Текст книги "Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

11. Девушка года

Челки гривы пышные пчелиные ульи битловские шапочки масляные личики накладные ресницы декольные глаза пушистые свитера французские торчащие лифчики болтающаяся кожа синие джинсы брюки в обтяжку джинсы в обтяжку сладкие попочки эклерные ножки эльфийские сапожки балерины «найтовские» шлепанцы – сотни, сотни их, этих пылающих бутончиков, подпрыгивающих и визжащих, носящихся по всему внутреннему пространство Академии музыкального театра под колоссальным плесневелым куполом с херувимами наверху… ну разве они не волшебны?

– Разве они не волшебны? – говорит Малышка Джейн, а затем кричит: – Изабель! Изабель! Ты же хочешь сидеть за кулисами – вместе со «Стоунз»?

Представление еще даже не началось, «Роллинг Стоунз» пока что нет на сцене, а все помещение заполнено колоссальной запущенно-плесневелой мутностью – и этими пылающими бутончиками.

Девушки носятся туда-сюда по проходу, своими декольными глазами, черными и массивными, из-под нависающих накладных ресниц типа «тигр лизнул меня языком», а также из-под черных аппликаций, обвисающих как рождественская елка на витрине, продолжают поглядывать на… на нее… на Малышку Джейн… тоже стоящую в проходе. Да что же это за дьявольщина? Она невероятно роскошна самым что ни на есть возмутительным образом. Волосы поднимаются у нее над головой подобно массивной волосяной короне, подобно массивной желто-коричневой гриве, оба глаза раскрываются – хлоп! – точно два зонтика, а сзади все эти волосы стекают вниз на пальто, скроенное из шкуры… зебры! Ах, эти черно-белые полоски! Вот проклятье! Вот она стоит здесь со своими подружками и выглядит совсем как пчелиная матка для всех этих пылающих бутончиков, что носятся повсюду. Малышка Джейн резко разворачивается, чтобы что-то крикнуть одной из своих подруг, и эта невероятная грива волнуется у нее на плечах, поверх пальто из зебры.

– Изабель! – кричит Малышка Джейн. – Привет, Изабель! Я только что видела «Стоунз»! На вид они просто божественны!

А она сама, эта девушка в проходе, Малышка Джейн, на вид просто сказочна. Она прекрасно понимает, что значат «Роллинг Стоунз». А обозреватель любой нью-йоркской газеты может сказать, кто она такая… знаменитость новой эпохи в Нью-Йорке под названием «Вог Хип»… Малышка Джейн Хольцер, повсюду – Джейн Хольцер в «Вог», Джейн Хольцер в «Лайф», Джейн Хольцер в подпольных фильмах Энди Уорхола, Джейн Хольцер на рок-н-ролле, Джейн Хольцер являет собой… черт, да разве можно выразить это в словах? По крайней мере, Джейн Хольцер – Девушка Этого Года, Новая Знаменитость, никак не вписывающаяся в старые представления о секс-бомбах, примадоннах, романтически-трагических актрисах. Это девушка, которая знает… «Стоунз», жизненную энергию Ист-Энда…

– Изабель! – кричит Джейн Хольцер своим высоким, взволнованным голоском, который ни с кем не спутаешь. – Привет, Изабель! Привет!

В дальнем конце прохода только что появилась Изабель, Изабель Эберштадт, роскошная светская девица, дочь Огдена Нэша. Джейн она, похоже, не слышит. Однако Изабель быстро пробирается вперед по проходу. Рядом с Джейн стоит какой-то малый в шоколадного цвета шляпе «борсалино», а еще дальше стоит Энди Уорхол; знаменитый художник поп-арта.

– Изабель! – восклицает Джейн.

– Что? – спрашивает та.

– Привет, Изабель!

– Привет, Джейн, – откликается Изабель.

– Не хочешь пройти за кулисы? – осведомляется Джейн, которой приходится говорить поверх голов.

– За кулисы? – переспрашивает Изабель.

– Вместе со «Стоунз»! – поясняет Джейн. – Я была за кулисами вместе со «Стоунз». На вид они просто божественны! Знаешь, что мне сказал Мик? Он сказал: «Ну давай же, красотка, расцелуй нас как следует!»

Однако Изабель уже отвернулась и с кем-то беседует.

– Изабель! – восклицает Джейн.

Повсюду маленькие бутончики с визгом носятся по сумрачному рококо зала Академии театрального искусства, пытаясь плюхнуться на хорошие места или просто усесться в проходе у сцены. А где-то в задней части помещения Голос Пятнадцатилетней Америки поднимается в постподростковом контральто, ни к селу ни к городу крича в плесневелую пустоту:

– Да-a! Ты, подхалимка проклятая!

Ну и что с того? Джейн смеется. Затем она подается вперед и говорит тому малому в шляпе «борсалино»:

– Погоди, пока не увидишь «Стоунз»! Они такие сексуальные! Они – чистый секс. Они божественны! Ну, «Битлы»… в общем, сам знаешь. Пол Маккартни… сладенький Пол Маккартни. Ты понимаешь, о чем я говорю. Пол Маккарти – он такой сладкий. А «Стоунз», я хочу сказать, они горькие… – Это слово словно бы выпрыгивает из ее легких подобно некой разновидности чудесных лавандово-желтых пузырей Чарлза Кингсли. – Они все из рабочего класса, понимаешь? Из Ист-Энда. Мик Джаггер… ну, это все Мик. Знаешь, что говорят о его губах? Говорят, что его губы дьявольские. Это было в одном из журналов.

Джейн смеется.

– Когда Мик заходит в «Ад Либ» в Лондоне… я хочу сказать, в Нью-Йорке нет ничего похожего на «Ад Либ». Ты можешь зайти туда, и там будут все-все-все. Все они молоды, и они берут верх. Это же настоящая революция! Я хочу сказать, это восхитительно, что все они из низших классов, такие ист-эндские. Из высших классов уже не выходит никого восхитительного, если не считать Николь и Алека Лондондерри. Алек – британский маркиз, маркиз Лондондерри, и все о’кей. Николь приходится показаться на той деревенской ярмарке или еще где-то – и все о’кей, она там появляется, но это вовсе не значит… ты понимаешь, что я имею в виду? Алек такой… тебе непременно следует увидеть, как он ходит. Лично я просто могу смотреть на то, как он ходит – покачиваясь, как корабль. Они так молоды. Все они молоды – в этом вся новизна. Это не «Битлы». Бейли говорит, что «Битлы» уже устарели, потому что теперь мамочка каждого тинейджера гладит «Битлов» по головке. «Битлы» жиреют. «Битлы», они… ну, Джон Леннон вообще-то по-прежнему худой, но вот у Пола Маккартни уже толстая задница. Хотя ничего страшного, и меня это особенно не заботит. А вот «Стоунз» – все сплошь худые. Я хочу сказать, именно поэтому они так красивы, потому что они такие худые. Миг Джаггер… погоди, пока не увидишь Мика.

Затем начинается представление. Начинается электронный выплеск: электрогитары, колоссальные динамики, установленные на просторной желто-серой сцене. Диджей Мюррей Кей (по прозвищу О’Кей) выходит из-за кулис, прямо на ходу выделывая что-то вроде твиста, вовсю вихляя бедрами. Мюррей – коренастый малый тридцати восьми лет от роду. На нем итальянские брюки, белоснежный свитер «сан-вэлли» и соломенная шляпа «стинги брим». Мюррей Кей! Девушки бросают в него бумажные шарики, и пока эти шарики по дуге обрушиваются на сцену, огни сцены буквально взрываются, и шарики словно бы начинают пылать.

И вот наконец сами «Стоунз»… как вообще выразить это в словах? «Стоунз» выходят на сцену…

– О господи, Энди, они божественны!

В самом центре сцены стоит невысокий худой парнишка в спортивном свитере с длинными рукавами, воротник свитера почти сползает ему на плечи. У парня такие узкие плечи, увенчанные такой… колоссальной головой… пышная шевелюра закрывает ему лоб, сползает на уши, а губы у этого парнишки просто исключительные: на редкость крупные и экстраординарные. Они свисают с его лица как гусиные потроха. Глаза парнишки медленно перемещаются по пылающей орде бутончиков, мягкие как кукурузная патока Каро. Затем глаза закрываются, а губы начинают растягиваться в самой что ни на есть вялой, самой конфиденциальной, самой влажной, самой губной, самой чувственной ухмылке, какую только можно себе представить. Нирвана! Бутончики начинают визжать, вытягивая руки в сторону сцены.

Девушки переживают Свой Опыт. Они залезают на сиденья. Они начинают беспрерывно завывать – даже в перерывах между песнями. А что при этом выражается на их лицах! Восторженное страдание! Там, прямо там, под сернистыми огнями, стоят они. Господи, да ведь они прямо там! Тощими руками Мик Джаггер берет микрофон, прикладывает к нему свою массивную голову, раскрывает губы, так похожие на гусиные потроха, и начинает петь… голосом здоровенного негра. Бо Диддли. Манерно покачиваясь, он выпендривается как может, а затем подается вперед, к визжащим девушкам, и его кроваво-красные губы словно бы начинают растворяться…

И время от времени сквозь завывания прорывается:

– Прочь со сцены, вы, подонки!

– Пожалуй, нам следует покричать, – говорит Джейн, после чего обращается к тому малому в шляпе: – Скажи мне, когда будет пять часов, хорошо, братишка? Я должна одеться и повидаться с Сэмом Шпигелем. – А затем Малышка Джейн заводит: —Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

– Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – произносит Дайана Вриленд, редактор журнала «Бог». – Джейн Хольцер – самая современная девушка из всех, кого я знаю.

Джейн Хольцер на рок-н-ролле…

Джейн Хольцер на подпольных фильмах – в студии Энди, Энди Уорхола, знаменитого художника поп-арта, опробующего тот редкий мир Ионы и Адольфа Мекаса – воплощенная правда культуры новой священной среды, производство подпольных фильмов в Нижнем Ист-Сайде. А Джейн носит рубашку «джекс», точно рождественская елка, увешанную бриллиантами, и они снимают «Дракулу», «Тринадцать прекрасных женщин», «Мыльную оперу» или «Поцелуй» – в котором губы Джейн… хотя как вообще можно описать словами подпольный фильм? Это… в общем, это авангард.

– Энди все называет супер, – говорит Джейн. – Я суперзвезда, он суперрежиссер, мы снимаем суперэпопею… и я хочу сказать, это совершенно новая и вполне естественная манера. Ты просто представить себе не способен, какие по-настоящему прекрасные вещи могут случиться!

Джейн Хольцер – с Новыми Художниками, фотографами вроде Джерри Шацберга, Дэвида Бейли и Брайана Даффи, а также с Ники Хэслемом, художественным директором «Шоу». Бейли, Даффи и Хэслем – англичане. Шацберг говорит, что фотографы являются современным эквивалентом парижских импрессионистов году эдак в 1910-м, людей с ощущением Нового Искусства, восторга салона, восторга художественного стиля жизни, тогда как все живописцы, старые художники, переехали в престижные кварталы города, живут в многоквартирных домах с паркетными полами и бегают за угол, чтобы раздобыть новое покрытие для гладильной доски, пока не закрылись все магазины.

Джейн в мире Умышленной Аффектации – в мире худых молодых людей – в такой окружающей среде, декорации, атмосфере – как же выразить это в словах? – что она неопределенно отдает «Желтой книгой». Джейн в мире Подросткового Дикарства – Джейн тут и там что-то такое моделирует – носит платья Джин Харлоу для «Лайфа», итальянские фасоны для «Вог» и организует сказочную обложку для Ники и его «Шоу». Дэвид сделал эту фотографию, запечатлев Джейн с голой спиной, в яхтенной кепочке и солнцезащитных очках со Всемирной ярмарки. В зубах она при этом держала американский флаг, так что… так что это уже За Пределами поп-арта, если вы вообще во что-то врубаетесь.

Джейн Хольцер на дискотеке, посвященной Линдону Бейнсу Джонсону – где всем раздавали фартуки с нарисованной на них мишенью, и Джейн Хольцер развернула свой фартук задом наперед, так что мишень оказалась сзади, а потом она исполнила свим, новый танец.

Джейн Хольцер… что ж, здесь у нас нет в распоряжении никакого простого термина, однако Малышка Джейн на протяжении всего этого года постоянно появлялась почти во всех посвященных общественным событиям и шоу-бизнесу колонках нью-йоркских газет. Журналы использовали ее как некое сочетание модели, знаменитости и светской персоны. И все же никто из них по сути не оказался способен ни на что большее, чем просто взять ее имя, Малышка Джейн Хольцер, и окружить его несколькими взрывающимися звездочками, словно бы говоря: ну вот, мы и имеем… То, Что Происходит.

Джейн Хольцер – светская персона в том смысле, что она проживает в двенадцатикомнатной квартире на Парк-авеню со своим богатым супругом, Леонардом Хольцером, наследником огромного состояния в форме недвижимости, среди старых голландских и фламандских картин, и что она посещает целую уйму восхитительных вечеринок. И все же она не входит в Общество в том смысле, в котором его Библия под названием «Светский альманах» это Общество понимает. Один только список хозяек светских приемов, которые даже не подумали пригласить Джейн Хольцер, оказался бы весьма впечатляющим. К тому же позиция Джейн заключается в том, что ей глубоко на это плевать, и она гораздо скорее предпочла бы приобрести известность как подружка музыкантов из группы «Стоунз», вот так-то. И вот она уже в апреле посещает «Парижский бал» (входной билет туда стоит сто пятьдесят баксов), где оказывается под покачивающимся бело-золотым занавесом бальной залы отеля «Астор», и во весь голос кому-то кричит:

– Если ты не будешь со мной мил, я всем расскажу, что тебя здесь видела.

Джейн Хольцер… суммой всего этого является гламур, причем гламур очень специфического для Нью-Йорка сорта. С этой своей колоссальной короной волос и длинным прямым носом Джейн может быть невероятно красивой, но она никогда не оказывается Красоткой Первый Сорт.

– Некоторые люди смотрят на мои фотографии и говорят, что я выгляжу очень зрелой и искушенной, – говорит Джейн. – А некоторые, наоборот, заявляют, что я выгляжу как ребенок. Мол, что с нее взять, Малышка Джейн. В общем, я хочу сказать, что и сама не знаю, как я выгляжу. Догадываюсь, что просто как еврейка шестьдесят четвертого года. – Она не пытается предстать сексуальной. В ее возбуждении слышится что-то иное. Это почти чистое возбуждение. Это восторг Нового Стиля, Нового Шика. Пресса так пристально наблюдает за Джейн Хольцер, как будто она являет собой некую уникальную деталь… какого-нибудь радара. Все получается так, словно вся ее цилиарная корона расходится по сторонам и служит в качестве антенны для новых волн стиля. Для редакторов журналов, газетных обозревателей, фотографов и художников-постановщиков здесь вдруг оказалась одна-единственная яркая девушка, которая суммирует в себе все то новое и шикарное, что присуще Девушке Года.

Как объяснить, что такое Девушка Года? О, она является символической фигурой, которую пресса ежегодно выискивает в Нью-Йорке со времен Первой мировой войны ввиду развала традиционного Высшего Общества. Старый истеблишмент, однако, по-прежнему держится, по-прежнему имеет свои клубы, котильоны и выставочные балы, он по-прежнему в основе своей протестантский, и он по-прежнему управляет двумя невероятно могущественными сферами Нью-Йорка – финансами и корпоративным правом. Однако все это время наряду с ним существовало крупное и куда более ослепительное общество («клубное общество», как его называли в двадцатых и тридцатых годах), составленное из людей, чей статус основывается не на собственности и родословной, а на разнообразных блестящих эфемерах: шоу-бизнесе, рекламе, связях с общественностью, искусстве, журналистике или попросту на новых деньгах самых разных сортов – из людей с великими амбициями, которые собрались в Нью-Йорке, чтобы эти самые амбиции удовлетворить, которые ищут новые стили с тем, чтобы их символизировать.

Что касается собственных стилей истеблишмента… что ж, поначалу они были слишком тусклыми. Все эти заниженные одеяния, темная древесина, высокие потолки, серебряные изделия, уважительные нянюшки и так далее и тому подобное. Многие столетия их тип власти порождал стили – палладианские здания, крахмальные галстуки, – однако с нарастанием демократичности фасада американской жизни все это дегенерировало до различных эзотерических преуменьшений, зачастую загадочных – «топсадеров» вместо теннисных туфлей, визитных карточек со словом «мистер» пред именем, вилок для правой руки.

Журналы и газеты стали высматривать героинь, которые символизировали бы Другое Общество, «клубное общество» или как там его еще назвать. Поначалу, в двадцатые годы, они выбирали более ярких дебютанток, девушек с социальными верительными грамотами, которые также перебрались в «клубное» общество. Однако стиль Другого Общества начал смещаться и меняться со все более и более безумными темпами, так что идея Сверкающей Дебютантки уже не работала. Последней из Сверкающих Дебютанток, такой Дебютанткой, которая добралась до обложки журнала «Лайф», была Бренда Фрэзер, однако и сама Бренда Фрэзер, и брендафрэзеризм канули в прошлое еще в тридцатые годы. В более недавнее время Девушке Года следовало быть все более и более экзотичной… а, также экстраординарной. Кристина Паолоцци! И ее подвиги! Кристина Паолоцци устроила празднование своего двадцать первого дня рождения в Палладиуме, дворце пуэрториканской пачанги, а после этого вращение ее становилось все быстрее и быстрее, пока с одним грандиозным центростремительным жестом Кристина Паолоцци не появилась облаженной, анфас, в журнале «Харперс Базар». Некоторые становились Девушками Года, потому что их слава внезапно проливала свет на их стиль жизни, а их стиль жизни с легкостью можно было продемонстрировать, как вышло с Джекки Кеннеди и Барброй Стрейзанд.

Однако Малышка Джейн Хольцер иная. Ее стиль жизнь создал ее славу – рок-н-ролл, подпольные фильмы, приходящие в упадок чердаки, модели, фотографы. Живой поп-арт, твист, фраг, «картофельное пюре», брюки в обтяжку, прерафаэлитская шевелюра, стиль аффектации. У всего вышеперечисленного есть общий знаменатель. В свое время высокий стиль создала власть. Однако теперь высокие стили приходят из низких мест, от людей, у которых нет никакой власти, которые, по сути, от нее ускользают, которые маргинальны и сами высекают себе миры в нижних глубинах, в испорченных «андеграундах». «Роллинг Стоунз», сам рок-н-ролл и твист – все они пришли из преисподней современной подростковой жизни, из того, что многие годы считалось маргинальным, бракованным уголком мира искусства, фотографии, населяемого бедными парнишками, неудачливыми претендентами. «Подпольные» фильмы – смесь аффектации и Художественного Отчуждения, где Иона Мекас кричит подобно какому-то гуманному эхо с палубы последнего корабля Гарольда Стирнера, отправляющегося в Гавр в 1921 году: «Вы, грязные и буржуазные носители псевдокультуры! Вы говорите, что любите искусство – так почему же вы не даете нам денег на кинопленку для наших шедевров и не прекращаете выть про голые задницы, которые мы демонстрируем? Вы, дерьмовые псевдо!» Тинейджеры, «бохос», мастера аффектации, фотографы – все они победили просто по умолчанию, потому что, в конце концов, они действительно создают стили. И теперь Другое Общество отправляется к ним за стилями подобно тому, как декаденты другой эпохи отправлялись к пристаням в Рио, чтобы найти там тех пылающих жизненной энергией дьяволов, будь прокляты их крепкие шкуры, этих пролетариев, отплясывающих танго. Да! Ох ты боже мой – эти пылающие жизненной энергией пролетарии!

Лед тронулся, и неужели кому-то не видно, как это видно Джейн Хольцер, что все эти люди… в общем, все они чувствуют, что они живы. Неужели кто-то не в силах понять, что для нее означает простое сидение в своей квартире на Парк-авеню, в комнате с двумя полотнами Рубенса на стене, каждое стоимостью в полмиллиона долларов (если они, понятное дело, подлинные)? Это почти ничего для нее не значит. Но кое-кто этого не чувствует.

На Джейн Хольцер сейчас липнущий к ребрам свитер «Пуа» – новый фасон, с короткими рукавами. На голове бигуди. Она носит слаксы в обтяжку. Бедра у нее очень узкие. У Джейн вообще мальчишеское тело. Худые руки с длинными-длинными пальцами. Она ерзает на кушетке, болтая по телефону в своей квартире на Парк-авеню.

– Да-да, я знаю, что это значит, – говорит Джейн, в телефонную трубку, – но я в том смысле, что не могли бы вы всего лишь недельки две подождать? Я ожидаю, что тут кое-что выкристаллизуется, один фильм, и тогда у вас получится настоящая статья. Понимаете, что я имею в виду? Я хочу сказать, у вас просто должно быть что-то, о чем вы станете писать, а не просто Малышка Джейн, сидящая в своей квартире на Парк-авеню в окружении всяких там безделушек. Понимаете, что я имею в виду? …Ну да, хорошо, но мне кажется, что тогда статья получится… Ну да, ладно… всего хорошего, братишка.

Затем она резко разворачивается и объясняет мне:

– Меня это просто бесит. Звонил ___. Он хочет написать про меня статью, и знаете, что он мне сказал? «Мы хотим написать про тебя статью, – заявил мне этот тип, – потому что в этом году ты очень важная персона». Представляете, как я после этого себя чувствую? У меня такое чувство, будто мне сказали что-то вроде: «Ладно, Малышка Джейн, мы позволим тебе в этом году поиграть, так что резвись в свое удовольствие и танцуй, но в следующем году… в общем, в следующем году, Малышка Джейн, все для тебя будет кончено». Я хочу сказать, я… Вы понимаете? Я имею в виду, мне очень хочется ответить этому типу: «Ладно, братишка, я Девушка Года, а ты Редактор Минуты, и знаешь что? Эта минута уже закончилась».

Эта мысль одновременно и возбуждает Джейн, и беспокоит. Вообще-то она часто возбуждается по всякому поводу, но радостно, открыто, ее глаза широко распахиваются и все вбирают в себя. Теперь же она выглядит обеспокоенной, как будто весь мир мог бы оставаться на редкость простым и веселым местом, не будь там такой уймы старых склеротиков, которые его поганят. На полу у самых ног Джейн расположились две собачки, миниатюрный пудель и йоркширский терьер, которые время от времени поднимаются в каком-то затаенном негодовании, скаля иголочки своих зубов и колоратурно рявкая.

– Эх, ___, – вздыхает Джейн, а затем говорит: – Знаете, если в тебе вообще хоть что-нибудь есть, вокруг тут же оказывается великое множество злобных людей, просто мечтающих тебя побольнее ранить. Я недавно пошла на открытие театра «Метрополитен-опера» в белой норковой шубе, и знаете, какой номер отколола там какая-то женщина? Эта женщина подозвала одного из корреспондентов и сказала: «Ха-ха, Малышка Джейн взяла эту шубу напрокат, специально, чтобы сюда в ней пойти. Она вечно берет напрокат одежду». Вот какие люди злобные! А ту шубу мне вообще-то подарила моя матушка, когда я два года тому назад вышла замуж. Я хочу сказать, мне все равно, если кто-то думает, будто я беру напрокат одежду. Подумаешь, ___! Кому какое дело?

Служанка по имени Инес приносит на подносе ланч – один непрожаренный гамбургер, два чизбургера и стакан томатного сока. Джейн пробует томатный сок.

– Ох, ___! – говорит она. – Он диетический.

Девушка Года. Все выглядит так, как будто никто решительно не хочет никому ни в чем доверять. Девушка Года – всего лишь феномен. Да, Джейн Хольцер очень долго работала моделью, прежде чем выйти замуж, да и теперь, если уж на то пошло, остается моделью, а может прославиться еще больше благодаря своим ролям в фильмах. Некоторые из них, впрочем, пока еще под большим вопросом… вы понимаете? Однако у нее один из лучших менеджеров, та самая женщина, которая служит менеджером у сестер Макгайр. И уже идут разговоры об участии Малышки Джейн в фильме «Кто боится Вирджинии Вулф», а также в «Кэнди»…

– Вообще-то я ничего об этом не слышала… но мне бы страшно хотелось сыграть Кэнди.

И в тот же день Джейн отправляется повидаться с Сэмом Шпигелем, продюсером.

– Он замечательный. И, представляете, охотно давал мне советы.

А где-то там, в квартире, охваченные миниатюрно-колоратурным негодованием собачки теряются среди зеленоватых стен и полотен старых фламандских мастеров. Атмосфера в этой квартире просто поразительная – это атмосфера зеленоватой патины, выцветшего плюша и пепельного света Парк-авеню, отражающегося от черно-янтарной лоснящейся пленки картин. Все это простирается аж на двенадцать комнат. Квартира принадлежит Хольцерам, которые построили в Нью-Йорке множество новых многоквартирных домов. Муж Джейн, Леонард – худощавый, приятный на вид молодой человек. Он учился в Принстоне. Они с Джейн поженились два года тому назад. Сама Джейн родом из Флориды, где ее отец, Карл Брукенфельд, тоже заколотил уйму денег, занимаясь недвижимостью. Однако в каком-то смысле Брукенфельды также родом и из Нью-Йорка, потому что они постоянно приезжали в Нью-Йорк, и у отца Джейн есть здесь дом. В Нью-Йорке есть что-то такое яркое, такое стимулирующее, вы понимаете? Красивые мужчины с маслянисто-синими челюстями зачесывают волосы назад, их рубашки неизменно от Салки или от Ника-Раттнера, а их жены щеголяют медно-золотистыми волосами, настоящими шиньонами и тому подобным, а также тяжеловесно-абрикосовыми голосами, которыми они произносят забавнейшие реплики, например: «Милый, а у меня для тебя новость – ты спятил!» Да-да, они выдают подобные реплики и ходят в «Эль-Марокко». Джейн посещала школу «Черри Лон» в Дарьене, что в штате Коннектикут. Весьма прогрессивную школу.

А затем она отправилась на двухлетнее обучение в частный колледж Финча.

– Ах, это было просто ужасно. Мне хотелось вылететь оттуда за неуспеваемость и взяться за работу. Если ты пропускаешь слишком много занятий, тебя оставляют в кампусе, если в твоей комнате грязно, тебя оставляют в кампусе. Меня вечно оставляли в кампусе, а я всегда оттуда сбегала. В последний весенний семестр я там ни одной ночи не провела. Мне полагалось быть в кампусе, а я танцевала в «Эль-Марокко». Я не сдавала экзамены, потому что хотела вылететь за неуспеваемость – и знаете, что они тогда сделали? Они просто меня выгнали – и точка. Мне было все равно, потому что я так или иначе хотела вылететь за неуспеваемость, – но как же подло они это сделали! У меня есть масса хороших рисунков, я хочу их отдать, но вот ведь жалость – они их просто не берут. Тоже мне, педагоги. Они могли бы по крайней мере оставить дверь открытой. Сказать что-нибудь вроде: «Сейчас вы не готовы быть серьезной студенткой, но когда вы решите угомониться и повзрослеете – приходите, милости просим». А ведь, между прочим, я тогда уже заплатила за целый семестр, и они получили деньги. Мне всегда хотелось пойти туда и заявить им: «Ну что ж, ха-ха, какая жалость, что вы не получаете ни одного из моих рисунков. Так что впредь Принстон, который и впрямь просто волшебный, будет получать все рисунки».

Тут у Джейн сразу поднимается настроение. Принстон! Что ж, Джейн покинула колледж Финча, а затем долгое время работала моделью. Затем она вышла замуж за Ленни, но по-прежнему продолжала работать моделью. Однако настоящий прорыв… вообще все это дело… оно началось летом в Лондоне, летом 1963 года.

– Бейли – это просто фантастика, – говорит Джейн. – Тем летом Бейли создал четырех девушек. Он создал Джин Шримптон, меня, Анджелу Говард и Сьюзен Мюррей. В Америке таких фотографов вообще нет. Эйвдон или, скажем, Пенн ему и в подметки не годятся, ведь Бейли создал четырех девушек за одно лето. Он сделал несколько моих фотографий для английского издания «Вог», и больше ничего не потребовалось.

Но как можно действительно объяснить все про «Стоунз», про Бейли, про Шримп и про Мика?! Ведь все дело не в том, что они делают – эта идея очень стара. Самая суть в том, кем они являются. Вот это уже настоящая революция, и эти парни из Ист-Энда, кокни, если угодно, они ее совершают.

– Я хочу сказать, что сегодня Дрексел Дьюк сидит рядом с Вайнштейном – и почему бы им рядом не сидеть? Ведь по большому счету они оба сделали деньги одним и тем же способом, понимаете? Король мебели сидит рядом с королем кетчупа, и почему кто-то из них должен выпендриваться? Я хочу сказать, именно так все и было на открытии театра «Метрополитен-опера». Один мой приятель собирался написать об этом статью.

Тут Джейн вздыхает.

– Я хочу сказать, сами себе мы не лжем. Наши матери учили нас быть чистыми, так чтобы однажды влюбиться, выйти замуж и всю жизнь любить одного мужчину. О’кей. Однако мы знаем, что так не бывает, и самим себе на этот счет мы не лжем. Быть может, ты вообще никогда не найдешь своего любимого. Или, может статься, ты найдешь кого-то, кто будет любить тебя четыре минуты, в лучшем случае – десять минут. Но я хочу сказать – зачем себя обманывать? Мы прекрасно знаем, что не собираемся всю жизнь любить одного и того же мужчину. Может статься, это все из-за атомной бомбы – ведь мы знаем, что завтра все может закончиться, так зачем пытаться сегодня себя дурачить? Шримп вчера вечером как раз об этом говорила. Она сейчас здесь и сегодня вечером тоже будет на вечеринке…

Две собачки, миниатюрный пудель и йоркширский терьер, вовсю тявкают среди зеленоватой патины. Инес выискивает какие-то продукты помимо диетических. Два Рубенса висят на стенах. Пара автомобильных гудков доносится до квартиры сквозь пепельный свет Парк-авеню. Сильный ветер лондонского Ист-Энда сейчас задувает – пфффффффффф…

…Пфффффффффф! Малышка Джейн задувает все свечи. Сегодня ее двадцать четвертый день рождения. Она и все остальные, Шримп, Никки, Джерри (все, кроме Бейли, который не то в Египте, не то где-то еще) – все они собрались в жилище Джерри Шацберга – в его роскошной квартире в доме номер 333 по Южной Парк-авеню, как раз над его студией. В окнах – свет звезд. Повар вносит торт, и Джейн задувает свечи. Двадцать четыре года! Джерри и Никки закатывают колоссальную вечеринку, танцы в честь «Стоунз», и народ уже начинает собираться внизу, в студии. Но это также и день рождения Джейн. На ней сегодня полукомбинезон черного бархата, пошитый дизайнером Луисом Эстевесом. Брюки у этого полукомбинезона массивные, очень сильно расклешенные. Когда Джейн сдвигает ноги… кажется, будто на ней вечернее платье. Однако она также может их раздвинуть, принимая одну из самых что ни на есть джейновских поз. Здесь что-то вроде Верхней Комнаты. А внизу все собираются на вечеринку – все эти люди, которых можно увидеть на вечеринках, все, кто посещает вечеринки в Нью-Йорке, но здесь, наверху, все вроде живой картины – вроде живой картины… Нас. Шрипм, волшебно надувая губки, сидит здесь в своих текстурированных белых чулках, а у Барбары Стил, которая так потрясающе сыграла в фильме «Восемь с половиной», тонкие черные губы и ресницы из кованого железа. Никки Хэслем щеголяет своей байроновской рубашкой, жилеткой из тигровой шкуры, синими джинсами и сапожками. Кудряшки Джерри аккуратно зачесаны назад. Ленни, муж Джейн, надел британский костюм и темно-синюю рубашку, которую он купил на 42-й улице специально для этой вечеринки, потому что сегодняшняя вечеринка посвящена «Роллинг Стоунз». Сами «Стоунз» еще не прибыли, зато здесь, наверху, находятся «Голди энд Джинджербредз», четыре девушки в обтягивающих нарядах из золотистой ламе, которые будут играть рок-н-ролл на этой вечеринке. Никки обнаружил их в «Вэгон Вил». Золотистая ткань ламе, можете вы себе это представить? Голди, их лидер, – совсем еще юная девушка с хриплым голосом, очаровательно полненькая, самую малость. Подобный чудесный тип полноты так характерен для Ист-Энда, вот только Голди родом из Нью-Йорка. Ах, эта трогательность небольшой полноты, уверенной в себе, ничем не обескураженной. А музыка «Стоунз» сейчас доносится из «хай-фай».