Текст книги "Метка Каина"

Автор книги: Том Нокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

37

Журналист застыл на месте, совершенно ошеломленный. Он понял, что угодил в ловушку.

– Вы знаете мое имя?

– Ха! – рассмеялся монах. – Ты думаешь, мы газет не читаем? Ты писал о тех убийствах в Англии, разве не так? Я видел фотографии.

У Саймона подкосились колени.

– Но…

– Я наблюдал за тобой с того момента, как только ты здесь появился. Нас предупредили, что кое-кто может нас навестить… Я Мак-Магон. Патрик. Пэдди Томас Мак-Магон.

Саймон прислонился к куче книг. Теперь он уже был в силах оглядеться по сторонам и заметил, что многие книжные стеллажи пусты – было похоже на то, что библиотеку ограбили.

Лысый монах кивнул.

– И… эй, ты ведь теперь видишь, что в любом случае опоздал.

– Что?..

– Папские представители явились к нам два месяца назад. Забрали почти все, – монах поднял бутылку с вином, стоявшую возле его стула, и наполнил стальную кружку. – Хочешь выпить?

Саймон отрицательно качнул головой и снова огляделся. Теперь уже брат Мак-Магон был совершенно не похож на всех тех, кого он видел в коридорах монастыря – в старых коричневых вельветовых штанах, поношенных свитерах, грязных теннисных туфлях…

– Они забрали вседокументы?!

– Все мало-мальски важные, ага. – Мак-Магон безрадостно засмеялся. – Все, что могло привести тебя к… они сказали, что здесь это хранить небезопасно. Что у них есть разрешение от Ватикана. Все так важно, что сам Папа согласился все перепрятать! А когда они тут были, то говорили, что некоторые люди могут сюда приехать в поисках этих документов и, если они появятся, я должен сообщить наверх. И вот ты – тут как тут! Добро пожаловать в мой дворец! Правда, теперь тут и посмотреть-то не на что, монах сделал основательный глоток вина и прищурился, оглядывая ряды высоких пустых стеллажей. – Тебе ведь хотелось бы узнать, что там было, в этих документах, да?

– За этим я и приехал. Да вот опоздал.

– Уж это точно… – На лице Мак-Магона появилось выражение пьяной язвительности.

Саймон вдруг понял, что к нему возвращается надежда.

– Ты можешь мне рассказать, да?

Молчание.

Журналист повторил:

– Ты можешь мне рассказать? Можешь? Ты ведь знаешь, что там было, в этих бумагах, правда?

– Ну… – монах вздохнул. – Я могу рассказать тебе кое-что. Только какое теперь это имеет значение…

– Расскажешь мне о басках? О каготах? О делах инквизиции?

Монах кивнул. Потом вскинул голову. Секунду-другую он, казалось, размышлял, оценивая свои возможности. Потом медленно проговорил:

– Всего я не помню, конечно, но могу тебе сказать, почему они перестали сжигать басконских ведьм и колдунов. Был тут один документ, который они в особенности хотели упрятать подальше.

– И?..

– И упрятали. Потому что церковь обеспокоилась, как бы баски не стали вторыми иудеями. Еще одни сыновья Хама.

– Не понял?

– Это церковь так говорит.

– Объясни же!

– Инквизиция и кардиналы встревожились… возможностью «разделения в неделимом хоре человеческом». Такая фраза попалась мне в этих архивах. Поразительно, да? Конечно, их страх был основан на разных скрытых в Библии мыслях, и в Талмуде тоже. И в текстах отцов церкви.

– Проклятие Каина? Семя Змея?

– Ага. – Мак-Магон улыбнулся, его пьяное веселье было приправлено меланхолией. – А ты сразу все уловил, умница. Две тысячи лет ученые, священники и кардиналы сражались с ужасными и… – Он осторожно рыгнул. – С ужасными и смущающими идеями о существовании Семени Змея, о людях, происходящих не от Адама. Другая линия, ветвь человечества. Но они никогда не могли решить проблему до конца. И на самом деле исследования делали все только хуже.

– Физическое обследование каготов?

– Да, конечно.

– И что они обнаружили?

– Да снова кое-что спорное… – Библиотекарь снова глотнул вина и продолжил: – Королевские врачи пытались даже как-то проверить кровь каготов. Но ничего не вышло. Наука тогда была слишком слаба для этого, это ведь был семнадцатый век. Но даже чисто внешнее, физическое обследование каготов вызвало у церковников и епископов настоящий ужас. Я помню точно эту строку: «Есть опасение, что люди, известные как каготы, могут и не быть детьми Господа». Это из донесения архиепископа Бордо королю Наварры. После того, как он получил от докторов результаты осмотра.

Фраза гудела в ушах Саймона; он ощущал, как она отзывается эхом в унылых бетонных стенах монастыря. Двери тайны открывались одна за другой.

У Куинна оставался еще один вопрос, и после этого ему нужно было уходить. Ему действительно нужно было уходить. Он не мог избавиться от воспоминаний о Томаски. О зубах, впивающихся в его щеку. Если его обнаружит здесь кто-нибудь не столь пьяный, как брат Мак-Магон, может случиться все, что угодно; а возможно, это приведет к еще худшим последствиям. Ему надо было очень быстро выбираться отсюда – после того, как он задаст еще один вопрос.

– Ладно… Но что могло случиться такого, что заставило тебя потерять веру? Ты ведь здесь наткнулся на что-то такое, что лишило тебя веры.

– Да разве я…

– Что это было?

Странное бетонное пространство пирамиды как будто съежилось вокруг них. Безумные углы, сильно наклоненные стены словно стали резче и темнее. И в центре всего этого сидел пьяный, несвязно бормочущий монах, больше не веривший в Бога.

Мак-Магон с грустным видом потер ладонью глаза.

– В 1942 году Папа Римский учинил сделку с Гитлером. Что-то вроде мирного договора.

– Что?!

Голос монаха звучал теперь мягко и тихо.

– Документы об этой договоренности хранились здесь. Вместе с исследованиями о басках и каготах. Потому что… они были взаимосвязаны.

– И что это за договор?

Библиотекарь продолжал тереть глаза. Без удержу. Как будто просто не в силах был смотреть на окружающий мир.

– Ты никогда не задумывался о том, почему Папа Пий XII помалкивал во время холокоста? Вообще в течение всей Второй мировой войны?

Саймон нахмурился:

– Да. Я хочу сказать, конечно. Думал.

– Вот-вот! Все это выглядело как величайший позор и скандал за все века существования Римской церкви. Не имеющий прецедентов ни до, ни после. В Риме хранили полное молчание, когда Гитлер уничтожал евреев. Католическая церковь даже не прокляла холокост, лишь что-то смутно бормотала о… несчастьях.

Саймон снова спросил:

– Так что за договор?

– Гитлер кое-что обнаружил. Благодаря своим ученым в лагерях на юго-западе Франции.

– Ты имеешь в виду Евгения Фишера и его «работу» в Гюрсе?

Монах кивнул и, откинувшись на спинку стула, уставился вверх, на безумно сходящуюся в точку крышу пирамиды. Как будто смотрел вслед своей исчезающей вере.

– Да. И сделка касалась именно этого. Гитлер согласился не раскрывать те выводы, к которым пришли его ученые. Потому что они действительно кое-что нашли, подтвердили научно то, что лишь могли предполагать инквизиторы, что подразумевалось, когда исследовали каготов. Нечто такое, что смущало церковь уже в Средние века… что так ее смущает, что пришлось основательно спрятать доказательства. Сначала в Ангеликуме, папском университете Святого Фомы Аквинского. Потом здесь. Материалы, доводившие архивариусов до безумия. В здании, которое вызывало у монахов неврозы, и это происходило слишком быстро. Документы, слишком пугающие, чтобы понять их до конца, но притом слишком важные, чтобы просто их уничтожить.

Саймон перебил его:

– Так ты не знаешь, что там на самом деле было? Не знаешь результатов исследований в Гюрсе?

– Не-а… после того как последний туреттский библиотекарь присоединился к этой банде – к Обществу Пия X, – самые серьезные секреты были заперты отдельно, вон там. Я лично никогда их не видел. Своими глазами – нет.

– Но тебе известна подоплека… – Саймон пытался разобраться в путанице собственных мыслей. – Ты знаешь, что Папа согласился хранить молчание в обмен на то, что Гитлер не стал обнародовать эту тайну. И молчал во время холокоста. Правильно?

Библиотекарь поднял стальную кружку с вином и с горечью ответил:

– Верно. Ты правильно понял. Папа договорился с Гитлером, он заключил сделку с самим дьяволом, и шесть миллионов долбаных евреев умерли. – Чуть помолчав, монах добавил: – Кстати, у тебя есть всего один час, чтобы уехать отсюда. Я не могу просто сделать вид, что тебя тут не было. У меня здесь работа. Я могу что угодно думать об этих поганых фанатиках, которые увезли отсюда документы, я могу что угодно думать обо всей этой поганой шараде и об этом чертовом предательском соглашении, – но мне шестьдесят пять, и я не хочу куда-то отсюда уезжать. Что мне делать? Поселиться в Майами? – Монах покачал головой. – Так что я собираюсь сказать, что ты сюда ворвался и поколотил меня. А это значит, что тебе надо удирать отсюда как можно быстрее. Я позвоню им через час. А в уплату за то, что я постараюсь дать тебе возможность скрыться… я хочу, чтобы ты мне рассказал.

– Что?

– Если когда-нибудь узнаешь, что именно там накопал Гитлер… что так напугало церковь. Расскажешь? Я всю жизнь верил во все это дерьмо, и служил доминиканцам, и мучился в этом безумном монастыре, и мне, черт побери, хочется узнать, почему я лишился веры. Потому что я родился в вере, я был для нее рожден! А теперь остался совсем один. Совсем один… – Мак-Магон уставился на железную кружку в своей руке. – Кровь Христова, тело Христово, тело лжи… Ура!

38

Выражение лица Мигеля было предельно понятным: он устал, но чувствовал себя насыщенным, победившим. Дэвид вдруг понял, что это же самое выражение было на лице террориста после совокупления с Эми в пещере ведьм в Сугаррамурди.

– Погоди. Погоди-погоди… я спать хочу, – сказал Мигель. Его дыхание вырывалось в холодный воздух облачками пара. – Мы можем подождать. Bukatu dut! [83]83
  Я закончил! ( баск.)


[Закрыть]Американец согреет нас утром.

Ангус во все глаза смотрел на террориста.

Мигель отдавал приказы своим людям; Ангуса, Эми и Дэвида крепко привязали к акации, спинами к стволу, и приставили к ним стража. А потом террорист как-то сразу заснул, так быстро, как будто потерял сознание. Он теперь лежал как мертвый, на куске брезента возле умирающего огня, и его продолжало чуть-чуть согревать еще не остывшие угли жертвенного костра.

– Клейне – Левин, – тихо и невыразительно произнес Ангус.

Дэвид шепотом спросил ученого, привязанного к дереву рядом с ним:

– Что ты сказал?

– Синдром Клейне-Левина, вот чем можно охарактеризовать состояние Мигеля. Внезапный сон, лицевой тик. Склонность к насилию. Думаю, это синдром Клейне – Левина.

– И что?

– Да просто… интересно.

Некоторое время они молчали. Потом заговорила Эми. Ее голос дрожал от обуревавших девушку чувств.

– Ангус… как бы то ни было… мы должны, должны что-то сделать. Просто хоть что-нибудь…

Нэрн кивнул.

– Понимаю. Но… что именно? Что мы можем сделать?

Никто ему не ответил.

Эта была холодная и нелепая ночь, полная страданий. Дэвид не мог заснуть. Его мысли постоянно устремлялись в один и тот же черный туннель ужаса: его сожгут утром… на рассвете. Он будет страдать так же, как Альфонс. Он очень надеялся, что к нему смерть придет быстрее.

Только он один оказался не в силах заснуть. Ангус и Эми сначала шептали ему разные слова, стараясь немного успокоить, но потом усталость навалилась на них, и они задремали, повесив головы.

А Дэвид так и сидел без сна. Смотрел в черноту пустыни. Его заедали москиты. Мошки мельтешили перед его лицом, как крошечные перепуганные призраки. Но даже они разлетелись, когда стало еще холоднее.

Но потом, в осторожном сером свете приближавшегося утра, что-то зашевелилось. Какой-то человек поднялся… Дэвид присмотрелся.

Это был Мигель. Он осторожно подкрался к почти остывшим углям костра. Все его подельники спали, кроме стража. Мигель сменил его на посту. А когда тот отошел и лег, Мигель тихо-тихо подобрался к едва-едва дымящейся горке углей.

Террорист из ЭТА посмотрел налево, направо, чтобы убедиться: на него никто не смотрит. Дэвид находился в тени под деревом, вдали от фонарей. Мигелю явно и в голову не могло прийти, что Дэвид может за ним наблюдать.

Но за чем он наблюдал? Чем там занимался Гаровильо? Во всей этой ночной сцене было что-то и непонятное и пугающее.

Сын Хосе Гаровильо шагнул прямо в теплые угли догоревшего костра и положил руку на тело Альфонса. И потащил к себе. Он тащил из кучи мертвую обгоревшую плоть…

Мигель вытащил наружу ногу. Бедро несчастного намибийского юноши. Нога легко отделилась от тазовой кости. Как будто в руках Мигеля оказался перепревший под крышкой куриный окорочок. Мигель опустил жареную ногу на песок. А потом сунул руку в карман, достал и раскрыл большой острый нож. Он уже истекал слюной, серебристая струйка на его подбородке поблескивала в лунном свете; Дэвид видел, как террорист погрузил нож в ногу, вырезая кусок из обгоревшего, зажаренного человеческого тела.

Потом Мигель еще раз посмотрел направо, налево – ночной Волк охранял свою добычу. А потом, насадив кусок человеческой плоти на острие ножа, жадно поднес его ко рту, к слюнявой волчьей пасти.

Otsoko.

У Дэвида судорожно сжался желудок в рвотном позыве.

Мигель мгновенно обернулся в сторону тихого звука. Террорист увидел Дэвида. Увидел, что его заметили.

Его лицо исказилось – невыразимый стыд и чувство вины отразились в его глазах. Террорист уронил нож в пыль, как будто никогда и не держал его в руках. Резко поднявшись на ноги, он грубым пинком отправил плоть и кости обратно в покрытые золой угли костра. А потом стер с подбородка слюну и ухмыльнулся, глядя на Дэвида. Молча. Но его ухмылка выглядела неубедительно; стыд все еще горел в его взгляде. Бесконечный стыд.

Мигель ушел в тень, волоча за собой свое одеяло. И снова заснул.

Дэвид продолжал смотреть в его сторону. Его взгляд как будто остановился от ужаса всего увиденного.

А потом он, бодрствуя в одиночестве, долго смотрел в небо. Рассвет понемногу пробуждал древнюю землю к жизни. Он окрасил горизонт сначала зелеными и холодными синими тонами, потом бледными абрикосовыми полосами… Поперек дна каньона начали протягиваться пока еще неуверенные тени. Тонкие молодые деревья кланялись, как придворные, в свежеющем утреннем ветре. Все в лагере спали, кроме Дэвида.

Вдруг он заметил большую кошку в нескольких сотнях метров от лагеря, в пересохшей речной долине, и прищурился, наблюдая за ней; кошка была рыжевато-коричневой, грациозной, с кисточками на ушах и длинным подвижным хвостом, и она крадучись пробиралась между верблюжьими колючками. Каракал, степная рысь…

А далеко в глубине каньона Дэвид различил огромные черные тени. Пустынные слоны. Они совершали свой невероятный переход через пересохшие земли Намибии в поисках воды.

Дэвиду хотелось кричать. Потому что он должен был вот-вот умереть. А мир вокруг был так прекрасен! До жестокости прекрасен. Мир был диким, угрожающим – и прекрасным. Каждый жук, эбонитово-черный на золотистом песке, каждый звук, издаваемый пустынной птицей, спрятавшейся в ветвях акации, – все было прекрасно. А он должен был умереть.

Над лагерем разнесся голос Мигеля:

– Эй, к делу! Черт знает как холодно. Надо нам его сжечь. Вставайте! Egun on denoi! [84]84
  Всем доброго утра! ( баск.)


[Закрыть]Просыпайтесь!

И лагерь как-то вдруг наполнился людьми. Дрожащие от холода мужчины ждали приказа.

– Но ведь нам нужны дрова, Мигель?

– Так пойдите и найдите их! – рявкнул их вожак. – Прихватите с собой Эми и Нэрна. Пусть тоже собирают ветки, чтобы зажарить своего дружка. Мы сварим кофе на его мозгах.

– Ладно. – Алан бесцеремонно ткнул пистолетом в сторону пленников. – Слышали, что он сказал? Незачем нам одним париться с этими дровами. Выбудете их собирать. А мы за вами присмотрим.

Эми и Ангуса развязали. Подталкивая стволом пистолета в спину, указали, в какую сторону двигаться. Дэвид смотрел им вслед, он так и остался привязанным к дереву. Двух пленников погнали в каньон; Эми наклонилась и подняла маленький обломок сухой ветки акации. Мужчины курили и смеялись, отпуская грязные шуточки на тему предстоящей экзекуции.

Дэвид заметил, что Ангус что-то говорит Эми. Шепчет. Но тут же Алан крикнул через облако пыли, сопровождавшее усиленно трудившихся пленников:

– А ну, заткнулись! Собирайте дрова, молча!

Ангус обернулся и извинился, потом наклонился к песку и выдернул из земли маленькое деревце с несколькими оставшимися на нем зелеными листками. Эми последовала его примеру: тоже выдернула точно такое же деревце, в нескольких ярдах в стороне.

Начался день, продолжались дела. Ангус и Эми медленно и уныло выполняли задание, и горка дров в середине лагеря все росла; холодный ветер метался по пустыне, солнце уже светило вовсю, но все равно было слишком прохладно.

Голос Мигеля звучал при дневном свете просто оглушительно.

– Алан, разжигай огонь! Просто мороз какой-то! А нашего дружка поставь в середину.

– Да, Миг…

Дэвид чувствовал, как его просто разрывает на части от ужаса. Несмотря на то что он готовил себя к этому всю ночь, реальность была слишком чудовищной, чтобы все, что происходило с ним сейчас, было правдой. Этого не должно было случиться. Этого не должно быть!Но бандиты уже подошли к нему. Дэвид боролся и извивался, но он был один, а их было много; он попытался укусить одного из террористов, но сильный удар по лицу заставил его оставить попытки. И неумолимо, непреклонно его тащили по пыльной земле к ожидавшей куче сухих дров.

– Веревки где?

С жестокой силой его наполовину толкнули, наполовину подняли прямо в середину костра. На мгновение его руки оказались свободными, и Дэвид постарался ударить кого-нибудь, кого угодно – но мужчины поймали его кулаки; он ощутил, как его запястья связывают вместе позади столба, а потом то же самое произошло с его лодыжками, их тоже намертво прикрутили к столбу… Привязали его к большому деревянному колу.

Дрова громоздились вокруг Дэвида, он был по колено в этих серых пыльных пустынных ветках. Сухих, ждущих…

Мартинес смотрел на Эми; она смотрела на него. По ее щекам бежали слезы, но она молчала. Дэвид заглядывал в ее голубые глаза; в эти последние моменты он искал какого-то подтверждения, какого-то доказательства того, что Эми его любила. Да, в ее лице было нечто отстраненно нежное, чистое, задумчивое… но что это?

– Хватит! – рявкнул Мигель. – Пора позавтракать. Torrijas, Kafea! [85]85
  Торис, кофе! ( баск.)


[Закрыть]

– Погоди, – заговорила Эми. – Позволь мне поцеловать его на прощание.

Мигель посмотрел на нее скептически и сухо, почти не скрывая улыбки. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и Дэвид чувствовал на лице настоящее тепло. Скоро жара станет обжигающей, а его поджарят, и кровь вскипит в его венах…

– Почему бы и нет? Поцелуй его, попрощайся. Скажи agur. Попробуй его на вкус еще разочек. А я посмотрю.

Эми покорно кивнула. Она подошла к костру и, перешагнув через дрова, потянулась к Дэвиду, чтобы нежно поцеловать его в губы. При этом она прошептала – очень тихо и очень отчетливо:

– Старайся не вдыхать дым. Среди дров – молочай. Просто постарайся.

Дэвид постарался подавить все чувства. И кивнул. Молча. Эми поцеловала его еще раз и отошла, а Алан приблизился к костру.

– Ну что, какую марку бензина возьмем сегодня?

Кто-то заржал.

– У кого есть зажигалка?

Француз Жан-Поль уже выплескивал бензин из канистры на сухие дрова. Дэвид ощутил, как холодная жидкость попала ему на лодыжки, к его лицу поднялся сладковатый запах бензина, а потом Энока взял в руки зажигалку. Приземистый выродок щелкнул ею и прикрыл огонек ладонью, защищая от дувшего из пустыни ветра, как маленького птенца, как цыпленка, – и тут же опустился на корточки и осторожно поднес огонек к дровам… и сразу медленно отступил назад, вопросительно глядя на кучу дров… а в следующую секунду бензин с вежливым вздохом вспыхнул, и дрова охватило огнем.

Это происходило на самом деле. Здесь. Сейчас. В желтой долине Дамары. А над бушем кружили соколы. А Дэвида собирались сжечь заживо.

Пустынное дерево было настолько сухим, что загорелось в одно мгновение, и вот уже большие желтые языки пламени гудели вокруг молодого человека. Ангус и Эми присели на корточки у огня, грея руки. Мигель расхохотался.

– Вот это недурно! Согревайте ручки на огоньке своего дружка! Он жарится, вы греетесь. Я тоже. – Мигель обратил взгляд на своих подручных и резко бросил: – Держите их под прицелом.

Сам Мигель подошел поближе, чтобы наблюдать за муками своей жертвы. У Дэвида уже слезились глаза от дыма; ногам было горячо; он ощущал, как пламя подбирается к его телу, как оно шарит вокруг, словно руки какого-нибудь мерзкого попрошайки. Он старался не вдыхать дым. Молочай. Неужели Ангус и Эми что-то задумали? Мартинес почти терял сознание от страха. Он должен был умереть. Он больше не мог ни о чем думать, все затопил жуткий страх, но где-то в уголке сознания оставалось место для крупицы надежды. Что они такое делают? Эми и Ангус пристроились так, чтобы ветер относил от них густой маслянистый дым, поднимавшийся над сухими потрескивавшими ветками. И смотрели на Мигеля, в сторону которого дул ветер.

Волк вдыхал дым. Вдыхал и безмятежно улыбался.

– Пахнет. Пахнет мясом, вроде баранины. Смахивает на то, что жарится барашек, нет? Да? Ez? Bai?Эми? Ты чуешь? Это ведь… это твой дружок… горит… и… – Речь Мигеля стала несвязной, он бормотал, глядя на огонь и дым: – Д-да… Marmatiko…он будет…

Дэвид уставился на него в изумлении, на мгновение даже перестав ощущать жар.

Мигель пошатнулся, склонился вбок. Он продолжал что-то бормотать, медленно шатаясь из стороны в сторону… а потом вдруг очутился стоящим на коленях, почти без сознания.

А потом террорист ЭТА растянулся на земле.

И Ангус тут же ринулся к нему, стремительно, как хищник; прежде чем кто-либо успел отреагировать, ученый уже обежал костер и схватил Мигеля за шею, одновременно другой рукой выхватив из-за пояса террориста пистолет и прижав его к безжизненно болтавшейся голове Мигеля.

Убийца вяло пробормотал какое-то ругательство, он был без сознания. Его подельники застыли на месте от потрясения. А шотландец рявкнул:

– Стоять всем! Или я его убью!

Это был напряженный момент. Руки бандитов лежали на оружии.

А Эми уже схватила нож, лежавший в пыли, тот самый нож, которым Мигель резал человеческую плоть. Нырнув в разгоравшееся пламя, она перерезала веревки, удерживавшие Дэвида у столба; как только они упали в огонь, молодой человек прыгнул в сторону вместе с Эми. Он был свободен. Ангус бешено кричал:

– Я убью вашего Мигеля! Не двигаться!

Никто и не двигался. Кроме Эми. Она пыталась голыми руками сбить языки пламени с одежды Дэвида, с его тлеющих джинсов и кроссовок. Огонь ревел, как будто гневаясь, что у него отобрали пищу. Эми приложила ладонь к щеке Дэвида.

– Ты как?

– В порядке… я в порядке… – Он почти не слышал ее сквозь рев огня и звуки собственного кашля; отплевывался, стараясь избавиться от привкуса собственной горящей одежды во рту.

В нескольких шагах от них Ангус волочил по земле не способного сопротивляться Мигеля, а подельники террориста только и делали, что переглядывались. На их лицах в чистом утреннем свете без труда читалось полное замешательство. Что делать без Мигеля? Без их командира, отдающего приказы?

Ангус пронзительно кричал:

– Только попробуйте подойти, и он останется без головы, чертовы ублюдки! Эми… бери ключи от машины! И прихвати ящик с пробирками! Дэвид, возьми какой-нибудь пистолет – и в машину… в «Лендровер»!

И снова бандиты переглянулись – растерянно, злобно, беспомощно. Через несколько секунд Эми уже держала в руке ключи от машины.

– Ангус, нашла! И образцы тоже.

– В машину, Дэвид!

Мартинес, подавив свои страхи, послушно побежал к автомобилю и запрыгнул в него на водительское место. Не обращая внимания на ожоги, он вставил ключ в зажигание и завел машину. Дэвид был готов рвануть с места, как только Ангус окажется рядом.

Шотландец подтащил бесчувственного Мигеля ближе к «Лендроверу». Ствол пистолета был все так же прижат к виску террориста. Эми уже сидела рядом с Дэвидом, наблюдая. Она была готова бежать. Абсолютно готова.

Но Мигель уже начал подавать признаки жизни; что бы ни сделал с ним дым молочая, его действие начало ослабевать. Террорист пытался вырваться из рук Ангуса; Дэвид видел, как Мигель старается освободиться.

– Ангус!..

Ученый прижимал дуло пистолета к виску Мигеля. Дэвид знал, что должно произойти. На лице Ангуса Нэрна горела мрачная решительность.

Дэвид с ужасом наблюдал за тем, как Нэрн нажимает на спусковой крючок: это была настоящая казнь.

Но он недостаточно крепко держал Мигеля, и в самый последний момент террорист резко дернулся. Он снова превратился в jentilak, гиганта лесов, неистребимого, легендарного… Ангус выстрелил, и кровь брызнула… но ученый промахнулся, оцарапав висок, пуля ушла в сторону. Волк был жив и свободен. И уже подавал знак своим людям.

Первый винтовочный выстрел разорвал утренний воздух. Дэвид дернул машину с места – и тут же вторая пуля с громким стуком ударилась о металл. Дверца машины распахнулась, Эми вцепилась в Ангуса, помогая ему ввалиться внутрь, на заднее сиденье; машина взметнула колесами песок и тут же стала набирать скорость. Быстрее. Еще быстрее.

Заднее стекло разлетелось на тысячу кусков, когда в него угодила очередная пуля; Ангус отстреливался через образовавшуюся дыру. Один выстрел, второй, третий… Один из бандитов упал, приземистый, крепкий… Энока. Готов.

– Гони, гони! – орал Ангус.

Дэвид, стараясь не налететь на какой-нибудь куст, прокричал в ответ:

– Но куда?..

– Прямо!

Они на полной скорости перескочили через пригорок, подпрыгнув в воздух, обрушились на песок и помчались дальше, подпрыгивая на кочках, скользя колесами по каменистой пыли, их заносило то вправо, то влево, и Мартинес отчаянно сжимал руль, пока машина мчалась по сухому руслу реки, стараясь только не налететь на крупные кусты верблюжьей колючки…

Эми отчаянно вскрикнула:

– Дэвид!

За очередным пригорком прямо перед ними возник огромный слон. Они должны были вот-вот налететь на него. Неторопливое серое животное жевало какую-то ветку; слон повернулся и посмотрел на них спокойно и равнодушно…

Дэвид вывернул руль в последний момент, и машину на полной скорости бросило в сторону; два колеса «Лендровера» зависли в воздухе. Мартинес чувствовал, что они сейчас должны перевернуться и расшибиться в лепешку. Но машина вдруг снова встала на все четыре колеса, и они помчались дальше.

– Река! Давай вдоль реки!

Это был приказ Ангуса. Дэвид повиновался.

Русло этой реки еще не пересохло до конца, и колеса машины захлюпали по грязи, распугивая диких гусей, уток, еще каких-то птиц, с шумом взлетавших перед ними. Дэвид выжимал скорость, как мог. Казалось, что сам большой белый автомобиль помогает ему в этом.

Десять, двадцать, тридцать минут они мчались вдоль реки. Газели, мирно дремавшие, стоя по колено в воде, вскидывали головы, заслышав шум, и бросались бежать. Антилопы-прыгуны взлетали в воздух от страха, когда машина вдруг вырывалась из-за крупных камней и мчалась прямо на них с бешеной скоростью.

– Туда!

Ангус показывал направление – там река разделялась на два рукава; Дэвид повернул в нужную сторону и воспользовался моментом, чтобы еще раз посмотреть назад… и его надежда разгорелась еще сильнее: они действительно уходили от террористов.

Им удалось сбежать.

Дэвиду захотелось разом разрыдаться от ужаса и заорать от счастья. Но он не сделал ни того, ни другого. Он просто гнал машину. Молча. И в салоне было тихо. Еще через несколько минут они остановились. Эми нашла в аптечке мазь и перевязала обожженную руку Дэвида. Пока она этим занималась, Мартинес смотрел на нее. Она не плакала, но глаза у нее были затуманены, она просто не выпускала наружу испытанный ужас. Потом они снова сели в «Лендровер» и двинулись дальше.

Солнце висело высоко в небе, было жарко. Дэвид постарался справиться с обуревавшими его эмоциями и подумать.

Почему? Почему Мигель нашел их даже здесь? Он всегда их находил. Как будто за ними гналась сама смерть: гибкая, жестокая, безжалостная. Otsoko. Волк. Неутомимый Волк.

Еще Дэвид никак не мог выкинуть из головы запах собственной тлеющей одежды. Он молчал. Эми то и дело дотрагивалась до него. И тоже молчала.

Еще час они ехали вдоль реки, потом Ангус велел сменить направление; Дэвид кивнул и резко повернул вправо – и они покатили по совершенно сухой земле. Камни и песок. Они ехали и ехали. И никто не говорил ни слова.

Они направлялись точно на юг. Здесь не было никаких дорог. Относительная пышность долин рек Дамары сменилась полной и абсолютной сухостью. По обе стороны от машины высились песчаные дюны.

Ангус первым решился нарушить гнетущую тишину. Казалось, прошло не меньше суток с тех пор, когда кто-то из них действительно говорил.

– Мы сейчас уже собственно в пустыне Намиб, – сказал он. – В самой настоящей. Все это тянется на сотни миль.

Дэвид во все глаза смотрел на пустую бесконечность. Огромные дюны, издали они смахивали на горы лимонного и апельсинового мороженого. С них то и дело срывались легкие струйки песка, а между ними лежали плоские пыльные сковородки тверди, обожженной до зловещей белизны; кое-где виднелись черные, искривленные стволы мертвых деревьев. И все это было похоже на декорации какого-то третьеразрядного фильма ужасов.

Довольно. Дэвид встряхнулся, отгоняя от себя никому не нужные сейчас фантазии. Образы, роившиеся в его уме, были так пугающи, что их трудно было вынести. И все же сквозь эту какофонию ужаса прорывался некий ритм; в окружавшем Дэвида мире крылась гармония, пугающая, но естественная…

Дэвид все еще перебирал в уме картины, не дававшие ему покоя: Мигель с куском плоти Альфонса… Робкая исповедь старика Гаровильо в тайном доме каготов: «Мигель таит в себе вечный позор каготов»… А потом – чудовищная волна киселя из человеческих тел в подвалах под тем домом…

А что, если те ныне почти растворившиеся тела были сложены в этот подвал без доступа воздуха не для того, чтобы предотвратить распространение инфекции, а для того, чтобы… сохранить их? Как еду?

Глотнув воды, Дэвид напрямую спросил Нэрна:

– Ангус, были ли каготы…

– Что?

– Были ли каготы… людоедами?

Эмми уставилась на них, побледнев от ужаса.