Текст книги "Раб своей жажды"

Автор книги: Том Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Дневник доктора Элиота

30 июля, поздно ночью. Прорыв в исследованиях, на который я надеялся, возможно, очень близок. Сегодня вечером встречался с лордом Рутвеном – на ужин к Стокеру он пришел последним. Не ожидал, что он там будет. За столом я сидел напротив него, но изо всех сил старался не вступать в беседу, вместо этого большую часть ужина разговаривал с Эдвардом Весткотом. Люси переговорила со мной о нем, пока мы шли в столовую. Оказывается, возникли слухи, что сестра Весткота вовсе не умерла.

Весткоту написал какой-то младший офицер, и в письме говорилось, что в горы направлена экспедиция. Люси, естественно, опасается, что муж ее будет разочарован, и подозревает, что все это какой-то грубый розыгрыш. Я спросил ее почему, и она слегка пожала плечами.

– Что-то не то в этом письме, – призналась она. – Почему, например, если сестру действительно нашли, Нэд не получил никакой весточки от отца? Он ведь тоже там, в Индии, а не написал ни строчки.

– Но кому нужно разыгрывать такую жестокую шутку?

– Не знаю. Но прошу вас, Джек, уверена, что Нэд будет расспрашивать вас о Каликшутре, ибо знает, что вы сами жили в тех местах. Так что говорите с ним осторожно. Не хочу даже думать о том, что Нэд воспрянет духом, а потом все опять кончится ничем.

Это верно. И все же предпочитаю считать, что сестры его нет в живых, ибо, если она жива, страшусь подумать, в каком состоянии она находится. Как и просила меня Люси, я постарался притушить чувство ожидания у Весткота. Он перенес разговор хорошо, но я почувствовал, что он не разделяет мой пессимизм, поскольку все равно продолжал расспрашивать о Каликшутре. Естественно, лорд Рутвен навострил уши, и мне расхотелось говорить об этом, но я счел своим долгом рассказать Весткоту все, что знал. Мне пришлось упомянуть и ту болезнь в горах, породившую столько страхов и суеверий. В беседу вмешался лорд Рутвен, а за ним – остальные гости. Последовал общий разговор о философии смерти, и вклад в него лорда Рутвена был очень мрачен. Он говорил со своей обычной грацией и остроумием, так что ужас того, что, как я знал, было самоанализом, почти скрыли его очаровательные манеры. Почти, но не совсем, ибо ужас остался, спрятанный под красотой, которую сам лорд Рутвен описал как маску, натянутую поверх агонии и гниения. Всего раз, один лишь раз, мне удалось заметить, что эта маска слегка соскользнула, и мельком взглянуть на то, что лежит под нею, – агония, самая настоящая агония. Потрясенный этим, не обладая искусством лицемерия, я решил уйти. Мне нужно было какое-то время побыть одному, подготовиться. Ибо я знал, что лорд Рутвен последует за мной.

Из Челси я возвращался пешком вдоль Темзы. У Воксхол-Бридж я услышал, как катится тяжелый экипаж. Я обернулся, экипаж притормозил и остановился у обочины. Дверца распахнулась, я вошел внутрь, и лорд Рутвен постучал по крыше своей тростью с серебряным набалдашником.

– Извините, – шепнул он, – за то, что вмешался сегодня в вашу беседу.

Я прислушался к грохоту колес тронувшегося экипажа.

– Мне просто было интересно узнать, не могли бы вы пересмотреть свое решение.

Наступило молчание, и я было подумал, что он ждет моего ответа. Но он повернулся, прижался щекой к стеклу окошка и смотрел, как на водах Темзы играют лунные блики.

– Вы ведь увидели это сегодня, не так ли? – спросил он.

– Увидел?

– Да, когда замолчали. Вы поняли. Я знаю.

– Боюсь, больные души не по моей части.

– Я не прошу вас лечить мою душу, – тихо рассмеялся лорд Рутвен.

– А что же тогда?

– Кровь… Вы же сами сказали, доктор, болезнь у меня в крови. И причина ее – физиологическая.

Он наклонился, взял меня за руки и заглянул в глаза. На его лице отразилось отчаяние.

– Вы должны мне помочь… и ради меня, и ради всех тех, кому я могу угрожать.

– А если нет?

– Ничего. С моей стороны, вам ничего не угрожает, доктор Элиот, если вы это имеете в виду. Я не хочу, чтобы вы продолжали работу по принуждению. Совершенно верно, я убиваю, но только потому, что мне надо пить. Вы видели мои кровяные клетки и понимаете причину… я не могу удержаться, так же как ваши пациенты не могут не поддаться воздействию заболеваний. Но я не маньяк-убийца. По крайней мере, – он помедлил, – я могу выбирать свои жертвы.

Он глотнул воздуха, и по лицу его пробежала тень. Не знаю каким образом, но на секунду его агония обнажилась передо мной.

– Вы должны помочь, – проговорил он, – во имя, – он горько улыбнулся, – гуманности.

Я долго не отвечал.

– Не могу, – сказал я наконец. – То, что вы просите, – излечение ваших кровяных клеток от жажды крови… Такое лечение, как я уже говорил, означало бы бессмертие. Бессмертие, лорд Рутвен! Но найти это лечение – вне моих сил, вне сил какого-либо человека вообще.

– Нет, – коротко бросил лорд Рутвен, – такая возможность должна быть. – Он наклонился ко мне. – Найдите ее… для меня, доктор. Сделайте все, что сможете. Где-то как-то вы должны подарить мне надежду. Мне и всему моему племени. – Он сжал мне руку, вцепившись в нее пальцами. – Не отказывайтесь, доктор!

Экипаж остановился на перекрестке. Я высвободился от хватки лорда Рутвена и встал.

– Выйду здесь, – промолвил я.

Лорд Рутвен следил взглядом, как я открываю дверь и вылезаю на улицу, но не пытался меня удержать.

– Если хотите, мы могли бы довезти вас до Уайтчепеля, – предложил он.

– Предпочитаю пройтись. Мне надо о многом подумать.

Брови лорда Рутвена выгнулись:

– Действительно, надо.

– Я сделаю все, что смогу, – пообещал я. – Но пока, прошу вас, оставьте меня.

Я повернулся, перешел улицу и зашагал в гущу узких улочек, по которым не мог проехать его экипаж. Шагая, я улыбнулся, почти ликуя. Может быть, мои исследования не обречены на провал! Я думал только об этом, о том, что раз теперь лорд Рутвен снова мой пациент, я все-таки добьюсь прорыва в исследованиях, над которыми так усердно и долго работал. Бессмертие… Слишком уж большая цель, чтобы просто думать об этом… Но были и другие цели, которые мне, может быть, удастся достичь. И, конечно же, мне очень нужен Хури. Он – эксперт по миру вампиров. И как только я произнес про себя это слово – вампир, – я осознал, сколь велико было мое нежелание произносить его раньше. Неудивительно, что мои исследования закончились провалом – я никогда не отваживался признать то, что было их подлинным предметом. Но сейчас у меня не осталось колебаний, я не сдерживал себя как раньше. Обстоятельства благословили мое решение. После получаса ходьбы я добрался до дома и, взойдя по лестнице к себе в кабинет, увидел, что дверь его распахнута настежь, а внутри мерцает свет. Осторожно приблизившись, я заметил, что свет очень слабый. Я вошел в комнату. На моей конторке стояло изображение Кали, украшенное гирляндами. Перед ним горели свечи, и из мисочек курился ладан. Под мисочками лежала книга. Я взял ее и прочел заглавие. «Мифы о вампирах в Индии и Румынии. Сравнительное исследование». Между первых страниц была всунута записка. Я вынул ее:

«Думал, вы вообще не выходите на улицу. Дела, видимо, изменились. Зайду к вам завтра и узнаю все новости. Ваш Хури».

Что ж, вместе мы наверняка не пропадем!

31 июля. В полдень пришел Хури. Он по-прежнему мастер менять внешность. Вначале не узнал его – в своих поездках по Европе он приобрел какой-то венский вид: пенсне, бородка клинышком, ужасная альпийская шляпа. Выдавала его только фигура – он стал еще круглее, чем был. Предложил разместиться у меня, но он отказался, сказав, что ни за какие коврижки не согласится жить в трущобах. Вместо этого он остановился в Блумсбери у старого друга – юриста из Калькутты. У юриста есть повар, который умеет готовить пищу по-бенгальски, а к ней Хури не терпится вернуться после месячной диеты на блюдах парижской кухни. Он боялся, что, оказавшись в такой гастрономической глуши, отощает до кожи и костей. Могу подтвердить, что этого не случилось.

Рассказал ему о событиях последних нескольких месяцев. Хури притворялся спокойным, но я видел, что это напускное, на самом деле он возбужден и обеспокоен. Никаких особых обсуждений или анализа с его стороны не последовало, но уверен, что до этого еще дойдет. Ибо сейчас наша неотложная задача – определить причины болезни Джорджа, и, если подозрения оправдаются, нужно как-то обеспечить его безопасность. Это нелегко, особенно ввиду того, что Джордж отказывается видеть меня, но я предлагаю Хури отправиться завтра на дебаты в палату общин. Будут голосовать по законопроекту Джорджа, и сам Джордж, как ответственный министр, будет отчитываться перед правительством. У меня свои обязанности, и я не смогу присутствовать, но у Хури, по крайней мере, будет возможность изучить Джорджа. Жду его заключений с большим интересом.

Пока есть только один намек на то, что Хури тоже разрабатывает теории касательно этого дела. Уходя, он замешкался и обернулся ко мне.

– Полидори… – проговорил он. – Этот ваш друг, торгующий опиумом… Вы уверены, что его зовут Полидори?

– Да. А что? Его имя вам о чем-то говорит?

– Он, наверное, доктор?

Я с удивлением взглянул на него:

– Да. По крайней мере был, согласно тому, что говорит лорд Рутвен.

– Ах, лорд Рутвен!

– Хури, скажите мне, откуда вам это известно?

– Помню, – улыбнулся он, – раньше вы никому не давали заглянуть в ваши карты. А теперь как аукнулось, так и откликнулось. Не беспокойтесь, старина, это всего лишь мое маленькое, так сказать, озарение.

Я пожал плечами:

– Как хотите.

Хури кивнул и стал спускаться вниз по лестнице, но вдруг остановился, вновь повернувшись ко мне.

– Знаете, Джек, – произнес он, – вам не удалось добиться прорыва в этом деле, потому что вы не желаете увидеть невозможное. Ваш рассудок вам теперь не нужен. Вы должны искать такие ключи, каких просто не должно быть. Вот почему я вам понадобился. Я могу привести вас туда, куда вы сами не подумаете идти. И запомните, Джек, сейчас возможно все. – Он улыбнулся и встряхнул головой. – Все!

Да, конечно же, он прав. Как права Сюзетта. Правила этой игры не похожи ни на что известное мне. Пришло время овладеть ими.

Сборник Хэнсарда по дебатам в парламенте, том CCCXXIX (1 августа 1888 г.)

Повестка дня Законопроект о границах Империи (Индия) (закон 337) (сэр Джордж Моуберли)

Рассмотрение

Законопроект рассмотрен с поправками. Государственный секретарь по Индии (сэр Джордж Моуберли) (oт Кенсингтона) внес предложение, чтобы, ввиду подавляющей поддержки его законопроекта в обеих палатах, не принимать дальнейших поправок. Предложения по границам выдвинуты для соблюдения интересов как народов Индии, так и Британской Империи. Полное и безоговорочное признание независимости королевств Бхушан, Катнагар и Каликшутра полностью соответствует принципам обеспечения прочного мира на границах Империи в Индии. Внимание почтенных членов парламента было обращено на законопроект об обороне империи (закон 346) с указанием того, что с дальнейшими вопросами по военным расходам следует обращаться к государственному секретарю военного ведомства (мистер Э. Стенхоуп). Государственный секретарь по Индии завершил свое выступление благодарностью в адрес почтенных джентльменов палаты за помощь, оказанную ему в трудах по разрешению большого и сложного вопроса, который в настоящее время можно, наконец, считать решенным.

После обсуждения было решено поставить на голосование.

Законопроект был принят в третьем чтении.

Вырезка из газеты «Таймс» от 2 августа

Сэр Дж. Моуберли болен

Сообщают, что сэр Джордж Моуберли, государственный секретарь по делам Индии, серьезно болен. Вскоре после успешного принятия закона о границах империи (Индия) в палате общин вчера вечером и выступления сэра Джорджа с заключительной речью государственному секретарю стало плохо. Его отвезли домой в бессознательном состоянии. В настоящее время его состояние остается без изменений.

Дневник доктора Элиота

2 августа. В газетах пишут, что Джордж потерял сознание прямо в парламенте. С утра у меня был Хури, подтвердил то, что было сообщено в газетах, но добавил, что Джорджу стало плохо, еще когда он выступал с речью, и ему пришлось прерваться на минуту. Очевидно, что, находясь на таком расстоянии от Джорджа (а Хури сидел на галерее для гостей), Хури не смог поставить какой-либо диагноз, однако он не увидел ничего противоречащего нашей первоначальной гипотезе.

Интересно, не преждевременны ли наши подозрения, по крайней мере, в отношении Джорджа? Хури все еще убежден, я же не уверен, что доказательства обосновывают умозаключения, которые мы строим на их основе. Сегодня во второй половине дня мы навестили леди Моуберли, и нам показалось, что сейчас ее меньше беспокоит здоровье сэра Джорджа, чем раньше. Она убеждена, что он просто вымотался, не более, и настаивает на этом. Розамунда полагает, что ему ничего не грозит. Завтра она уезжает по семейным делам в Уитби и расстанется с мужем по меньшей мере на три дня. Печально, что она не может разрешить мне самому осмотреть Джорджа, поскольку его враждебность ко мне не утихает, но когда Хури заговорил о порезах на запястьях и шее Джорджа, она сказала, что они исчезли. Розамунда надеется убедить мужа съездить за границу – скажем, на юг Франции, – и считает, что, пока он еще слаб, она вправе вновь встретиться со мной по возвращении из Уитби. Пообещала держать нас в курсе того, как будут развиваться события.

Однако вместе с Хури я к ней больше не поеду. Хури очень резко и грубо разговаривал с ней, фактически обвиняя ее в том, что она лгала о состоянии здоровья Джорджа. Есть у него такая неприятная черта – терпеть не может, когда опровергаются его теории. Впрочем, и у меня есть такая же черта.

6 августа. Хури нет уже несколько дней. Так и не знаю, над чем он работает.

Достал пробы крови. Просмотрел записи по проведенным исследованиям. Надо вскоре навестить лорда Рутвена.

8 августа. Весь вечер вместе с Хури рассматривали наше дело. Согласились пока не ставить заключение о болезни Джорджа по причине недостаточных доказательств, но продолжать поиски убийцы Артура Рутвена. Если предположить, что существует вампир, которого мы ищем, то поле поиска значительно сужается. Хури горит желанием встретиться с Полидори. Поедем в Ротерхит завтра.

Письмо миссис Люси Весткот мистеру Брэму Стокеру

Лондон, Миддлтон-стрит, 12 9 августа

Уважаемый мистер Стокер!

Боюсь, ужасно разочарую вас и мистера Ирвинга, но вы должны предупредить Китти, чтобы она начала репетировать мою роль, поскольку я заболела и сегодня не смогу играть в спектакле. Я не вполне уверена, что это за болезнь, мне снились дурные сны, а утром я проснулась в такой слабости, что едва смогла подняться с постели. Вы, несомненно, подумаете, что я верна своему происхождению и разыгрываю из себя светскую даму, но уверяю вас, что по-настоящему была на грани обморока, ибо у меня все время кружится голова, я сильно побледнела, короче вид у меня самый печальный.

Знаю, что очень подвожу вас. Но я болею почти с неделю и уверена, что если денек отдохну, то полностью восстановлю здоровье. Думаю, через день-другой вновь буду в театре.

До тех пор, мистер Стокер,

Ваша несчастная подруга,

Люси

Дневник доктора Элиота

9 августа. С утра утомительная работа. Поехали на извозчике на Колдлэйр-лейн, но лавка Полидори была закрыта, никаких признаков света внутри, а на дверях прикреплена записка;

«Закрыто по непредвиденным обстоятельствам. Откроется, когда вернусь».

Хури взял этот листик бумаги и положил в карман пиджака. Не думаю, что это такая уж ценность. Я знаю, что в своих расследованиях Хури зачастую прибегает к науке графологии, но сомневаюсь, что почерк Полидори скажет нам больше того, что мы уже знаем. Правда, эта записка, может быть, нужна Хури для другой цели – он по-прежнему неохотно обсуждает со мной свои идеи.

Искал вход в склад, но не смог найти. Впрочем, не удивился этому. Вернулись в Уайтчепель. Сегодня вечером продолжу работу с записями по моим исследованиям.

5 ч. утра. Проснулся от странного сна. Заснул, работая за конторкой. Весьма необычно. Приснилось, что я снова в Индии, на вершине храма в Каликшутре. Бушует огонь, повсюду разбросаны трупы, но наступила смертельная тишина, словно я один остался в живых. И мне надо лечить мертвецов, возвращать их к жизни. При этом с ужасающей срочностью, которой я понять не могу. Воскресить мертвых мне не удается, как ни стараюсь – они не воскресают. Знаю, что не хватает какого-то секрета, спрятанного от меня. Начинаю рассекать трупы – сначала скальпелем, потом рву голыми руками. При этом присутствуют Люси, Хури и все мои знакомые, а я вспарываю животы, щупаю органы, раздираю их на куски, в отчаянии ища средство, которое оживит мертвецов. Начинаю оступаться и поскальзываться в месиве, которое сам наворотил. Пытаюсь очиститься, но чересчур сильно перемазан кровью и не могу ее смыть. И вот я уже барахтаюсь в крови. Она засасывает… поглощает меня. Не могу дышать. Мне кажется, что я умер. Открываю глаза. Предо мною Лайла, нагая. Губы ее алы и жестоки, глаза блестят черным из-под накрашенных полуопущенных век. Красота совершенно невообразимая, и все же она здесь, красота, созданная из самых фантастических страстей, великолепных снов, желаний всего мира, но в то же время она – нечто больше, потому тронута перезрелостью и испорченностью. Как только я понимаю это, то чувствую, что еще больше жажду Лайлу, иду к ней, она обнимает меня. Конечно, я мелю чушь, но я ощущал все это и ощущаю сейчас, когда закрываю глаза. Она поцеловала меня, и от этого мой разум расширился, с секретов и тайн, мучивших меня, упал покров, и они очутились у меня на ладони. Я почувствовал, что просыпаюсь, но изо всех сил стал бороться, чтобы остаться во сне, ибо там я получу все, что захочу… Только бы остаться во сне… Остаться во сне… Там было удовлетворение, далекий лучик света, но по мере приближения к нему я осознавал, что вот-вот проснусь, покину объятия Лайлы и вновь стану самим собой. Я протянул руку, чтобы коснуться лучика света, и открыл глаза. Я сидел в кресле за конторкой. В полном одиночестве.

Сон очень и очень странный.

6 ч. вечера. Все время отвлекаюсь. Не знаю, в чем дело. Бессмысленно продолжать работу в таком состоянии. Может быть, съездить к Лайле?

11 августа. Две ночи не ночевал дома. Невероятно… Я же врач, мне всегда нужно помнить о времени, и все же, пока был у Лайлы, я явно позабыл о том, что проходят часы. Когда я вернулся из Ротерхита на Хэнбери-стрит, Хури уже ждал меня. Он говорит, что его беспокоит Лайла и то влияние, которое она на меня оказывает. Я понимаю его озабоченность, но не считаю, что она обоснованна. Провалы во времени, например, мне видятся признаком не злого влияния, а того, что я на верном пути, что я перехожу от эмпирического наблюдения к пониманию, которое может все решить. Хури не согласится, но я считаю, что темпы моего продвижения оправдывают любой риск.

И действительно, чувствую, что впереди замаячили большие возможности. Лайла почти ждала моего прихода. Она сидела на скамье в оранжерее, рядом с ней Сюзетта что-то подчеркивала в книге. Услышав мои шаги, она подняла голову, показывая мне раскрытые страницы. На каждой был нарисован узор, на первой – очень сложный и прекрасно вычерченный, а на второй – простой и небрежно набросанный.

– Который лучше? – спросила Сюзетта. Я показал на первый узор. Сюзетта улыбнулась. – Это мой. Значит, я победила. Мы состязались…

– Мы? – уточнил я.

Сюзетта кивнула:

– Мы с няней.

Я взглянул туда, куда показала пальцем Сюзетта. В тени, с подносом со сладостями и напитками в руках, стояла пухленькая девушка-индианка. Она поклонилась, заметив мой взгляд.

Я вопросительно взглянул на Лайлу.

– Последовав совету Джорджа, – блеснула глазами Лайла, – я нашла Сюзетте няню.

– Дура она, – заявила Сюзетта.

– Это все, что от нее требуется, – ответила Лайла. – Она должна просто присматривать за тобой. Женская работа, – лениво протянула она, – так, мне помнится, Джордж говорил об этом. – Она протянула руку и лениво поманила девушку. – Сармиста!

Девушка поставила поднос и торопливо, испуганно подошла. Лайла приказала ей уложить Сюзетту спать, а когда Сюзетта открыла было рот, чтобы возразить, взглядом заставила ее замолчать. Няня протянула руку Сюзетте, и та взглянула на нее недобрым взглядом, непохожим на взгляд ребенка, настолько он был холоден и бесстрастен, но затем взяла руку няни и позволила отвести себя спать. Перед уходом няня оглянулась и прикрыла голову сари, будто опасаясь, что я увижу ее лицо, и вывела Сюзетту в дверь оранжереи.

Я поинтересовался у Лайлы, виделась ли она в последнее время с Джорджем. Пожав плечами, она сказала, что слышала о его болезни, но теперь, когда законопроект прошел и стал законом, ее это не особенно волнует. Вспомнив свои опасения насчет Джорджа, я заговорил о состоянии исследований и упомянул, что вновь работаю с лордом Рутвеном. Лайлу это очень заинтересовало, словно лорд Рутвен чем-то восхищал ее, хотя она и заявила, что никогда не видела его. Несомненно, она слышала о нем от Полидори. Я спросил ее об этом, но она не поддалась на уговоры и вернулась к теме моих исследований. Мы проговорили… не могу сказать сколько времени. Выйдя из оранжереи, мы поднялись к стеклянному куполу, сквозь который были видны звезды. И от этого вида рамки нашей беседы мгновенно раздвинулись. Одно направление рассуждений представилось Особенно перспективным: а что, если существуют команды, записанные в каждой отдельной клетке, команды, которые можно выявить и, может быть, изменить или переписать? Тогда поиск свелся бы к поиску кирпичиков жизни. Но это, наверное, безнадежно. По крайней мере мне так кажется, когда я сижу здесь. Но в беседе с Лайлой эта перспектива показалась крайне обнадеживающей, и мой мозг ожил, бурля идеями.

Помню, на один вопрос она упирала особенно (в свое время по этому поводу высказались и Сюзетта, и Хури): проницательность – свойство не только сознательного разума. Одних размышлений недостаточно, следует принимать и то, что лежит за пределами разума, значит, надо найти какую-то точку высвобождения, отправления в полет. Я ощущаю это в беседах с Лайлой, а без нее – нет. Когда я с Лайлой, наблюдаю за ней, слушаю ее соображения, передо мной открываются необъятные дали.

Так какой же ценой? Что я должен понять, прежде чем смогу решить, сколь далеко мне заходить?

12 августа. Намечен визит к лорду Рутвену – по просьбе Хури, но мне это также нужно. Думаю, что исследование примечательного случая, оказавшегося у меня в руках, показывает, что концепция Вирхова о клеточной патологии фундаментально верна и нет морфологического элемента вне клетки, в котором могла бы проявляться жизнь. Поэтому надо сосредоточить анализ болезни лорда Рутвена на костном мозге и посмотреть, было ли оказано влияние на производство клеток и, если да, то какое. Подозреваю рак, деформирующий структуру ткани белых клеток, хотя его происхождение, не говоря о лечении, пока невозможно выяснить.

13 августа. Сегодня вечером вместе с Хури навестили лорда Ругвена. Не стали скрывать, кто такой Хури – лорд Рутвен читал его работу и не протестовал, когда я представил Хури. Однако нас предупредили хранить тайну – не словами, а видением того, что мы лежим с перерезанными глотками и вывалившимися языками. Позднее мы узнали, что такие образы, почти одинаковые, возникли в воображении каждого из нас, что говорит о замечательной демонстрации телепатических сил.

Лорд Рутвен сразу же согласился на предложенную мной операцию. Он отказался от анестезии, сразу лег на стол, и через несколько секунд глаза его стали стекленеть. Он как бы потерял сознание, хотя когда я попытался прикрыть ему веки, то не смог добиться, чтобы они сомкнулись. Я начал оперировать, чувствуя себя вначале несколько не в своей тарелке, а когда принялся резать мускул, чтобы добраться до бедренной кости, то не поверил своим глазам – на лице лорда Рутвена не отразилось ни малейшей боли. Даже когда я раздвинул ткани и начал сверлить кость, подбираясь к костному мозгу, мой пациент остался совершенно неподвижен, и операция прошла без затруднений. В течение нескольких последующих дней продолжу работу над пробой костного мозга. Лорд Рутвен, пробудившийся от того, что я могу назвать самогипнозом, не чувствовал никакой боли. Он жаждет знать результаты, и это чувствовалось, хоть он не нажимал на меня и приказал не спешить с работой. Надеюсь, его вера оправданна. Я же не ощущаю уверенности. Мне остается лишь надеяться на вдохновение.

Хури же, наоборот, так и лучится от уверенности в себе. Его осмотр лорда Рутвена явно подтвердил какую-то из его теорий. Я попросил его поделиться со мной, но он лишь покачал головой» сказав, что хочет быть уверен и надо провести еще кое-какие исследования. Затем он резко сменил тему разговора и спросил меня, часто ли я читаю поэзию.

– Нет, – ответил я. – А что?

Хури пожал плечами и, улыбнувшись, встряхнул головой.

– Жаль, – проговорил он и больше не произнес ничего.

Поэзия… Хури упомянул о ней явно не случайно. Но мне еще не ясно, где тут связь. Похоже, мои силы слабнут.