Текст книги "Затерянный храм"

Автор книги: Том Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Ты торговец оружием. – Лейтенанту пришла в голову жуткая мысль. – Эта заваруха как-то связана с тем, кто к тебе приезжал?

Грант не отвечал, он один за другим выдвигал ящики письменного стола Каргилла и вытряхивал их на столешницу. Из нижнего ящика он вытащил коричневую кожаную кобуру. Оттуда выглядывала ореховая ручка револьвера «уэбли». Грант вынул револьвер и проверил барабан. Беспомощный и беззащитный, Каргилл принял храбрый вид.

– И у тебя не дрогнет рука выстрелить в меня?

Грант отрицательно покачал головой:

– Мне ни к чему. Пусть это сделают военные, когда узнают, что за кавардак вы позволили тут устроить. – Он мгновение подумал. – Какой у вас размер фуражки?

На крепостную стену вела обветшалая лестница. Выйдя из кабинета Каргилла, Грант взбежал по ней и кинулся по стене к надвратной башне. В суматохе дверь запереть позабыли. Грант юркнул внутрь. Все в башне было разрушено, там возвышались только четыре металлические опоры, поддерживавшие орудийную платформу на крыше. Они поблескивали в темноте, вспыхивая отраженным от выстрелов снаружи светом, а пронизанное сквозняками помещение рокотало, словно барабан, – на крыше работал пулемет «брен». Грант натянул фуражку Каргилла на взлохмаченные волосы, коснулся надежно прицепленного к поясу револьвера и полез по деревянной лестнице, приделанной к стене.

Едва ли стрелок на крыше услышал Гранта, но, вероятно, краем глаза заметил движение. Он поставил гашетку на предохранитель и оглянулся.

– Какого черта ты тут возишься? – взревел Грант в лучшей армейской манере. – Прижимай этих жидов к земле.

Голос и знакомые очертания офицерской фуражки стали той поддержкой, которая и требовалась пулеметчику. Он упер пулемет в плечо и выпустил еще одну яростную очередь. У Гранта появилось нужное ему время. Он пересек крышу и одним хорошо нацеленным пинком сбил пулеметчика так, что тот покатился по деревянному настилу. Грант прыгнул за ним. Еще два сильных удара – и бедняга стрелок растянулся без сознания.

Грант связал ему руки за спиной его собственным ремнем. Потом подошел к пулемету, развернул его и пустил длинную очередь куда-то в сторону британцев. И ухмыльнулся, увидев смятение в их рядах. Некоторые наиболее сообразительные солдаты ответили ему выстрелами, выщербив каменную крошку из старой зубчатой стены, но большинство, кажется, ничего не понимало. Тем временем стрельба у тюремного здания стала стихать – бойцы Иргуна воспользовались отвлекающим маневром для того, чтобы покинуть крепость.

Грант дал последнюю очередь, потом взял пулемет, стараясь не касаться раскаленного дула, понес к дальней стене и бросил в ров. Грант надеялся, что к тому времени, как оружие найдут, сам он будет уже далеко.

В траншее осталось не больше полудюжины подпольщиков. Несколько убитых лежали на земле, но большинство, похоже, убежало. Грант пробрался к командиру в черном берете.

– Вовремя, – проворчал тот и отвлекся, чтобы поменять пустой магазин в своем автомате на полный. – Надо идти к лодке. – Он повернулся направо и отдал оружие человеку рядом с ним. – Держи англичан, пока мы не переберемся через стену.

Боец взял автомат, и рука его качнулась вниз под тяжестью оружия, но это не стерло решимость с молодого лица. Грант вытаращил глаза:

– Эфраим?

Паренек водрузил автомат на бруствер и с сосредоточенной свирепостью повел стволом. Грант повернулся к командиру:

– Вы не можете здесь его оставить.

– Нужно, чтобы кто-то задержал британцев, пока мы отходим.

– Я задержу, – сказал Грант, не раздумывая.

Командир пожал плечами:

– Делай что хочешь, англичанин. Они тебя повесят, если ты останешься.

– А так повесят мальчика.

Эфраим покачал головой и блеснул белозубой улыбкой:

– Нет, ведь я несовершеннолетний. К тому времени, как я стану достаточно взрослым, чтобы меня можно было повесить, Израиль будет свободным.

– Хорошо, что ты в это веришь.

Грант посмотрел на мальчика, в его глаза, горевшие желанием сражаться с ненавистными колонизаторами. Может быть, в этом возрасте и он, Грант, выглядел точно так же – в тот день, когда ступил на причал Порт-Элизабет, не имея ничего, кроме чемодана со своим именем на бирке. Какая-то его часть, тот молодой человек, который сбежал в Южную Африку, эта часть хотела остаться с мальчиком, чтобы воплотить его героические мечты. Но другая, более рассудительная часть знала, что ему надо делать. Грант протянул руку и потрепал мальчика по волосам.

– Не стой на одном месте, двигайся, – посоветовал он. – Тогда они будут думать, что здесь много народу.

Эфраим улыбнулся, прильнул к автомату и нажал на спусковой крючок. Оружие чуть не выпрыгнуло из его рук – он не сразу смог с ним справиться. Командир подпольщиков потянул Гранта за рукав:

– Нам надо идти.

Они побежали вдоль основания стены. Грант ощущал себя уязвимым со всех сторон, но беспорядочные выстрелы Эфраима по-прежнему отвлекали солдат. У подножия самой дальней башни Грант обнаружил веревочную лестницу. Он быстро вскарабкался по ней, встал на стене и посмотрел на освещенное луной море. У самых скал, там, где стена крепости встречалась с волнами, в моторном баркасе сидели человек тридцать.

– Вниз!

С одного из древних зубцов свисала веревка. Грант взялся за нее, вылез наружу и соскользнул вниз, да так быстро, что обжег ладони. Еще два шага по скользким камням – и баркас оказался прямо под ним. Он сделал шаг и ухнул вниз, растянувшись на дне суденышка. Рядом раздался глухой удар – это спрыгнул командир бойцов Иргуна. Заработал мощный двигатель, и Гранта качнуло назад – баркас набирал скорость на гладкой поверхности моря. Все молчали. Каждый человек был напряжен, ожидая, что вот-вот вслед полетят пули. Но стрельба так и не началась.

Грант поднялся и ухитрился втиснуться на скамью, которая шла вдоль всего борта. Примерно через четверть часа один из его соседей зажег спичку, и несколько секунд спустя на баркасе стало оживленно – замерцали огоньки сигарет, и послышались восторженные шепотки. Пробравшись на корму, Грант нашел там командира.

– Куда мы направляемся?

– В море ждет грузовое судно. Оно отвезет нас выше по берегу, в Сур. – Он развел руками. – Оттуда – куда захочешь.

Грант немного подумал. После визита Мьюра у него появилась одна идея, хотя он никак не ожидал, что сможет начать претворять ее в жизнь так быстро. Он затянулся сигаретой и выпустил дым прямо в лунный диск.

– А до Крита меня довезете?

Глава третья

Арханы, Крит. Две недели спустя

Местные жители называли эту гору Лик Зевса. Словно грозящий небесам каменный кулак, она воздвиглась высоко над деревней и окружающими виноградниками. В доисторические времена поклонявшиеся быку минойцы построили храм на вершине, а тысячи лет спустя храм сменила маленькая церковь с белеными стенами, но селяне каждый август по-прежнему совершали паломничество вверх по склонам, чтобы принести в святилище жертвы. Даже появление и исчезновение богов не могло нарушить порядок жизни на острове.

Если бы в то апрельское утро, примерно в одиннадцать часов, какой-нибудь бог глянул вниз, он бы увидел, как на городскую площадь въехал старенький дребезжащий автобус и высадил толпу шумных пассажиров, в основном крестьян, возвращавшихся с рынка. Многие побрели в кофейню продолжать споры и сплетни за чашечкой кофе, но один пошел в противоположном направлении и свернул в узкий переулок, который вел к подножию горы. Никто не обратил на него особенного внимания, хотя заметили его все. Однако с тех пор, как тут побывали немцы, жители привыкли, что через их деревню ходят чужие люди. Нелегкий опыт научил, что безопаснее всего этих чужаков игнорировать.

Грант прошел до конца деревни, где переулок превращался в бегущую по яблоневым садам дорогу. Почва поднималась навстречу горе; там, где обрабатываемые поля сменялись скалами и дикими травами, стоял каменный дом. В саду перед ним вокруг заржавевшего виноградного пресса бродили куры, к стене прислонились пучки не посаженных в землю виноградных лоз, но ставни были недавно покрашены, а над трубой вилась тонкая полоска дыма. Сбоку от дома в негустой рощице абрикосовых деревьев начали появляться первые листья.

Грант постоял немного, посмотрел, потом вошел в ворота и тихо поднялся по лестнице к двери, которая, по принятому в греческих деревнях обычаю, находилась на втором этаже. Стучать он не стал, а вместо этого просвистел несколько тактов грустного греческого марша.

Дующий с горы ветер сорвал звуки с его губ и унес прочь. Зашуршали под ветром дикие цветы. Незакрепленная ставня стукнулась о стену. Грант, опасаясь, что шляпа улетит с головы, снял ее и сунул под мышку. Шляпа, которую он купил три дня назад в страшной толчее на базаре в Александрии, была ему чуть великовата.

Грант подождал еще с минуту и решил зайти попозже. Он повернулся и остановился.

Даже его тренировка не помогла услышать, как сзади подошла женщина. На ней было простое черное платье, а голову покрывала черная косынка. Со спины ее можно было принять за одну из старух, иссохших и искореженных, словно старые оливковые деревья, – одни жили в каждой греческой деревне, другие составляли неотъемлемую часть ландшафта. Но, глянув спереди, можно было заметить, что платье присобрано на талии, облегая спрятанные под ним выпуклости, а лодыжки ниже края подола гладкие и стройные. Темные волосы были убраны назад, под косынку, и только одна прядь вилась вдоль щеки. Казалось, эта прядь только подчеркивала дикарскую красоту ее лица.

– Грант? – Лицо исказилось, в темных глазах полыхнул огонь. – Вот уж не ожидала, что ты вернешься. Я думала, ты не осмелишься.

Голос у нее оставался таким, каким Грант его и запомнил, – английские слова у нее выскакивали быстро, словно плясали языки пламени. Грант снова надел шляпу, чтобы в насмешливом поклоне приподнять ее.

– Марина, я…

– Если бы я и захотела тебя видеть, так только для того, чтобы убить.

Грант пожал плечами:

– Позже. Я пришел предупредить тебя.

– Как предупредил Алексея?

– Я не убивал твоего брата, – холодно и с расстановкой ответил Грант.

– Нет?

Увлекаемая гневом, она двинулась к нему, и Грант отшатнулся, прижав к себе руки. Ее нельзя было недооценивать. Большинство мужчин из тех, кто недооценивал ее, потом пожалели об этом.

– Через три дня после той засады он ушел, чтобы встретиться с тобой возле ущелья Импрос. Ни один из вас не вернулся, но только один остался в живых.

– Клянусь тебе, я не имею отношения к его смерти. – Это было не совсем верно. Он почти вспомнил ядовитый вкус желчи, стоявшей в горле, пока он ждал возле ущелья, сжимая в руке револьвер, а пот, соленый, словно слезы, жег ему глаза. – Когда я ушел, он был жив. Господи, да он для меня был почти что брат!

Он мог бы рассказать ей гораздо больше, но это только испортило бы все еще сильнее. А времени у него было мало. Грант огляделся и снова посмотрел на Марину.

– Я пришел предупредить тебя, – повторил он. – Помнишь тетрадь?

Она растерянно взглянула на него:

– Что?

– Тетрадь. Записи археолога. Я дал тебе, чтобы ты спрятала. Помнишь?

Внезапный порыв ветра сорвал ее косынку и унес прочь. Косынка пролетела через двор и запуталась в ветвях дерева у ограды. Длинные волосы Марины рассыпались у нее за спиной – жесткие, непослушные.

– Не помню.

– Нет, помнишь. Через два дня после вторжения немцев. Я принес ее сюда, как просил меня археолог. Ты очень расстроилась, что его убили.

– Пембертон был хороший человек, – тихо сказала Марина. – Хороший англичанин.

Она пристально посмотрела на Гранта. В уголке ее глаза блеснула слеза. Слеза не потекла дальше, но и стирать ее Марина тоже не стала. Грант стоял и ждал.

Кажется, она что-то решила:

– Входи.

В доме все было так, как он запомнил, – кухня, спальня и гостиная, просто обставленные, но безупречно чистые. В каменном очаге курилось почерневшее полено, а на подоконниках в вазах стояли букеты цветов и засушенной лаванды. На стенах висели фотографии: позирующий для фотографа мужчина в шляпе с широкими полями верхом на ослике, две смеющиеся молодые женщины на берегу реки, молодой человек в форме новобранца – несмотря на его усилия принять храбрый вид, лицо у него на старой зернистой фотографии казалось изможденным. Грант не стал рассматривать эту фотографию.

Марина исчезла на кухне и через несколько минут вернулась с двумя крошечными чашками кофе и двумя стаканами воды. Грант заметил, что она успела причесаться. Она поставила чашки и стаканы на кружевную скатерть и села напротив него. Грант осторожно отпил кофе и сделал выразительное лицо. Напиток был густой, как смола.

– Больше не любишь греческий кофе?

– Проверяю, нет ли там стрихнина.

Марина против воли рассмеялась:

– Обещаю, что если захочу убить тебя, то сделаю это собственными руками.

– Ну хорошо.

Грант поднял чашку и осушил ее одним глотком. И стал смотреть, как пьет свой кофе Марина. Ей, должно быть, сейчас лет двадцать семь, подумал Грант, она похудела с тех пор, когда он, хромая, пришел в этот дом, но красота ее все та же – дикая, непредсказуемая. Уже тогда она и ее брат были известны среди членов Андартико, греческого Сопротивления. В последующие месяцы они, с помощью и поддержкой Гранта, сделались чуть ли не самой заметной занозой в боку немцев. И более того, Грант и Марина стали любовниками. Их связь была тайной, они прятались и от немцев, и от греков – короткие встречи украдкой в пастушьих хижинах и за разрушенными каменными заборами, обычно в жаркие дневные часы, перед ночными вылазками. Грант еще помнил вкус пота на ее шее, шелест листьев мирта и олеандра, ее стоны и его попытки заглушить их поцелуями. Это были дикие, суровые времена, но ощущения от секса делались только острее, живее. Пока в один сияющий, прозрачный апрельский день все не кончилось – возле ущелья в Белых горах, там, где пахло розмарином и порохом.

Грант понял, что Марина за ним наблюдает, и поспешно отпил воды.

– Значит, ты пришел предупредить меня. О чем, о тетради Пембертона?

Она справилась с эмоциями и стала спокойнее, говорила теперь вежливо и четко. Однако щеки ее все еще пылали.

– Это… – Он сделал паузу. – Это длинная история.

– Ну тогда давай сначала. – Марина откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. – Расскажи, что произошло после того, как ты уехал с Крита.

– Я вернулся в Англию.

Даже такая простая фраза таила в себе множество историй: о том, как под покровом темноты надувная лодка подошла к отмели возле Дувра, о пустой комнате над кафе на Олд-Комптон-стрит, где приходилось задергивать шторы всякий раз, как по улице проходил полисмен, о полуночных собраниях в руинах разбомбленных домов.

– Потом однажды я шел по Бейкер-стрит, и на меня налетел какой-то человек. Буквально налетел – как в регби. Он очень извинялся, смущался и уговорил меня выпить с ним чаю. Он был так любезен, что я согласился.

– Это был шпион?

– Наверное, работал в «Маркс и Спенсер». Это такой магазин одежды, – прибавил Грант, видя, что она не поняла. – Но он был евреем. Он рассказал мне о своих друзьях, которые пытались уговорить наше правительство отдать Палестину евреям. Один Бог ведает, как они меня разыскали, но они вбили себе в голову, что я могу помочь им достать кое-какое оружие.

– И?..

– Я и правда мог. Во время войны мы прятали оружие по всему средиземноморскому региону, и кое-что не могло не остаться. Они заплатили мне наличными, я купил лодку, и мы начали дело. Ты знаешь, как это бывает. Ты начинаешь чем-то заниматься, о тебе узнают, и скоро люди стучат к тебе в дверь, желая получить то же самое. Только закончилась одна война, как тут же началась другая. Теперь вкус к ней почувствовали любители, они захотели сравняться с профессионалами и готовы были тратить на это деньги.

– А ты продаешь им оружие, чтобы они друг друга убивали.

Грант пожал плечами:

– Они так и так друг друга убьют. Я же помогаю уравнять шансы. Но три недели назад все полетело к черту. Военные обо всем узнали и подкараулили меня на берегу. – Он подался вперед. – И вот тут начинается самое интересное. В тюрьме меня навестил один человек из английской разведки. Ему плевать было на Палестину, и мое оружие его тоже нисколько не беспокоило. Он хотел, чтобы я сказал ему, где тетрадь Пембертона.

Марина, захваченная рассказом, тоже подалась вперед. Грант постарался не обращать внимания на то, как близко друг к другу оказались их лица.

– Но как он узнал?

– Наверное, я в своем рапорте об этом написал – о том, что Пембертон отдал мне ее перед смертью. Человек, который приехал ко мне в тюрьму, действовал наугад. Но ему было невтерпеж. Еще бы – ведь он приехал из самого Лондона только для того, чтобы расспросить меня, что же я знаю. Предлагал мне денег, предлагал вытащить меня из тюрьмы. А то и рыцарское звание, если я помогу ему.

– И что ты ему сказал?

– А как ты думаешь? Я сказал, чтобы он убирался к черту.

– Но он же выпустил тебя из тюрьмы.

– Я бежал.

– И сразу явился сюда. Зачем? Чтобы самому забрать тетрадь?

Грант вдруг потянулся и взял ее руки в свои. Марина ахнула от неожиданности и отшатнулась, но не смогла вырваться.

– Чтобы предупредить тебя. Этот английский агент не поленился доехать до тюряги в Палестине, чтобы разузнать, была у меня тетрадь или нет, – через шесть лет после того, как все это случилось. Боюсь, он не очень добрый человек. Он знает, что у меня была эта тетрадь, он знает, что мы с тобой связаны, и знает о твоих отношениях с Пембертоном. Чтобы собрать все воедино, много времени ему не потребуется.

Грант посмотрел ей в глаза:

– Тетрадь у тебя?

Марина задергалась в его захвате и в гневе замотала головой:

– Что ты с ней сделаешь? Отправишь этому человеку?

Грант отпустил ее, разведя руки в стороны так, что Марина отлетела назад, на спинку стула. Ее грудь под платьем высоко вздымалась, а на раскрасневшуюся щеку опять упал непослушный локон.

– Смотря что мы найдем. Если там говорится о битых горшках и камнях в земле, почему бы и нет? Но если там что-то более ценное… – Он помолчал. – Ты же много лет работала у Пембертона. Ты просто выросла в его доме. Ты однажды говорила мне, что в детстве Кносский дворец был твоей песочницей. Если он нашел что-то ценное, что-то стоящее таких усилий, разве тебе не хотелось бы узнать, что это такое?

Глава четвертая

Марина отвела его на первый этаж, где под основным жилищем располагались амбар и кладовые. На стенах висели хорошо смазанные сельскохозяйственные орудия, а пол устилали мякина и сено. Встав на коленки в дальнем углу, она разгребла сено руками, открыв прямоугольную трещину, обегавшую один из камней пола. С крюка на стене Марина сняла лом и вставила его в трещину, медленно отжимая камень. Грант не стал предлагать ей помощь – он стоял в дверях и осматривал прилегающую местность. Ему не давало покоя какое-то предчувствие. Он мог бы от него отмахнуться, но по опыту знал, что лучше этого не делать.

Железо звякнуло о камень – Марина положила лом на пол. Еще раз посмотрев во двор, Грант подошел к ней и заглянул в открывшееся отверстие. Размером в два квадратных фута, оно опускалось фута на три и было обито пыльными досками. Внутри он увидел три каких-то прислоненных к стенке узла, завернутых в козьи шкуры, а внизу – помятую коробку для патронной ленты. Марина легла на живот, протянула вниз руку и вытащила коробку. Щелкнули застежки, скрипнула крышка, и появилась тетрадь. Бежевые страницы пожелтели, обложка запачкалась оружейным маслом, но с монограммы еще не осыпалась позолота, и можно было прочитать:

«Дж. М. X. П.».

– Хорошо спрятано, – заметил Грант. – Откуда ты знала, что ее надо так тщательно хранить?

– В сорок третьем году тут был один человек, нацист по имени Бельциг. Ты тогда уже уехал. А этот был археологом, но совсем не таким, как Пембертон. Он был настоящей свиньей. Заставлял людей работать на него, словно рабов, и многие умерли. И он хотел получить этот дневник. От своего родственника я слышала, что в поисках дневника Пембертона он прочесал виллу «Ариадна». А когда ничего не нашел, собрал всех, кто работал здесь до войны, и вытворял с ними такое, о чем и сказать невозможно, – пытался узнать, куда делся дневник.

– А для чего ему это надо было?

– Я ни разу с ним не встречалась, поэтому не могла спросить. А если бы встретила, убила бы.

Грант смотрел на тетрадь и напряженно думал. Что же в ней такое? Он вспомнил, как умирал Пембертон: старик, всю жизнь проведший в безопасном прошлом, не пережил новой жестокой главы современной истории. Что такое он нашел, оказавшееся важным и через три тысячи лет?

– Ты хоть читала его? – спросил Грант.

– Нет.

– Но ты же работала с Пембертоном. Неужели тебе было неинтересно?

Она раздраженно мотнула головой:

– Война началась. Я забыла и про археологию, и про Пембертона. Если бы ты не вернулся, эту тетрадку нашли бы еще через тысячу лет и выставили в музее. – Она гневно посмотрела на него. – Жаль, что ты вернулся. Так бы я и тебя забыла тоже.

– Тогда я пойду.

Грант протянул руку, чтобы взять тетрадь. Марина не шевельнулась.

– Что ты с ней сделаешь?

– Прочитаю. Посмотрю, нельзя ли… – Он осекся, потому что Марина рассмеялась. – Что такое?

– Ничего, – ответила она весело, но уголок рта у нее дергался. – Бери. Читай.

Она кинула ему тетрадь. Грант одной рукой поймал ее и открыл. Посмотрел на страницу, потом, с растущей досадой, перелистал еще несколько.

– Так это на греческом.

– На древнегреческом. Даже если бы ты читал по-гречески так же хорошо, как и по-английски, читать вот это для тебя было бы все равно что пытаться читать Чосера.<sup>[17]17
  Джефри Чосер – средневековый английский поэт. (Прим. ред.)


[Закрыть]</sup>

– А я никогда и не пытался.

Марина скроила мину, чтобы ему стало ясно – она ничуть не удивлена.

– Многие слова выглядят знакомо, но некоторые из них означают не то, что ты думаешь, а другие ты и вовсе не узнаешь.

– Вот это да… Ну он постарался!

– Он всегда делал свои записи на древнегреческом. Говорил, что таким образом становится ближе к прошлому.

– Ну, сейчас он к нему еще ближе. – Грант задумался: а вдруг в той в долине тело археолога так и лежит там, где он его похоронил – у фундамента Кносского дворца. – И как же, черт возьми, я это прочитаю?

– Возьми словарь. – Ее лицо осветилось страстью, которую Грант так хорошо помнил. – А также справочник по археологии. И кучу исторических книг. Даже если бы ты смог прочитать, что тут написано, тебе потребовалось не меньше чем полгода, чтобы понять, о чем он говорит.

Грант посмотрел на тетрадь. Аккуратные ряды непонятных букв словно поплыли перед глазами. Марина его искушала, но на сей раз искушала правдой. Конечно, он мог просто продать тетрадь, разыскать этого ублюдка из разведки и заключить с ним сделку. Но как получить реальную цену, если он не знает, что продает? Более того, он не мог отказаться от простого, упрямого желания разузнать, что человек пытался скрыть.

– Не думаю…

Он искоса глянул на Марину. Она так и стояла рядом с тайником, к ее платью прилипли солома и мусор, лицо блестело от пота – поднять камень было нелегко. Ее губы были слегка приоткрыты в торжествующей улыбке, а в темных глазах сверкал вызов. Она уже приняла решение, но так просто Гранту о нем не расскажет.

Он кашлянул, прочищая горло:

– Ты поможешь мне выяснить, что написал Пембертон?

Они принесли тетрадь в дом и положили на стол. Грант хотел начать с конца, рассудив: что бы там Пембертон ни нашел, это случилось незадолго до его гибели. Но Марина настояла на том, что тетрадь надо открыть на первой странице и читать все подряд, и теперь тихонько бормотала слова вслух. Грант закурил сигарету. Вдали забрякали козьи колокольчики, но больше ничто не нарушало тишину этого дня. В деревне, в долине, жители закрывали ставни, готовясь к послеполуденной сиесте. Единственными звуками в комнате были редкое потрескивание горящего полена да шелест переворачиваемой страницы.

Грант смотрел в окно. Слева, там, где вниз по долине вилась дорога в сторону берега, на подъем взбиралась машина. Она скрылась за поворотом, появилась и исчезла вновь, отражая солнечные лучи, словно зеркало. Нечто знакомое шевельнулось в душе Гранта.

– Сколько еще? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

– Долго, если будешь меня прерывать. – Марина сосредоточенно нахмурилась. – Здесь много линейного письма Б, которое я не понимаю. Думаю, Пембертон пытался его расшифровать.

Грант не знал, что такое линейное письмо, но сейчас это его не интересовало. Машина скрылась на тесных улицах деревни.

«Может, это просто какой-то местный богатей, пускающий пыль в глаза соседям, – сказал себе Грант. – Или чиновник из Ираклиона явился произвести впечатление на народ».

– У вас здесь много легковых автомобилей?

– У Йоргоса в долине есть «форд».

В нескольких сотнях ярдов от дома из узкого переулка на дорогу в яблоневых садах высунулась черная морда. Грант коснулся «уэбли», засунутого за пояс.

– А патроны в той коробке есть?

– Были, но я использовала их против немцев. – Марина подняла взгляд, скорее любопытный, чем раздраженный. – А почему ты спрашиваешь?

Машина остановилась перед воротами. Двигатель еще раз рыкнул и вдруг замолчал в тишине. Из машины вышли двое в темных шляпах и пальто; один открыл багажник и вытащил длинный тупорылый сверток, упакованный в коричневую бумагу.

– Потому что к нам гости.

Грант протиснулся сквозь маленькое окошко в задней части дома и спрыгнул на землю. За углом слышался металлический звук подкованных ботинок – по дорожке к передней двери. Кто бы ни были эти гости, они нисколько не беспокоились, что их могут услышать. Грант не знал, хорошо это или нет.

Шаги остановились у двери, и в нее ударил кулак.

«Получается нелепый звук, когда большой сильный человек пытается вести себя непринужденно», – подумал Грант.

Еще удары и нетерпеливое постукивание – гости переминались с ноги на ногу.

– Может, это страховые агенты? – прошептал Грант.

Громкий стук прокатился по саду, за ним последовал треск дерева. Это распахнулась дверь – наверное, под ударом подкованного ботинка. Через несколько секунд раздался грохот переворачиваемой мебели, стук опрокидываемых на пол ящиков. Лицо стоявшей рядом Марины потемнело от гнева. Грант стиснул ее руку, впившись ногтями в запястье.

– С другой стороны дома есть окно?

Она покачала головой.

– Хорошо. Идем.

Скрываясь за домом, они бегом пересекли кусочек взрыхленной земли, перепрыгнули через полуразрушенную стену и нырнули в неглубокий овражек на склоне горы. Под ногами захрустели осыпавшиеся камешки и гравий, но люди в доме были так заняты разорением, что в шуме, который они производили, потонули все звуки, издаваемые Мариной и Грантом. Из дома доносились злые крики, но стены глушили их, и Грант не мог разобрать, на каком языке там разговаривают. На английском?

Он и Марина по-пластунски поползли по оврагу. Когда Грант решил, что они достаточно удалились, он махнул рукой Марине, призывая ее остановиться. Нещадно палило полуденное солнце, и рубашка Гранта промокла, пока он взбирался вверх по склону. Сжимая «уэбли», Грант осторожно приподнялся и выглянул из оврага.

В доме все стихло. С того места, где лежал Грант, не было видно ни входной двери, ни автомобиля, но в обрамленном занавесками окне гостиной он заметил темную фигуру – она стояла в глубине комнаты. По тому, как человек жестикулировал и двигался, Грант заключил, что внутри разгорелся спор. Он повернулся к Марине.

– Тетрадь у тебя?

Марина приподняла ее, показывая. На потертом кожаном переплете появилось несколько новых царапин, но больше повреждений не было.

– Они за ней пришли?

– Ну не для того же, чтобы поболтать с тобой в свое удовольствие.

– А кто они?

У Гранта были догадки, но он предпочел придержать их и лишь вяло пожал плечами:

– Лучше нам с ними не знакомиться.

Он глянул вниз со склона. Темная фигура исчезла. С дальней стороны дома кашлянул и завелся двигатель, и через несколько минут Грант увидел, как вниз по дороге в деревню проехала машина. Она втиснулась в узкий переулок между домами и исчезла. Марина стала подниматься, но в тот же миг Грант схватил ее за руку и дернул вниз так, что она чуть не упала на него. Марина отшатнулась, зарычав от ярости, и, когда она разогнулась, Грант заметил, как словно бы из ниоткуда у нее в руке блеснул маленький ножик.

– Что ты делаешь?

Платье ее сбилось, и вырез ворота съехал вниз. Она, кажется, этого не заметила.

– Туда нельзя возвращаться, – сказал Грант.

Он демонстративно перевел взгляд с ножа в ее руке на открытую кожу ниже ключиц. Из-под черного платья выглядывал бутончик белых кружев.

Марина поправила платье, подтянув ворот.

– Почему? Сначала являешься ты, когда я не хочу тебя видеть, а еще через час два головореза разоряют мой дом, словно дикие звери. Я должна считать это совпадением?

– Нет, конечно.

– Тогда какого черта ты указываешь, что мне делать?

– Потому что, если ты войдешь в свою дверь, это будет последнее дело, которое ты сделаешь в этой жизни.

Грант указал на дом. В окно было видно, что пол усыпан деревянными обломками, битой посудой, разорванными фотографиями, разбросанными украшениями. На этом фоне дуло винтовки казалось почти незаметным. Даже увидев, его можно было принять за один из обломков домашней утвари. Только когда оно шевельнулось, какое-то несоответствие светотеней насторожило взгляд. Марина, которая провела много времени в дозорах, высматривая именно такие признаки, заметила его тотчас.

– Один из них остался. – Марина снова присела. – Думаешь, он нас заметил?

– Если так, то мы скоро узнаем.

– А то можем его застать врасплох.

Ее глаза блеснули жестокой радостью – этот взгляд Грант запомнил еще с войны. Жители Крита ничто так не любят, как кровную месть, и фашистам пришлось дорого заплатить, чтобы это понять.

– У тебя револьвер. Я отвлеку его, пошумев у двери, а ты достанешь его через окно… – Она осеклась, увидев, что Грант отрицательно качает головой. – Почему нет?

– Потому что каждый час, который он просидит тут, поджидая нас, мы используем на то, чтобы убраться отсюда подальше.

Большую часть дня они прошагали в сторону горного массива, поднявшегося с восточной стороны горизонта. Перед самыми сумерками нашли пустую пастушью хижину на высокогорном лугу; предыдущий обитатель оставил дрова, одеяла и две банки из военного пайка – наверное, трофеи прошедшей войны. Грант развел огонь, они закутались в одеяла и сели, съежившись, вокруг огня. Вниз, в долины, уже пришла весна, но в горах еще держалась зима. На северных склонах в углублениях там и сям лежали пятна снега, а вершина до сих пор была покрыта белой шубой. Вокруг свистел холодный ветер, и Грант поплотнее завернулся в одеяло. Самым естественным было бы вдвоем закутаться в одно одеяло, как они и делали не раз холодными ночами во время войны, но он не осмелился.