Текст книги "Затерянный храм"
Автор книги: Том Харпер
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Глава первая
Оксфорд, март 1947 года
– Гнев. Первое слово, написанное в западной литературе, задает тему всему, что следует за ним.
Явно надеясь на похвалу, студент поднял голову от своего сочинения. Голубые глаза сидевшего напротив преподавателя упорно смотрели мимо студента, через его плечо, на пятно льда, закрывшее оконное стекло. Пламя на кусках угля в камине шипело и плевалось, но никак не могло побороть стужу, которая еще в январе воцарилась по всей Англии, а особенно в продуваемых сквозняками залах одного из старых оксфордских колледжей, чьи стены пять веков собирают и хранят холод и сырость.
Студент кашлянул и продолжал:
– Все персонажи «Илиады» определяются через гнев. Некоторые думают, что могут им управлять, некоторых он захватывает. В большинстве случаев из-за него находят они свою гибель, и становится понятно, почему этот сюжет пользуется такой популярностью спустя почти три тысячи лет после того, как был рассказан Гомером. Как показывает новейшая история, гнев и насилие по-прежнему остаются главными страстями в мире. «Илиада» – рассказ не о прошедших событиях, но о настоящем. Нам остается только надеяться, что, подобно Ахиллу, мы позволим гуманному началу победить и наш гнев, и нашу гордыню и выстроить лучшее, более справедливое будущее.
В увешанной книжными полками комнате повисла пауза. Артур Рид, профессор классической филологии, хмурился.
– Я что-то неправильно сказал?
Взгляд голубых глаза переместился с окна на студента.
– Поэма.
– Простите? – моргнул студент.
– Это поэма. А вовсе не рассказ.
Студент насупился, но проглотил то, что собирался сказать, и уставился в свое сочинение.
– Продолжать?
Рид уселся в кресле поудобнее и вздохнул. Война все изменила. В тридцатые годы студентами были желторотые птенцы – они хотели всем нравиться, и их легко было привести в благоговение. Новое поколение совсем не такое. Он, простоявший всю войну за кафедрой, – что нового может рассказать им о героях?
Тихий стук в дверь прервал их занятия. Появившийся швейцар склонил голову, намеренно игнорируя студента:
– Прошу прощения, профессор. Вас хочет видеть некий мистер Мьюр.
Швейцару из коридора было почти не видно Рида – тот сидел в глубоком кресле, накрыв колени пледом и обмотав шею толстым шарфом так, что голова в нем почти полностью утопала. Но сидевший напротив студент видел профессора достаточно хорошо, чтобы заметить, как у того на лице появилось странное выражение, словно он откусил яблоко и обнаружил, что оно очень кислое.
– Передайте, что я спущусь, когда закончу.
– Он настаивает, сэр.
– Я тоже, мистер Гордон.
Рид снял очки и начал протирать их концом шарфа – для всех, кто знал его, это означало, что дискуссии окончены. Швейцар, еще раз кивнув, исчез.
Рид смотрел на пепельно-белые угли в очаге так долго, что студент решил – профессор про него забыл. Потом, с напряженной улыбкой и явным усилием, Рид обратил свой взгляд на студента:
– Итак, где мы остановились?
Час спустя, когда профессор закончил со студентом немного постарше, но, по опасениям Рида, и поумнее, швейцар появился опять. Едва он успел открыть дверь, как, оттолкнув его, в комнату ворвался посетитель. Это оказался худой мужчина, жилистый и энергичный; он не столько двигался, сколько перескакивал с места на место. Коротко остриженные рыжие волосы напоминали щетку. Не снимая пальто, он проскочил через комнату и плюхнулся на потертый диванчик перед профессором. Старые подушки просели под ним, сложив его фигуру так, что сидеть оказалось неудобно. Человек, разведя колени, подался вперед, неприятно напоминая приготовившегося к прыжку леопарда. Он потер руки.
– Извините, что заставил вас ждать, – любезно сказал Рид.
– Да уж. И я очень спешу.
– Но вы приехали в Оксфорд, чтобы встретиться со мной… Вы же могли просто позвонить.
– Я звонил. Вчера пять раз и еще два раза позавчера.
– Вот как? Боюсь, что швейцар ничего мне не передал. Ну, так или иначе, вы сейчас здесь. Чем могу?..
Из портсигара слоновой кости Мьюр вытащил сигарету и чиркнул спичкой. Риду он сигарету не предложил. Закурив, посетитель сунул руку в карман, достал плотный коричневый конверт и бросил его на невысокий столик, стоявший между ними.
– Что вы на это скажете?
Рид взял конверт. Внутри лежала отпечатанная на толстой бумаге единственная фотография. Он прищурился, посмотрел на нее, потом, выбравшись из кресла, подошел к столу у стены. Из ящика вынул толстую лупу и стал внимательно разглядывать фотографию.
– Это глиняная табличка или ее фрагмент. По низу снимка идет черная полоса, которая портит изображение. На табличке, похоже, надписи, хотя изображение не очень четкое и разобрать нельзя. Это, пожалуй, все, кроме сфотографированных рядом наручных часов. – Рид положил лупу. – Это Джон Пембертон фотографировал?
Мьюр замер:
– Почему вы спрашиваете?
– Но это он?
– Может быть. А что?
Рид постучал по фотографии:
– Часы. Пембертон всегда их использовал, когда фотографировал находки. Да будет земля ему пухом. – Он еще раз посмотрел на фотографию, потом опять на Мьюра. – Вы о нем знаете? Вот уж никак не думал, что вы любитель археологии.
– Когда Пембертон не раскапывал культуры прошлого, он работал на нас.
Сигарета почти догорела. Мьюр взял окурок и бросил его в камин. Из огня взлетели несколько искр.
– На вас? – переспросил Рид.
– Военная разведка. Мы начали работать с ним перед войной, в сороковом году отправили его на Крит на тот случай, если Гитлер обратит внимание на Грецию.
Следующая сигарета в углу рта Мьюра исчезала почти на глазах.
«По крайней мере, комнату греет», – подумал Рид.
– Но это, конечно, не для разглашения, – добавил Мьюр.
– Само собой.
– Мы использовали Пембертона для связи с местными жителями, создания контактов, явок – всякого такого. Как археолог, он мог бродить где угодно, и никто не обращал на него внимания. Какая жалость, что он погиб в первый же день вторжения, – это задержало нас на полгода.
– Ужасная жалость, – согласился Рид, бросая на Мьюра туманный взгляд из-под седых бровей. – А теперь вы просматриваете его фотографии?
– Этот снимок мы нашли в немецких архивах после войны.
Рид почесал шею там, где кололся шарф.
– Неужели вы считаете…
– Что Пембертон был предателем? – Мьюр издал невеселый смешок. – Нет. Когда немцы захватили остров, они устроили штаб на вилле Пембертона, так что у них было немало возможностей пошарить в его вещах.
– Тогда почему…
– Не спрашивайте. – Второй окурок отправился в огонь вслед за первым. Мьюр распахнул портсигар и инстинктивно потянулся за следующей сигаретой, но спохватился и захлопнул крышку. Побарабанил пальцами по пластине слоновой кости – дробь выскочила быстрая, словно пулеметная очередь. – Мне всего лишь надо узнать от вас, что изображено на этой фотографии.
Рид опять взял увеличительное стекло и еще внимательнее рассмотрел снимок.
– Вероятно, поздняя минойская или ранняя микенская…
– А попроще?
Портсигар распахнулся, когда нетерпеливые пальцы Мьюра шевельнулись, выражая протест.
– Хорошо. Глиняная табличка на фотографии, скорее всего, датируется примерно четырнадцатым веком до нашей эры и происходит либо с Крита, либо с материковой части Греции. Она моложе пирамид, но старше Троянской войны. – Профессор улыбнулся. – Если вы, конечно, в эту войну верите.
– Значит, она греческая и стара, как первородный грех. А что на ней написано?
Рид вздохнул и положил фотографию.
– Идемте.
Он с усилием влез в пальто, нахлобучил подбитую мехом шапку и повел Мьюра вниз по деревянной лестнице, а потом через четырехугольный двор в ворота и прочь из колледжа. По обеим сторонам дороги лежали валы сметенного снега высотой почти по грудь, и немногие пешеходы, которые отважились выбраться на обледенелые тротуары, сгибались под порывами ветра, гуляющего вдоль Терл-стрит. Крыши стонали под грузом снега, сосульки по краям водостоков напоминали кинжалы, а стены колледжа, золотистые летом, казались такими же серыми, как и небо.
– Вы здесь бывали? – спросил Рид, пока они брели по Брод-стрит мимо готических башенок Бэллиолл-колледжа. Покрытые снежной коркой, они напоминали сказочные домики. – Учились?
– В Кембридже.
– А-а, – отозвался Рид вроде с искренней симпатией. – «Я, убегавший от дел, для мирных досугов рожденный…» Овидия небось изучали?
Молча они миновали окруженный снежными валами двор и перешли улицу у музея Ашмола,[13]13
Музей Античности при Оксфордском университете. (Прим. ред.)
[Закрыть] чей колоссальный портик в неоклассическом стиле казался неуместным среди по-средневековому суровых колледжей. Один кивок Рида обеспечил им проход мимо охранника – по пустым галереям в мрачную комнату где-то в дальней части здания. Тут была какая-то кладовка, куда затолкали памятники позабытых цивилизаций. Стояли, завернувшись в пыльные покрывала, высокие статуи, показывая лишь кончики мраморных пальцев; тут же прислонялись к стенам картины в золотых рамах, а по углам, напоминая старые школьные парты, жались витрины со снятыми стеклами. Большая часть экспонатов в витринах, кажется, пропала бесследно, и на выцветшей подложке остались только темные силуэты. Рид подошел к одной из витрин и указал на что-то.
Мьюр наклонился, чтобы посмотреть, что там такое. Рид указывал на глиняную табличку, потемневшую от времени и разделенную трещинами на три части. Она имела неровные края, но гладкую лицевую сторону. Разглядеть крошечные, похожие на паутину знаки в тускло освещенной комнате было почти невозможно.
Рид включил свет и дал Мьюру лупу.
– Что это? – спросил тот, на сей раз не столь резко.
– Обнаружили ее – я имею в виду табличку – где-то в тысяча девятисотом году. Сэр Артур Эванс нашел ее в Кноссе на Крите и назвал надписи на ней линейным письмом Б. Так как в то время он был заодно и хранителем музея Ашмола, большое количество экспонатов оказалось именно здесь.
Мьюр отложил лупу и поднес фотографию к табличке.
– Вы хотите сказать, что их несколько?
– Несколько десятков. Может быть, до полутора сотен, хотя некоторые из них – просто обломки. – Рид пожал плечами. – Это вообще-то не моя специализация. Не знаю, зачем вы по такой жуткой погоде потащились в Оксфорд, чтобы докучать мне этой темой. Вам надо было брать такси и ехать в Британский музей – вы узнали бы ровно столько же. Персонал там очень отзывчивый.
Мьюр пропустил его слова мимо ушей.
– А вы можете ее прочитать?
Рид коротко и отрывисто хохотнул:
– Прочитать? Ученые лет пятьдесят пытаются ее прочитать. Никому пока не удалось. Если кто-то прочитает, это будет величайшим достижением с того момента, как Шампольон расшифровал египетские иероглифы. А ведь у него был, между прочим, Розеттский камень.
– А вы пытались?
Рид покачал головой:
– Как я сказал, это не совсем моя специальность. И я не понимаю, почему…
– Мне нужно получить ответ как можно скорее, а вы – единственный человек, у которого есть допуск.
Мьюр убрал фотографию и зашагал по комнате, жуя незажженную сигарету.
– Допуск? – переспросил Рид озадаченно. – Если это и было секретом, то более трех тысяч лет назад. Подозреваю, что срок давности уже истек.
– А вот тут вы неправы. – Резко развернувшись, Мьюр подошел к Риду. – Мне надо, чтобы вы этим занялись. После той работы, которую вы проделали для проекта «Ультра», здесь вам почти ничего не надо будет делать, а заплатят хорошо.
– Но ведь…
– И вы можете понадобиться мне в Греции. Пембертон сделал снимок именно там. Кто знает, что он еще нашел?
Рид всерьез испугался:
– В Греции? Но ведь там сейчас идет гражданская война.
Мьюр по-волчьи рассмеялся и погасил сигарету о пустой постамент.
– Зато там теплее, чем в вашем чертовом морге.
К тому моменту, как Мьюр добрался до Лондона, до серого здания в стороне от Виктория-стрит, стемнело. Сотрудники в основном уже разошлись по домам, но в архив его впустил ночной дежурный. Мьюру потребовалось четыре часа, но он нашел и имя, и личное дело. Он начал читать с конца, быстро перелистывая сухие страницы. Подобно большинству личных дел в этой секции, оно было начато в конце 1938 года, сначала заполнялось время от времени – медосмотры, оценки при обучении, затем записи стали более регулярными. С 1940-го по 1944 год записи вносились чаще, стали гораздо подробнее: просто какой-то путеводитель Кука по фронтам войны – Париж, Москва, Афины, Ираклион, Александрия, Рим, Нормандия, и все это озаглавлено кодовыми названиями чудовищного количества спецопераций. В 1945 году поток вдруг прекратился, закончившись несколькими бумажными каплями, – бюрократы человека уволили. На последней странице – одинокая телеграмма. После пожелтевших пачек записей военного времени бумага казалась хрустящей и свежей.
Мьюр тихонько присвистнул:
– Старый ты жулик.
Он потратил еще пять минут, проверяя что-то в записях, а потом взял телефонную трубку.
– Мне надо в Святую землю. – Пауза. – Мне плевать, если для этого понадобится чудо.
Глава вторая
Кайзери, территория Палестины
под мандатом Великобритании
Замок стоял на мысе, на узкой полоске земли, которая, словно палец, протянулась в тихие воды Средиземного моря. Около восьми столетий назад этот замок построили французские рыцари, чтобы защитить от завоевателей соблазнительно плоский берег и спокойные воды моря. Их постигла неудача, но замок остался – памятник воинским талантам крестоносцев, незаметно осыпающийся с течением столетий.
Ныне его вернуло к жизни новое поколение колонизаторов, украсив средневековые стены новинками, которые строившие замок люди и вообразить себе не могли. Вдоль массивных стен протянулась колючая проволока, а в башнях на смену лучникам пришли ручные пулеметы «брен». Но и они не могли держать врагов на расстоянии. Повернувшись к миру спиной, мощные укрепления нынче защищали не столько от тех, кто снаружи, сколько тех, кто находился внутри.
Незадолго до полуночи перед воротами затормозила машина. Не заглушив двигатель, водитель выпрыгнул из кабины и подбежал открыть заднюю дверь. За время долгого пути из Иерусалима одно он узнал совершенно точно – его пассажир не из тех, кто будет мириться с задержками.
– Жди здесь, – последовал короткий приказ. – Я ненадолго.
Темноту прорезала полоска света, и через миг в арке ворот показался светловолосый мужчина в офицерской форме, в руке он держал фонарик.
– Лейтенант Каргилл, сэр.
– Здравствуйте. – Посетитель не назвал своего имени и не стал пожимать руку, которая застыла перед ним, словно не зная – то ли опуститься для рукопожатия, то ли подняться, чтобы отдать честь. – У вас что, нет электричества?
– Увы, генератор заглох сегодня днем. – Кажется, Каргилл очень хотел угодить; он еще не понял, что угодить Мьюру невозможно. – Как доехали, сэр?
– Отвратительно. – Мьюр проследовал за Каргиллом в арку, потом по сводчатому коридору вышел во внутренний двор, который был весь занят бараками полуцилиндрической формы из гофрированного железа. – Вы давно были в Иерусалиме? Наши многоуважаемые члены правительства превратили центр города в мини-Биркенау[14]14
Аушвиц-Биркенау – гитлеровский концентрационный лагерь. (Прим. ред.)
[Закрыть] и там заперлись. Опутали себя колючей проволокой. И даже так они не могут защитить себя от этих чертовых партизан Иргуна.[15]15
Иргун Цваи Леуми – еврейская военизированная организация, которая действовала против британского мандата с 1931 по 1948 г. (Прим. перев.)
[Закрыть] Невозможно управлять страной, отгородившись от нее забором. – Он раздраженно покачал головой. – Наш человек еще здесь?
Опешившему от такой резкой перемены темы Каргиллу потребовалась секунда-другая, чтобы ответить:
– Конечно. Для вас его перевели в комнату для допросов. Мы не знали, когда вы приедете, и он просидел там уже несколько часов.
– Ему на пользу. Станет покладистей. Судя по его личному делу, он крепкий орешек. На войне насовершал немало подвигов. Награжден орденом «За выдающиеся заслуги», а его не за чистку туалетов дают.
– Неужели? – удивился Каргилл. – Никак нельзя ожидать, что такой человек станет продавать оружие сионистам.
Мьюр усмехнулся:
– Через три месяца после того, как его наградили, он оставил действительную службу. Дезертировал. Непростой человек наш мистер Грант.
Они оказались в дальнем углу двора, у крытой рифленым железом старой конюшни, в которую вела железная дверь. Каргилл отпер ее.
– Сэр, вам нужна будет помощь? Я могу прислать пару сержантов…
– Не надо. На всякий случай ждите здесь. Вы вооружены?
Каргилл коснулся своей кобуры.
– Тогда держите оружие наготове. Если отсюда выйдет человек, не постучав предварительно изнутри два раза, пристрелите его.
Каргилл пришел в ужас:
– Неужели вы думаете…
– Я же сказал вам – он человек непростой.
Мьюр вошел внутрь, и дверь с лязгом закрылась за ним. Внутри, как и во всей крепости, старое причудливо перемешалось с новым – средневековые стены были накрыты железной крышей, под ногами оказался поспешно залитый бетонный пол. Как и в Средние века, помещение освещалось при помощи горящих светильников – в данном случае подвешенным к потолочной балке фонарем «летучая мышь». В центре помещения стояли друг напротив друга два деревянных стула, разделенные железным столом; там-то и сидел Грант, за правую руку прикованный наручником к ножке стола.
Мьюр какое-то время рассматривал его. Фотографию в личном деле, похоже, делали лет десять назад, но трудно было понять, хорошо ли обошлись с Грантом прошедшие годы или нет. Конечно, он постарел, но не больше, чем прочие из тех, кто воевал. Перемены не отразились на внешности Гранта ни в лучшую, ни в худшую сторону. У него были шрамы – например, на левой руке; он змеился от локтя до самого запястья. Были и морщины в углах рта и глаз, но общий рисунок лица под морщинами не изменился. Словно годы взяли молодого человека с фотографии и просто заострили его черты, неким образом проявили то, что только намечалось. Даже прикованный к столу, Грант ухитрялся сидеть в свободной позе; Мьюра он встретил непринужденной насмешливой улыбкой. Мьюр резко открыл записную книжку и начал читать:
– Грант К. С. Родился в октябре семнадцатого года в графстве Дарем. Образование… ничего особенного. Закончил школу в тридцать четвертом. Уехал в Южную Африку, оттуда в Родезию. Работая изыскателем для компании «Кимберли даймонд», много путешествовал по югу Африки. По слухам, имел сношения с местными антибельгийскими элементами в Конго. Вернулся в Англию в тридцать восьмом, был призван в военную разведку, позднее переведен в управление спецопераций. Работал в Греции, Северной Африке, на Балканах и в Советском Союзе. В июле сорок четвертого награжден орденом «За выдающиеся заслуги», в октябре того же года после случая возле ущелья Импрос пропал без вести, подозревался в дезертирстве. Потом подозревался в связях с черным рынком в Лондоне; по слухам, работал в восточном Средиземноморье, продавая оружие так называемой Демократической армии Греции, организациям Иргун и Хагана и прочим элементам в сионистском подполье. Настоящее местонахождение неизвестно. Поправка: настоящее местонахождение – прикован наручниками в вонючей дыре на краю земли, а за продажу оружия врагам империи его ожидает долгий отдых за счет ее величества.
Мьюр захлопнул записную книжку и бросил ее на свободный стул. Грант пристально смотрел на него, глаза его были широко раскрыты в притворном благоговении.
– Что-нибудь еще?
Мьюр не ожидал, что у Гранта окажется такой голос. Где-то на самом дне еще можно было услышать грубые гласные мальчика с севера, но их закрывали напластования стольких акцентов и интонаций, что определить родное произношение было совершенно невозможно. Дворняга.
– Ничего, разве только то, что оружие, которое ты продавал, было украдено со складов, предназначенных для снабжения греческого Сопротивления во время войны.
Грант пожал плечами:
– Им же никто не пользовался. Евреи провели последние десять лет, глядя на огнестрельное оружие не с той стороны. Я решил, что по меньшей мере могу обеспечить их тем, из чего можно отстреливаться.
– Но это, черт возьми, наше оружие. И в нас из него стреляют.
Грант вновь пожал плечами:
– В нас? Я-то думал, что меня уже исключили из клуба.
– Значит, ты решил отомстить, продавая наше оружие нашим же врагам? – Мьюр с негодованием выпустил струю дыма из ноздрей.
– Да я же за деньги.
– Думаю, с евреями работать всегда выгодно.
Грант не отвечал, но и не отводил взгляда. Мьюр вытянул очередную сигарету из своего костяного портсигара.
– Ну я и гроша ломаного не дам за твои нынешние занятия. Я-то приехал поговорить про Крит и мистера Джона Пембертона. – Вспыхнул огонек зажигалки. – Ты знал его.
– Неужели?
Гранту удалось сохранить равнодушный вид, но Мьюр провел немало допросов, чтобы уметь видеть, что скрыто под маской.
– Крит, в тот день, когда высадились нацисты. Мы еще отправили тебя разыскивать короля возле Кносского дворца. А ты нашел Пембертона. Ты был последним, кто видел его живым.
– И первым, кто увидел его мертвым. И что?
– По твоему сообщению, перед смертью он отдал тебе свою тетрадь.
– И что?
Мьюр склонился над столом. Горящий кончик сигареты замер в нескольких дюймах от лица Гранта, дым поплыл ему в глаза.
– Я хочу знать, что ты с ней сделал.
– Передал его вдове.
– Не дури меня, у Пембертона не было жены. Она умерла еще раньше него.
– Ну, значит, сестре.
Глаза Гранта слезились от дыма, но он ни разу не моргнул. Он долго выдерживал взгляд Мьюра, а потом внезапно дунул на облако дыма так, что весь дым попал тому в лицо, и Мьюр отшатнулся.
– А что, ты думаешь, я с ней сделал? У меня не было времени идти в библиотеку. Я выбросил тетрадку и пошел убивать нацистов. Если ты читал мой доклад, то знаешь, что и в этом я преуспел.
Мьюр, забрав записную книжку, опустился на стул.
– Я тебе не верю.
– Думаю, ты не много времени провел на фронте.
– Я не верю, что этот человек потратил последние мгновения своей жизни, чтобы отдать тебе тетрадь, а ты тут же ее выкинул. Разве тебе не было интересно, почему это для него так важно?
– Он мог бы отдать мне свой заветный коробок спичек и медальон с локоном возлюбленной, и я бы сделал то же самое. – Грант покачал головой. – Я полистал тетрадку, но она вся была исписана какой-то чепухой и тарабарщиной. У меня было много дел, я не мог позволить себе таскать лишний вес. И я от нее избавился.
Мьюр еще посмотрел на него и резко поднялся.
– Жаль. Если бы она у тебя была или если бы ты хотя бы знал, где она, я помог бы тебе выбраться отсюда. Может быть, даже деньги какие-нибудь перепали бы. Вряд ли иудеи сейчас тебе платят. – Он выжидающе глянул на Гранта сверху вниз. – Ну и?..
– Иди к черту, – ответил Грант.
Машина въехала в заросли деревьев и, прокатившись по инерции еще дальше, остановилась. Пятно желтого света фар легло на поляну, освещая потрепанный грузовик «хамбер» с брезентовым тентом. Люди в разномастной военной форме слонялись вокруг, покуривая и проверяя оружие. Смотреть на них было страшновато, но если пассажиры автомобиля и испугались, то никак этого не показали. Никто из машины не вышел. Ручка в задней дверце заскрипела – один из пассажиров открывал окно.
Человек в военной форме подошел к машине и заглянул внутрь. Ночь стояла теплая, но человек был одет в шинель, а на коротко остриженных седых волосах сидел черный берет. В руке человек держал автомат.
– Готовы? – Над задним сиденьем тлел огонек сигареты, но лицо сидящего там человека оставалось невидимым в темноте. – Вы нашли то, что вам было нужно?
Человек в берете кивнул:
– Как вы и обещали, все лежало в грузовике. Мы готовы.
– Ну тогда не подведите. И сделайте так, чтобы он выбрался живым.
Гранта отвели обратно в камеру – сводчатый подвал замка крестоносцев, куда были втиснуты три деревянные койки. В полнейшей темноте Гранту пришлось ощупью искать дорогу к своей постели. Он повалился на матрас, не потрудившись даже снять ботинки. Рядом с ним, на соседней койке, вспыхнула спичка, осветив юное лицо, свалявшиеся черные волосы, оливковую кожу. Паренек прикурил, зажав губами, две сигареты, передал одну Гранту и задул спичку, пока она не обожгла ему пальцы. Грант с благодарностью принял подарок.
– Спасибо, Эфраим.
– Они тебя били?
Парнишке было, наверное, лет шестнадцать, но говорил он совершенно спокойно. Да и что тут удивительного, подумал Грант. Эфраим просидел в тюрьме гораздо дольше, чем он сам, почти три месяца: его посадили за то, что он бросал камнями в полицейского в Хайфе.
– Нет, меня не били.
– Они хотели знать, где найти Бегина?
– Нет. – Грант лежал на спине, закинув руки за голову, и пускал дым в потолок. – Это были не тюремщики. Какая-то шишка из Лондона пожаловала. Его Иргун вообще не интересовал, он хотел раскопать одну старую историю.
– Ты сказал ему?
– Я…
Взрыв был слышен даже через стены метровой толщины. Подпрыгнули койки, с потолка посыпалась пыль. Грант резко развернулся и прыгнул на пол, стащив за собой Эфраима. В темноте они сжались на полу. Зазвучали выстрелы – сначала отдельные, словно испуганные, а затем постоянные, сливавшиеся в очереди – в дело вступили пулеметы «брен».
– Они приближаются.
Грант, схватив Эфраима за плечо, повел его через камеру, пока не коснулся рукой холодного металла запертой двери. Прижавшись к стене, он поспешно толкнул Эфраима к другой стороне дверного косяка.
– Приготовься – кто-то идет.
Лейтенант Каргилл вернулся в свой кабинет и налил щедрую порцию из бутылки, которую держал в столе. Ему доводилось встречать немало неприятных людей и во время войны, и потом здесь, в Палестине, но не многие вызывали такую сильную неприязнь, как этот неизвестный приезжий.
Раздался стук в дверь. Виски перелилось через край стакана. Неужели этот тип что-то забыл?
– Сэр, это техник. Приехал чинить генератор.
Каргилл с облегчением вздохнул:
– Входите.
Техник был невысокого роста, в очках с металлической оправой и плохо сидящей форме, которая выглядела так, словно ее перешили из большего размера.
– А время ли сейчас чинить генератор? – Каргилл промокнул пролитое виски носовым платком. – Может, лучше завтра днем?
Инженер пожал плечами. Ночь стояла холодная, но он, кажется, страшно потел.
– Приказ, сэр. – Он подходил к Каргиллу, левой руке вещмешок. – Сэр, вы бы дали мне ключи…
– Для починки генератора вам мои ключи не нужны. Он находится…
Каргилл поднял взгляд. В шести дюймах от его носа объявилось дуло «люгера».
– Что за черт?
– Ключи.
Мужчина протянул руку, и рукав на его неловко сидящей униформе задрался. По запястью бежала татуировка – линия крошечных цифр цвета лилового синяка, который никогда не сойдет.
– Я уже видел, как умирают люди. Вы будете не первый. Дайте ключи.
Каргилл под прицелом «люгера» отцепил от пояса связку ключей и положил на стол. Техник («Еврей», – поправил себя Каргилл) вытащил из своего вещмешка моток провода и привязал запястья Каргилла к спинке стула, а лодыжки – к ножкам стола. Каргилл перенес унижение со стоическим молчанием.
– Ключами, конечно, можно отпереть камеры, но выйти в ворота они вам не помогут. Вам со своими братьями-разбойниками не удастся просто так отсюда выбраться.
– Посмотрим.
Едва «техник» успел произнести это, как мощный взрыв потряс замок до самого основания. Похоже, заряд взорвался совсем близко. Каргилл качнулся, не удержал равновесия и, вскрикнув, повалился вместе со стулом, а его ноги так и остались привязанными к столу. За клубами пыли и дыма он увидел, как еврей схватил ключи и, прощаясь, поднес руку к фуражке:
– Шалом.
Шаги теперь звучали ближе. Можно было проследить некий ритм: приближение, пауза, приближение, пауза. При каждой паузе Гранту казалось, что он слышит возгласы и лязг металла. На миг эти звуки утонули в грохоте автоматной стрельбы, а когда она прекратилась, у самой двери зазвенели ключи. Грант напрягся в темноте. Изнутри ручки на двери не было, и он просто ждал, когда ключ осторожно войдет в замочную скважину, повернется и замок щелкнет…
– Рак ках.[16]16
Только так! (иврит). (Прим. перев.)
[Закрыть]
Дверь открылась внутрь, и скрип петель потонул в ликующем восклицании Эфраима.
– Рак ках! – крикнул он в ответ, повторяя лозунг организации Иргун. – Рак ках. Слава богу, вы пришли!
– Бога будешь благодарить, когда мы отсюда выберемся, – пробормотал Грант.
Когда они вышли в коридор, их спаситель уже перешел к следующей камере, а коридор оказался полон освобожденных пленников. В дальнем конце стоял один из бойцов-подпольщиков из Иргуна и раздавал из мешка оружие.
– Как еврейский Дед Мороз, – сказал Грант.
Эфраим смущенно на него посмотрел:
– А кто такой Дед Мороз?
Они вместе с другими прошли по коридору, миновали бойца, у которого уже кончились пистолеты, и вышли в главный двор замка. За восемьсот лет уровень двора поднялся почти на метр от фундамента, и, чтобы обеспечить подход к двери, перед фасадом вырыли траншею. Сейчас в ней было полно бывших заключенных и их спасителей, занятых ожесточенной перестрелкой с английскими солдатами, охранявшими ворота. В дальнем конце двора куча дымящихся обломков и огромная дыра указывали то место, где бойцы Иргуна пробили себе путь сквозь стену замка.
– Кто тут главный? – крикнул Грант в ухо ближайшему бойцу, худощавому парню. Парень стрелял из оружия, очень напоминавшего карабин времен Первой мировой войны.
За то время, которое потребовалось, чтобы оттянуть затвор, вернуть его на место и прицелиться, боец ухитрился указать на высокого человека в черном берете и шинели где-то в середине траншеи.
Грант подполз к нему:
– Как выходить? Через пролом?
Командир покачал головой.
– Мы в него вошли, – ответил он по-английски. – А выйдем через заднюю дверь.
Он кивнул налево, где над морем нависала западная стена. Грант увидел, что вдоль ее основания, скрываясь в тени, крадется группа людей, незаметных для британских солдат, сосредоточивших огонь на тюремном блоке.
– Мы что, поплывем?
– Нет, если ты не поторопишься.
Грант оглянулся на ворота. Через старинные бойницы надвратной башни ударила молния пулеметной очереди. Сидя в траншее, люди были в безопасности, но как только они оставят эту позицию, то на открытом месте превратятся в легкую мишень.
– Прежде чем уйти, надо будет его заткнуть.
Командир посмотрел на него:
– Ты возьмешься?
– А почему бы и нет?
Ночь у лейтенанта не задалась с того самого момента, как появился загадочный посетитель. Лодыжка у Каргилла болела – он подвернул ее, когда упал, но это было не сравнить с мукой, какую он испытывал, лежа на полу, привязанный к мебели, и беспомощно слушая, как снаружи разгорается бой. Он даже не мог узнать, кто побеждает. Но не мог он и тешиться иллюзиями, что, когда бой закончится, все переменится в лучшую сторону.
Дверь с грохотом распахнулась. Каргилл, прикованный к столу, разглядел только, как по комнате прошагала пара старых коричневых ботинок. Он вывернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть обросшее бородой чумазое лицо, с удивлением уставившееся на него из-за края стола. Мольба о помощи застыла на губах Каргилла.
