход из этой ловушки.

Великий человек опоздал в гостиную перед ужином. Его одежда, казалось, была в беспорядке, он не причесался. В гостиной собралась вся его свита – мужчины в мундирах и при орденах, женщины в лучших нарядах. Мадам Бертран выглядела весьма достойно в черном шелке. Она держалась подальше от мадам Монтолон в ярко-красном наряде, подчеркивавшем ее изящество и живость характера. Дамы терпеть не могли друг друга и разговаривали только в случае крайней необходимости.

За ужином Наполеон не принимал участия в разговорах. Он низко опустил голову и почти ничего не ел. Выпил бокал присланного вина и одобрительно – явно на публику – покачал головой. Перемены блюд подавали с обычной скоростью, Ла Касе очень переживал, потому что он любил поесть и ему приходилось все быстро глотать. Гурго хмурился – он был обижен тем, что днем его заставили караулить за стеклянной дверью библиотеки. Ему очень понравилась закуска из моллюсков под острым соусом. Когда это блюдо быстро убрали со стола, его настроение еще больше испортилось.