Текст книги "Тайник"

Автор книги: Тоби Болл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В то время как Фрингс и Берналь наблюдали за беспорядками сверху, Пул и Карла следили за происходящим, укрывшись в узком переулке. Шляпа и пальто Пула были густо усыпаны сажей. Пытаясь спастись от удушливого смога, Карла обмотала шарфом голову и закрыла нижнюю часть лица. От Полли Пул сразу же поспешил сюда в надежде пообедать с Карлой где-нибудь в закусочной. Он обнаружил ее стоящей в стороне от сражения. Девушка грустно наблюдала, как полиция разгоняет забастовку, которую она с таким трудом организовала. Оба они быстро поняли, что здесь орудует БПД, который подчиняется мэру. Дело приняло неприятнейший оборот. Глава города лично был заинтересован в подавлении этой забастовки.

– Я не могу уйти отсюда, – заявила Карла.

Пол мог разглядеть только ее глаза, но по их выражению понял, что ее не переубедишь.

– Тебе придется. Они собираются загрести твоих ребят и упрятать в кутузку. Кто-то должен остаться на свободе, чтобы вытащить их оттуда.

Карла не могла не согласиться с этой логикой, но Пул видел, что ей тяжело бросать своих людей. Он знал, что его подруга готова принести себя в жертву ради профсоюзной борьбы. Они уже не раз обсуждали такую перспективу. «У каждого должно быть что-то такое, ради чего он полезет на бруствер», – часто говорила Карла.

У нее, несомненно, это было. Относительно себя Пул всегда сомневался.

– Не упрямься. Тебе лучше быть благоразумной в их же интересах.

В начале переулка появились двое полицейских.

– Черт. Беги скорей, – прошептал Пул, подталкивая ее в противоположную сторону.

Она резво пустилась наутек. Пул выступил вперед, чтобы задержать полицейских, но Карла их, по-видимому, не интересовала.

– Этан Пул?

У полицейских были наготове дубинки. Не сводя глаз с их рук, Пул слегка кивнул.

– Пройдемте с нами, мистер Пул. С вами хотят поговорить в участке.

У Пула бешено застучало сердце. Каким дураком надо быть, чтобы притащиться прямо к дверям Берналя! Он не испытывал никаких иллюзий относительно того, что с ним произойдет в полицейском участке. Пул послушно поднял руки. Низенький полицейский посмотрел на свой пояс, где болтались наручники. И тут Пул неожиданным боксерским ударом свалил второго копа, расквасив ему нос. Обливаясь кровью, полицейский упал на колени. Его напарник со всей силы двинул Пула дубинкой по ребрам. Прижав руку к сломанному ребру, Пул сгреб полицейского за рубашку, бросил на землю и так пнул ногой в живот, что тот застонал. Вдруг Пул почувствовал острую боль в спине – коп со сломанным носом огрел его дубинкой по позвоночнику. У него закружилась голова. Обернувшись, он бросился на полицейского и вцепился зубами тому в предплечье. Почувствовав вкус крови, откинулся назад и ударил копа головой в разбитый нос. Тот как подкошенный рухнул на землю. Пул повернулся ко второму, который уже успел подняться на четвереньки, и схватил его сзади за рубашку, но вдруг почувствовал резкую боль в затылке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

По пространству Подвала было разбросано пять столов с кожаными стульями. Паскис всегда сидел за тем, что был ближе к лифтам, используя его как барьер между полками и посетителями архива. Правда, кроме курьеров, сюда никто никогда не заглядывал, да и те не проходили дальше первого стола, где забирали дела и оставляли заявки.

Остальные четыре стола были размещены там, где они, по чьим-то соображениям, могли пригодиться для неких не совсем понятных целей: один стоял в середине секции С, где хранились дела убийц; другой располагался в «конюшне»; третий поставили в секции А, где были сосредоточены открытые материалы следствия, и, наконец, последний задвинули в секцию Q, где были собраны дела, связанные с финансовыми махинациями, поджогами и подтасовками на выборах. Секция Q находилась в самом дальнем конце хранилища, что, вероятно, и послужило причиной установки здесь стола.

Насколько было известно Паскису (а кому, как не ему, было знать об этом), на этих стульях никто никогда не сидел. Сам он ими не пользовался, его предшественник Абрамович утверждал то же самое. Это означало, что за последние сорок лет сиденья оставались нетронутыми. Однако уборщики регулярно чистили эту девственную мебель, и она выглядела так, словно ее купили вчера.

Как ни странно, осознание всей непредсказуемости и опасности затеянного им предприятия пришло к Паскису именно в тот момент, когда, положив на стол в секции С отобранные им дела, архивариус присел на зеленый кожаный стул, который, впервые почувствовав вес человеческого тела, звучно свистнул, выпуская воздух.

Чуть раньше в архив позвонила секретарша шефа, чтобы напомнить о завтрашнем совещании. Паскис хотел задать ряд вопросов, но ограничился тем, что подтвердил свою явку. Вспомнив, как хорошо ему было все эти годы, когда никто не звонил, он выдернул шнур из телефона.

Пролистывая дела, содержание которых он уже знал наизусть, Паскис не переставал думать о таинственном совещании у шефа. Дела он ворошил только для того, чтобы сложить содержащиеся сведения во что-то более конкретное и основательное, чем отрывочные воспоминания о прочитанном.

Прежде всего внимание привлекали фотографии, столь же страшные, как и тысячи других, которые ему довелось увидеть. Эти прозаические черно-белые документы свидетельствовали о том, насколько низко могут пасть человеческие существа. На полу маленького ресторанчика в лужах крови лежали тела мужчин, женщин и детей. Позы не оставляли сомнения в том, что люди мертвы. На других фотографиях столы из ресторана уже убрали, но тела по-прежнему лежали на полу, так что казалось, несчастные упали с неба и разбились, как птенцы, выпавшие из гнезда. На крупных планах были видны лица, незрячими глазами уставленные в объектив.

Глядя на фотографии, Паскис смутно уловил что-то знакомое. Поднявшись, он поспешил по проходу к своему столу. Отперев средний ящик, он вытащил лежавшую там папку. Внутри находились две фотографии, которые он нашел в двойном деле Граффенрейда. Он вынул ту, которая принадлежала Граффенрейду, и отложил в сторону. В папке осталось фото похожего на призрак человека со странным взглядом и короткими бачками на впалых щеках. Паскис, положив его рядом с фотографиями жертв, снятых крупным планом, вдруг почувствовал себя глупцом, хотя и не привык думать о себе подобным образом. Этот человек явно принадлежал к разряду жертв. Лицо мертвеца. Скорее всего это Эллис Просницкий. Жертва Граффенрейда.

Открытие не добавило новых штрихов к картине, кроме одного: если это и вправду Просницкий, человек, который сфальсифицировал дела, имел определенные намерения. Паскису следовало выяснить какие. Надо только как следует поразмыслить.

Вечером, собравшись домой, Паскис вызвал лифт. Он пришел очень быстро. Открыв дверь, Долиш застыл в проеме, ожидая, когда архивариус войдет.

– Закончили, сэр? – как обычно, спросил он.

– Мм. Думаю, что да. Послушайте, Долиш, могу ли я спросить вас… да… ну как бы это лучше сказать… Мистер Долиш, кто-нибудь спускался в архив, пока меня не было? Кроме курьеров, конечно. Кто-нибудь еще был? Вы кого-нибудь привозили сюда и оставляли на какое-то время?

Долиш молча смотрел на него. Вид у лифтера был какой-то несчастный.

– Если вы кого-то привозили… э-э… я, конечно, не собираюсь вас в том винить или считать, что вы халатно относитесь к своим обязанностям.

Эти примирительные слова не произвели никакого впечатления. Долиш продолжал молча смотреть на Паскиса.

Вынув ручку, Паскис протянул ее Долишу.

– Мистер Долиш, не могли ли вы положить эту ручку мне на стол, когда в следующий раз привезете сюда кого-нибудь в мое отсутствие? Разумеется, не считая курьеров.

Лифтер взял ручку и опустил ее в карман форменной куртки. За все время, пока они поднимались в вестибюль, он не произнес ни слова.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В кабинете Паноса пахло сардинами, а усы главного редактора «Газеты» блестели от масла. Измятая голубая рубашка была усыпана крошками, ворот расстегнут, а узел галстука висел где-то на уровне второй пуговицы. По выражению блестящих черных глаз Фрингс понял, что дела идут отлично.

– Где это ты так вывозился? – спросил Панос, с изумлением глядя на покрытого копотью Фрингса.

– Я был на пикете.

– Слышал про это дело. Собрал материал?

Панос любил прикидываться идиотом. Обычно это происходило, когда он чуял что-нибудь сенсационное.

– Я говорил с Берналем. Вот это по-настоящему крупняк. Все остальное можно увидеть на улице.

Панос просиял.

– Ты записывал? Отдай это Клима. Он там тоже был. Влез в самую гущу. Состряпает репортаж, так что твоя информация пригодится.

Панос внимательно посмотрел на своего ведущего репортера. Он ждал, что тот сейчас взорвется из-за уведенной из-под носа сенсации, но Фрингс был под кайфом и не слишком расстроился. Мысль о том, что Панос ждет от него истерики, даже заставила его улыбнуться. Прищурившись, главный крикнул секретарше:

– Вызови ко мне Клима.

В ожидании Клима, Панос вынул из стола две сигары. Он был заядлым курильщиком, но редко кому предлагал свои элитные кубинские сигары. Это было признаком особо хорошего настроения. Фрингс смотрел, как Панос срезает кончики сигар специальным резаком в виде миниатюрной гильотины. Ходили слухи, что Панос по каким-то неведомым причинам опробовал свою гильотину на мизинце некоего Кантора. Фрингс как-то встретил Кантора и заметил, что мизинца у него нет, но объяснений относительно его отсутствия, естественно, не получил.

Панос развалился в кресле, посасывая сигару. Время от времени он, как огнедышащий дракон, выпускал изо рта клубы дыма. Фрингс слегка осовел от сигары, наложившейся на выкуренный чуть раньше косяк. Наконец пришел Клима, хилый плешивый человечек в болтающемся костюме и грязном галстуке. Несмотря на все усилия привести себя в порядок, он все еще был в саже.

– Que pasa? [1]1
  Что случилось? (исп.)


[Закрыть]– спросил он Паноса.

– Пока ты там глазел, как копы молотят забастовщиков, Фрингс занимался делом.

Клима высоко поднял облезлые брови. Подбородок у него был покрыт красноватой коростой от бритья, под глазами набрякли темные мешки.

Вынимая блокнот, Фрингс подумал, что Клима, наверное, чем-то болен.

– Возьми у Фрингса блокнот. Там записано интервью с Берналем, – продолжал Панос.

– Сегодняшнее?

– Да, сегодняшнее. Тебе повезло. Можешь использовать это интервью в своем репортаже о забастовке. Справишься?

Клима с готовностью кивнул, несколько смущенный неожиданным поворотом событий. Он вопросительно взглянул на Фрингса, но тут на него обрушился Панос:

– Чего ты ждешь? Иди и пиши, ради Бога!

Панос махнул сигарой в сторону Клима, и тот убрался, бросив прощальный взгляд на Фрингса, который с преувеличенным смирением пожал плечами.

Когда Клима ушел, Панос криво усмехнулся, выпустив из уголка рта струйку дыма.

– Хочешь знать, что я для тебя приготовил?

Фрингс кивнул.

Открыв верхний ящик стола, Панос вынул конверт и бросил его через стол Фрингсу. Конверт выписал в воздухе причудливую кривую и упал на пол. Репортеру пришлось встать и поднять его. Письмо предназначалось Фрэнсису Фрингсу – так он подписывал свои статьи. Вместо адреса было только название «Газеты» без указания штата, города или улицы. Однако на конверте была проштампованная марка – значит, послание пришло по почте. Конверт был вскрыт.

– Теперь уже и почту мою проверяют? – полушутя спросил он.

– Только если там есть что-то интересное. Почитай-ка.

Фрингс так и не понял, шутит Панос или говорит всерьез. Он открыл конверт. На листке простой белой бумаги карандашом было написано:

Фрэнсис Фрингс это мы взарвали дом. Мы хотим с тобой наговорить. Приходи на дорогу между Коперником и Станиславом вечиром в 11 в пятницу. Не сомниваися что это мы потому что мы еще взарвем дом Блока.

Фрингс, пожав плечами, взглянул на Паноса.

– Это может быть кто угодно.

Панос покачал головой.

– Розыгрыш.

– Посмотри на марку, Фрэнк.

Фрингс осмотрел конверт. Он был проштемпелеван два дня назад, до того как взорвали дом Блока. У Фрингса перехватило дыхание. Панос сиял.

– Понимаешь теперь, почему я так размяк, что даже угостил тебя своей лучшей сигарой?

Фрингс кивнул, раздумывая над тем, кто стоит за этим письмом.

– Эй, ты опять обкурился? – строго спросил Панос.

– А что делать, если голова раскалывается? – пожал плечами Фрингс.

– Ты у меня кончай с этим делом.

Фрингс усмехнулся:

– Хочешь уволить меня? Давай валяй. «Триб» наверняка заинтересуется этим письмом.

Главный редактор засмеялся, выплевывая струйки дыма.

– Остряк ты, Фрэнк. С чувством юмора у тебя все в порядке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Пул тяжело опустился на нары. Камера была набита потными, покрытыми копотью рабочими – членами профсоюза. Упершись локтями в колени, Пул подпер руками свою массивную голову. Сокамерники освободили для него место, потому что он был другом Карлы и к тому же его избили. Потерев рукой затылок, сыщик почувствовал шишку величиной с небольшой лимон. На волосах засохла кровь. От жары и запаха человеческих тел к горлу подкатывала тошнота. Двое мужчин, сидевших рядом с ним, переговаривались на незнакомом языке. Потом послышался скрежет металла и громкий скрип петель. Это открылась дверь тюремного блока. Шум моментально стих, но тотчас же возобновился, когда на тюремщиков обрушился шквал разноязычных криков, доносящихся из камер.

Пул услышал, что по коридору кто-то идет. Шаги затихли на пороге их камеры. Он низко опустил голову.

– Всем отойти от двери.

Уголком глаза Пул заметил, что люди отступили от двери и застыли в угрожающих позах по периметру камеры. В замке звякнул ключ, послышался лязг отодвигаемого засова.

– Пул.

У Пула застучало сердце, в лицо бросилась кровь. Он сидел, не поднимая головы.

– Пул!

На этот раз окрик прозвучал более настойчиво.

Подняв голову, Пул увидел трех полицейских с дубинками, одетых в серую форму спецназовцев. Впереди стоял невысокий плотный мужчина средних лет. Те двое, что виднелись за ним, комплекцией напоминали атлантов, держащих на плечах небесный свод.

– На допрос. Вставайте.

Пул поднялся с нар. Сделанное усилие заставило его пошатнуться. Он медленно направился к двери. Сокамерники сочувственно провожали его взглядами, готовые в любую минуту взорваться. И тут один из них выкрикнул что-то по-португальски. Между заключенными словно пробежала искра – они загалдели и затрясли кулаками, продолжая, однако, оставаться у стен. Двое дюжих спецназовцев выступили вперед, держа наготове дубинки. Их лица ничего не выражали, но напряженные позы выдавали страх.

Пул подошел к двери, и старший сделал шаг в сторону, чтобы пропустить его в коридор. Двое других, не поворачиваясь спиной к заключенным, тоже вышли наружу, после чего старший запер дверь камеры. Потом, под неусыпным вниманием своих подручных, стоявших с дубинками наперевес, он надел на Пула наручники. Пул был здоровее этих ребят и в честном поединке не уступил бы ни одному из них, но за ними было численное преимущество, а он, кроме того, был не в форме.

Его отвели в комнату для допросов и оставили одного. Пул сел на металлический стул, прикрученный болтами к полу. Рядом был стол, зафиксированный таким же образом. Под потолком горела лампочка в проволочной сетке. Картину довершали голые белые стены и серый цементный пол. Стены были в каких-то разводах, и Пул представил, как уборщицы, стоя на коленях, отмывают их от пятен крови.

Наклонившись, он уронил голову на стол. Было неудобно, но он умудрился даже заснуть в таком положении – или просто потерял сознание? Очнулся он, когда кто-то приподнял его голову за волосы и стукнул лицом о столешницу. Из глаз Пула брызнули слезы, и он перестал чувствовать нос. Потом его резко дернули вверх, и чья-то рука уперлась ему в грудь, чтобы придать телу вертикальное положение. Пул почувствовал, как по губам и подбородку потекло что-то теплое. Облизнув губы, он понял, что это кровь.

– Мистер Пул? – произнес человек, которого наконец увидел задержанный. Он стоял, прислонившись к стене, с противоположной стороны стола. Высокий и стройный, с гладким лицом героя-любовника и короткими светлыми волосами. Почему-то без формы. На нем был черный костюм в тонкую синюю полоску. Шляпу он аккуратно положил на стул у двери. Между безымянным и средним пальцами была небрежно зажата сигарета.

Вздохнув, человек еще раз произнес имя Пула, словно удостоверяясь, что не ошибся.

Пул кивнул, поморщившись от боли, и нечленораздельно пробормотал что-то утвердительное.

– Мистер Пул, вы вляпались в кучу дерьма. Отправили двух полицейских на больничную койку. Вы меня слышите?

Пул молча смотрел на мужчину, стараясь сфокусировать взгляд. Как им удалось так быстро разыскать его? Неужели Берналь узнал его под чулком? Пул вдруг почувствовал резкую боль в боку – стоявший за спиной полицейский ткнул его дубинкой под ребра. Поперхнувшись, он кивнул.

– Двое в больнице, – медленно проговорил незнакомец, словно только что осознав всю важность случившегося. – Вы по уши в дерьме, мистер Пул. Полиция обычно не слишком церемонится с теми, кто на нее нападает, не говоря уже о членовредительстве. Вы еще дешево отделались. Вы меня слушаете?

Чтобы избежать очередного тычка дубинкой, Пул торопливо подтвердил:

– Да.

Мужчина в костюме улыбнулся.

– Еще бы. Вы, вероятно, понимаете, что вам грозит.

Пул не видел, подал ли мужчина какой-нибудь знак.

На этот раз последовал не тычок, а сокрушительный удар по основанию черепа. Он потерял сознание, но, к сожалению, быстро очнулся.

– Видите ли, эта история с нападением на полицейских – только небольшая часть того дерьма, в котором вы сидите. Вы еще не поняли, в чем ваша проблема, мистер Пул?

Обхватив себя руками, тот молча ожидал следующего удара.

Мужчина глубоко затянулся, немного задержал дым, а потом выпустил изо рта две мощных струи.

– Почему вы ищете Каспера Просницкого?

Пул изумленно уставился на него. Так вот в чем дело. Но как они узнали? Существует только одна возможность… Боль во всем теле мешала ему соображать.

– Вы слышите меня? – Мужчина отошел от стены и присел на корточки, чтобы лучше видеть лицо Пула. – Зачем вы искали Каспера Просницкого?

– Меня попросили. Точнее, наняли, – пробормотал он распухшими губами.

– Кто вас нанял?

– Какая-то странная личность. Она не назвалась.

Мужчина поднялся, обошел вокруг стола и остановился позади Пула. Тот попытался обернуться, но полицейский с дубинкой повернул его голову обратно. Пул почувствовал, как ему задирают рукав, а потом в предплечье впилась горящая сигарета. От нестерпимой боли он прокусил нижнюю губу; в рот потекла солоноватая кровь, лоб покрылся испариной. Потом сигарету убрали, и боль стала чуть слабее.

Тот, кто вел допрос, медленно отошел к столу и снова присел на корточки.

– Кто вас нанял?

– Лина Просницкая.

Мужчина прищурился.

– Это невозможно.

– Она сказала, что ее зовут Лина Просницкая, – повторил Пул, окончательно сломленный страхом и болью.

Прикрыв глаза, мужчина чуть заметно качнул головой. Пул почувствовал, как его дернули за волосы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Паскис аккуратно налил себе чаю, следя, чтобы в чашку не попали чаинки. В его квартире пахло чаем, мятой и апельсиновой кожурой. Держа в руках чашку с блюдцем, он прошествовал в гостиную. Стены были сплошь увешаны коврами. Со временем они несколько поблекли, но по-прежнему переливались всеми оттенками красного, оранжевого, коричневого и желтого. Геометрический узор обрамляла широкая кайма со схематическим изображением сцен из истории Сербии: Косовская битва, свержение Оттоманского владычества. Ковры описывали исторические события не хуже, чем книги, стоявшие на полках.

Но сегодня Паскис не собирался ни читать, ни предаваться созерцанию ковров, что было его обычным занятием в другие дни: иногда он часами разглядывал узоры, размышляя над этими попытками увековечить прошлое, столь непохожими на его рациональные методы. Даже геометрические рисунки могли содержать исторические сведения. Подчас он огорчался, что не может разгадать их истинное значение. Но сегодня глаза архивариуса были закрыты, а перед мысленным взором вставали картины «именинной бойни» и вся та лихорадочная деятельность, которая последовала за ней.

Паскис не был подвержен приступам служебного рвения, следовавшим за каждым крупным преступлением. Но отзвуки «именинной бойни» донеслись и до Подвала, что выразилось в лавинообразном росте числа требований с пометкой «срочно». Такие заявки поступали довольно редко, и восемьдесят штук зараз было в практике Паскиса чем-то поистине чрезвычайным.

Вторым тревожным сигналом был телефонный звонок от Мавридеса, заместителя шефа, который раньше никогда не звонил в архив. С явной нервозностью в голосе тот спросил, как идут дела с заявками. Дела шли нормально. Требования всегда выполнялись в срок. Единственное, что мешало их выполнению, так это ненужные телефонные звонки. Но Паскис, разумеется, ничего подобного не сказал. Вместо этого он доложил, что подбирает дела с максимально возможной скоростью.

– Отлично, отлично, – проговорил Мавридес, но в голосе у него по-прежнему звучало беспокойство.

Если у Паскиса и были какие-то сомнения – ведь количество требований и необычный звонок нельзя считать надежными показателями, – то появление бледного измученного курьера (Паскис помнил только, что он был поляком) окончательно убедило архивариуса в том, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Паскис нашел состояние этого сотрудника довольно странным – обычно курьеры не выказывали признаков особого напряжения. Если уж они находятся в таком состоянии, значит, в департаменте царит ад кромешный.

– Что случилось? – поинтересовался он.

Кое о чем он догадался сам по характеру заказанных дел. Организованная преступность. Преступления, совершенные в ресторанах. Убийства посредством огнестрельного оружия. Убийства детей. В сумме эти заявки давали не слишком отрадную картину, но не настолько же, чтобы впадать в панику?

– Массовое убийство. В ресторане, – слабым голосом произнес курьер.

Он был похож на привидение, которое исчезнет, стоит только на секунду закрыть глаза.

– А дети там были?

– Полно. Там отмечали именины, и бандиты расстреляли всех: детей, женщин и мужчин, конечно. Мэр распорядился заняться этим вплотную. Полиция будет работать без выходных, пока не раскроет это дело.

– А кого постреляли?

– Членов Бристольской банды и их семьи.

Теперь все стало ясно. Паскис с курьером обменялись взглядами, прекрасно понимая, что вся эта суета не кончится, пока не найдут преступников. Курьер ушел, а Паскис занялся следующей кучей требований.

Главными подозреваемыми были, конечно, конкуренты из Белой банды. «Белые» и «бристольцы» многие годы вели ожесточенную борьбу за контроль над некоторыми районами Города, в особенности за Низину, где были сосредоточены склады, дававшие массу возможностей для предпринимательской деятельности, пусть и не совсем легальной. Паскис помнил, что в те десять лет, что предшествовали «именинной бойне», уровень смертности был настораживающее высок. Во всяком случае, настолько высок, что Паскис порой задавался вопросом, кто же останется в этих бандах, если вычесть всех тех, кто был убит, и тех, кто сидел за это в тюрьме. Однако убийства продолжались вплоть до 11 июня 1929 года.

Расправа в ресторане была столь зверской и бессмысленной, что Рыжий Генри, накануне избранный мэром, счел необходимым сделать то, до чего не доходили руки у его предшественников, – покончить с гангстерскими войнами раз и навсегда. Если «белые» рассчитывали запугать всех своей жестокостью, то сильно просчитались. Фотографии тел убитых детей были опубликованы двумя главными газетами Города. Социально ориентированные журналисты и редакторы призывали мэрию к решительным действиям. Паскис вспомнил, что особенно усердствовал некий репортер по имени Фрингс. Позже тот же Фрингс громче всех обвинял мэра, когда тот разгромил «белых» силами Отряда по борьбе с подрывной деятельностью, который до этого находился в резерве.

Как и все в городе, Паскис узнал об этом разгроме из газет, но, кроме того, у него были собственные источники информации – бурный поток входящих и исходящих дел. Именно тогда дела стали возвращаться в архив в несколько похудевшем виде. По крайней мере тогда архивариус впервые это заметил. В том, что раньше такого не происходило, он был абсолютно уверен, поскольку подобные манипуляции вряд ли ускользнули бы от его внимания.

Первый раз Паскис обнаружил подлог меньше чем через неделю после «именинной бойни». Дело члена Белой банды Тревора Рейда по кличке Вампир вернулось в облегченном виде. Этого человека прозвали Вампиром, потому что он тянул соки из предпринимателей в южной части Низины. Кличка настолько пришлась бандиту по вкусу, что он даже заострил четыре передних зуба. На фотографии в деле он гордо демонстрировал свои клыки. Она была по-прежнему там, но большинство документов из приложения к стенограмме судебного заседания было изъято. Осталась только первая страница приложения, на которой сохранились последние строчки стенограммы. Текст приложения на нижней половине страницы был замазан чернилами. Возмутившись подобным нарушением судебной процедуры, Паскис взял чистый лист бумаги, положил его на замазанный текст и слегка потер карандашом с мягким грифелем, чтобы проявить отпечатки, сделанные на бумаге клавишами машинки. В результате на бумаге оказалось начало списка фамилий. Паскис прочел знакомые имена членов Белой банды, после чего уничтожил листок, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Размышляя над обнаруженными именами – Тедди Смитсон по кличке Прокаженный, Отто Самуэльсон, Толстый Джонни Эктон, Сэм Макэдам по кличке Красная Борода, – Паскис погрузился в сон. Голова архивариуса запрокинулась, рот слегка приоткрылся, словно он улыбался потолку.