Текст книги "Приключения Родрика Рэндома"

Автор книги: Тобайас Джордж Смоллет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

Глава LXIX

Мой отец решает посетить родные места. – Мы собираемся ехать с ним. – Мой дядя пишет новое завещание в мою пользу и объявляет о своем намерении снова итти в море. – Мы отправляемся в Шотландию. – Прибываем в Эдинбург. – Покупаем наше родовое поместье. – Направляемся туда. – Останавливаемся в городе, где я учился. – Я уплачиваю долг Крэбу. – Поведение Пошна и его жены, а также одной из моих кузин. – Нас встречают в поместье. – Стрэп женится на мисс Уильямc, и мой отец заботится о его благополучии к полному его удовольствию. – Я чувствую себя все более и более счастливым

Когда мой отец задумал вновь посетить свою родину и выполнить печальный долг, оросив слезами могилу моей матери, Нарцисса и я решили ему сопутствовать при исполнении этого благочестивого долга и стали готовиться к путешествию; что до моего дяди, то он не должен был принимать в нем участия, так как собирался еще раз испытать свою фортуну на море. Он написал завещание в мою пользу и в пользу моей жены и оставил его своему деверю, а я, не желая поступать себе во вред, предложил сквайру представить завещание его отца в Докторс Коммонс^{106} и поручил поверенному вести дело в мое отсутствие.

Все приготовления закончились, мы попрощались со своими лондонскими друзьями и отправились в Шотландию – дон Родриго, Нарцисса, мисс Уильямc и я в карете, а Стрэп и двое ливрейных слуг верхом; поскольку мы двигались медленно, моя очаровательница выносила дорожные тяготы очень хорошо вплоть до самого Эдинбурга, где мы намеревались прожить несколько недель.

Здесь дон Родриго, узнав, что охотник на лисиц промотал свое поместье, которое было назначено итти с торгов, решил купить это поместье, где он родился, и приобрел все земли, принадлежавшие его отцу.

Через несколько дней после совершения этой сделки мы покинули Эдинбург, чтобы вступить во владение поместьем, и по пути задержались на ночь в городе, где я получил образование. Я узнал, что мистер Крэб умер, послал за его душеприказчиком, уплатил свой долг с процентами и получил назад расписку. Мистер Пошн с женой, прослышав о нашем приезде, имели дерзость явиться в гостиницу, где мы остановились, назвали себя и просили разрешения засвидетельствовать почтение моему отцу и мне; но воспоминание об их подлои обращении со мной в дни моего сиротства слишком глубоко запало в мою душу, чтобы его могла изгладить такая корыстная угодливость. Я с презрением отказался их видеть и поручил Стрэпу им передать, что мой отец не желает иметь ничего общего с такими, как они, низкими людьми.

Они ушли, а через полчаса внезапно какая-то женщина, без всяких церемоний открыв дверь комнаты, где находились, обратилась к моему отцу с такими словами:

– Мое почтение, дядя!.. Как я рада вас видеть! Это была одна из моих кузин, упоминаемых в первой части настоящих мемуаров; дон Родриго отозвался:

– А кто вы, мадам?

– О! – воскликнула она. – Мой кузен Рори знает меня очень хорошо. Вы помните меня, Рори?

– Да, мадам, – ответил я. – Что до меня, то я вас тогда не забуду. Сэр, это одна из молодых леди, которые, как я говорил уже вам, относились ко мне столь человечно во дни моего детства!

При этих словах лицо отца запылало от негодования, и он так повелительно приказал ей выйти вон, что она в испуге ретировалась, бормоча проклятия, когда спускалась по лестнице. Впоследствии мы узнали, что она была замужем за прапорщиком, промотавшим все ее состояние, а ее сестра родила ребенка от лакея своей матери, который теперь женат на ней и держит жалкую пивную в провинции.

Слава о нашем преуспеянии опередила нас, и мы узнали, что на следующий день городские власти намерены приветствовать нас как почетных граждан; отец мой, правильно оценив их любезность, приказал подать лошадей рано утром.

Мы отправились в наше поместье, находившееся милях в двадцати от города; не доезжая полулиги до дома, мы встретили толпу бедных арендаторов – мужчин, женщин и детей, – выражавших свою радость громкими восклицаниями и сопровождавших нашу карету вплоть до ворот. Поскольку нет на земле страны, в которой крестьяне были бы так привязаны к своим помещикам, как в Шотландии, они нас чуть не задушили изъявлениями своей любви. Отец мой всегда был их любимцем, и теперь, когда он появился как их господин, которого они так долго считали умершим, их радость вылилась в сумасбродствах. Когда мы вошли во двор, нас окружила такая толпа, что кое-кого чуть не задавили насмерть; те, кто был поближе к дону Родриго, упали на колени, целовали его руку или полы кафтана, громко молясь о его здравии и благополучии; другие так же поступили с Нарциссой и со мной; наконец остальные хлопали в ладоши и молили небеса ниспослать на нас свое благословение. Коротко говоря, вся сцена, – хотя и грубая – была так чувствительна, что нежная моя спутница плакала, на нее глядя, и даже мой отец не мог удержаться, чтобы не прослезиться.

Приветствуя свою дочь и меня в своем доме, он приказал зарезать нескольких телят и принести из соседней деревни несколько бочек эля, чтобы угостить этот славный народ, не ведавший такого праздника в течение многих лет.

На следующий день нас посетили джентльмены, жившие по соседству; среди них были наши родственники, один из которых привел с собой моего кузена, охотника на лисиц, проживавшего у него в доме с той поры, как должен был покинуть свой. Мой отец был настолько великодушен, что принял его ласково и даже обещал купить патент в армию, за что тот с большой радостью благодарил.

Моя очаровательная Нарцисса была предметом всеобщего восхищения и любви, вызванных ее красотой и рассудительностью. Ей столь понравилось поместье, а также окрестное общество, что она до сих пор не обнаруживает ни малейшего желания отсюда уехать.

Прожив здесь несколько дней, я убедил отца посетить деревню, где учился в школе. Здесь нас встретили самые видные жители и повели в церковь, где мистер Синтаксис, школьный учитель (мой тиран уже умер), произнес речь по-латыни в честь нашей семьи. И никто так не изощрялся, приветствуя нас, как отец Стрэпа и его родственники, взиравшие на славного лакея как на первого джентльмена их рода и, соответственно сему, восхвалявшие его благодетелей.

После воздаяния нам почестей мы уехали из этой деревни, оставив сорок фунтов для бедняков прихода. И в тот же вечер Стрэп, слегка взволнованный уважением, которое оказывали ему, а также и мне, как его благодетелю, набрался смелости и сказал, что в нем зародилось нежное чувство к мисс Уильямc, и если его госпожа и я похлопочем за него, то он не сомневается в благоприятном ее отношении к его искательствам. Удивленный его просьбой, я спросил, известна ли ему история этой несчастной леди. В ответ на это он сказал:

– Да, да, я знаю, что вы имеете в виду…. Она была несчастна, я согласен с вами, но что из того? Она исправилась, я в этом уверен, в противном случае вы и моя дорогая госпожа не относились бы к ней столь уважительно. А что до мнения общества, то для меня оно не стоит выеденного яйца! К тому же общество ничего об этом не знает!

Я похвалил его философию и склонил на его сторону Нарциссу, которая действовала столь успешно, что вскоре мисс Уильямc дала согласие и они поженились с одобрения дона Родриго, подарившего Стрэпу пятьсот фунтов для покупки фермы и назначившего его управляющим своим поместьем. Моя щедрая супруга дала своей горничной такую же сумму, и теперь они живут в покое и довольстве в полумиле от нас и ежедневно воссылают молитвы о нашем здравии.

Если на земле есть подлинное счастье, то я им обладаю. Буйные взрывы страсти утихли и перешли ныне в нежную, глубокую и спокойную любовь, коренящуюся в тесном союзе сердец, который может быть порожден только добродетельной супружеской жизнью.

Фортуна, невидимому, решила загладить свою прежнюю жестокость. Ибо мой поверенный пишет, что, несмотря на условие в завещании моего тестя, дававшее сквайру право обосновать свои притязания, я получу состояние моей жены согласно добавлению к завещанию, толкующему сие условие и ограничивающему его силу достижением моей женой девятнадцатилетнего возраста, после чего она получает право распоряжаться своим состоянием.

Я выехал бы незамедлительно в Лондон по получении этого сообщения, но моя дорогая жена недавно почувствовала дурноту и заметно стала округляться в талии. Итак, я не могу покинуть ее в столь серьезном положении и надеюсь, что счастье мое будет теперь увенчано.

Смоллет и его роман «Приключения Родрика Рэндома»

Характеризуя развитие английского буржуазного реалистического романа XVIII в., А. М. Горький ставит вопрос о своеобразии английской просветительской литературы, отмечая, наряду с ее прогрессивностью, черты присущей ей исторической ограниченности.

Указывая на то обстоятельство, что роман английского Просвещения помогал создавать «…систему самозащиты буржуа от напора на него социальных демократических требований»[94]94
  М. Горький, История русской литературы, 1939, стр. 39.


[Закрыть], великий пролетарский писатель определяет тем самым наличие охранительных тенденций в английском буржуазном романе XVIII в. В задачи просветительской литературы входила таким образом не только критика феодальных пережитков и борьба с аристократической реакцией, но и защита интересов нарождающегося буржуазного общества.

Эта особенность английской просветительской литературы определялась своеобразием исторического и социально-политического развития английского буржуазного государства, обусловленного «…компромиссом между подымающейся буржуазией и бывшими феодальными землевладельцами»[95]95
  К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. II, стр. 298.


[Закрыть]. Английская буржуазия, по выражению Энгельса, стала к этому времени«…признанной частью господствующих классов Англии. Вместе с ними она была заинтересована в подавлении огромных трудящихся масс народа»[96]96
  Там же.


[Закрыть].

По мере роста и укрепления английского буржуазного общества гуманистические идеалы Просвещения входили в противоречие с основными принципами буржуазного общественного развития.

И если лучшие представители английской буржуазной интеллигенции, из среды которой вышли английские романисты-просветители, еще и питали в начале века иллюзии о том, что новый общественный строй, пришедший на смену феодальному, принесет с собой общее благосостояние, то к середине века эти иллюзии должны были рассеяться. Обострившиеся в эпоху промышленного переворота классовые противоречия показали английским просветителям всю наивность их веры в справедливость существующего строя.

В то время как одни представители английского реалистического романа предпочитали не замечать неприглядной правды капиталистической действительности и придерживались легенды об «общем благосостоянии», другие прямо и честно заявляли о своем разочаровании, своем недовольстве, своем возмущении.

Конечно, даже эти по-своему честные для того времени критики буржуазного строя не призывали своих читателей к его разрушению, не были его врагами. Но в их критике, классово ограниченной своеобразием определенных исторических условий, накапливался конкретный обвинительный материал против укреплявшегося в Англии капитализма.

Предлагаемый советскому читателю роман английского просветителя и сатирика-реалиста Смоллета «Приключения Родрика Рэндома» дает критику подобного рода.

Роман Смоллета «Приключения Родрика Рэндома», как и предшествовавший ему роман Фильдинга «История Тома Джонса», на первый взгляд как бы несет еще на себе печать той уверенности и оптимизма, которой отмечены были более ранние произведения английской просветительской литературы. Но и Фильдинг и Смоллет ведут своих героев к «счастливому концу» через реалистически изображенную жизнь английского общества XVIII столетия, показанную в широком социальном плане; в их романах содержится критика развивающегося английского буржуазного общества, близкая по своей силе к обличительному пафосу современного им известного английского художника Хогарта, мастера реалистической социальной сатиры.

Впоследствии Фильдинг и Смоллет отказались от многих лучших сторон своего реализма, но до этого оба они создали произведения, прочно вошедшие в список книг, обличающих буржуазную Англию в самой ее колыбели в ту эпоху, когда только основывалась цитадель своекорыстия, насилия и лицемерия, громконазванная впоследствии Великобританией. В этом списке книг «Приключения Родрика Рэндома» занимают видное место.

Тобайас Смоллет родился в 1721 г в семье небогатого шотландского землевладельца. Окончив так называемую «грамматическую школу» в городке Думбартоне (что равнялось тогда среднему образованию), Смоллет поступил в ученики к известному в Глазго хирургу Гордону, у которого приобрел некоторые практические навыки в области хирургии.

К этому времени относится его первое литературное произведение – трагедия «Цареубийство» Эта пьеса, исполненная риторики и преувеличенного пафоса, интересна, тем не менее, своим протестом против тирании.

Следует заметить, впрочем, что тираноборческие тенденции трагедии «Цареубийство» в значительной мере объясняются шотландским сепаратизмом молодого Смолетта, усиливавшим его неприязнь к английской монархии.

С этой трагедией и несколькими рекомендациями в кармане восемнадцатилетний Смоллет отправляется в Лондон, надеясь преуспеть на поприще драматургли, однако, как и следовало ожидать, терпит здесь полную неудачу. После долгих мытарств и унижений Смрллет получает, наконец место помощника судового лекаря и в 1740 г. отплывает на борту военного корабля в составе особой эскадры, посланной к берегам Южной Америки для захвата испанского порта Картахены.

Удар по Картахене, давно задуманный английским верховным командованием, должен был парализовать всю систему испанской обороны американского побережья

Но английский флот терпит поражение. Смоллет становится свидетелем позорного провала картахенской авантюры, которая приносит Англии тяжелые потери. Он понимает, что одной из причин поражения является продажность и бездарность английского военно-морского командования.

В 1744 г. Смоллет снова в Лондоне и еще раз пробует попытать счастья в литературе.

Все старания Смоллета обратить на себя внимание публики остаются безуспешными в течение двух лет. Ни его памфлеты, посвященные современной театральной полемике, ни его стансы «Слезы Шотландии», в которых он оплакивает страдания родины, жестоко наказанной за поддержку последнего Стюарта (1745), не приносят автору желанной известности. Успех приходит только с «Приключениями Родрика Рэндома» (1747) и закрепляется новым романом – «Приключения Перегрина Пикля» (1751).

После «Приключений Перегрина Пикля» Смоллет занимается самой разнообразной литературной деятельностью: он много переводит (в том числе Вольтера, Лесажа и Сервантеса), пишет журнальные статьи, издает газету, работает над большим компилятивным сочинением «История Англии».

Смоллет становится, наконец, профессиональным писателем, прочно входит в литературную среду, принимает участие в литературной и политической борьбе своего времени.

В этой борьбе Смоллет постепенно сближается с тори – партией английских землевладельцев, отстаивавших свои интересы от напора буржуазии, стремившейся к политическому господству в стране.

До того времени Смоллет был ближе к вигам, с которыми его связывала также семейная традиция. Переход на сторону тори, наметившийся в начале 50-х годов, может быть объяснен тем, что близкое знакомство с английской политической жизнью и особенно впечатления от усиливающейся активности буржуазии оттолкнули Смоллета от вигов, явно поддерживавших интересы преуспевающего английского буржуа. Смоллет, все резче и насмешливее относившийся к хозяйничанью капиталистических хищников, подчинявших себе всю жизнь английского общества, ошибочно увидел в тори силу, которая может противостоять всепобеждающему натиску капитала.

Однако он отнюдь не является последовательным сторонником торийской реакции. Это явствует из его труда «История Англии», в котором он не раз высказывает отрицательные суждения относительно обреченного историей феодального строя.

В своих романах «Приключения графа Фердинанда Фатома» (1753) и «Приключения сэра Ланселота Гривса» (1762) Смоллет разоблачает продажность и своекорыстие английского буржуа, подвергая резкой критике как вигов, так и тори, а это свидетельствует уже о его разочаровании в политике торийских кругов, с которыми он был до того близок.

Критическое отношение Смоллета к пережиткам феодализма и монархическому строю сквозит во многих страницах его своеобразного путевого дневника, отразившего впечатления писателя от его поездки по Франции и Италии («Travels through France and Italy», 1766).

Картина притеснений и несправедливости, открывавшаяся перед Смоллетом в этих странах, где еще господствовал абсолютизм, видимо, убеждала писателя в ошибочности его иллюзий относительно перспективы торизма – партии, поддерживаемой в основном представителями поместной знати, реакционной аристократией.

Но, конечно, самым убедительным доводом, заставившим Смоллета отойти от торийских политических кругов, были народные волнения конца 60-х годов, спровоцированные торийскими лидерами.

Смоллет не только отходит от участия в торийской журналистике, в которой он подвизался в течение нескольких лет, но и выступает против недавних своих соратников. В 1769 г. он анонимно выпускает «Историю и приключения Атома» – сатиру на английский буржуазный парламентаризм, в которой высмеивает представителей обеих враждующих партий.

Смоллет все более отчетливо начинает осознавать противоречие между просветительским идеалом «свободного» и «справедливого» буржуазного государства и реальной общественно-политической действительностью Но, убедившись в несостоятельности своих идеалов, Смоллет не находит ничего устойчивого и положительного взамен их.

Его буржуазно-демократическое свободолюбие не только умеренно, но и отвлеченно, а его защита абстрактных «прав человека» не что иное, как защита буржуазных свобод.

В 1771 г. выходит последний роман Смоллета «Путешествие Гемфри Клинкера», в котором не смолкает осуждение английского буржуазного общества. В этом романе Смоллет саркастически обрисовывает буржуазно-помещичью знать, правящую Англией, и сокрушенно повествует о нищете, которая становится уделом народных масс Англии.

Первый роман Смоллета «Приключения Родрика Рэндома» несет в себе ту силу обличения и критики буржуазного строя, о которой говорил Горький в своем очерке по истории английского буржуазного романа.

«За Фильдингом следует Смоллет – 1721–1771 годы – он с огромной силой изображал отрицательные стороны английского общества той эпохи и первый ввел в рамки романа изображение политических тенденций»[97]97
  М. Горький, История русской литературы, 1939, стр. 38–39.


[Закрыть].

С холодной резкостью рисует Смоллет социальные пороки своего времени.

Он разоблачает произвол властей, продажность чиновников и судей, сатирически показывает царящие повсюду мошенничество и несправедливость. Он подвергает критике самую основу благосостояния английской морской державы – британский королевский флот и дает поразительные по яркости и силе картины издевательства над английскими матросами.

Роман охватывает большой и разнообразный материал социальной действительности. Поместное дворянство, столичная знать, подозрительная городская богема, где наследники титулованных родов смешаны с подонками общества, военная среда, флот – вот социальные круги, в которых развертывается действие романа. По жанру «Приключения Родрика Рэндома» напоминают «авантюрно-плутовской» роман композиция перегружена однообразными механическими перипетиями, слишком многие события обусловливаются вмешательством всевластного случая, приходящего на выручку к молодому романисту всякий раз, когда тому нехватает продуманной психологической или социальной мотивировки. Так, например, неправдоподобен счастливый поворот судьбы Родрика, который неожиданно находит отца, становится состоятельным человеком и получает возможность осуществить свои заветные желания.

Но, несмотря на внешнее сходство с произведениями авантюрного жанра, «Приключения Родрика Рэндома» отмечены многими чертами романа просветительского.

В предисловии к своей книге Смоллет говорит о том, что, в отличие от Лесажа (наиболее яркого представителя «авантюрно-плутовского» романа), он считает недостаточным только развлекать и смешить читателя, он стремится дать пищу тому благородному негодованию, которое должно воодушевить читателя против низменных и порочных склонностей света. «Я хотел, – пишет Смоллет, – изобразить скромные достоинства в борьбе со всеми трудностями, которые могут стать уделом одинокого сироты как благодаря недостатку опыта, так и благодаря себялюбию, зависти, злобе и подлому равнодушию человечества».

Но, в отличие от ранних представителей английского просветительского романа, Смоллет уже не верит в возможность исправить мир увещанием или проповедью. В горечи Смоллета сказывался тот накопленный им опыт знакомства с буржуазным обществом, которого не было еще у его литературных предшественников. Рушилась просветительская концепция человека, наивно идеализировавшая человеческую натуру, понятую абстрактно и метафизически, на смену ей шла новая скептическая точка зрения, подсказанная буржуазной действительностью и почти в одно время со Смоллетом выраженная Юмом в его «Исследованиях человеческого разума» (1743). Юм вел своих читателей из «царства разума» в царство откровенного личного интереса, утверждая примат эгоизма. Так, в области этики взгляды Юма явились оправданием буржуазных добродетелей. Скептицизм Юма – идеалистическая реакция на английский материализм XVII–XVIII вв – был явлением того начинавшегося кризиса Просвещения, в обстановке которого развертывалось творчество Смоллета. Герой романа Родрик Рэндом – это напористый, практичный деляга-эгоист. Он одиноко и отчаянно ведет борьбу с враждебным или бесчувственно-равнодушным миром за место в нем – за богатство, за возможность стать в этом мире одним из его хозяев.

В душе Родрика нет места подлинному чувству дружбы: Стрэп для него прежде всего слуга, и его преданность Родрик принимает как нечто само собою понятное. Нет у него и настоящего чувства любви – это либо похоть, о проявлениях которой он любит рассказывать не без хвастовства, либо чувство собственника, давно облюбовавшего красивую вещь и наконец-то ставшего ее обладателем.

Нет у него и привязанности к своей стране. Легко уступая обстоятельствам, Рэндом становится солдатом французской армии и участвует без зазрения совести в войне против Англии и ее союзов.

Родрик живет только одним – «интересом», эгоистическим стремлением выбиться, «выйти в люди». Ему долго не удается это; но вот работорговля, которой он успешно занялся со своим дядюшкой, дает ему возможность заложить основу благосостояния, а дальнейшему помогает уже упомянутый «случай».

Война всех против всех кипит в романе Смоллета; и если люди в этой войне оказываются иногда союзниками, то соединяет их опять-таки только «личный интерес», эгоистическая потребность, общий враг, общая корыстная цель.

Сурово, желчно и безрадостно показал Смоллет английское общество в своем первом романе. Но особенно резко выделяются в нем страшные главы, посвященные позорной картахенской экспедиции, нравам и порядкам царившим в британском королевском флоте. Эти главы, полные отвратительных и незабываемых подробностей, являются, как и самая характеристика Родрика Рэндома, замечательным обвинительным документом против английского буржуазного общества.

Вот каких людей воспитывало оно еще в XVIII в – говорит нам книга Смоллета, а ведь Родрик не преступник, не исключение, он типичный его представитель.

Иногда кажется, что Смоллет как бы умышленно коллекционирует страшные и отталкивающие эпизоды, загромождает сцены своего романа натуралистически грубыми подробностями. Эти сцены запоминаются не в отдельности, а как общая правдивая картина тяжелой жизни английских моряков, как та правда, которую художники обыкновенно прятали за парадными изображениями многопарусных кораблей, окутанных живописными клубами пушечного дыма

В буржуазной английской литературе еще в XVIII в. было развито искусство замалчивания, искусство лицемерной полуправда и слащавой лжи, искусство, целью которого было примирение с действительностью, приукрашиванье ее.

В этом отношении Смоллет один из немногих английских писателей, дерзающих говорить самую жестокую и откровенную правду об Англии и англичанах.

Реакционные англо-американские литературоведы, фальсифицируя историю английской литературы, изо всех сил стараются превратить Смоллета в циника и желчного человеконенавистника, смакующего гнусности и уродства на манер какого-нибудь современного декадента. Это клевета на выдающегося английского сатирика.

Рядом с жестокими и грубыми сценами романа, отразившими подлейшие стороны английской действительности XVIII в., рядом с эпизодами, показывающими унижение и падение человека, растленного властью денег, есть в романе памятные страницы, при чтении которых мы начинаем понимать, что скептик Смоллет видел в людях не только эгоистов и своекорыстных хищников.

Через весь роман проходит история трогательной любви Стрэпа, умного и сердечного человека, к его соученику и барину Родрику. Полуголодные и оборванные французские солдаты несут свою тяжелую службу с веселым и беззаботным мужеством. Несчастная мисс Уильямc становится, подобно Стрэпу, верным другом Родрика и его невесты и живет уже их радостями и печалями, а не своими интересами.

Едва ли случайно то обстоятельство, что эти живые человеческие образы, обрисованные Смоллетом с явной симпатией, хотя и через восприятие Родрика, – это образы людей из народа. И хотя Смоллет был далек от народа, но вместе с тем нельзя не заметить, что писатель нашел человечность именно там, где ее и следовало искать, – в социальных низах, а не в правящих классах Англии. Это еще одно свидетельство реалистичности романа Смоллета.

Изображение судна-госпиталя, где заживо гниют больные матросы, картины зверского обращения офицеров с экипажем, рассказ о том, как мучились и гибли в пути негры – живой товар Родрика, – все эти эпизоды романа могли быть созданы только таким писателем, который остро реагировал на повседневные проявления бесчеловечности и жестокости, свойственные жизни буржуазного общества. Смоллет нашел в себе силы правдиво поведать о страданиях людей, порабощенных и загубленных правящими классами английского общества XVIII в.

Выше уж говорилось о том, что Смоллет стремился вызвать у своего читателя «благородное негодование» и «возмущение презренными и порочными нравами общества». Испытает эти чувства и советский читатель, оценив по заслугам жестокую правдивость Смоллета и ощутив вместе с тем, как во многом ограничен этот реалист XVIII в. в сравнении с мастерами критического реализма XIX в. и особенно в сравнении с представителями русского реалистического романа.

Эта книга, вышедшая в свет два столетия назад, ценна еще и тем, что она и сегодня вооружает «негодованием и возмущением» против общества хищников и насильников, тщетно пытающихся остановить ход истории, несущей им неминуемую гибель.

Р. Самарин