Текст книги "Затерянный храм"
Автор книги: Том Харпер
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Глава двадцатая
Северная часть Эгейского моря возле Салоник.
Два дня спустя
Гидросамолет парил над морем, словно посланец богов. В сияющем свете солнца концы его серебряных крыльев подернулись рябью, будто расплавленное стекло в печи. Неудивительно, что Зевс часто принимал облик орла, подумал Рид, ведь с высоты полета открывается вид на землю, который только боги и могут видеть. Облака внизу окутывали архипелаг вздымающихся горных вершин, а дальше на запад, там, где они расходились, солнце освещало похожее на сапфировое полотно море. Рид тихонько пробормотал:
Что бы Гомер написал, если бы смог увидеть свою страну отсюда, с высоты?
Мьюру потребовалась большая часть дня, чтобы выяснить, кто такой Сорсель, и все это время он кричал в телефон и отстукивал телеграммы в кабинете отеля «Гран Бретань». Из этого кабинета щупальца поиска протянулись по всей Европе – сначала в консульства, библиотеки, университеты и, конечно, к серому зданию неподалеку от Виктория-стрит, постепенно стягиваясь вокруг налоговых организаций, мэрий и канцелярий местных шефов полиции.
К концу дня Мьюр сообщил Джексону об итогах своего расследования:
– Люк де Сорсель. Натурализованный грек, но по происхождению француз, как можно догадаться по фамилии. Его семья родом из Бордо, они занимались судостроением, что, собственно, и привело их в Грецию. Он унаследовал состояние, которое вложил в основном в коллекцию древнегреческих предметов. На этой теме он просто сдвинулся – сам не свой до эпохи героев. Переписывался с вдовой Шлимана, время от времени выступает в печати, чтобы опровергнуть какого-нибудь малоизвестного европейского археолога. А сами археологи терпят его, надеясь, что он даст им денег на раскопки. Никто этого вслух не говорит, но все уверены, что он чокнутый. Замечательно – если можно так сказать – нелюдим. Вдовец, имеет дочь, живет в особняке в Эпире, возле Салоник. Десять лет назад он написал монографию, опубликовав ее в Париже на частные средства, «Le Mort d'Achille et son Audela».
– А по-нашему как?
– «Смерть Ахилла и его жизнь после смерти». Это его специальность. Марина нашла эту книгу, когда искала информацию о Белом острове. Поэтому и записала имя автора себе в книжку.
– И что, помогло?
– В библиотеке этой книги не было, – пояснила Марина. – Я нашла на нее ссылку в другой работе.
– Ага. И ты думаешь, что этот самый парень купил вторую часть таблички у мертвого еврея?
– Вполне возможно. Его могла заинтересовать сама надпись, а тут еще и рисунок на обратной стороне. Рид считает, что на рисунке должно быть какое-то указание на Ахилла, или его щит, или даже на Белый остров.
– Вам удалось с ним связаться?
– Мы пробовали звонить ему, но не дозвонились. На севере Греции действует немало повстанцев, и телефонные линии могут быть повреждены.
Джексон нахмурился:
– Тогда надо съездить навестить его. И сделать это раньше, чем там появятся красные.
Растянутый вокруг залива город Салоники оказался мрачным местом. Вдоль набережной стояли похожие на привидения особняки, а в порту чуть ли не повсюду виднелись следы недавней войны. Дальше от воды возносили свои головы в небо несколько минаретов, напоминая о более давних завоеваниях. Даже теперь в городе ощущалась близость к фронту. Гидросамолет влетел в бухту, заставленную ожидавшими разгрузки военными и транспортными кораблями; их корпуса были такими же серыми, как и небо над головой.
На причале прилетевших встретила машина, черный «паккард», за рулем которого сидел американский военный. На капоте машины был написан по трафарету номер, другой номер украшал правый нагрудный карман водителя.
– Лейтенант Кирби, – представился водитель, повторив то, что было написано у него на груди. Оглядывая остальных членов группы, он не мог скрыть своего удивления: Рид в профессорском твидовом пиджаке и в очках, Мьюр в безупречном костюме и с неуловимым взглядом (Гранту он напоминал теневого дельца), Марина в скромном черном платье с поясом на талии и Грант, которого американец, наверное, принял за механика. – В штабе мне приказали отвезти вас, куда вам надо, сэр.
– А еще что-нибудь вам говорили? – спросил Джексон.
– Что я не должен ни о чем вас спрашивать.
Джексон хлопнул его по плечу:
– Молодец. Нам нужно место под названием вилла Пелион. Знаешь, где это?
– Никак нет, сэр. – Кирби вытащил карту и расстелил ее на капоте «паккарда». Грант тоже наклонился над картой и очень удивился – карта оказалась немецкой.
– Греки карты делать не умеют, – пояснил Кирби. – Так что легче пользоваться теми, которые остались от фрицев.
Джексон постучал ручкой по листу:
– Вот это где.
Кирби встревожился:
– Сэр, там красные бузят. В машине есть рация – если хотите, я вызову подмогу. Может, будет немного дольше, но…
Джексон посмотрел на часы:
– Нет времени. Плохие парни тоже его ищут. Просто отвези нас туда побыстрее.
– Есть, сэр.
Прежде чем сесть за руль, Кирби порылся в багажнике и вытащил пистолет-пулемет Стэна со складным прикладом. Он вручил оружие Гранту, который втиснулся на переднее сиденье рядом с Джексоном.
– Знаешь, как пользоваться? – Грант кивнул. – Держи под рукой. Так, на всякий случай.
Они выехали из города на занявшие прибрежную равнину пастбища и пшеничные поля. После продолжительных бедствий здесь опять сеяли хлеб; ростки пробивались между бетонными дотами и искореженными танковыми траками, которые все еще портили пейзаж. Препятствия обнаружились и на пути. По дороге пришлось трижды останавливаться на пропускных пунктах, где дежурили греческие солдаты. И всякий раз форма Кирби позволяла проезжать дальше; Джексон каждом посту вручал фотографию Бельцига и приказ задержать его, если появится.
– Какие новости с фронта гражданской войны? – спросил Джексон на пути между двумя пропускными пунктами. – Мы побеждаем?
– Вы, сэр, наверное, знаете об этом лучше меня. – Кирби смотрел на дорогу. – Я ведь только что приехал. А официально приеду только через три месяца. Но, по слухам, дела не так уж хороши. ДСЭ тут, понимаете…
– Кто это? – спросил Рид с заднего сиденья. Ухабы и ямы заставили его побледнеть, и, чтобы сохранять равновесие, ему приходилось упираться рукой в потолок.
– Деемократикос Стратос Эладдас. – Марина поморщилась, услышав, что Кирби кое-как справляется с ее языком – примерно так же, как с передачами «паккарда». – Демократическая армия Греции. Для нас с вами – коммуняки. Как я слышал, дела у них идут неплохо. Они больше не нападают на колонны, а сразу пытаются занимать города. Сталин их снабжает через Югославию и Албанию. А теперь, когда англичане убрались отсюда – никого не хочу обидеть, – если мы не будем держать фронт, нас отбросят к самым Афинам. – Он покачал головой. – Черт знает что. Но и мы огрызаемся. Мне сдается, среди этих ребят в основном крестьяне да всякий сброд. У них духу не хватит на рукопашную.
– Нельзя быть таким самоуверенным, – предупредил его Грант. – Большинство из них научилось военному делу, сражаясь против фашистов. А до того они пять лет вели подпольную борьбу с диктатурой Метаксаса. Они и вас могут поучить, как вести грязные маленькие войны.
– Да им просто повезло, что кое-кто поставляет им оружие, – сухо заметил Мьюр. Его взгляд на миг встретил взгляд Гранта в зеркале заднего вида, но Грант тут же опустил голову, чтобы посмотреть на «стэн» у себя на коленях. Если он и испытывал сожаление, то никак этого не показал.
Через несколько миль дорога свернула с равнины и начала виться по горам. Чем выше она поднималась, тем ниже казалось небо. На ехавших в «паккарде» людей давил плотный потолок облаков, что заполняли промежутки между темными тощими соснами, толпой облепившими склоны. Дорога сошла почти на нет, превратившись чуть ли не в лесную просеку. Кирби, кажется, был очень утомлен борьбой с рулем, пытаясь преодолеть резкие подъемы и спуски, выбоины, камни и поваленные деревья, преграждавшие им путь. Пассажиры держались кто за что мог, стараясь дышать ровнее, а Грант, ухватив «стэн», всматривался в непроходимый и непроглядный лес.
Миновали деревню – унылое полуразрушенное поселение. Они бы решили, что деревня и вовсе заброшена, но в пустых окнах и разбитых дверных проемах шевелились тени, наблюдая за проезжавшей машиной. Джексон, зажатый на переднем сиденье между Грантом и Кирби, с трудом запустил руку за отворот пиджака, чтобы достать кольт из подмышечной кобуры.
Они проехали поворот на отроге горы и наконец увидели дом. Не заметить его было нельзя. Огромную часть склона срыли, и вместо нее по всей ширине протянулись две просторные террасы. Нижняя, похоже, была отдана под сад, а выше, на фоне огромной горной стены, высился дом, который сделал бы честь любому поместью в долине Луары. Все в нем, начиная от свинцовых листов широкой крутой крыши до стен из белого известняка, куртин и посыпанных гравием дорожек вокруг, наверное, было оптом импортировано из Франции. Скорее всего, именно так, решил Грант.
Дорога заканчивалась у кованых ворот. С воротных столбов сверху вниз смотрели два мраморных льва – надменно и пренебрежительно. Грант выпрыгнул из машины и попробовал открыть ворота. Они оказались заперты, но на одном из столбов нашлась черная латунная кнопка. Он нажал на нее и стал ждать.
Кирби высунул голову из окна автомобиля.
– Что, нет никого? – На фоне необъятной мрачной горы его голос казался тихим и слабым, словно сосны и облака поглощали все звуки.
– Ты говорил, он отшельник. Может быть…
Грант замолчал и повернулся, чтобы посмотреть на покрытую гравием дорожку. И широко открыл глаза. К ним шествовала прямая фигура в черном плаще и котелке, и гравий громко хрустел под ногами. В левой руке человек держал над головой черный зонтик, а в правой звенела связка ключей. В нем было что-то от банковского служащего или железнодорожного проводника. Человек четко остановился в трех футах от ворот и посмотрел на прибывших сквозь прутья решетки.
– Oui?[36]36
Да? (фр.) (Прим. перев.)
[Закрыть]
На тыльную сторону ладони Гранта приземлилась пузатая дождевая капля – как раз в тот момент, когда Рид высунул голову из окна машины и произнес:
– Dites à Monsieur Sourcelles que le Professeur Arthur Reed est venu pour lui voir.[37]37
Передайте господину Сорселю, что профессор Артур Рид приехал повидать его (фр.). (Прим. перев.)
[Закрыть]
Дворецкий (Грант решил, что это именно дворецкий) зашел за воротный столб и вытащил из-за него телефонную трубку. Он произнес несколько слов, выслушал ответ, кивнул.
– Для господина Сорселя это большая честь, ведь профессор Рид проделал такой долгий путь, чтобы навестить его. Он был бы очень рад познакомиться. Но – malheureusement[38]38
К несчастью (фр.). (Прим. перев.)
[Закрыть] – он занят.
Грант подавил желание пригрозить дворецкому «стэном».
– Передайте господину Сорселю, что это очень важно. Передайте, что это касается глиняной таблички, которую он купил в сорок первом году в Афинах. Еще передайте, что его жизнь в опасности. И опасность исходит не от меня, – прибавил он.
Дворецкий внимательно посмотрел на него глубоко запавшими темными глазами. Потом с явной неохотой вновь взял телефонную трубку и произнес еще несколько слов.
– Oui. Oui. Bon.[39]39
Да. Да. Хорошо (фр.). (Прим. перев.)
[Закрыть]
– Господин Сорсель приглашает вас войти.
Дворецкий открыл ворота, и машина въехала на подъездную дорожку, окруженную клумбами и лужайками, ивами и лавровыми изгородями. Дальше, за окаймлявшими владения тополями, Грант разглядел алебастровый профиль классического храма с куполом; наверное, просто павильон для отдыха, хотя рядом с домом он выглядел почти уместно.
Машина, скрипнув гравием, остановилась у подножия лестницы, которая вела в дом. Дождь пошел сильнее. Забыв о протоколе и манерах, пассажиры выскочили из машины, пробежали по ступенькам, накрыв голову кто пиджаком, кто сумкой, и влетели в дверь. Там они и остались стоять, дрожа и роняя на пол капли воды; наконец снова появился дворецкий и повел их дальше.
Внутри шато[40]40
Замок. (Прим. ред.)
[Закрыть] (потому что никому не пришло в голову называть это строение виллой) было темно и холодно. Похоже, все здесь было вырезано из белого мрамора – полы, лестницы, выступавшие из стен коринфские пилястры. Мраморные бюсты, все как один античные, смотрели на них с мраморных пьедесталов, а мраморные атлеты играли мраморными мускулами в мраморных нишах.
– Мавзолей какой-то, – с трепетом произнес Джексон.
Цвет сохранился только на роскошных, написанных маслом картинах, украшавших стены между колоннами. Белогрудые нимфы соблазняли целеустремленных героев, алебастровые богини превращали неосторожных юношей в камень. Украшенная цветами златовласая женщина любовалась на свое отражение в зеркале. На одной из картин уродливый карлик прижимал к женской груди металлический доспех. Все на этой картине было темным, кроме тела женщины, которое сияло почти неземной белизной. За ее плечом развевался кроваво-красный шарф.
Рид остановился перед картиной:
– Ван Дейк. Женщина – это Фетида, карлик – Гефест. А это, – он указал пальцем на железный нагрудный доспех, задержав палец в дюйме от полотна, – доспех Ахилла.
– Хорошо, что мы теперь знаем, как он выглядит, – пробормотал Джексон.
Дворецкий провел их в гостиную, где вокруг мраморного камина была собрана мебель периода Второй империи. В таком строгом интерьере парча и атлас темных цветов казались еще роскошнее – благородные и элегантные гости среди окружившей их пустоты. По задней стене протянулся ряд высоких, доходивших до пола окон. Капли дождя покрывали стекло, а сады на нижней террасе были уже почти не видны в сумерках.
По дому прокатился раскат грома, словно вся гора заворочалась на своем ложе. Через миг сверкнула молния, и на долю секунды все предметы в комнате осветились волшебным серебристым светом. Молния рассыпала в воздухе искры, и тусклые электрические огни замигали, словно свечи. Гранту потребовалась секунда, чтобы глаза привыкли… и тут же широко раскрылись от удивления.
У камина стоял человек – прямо перед кушеткой. Наверное, он лежал на ней, хотя Грант его там не видел. Его морщинистое лицо было бледно, что делало кожу полупрозрачной, чуть ли не сияющей в свете от камина. Грива седых волос, зачесанных назад, почти доставала до плеч. На нем была бархатная куртка и свободные брюки. Ноги оказались босыми.
– Mes amis.[41]41
Друзья мои (фр.). (Прим. перев.)
[Закрыть] Добро пожаловать.
Глава двадцать первая
Гости сидели в неудобных креслах. Дворецкий положил в огонь еще одно полено и отошел. Сорсель посмотрел на Рида – как и все остальные. Все инстинктивно поняли, что противостоять Сорселю в его владениях может только очень сильный духом человек.
– Ваш визит, профессор Рид, для меня большая честь. Вы должны знать, что я в восхищении от ваших исследований. Но кто ваши друзья?
Рид откашлялся:
– Мистер Джексон и мистер Мьюр представляют американское и британское правительства соответственно. Мисс Папагианнопуло была на Крите ассистентом Джона Пембертона, английского археолога, перед его гибелью. И… – Точного определения у Рида не нашлось. – Мистер Грант.
Сорсель кинул на Гранта оценивающий взгляд – не враждебный, но осторожный.
– Добро пожаловать. Коньяк? А может, кальвадос?
– Нет, спасибо, – ответил за всех Рид, хотя Грант не отказался бы от глотка чего-нибудь согревающего.
– Bien.[42]42
Хорошо (фр.). (Прим. перев.)
[Закрыть]
Повозившись, как кот, Сорсель поудобнее устроился на своей кушетке. Из коробки на стоявшем рядом столике он достал длинный серебряный мундштук, вставил в него сигарету и медленно, глубоко затянулся. Вокруг его головы собрался нимб дыма. Все ждали, но хозяин казался целиком погруженным в свои мысли и почти не замечал их присутствия.
– Шесть лет назад вы купили в Афинах минойскую глиняную табличку у продавца по имени Молхо. – Рид говорил не очень уверенно, словно не слишком хорошо подготовленный студент на семинаре.
Сорсель едва заметно пожал плечами, выражая безразличие.
Профессор продолжал:
– Это была не целая табличка. Перед продажей ее разломили на две части.
– Разломил тот человек, который вам ее продал, – прибавил Грант. Глаза Сорселя сверкнули, как у змеи. – Он говорил вам об этом? Вторую половину Молхо продал Джону Пембертону.
Сорсель пристально посмотрел на Марину:
– А вы это видели? Где у вас доказательства?
– До позавчерашнего дня у нас была табличка. Ее украл немец, хотя он бы, наверное, сказал, что вернул ее себе, ведь изначально это он нашел ее на раскопках.
– Как она выглядела?
– Вот такого размера, – Рид показал размер ладонями, – на лицевой стороне – десяток строчек, написанных линейным письмом Б. На обороте был бледный рисунок – изображение, обычно связываемое с минойскими храмами. Я предполагаю, что и ваша половинка должна выглядеть примерно так же. Вот так?
Профессор вытащил сделанную Пембертоном фотографию, уже помятую и с загнувшимися углами, и передал ее Сорселю. Француз едва глянул на нее.
– Это может быть все, что угодно. В моей коллекции много предметов. Думаю, это лучшая частная коллекция микенских предметов в мире. Частная коллекция, – повторил он. Из его рта при этих словах вылетели маленькие облачка дыма. – Она не предназначена для публичного показа.
– Мы не публика, – произнес Грант. – И мы – не единственные, кто приехал сюда взглянуть на эту табличку. Почему бы вам не позвонить в афинскую полицию и не спросить, что случилось с Молхо? Он уже потерял руку, защищая вас от Бельцига. Вам об этом известно? – Он посмотрел в лицо Сорселю, цветом напоминавшее отмытый пергамент, и решил, что, похоже, Сорсель знал. – Теперь он потерял и жизнь, только в этот раз защитить вас не мог. Бельциг знает, что табличка у вас. Он явится сюда; может быть, он уже едет. Вы хотите знать, что он сделал с Молхо? Ничего хорошего.
– А если я покажу вам ее? Что вы станете делать с полученными знаниями? Интересно, вы хоть представляете, что именно ищете? – Сорсель требовательно посмотрел на Гранта, не дождался ответа и отвернулся, пренебрежительно фыркнув.
– Белый остров, – сказала Марина. Она не сводила глаз с Сорселя, не обращая внимания на злые или подозрительные взгляды своих спутников, сосредоточенные на ней. Сорсель пристально смотрел на нее. Уголки его губ дернулись вверх в улыбке, но Грант не понял, показывал ли хозяин дома уважение или торжествовал маленькую победу. – Белый остров стал местом последнего упокоения Ахилла, мать перевезла туда тело сына после его гибели у стен Трои. Оттуда и пошел культ Ахилла. Табличка содержит ключ, который поможет нам отыскать этот остров.
Сорсель рассмеялся несколько едко:
– Может быть. Но как вы им воспользуетесь? Вам удалось расшифровать минойский алфавит? – Ответ он прочел на их лицах. – Полагаю, нет. Многие пытались это сделать – я и сам, и не один раз. Такая табличка – словно женщина. Можно владеть ее телом, но свои секреты она не отдаст никому. – Он выпустил колечко дыма. – Вы знаете, каково изначальное значение слова «музей»? Это был не выставочный зал, куда необразованные люди могли прийти поглазеть на предметы, значение которых им никогда не удастся понять. Это был храм, посвященный музам, музейон, святилище богини памяти. Служившие в нем мужчины принадлежали к священному ордену жрецов и поэтов, и не было там никаких туристов, которые платят по два гроша, чтобы их развлекали.
– Ну мы-то не туристы, – выпалил Джексон. – Профессор Рид вон – из Оксфордского университета.
Сорсель рассмеялся:
– Я был в Оксфорде. В молодости я посетил все столицы учености. Париж, Берлин, Оксфорд. Я сидел у ног самых великих из ученых мужей и расспрашивал их о Троянской войне. Они смеялись надо мной. Даже когда Шлиман доказал, что Гомер был прав, они не могли с этим согласиться. Они распространяли о нем ложь – что он приправлял свои находки безделушками, купленными на афинских рынках, что его отчеты о раскопках были придуманы, что он сам не мог различить культурные слои в своих находках. Клевета! Когда он поехал в Трою, они говорили, что он ничего не найдет. Когда он нашел, да не один, а с полдесятка городов, они заявили, что ни один не подходит для того, чтобы называться Троей, – одни слишком ранние, другие слишком поздние, или в слоях не прослеживается никаких признаков военных действий. Они высмеивали его, потому что их слабого воображения не хватало на то, чтобы ему поверить. И эти люди решили, что я – еще один Шлиман, богатый мальчик, который хочет потратить свои деньги на то, чтобы строить воображаемые замки. Для них не было времени героев. Они – маленькие люди с ограниченным умом, который не может понять настоящего масштаба героев. Их мнение для меня мало что значило. И я решил, что, насколько смогу себе позволить, стану собирать памятники эпохи героев и с почестями хранить их славу. К тому же Белый остров не спрятан, как не были спрятаны ни Троя, ни Микены. Если люди потеряли его, так только потому, что в него не верили. Вы же знаете историю Кассандры, троянской пророчицы, чьим уделом было говорить правду, но ей никогда не верили? Это она – настоящая героиня истории, а вовсе не Елена, Ахилл или Одиссей. В течение трех тысяч лет правда истории Трои была известна каждому поколению, и каждое поколение, по слабости ума, отказывалось в нее поверить.
– Но все источники друг другу противоречат, – наконец вставила слово Марина. – В зависимости от того, кому веришь – Плинию, Павсанию, Ликофрону, Страбону или Арриану, – остров может быть в устье Дуная или Днепра или вообще где-то в открытом море.
Сорсель одобрительно кивнул. В его взгляде проскользнуло нечто почти родительское, словно отец восхищался старательной дочерью, но в то же время было там и что-то ненасытное, жадное, будто он вышел на охоту. Он встал, пересек кабинет и подошел к стене. Снял с одной из полок тонкий коричневый томик и положил его на низкий стол посередине комнаты. Раскрыв книгу, на развороте страниц которой помещалась карта, он разгладил корешок. Гости подались вперед, чтобы лучше видеть.
– Черное море. – На толстой кремовой бумаге море выглядело как какой-то орган тела, опутанный, словно венами, реками, притоками и проливами. – Вот, – Сорсель указал в северо-западный угол, – здесь устье Дуная, а здесь самый северный объект – Днепр. Между ними, посередине, – Днестр. Между каждым из них – сотня километров. Alors…[43]43
Итак… (фр.) (Прим. перев.)
[Закрыть]
Из жестяной коробки он вынул деревянный циркуль и вручил его Марине.
– Мадемуазель, покажите нам расстояние в пять сотен стадий от устья Днестра.
Марина развела ножки циркуля в соответствии с масштабом карты, потом поставила одну иглу на узкий залив и повернула. Круг, который она описала, коснулся и устья Днепра, и устья Дуная.
– Не понимаю, куда это может нас привести, – произнес Рид.
Сорсель не стал ему отвечать.
– Плиний – hareng saur, как вы говорите, – «копченая селедка», сбивает со следа. Здесь, – он постучал серебряным карандашиком по устью Днепра, – находилась греческая колония Ольвия. Она была основана в шестом веке до Рождества Христова переселенцами из Милета, которые приехали покупать у скифов меха и драгоценные камни. Ахилл был местным героем – святым покровителем, понимаете? На маленьком острове, в том месте, где река впадает в море, они построили в его честь храм. Но сделали они это потому, что знали историю о Белом острове, потому, что имя Ахилла уже было связано с этими местами. Много веков спустя писатели и географы вспомнили истории о Белом острове, вспомнили, что на острове возле Ольвии был храм, и решили, что это одно и то же.
– Значит, если он не там, то в дельте Дуная.
– C'est possible.[44]44
Возможно (фр.). (Прим. перев.)
[Закрыть] В это верили Павсаний и Ликофрон, а в месте впадения Дуная в море расположено очень много островов. Но Павсаний никогда не бывал на Черном море. Он повторил то, что вычитал в старом источнике. И неправильно перевел при этом. Правильно было бы читать не в дельте Дуная, а напротив.
Марина пальчиком провела по нарисованной карандашом дуге – от дельты Дуная через открытое море обратно к северному берегу. Палец скользил по карте и на самой дальней точке дуги на миг замер. У кончика ногтя на бумаге виднелось темное пятнышко, почти перечеркнутое карандашной линией. Это могла быть чернильная клякса или мушиный след, но Марина, вглядевшись, увидела…
– Это остров. – Она поморгала, чтобы снять напряжение с глаз. – Какой?
– По-турецки он называется Илонда. – Сорсель улыбнулся, увидев, что они не понимают. – По-гречески – Офидонис.
– Змеиный остров, – почти одновременно произнесли Марина и Грант.
Сорсель кивнул.
– Вам известно символическое значение змеи. Она вползает в темные норы в земле, в самые дальние глубины, куда не может проникнуть ни один человек. Она имеет власть над смертью, но и над жизнью тоже.
– Над жизнью? – с сомнением переспросил Грант.
В углу страницы Сорсель изобразил вертикальную волнистую линию и разделил ее надвое прямой.
– Вам известна эмблема фармацевтов? Змея, обвившаяся вокруг жезла. Это древний греческий знак, жезл Асклепия. Змея – один из самых ранних символов первобытной жизни, без пола, без возраста, она способна обновляться, сбрасывая старую кожу. Змеи также ассоциировались с даром пророчества. Пророчице Кассандре, когда родители оставляли ее одну, змеи лизали глаза и уши, и она получила свой дар. Жрицей Аполлона в Дельфах была Пифия, змея-питон в женском обличье; она входила в транс, чтобы объявить пророчество.
– Как минойская женщина-змея, – вставил Грант.
Женский образ со змеями, обвившимися вокруг грудей и бедер, преследовал его неотступно.
Сорсель иронически поднял бровь, словно учитель, которого удивил ученик с последней парты:
– Très bien.[45]45
Очень хорошо (фр.). (Прим… перев.)
[Закрыть] По версии Арриана, в храме Ахилла на Белом острове был оракул. Так где же ставить храм в честь неумирающего героя, где быть входу в мир мертвых, как не на Змеином острове?
– Так это же в чертовом СССР![46]46
На самом деле соглашение о передаче Румынией острова Змеиный Советскому Союзу было подписано только через год с лишним, 23 мая 1948 г. Сам же остров был занят советскими войсками в 1944 г. (Прим. ред.)
[Закрыть] – взорвался Джексон. Он ткнул пальцем в книгу. – Вы что, хотите сказать, что эта штука и так все время была у Советов?
За окнами, в долине, сверкнула раздвоенная молния, и капли дождя застучали по стеклам, словно пули. Все заполнил шум воды, бегущей по крышам, канавам и просто по склону горы.
– А там кто-нибудь бывал? – более спокойно, чем Джексон, спросил Мьюр.
Сорсель взмахнул мундштуком, словно жезлом.
– В тысяча восемьсот двадцать третьем году там высаживался офицер русского Черноморского флота капитан-лейтенант Крицкий. Свой отчет он отправил одному из академиков Императорской академии наук и изящных искусств.[47]47
В указанное время в России существовали Петербургская Академия наук и Академия художеств в Санкт-Петербурге. (Прим. перев.)
[Закрыть]
Все пятеро напряглись и подались вперед на своих стульях. Огонь трещал и плевался искрами, которые подпрыгивали и улетали в дымоход.
– Нашел он что-нибудь?
– Он нашел, что остров заслуживает свое название. – Сорсель закурил новую сигарету и вставил ее в мундштук. – Там было полным-полно змей. Также там было много птиц. Он не мог сделать и двух шагов без того, чтобы не наступить на них. Вы читали Арриана? – спросил он, внезапно поворачиваясь к Марине.
Она медленно кивнула:
– Он утверждал, что на Белом острове много птиц. Каждое утро они спускаются к берегу и обмакивают свои крылья в море, а потом взлетают и разбрызгивают воду над храмом. После чего приземляются и подметают крыльями двор храма.
Джексон поерзал на стуле:
– Может, пропустим сказки? У нас нет времени, особенно если дядюшка Джо хранит эту вещь у себя на заднем дворе. Этот Крицкий, или как его там, нашел что-нибудь важное?
Сорсель смерил его тем взглядом, которым только француз может смотреть на американца. И произнес, намеренно поворачиваясь к остальным:
– Он обнаружил античный храм.
Слов ни у кого не нашлось. Гости смотрели на Сорселя, оцепенев от надежды, жадности, от страха услышать его следующие слова.
– А еще что-нибудь? Что-нибудь… ну, ценное?
Сорсель, прищурившись, окинул Джексона недобрым шершавым взглядом:
– Странный вопрос. Интересно, мистер Джексон… Я отвечал на ваши докучливые вопросы как мог, я впустил вас в свой дом, хотя вы принесли мне опасность, но теперь мне бы хотелось знать – отчего вы так интересуетесь Белым островом? Вы археолог? Что привело в наше опасное время пятерых разных и, простите, странных людей к моему порогу? Вы сами-то мне все рассказали? Мне так не кажется. – Он оглядел комнату: Мьюр сидел с вызывающим видом, Джексон был просто раздосадован, Рид смотрел на свои туфли. Никто не поднял на него глаза.
– По легенде, на этом острове огромные сокровища.
Марина произнесла это тихо, но ее слова наэлектризовали воздух в комнате. Мьюр издал сдавленный, булькающий звук, словно у него начался какой-нибудь приступ. Рука Джексона оказалась за отворотом его пиджака, там, где под мышкой находился кольт, а Грант на всякий случай потянулся к «уэбли». Только Рид и Сорсель оставались спокойны и внимательны. Сорсель жестом пригласил Марину продолжать.
– По словам Арриана, храм на Белом острове видел немало подношений от тех моряков, которые бросали там якорь. Арриан описывает кучи серебряной посуды и золотых колец, завалы драгоценных камней. Настоящая сокровищница.
Мьюра отпустило, рука Джексона показалась из-под пиджака. Грант по-прежнему держал руку на револьвере.
– Согласно тексту, они также приносили в жертву коз. – Марина и Сорсель обменялись заговорщическими улыбками. Гранту это не понравилось. – Но, насколько я знаю, капитан Крицкий нашел одни камни. Никаких сокровищ. Вероятно, они спрятаны где-то в недрах острова. Еще более вероятно, что они давно уже были найдены. Черное море всегда считалось прибежищем пиратов и разбойников. – Сорсель с холодной улыбкой склонил голову в сторону своих посетителей. – Если поедете туда, осторожнее там с находками. У древних греков был повод опасаться Черного моря как места, лежащего за пределами мира, места, населенного дикарями. Дикими амазонками, кровожадными листригонами, сиренами и змеями. Не следует обманываться целомудренным названием Белого острова. Христианство заставило нас слишком крепко поверить в то, что после смерти мы попадем в счастливое место, где среди мягких облаков слышна музыка арф и хоровое пение. Греки придерживались другого мнения. Даже для героев это было недоброе, неприветливое место. У Филострата есть история про Белый остров, о том, что дух Ахилла однажды попросил проплывавшего мимо моряка привезти ему из Малой Азии некую молодую рабыню. Когда купец выполнил просьбу, Ахилл устроил в своем храме роскошный праздник в его честь. Однако, когда купец плыл прочь, он услышал жуткие звуки – с острова доносились крики невыносимого мучения. Это Ахилл отрывал девушке руки и ноги.
Джексон встал:
– Ну, большое вам спасибо, господин Сорсель. Пожалуй, мы пойдем. Вы нам… э-э-э… очень помогли.
Остальные остались сидеть.
– А табличка? – спросил Мьюр. – Мы же за ней приехали.
– За чем вы приехали? – Голос Сорселя погрубел от гнева. Он поднялся. Огонь бросил его длинную тень по всей комнате. – В моем доме вы не можете ничего от меня требовать. Моя коллекция принадлежит только мне. Я ни с кем не собираюсь ею делиться. Если только у вас не найдется, что предложить взамен.
