Текст книги "Запретное видео доктора Сеймура"

Автор книги: Тим Лотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Запись видеонаблюдения в доме Сеймуров, неделя четвертая

Примечание автора: Эти сцены были записаны в тот день, когда доктор Сеймур поехал на медицинскую конференцию в Бирмингем. Виктория и Гай отправились в поход со школой.

На записи присутствуют Марк Пенджелли, Саманта Сеймур, Полли и Тео. В отличие от других посещений Марка Пенджелли, на этот раз Саманта Сеймур не накрашена и одета в мешковатую ненарядную одежду. Тео и Полли играют на полу в пластмассовые игрушки ярких цветов. Пенджелли и Саманта сидят поодаль друг от друга – он на диване, она в соседнем кресле. Они пьют чай с шоколадным печеньем.

Сцена первая: камера в гостиной, воскресенье, 20 мая, тайм-код 11.55

– Полли такая красивая девочка.

– Это точно, правда ведь? Правда, ты красивая? Да, малышка, красивая? Роскошная сосисочка.

– С такой мамой – ничего удивительного.

– Ты думаешь, она в меня?

– Однозначно. У нее твои глаза. Эти бутылочно-зеленые пятнышки на густом шоколаде…

– Очень приятно слышать, но, думаю, глаза у нее все-таки скорее папины.

– А кстати, где он?

– На какой-то дурацкой конференции.

– Да ладно, знаю я эти конференции. Они там только нажираются и лапают друг друга.

– Только не Алекс. Он у нас для этого слишком добродетельный.

– Я помню, ты рассказывала, что он…

– Минутное помутнение. Во всем виновата эта дура секретарша. Ну, по большей части. В общем, один раз за все эти годы – не так-то и плохо.

– Но ведь блюсти себя бывает так скучно, разве нет?

– Без правил мир стал бы совершенно невыносим.

– Мы все это сами придумали. Все это у нас в голове.

– Это не имеет значения. Без понимания, что такое хорошо и что такое плохо, ну совсем никуда. Передай мне, пожалуйста, Поллину поилочку.

– Прошу. Это все от страха, что тебя поймают, ведь так?

На экране мы видим, как Полли бьет Тео Пенджелли пластмассовой игрушкой по голове.

– Полли! Перестань.

Марк Пенджелли берет Тео на руки, чтобы успокоить. После чего сажает обратно на пол рядом с Полли.

– Нужно быть достаточно зрелым, чтобы брать ответственность за собственную жизнь и быть готовым к последствиям. Двадцать первый век на дворе. Любые ставки хороши, разве не так?

– Ты и Тео так будешь воспитывать?

– Ну нет. Я научу его правилам игры. Но это не абсолютные ценности.

– Приведи пример не абсолютной ценности.

– Ну… верность, например.

– Значит, по-твоему, можно, если осторожно?

– Иногда. В некоторых обстоятельствах. Если никто не знает, то и больно никому не будет.

– Но участники-то знают.

– И что с того?

– Ты веришь в Бога, Марк?

– Конечно нет.

– Я тоже нет.

– Значит, кроме страха перед последствиями, ничто не может оградить тебя от воплощения желаний.

Тут Саманта перестает искать книжку, которую хотела почитать Полли, и почти недовольно оборачивается к Марку Пенджелли:

– Но это неправда. Потому что в отсутствие каких бы то ни было ориентиров ты можешь только воображать себя тем, кто ты есть. Ты тот, кем ты себя представляешь, не более. И если ты перестанешь думать и вести себя, как тот человек, ты перестанешь им быть.

– Я не очень-то понял, Сэм. Говори помедленнее, я же актер.

– Когда ты начинаешь пренебрегать системой ценностей, границы твоего «я» тают, растворяются.

– Переведи.

– Ну, это как если ты все время даешь себе обещания и все время их нарушаешь. Довольно скоро ты становишься слаб, ни на что не способен. Не веря в свои возможности, ты теряешь сами возможности. То же самое и с моралью. Если ты все время изворачиваешься, лжешь, мораль перестает иметь для тебя какую-либо ценность. И таким образом она прекращает свое существование – не в объективной реальности, поскольку там ее и не было никогда, она перестает существовать во всем, что касается тебя. И ты остаешься один на один с миром без границ и пределов, а это очень страшно.

– Я не ожидал, что мне прочитают лекцию по философии.

– Что ж, тогда я выражу свою мысль иначе, так, чтоб ты смог ее осилить. А потом поменяю Полли подгузник.

– Просим.

– Я не стану с тобой спать, Марк.

– Что?

Марк Пенджелли выглядит изумленным, тогда как Саманта Сеймур спокойна и собранна. Она начинает менять ребенку подгузник. Время от времени поглядывает на Пенджелли, но в основном сосредоточена на деле. Она – сама безмятежность.

– Я знаю, что я тебе нравлюсь. Знаю, что ты ходишь как в воду опущенный с тех пор, как тебя бросила Катрина. Знаю, что мы однажды, целовались. Передай, пожалуйста, те, мокрые. Спасибо. Вот. Я знаю, ты думаешь, между нами есть что-то особенное, и это так. Это дружба – нежная, глубокая дружба. Но более ничего нет. И никогда не было.

– А кто сказал, что я думаю, будто есть что-то большее?

– Я женщина, Марк. А не дебил. Ты уже несколько месяцев кружишь вокруг да около.

– Я действительно думал, что возможно… ну, то есть… Твой брак… он ведь несчастливый?

– Такие браки, как наш с Алексом, не бывают счастливыми или несчастливыми. Они выше этого. Мне очень жаль, что тебе не удалось убедиться в этом на собственном примере с Катриной.

– Но… ты его любишь?

– Сейчас у нас не лучшие времена. Но я любила его и полюблю снова. Любовь приходит и уходит. А брак остается. Остается уважение. Остаются дети. Мы переживаем сложный период. Алекс особенно страдает. Но он очень старается. И я не собираюсь разрушить все подчистую только из-за того, что у нас не сплошные розы двадцать четыре часа в сутки. Я слишком ценю его. И себя.

– Мне казалось, ты говорила, что он слаб, – мол, из-за этого ты перестала его уважать.

– Да, говорила, но я была неправа. Вот и все, малышка Полли снова чистенькая, маленькая вонючка.

– Значит, ты была неправа? Что же? Он вдруг изменился? Стал вдруг другим человеком?

– Может быть, и так. А может, раньше я просто была неспособна это заметить. Сейчас с ним что-то происходит. Как будто начался какой-то новый этап. Или он увидел какой-то свет. Хотя я и представить себе не могу, что это за этап или откуда этот свет.

– Но между нами, конечно, было что-то такое…

– Я не скажу, что я к тебе безразлична, Марк. Ты красивый мужчина. Но ты и сам это знаешь, верно? И ты мне нравишься. Ты хороший отец, добрый и внимательный. Но я должна прояснить ситуацию настолько, насколько это возможно. Мы просто друзья. И только друзьями и останемся.

– Но, Саманта, Сэм…

– И если ты хочешь, чтобы мы оставались друзьями, ты должен уважать мою позицию. Слава богу, между нами ничего не было. Потому что теперь мы можем продолжать наши отношения. Разве не так?

– Да… наверное…

– Давай рассуждать как взрослые, Марк. Мы соседи, наши дети дружат. Мы отлично ладим и поддерживаем друг друга. Было бы безумием испортить все это ради какого-то… даже не знаю… дешевого приключения.

– Все так.

– Хорошо?

– Как скажешь.

Саманта Сеймур встает и легонько чмокает Марка Пенджелли в щеку. Он стоит не шелохнувшись.

– Все у тебя будет хорошо, Марк.

– У меня все будет хорошо.

– Я в этом не сомневаюсь. А теперь давай-ка приготовим детям чего-нибудь поесть.

Она берет Полли и быстро выходит из комнаты. Марк медленно, как будто у него случилась внезапная судорога, поднимается и идет за ней. С левого глаза скатывается одинокая слеза, он утирает ее рукавом. Но тут же берет себя в руки, осторожно улыбается, как будто проверяя, работают ли нужные мускулы, и, прихватив Тео, идет за Самантой на кухню.

Видеодневник доктора Алекса Сеймура, выдержка четвертая, понедельник, 21 мая, тайм-код 02.03

Доктор Сеймур в одних трусах, без халата, предположительно из-за жары – воздух в чердачной комнате под самой крышей накаляется даже в умеренно теплую погоду. Волосы всклокочены, но в целом он вполне спокоен. Он, очевидно, уже привык вести свой видеодневник. Нет и тени того смущения, которое он демонстрировал в самом начале.

Вот мы и дошли до самооправдания всего, что я делаю. Капут. Это удивительно, но какая-то часть меня едва ли не хотела, чтоб у Сэм был роман с Марком Пенджелли, потому, очевидно, что это сняло бы с меня тяжкую ответственность. И облегчило бы мою совесть. Но теперь то, чем я занимаюсь, кажется еще более отвратительным, чем до того, как я получил доказательства ее невиновности.

И все равно… все равно. Кто станет осуждать меня? С тех пор как я поймал Гая за руку, он начал меняться. Я знаю, что он больше не задирает Викторию – я не предполагаю, я знаю это. Потому что вижу все, что он делает. Следует признать, что мне еще несколько раз пришлось поговорить с ним с глазу на глаз, но теперь у меня были доказательства, и пусть я не мог их ему продемонстрировать, он все равно знал, что я знаю. Он это чуял. И сделался управляемым. Эффект сугубо положительный. Виктория под защитой. Она, должно быть, почувствовала что-то в поведении Гая, поскольку больше даже не пыталась протащить в дом своего Мейси. Гаю преподан важный урок. В доме стало больше порядка и спокойствия. Даже в Саманте заметны некоторые изменения. Есть у меня даже мыслишка, что она могла б и спутаться с Марком Пенджелли, если бы не почувствовала во мне какие-то перемены, что бы она там ни говорила про «существо, которое мы собой представляем», и «нарушение границ», и прочее пафосное бла-бла-бла. Но факт в том, что она дала задний ход. Поскольку ей показалось, что я изменился. А так и есть.

И должен извлечь выводы? Что прикажете делать? Когда исчезла одна из главных причин, оправдывавших наши с Шерри мероприятия. Даже двух уже нет. Нет. Не осталось ни одной. Потому что от Памелы Джил я тоже защищен записью с миссис Мадуубе и ее сестрой. Мне ничто не угрожает. Виктория и Гай ведут себя нормально. Саманта верна мне. Так почему бы мне не вернуть все оборудование и больше никогда не видеться с Шерри?

Нет, я вовсе не влюблен в нее. Нет. Совсем нет. Но действует она на меня совершенно чарующе. Она сделала меня другим человеком. Она завела меня достаточно далеко. Насколько дальше она способна завести?

Надо будет, конечно, с ней встретиться. Я обещал. Она сказала, что хочет показать мне еще несколько своих записей. И конечно, она хочет, чтоб я принес еще своих. Но мне начинает казаться, что мы и так уже зашли довольно далеко.

Возможно, достаточно будет просто посидеть с ней, посмотреть кассеты. Она одинокая и немного странная. Я всю жизнь пытался помочь людям. Почему не помочь ей?

И все равно, скрывать все это от Саманты – особенно теперь, когда выяснилось, что она мне не изменяет, – становится все неприятнее. Да, сам процесс доставляет мне удовольствие. Это интересно, черт побери, а в моей жизни уже давно все так адски скучно.

Итак. Я снова пойду к Шерри. Мы договорились встретиться в субботу в магазине, и я пойду. Кроме всего прочего, я б не отказался покурить еще марихуаны. Это и впрямь здорово. Но в душе я человек умеренный. И благоразумный. Я знаю, что всему должны быть пределы.

Полли стала тише по ночам. И на работе меньше поводов для стресса. Я стал лучше спать. Кризис проходит. В этом никаких сомнений. Скоро я смогу оставить Шерри Томас навсегда. Наверное, сейчас мог бы ее оставить. Но мне кажется, это было бы несправедливо. Я не могу ее бросить просто так. После того, как она помогла мне. Во всяком случае, пока не могу.

Я подожду еще несколько недель. А потом надо будет с ней поговорить.

Доктор Сеймур преклоняет голову перед камерой.

Боже милостивый, благодарю тебя за спасение. Благодарю тебя за дар целительства, который ты вернул мне. Спасибо, что указал мне путь, который может привести меня к спасению. Благодарю тебя за жену, Саманту, и за любовь, залог ее верности. Я так хочу знать, что может сделать ее счастливой, потому что, только осчастливив ее, могу быть счастлив сам. Но я думаю, и она сама это говорит, что наш брак выше таких категорий, как счастливый-несчастливый. Мы такие, какие мы есть.

Благодарю тебя за мою красавицу Викторию и за путь, который ты указал, чтобы защитить ее от Мейси Калдера и Гая. Я знаю, что Гай мальчик неплохой, что бы там ни говорила Шерри. У него просто сейчас сложный период, и я уверен, что с твоей помощью он вырастет хорошим человеком. Потому что я хочу, чтоб он был хорошим. А сейчас он изучает твои методы, Господи, он открывает для себя простые истины: что нет следствий без причины, преступления без наказания, потому что его отец смотрит за ним, как ты, отец наш, смотришь за нами. Он, возможно, гневается на правосудие, которое обрушилось на него ни с того ни с сего, но насколько больше он возненавидел бы его, если б не было никакой справедливости, кроме безнаказанности? Теперь есть порядок. Теперь есть твердая почва под ногами. Значит, теперь может установиться мир.

Прошу тебя, помоги Шерри Томас, потому что я знаю, что этой женщине нужна помощь, а я смогу помочь ей, только разделив ее боль, ее навязчивые идеи. Я знаю, что близится время, когда мне придется отойти от нее, но ведь все мы должны учиться жить самостоятельно, разве не так, Господи? Разве не так? Потому что, в конце концов, у нас есть только мы сами да ты. А ты есть мы.

Я устал, Господи, устал и хочу спать.

Прошу, помоги мне заснуть.

Примечание автора: Из записей, произведенных в следующие дни, в наличии имеются только видеодневник и сцена признания. Доктор Сеймур либо принял решение прекратить слежку, убедившись, что жена ему не изменяет, либо же стер все последующие материалы. Так или иначе, следующая имеющаяся запись была сделана системой видеонаблюдения в «Циклопе» через значительный промежуток времени – то есть в субботу.

«Системы видеонаблюдения „Циклоп“», запись пятая, суббота, 26 мая

Доктор подходит к входу в СВЦ и обнаруживает, что магазин снова заперт. Тряхнув решетку, он поднимает голову и говорит прямо в камеру:

– Шерри, какого черта? Я думал, мы договорились о встрече.

У него звонит телефон. Он отвечает:

– Что ты делаешь?.. Так… Ты проболела всю неделю?… Почему же ты мне не сообщила?

Он смотрит на часы.

– Не знаю… Не знаю, Шерри. Времени у меня в обрез, честно говоря.

В отличие от прошлого визита, теперь в его голосе звучит скорее раздражение, а не просьба.

– Хорошо. Тогда ладно.

Адамс-стрит, запись вторая, суббота, 26 мая, тайм-код 12.30

Доктор Сеймур заходит в квартиру, он одет почти как в первый раз. Одежда Шерри Томас радикально отличается от всех ее предыдущих нарядов. Тщательно отмытое скрабом лицо сияет в отсутствии косметики. На ней хорошо отглаженные джинсы, безупречно новые кроссовки и сдержанная блузка с длинным рукавом и пуговицами на запястьях. Волосы забраны назад в девичий хвостик. Впервые она выглядит невинной, даже ранимой.

Нам неизвестно, чем, кроме жучка в мобильном телефоне, она отслеживала душевное состояние доктора Сеймура, как нет и записей разговоров, которые она могла подслушать. Саманта Сеймур утверждает, будто в последней своей исповеди Алекс сказал ей, что уже отдаляется от Шерри Томас – оградив себя от клеветы о домогательствах к миссис Мадуубе и избавившись от подозрений в ее, Саманты, неверности. Он признавал, что по-прежнему очарован личностью Шерри Томас, но хочет покончить со скрытым видеонаблюдением. Его желание отстраниться хорошо заметно в следующем разговоре. Доктор Сеймур проявляет нетерпение, в чем не был замечен раньше, как будто раскаивается, особенно в свете невинности своей жены, что позволил себе так далеко зайти. По словам Саманты, он собирался прекратить общение с Шерри Томас, но решил, что, поскольку у нее слишком хрупкая психика, с ней нужно обращаться очень аккуратно. Он подозревал, что их разрыв может привести к непредсказуемым, даже опасным последствиям, – безусловно полагая, что опасность грозит скорее ей, нежели ему.

– Что-то ты на больную не похожа.

– Что ты понимаешь!

– Чего ради это все, Шерри?

– Заходи, Алекс. Пожалуйста.

Он, как и в прошлый раз, садится на диван лицом к огромному телевизору.

– Прости меня, Алекс. Я понимаю, ты, должно быть, злишься на меня, что я тебя опять сюда затащила, но я должна тебе кое-что показать.

– А почему просто не сказать?

– Я подумала, что ты не придешь – решишь, что я сумасшедшая или еще что.

– Я не считаю тебя сумасшедшей. Но и не думаю, что твое поведение – наше с тобой поведение – можно назвать здоровым.

– Наверное, мне нужен врач.

– Давай без кокетства. Я хочу поговорить.

– О чем?

– Послушай. То, что тут было в прошлый раз. Это было – я об этом не жалею. Это было что-то особенное.

– Но?

– Ты действительно помогла мне, Шерри. Камеры – они рассказали о моей жизни такое, чего я никогда не узнал бы. Они сделали меня другим человеком. Ты сделала меня другим человеком. Вот так быстро.

– И как же они это сделали?

– Я, по крайней мере, выяснил, что моя жена меня любит.

– Ты принес запись? Где она с Пенджелли?

– Нет, не принес, но запись снимает с нее любые подозрения. А это все меняет. Я был уверен, что ты права. Что у нее роман на стороне. Что она мне изменяет. Теперь я знаю, что ни на что подобное она не способна. Таким образом, я… таким образом, мое предательство практически невозможно оправдать, понимаешь?

– Предательство? Какое предательство? Мы ничего такого не делали.

– Я раскрыл тебе секреты, Шерри.

– Из наилучших побуждений.

– Сомневаюсь, чтобы Саманта восприняла это так же.

– И что? Ты просто бросишь все это?

– Не знаю. Это может зайти слишком далеко, если уже не зашло.

– Ты вот чего не понимаешь, Алекс. У тебя сейчас такая сильная позиция только благодаря камерам. Ты знаешь, что происходит. Как только ты потеряешь эту силу, твои домашние сразу это почувствуют. Твоя жена и дети снова перестанут тебя уважать. А то, что произошло, твое мимолетное перерождение, они воспримут как фокус, обман, подтасовку. Ты снова окажешься у разбитого корыта. Поверь мне.

Какое-то время оба сидят молча, ситуация патовая. Шерри Томас вынимает сигарету из пачки красного «Мальборо», предлагает доктору Сеймуру, который, как обычно, отказывается. Прикуривает.

– Можно тебе кое-что показать?

– Еще одну запись?

– Да.

– Из твоей жизни?

– Да.

– А сколько их у тебя?

Следует долгая пауза.

– Алекс, я тебе доверяю. Ты знаешь это, так ведь?

– Не знаю почему, но – да, я это знаю.

– Не зайдешь ли со мной на секундочку в соседнюю комнату?

– В спальню?

– Не беспокойся. Я на тебя планов не строю. В любом случае, не на этой неделе. Без нажима. Просто зайди на секунду. Дверь, если хочешь, можешь оставить открытой. Я ничего не сделаю.

Доктор Сеймур встает с дивана, а Шерри Томас с кресла. Она идет налево, к двери, бросает взгляд на доктора Сеймура и открывает дверь. Она заходит, доктор Сеймур осторожно следует за ней.

В спальне камер не установлено, но микрофоны в гостиной улавливают происходящий разговор.

– Что это?

– Это моя жизнь.

– Что это значит?

– Именно то, что я сказала. Моя жизнь. Я снимаю с семнадцати лет. Всегда, когда это возможно.

– Но здесь – здесь их тысячи.

– Да. Я снимаю более или менее каждый день последние лет двадцать.

– Ты снимаешь каждый день?! Это… безумие.

– Не говори так, Алекс. Прошу тебя. Даже если это правда. Ведь все равно, даже если это правда… меня же можно исцелить, верно? Ты можешь исцелить меня. У тебя дар.

– Давай выйдем отсюда. От этой комнаты у меня мурашки по коже.

Камера фиксирует, как доктор Сеймур медленно выходит. Шерри Томас выходит за ним, в руках у нее видеокассета.

– Я знаю, это кажется немного странным.

– Странным? Так ты это называешь? Послушай, прости, что назвал тебя сумасшедшей. Но помощь тебе действительно нужна. Я могу вывести тебя на хороших специалистов.

– Здесь все. Мой выпускной. Похороны отчима. Мой первый день в колледже. Последний день в колледже. Все дни между этими событиями. Все бесконечные дни.

– Шерри, а зачем ты хочешь мне это показать?

– Еще с детства это засело у меня в голове. Сложно объяснить. Ну, просто – каждая минута заканчивается, верно? И кажется, будто это миллион маленьких смертей. Вот момент – и вот его уже нет. И все время так – исчезает, исчезает. А с видеозаписями нет смерти. Понимаешь?

– Шерри, должен тебе честно признаться. Я понятия не имею, о чем ты сейчас говоришь.

– Но я могу объяснить. Ты поймешь. Я просто хочу, чтоб ты посмотрел одну запись.

– Так.

– Я хочу, чтоб ты знал, Алекс. Тогда ты, может быть, сможешь мне помочь. Я знаю, что ты сможешь. Даже если ты просто посмотришь это со мной – мне уже будет легче. Я так одинока.

– Не знаю, Шерри. Я правда не уверен, что это хорошая идея.

– Это не займет много времени, Алекс. Обещаю.

Доктор Сеймур с потрясенным видом садится на диван. Шерри Томас садится рядом, по-прежнему с кассетой в руках. Указывая на нее, произносит:

– Номер первый.

– Из скольких?

– Из шести тысяч ста семнадцати.

– О боже.

– У этой записи другой стиль постановки. Я бы сказала, более жесткий.

– И почему же?

– Потому что ее снимала не я. Но из-за нее я стала снимать.

– А кто это снимал?

– Увидишь.

Она встает, вставляет кассету в видеомагнитофон, включает телевизор и возвращается на место. Когда она проходит мимо доктора Сеймура, он встает и хватает ее за руку.

– Алекс, ты делаешь мне больно.

– У меня еще один вопрос.

– Присядь на минутку.

– Что?

– Просто сядь. И тогда можешь задавать свой вопрос. А мы сможем посмотреть кассету.

Шерри Томас медленно садится рядом с доктором Сеймуром. Поворачивается к нему. Он по-прежнему держит ее за руку.

– Что же ты хочешь у меня спросить?

– Только одно. Почему ты всегда носишь вещи с длинным рукавом?

– Да ты смеешься!

– Даже в жару ты всегда в блузке с длинным рукавом, пиджаке или свитере.

– Ну и что?

– У меня есть один такой пациент.

– Оставь меня, пожалуйста.

– Секундочку. А хочешь знать, почему мой пациент всегда носит футболки с длинными рукавами?

– Не очень-то.

Тут доктор резко задирает рукав ее блузки. Камера находится слишком далеко, и мы не видим, что там такое, однако Шерри Томас вскрикивает и отдергивает руку.

– Мудак!

– Когда ты это сделала?

– Какая разница?

– Тебе нужна помощь.

– Правда?

– Эти шрамы, они у тебя уже давно, верно?

– Надо думать.

– И как давно?

Она молчит, потом указывает на коробку:

– Вскоре после этого.

Доктор Сеймур вслух читает надпись на коробке:

– «Я и Нед. Солт-Лейк-Сити».

Шерри вытирает лицо тыльной стороной руки, опускает рукав и тянется за пультом от видеомагнитофона. Нажимает клавишу «Воспр.», и на экране появляется изображение – это она, много моложе, примерно такая же, какой появлялась в прошлый раз на записи Дня благодарения.

– Мне только что исполнилось семнадцать, Алекс. Ребенок, не более.

На ней простое розовое летнее платье, и выглядит она не совсем по-детски. Выглядит она удивленной – что-то и веселит ее, и раздражает. Тот, кто направил на нее камеру, очевидно, вошел в ее комнату без приглашения. Шерри безучастно смотрит в объектив.

– Нед, хватит баловаться.

– Привет, Шерри. Как поживает моя будущая невестка?

– Замечательно поживала, пока ты не явился. А теперь, пожалуйста, покиньте помещение.

– Не очень-то вежливо. Будет тебе, Шерри, хватит ломать комедию. Я давно принимаю твои позывные.

– Позывные?

– Ты же дашь мне взглянуть на свои премиленькие сосочки?

– Убирайся, Нед. Убирайся немедленно, или я позову Карла.

– Да ладно тебе. В бассейне тебе было не жалко. Какая тебе разница?

– Карл!

– Карл ушел на весь день. Ты знаешь, я слушаю вас с сыном. Ты такая шумная девчонка. Да. Так прямо кричишь.

– Я пошла.

Шерри Томас хватает куртку и направляется к двери. И тут она говорит прямо на камеру:

– У меня мурашки по коже от этой штуки, Нед. Правда. Выключи.

– Мурашки от камеры? Камеры боятся нечего. Погоди, я тебе сейчас покажу, что тут у меня есть.

Лицо Шерри Томас отображает крайнее потрясение.

– Не надо, Нед.

– Раздевайся. Или засуну тебе эту штуку прямо в пихву. И – бах! Шесть раз.

Доктор Сеймур очень тихо произносит:

– У него пистолет?

Шерри Томас кивает:

– «Смит-вессон», сорок четвертого калибра.

Семнадцатилетняя Шерри Томас выглядит очень напуганной. В сегодняшней Шерри, как в зеркале, отражается ее выражение, будто она переживает все заново. Она сжимает руку доктора Сеймура. Он кладет свою ладонь на ее. Тут он наклоняется, достает пульт и выключает магнитофон. На экране серый электронный шум.

– Шерри, я не хочу это смотреть.

– Что? Почему? Это было. Это произошло.

– Ради бога, мне не нужно на это смотреть.

– Нет, очень даже нужно!

Она пытается схватить пульт, но доктор Сеймур отдергивает руку.

– Ты должен это увидеть! Должен это увидеть!

– Я не могу. Нехорошо это.

– Но если ты не увидишь, ты не поверишь, что это было по-настоящему. Никто не поверил бы. Никто бы и слову не поверил. Даже Карл не поверил. Потому мне и пришлось его бросить, хотя идти было некуда. А Нед остался бы безнаказанным. Если бы я не… Если бы я не…

– Что, Шерри? Что?

– Не важно. Дело в том, что я не могла заявить в полицию, потому что они мне все равно не поверили бы. Потому что у Неда была пленка, на которой я «получаю удовольствие».

– Получаешь удовольствие? А как ты заполучила эту видеозапись?

– Я ее украла.

– Так почему же ты не пошла с ней в полицию?

– Было уже поздно.

– Что значит – поздно?

– Пожалуйста, посмотри кассету. И сразу все поймешь.

– Это было бы непристойно, Шерри. Я не стану смотреть. Ты можешь мне просто рассказать. Я поверю тебе.

– Мне никто не верит. Никто.

– Я поверю. Мне не нужно это смотреть. Просто расскажи мне, что случилось.

Несколько минут Шерри рыдает. Потом берет себя в руки и начинает говорить тихим, настороженным голосом:

– Он меня изнасиловал. И не единожды. Он установил камеру на штатив и заснял это.

– Боже мой.

– Но он все продумал. И сделал все так, чтобы я не пошла в полицию.

– Как?

– Он заставил меня работать на камеру. Я, конечно, была под дулом пистолета, но его в кадре не видно. Видно только меня. Он переснял так, чтобы, когда он входит, я была топлес. Потом он заставил меня соблазнять его, как будто я Лолита какая-нибудь. Алекс, он заснял даже изнасилование. Он снимал и заставлял меня притворяться, будто мне все это нравится. Иначе он убил бы меня. Потом он вынул кассету и засмеялся. Он сказал, что, если я хоть пикну, он всему миру продемонстрирует, какая я на самом деле шлюха.

– И что же ты сделала?

– А что я могла? В полицию не пойти. Они бы мне просто не поверили. Неда там очень уважали. Реальная шишка. Орден Буйволов, Ротарианцы  [10]10
  Влиятельные общественные благотворительные организации.


[Закрыть], – где он только не состоял. А я для обитателей этого болота была всего лишь дешевой шлюшкой. Сирота, шваль из трейлеров. Все в этой семье считали, что я недостойна их Карла. Представляю себе этот суд. «Белая нищенка пытается оклеветать уважаемого в городе гражданина». А потом эта запись – ты можешь представить себе, как мне было стыдно?

– Но ты же достала запись, где видно, как он тебе угрожает. С этим ты могла бы…

– А как, по-твоему, Алекс, я ее достала?

– Кажется, мне лучше не знать.

– У меня не было другого выхода. Либо я, либо он. Я выжила после этого…

Она поднимает запястья, на них видны старые шрамы.

– …но знала, что в следующий раз у меня все получится. Я не хотела умирать. Но и жить было невозможно. Пока он ходит по земле, жить было слишком больно. Был только один способ сделать жизнь хоть сколько-нибудь сносной. Нет, даже не терпимой. Просто выносимой.

– О чем ты говоришь?

– Ты знаешь, о чем я говорю. И ты, конечно, не винишь меня. Скажи, что ты меня не винишь, Алекс.

– Я думаю, мне пора.

– Хорошо. Все так. Но ты ведь придешь еще? В следующую субботу, как обычно?

– Я больше сюда не приду.

– Отлично. Тогда в магазин. Хорошо? Я приду. Я понимаю, что зашла слишком далеко. Я стольких вещей так и не поняла. Пожалуйста, приходи в магазин.

– Я подумаю.

– Не думай. Обещай мне.

После долгой паузы:

– Хорошо.