Текст книги "Метка Каина"

Автор книги: Том Нокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Объясни, пожалуйста, – попросила Эми. – Знает что?

– Герр доктор Дреслер сбежал сюда из Франции в девяностых годах. Каким-то образом ему удалось остаться нераскрытым, незамеченным. Уж как – не знаю. И он приехал сюда. Людериц – отличное место для того, чтобы спрятаться, он в миллионе миль от ближайших поедателей картофельных салатов. И он ведь уже был знаком с Келлерманами.

– И?..

– Вспоминай. Перемотай назад. Вернись в прошлое.

– Прости?..

– В 1946 году Евгений Фишер связался со своими старыми друзьями, Келлерманами, и рассказал им о том, чтообнаружил в Гюрсе. И, естественно, Келлерманы… были очень взволнованы известием о том, что открыли там немцы. – Лодка шла все медленнее. – Но у Келлерманов не было доказательств, не было реальных данных. Поэтому они ждали, пока генетика не начнет всерьез развиваться в Германии… ждали шестьдесят лет. – Ангус коротко улыбнулся. – Они весьма дальновидны, эти евреи. Ждали еще со времен вавилонского плена, можно и так сказать. Ну, как бы то ни было, Келлерманы надеялись на стэндфордский проект изучения генетических различий, но его свернули. – Нэрн моргнул, глядя на воду, плескавшуюся у борта лодки. – Потом был запущен проект «Карта генов», и в него перешли те же ученые. Келлерманы хотели, чтобы они повторили эксперименты Фишера. А потом Дреслер уехал сюда, в девяностых, и он мог помочь, потому что многое знал. Потом начались тесты крови и так далее. Исследования двигались в определенном направлении. И постепенно дело дошло до каготов. – Он посмотрел на Дэвида.

– Но… как Дреслер может помочь нам теперь? – спросила Эми.

– Может… если то, что сказал Натан, верно, то Дреслеру известно также и то, что врачи Гюрса делали после войны. Он многое знает.

–  После войны?О чем это ты?

Нэрн пожал плечами.

– Ангус!

Шотландец еще больше замедлил ход лодки. Над ними кружили морские птицы. Ангус посмотрел на Эми, на Дэвида.

– Нацисты открыли ДНК – уже во время войны.

Мартинес был настолько поражен, что ему показалось, что лодка уходит у него из-под ног.

– ДНК?! – выдохнул он.

– Ну да. Они давно уже ее исследовали. Фишер и другие; Фишер получил первые намеки в Намибии, изучая койсанские племена и бастеров. Потом его догадки были подтверждены в Гюрсе. Но не это главное. То, что сделали нацисты, то, что они вообще обнаружили существование ДНК, хромосом, – это всего лишь вопрос технологии. Потому что важно другое: чтоони узнали потом, изучая разнообразие человеческих генов… вот что самое важное. Это было открытие настолько… – Нэрн снова пожал плечами. – Я хочу сказать, якобы узнали, потому что у меня нет доказательств и, возможно, никогда не будет… но это открытие якобыбыло настолько сокрушительное, что привело к холокосту. И настолько гениальное, что даже после войны тем нацистским докторам позволили продолжать работу.

– Я все равно не улавливаю картину целиком.

Ангус нетерпеливо фыркнул, но все-таки объяснил:

– В конце войны нацистские врачи из Гюрса заключили некую сделку ради своей жизни и свободы. И ценой этой сделки были результаты работы Фишера. По слухам, они где-то спрятали все данные тех исследований… в каком-то совершенно недоступном месте. Я полагаю, где-то в Европе. Возможно, в Центральной Европе, когда союзники начали громить Третий рейх. – Ученый посмотрел на мелеющую воду под лодкой и продолжил: – Союзники не могли посадить их в тюрьму, не могли их преследовать, не говоря уж о том, чтобы казнить. Потому что в таком случае кто-то обнародовал бы те результаты.

Эми перебила шотландца:

– Ладно, те доктора остались на свободе. Их даже не преследовали. Фишер стал… ну да, профессором во Фрайбурге, в 1945 году, несмотря на все то, что он сделал.

– Да.

– И этот доктор из Людерица – тоже? Он тут при чем?

– Ну, если бедняга Натан сказал правду, Дреслер знает, где спрятаны результаты исследований в Гюрсе.

Дэвида охватило волнение. Ангус вскинул руку.

– Понимаю, все это очень волнительно… Но помните, что нацисты должны были спрятать все документы в каком-то совершенно недоступном месте. Ведь уже многие пытались их найти. Впрочем, кто знает… – Он немного помолчал. – Может, нам повезет?

Дэвид удивленно посмотрел на него.

– Нам? Ты собираешься продолжать?

Шотландец запустил пальцы в рыжие волосы. Его глаза вспыхнули.

– Ладно, признаюсь, попался. Ты умный коп. Понимаешь, задето мое самолюбие. Я заинтригован. А вдруг Дреслер действительнознает? Тогда и я хочу знать. Я пять лет потратил на это и хочу знать, верны ли были мои догадки насчет евреев, Гитлера, холокоста, бастеров… – Нэрн наклонился и забросил веревку на столбик, когда лодка ударилась о причал. – Но сначала мы должны повидать этого Дреслера. И вышибить из него правду.

43

Саймон нервно шагал по булыжной улице с крутым уклоном. Осень в Баварских Альпах была тихой. Лавочки с товарами для горнолыжников были закрыты; туристов было мало, и в основном только любители пеших прогулок топтались возле больших карт, трепетавших на ветру. День стоял холодный, серый, и крикливо-яркие, раззолоченные улицы были в основном пусты.

Но Саймон все равно нервничал. Он бы предпочел оказаться в большом городе, в крупном отеле, где никто никого не замечает; вот только он не осмеливался воспользоваться своей кредитной картой или показать паспорт; поэтому предпочел в качестве компромисса забраться сюда, в Гармиш-Партенкирхен. Они с Сьюзи отдыхали здесь несколько лет назад.

Сьюзи.

Сьюзи и Коннор.

Сьюзи, и Коннор, и Тим.

Куинн поселился в холодном строгом коттедже, в уродливом районе новой застройки, в тишине Альп, как раз над маленьким городком. Но постоянно, в течение всего дня, каждую минуту он ощущал потребность в информации. Отчаянную потребность.

А потому Саймон половину времени проводил в городке, звоня из телефонов-автоматов Сандерсону или Сьюзи, или сидя в интернет-кафе, где над входной дверью звякал колокольчик, а на стене висели красные флажки какой-то футбольной команды.

Саймон здоровался с девушкой, сидевшей у кассы; она улыбалась, вежливо кивала, узнавая постоянного посетителя, и тут же возвращалась к своему журналу. Выбрав терминал среди других пыльных, неиспользуемых терминалов, Саймон открывал свою электронную почту. Он сам ощущал собственную нервозность, как дурной привкус во рту. Есть ли какие-нибудь новости о Тиме? От Тима? О Дэвиде и Эми? А что там происходит с его женой и сыном?

Интересное сообщение в почте было только одно. То есть непрочитанных писем было два, но только одно, которое Саймон действительно хотел прочитать. А другое ему открывать не хотелось. Потому что он знал – это сообщение о Тиме, от тех, кто похитил его. То самое, о чем предостерегал его Сандерсон.

«Не смотри это, Саймон. Правда. Не смотри».

Поэтому вместо того журналист щелкнул мышкой по значку второго неоткрытого письма. Оно оказалось от Дэвида Мартинеса. Саймон прочел его дважды, усваивая весьма важные сведения, записывая кое-что в свой блокнот. Потом встал и подошел к девушке у кассы. Та разменяла ему деньги, он немного доплатил.

Дверь на улицу распахнулась во всю ширь. Саймон вышел и уставился на магазинчики и домики, за которыми высились серые Альпы. У них были снежные лица, белые и торжественные; горы походили на старых присяжных, оценивавших степень его вины.

Тим. То сообщение насчет Тима…

Электронное письмо о Тиме…

Это уже становилось невыносимым. Саймон целых три дня удерживался от того, чтобы открыть сообщение, и каждый раз это становилось все труднее и труднее; он сопротивлялся желанию открыть письмо и посмотреть, сопротивлялся ужасному искушению – его терзало желание знать, вынести даже самое худшее.

И больше сопротивляться он не мог.

Развернувшись на пятках, журналист вернулся в кафе и, смущенно кивнув девушке, подошел к терминалу, уселся поудобнее и открыл свою почту. И щелкнул мышкой по значку того самого письма.

«Тема: Твой брат».

Саймон собрался с силами. Во рту у него пересохло.

В сообщении от Сандерсона не было ничего, кроме маленькой иконки. Картинка была связана с коротким видео. Сначала изображение было неустойчивым, потом прояснилось, и Саймон увидел Тима, сидевшего на стуле. На его полном лице блуждала осторожная улыбка. Нервная.

Это была видеосъемка Тима…

Рядом с братом Саймона стоял человек в маске.

И он заговорил:

– Все правильно, Тим, смотри в камеру. Поздоровайся со своим братом.

– Привет!

Тим помахал рукой. С волнением.

Человек в маске кивнул:

– Ты хочешь что-то ему сказать?

Улыбка Тима дрогнула. Наверное, он снова слышал голоса. Брат говорил сквозь них:

– Извини, Саймон, и привет. Как ты там? Мне очень жаль, что эти люди меня забрали, да, нас забрали. Совсем нехорошо. Что я могу сказать? Привет.

Человек в маске снова подсказал:

– Хорошо. А еще что, Тим? Что еще ты хочешь сказать Саймону?

– Собака. Гасги. Они хотят, чтобы я упомянул об Августусе. Ты помнишь, как мы ходили с Августусом к ручью, и мы ведь тогда были счастливы, да? Конечно же. Потому что я понимаю почему и делаю все вот так.

Тим тяжело сглотнул. Человек в маске ждал. Безумный взгляд старшего брата Саймона смотрел прямо в камеру.

– Саймон, ты можешь сказать маме: мне жаль, что я так сделал, колоть ее ножом было неправильно. Очень плохо, я понимаю. Мамуля?

К глазам Саймона подступили слезы. Он с трудом удержал их.

Лицо его брата было полным и беззащитным.

– Я просто хотел сказать, я помню и футбол тоже, и я уверен, нам было хорошо, когда мы были детьми, а я потом все испортил, ну да, потому что это моя вина моя вина моя вина… и если… жалко маму. Скажи маме, я виноват, Саймон, ладно? Спасибо.

Человек в маске наклонился поближе к Тиму и сказал довольно громко:

– Тим, ты знаешь, почему мы здесь? Почему ты говоришь с Саймоном?

Тим отрицательно покачал головой.

– Я поехал в Оксфорд, а потом все стало по-другому. Поверь мне, я, несомненно… что-то произошло. – Тим повернулся и посмотрел на человека в маске. – Я не хочу больше. Почему мы здесь?

– Мы здесь потому, что твой брат не хочет с нами разговаривать. А мы хотим, чтобы он нам все рассказал. Выдал нам Дэвида Мартинеса и Эми Майерсон. Сказал, где они находятся. Сообщил нам, чтоименно ему известно. Сдался бы нам… или ему придется страдать так же, как вот-вот начнешь страдать ты.

Тим изо всех сил постарался сделать храброе лицо и улыбнуться. Он пытался улыбаться ради Саймона.

Это было невыносимо.

Еще один человек появился за спиной Тима. У него в руках были веревка и какая-то палка. Веревка с петлей и палка?..

Первый мужчина спокойно заговорил из-под маски… в его речи слышался едва уловимый акцент.

– Итак, Тим, мне очень неприятно, что приходится все это делать, но это все из-за твоего брата, он совсем о тебе не заботится. Так что попрощайся с Саймоном, с твоим братом, которому нет до тебя дела.

Второй мужчина набросил гарроту на шею Тима.

Брат практически сразу же начал задыхаться. Его ноги забили по полу, беспорядочно дергаясь, пятки скребли по доскам. Гаррота все затягивалась, сильнее и сильнее. И лицо Тима стало сначала розовым, потом красным, потом багровым, почти синим…

Бесстрастный палач, стоявший за спиной Тима, продолжал затягивать гарроту, не говоря ни слова. А потом убийца вдруг ослабил веревку, и Тим судорожно вздохнул, еще раз вздохнул… Он был еще жив. Тим был пока еще жив…

Первый мужчина наклонился к объективу камеры.

– В следующий раз мы убьем его.

Экран погас.

Саймон долго смотрел в черноту. Потом отодвинул стул и отвернулся, готовый уйти – уйти куда угодно, лишь бы это было другое место. Он бросил несколько евро озадаченной девушке и вышел на булыжную мостовую. Ему нужен был свежий воздух, чтобы не закричать во все горло.

Тим…

По главной улице неторопливо ползла полицейская машина. Она взбиралась вверх. Вверх, в сторону шале Саймона.

Куинн посмотрел ей вслед. Потом вспомнил то, что сообщил ему Дэвид. И, развернувшись в другую сторону, бросился бежать.

44

Прямо перед ними красовалась странная картина Людерица: строгие лютеранские церкви стояли вдоль грязных дорог, бежавших мимо весело разукрашенных вилл района Блэк Форест и неряшливых рабочих таверн. Колючая проволока охраняла деревянные пирсы, торчавшие из холодных синих морских волн.

Дэвид шел за Ангусом, который быстро шагал вперед, потом повернул налево и взмахнул рукой:

– Вот – дом Дреслера…

Перед ними красовался один из наиболее ярко раскрашенных коттеджей; его стены просто ослепляли красным цветом. На пустой дороге стояли большие белые джипы. Солнце сжигало краску на металле.

Ангус постучал в дверь, подождал. Правую руку он держал во внутреннем кармане. Дэвид знал почему. Нэрн постучал снова, громче и резче, снова подождал.

Изнутри послышался шум. Дверь медленно приотворилась, наружу выглянул очень старый человек. Ангус мгновенно выхватил пистолет Натана, просунул его сквозь щель и грубо, злобно втолкнул старика в его собственную прихожую.

Ствол пистолета упирался в оранжевый вязаный жилет старика. Эми и Дэвид переглянулись. Тревожно и испуганно.

Но Ангус не выказывал никаких признаков страха или сомнений. Он заговорил, выплевывая слова:

– Дреслер, слушай меня внимательно. Все мертвы, все до единого, черт побери. И я хочу знать, где вы, ребята, спрятали результаты работ Фишера. Узнать прямо сейчас. Так что говори.

Старый нацист отшатнулся, но Ангус навис над немцем и прижал его к стене. Дреслер уставился на пистолет, потом на Ангуса, потом на Дэвида. И тут же несколько раз нервно моргнул, как будто Дэвид показался ему куда страшнее, чем оружие.

– Дреслер! Говори, черт тебя побери, говори сейчас же!

Тот что-то невнятно пробормотал. Ангус снова прорычал:

– Говори!

–  Ich weiss es nicht nein nein… [89]89
  Я ничего не знаю, нет, нет, нет… ( нем.)


[Закрыть]

Изо рта старика вытекла струйка слюны. Он был так напуган и потрясен, что не владел собой.

Дэвиду захотелось вмешаться. Сцена была слишком отвратительной и бесчеловечной… Он огляделся по сторонам, пока Ангус кричал и ругался. Они стояли в вестибюле, как будто перенесенном сюда прямиком из альпийской Баварии. На стене тикали самые настоящие часы с кукушкой. У двери в специальной подставке стояло несколько старинных прогулочных тростей с желтыми костяными ручками.

И… портрет Папы Пия X?..

Возможно, Нэрн и был прав, выбивая из нациста признание.

Старый рот Дреслера то открывался, то закрывался. Ангус наклонился ближе к немцу. Дэвид подумал, что пистолет, наверное, причиняет старику боль, ведь его дуло слишком крепко прижималось к груди немца.

– Где результаты Фишера? Я сейчас выстрелю!

Старик неловко оттолкнул Ангуса. Шотландец от неожиданности нажал на спуск, и пуля пролетела в нескольких миллиметрах от цели… Чуть-чуть не попав в лицо доктора. Почти попав.

Эми задохнулась. Дэвид отвернулся, внимательно осмотрелся вокруг. И кое-что заметил: маленькую записную книжку на столике рядом с телефоном. Маленькая записная книжка с какой-то надписью от руки на обложке. Что это было такое? Что-то мелькнуло в памяти Дэвида. Что-то… что-то…

Он повернулся к немцу.

Дреслер от страха упал на колени.

– Послушай-ка, герр доктор! У тебя две гребаные минуты, не больше. Где результаты? – Ангус снова вскинул пистолет и прижал его дуло к плечу старика. – В следующий раз я прострелю тебе руку, вот здесь, над лопаткой. Останешься без руки, это точно.

Доктор сильно дрожал.

– Да! Ладно, ладно… – Он вскинул покрытую коричневыми пятнами руку. – Акулий остров.

– Где это?

– Я же говорю. Акулий остров. Поезжай туда и увидишь. – Дреслер все так же дрожал. На его штанах появилось влажное пятно. От страха его мочевой пузырь не выдержал.

– Акулий остров? Что это значит? И почему там? Никакого смысла не вижу. – Ангус крепче прижал пистолет к плечу немца. – Рассказывай дальше!

– Устье… устье… – старик все дрожал и дрожал. Он закрыл глаза, как человек, которого вот-вот должны убить, и что-то забормотал себе под нос. Что это было? Молитва? Похоже было на то.

А потом Дреслер снова открыл старые печальные глаза. Посмотрел на Дэвида, потом на Эми. И покачал головой:

– Я не верю в это… я не верю тебе.

– Что?!

– Ты… вы не убьете меня. У вас нет на это храбрости. Нет.

Ангус крепко выругался и еще раз выстрелил, на этот раз в пол. Пуля вонзилась в доски в нескольких сантиметрах от ноги старика, вышибив фонтанчик щепок.

Но нацист уже как будто слегка опомнился. Он покачал головой, и в его глазах вспыхнул угрюмый вызов. А может быть, это была просто другая форма страха, может быть, он куда сильнее боялся заговорить, признаться, потому что знал, что случится с ним потом…

– Ангус… – заговорила Эми, – но ты не можешь просто так взять и застрелить его!

Нэрн опять выругался и взмахнул пистолетом.

– Но Келлерман сказал, чтоб ему… Натан сказал…

Они зашли в тупик. Застряли на месте. Ангус продолжал направлять пистолет в голову Дреслера, но Дэвид видел, что немец был прав – шотландец не сможет этого сделать. Не сможет хладнокровно выстрелить. Не сможет убить этого печального старика с паучьим почерком.

Паучий почерк? Машина памяти вдруг заработала, как хорошо смазанный механизм, и кусочки головоломки начали вставать на свои места. Дэвид громко вздохнул. Ну конечно. Записная книжка.

– Стой!

Все разом посмотрели на него.

– Он меня знает, – объяснил Дэвид.

– Что?! – выдохнул Ангус.

– Я все понял. Этот тип, Дреслер… он знает меня. Он должен был меня узнать.

Эми попыталась что-то сказать, но Дэвид ее перебил:

– Ангус… где жил этот мужик – до того, как приехал в Людериц?

– Во Франции. В Провансе.

– Вот! То самое! – Дэвид яростно махнул рукой в сторону коленопреклоненного нациста. – Он узнал меня сразу, как только я переступил порог его дома. Я это понял по его глазам. – Мартинес шагнул к Дреслеру и наклонился к самому его вспотевшему лицу. – Ты меня знаешь, разве не так? Потому что ты встречался с моим отцом. Он тебя нашел. Кто-то в Стране Басков, кто-то из выживших в Гюрсе рассказал отцу о тебе, сообщил твое имя, и отец отследил тебя до Прованса. – Дэвид еще ниже наклонился к явно струсившему старому немцу. – И пригрозил рассказать всем о твоем прошлом… и потому ты признался, или как-то еще помог ему… я ведь прав, черт побери, разве нет?

Дреслер отрицательно тряс головой. Молча. Решительно и молча. Но его молчание выглядело неубедительным.

– Думаю, ты прав, – прошептала Эми. – Только посмотри на него…

Дэвид не нуждался в поощрении.

– Это единственное, что действительно имеет смысл. Кто-тодолжен был рассказать моему отцу о том монастыре, кто-то, кому была известна тайна. Кто стал членом Общества Папы Пия X… он должен был знать, где хранится архив. И это был ты. Ты рассказал моему отцу. Поэтому и сбежал в Намибию, сюда… в это место…

Дэвид резко шагнул к столику с телефоном, схватил записную книжку и помахал ею перед лицом Дреслера.

– Я узнал этот почерк! Крошечные буковки, точно такие же! Это ты написал что-то на обороте карты моего отца. Что, не так?

Дреслер снова затряс головой. И снова никого этим не убедил.

Ангус откровенно разволновался.

– Отлично! На том и порешим. Ты должен быть прав. Давай сложим вместе все части…

– Как?

– Акулий остров. Так сказал этот урод. Акулий остров.

– Где это?

– Да немного дальше по этой же дороге. У рыбацких причалов.

Нэрн замахнулся на Дреслера. На секунду могло показаться, что шотландец ударит согнувшегося, безмолвного нациста по голове рукояткой пистолета. Но Ангус, похоже, передумал. Он с отвращением плюнул и опустил оружие.

– Идемте! У нас не так много времени, Мигель может быть где угодно, а вертолет улетает через два часа…

Они бросились к двери, оставив Дреслера дрожащим и бормочущим что-то в прихожей. Нацист стоял на коленях в содержимом собственного мочевого пузыря.

Жестокое дневное солнце было подобно суровому наказанию, злобной каре. Ангус показал на юг. Они побежали по пыльной дороге, которая раздваивалась, одной линией уходя к причалам.

На повороте двое чернокожих апатично рылись в кучах белой пыли. Вонь рыбы и разложения была просто невыносимой. Тусклая белая пыль и раскаленное голубое небо… и обмочившийся старый нацист. В уме Дэвида вновь ожили страхи, тревоги – и надежда. Может быть, они и разгадают эту шараду. Он наконец понял – по крайней мере, началпонимать, – что ему необходимо узнать всю правду. Узнать все о самом себе. Ужас неведения был слишком страшен.

Дорога закончилась у каких-то ворот.

– Вот это и есть Акулий остров, – сказал Ангус, показывая на нечто вроде мыса, выдававшегося в море. – Нам в эту сторону…

Они зашагали по горячей, обжигающей тропе, что тянулась вдоль линии берега; с обеих сторон их окружала разбитая цементная стена. Потом остановились. Слева от них показался полуразрушенный, заброшенный склад, обещавший хоть какую-то тень. С моря донесся сильный запах холодной морской воды – это был роскошный аромат Бенгальского течения.

Ангус быстро, сжато объяснил:

– Акулий остров – это место, где немцы уничтожили множество людей в 1900-х годах. То есть раньше это был остров, а потом построили дамбу… Именно сюда немцы загоняли тех, кто восстал против них под руководством Витбооя [90]90
  Хендрик Витбоой (о. 1840–1905) – вождь племени нама, организовал восстание против германской колониальной администрации. Национальный герой Намибии.


[Закрыть]. Когда их всех уничтожали.

– Не гереро?

– Нет. Это был другой геноцид. Еще один.Я знаю. Я знаю.

– Боже…

– Я тебе объясню потом. Покажи-ка мне карту, надпись…

Драгоценная старая карта. Дэвид достал ее из кармана куртки. Грустные синие звездочка, грустные старые складки… и надпись на обороте.

Ангус прищурился, всматриваясь в крошечные буквы, и нервно вздохнул, приблизив карту почти вплотную к глазам.

– Ты был совершенно прав. Тот же самый почерк. Дреслер.

Над ними кружили чайки; вдали покачивалось на волнах, возвращаясь в порт, рыболовное судно.

– Думаю, это может быть какой-то адрес, – сказал Дэвид, показывая на надпись. – Вот здесь. Это вроде бы «штрассе»?

– Да. Но… – Ангус нахмурился. Он резко выпрямился, огляделся по сторонам; ветер тут же растрепал его ржавые волосы. – Да, это какой-то адрес, немецкое название, мне оно не знакомо… но здесь точно нет Цугшпитцштрассе… То есть в Людерице нет. И какое отношение это имеет к Акульему острову?

– Может быть, это просто… приманка, очередная ложь? – предположила Эми.

– Нет, – весьма решительно возразил Ангус. – Дреслер был как мертвый, когда сказал нам это. Ты же его видела. Описался, как младенец. Эта часть – правда. Что-то тут есть… на Акульем острове. Но я не понимаю, какая здесь связь с надписью на карте…

И снова он окинул взглядом желтые пейзажи, клубы пыли, плохую серую дорогу, заброшенные навесы и склады. С порывами ветра до них долетали элегические крики чаек, гнездившихся на утесах.

– Нам нужен какой-то немец. Здешний. Надо найти немцев… – Взгляд Ангуса на чем-то остановился. – Там! Музей геноцида гереро. Вот тот домик… там должны быть…

– Музей геноцида?

Ангус пожал плечами.

– Да, понимаю, впечатления не производит. Но это действительно музей, он просто крохотный, это же Африка… но он очень важен для намибийцев. Он вечно закрыт. Я хочу сказать, он слишком далеко расположен, у них нет посетителей. Сначала нужно позвонить, договориться…

Дэвид уже ринулся к домику.

– Идемте!

Музей представлял собой низкое деревянное строение, потрепанное суровыми ветрами Бенгальского течения, стоявшее на самом краю мыса. Дверь была заперта. Воздух вокруг странным образом был одновременно горячим и холодным. Дэвид ощущал, как горит его кожа, опаленная солнцем Африки.

Ангус повернул ручку, потянул на себя. Заперто. Дэвид чуть отступил назад и ударил по двери ногой. Она поддалась без сопротивления, замок просто вылетел.

Они вошли внутрь. Раскаленное деревянное пространство было заполнено книжными полками и шкафами с застекленными дверцами, выстроившимися вдоль стен; с высокой подставки смотрели, ухмыляясь, три черепа.

– Боже… – выдохнула Эми.

Ангус объяснил:

– Черепа гереро. Фишер заставил очищать их женщин гереро… они должны были снять кожу с черепов их собственных убитых мужей. Фишер хотел исследовать черепа, сравнить размеры, да будет благословен его кронциркуль… Но мы должны найти… не знаю… где-то тут могут быть данные Фишера, они здесь… они должны быть где-то здесь…

Они принялись за поиски. Яростно и решительно обыскивали все подряд, рылись в пыльных витринах, переворошили полки, набитые старыми книгами с титульными листами, исполненными готическим шрифтом, отчаянно листали страницы. Die Rehobother Bastards und das Bastardierungsproblem beim Menschen [91]91
  Рехоботские бастарды и проблема бастардизации в контексте народности ( нем.).


[Закрыть].

И – ничего. Они перебирали научные инструменты, их блестящая сталь казалась отвратительной. Ничего. Дэвид отодвинул в сторону ящик с сухими человеческими костями, при этом чувствуя себя виноватым, ужасаясь собственным действиям. Он так небрежно обращался со свидетельствами двух забытых геноцидов, чудовищными реликтами последней расовой империи…

Нигде ничего не было. Они были растеряны. Искать больше было негде. Все трое опустились на колени в центре маленького помещения и быстро, шепотом излили свое отчаяние в молитве. Ангус посмотрел на часы.

– Вертолет поднимется через сорок минут. Если мы на него не успеем…

Эми посмотрела вокруг, ее глаза ярко блестели. С высокого и строгого постамента в углу на них скалились черепа гереро. Эми откашлялась, пытаясь изгнать из горла пыль, и проговорила:

– Ужасное место. Ужасное. Но я не понимаю, Ангус. Здесь же нет ничего немецкого, вообще ничего, все только намибийское. Времен германской империи, но намибийское. Как тут могли бы оказаться бумаги Фишера?

Ангус кивнул:

– Ты права. Здесь все намибийское…

Дэвид слушал. Молчал. Черепа ухмылялись, хохоча над каготом. Был ли он каготом? Они насмехались над ним. Дэвид попытался избавиться от этих пока бесплодных мыслей и сосредоточиться на карте. На ключе.

– Цугшпитцштрассе. Что это означает?

– Ничего особенного, – вздохнул Ангус и покачал головой. – Обычное для Германии название улицы. Я уже слышал его… – Он вдруг застыл, и тут же его лицо изменилось, вспыхнуло. – Я уже слышал его! Боже! – Нэрн вскочил. – Я слышал прежде это название! Дэвид! Карта! Еще раз, еще, да-да, это точно…

Они все уже были на ногах; жизнь заново закипела в их венах.

Карту развернули, чтобы снова рассмотреть ее в тусклом свете. Ангус поднес лист почти к самому лицу, всматриваясь в крошечные буквы надписи.

– Это же адрес Института кайзера Вильгельма! В Берлине! Цугшпитцштрассе, 93. Хранилище.

– Но при чем…

– Этот институт известен в кругу евгеников. Но вряд ли о нем знает кто-то еще. Эту надпись сделал ведь Дреслер, да? Для твоего отца?

– Да.

– Значит, он дал ему адрес. Где можно найти данные Фишера, может быть, или какое-то новое указание на то, где могут храниться эти документы… они в том институте!

– Но он в Берлине. Какое это может иметь отношение к…

Ученый уже победоносно улыбался. Даже в момент таких пугающих, чудовищных событий он был не силах удержаться от восторга по поводу собственного ума.

– Я вычислил! Здесь, в этой комнате, есть что-то такое, что прибыло из Германии! – Он повернулся и показал на черепа гереро.

– Они?!

– Они были возвращенысюда из Берлина в 1999 году! После многолетних споров. Хранились в Институте кайзера Вильгельма. А теперь они здесь. Именно эти черепа побывали в Германии! Во время войны они были в руках Фишера, а потом были отправлены в Институт. Ответ должен быть каким-то образом спрятан в них.

Ангус быстро подошел к подставке и взял самый большой череп. И повертел в руках грустный улыбающийся предмет.

– Непристойная шутка. Нацисты любили непристойно шутить. Они, например, мостили улицы в еврейских гетто их надгробными плитами, так что евреям приходилось топтать ногами имена мертвых… и… – Шотландец очень внимательно рассматривал череп. – И где можно наилучшим образом спрятать нечто очень, очень важное, как не в таком вот черепе? Священная реликвия чудовищного геноцида. Фишер должен был понимать, что никто и никогдане решится разбить его, извлечь тайну, если только не будет знать наверняка, что именно им нужно, где именно это искать. – Он поднял череп, заглянул в него снизу, потом поднял еще выше и тихо заговорил: – Прости, брат, мне черт знает как жаль, но я должен это сделать. Должен. Прости меня.

И он уронил череп на пол. Сухая старая кость мгновенно разлетелась вдребезги, почти с благодарностью. Рассыпалась в пыль, соединившись с оранжевой пылью на полу.

На полу среди осколков черепа поблескивал крошечный стальной цилиндр. Ангус быстро поднял его.

– Спрятали в носовой полости.

Эми и Дэвид молча смотрели на него. Их вспотевшие лица были напряжены.

Ангус сорвал крышку и вытащил из цилиндра маленький, тщательно свернутый в трубочку листок бумаги, на ощупь похожей на кожу, как пергамент, только намного тоньше.

Шотландец сосредоточенно рассмотрел желтоватый листок. На нем была поблекшими чернилами начерчена какая-то крохотная карта.

– Збирог! – У него вырвался вздох облегчения. – Збирог…

Но больше он ничего сказать не успел. По полутемному помещению скользнула чья-то тень. Мимо окна прошел сторож-намибиец; он уже остановился у двери и собирался войти внутрь.

Ангус быстро сунул карту в цилиндр, сунул стальную трубочку в карман, бросился к выходу, пинком распахнул дверь и предстал перед сторожем, тыча пистолетом в грудь перепуганного намибийца.

Сторож отступил назад, под обжигающие солнечные лучи.

– Нет! Мне не нужны проблемы! Я не хочу неприятностей!

– Вот и умница, – сказал Ангус, шагнув к сторожу и похлопав ладонью по его карманам. Достав пистолет и телефон, шотландец протянул их Дэвиду и кивнул в сторону моря.

Мартинес с облегчением схватил оба предмета и зашвырнул пистолет и телефон в пенистые волны, не слишком далеко от берега, всего на несколько метров. Чайки тревожно заорали.

Ангус ткнул в сторожа пальцем:

– Отлично. Ты стой здесь. И не двигайся. Мы уходим. А ты стоишь. Все понял?!

Они со всех ног помчались по тропе с мыса на материк. Дэвид однажды оглянулся – сторож действительно стоял на месте, черный и застывший, как статуя, в солнечных лучах, озадаченный, ничего не понимающий.

Тропа повернула к дороге, и они очутились наконец там, где были люди, движение машин. Ангус замахал пачкой местных денег, рандов, при виде приближавшейся «Тойоты». Водитель ухмыльнулся и ударил по тормозам.

Они запрыгнули с машину, потные, помятые. Ангус рявкнул:

– В аэропорт! Быстрее!

Дорога заняла десять минут. Они мчались, как сумасшедшие, по солнечным пыльным улицам. Пронеслись мимо банка Виндхука, старого унылого здания, мимо гаражей фирмы «Шелл» – и уже очутились за городом, на окружавшей его равнине.

Дэвид вспоминал Мигеля. Большие черные автомобили, ревущие в каньоне. Эта мысль приводила в ужас. Мигель мог быть где-то рядом, прямо сейчас. Он мог появиться в любую минуту. И тогда распахнется дверца большой черной машины…