Текст книги "Раб своей жажды"

Автор книги: Том Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Впрочем, я кое-чего до сих пор не понимаю, – сообщил я.

– Вот как?

– Да! Как случилось, что черты его лица так изменились? Как получилось, что мы не смогли узнать его?

– Ах, это… Помните, Стокер, на Колдлэйр-лейн я сказал вам, что дело для меня ясно, за исключением одной-единственной детали? Так вот, вы затронули ту самую деталь, которая вводит меня в замешательство. Признаюсь, не могу ответить на ваш вопрос.

– И у вас нет никакой теории?

– Может быть, – медленно проговорил он.

– И?

– Нет… это невозможно, – покачал головой он.

– Но все-таки, скажите, – нажимал я.

– Я просто подумал о совпадениях.

– Совпадениях?

– Помните, Люси, когда она увидела лицо Моуберли в окне, вообразила, что по нему течет кровь? И сегодня, когда мы его нашли, лицо его опять было вымазано кровью?

– Господи, Элиот! – вскричал я. – Вы совершенно правы! И что вы на это скажете?

– Совершенно ничего.

На моем лице, по-видимому, отразилось такое разочарование, что Элиот улыбнулся:

– Думаю, нам надо подождать, пока Моуберли придет в сознание. Может, тогда удастся пролить какой-то свет на происшедшее. И в связи с этим, Стокер, могу я вас попросить о последнем одолжении?

– Конечно, вы же знаете, что я полностью к вашим услугам.

Элиот подошел к конторке, сел за нее и стал что-то писать.

– Моуберли надо вернуть домой, к жене, – сказал он. – Леди Моуберли храбро перенесла его отсутствие. Мы не можем больше скрывать его от нее. Поэтому, Стокер, не могли бы вы отвезти министра домой?

– Никаких затруднений, – ответил я.

– Я бы поехал и сам, – проговорил Элиот, – но Ллевелин слишком долго работал без меня. – Он вернулся к своей записке. Наконец он закончил ее, запечатал в конверт и вручил мне. – Будьте любезны передать это леди Моуберли.

– А вы, в свою очередь, обещайте, что будете держать меня в курсе того, как пойдут дела.

– Ну конечно же, мой любезный Стокер, – улыбнулся Элиот. – К кому же еще я могу обратиться? Но думаю, что это дело больше не доставит нам особых хлопот. Похоже, мы разгадали загадку.

Засим я покинул его. Садясь в кэб, я подумал, что мне надо еще много о чем поразмыслить, ибо я не был так уж уверен, что все тайны действительно решены. Я размышлял о пережитом и услышанном до тех пор, пока, в силу моей измученности, разные образы последних дней не стали сливаться в моем сознании. Я увидел Люси, раджу, лорда Рутвена и сэра Джорджа. Мы с Элиотом гнались за ними на лодке по Темзе, а потом они очутились со мной в притоне Полидори. Я вспомнил о портрете в комнате с клубящимися благовониями… И вдруг резко пробудился, содрогаясь от этого воспоминания. Почему – не могу сказать. Красота той женщины казалась столь величественной, что я подумал, а не она ли так расстроила меня. Мы все еще не знали, кто она, с какой целью появилась в Ротерхите, а Элиот говорит, что дело решено…

Я покачал головой. Отказываясь сомневаться в человеке с такими необычайными способностями, я предполагал, что очень скоро получу от него известие…

Письмо доктора Джона Элиота леди Моуберли

«Подворье Хирурга», Уайтчепель 16 апреля 1888 г.

Уважаемая леди Моуберли!

Я достиг некоторого успеха в нашем деле. Вверяю Джорджа в умелые руки мистера Брэма Стокера, а он, в свою очередь, надеюсь, доставит его вам. Общие черты тайны ясны, но с подробностями нужно подождать до выздоровления Джорджа, каковое, уверен, наступит очень скоро. Ему есть что сказать вам. Однако вы должны потребовать от него всей правды. Насколько припоминаю, он склонен привирать.

Как вы сказали, навещая меня, мне стоит только попросить вас о помощи, и вы сделаете все что в ваших силах. Может быть, вы пожалеете об этом предложении, ибо у меня в самом деле появилась просьба. Прошу вас, леди Моуберли, не могли бы вы помириться с Люси Весткот? Не знаю, в чем суть ваших расхождений, хотя догадываюсь. Может быть, для примирения достаточно будет того, что одна из вас сделает первый шаг?

Навешу вас на следующей неделе посмотреть, как поправляется Джордж.

Остаюсь до тех пор, леди Моуберли, вашим слугой

Джек Элиот

Письмо леди Моуберли доктору Джону Элиоту

Гросвенор-стрит, 2

24 апреля

Уважаемый доктор Элиот!

Словами не выразить мою благодарность. Джордж рассказал мне все. Мне очень больно было это слышать, как вы сами знаете. Ваше умение найти решение и вашу храбрость вряд ли можно переоценить. Джордж сам вам напишет, когда более или менее придет в себя. Пока же он очень слаб.

Не могу, конечно, отказать вашему призыву в отношении Люси. Действительно, с ней я чувствую себя неудобно. Она очень опрометчивая молодая женщина, и я не могу одобрить ее поведение, чересчур парижское для меня. То, что кажется в порядке вещей для коренных лондонок, представляется, однако, очень аморальным такой деревенщине, как я. Но ссора у нас вышла не с самой Люси, но с молодым человеком, к которому она сбежала. Я всегда рада принять ее. Более того, я хочу убедить Джорджа оставить ей наследство, .ибо знаю, что у нее туго с финансами и что за это в большой степени отвечаю я. Может быть, я ошибалась – но я хотела как лучше. Прежде чем судить меня строго, вам надо навестить Люси и вытянуть всю историю из нее. Повторяю, однако, и можете передать ей это: как только Джордж поправится, то распорядится о выделении ей денег. Уверена, можно будет организовать, чтобы ей не пришлось ждать до совершеннолетия.

Уважаемый доктор Элиот! Еще раз благодарю вас от глубины души.

Ваш верный и преданный друг, Розамунда, леди Моуберли

Дневник доктора Элиота (запись на фонографе)

24 апреля. – Многое надо записать. Утром получил многообещающее письмо от леди Моуберли. И поскольку у меня выдалось свободное время, решил действовать сразу же. Около девяти поехал на Ковент Гарден. По пути странное ощущение – за мной следят. Явно нерационально, но не мог отделаться от этого чувства. Может, переработал? Может, надо отоспаться? Потом буду жалеть, если в результате пострадают пациенты.

Приехал в «Лицеум», Люси там еще не было, но Стокер был у себя и дал мне ее адрес. Вначале он покраснел при упоминании ее имени. Бедняга, он никак по уши влюблен в Люси. Интересно, сам-то он об этом знает?

Он дал мне адрес в Клеркенвелле. Сразу направился туда. Дома на улице были не бедные, но и не фешенебельные. Вспомнил, леди Моуберли писала, что у Люси туго со средствами, и, поджидая ее в холле, видел вокруг признаки того, что тут экономят. И точно, когда Люси сбежала вниз по лестнице поприветствовать меня, мне показалось, что я заметил, даже несмотря на теплоту приема, следы замешательства, будто она стыдилась, что ее видят в таком месте, – особенно старый друг ее брата, вроде меня. Был поэтому уверен, что она порадуется новостям, принесенным мною, но, к моему удивлению, она лишь засмеялась и покачала головой.

– Мы совершенно счастливы здесь, – настаивала она. – Мне надо бы рассердиться на вас, Джек, за то, что вы так неверно судите обо мне. Ссора – не из-за наследства.

– А из-за чего?

Она с вызовом уставилась на меня:

– Не знаю, спросите леди Моуберли. Я вам говорила, Джек, мне ее враждебность всегда казалась необоснованной.

– Что ж, – ответил я, – тогда вам незачем отвергать ее предложение о мире.

– Но я говорила вам, Джек, деньги нам не нужны.

– Так уж не нужны? – уточнил я.

Люси покраснела:

– Я зарабатываю, а Нэд получает пособие, пока учится на юриста.

– Но, Люси, можно найти жилье и получше. У Весткотов, семьи Нэда, к примеру, наверняка есть дом в городе.

Голос мой замер, когда я заметил, что Люси вдруг смертельно побледнела. Она затрясла головой, пытаясь улыбнуться:

– Извините, но ваше предложение о доме Весткотов… Нэд так заразил меня своим ужасом в отношении его, что я расстраиваюсь при одном его упоминании.

– Ужасом? – удивленно спросил я.

– С тех пор как исчезли его мать и сестра, Нэд уверяет, что трагедия затронула и этот дом. Не знаю почему, но он постоянно об этом упоминает. Он не может и порог его преступить. Мы однажды были в лесу под Хайгейтом, просто постояли у калитки, а потом повернулись и заторопились обратно. Как-то странно, Джек, но я тоже почувствовала… ощущение… да… ужаса. Почти физическое. И поняла, что Нэд имел в виду.

– Извините тогда за то, что поднял эту тему, – поклонился я. – Проявил бесчувственность…

– Но вы же не знали, – улыбнулась Люси, беря мои руки в свои. – Тут, во всяком случае, не Хайгейт, но очень уютно.

– Да, – сказал я, оглядывая лестницу, – именно так.

– Что вы этим хотите сказать? – игриво подмигнула Люси.

Я пожал плечами.

Люси попыталась поддеть меня притворным разочарованием:

– Ну, Джек, я вам удивляюсь. Всегда считала вас социалистом. Разве вам не приятно, что мы живем в трущобе?

– Я думал не совсем о вас.

– О ком же?

Я взглянул ей в глаза:

– Я больше думал о вашем ребенке.

Лицо Люси застыло.

– Так вы знаете! – прошептала она.

– Не так уж трудно было догадаться.

– Да, – сказала она. – уж вам-то это не трудно. – Она вдруг засмеялась. – Черт вас дери, Джек, а я как дура нервничаю, что ребенок заплачет и все выдаст. Как вы узнали?

– Но, Люси, болезнь и уединение, затянувшееся на целый год, скоропалительное замужество, молодая девушка уходит из дома опекуна… Да вы все это можете описать в мелодраме и поставить в вашем «Лицеуме»!

– Вы пропустили вредную мачеху.

– Уж настолько ли она вредная?

– Конечно!

– Почему?

– Она не захотела и видеть Нэда.

– И вы ее вините за это?

– Джек!

– Вспомните, они там, в Йоркшире, не такие… прогрессивные.

– Что это должно значить?

– Вы актриса, вам платят за то, чтобы вы смотрели глазами других. Попытайтесь, Люси. Леди Моуберли приезжает в Лондон, всю жизнь прожив до того в Уитби. Подопечная ее мужа требует выхода на сцену. Потом вдруг оказывается, что эта же подопечная уже носит ребенка от какого-то незнакомца. Думаю, в таких обстоятельствах она просто обязана была проявить какой-то моральный гнев.

– Ну, – нахмурилась Люси, – может быть.

Я вынул письмо леди Моуберли:

– А сейчас она хочет примириться с вами.

Люси внимательно прочла письмо несколько раз.

– Но она по-прежнему не хочет видеть Нэда! – сказала она наконец.

– Не хочет, – согласился я. – Но вы наверняка понимаете, почему?

Люси помотала головой.

– Потому что, виня его, она снимает необходимость винить вас.

– Вы правда так думаете?

Я кивнул:

– Дайте ей время, Люси. С ней все образуется. Но прежде всего вы сами должны дать ей шанс.

– Если бы я так хорошо не знала вас, Джек, я бы подумала, что вы поклонник Розамунды.

– Но вы знаете меня. Я действую на основании своих наблюдений.

– Да? – повела бровью Люси. – И каковы ваши наблюдения?

– А таковы. Нет причин вам с ней не быть подругами.

– Что ж, – сложила письмо Люси, – может, вы и правы. – Она бросила взгляд на лестницу. – Вот и ребенок мой закопошился.

– Не вижу причин, почему это должно быть проблемой. Ведь только вашему мужу она объявила обструкцию.

– О, Джек, – вдруг воскликнула Люси, – он же прекрасное дитя. Я не жалею о том, что случилось… После Артура… вы знаете, как мне его не хватало… Его таинственная смерть, ужас ее, вслед за отцом… – Она перевела дух и продолжила: – Кроме Нэда, Артур был всем, что у меня было. Я никак не могла поверить, что его больше нет…

Она повернулась и побежала по лестнице.

– Пойдемте же, – обернулась она ко мне.

– Зачем?

Она остановилась, чуть ли не топнув ногой:

– Нет, Джек, вы просто невозможны. Даже если вы не хотите полюбоваться на Артура, то хоть могли бы притвориться.

– На Артура?

– Джек, ради Бога, на моего сына! Пойдемте наверх и увидите, какой он замечательный.

Я последовал за ней. Оказалось, что юный Артур вновь уснул. Это был, как и говорила его мама, красивый и спокойный мальчик, точь-в-точь его дядя, только без усов. Я хотел сказать об этом, когда у входной двери позвонили.

– Посмотрите, чтобы он не заплакал, – приказала Люси, – а то я рассержусь на вас.

Она оставила меня в детской и поспешила вниз. В течение нескольких минут до меня доносились звуки разговора, хотя гостя не было видно. Потом послышались шаги на лестнице.

– Сюда, – шепнула Люси, открывая дверь детской.

За Люси кто-то замаячил. И, когда она впустила этого человека внутрь, я, заморгав от удивления, узнал в нем лорда Рутвена.

Он стал менее анемичным, чем раньше, на щеках появился некоторый румянец. Он вообще очень красив, но в его присутствии я нервничаю и несколько тушуюсь от исходящей от него силы. Не уверен почему – меня вообще-то аристократы не впечатляют.

Лорд Рутвен подошел к колыбели, нагнулся над спящим Артуром и с удовольствием улыбнулся, разглядывая его, а потом закрыл глаза, и глубоко вдохнул, словно наслаждаясь приятным запахом (Запомнить. Его реакция на костюм Люси, очень похоже. Интересно!). Наконец, вновь открыв глаза, он заговорил:

– Доктор Элиот! Какая приятная неожиданность!

Люси крайне удивилась, что мы знакомы. Я рассказал ей о том, как мы встретились, но когда я упомянул, что театральную программу о спектакле с ее участием послали лорду Рутвену, на лице ее отразилось еще более глубокое удивление.

– Но я не посылала никакой программы. Скорей всего, ее послал кто-то другой.

– Это неважно, – ответил лорд Рутвен, беря руку Люси и поднося к губам. – Важен результат, а не причина.

– Вы действительно так думаете? – поинтересовался я.

– Особенно в минуты грусти, – он выгнул бровь в гримасе, характерной для семьи Рутвенов. – Вы не согласны, доктор Элиот? Помнится, происхождение моей программы заинтересовало и вас.

– Обстоятельства показались мне любопытными, – кивнул я.

– И что же это за обстоятельства?

Я вспомнил, как какие-то незнакомцы подобным образом вступали в контакт с Артуром Рутвеном и леди Моуберли, хотя совпадение в случае лорда Рутвена было не вполне точно.

– Вы слышали о некоем Джоне Полидори? – спросил я.

Неожиданно тень пробежала по его лицу, а затем выражение его вновь стало совершенно бесстрастным.

– Нет, – беззаботно произнес он, но я видел, что он лжет, и сам он знал, что я это знаю.

Он окинул меня ледяным взором и, не давая мне раскрыть рта, выхватил из колыбели Артура и прижал к груди.

Люси, невольно вздрогнув, подалась вперед.

– Вы разбудили его! – воскликнула она.

Но лорд Рутвен даже не извинился:

– Да ему уже надоело спать!

Артур словно был согласен с ним. Он не издал ни звука, а только вытаращил глазенки и попытался схватить ручонкой бледные гладкие щеки лорда.

– Я обычно не в восторге от детей, – пробормотал лорд Рутвен, – и вообще-то очень уважаю царя Ирода… Однако это дитя, – в уголках его глаз вспыхнули огоньки удовольствия, – это дитя… почти заставляет меня изменить свое мнение.

– Вы рисуетесь, милорд, – сухо промолвила Люси, – и притворяетесь более зловредным, чем есть на самом деле, когда говорите, что не выносите детей. – Она повернулась ко мне. – Мы с двоюродным братом познакомились на дне первого представления «Фауста» в этом сезоне, но когда он впервые навестил меня, то уже знал, что в доме ребенок. Я ему не говорила. Так что он такой же умный, как и вы.

– Едва ли, – пробормотал лорд Рутвен. – Может, у меня просто нюх на детей.

Он наморщил нос, отчего Артур поперхнулся и заплакал, но лорд Рутвен будто пронзил его взглядом, и плач младенца затих.

– Видите, какая у него сила? – сказала Люси. – Не правда ли, он был бы великолепной няней для Артура!

Лорд Рутвен засмеялся. Мне показалось, что в его смехе промелькнула какая-то холодность, почти насмешка.

– Мне пора идти, – откланялся я и, поцеловав Люси в обе щеки, направился к лестнице.

– Доктор Элиот!

Голос Лорда Рутвена был почти неслышен. Моим первым побуждением было не оглядываться, притвориться, что я ничего не услышал. Я чувствовал, что Рутвен интригует меня. Он вышел на лестницу с младенцем Люси на руках.

– Когда вы навестите меня? – спросил он.

Я пожал плечами:

– Мне не ясно, о чем вы хотите поговорить.

– О вашей работе, доктор Элиот.

– О работе?

– В начале года вы опубликовали статью «Испытания в Гималаях: сангвигены и агглюцинация». По-моему, так вы ее назвали?

– Да, было такое, но я не предполагал… – удивился я.

– Что меня интересуют такие вопросы?

– Это малоисследованная область медицины.

– Вне сомнения. И ваша статья особенно грешит незнанием, ибо в сложность предмета вы еще привносите радикализм ваших взглядов, если я правильно их понял. Но, с другой стороны, радикальное больше всего и интригует, не так ли?

– Интересное замечание от члена палаты лордов.

– Нам надо поговорить, доктор Элиот, – улыбнулся лорд Рутвен.

Я поразмыслил над его просьбой:

– В прошлый раз в нашем разговоре вы упомянули о средствах для хирургической клиники…

– Да.

– И взамен…

– И взамен вам нужно пообедать со мной.

– Боюсь, я занят…

– Дело не к спеху. В воскресенье, третий уикэнд в мае. У вас, таким образом, будет время почистить ваш дневник.

– Да… я уверен.

– Вот и договорились, – перебил лорд Рутвен. – Приезжайте в восемь. У вас есть мой адрес.

Он кивнул, повернулся и исчез, прежде чем я успел дать согласие. Но я, конечно, поеду. Даже небольшая дотация для нашей клиники будет неоценима. И кроме того, лорд Рутвен, по-видимому, интересный человек. Уверен, что его компания подействует на меня стимулирующе. Конечно же, я поеду.

По дороге в Уайтчепель у меня опять возникло ощущение, что за мной следят. Длилось оно до Ливерпуль-стрит. Там меня поразила женщина удивительной красоты. Она садилась в экипаж и оглянулась на меня. Однако была она не черноволосая, а белокурая с европейскими чертами лица. Мощное притяжение к ней… ничего подобного никогда не испытывал. Такого желания я не чувствовал даже к женщине, взятой Мурфилдом в плен на Калибарском перевале. И одновременно сильное ощущение, которое мы испытали на стене в Каликшутре: мой разум кто-то исследует… Ерунда, конечно…

Нужно отоспаться. Лягу сегодня пораньше.

Записки Брэма Стокера (продолжение).

…Мой интерес к этому делу не угас, а с течением времени еще больше возрос. Желая узнать новости, я иногда приглашал Элиота пообедать со мной. Он отвечал на мои приглашения нерегулярно, ибо, помимо своих забот на работе, он был человеком замкнутым. Тем не менее, мы иногда встречались, и я каждый раз умолял, чтобы он рассказал мне, как развиваются события. Он сказал, что сэр Джордж постепенно поправляется, но сам он еще не навещал друга. Зато о проститутке, которую мы спасли, он смог рассказать побольше. Ее звали Келли – Мэри Джейн Келли – и вообще-то она была не из Ротерхита, а жила в полумиле от клиники Элиота. Он сказал, что послал санитара по этому адресу. Там оказался мужчина, назвавшийся ее мужем, но совершенно не заинтересовавшийся ее состоянием. Вел он себя нагло и был пьян. При таких обстоятельствах Элиот решил подержать пациентку в больнице подольше, хотя денег очень не хватало.

– Она не может жить у нас постоянно, – вздохнул он, – вечная беда с этими ассигнованиями, всегда так.

Как-то вечером он прислал мне записку, сообщая, что Келли на следующий день должна допрашивать полиция Ротерхита. Естественно, я вызвался присутствовать при допросе и даже отменил несколько важных встреч. Прибыв на следующее утро в Уайтчепель, я сразу направился в кабинет Элиота. Он по уши закопался в пробирки и горелки, но был рад меня видеть, хоть я ему и помешал.

– Не сомневался, что вы придете, Стокер, – сказал он, вставая поприветствовать меня. – Наши приключения далеко не закончились.

Он провел меня в отдельный кабинет, где к нам вскоре присоединился полисмен из Ротерхита. Элиот вышел и вернулся с Мэри Келли. Она явно нервничала, но быстро пришла в себя и согласилась, рассказать, что помнила о том, как на нее напали. Я заметил, что Элиот следит за ней как-то неуверенно, а ее все время отвлекает уличный шум снаружи. Напротив окна находилась помойка, бездомные псы носами разгребали мусор в поисках объедков, и пациентка Элиота никак не могла отвести от них глаз. Когда Элиот спросил ее, как она себя чувствует, она уверила его, что очень хорошо. И допрос начался.

История ее была проста. Она пьянствовала в пабе у Гренландских доков и разговорилась там с матросом, который сказал, что его дружку нужна девушка. У Келли было туго с деньгами, и она согласилась пойти с ним. Матрос подвел ее к извозчику, стоявшему снаружи, дверца кэба отворилась, и Келли забралась внутрь.

Однако в этом месте своего рассказа она вдруг задрожала, вскочила и бросилась к окну, прижимаясь лицом к стеклу и я заметил, что она опять пристально смотрит на собак. Элиот попытался усадить ее обратно, но она оттолкнула его и стала просить впустить собак, чтобы они посидели при ней, а когда Элиот отказал ей, то сжала губы и не проронила больше ни слова, продолжая смотреть на псов на помойке. Элиот забеспокоился еще больше и, стараясь удовлетворить прихоти своей пациентки, только начавшей поправляться, попросил привести одного пса. Келли с радостью приветствовала это и, посадив пса себе на колени, продолжила рассказ.

Там, в пролетке, в кэбе, ее поджидал дружок матроса. Но дружок оказался не мужчиной… Я сразу заметил, как Элиот подался вперед в кресле и с неослабным вниманием слушал, как Келли описывает оказавшуюся в кэбе женщину. Описание это, однако, не подходило ни к Люси, ни к леди Моуберли, ибо перед Келли оказалась негритянка, но такой красоты, что у Келли буквально захватило дух. Элиот заострил внимание на этом, и Келли согласилась, что привлекательность негритянки, впрочем, испугала ее. Затем негритянка, – я краснею, когда пишу это, – расстегнула на Келли одежду и принялась ласкать ее самым грубым похотливым образом. Келли очень разволновалась и не смогла протестовать. Негритянка же вдруг вынула какой-то сосуд из золота и чудесно украшенный, схватила Келли за запястье и полоснула по нему ножом. Кровь полилась в сосуд. Тут Келли вскрикнула, открыла дверцу пролетки и выпрыгнула. Кэб не остановился. Келли осталась лежать там, где упала, и постепенно потеряла сознание.

На этом месте она прервалась. Полисмен пытался задавать ей еще вопросы, но она отказывалась отвечать, гладя и лаская пса. Наконец полисмен вздохнул и поднялся. Элиот вызвал медсестру, чтобы она уложила Келли обратно в постель, но Келли не двинулась со стула. Вместо этого она вцепилась в пса, со стоном разглядывая рану на запястье. Она стала что-то неразборчиво выкрикивать и тереть шрам.

– Моя кровь, – кричала она, – моя кровь! Ее украли! Ее нет!

Она сорвала бинты, и густой ручеек крови закапал на пса. Келли, как зачарованная, смотрела на это, а пес начал лизать кровь, ерзая и вертясь у нее на коленях. Элиот попробовал отогнать животное, но Келли отчаянно цеплялась за него. Вдруг женщина содрогнулась всем телом, застонала и швырнула пса на пол. Пес заскулил от страха, но когда он попытался улизнуть из комнаты. Келли схватила его за глотку.

– Моя кровь! – крикнула она мне. – Не видишь, что ли, что ему дали мою кровь?

Голыми руками она разодрала горло бедного пса. Он отчаянно дергался, но прежде чем кто-либо успел схватить Келли, она ногтями разорвала артерию, и пес издох, дико воя от боли. Кровь била из бедного пса, а Келли подставляла свое запястье под кровавый фонтан, словно стараясь напитать шрам. Санитары схватили ее и выволокли из комнаты, но она вырвалась и бросилась к стене, отчаянно царапая ее, будто желая пробиться наружу. Затем ее снова схватили и дали успокаивающего.

Элиот сидел у ее постели почти час.

– Умственные заболевания – не моя специальность, – признался он, выйдя наконец ко мне, – и все же придется отправить ее в дом умалишенных. А она была так близка к выздоровлению! – Он вздохнул и упал в кресло. – Не надо было устраивать ей допрос. Это я во всем виноват…

Дальше Элиот упомянул одно возможное направление расследования. Он считал, что разъяренная толпа, попавшаяся нам в Ротерхите, была совершенно права и Келли могла быть не единственной жертвой таинственной негритянки. Были сообщения об исчезновении и других женщин, а также матросов с иностранных судов. Никаких следов пропавших так и не обнаружили. Одну проститутку, однако, нашли в Ротерхите. Как и Мэри Келли, она была почти обескровлена и сейчас считалась клинически невменяемой. Элиот постучал по записной книжке:

– Я записал адрес дома умалишенных, где ее содержат. Если симптомы у Мэри Келли сохранятся, может быть, мне стоит туда съездить.

– А я поеду с вами, – сразу заявил я.

– Конечно, – улыбнулся Элиот, – но вначале посмотрим, как пойдет дело у бедняжки Келли. Не беспокойтесь, Стокер, я вам сообщу. А сейчас, прошу простить меня, у меня куча работы.

Засим я уехал от него, еще более расстроенный и озадаченный, чем когда прибыл к нему…