Текст книги "Запретное видео доктора Сеймура"

Автор книги: Тим Лотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Видеодневник доктора Алекса Сеймура, выдержка пятая, воскресенье, 27 мая, тайм-код 13.00

В отличие от прочих записей видеодневника доктора Сеймура, эта сделана при свете дня. Вид у него свежий, деловой, видно, что он вернулся в норму. Он выглядит здоровым, но встревоженным.

Я делаю это в последний раз. Это зашло уже достаточно далеко. Какого черта я так заигрался?

Ко мне вернулся сон. На работе все под контролем. В семье покой. Жизнь в порядке. Хорошенького понемножку.

Две вещи.

Первое. Моя жена мне не изменяла. Это такое облегчение. Я так благодарен ей и за нее.

Второе. Шерри Томас, очевидно, очень нездорова. Я понимал, что она странная, но не знал насколько. Совершенно ясно, что она представляет опасность для себя самой, а возможно, и для окружающих. Я поверил этой истории, что она убила «Неда». Теперь я уверен, что она на это способна. Что ж мне – пойти в полицию? Но если она виновна – ее экстрадируют…

Немыслимо. Да ее еще казнят, не дай бог. А ведь прошло уже столько времени. Кроме того, он был явно жуткий монстр.

А полная спальня кассет! Вся жизнь записана на пленку.

Ей нужна помощь, но я больше не могу ей помогать. Я отошлю ей оборудование и возмещу всю сумму. Я настою, чтоб она обратилась к психиатру. Этот ее «психотерапевт» – возможно, тоже воображаемый. Но встречаться я больше с ней не буду. Чего бы я там ни пообещал.

Несчастная женщина. Это изнасилование – было ли оно на самом деле? Подозреваю, что да.

Это отвратительно. Отвратительно. Пора прекращать. И я должен загладить свою вину.

Значит, мне предстоит самое трудное. Я должен рассказать Саманте, чем я занимался. И до конца недели я это сделаю. Как только взвешу все возможные последствия, как только все это уложится у меня в голове. Что сказать? Как сделать так, чтоб она со мной не развелась? Как извиниться в полной мере?

Я не знаю, с чего начать. Но после того, как я увидел, что она верит в меня, я не могу скрывать от нее такую тайну. Я не смогу хранить это в себе всю жизнь.

Может быть, она и сможет меня простить. Не знаю. Будем надеяться.

Я поговорю с ней. А потом мы решим – вместе, – что делать с Шерри.

Интервью с Барбарой Шиллинг

Рассказывала ли вам Шерри Томас о том, что пережила изнасилование?

Напрямую – нет. Она говорила, что нечто подобное имело место, но, мол, она еще не готова об этом рассказывать.

А о своей коллекции видеокассет она вам рассказывала? У нее их было больше шести тысяч. Очевидно, она записывала на видео практически каждый день своей жизни.

Боже правый. Это ж… Нет, об этом она никогда не рассказывала.

Может, она как-нибудь намекала на это?

Мне было известно, что ей нравилось наблюдать за людьми без их ведома, я также знала, что видеосъемки обыденных, повседневных событий оказывали на нее некое успокоительное действие. Но я и понятия не имела, что это зашло так далеко.

И как это характеризует ее психическое состояние?

Очевидно, оно было куда более расшатано, чем она мне показывала. Как ни странно, я, кажется, читала о подобном случае. Дело было в Японии, лет пять-шесть назад. Маниакальный вуайер становился буквально недееспособен, если его лишали возможности записывать свои будни. Для него практически не существовало реальности, если она не была преобразована в зрелище и сохранена тем или иным образом.

Это похоже на атавистическое представление дикарей о том, что камера крадет душу.

Только в этой версии душу крадут не у объекта наблюдения, а у самого наблюдателя.

Да. Значит, Шерри Томас потеряла свою душу?

Я не совсем понимаю этот вопрос. Но если даже так, то душу у нее украли, я полагаю, уже очень давно.

Она говорила что-нибудь о совершенном убийстве?

Нет. Хотя иногда она говорила очень жестко. Ее взгляды о том, что правильно, а что нет – или, как она выражалась, о добре и зле, – были совершенно однозначны. Она считала, что единственный способ искоренить зло – это его уничтожить. Например, она была убежденной сторонницей смертной казни и верила в возмездие. На мой взгляд, не слишком тяжело поверить в это, особенно после того, что она сотворила с бедным доктором Сеймуром. Такой манихейский взгляд на мир в некотором смысле был для нее утешением. Он придавал прочности ее не вполне устойчивым моральным принципам. Но в то же время это мучило ее.

Почему?

Потому что она не могла решить, на чьей она стороне. Это практически детский взгляд на мир. Люди либо абсолютно плохие, либо абсолютно хорошие. А она не могла решить, какая она.

Может ли это объяснить ее роковой поступок?

В конечно счете никто не знает, чем можно объяснить такое. Это всегда тайна. Однако тот факт, что ее покинули и что она позволила себя покинуть, вызывал в ней беспредельную ярость. Случившееся с ней – и с доктором Сеймуром – настолько же акт отчаяния, насколько и мести.

Она когда-нибудь говорила о самоубийстве?

У нее были фантазии на такую тему, но это не редкость даже среди людей с легкой формой депрессии. Даже если нет депрессии.

Каков был посыл – кроме ухода от реальности, которую она, очевидно, находила невыносимой?

Показать миру, как ей сделали больно.

«Смотрите, что вы заставили меня сделать»?

Типа того. Но любое самоубийство универсально и в то же время уникально.

Что еще вы можете рассказать о Шерри Томас?

У нее случались кошмары.

Что за кошмары?

Один повторялся довольно часто. Она в темных водах огромного моря. Вода очень холодная и утекает. Уровень моря снижается, а небеса становятся темнее. Чем больше утекает воды, тем страшнее становится. Она ныряет, чтобы найти слив, как будто сможет его заткнуть. Если у нее получится, небо снова прояснится и она сможет плавать дальше. Но если море высохнет – ей конец. Конец всему. Она находит пробку и дырку в дне океана. Но вставить пробку не получается. То отверстие было другой формы, то у нее не хватало дыхания, то ее относило течением, а то дырка увеличивалась по мере того, как она к ней приближалась. Вода продолжала стекать, и она никак не могла ее остановить.

А что было, когда вода ушла вся?

Она всегда просыпалась до этого.

Что мог бы означать такой сон?

Если грубо, то вода символизирует скоротечность времени. Точнее я не знаю. На самом деле, думаю, я уже рассказала вам все, что мне известно. В заключение же могу сказать следующее. Очень жаль, что как психотерапевт я оказалась не на высоте. У меня такое чувство, что я должна была это разглядеть. Возможно, я смогла бы что-то сделать.

Как вы сами заметили, ретроспективный взгляд все искажает. Вы не можете брать на себя такую ответственность. Все это иррационально.

[Мисс Шиллинг издает тихий горький смешок.]

Я сказал что-то смешное?

Интересно вот что: разговор всегда строится так, будто все мы находимся во власти рационального. А ведь мир неуправляем потому, что неуправляемы мы. Потому что мы более не способны противостоять тьме. Она слишком велика – злоба, жажда мести, искупления. И слишком глубоко внутри нас кроется.

Благодарю вас, мисс Шиллинг. Более я вас не побеспокою.

Жаль, что не смогу вам более ничем помочь.

Запись видеонаблюдения в доме Сеймуров, неделя пятая

Это последняя запись, сделанная в доме доктора Сеймура. Место действия – гостиная. Время – вторник, двадцать девятого мая. Тайм-код показывает шесть вечера. Саманта читает книгу на диване. Доктор Сеймур сидит рядом, ерзает. Вид у него встревоженный и нерешительный. Время от времени он поглядывает на скрытую под потолком камеру. Саманта отрывается от книги:

– Алекс, с тобой все в порядке?

– Что?

– Тебе как будто не по себе.

– Правда?

– Тебя что-то тревожит?

– Саманта…

– Что? В чем дело?

Доктор Сеймур вдруг начинает плакать. Она кладет книгу и берет мужа за руку.

– Ты такой бледный, Алекс. Что случилось?

– Саманта, ты меня любишь?

– Ну конечно, я тебя люблю. В чем же дело?

– Я кое о чем должен тебе рассказать.

– О чем?

– Это очень сложно…

– Алекс…

– Я просто не знаю, с чего…

– А, ну понятно.

– Понятно?

– Думаю, да.

– Сомневаюсь, что ты могла…

Саманта злобно отталкивает его руку.

– Так. Так.

– Что?

– Это Памела Джил? У тебя с ней роман?

– Памела Джил? Бога ради, Саманта, нет, конечно.

– Тогда кто? С кем ты спишь?

– Ни с кем. Я ни с кем не сплю.

– Тогда в чем же дело? Ты уходишь от меня?

– Никуда я от тебя не ухожу. Я люблю тебя, Саманта.

– Тогда я не понимаю, Алекс. Что ты мог такого ужасного натворить?

– Это сложно объяснить.

– Настолько?

– Ну. Нет. Ничего тут сложного. Объяснить-то это просто. Сложно объяснить, зачем я это сделал.

– Зачем ты сделал что?

– Саманта, я должен кое в чем тебе сознаться…

– Это ты уже говорил. В чем дело? Выкладывай.

– Этот разговор… тот, что сейчас между нами происходит… он записывается.

– Что?

– На видео.

Внезапно Саманта из раздраженной и нетерпеливой становится озабоченной, даже грустной. Она встает и кладет руку мужу на плечо.

– О, Алекс. Бедный Алекс.

– Я такого натворил!

– Никто за тобой не следит, Алекс. Все в порядке. Это все у тебя в голове. Я знаю, что в последнее время ты переволновался. С этими проблемами на работе. Со всем. Но… слушай. Тебе нужно кое к кому обратиться.

– Знаю, Саманта. Я знаю, что за мной никто не следит. Зато кое-кто следит за тобой.

– Так. Хорошо, любимый. Кто же следит за мной? Скажи мне.

– Я.

– Ты.

– Именно.

Доктор Сеймур придвигает стул, балансирует на нем, дотягивается до маскирующего камеру датчика дыма и срывает его. Камера продолжает работать, но перестает быть скрытой. Лицо жены выражает крайнюю степень удивления.

– Что это за?..

Доктор Сеймур слезает со стула.

– Это камера скрытого наблюдения. И еще одна в детской.

– Алекс?

– Это я ее установил. Обе камеры. Я следил за вами, а вы этого не знали. Прости меня, Саманта. Я просто почувствовал… мне казалось, что я теряю управление. Но теперь все кончено. Я должен был тебе во всем признаться. Я мог бы прикусить язык, просто сдать оборудование, но я…

– Что ты?

– Я хотел, чтобы ты знала. Чтобы ты снова могла мне доверять.

– Я… я…

– Ведь я виновен в том, что сам тебе не доверял. Я думал… я думал, что у тебя роман с Марком Пенджелли.

– Это смешно!

– Да, я знаю. Теперь знаю. Потому что я видел запись вашего разговора.

– Бля, не верю!

Она бьет его по лицу. Это не пощечина, а именно удар сжатым кулаком. Он хватается за щеку.

– Ты дебил последний, Алекс.

– Прости меня, Саманта, прости. Это все эта женщина, Шерри Томас.

– Женщина? Тут еще и женщина?

– Шерри Томас. У нее магазин оборудования для видеонаблюдения. Я тебе все расскажу. Все. Прости меня, Саманта.

– Секундочку. А сейчас она записывает?

– А… надо полагать… да.

– Ты невероятный дурак. И что же ты делал с этими записями?

– Смотрел, конечно.

– Выключи эту хрень. Выключи немедленно. ВЫКЛЮЧИ ЕЕ!

Интервью с Самантой Сеймур

Что вы почувствовали, когда доктор Сеймур рассказал вам, чем они с Шерри Томас занимались?

Я, конечно, почувствовала себя изнасилованной. Мне было грустно. Я была в ярости. Глубоко потрясена и шокирована. Но где-то в глубине души – поняла. Я знала, что Алекс пошел на это не от хорошей жизни. Он оказался в тупике. Я чувствовала, что из меня получилась плохая жена. Было ощущение, что в какой-то мере я это заслужила.

Детям вы что-нибудь об этом сказали?

Тогда – ничего. Зачем? Мы с Алексом знали, что это доведет их до белого каления, особенно Гая. Свое личное пространство он блюдет с особым тщанием. В конце концов у меня просто не осталось выбора и я рассказала им все.

И как они отреагировали?

Полагаю, совсем иначе, нежели если б они узнали это при живом отце. Понятные чувства, вызванные вторжением, грубым вмешательством, предательством, – все это потонуло в скорби по отцу. Я даже не знаю, отреагировали они вообще или нет. Они никогда не сетовали на то, что их отец оказался не тем человеком, которому они могли бы доверять.

Как получилось, что Алекс снова оказался дома у Шерри Томас?

Я не хотела, чтоб он ходил. Но когда он позвонил ей – на моих глазах, уже после того, как во всем признался, – она стала угрожать самоубийством. Мне было непросто на это согласиться, но в итоге я поддержала его решение. Я смирилась, по крайней мере на тот момент, с его точкой зрения, я видела ее его глазами. Как пациента, как жертву, как человека, которому нужна помощь. Я поверила, что романа у него не было. Он спокойно мог ничего не говорить мне о скрытых камерах. Он мог просто убрать их, и я так никогда ничего и не узнала бы. То, что он во всем признался, убедило меня в его полной искренности. Он просто оступился, вот и все.

Еще раз. После Памелы Джил. Одну поцеловал, перед другой подрочил – вот и все. На сильную страсть не очень-то тянет. Он показал вам свои записи?

Да, показал.

Что вы сделали, когда их посмотрели?

Я очень серьезно задумалась о разводе. Особенно когда он сказал мне, что показывал их Шерри Томас. В это я просто не могла поверить.

Но…

Но я его любила. Я всегда любила его.

У вас не было желания встретиться с Шерри Томас?

Ни малейшего.

Вы чувствуете свою вину за то, что случилось?

Конечно чувствую. И это ужасно. Если б только я его тогда не пустила. Я пыталась, видит Бог, но он меня не слушал. Кроме того, я думала, что проявляю зрелость, разрешая ему туда идти. Мне казалось, что я такая терпимая, понимающая, что таким образом я демонстрирую ему: он может рассчитывать на прощение.

Чем вам запомнился тот последний раз, когда вы видели своего мужа?

Он демонтировал все оборудование в гостиной, детской, на чердаке. Упаковал все и сказал, что отошлет ей обратно. Он тут же позвонил ей и включил громкую связь, чтоб мне было слышно. Они договаривались встретиться на следующей неделе, но он сказал, что не придет. Что он мне все рассказал. Он особенно упирал на это обстоятельство. Мол, все его секреты в будущем будут принадлежать его жене, и только ей. То, что между ними было, – кончено навсегда. Он даже спросил ее, не хочет ли она поговорить со мной.

Как она отреагировала?

У нее случилась истерика. Поэтому он и решил, что ему все-таки нужно сходить к ней.

Потому что она так расстроилась?

Потому что она угрожала убить себя. Ей очень не понравилось, что Алекс рассказал мне все об их отношениях и, более того, о ее личной истории. Он откровенно рассказал ей про все, что произошло между нами, когда я об этом узнала, – полагаю, чтобы как-то компенсировать ту измену, которую совершил в отношении меня. Он совершенно ясно дал ей понять, что рассказал мне все. Про изнасилование. Про попытки самоубийства. Про «убийство». Про эту безумную комнату с кассетами. Шерри Томас расценила это как недопустимое вмешательство – то, что он поделился всем этим со мной. Какое неслыханное безрассудство – сетовать на это после того, что она сделала со мной и с моей семьей! Понятно, что речь идет о душевнобольной. Кроме того, это означало, что она теряет свою власть. Этого ей было не вынести. Я думаю, что в итоге она стала воспринимать Алекса как своего спасителя – человека, который ее понимает, который может побороть боль. Человека, на которого она наконец-то может положиться. А когда все вдруг развалилось, она оказалась опустошена.

Что он сказал вам перед уходом?

Я умоляла его не ходить. Но эта его знаменитая совесть! Он сказал, что, если что-то случится, он не сможет жить в мире с собой. Он попросил прощения. Он пообещал, что это будет… Он пообещал, что это в последний раз. И я сдалась. Я его отпустила.

[Саманта обхватывает голову руками, наклоняется и сидит так с полминуты. После чего выпрямляется и спокойно смотрит на меня.]

Мы можем продолжать?

Я хочу, чтоб это уже закончилось. Поскорее.

Так и будет. Обещаю. Произнесла ли Шерри Томас вслух, что она что-то с собой сделает?

Она сказала, что, сделает это, если он не придет. Он знал про шрамы у нее на запястьях. Я сказала, что это шантаж. Я подумала, что если она добьется своего сегодня, то сможет сделать это и в следующий раз. Он согласился, но сказал, что задолжал ей этот визит.

А разве он не мог просто позвонить в полицию?

Она сказала, что, если он позвонит в полицию, она убьет себя прямо на месте.

Сразу после этого он ушел?

Да.

Который примерно был час?

Около полдесятого вечера. Он поехал на машине. Когда его нашли, она стояла там же.

Как вы узнали о том, что с ним произошло?

Часа через два я начала волноваться. Он не отвечал на мобильный. Я позвонила в полицию и дала им адрес. Я волновалась, но не настолько серьезно. Потом, примерно через час, в дверь постучались. Это был полицейский. Он начал говорить какие-то глупости. Сказал, что произошел несчастный случай. Хотя то, что произошло, настолько далеко от несчастного случая, насколько это возможно. То, что произошло, было настолько преднамеренно, жестоко и безумно, насколько это вообще можно себе представить.

Ужасно… Хотя есть, должно быть, и пара положительных моментов.

Как то?

Вы по крайней мере не обременены более денежными проблемами.

Невероятно бестактное замечание.

Я всего лишь ответственно делаю то, что таблоиды делали безответственно. Кроме того, я признаю основополагающую истину: даже самого ужасного худа не бывает без добра.

Это правда. Алекс оставил нас финансово обеспеченными. В страховках он был дока. Ему нравилась идея «сетки безопасности». Теперь я по крайней мере смогу оплатить обучение всех детей в хороших частных школах и позволить себе дом, где у каждого будет отдельная комната. Но я жила бы в сарае и воспитывала бы детей на улице, если б у меня был шанс вернуть Алекса.

В этом я не сомневаюсь. Простите, что обидел вас. Вижу, это было для вас болезненно.

Да, именно так. Не могли бы мы прерваться?

[Примечание автора: После десятиминутного перерыва запись возобновляется.]

В завершение давайте вы более подробно расскажете о Сеймуровском институте. Вы основали его в прошлом году. Верно?

Я основатель и управляющий директор. Столько организаций занимается свободой информации и тому подобным, но почти никто не занимается, если так можно выразиться, диаметрально противоположным, а именно – защитой конфиденциальности. Случай с Алексом совершенно ясно – со зловещей ясностью – продемонстрировал, к чему может привести шпионская культура в ее крайних проявлениях.

Я помню, что мы говорили об этом в начале наших интервью, но расскажите мне, чем именно занимается ваш институт.

Он выступает за наше право существовать без наблюдения. Например, то, что делал Алекс в своем доме, никак не противоречит сегодняшнему законодательству. Использование жучков регулируется чрезвычайно небрежно. Это кажется нам неприемлемым. Институт также старается противостоять наплыву реалити-шоу на телевидении, что, на наш взгляд, является недопустимым развлечением, даже если участники согласны. Всем известно о закрытии «Большого брата» после того, как Майкл Паркер бросился с моста, когда его отсеяли. Тогда-то общество осознало, как отвратительно и опасно может быть это непрерывное… пожирание друг друга. Теперь, после смерти Алекса, давление еще усилилось, у нас появилась невероятная поддержка, которая с каждым днем становится все сильнее. Мы выступаем за ужесточение наказаний для индивидов или групп, профессионалов или любителей, которые снимают людей скрытой камерой без их согласия, вне зависимости от целей. Мы боремся за удаление камер наружного наблюдения с наших улиц, чтобы Британия не превратилась в страну, описанную у Оруэлла. Мы работаем над восстановлением полузабытого мира – мира частной жизни.

Можно задать вам еще один вопрос? Какой вы положили себе оклад на должности управляющего директора Сеймуровского института?

Что?

Какая у вас зарплата?

Весьма скромная – это, в общем, не ваше дело.

Больше или меньше, чем вы зарабатывали пиарщиком?

Это оскорбительный вопрос, но я отвечу на него, поскольку скоро мы покончим с этими интервью. Только если вы дадите мне что-то взамен.

То самое квипрокво.

Совершенно верно.

Примечание автора: То был бой, которому суждено было состояться. Но я немного замешкался. Будь я специалистом по журналистским расследованиям более, нежели романистом, я бы, конечно, знал, что любая компания должна публиковать финансовые отчеты и что зарплата Саманты Сеймур рано или поздно все равно станет достоянием гласности. Небольшое исследование вопроса выявило бы шестизначную цифру, составляющую ее оклад в Сеймуровском институте, – 117 500 фунтов, солидную сумму, не включающую в себя дополнительные и представительские расходы. Какими бы общественно полезными ни были принципы Сеймуровского института, личный доход Саманты Сеймур был весьма значительным.

Однако во время интервью простое наведение справок самым нелепым образом не пришло мне на ум. В течение наших с ней разговоров у меня неоднократно возникало чувство, что мной успешно манипулируют, и вот я снова оказался в ситуации, когда у меня не оставалось другого выбора, кроме как согласиться с ее требованием. Кроме того, она не оставила сомнений в том, что это наше последнее интервью. Добавить было нечего. Так что и я знал, что это последний раз, когда мне придется приносить себя в жертву.

Но что мне ей рассказать? Количество страшных тайн у каждого из нас ограничено – по крайней мере, свойствами памяти, способной удержать только определенное их количество. Казалось, мне уже не вспомнить, не оживить те кровоточащие раны моей личной истории, что могли бы утолить ее зверский аппетит.

Наконец кое-что пришло мне в голову – то, что было и быльем поросло и что мне удалось загнать в самые отдаленные уголки памяти. Когда это воспоминание всплыло, я попытался подавить его, загнать обратно, но оно все всплывало и пузырилось на поверхности. Ни о чем другом я уже думать не мог. Она посматривала на часы, и время от времени мне казалось, что она вот-вот прервет наше последнее интервью, так и не дав мне ответ на то, что я считал существенным вопросом. К тому моменту я начинал ощущать, что Саманта Сеймур не просто хитра и изворотлива, но способна манипулировать людьми и, весьма возможно, попросту чудовищно непорядочная особа. Короче говоря, мне казалось, что, изучая свой предмет, я упустил что-то очень важное, но в тот момент я был не в состоянии уточнить, что именно. Одно было очевидно: чем больше частей головоломки складываешь, тем больше не хватает.

Интервью с Самантой Сеймур (продолжение)

Итак. Что там у вас?

Я был подростком. Совсем еще незрелым. И, как и все подростки в моем районе, я вступил в банду.

А что это был за район?

Саутхолл в западном Лондоне.

Знаю-знаю. Мы называли его «Маленькая Индия».

Когда моя семья туда переехала, это был еще белый район. Потом нахлынула первая волна азиатов – по-моему, из Уганды. Дух места стал меняться. Ну, вы же читали «Аромат сухих роз».

Вы, по-видимому, собираетесь рассказать историю, которая в книгу не вошла.

Да.

А я-то думала, что в этих воспоминаниях вы обнажили правду до костей.

Не без цензуры. Моей – или, по крайней мере, моего подсознания. Есть вещи, которые нет сил помнить, не то чтобы рассказывать или публиковать.

Я заинтригована. Прошу вас, продолжайте.

В общем, я был в этой банде. То есть банда – одно слово. Нас было человек десять. Мы просто шатались по улицам, ища, чем бы себя занять. Было жутко скучно. Что мы собой представляли – вандалы, тунеядцы, пьющие сидр по темным углам. Вполне себе безвредные, во всяком случае, как мне казалось. Кто бы там что ни воображал, мы были точно не самые суровые парни в районе. Вы бы нас не испугались. Компашка прыщавых подростков четырнадцати-пятнадцати лет, развалились на тротуаре, курят дешевый табак, хихикают. Когда же случилось – в это было трудно поверить. И до сих пор трудно.

Не помню, что это был за месяц и год, помню только, что было очень холодно. На улицах было пусто, шел снег. Помню, мы находили незапертые машины, наваливали внутрь снега и убегали. Это был, пожалуй, предел нашего хулиганства.

Не помню, занимались ли мы этим в тот вечер. Главным образом мы пили вино – вишневое вино из магазина на Алленби-роуд. В общем, напились мы порядочно. Мы, видите ли, любили устраивать соревнования, кто быстрее выпьет, а винцо было крепленое. Мы еле на ногах стояли.

Мы зачем-то терлись на углу Сомерсет-роуд, в паре кварталов от нашего дома. Азиаты большей частью жили в так называемом Старом Саутхолле, возле железнодорожной станции. Но уже постепенно скупали дома ближе к Гринфорду, возле которого жили мы. Нас это особо не беспокоило, но были родители, которых это злило, потому что могло негативно повлиять на стоимость их недвижимости… бла-бла-бла.

Ну вот, тусовались мы на углу. Улица скользкая, делать нечего. Скучающих и пьяных, нас разрывало от гормонов и фрустраций. И вот из-за угла появился сикх и пошел в нашу сторону.

Я хочу кое-что пояснить. Мы не были злостными хулиганами. Мы старались не ввязываться в мутные истории. Мы не были скинхедами или головорезами, так – парни, которым нечего делать. А этот сикх, в нем не было ничего вызывающего. Кроме того, что он шел нам навстречу и испугался. Мы все это видели – видели, как он отшатнулся. Чтобы попасть туда, куда ему нужно, он должен был пройти мимо нас, но он боялся. В итоге он подошел к нам – нас было десять осипших, тупых, пьяных парней. И вот…

И вот?

И вот он поскользнулся. На льду, прямо перед нами. Он лежал там перед нами. Как будто…

Как будто что?

Как будто сам напрашивался. Я не знаю.

Вы напали на него?

Одним словом не выразишь. Был в нашей тусовке паренек, немножко отсталый, на год так примерно от прочих. Мы терпели его, потому что он время от времени доставал нам пыхту – ну, знаете, траву. В общем, ни один из нас не шевельнулся, чтобы помочь сикху встать. Не знаю почему. А он все лежал и смотрел на нас с еще большим ужасом. Вот в чем было дело, понимаете? Этот его страх. Он спровоцировал в нас что-то, какой-то стадный инстинкт. И вот этот отсталый вроде как просто замахнулся на сикха. Съездил ему по спине. Ничего такого страшного, на самом деле просто так, в шутку. Мы все нервно так засмеялись, но тут сикх как заорет, будто мы и впрямь на него напали. Мы запаниковали, сказали, чтоб он заткнулся, но он орал все громче, и это – это жутко бесило. И тут кто-то – я не помню точно кто – пнул его, на этот раз в живот, он застонал, но орать не перестал. Мы просто хотели, чтоб он заткнулся. Просто не хотели никаких проблем. И тут мы вдруг все на него налетели, и давай его пинать, и бить кулаками, и царапать, и это было… это было ужасно.

И вы тоже? Вы присоединились?

Но ужас-то весь был в том, что мы наслаждались моментом. Это было похоже на гребаный оргазм, знаете, когда из тебя выходит вся ненависть и злоба, и все эти изгнанные злые духи обрушились на голову несчастного козла отпущения. Я до сих пор слышу его – слышу, как он наконец перестал кричать и осталось только это жалкое повизгивание, как у какой-то зверюшки, кошки или еще кого, и лед был коричневым от крови, и все мы одновременно остановились и стояли там в полной тишине, а потом – побежали. Я заканчиваю – не могу продолжать.

Что с ним случилось?

Я не буду продолжать. Вам бросили достаточно мяса.

Он умер?

Он не умер. Я больше не могу об этом говорить. Оставьте меня.

[Примечание автора: В этот момент Саманта Сеймур встает, чтобы выйти.]

Спасибо, что поделились. Плакать не возбраняется. Я все понимаю.

Саманта, вы должны ответить на мой вопрос.

Какой?

О Сеймуровском институте.

Простите…

Саманта, вы согласились ответить на вопрос о своей зарплате.

Ах да. Я зарабатываю больше, чем раньше.

Да, но сколько именно? Я слышал, что сумма очень значительная. Сколько вы зарабатываете?

Этого я вам сказать не могу.

Но вы сказали… мы договорились…

Мы договорились, что я скажу вам, стала моя зарплата больше или меньше.

Нет. Вы сказали, что назовете сумму.

Думаю, если вы проверите запись, то поймете, что это не так.

Что?

Возьмите платок. Вытрите глаза. Не могу сказать, что мне понравилось, но это было необходимо.

Зачем? Чтобы выплачивать себе прежнюю зарплату в институте Сеймура?

Удачи вам с книгой. Я уверена, что ее ждет большой успех. Если вам понадобятся какие-то сведения, вы сможете связаться с моими адвокатами.

Нам нужно обсудить еще одну запись с последними часами вашего мужа с Шерри Томас.

Не думаю. Я уже достаточно сделала.

Саманта.

Да.

Лучше бы я и не начинал эту гребаную книгу.

Тут я с вами солидарна.

Не уходите. Еще не все.

Прощайте.