Текст книги "Красный (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
– Он не отпустит ее, пока она не сдастся, – сказала девушка в голубом, беря Мону за руки и делая из них мостик. – А ты как считаешь?
– Я уверена, что в конце концов он ее отпустит, – ответила Мона. – Разве не так?
– Но она больше не будет водяной нимфой, когда он закончит с ней, – добавила девушка в желтом. – Она будет влажной нимфой!
Даже Малкольм перестал ласкать Розочку достаточно долго, чтобы посмеяться. Все рассмеялись, и танцы возобновились. Они кружились и вертелись, поворачивались и кланялись, и казалось, что Мона никогда не устанет от этого. И тут Малкольм сорвал с белокурой девушки ее розовое платье. Он развернул ее и взял ее сзади.
– Так и знала, – сказала девушка в желтом, завершая вращение. – И не говори, что я не предупреждала ее.
Малкольм взял в руки член и направил его в розовую дырочку девушки. Все остальные девушки и Мона тоже, захлопали и зашумели, когда Малкольм притянул к себе бедра своей плененной нимфы и быстро вошел в нее. Ее запястья все еще были связаны перед ней, и она прижимала их к груди. Она издавала тихие звуки удовольствия и протеста – охи и нет, и снова охи.
Грешно смотреть на это, но отвести взгляд было невозможно. Три свободные девушки жались друг к другу, показывали пальцами и хихикали, прикрываясь ладонями. Мона ощутила ребяческую легкость, свободу воздушного змея. Ей казалось, что она попала в чей-то эротический сон, и раз уж она там оказалась, то вполне может подыграть ему.
Лицо девушки в розовом стало красным, от того, как грубо Малкольм брал ее сзади. Он согнул колени, чтобы опуститься на несколько дюймов, чтобы глубже вколачиваться в нее. Его бедра раскачивались в безумном темпе. Казалось, что его ноги были гораздо более волосатыми, чем Мона помнила, а уши более заостренными, чем когда-либо прежде. У нее действительно кружилась голова от всего этого смеха и кружения, и она уже знала, что Малькольм умеет маскироваться таинственным образом. Он издал животный рык, продолжая вколачиваться в девушку сзади, и та издала девичий всхлип. Мона стала влажной, наблюдая за происходящим, ужасно влажной, и ей уже не терпелось поскорее оказаться рядом с сатиром.
Мышцы Малькольма были напряжены по всему телу. Он весь вспотел, кожа его натянулась, напряглись сухожилия, органы и кости. Он насадил девушку на свой член в последний раз. Она закричала в оргазме, и он прорычал в ответ.
Девушка соскользнула с его органа и упала на пол на спину.
– Розочка! – воскликнула девушка в желтом. Она опустилась на колени рядом с девушкой в розовом и сняла ленты с ее запястий. Девушка в голубом подняла бледные руки девушки в розовом к губам и поцеловала их.
– Ты здесь? – спросила девушка в голубом.
Розочка открыла глаза и подняла голову. – Он добрался до меня. – Она издала жалкий фальшивый кашель, словно ребенок, пытающийся откосить от школы.
– К самому сердцу? – спросила девушка в желтом, ее глаза округлились от любопытства и переживания.
– У меня что, сердце между ног? – спросила девушка, Розочка.
Девушки покачали головами.
– Значит, не там он достал меня! – воскликнула Розочка.
Все снова засмеялись, даже Розочка, которая пыталась притвориться мертвой.
– Голубика... – сказала Розочка сквозь едва приоткрытые губы. Ладонь закрывала ее глаза.
– Да, Розочка? – спросила Голубка.
– Отомсти за меня... – сказала Розочка. Ее рука упала на пол, и она потеряла сознание... на три секунды, пока снова не захихикала.
– Я доберусь до него, – ответила Голубика, и встала. – Он никогда не увидит, как я кончаю.
– Почему нет? – спросила девушка в желтом. – Или ты планируешь закрыть ему глаза, когда будешь кончать?
Малкольм присел за своим троном, делая вид, что скрывается, пока нимфы строили планы мести. Его темные глаза двигались влево и вправо, как будто он ждал неминуемой атаки неизвестных врагов.
– Ты иди справа, – сказала девушка в желтом Моне. – А я справа. Если он попытается убежать от Голубики, одна из нас поймает его.
– А что мы будем с ним делать, когда поймаем? – спросила Мона.
Нимфа в желтом одеянии покачала головой. – Я еще не думала так далеко вперед. Давай поймаем его. Раз, два, три!
Все трое бросились к трону.
Мона не могла дождаться, когда прикоснется к Малкольму, но он был слишком быстр для нее, он увернулся от ее рук. Его чуть не поймала Голубика, но он уклонился вправо. Как раз в тот момент, когда девушка в желтом собиралась поймать его лентой, он схватил ее за запястье и притянул к себе.
– О нет! – закричала Голубика. – Он поймал Санни!
– Поразительно, – сказала Розочка, сидя на полу.
– Потому что она такая быстрая? – спросила Голубика.
– Потому что уже середина ночи!
Голубика так сильно рассмеялась, что Моне пришлось держать ее. Тем временем Малкольм усадил Санни, девушку в желтом платье, к себе на колени на троне. Пока она извивалась и боролась, он разорвал ее платье до талии, Мона сказала бы, что ерзание и сопротивление больше навредило ей, чем помогло. Малкольму, безусловно было легче сорвать ее платье, что могло или не могло входить в планы Санни. Малкольм притянул ее обнаженную спину к своей груди, и обхватил ее груди, покачивая ее на коленях.
– Может, нам попытаться спасти ее? – спросила Голубика Мону.
– Ничего не делайте, – ответила Санни, ее голос дрожал от толчков Малкольма. – Так вы сделаете мне только хуже.
– Кажется, ей нравится там, где она сейчас, – прошептала Мона.
– Да, – прошептала Голубика. – Но он не должен об этом знать.
Малкольм сорвал остатки платья с тела Санни. Прозрачная ткань рвалась, словно бумага, и собралась у его ног, словно золотое подношение. Он приподнял Санни за талию, а когда снова опустил ее, то уже насаживал на свой член. Она приняла его весь, ее спина выгнулась, а голова запрокинулась назад. Малкольм обхватил ладонью ее шею и шептал ей на ухо.
– Как думаешь, что он говорит ей? – спросила Мона Голубику.
– Вероятно, что-то очень важное, – ответила Голубика. Затем она захихикала и подняла обнаженную Розочку с пола на ноги. Пока Малкольм развлекался с Санни, все трое начали танцевать. Все трое взялись за руки и закружились вокруг трона. Затем они выстроились в "паровозик" на несколько минут. Все это время Малкольм погружался в свою нимфу, приподнимал ее, зависал в воздухе и затем снова опускал, пронзая ее снова и снова
– Отпусти меня! – Закричала Санни. – Я требую, чтобы ты освободил меня!
– Никогда! – ответил Малкольм, теперь очень похожий на сатира, ноги волосатые, как шкура животного, а уши заостренные, как ножи.
– Никогда-никогда? – спросила Санни, когда Малкольм прикусывал ее за шею.
– Нет, пока ты не кончишь, – ответил он.
Она с важным видом кивнула.
– Ну, тогда мне лучше это сделать, – ответила она. Он сильнее прижал ее к себе на коленях, отчего ее груди задрожали, а волосы разлетелись в разные стороны. Малкольм трахал ее снизу, выгибая бедра навстречу ее, скользя ею вверх и вниз по всей длине своего члена. Наконец, он запрокинул голову и приподнялся вместе с Санни на фут над креслом, и она все еще была связана с ним, ее бедра в его руках, и она кончала и он кончал, и их крики удовольствия слились воедино.
Санни соскользнула с колен Малкольма, и Мона подхватила ее до того, как та упала на пол.
– Благодарю вас, леди, – сказала Санни, улыбаясь ей со всей благодарностью. – Он скотина, мерзкая скотина.
– Не очень культурно, – сказал Малкольм, и надулся. – После всего, что я сделал для тебя.
– Ты очень груба с ним, – сказала Голубика Санни.
– Я не была груба с ним, – ответила Санни. – Зато он был груб внутри меня!
Смех и веселье вернулись. Мона восхищалась их игривостью, легкостью, воздушностью. С их легкомыслием они могли летать вместе с воздушными змеями. Кто же знал, что оргии могут быть радостными?
Все четыре нимфы танцевали, а Малкольм наблюдал за ними и хлопал в такт. Они брались за руки и обменивались партнерами, выполняли пируэты и жете. Только Мона и Голубика все еще были одеты. Санни и Розочка были обнажены, словно дети в лесу, и, казалось, ничуть не возражали. Свет от камина превратил темную кожу Санни в золотую, и бледную Розочку в красную. Они были легкими и прекрасными, как феи. Все, что им было нужно, – это крылья.
– Полагаю, теперь моя очередь противостоять музыке, – сказала Голубика, когда они с Моной соединили руки, собираясь в центре поляны, окруженной деревьями. – Больше откладывать нельзя.
– Пожалуй, пора с этим покончить, – сказала ей Мона.
– Он не так уж плох, когда привыкаешь к нему, – ласково добавила Розочка.
– Нет, – вмешалась Санни. – Он еще хуже!
– Поцелуй меня на удачу, – сказала Голубика. Все три девушки нежно поцеловали ее в губы. Голубика опустила голову и заскользила по полу, приближаясь к трону Малкольма, с видимым трепетом.
– Что привело тебя ко мне? – спросил Малкольм Он опустил могучую волосатую ногу на могучее волосатое колено. – Ты хочешь попросить меня об одолжении?
– Да, сэр Сатир.
– Назови его, девочка.
– Я прошу вас об одном одолжении, – ответила Голубика.
– Очень хорошо. Я прошу тебя дать мне такую возможность, – сказал Малкольм. – Согласна?
Она обернулась и прижала руки к губам. Обращаясь к Моне, Розочке и Санни, она прошептала, – Он просит помочь мне с моими одолжениями. Как я могу отказать?
– Просто откажи! – Ответила Санни.
– О, нет, – ответила Глубика.
– Ты только что повторила это снова! – сказала Розочка.
– Я бы предпочел услышать «да», – вмешался Малкольм.
– Да, что? – ответила Голубика, оборачиваясь.
– Это определенно было «да» , – ответил Малкольм. – Вы все слышали, как она сказала «да», верно?
Мона, Розочка и Санни кивнули. Это была чистая правда. Она сказала «да». Что они могли сделать?
Бедняжка Голубика. Малкольм велел ей встать перед ним у трона, и как только она подчинилась, он сорвал с нее платье. Бедняжка Голубика. Как только она оказалась обнаженной, Малкольм взял ее сосок в рот и стал сосать его, поглаживая пальцами между ног. Бедняжка Голубика. Ей пришлось оседлать его бедра, и ноги оказались зажаты подлокотниками, чтобы, как только его член окажется внутри нее, она не смогла убежать. Бедняжка Голубика. Она кричала и кричала, пока он удерживал ее талию и раскачивал ее на своих бедрах, вколачивал свой орган в ее лоно и сосал груди. Бедняжка Голубика. Она кончила так сильно и так громко, что должно быть повредила нежное горло, от такого сильного крика.
– Он был ужасен? – спросила Санни, когда Голубика наконец освободилась из хватки Малкольма.
– Он был мерзким? – спросила Розочка.
– Он был... – Начала Голубика, качая головой. – Он был... большой!
Затем она подбежала к трону, поцеловала Малькольма в щеку, стащила с него лавровый венец и надела его себе на голову.
– Теперь я королева этого двора, – сказала Голубика. – И заявляю, что следующей жертвой будет...
Она подошла к Моне, обнаженная, улыбающаяся и серьезная одновременно.
– Да? – спросила Мона.
– Как тебя звать? – спросила Голубика.
– Она в белом, словно луна, – заметила Санни. – Может нам называть ее Лумна?
– Это глупо, – сказала Розочка. – Она просто сумасшедшая, раз пришла сюда. Может назовем ее Полумна?
– Отвратительные имена, – ответила Голубика. – Мне нравятся оба!
– Зовите ее Эйфория, – заявил Малкольм, сидя на троне. – А мы посмотрим, заслужит ли она ее.
– Сэр Сатир, вы уже были с этой нимфой? – спросила Голубика Малкольма. Он отрицательно покачал головой.
– Тогда сначала ее надо вымыть в нашей воде, – обратилась Розочка к Голубике. – И его тоже.
– Я отведу его, – сказала Санни. – А вы двое отведите Лумну-Полумну.
Нимфы кивнули и пожали друг другу руки, как банкиры, заключившие сделку.
Розочка и Голубика взяли Мону за руки и вывели в центр маленькой крытой рощицы. На заднем плане играла музыка, теперь более тихая, чем раньше. Девушки стянули с нее белую сорочку. Они были озадачены ее бюстгальтером и трусиками, но вскоре и они исчезли. Она не чувствовала ничего странного в том, чтобы быть голой – Мона чувствовала себя гораздо более странно, будучи единственной одетой.
Сидя на своем троне Малкольм внимательно наблюдал за ней. Мона представила, что он устал за эту ночь, после трех молодых нимф подряд. Но он сроднился со своим персонажем. Он был сатиром до мозга костей. Его член, который, казалось, стал еще больше, торчал, красный и гордый, из копны темных густых волос. Санни присела у его ног с большой белой чашей на полу и глиняным кувшином воды в руке. Она медленно выливала воду на орган Малкольма, помогая свободной рукой омывать его водой.
Его очищали для Моны, а ее для него.
Розочка и Голубика завели ее в широкую кремовую чашу на полу. Хотя она не чувствовала усталости, она танцевала и резвилась на протяжении, как ей казалось, двух часов, она немного перегрелась. Она была рада прохладной чистой воде, которую они вылили на нее от шеи до колен. Розочка выливала, а Голубика омывала ее груди и спину, между ног и за коленями. Затем она протянула ладони, и Розочка наполнила их водой, которую Мона жадно выпила. Она снова протянула руки, и Розочка наполнила их. На этот раз Мона плеснула холодной водой себе на лицо.
Голубика произнесла молитву.
– Мы посвящаем эту девушку в служение тому, кто бы это ни был или чему бы мы ни хотели служить в этот конкретный день.
– Мы очень набожны, – добавила Розочка.
– Да, набожны, – сказал Малкольм. – Стоит ли мне поставить ее на колени на благочестии. Не так ли?
– Правда? – спросила Санни, все еще сидя у его ног.
– Правда, – ответил он. – Ведите ее ко мне.
– Она не хочет идти к тебе, – ответила Голубика.
– Нет, я хочу, – ответила Мона.
Розочка сердито уставилась на нее.
– Ах, верно, – осеклась Мона. – Нет, я не хочу идти к нему. Что угодно, только не это.
– Так я и думала, – ответила Голубика. – Но ты должна. Это твоя судьба.
Розочка и Голубика сопроводили ее к трону Малкольма, все пять шагов.
– Фух. – Розочка провела ладонью по лбу. – Это было настоящее путешествие. Она всю дорогу сопротивлялась.
– Присядьте и отдохните немного, – обратился Малкольм к Розочке и Голубике. – Вы хорошо справились. Теперь я позабочусь о ней.
– Скорее всего он и об этом позаботится, – сказала Санни, указывая на промежность Моны. Малкольм протянул руку и небрежно ущипнул Санни за сосок. – Я это заслужила.
– Верно, – добавила Голубика, и Малкольм проделал с ней то же самое. – Я не заслужила этого, – ответила она, – но я стоически перенесу эту несправедливость.
Малкольм снова потянул ее за сосок, и она взвизгнула.
– Возможно, не очень стоически, – ответила Голубика.
– Тихо, нимфы, – приказал Малкольм. – Я должен проверить, достойна ли Эйфория быть причислена к вам.
– Чем могу быть полезна, Сэр Сатир? – спросила Мона, снова втянувшись в игру. Она едва скрывала улыбку на лице.
– Ты можешь встать на колени у моих ног и поцеловать королевский скипетр.
– А что такое скипетр? – прошептала Розочка на ухо Санни.
– Это член, – ответила Санни.
– Лумна, это член, – сказала Розочка. – Он хочет, чтобы ты его туда поцеловала.
– Я так и подумала, – ответила Мона. Она опустилась на пол, ее голени утопали в мягкой куче розового, желтого и голубого шифона, оставшегося после резни, которую устроил Малкольм платьям девушек. Она взяла скипетр Малькольма в руки и оперлась локтями на его волосатые бедра. Он казался таким реальным, все казалось реальным. Густые волосы на его ногах, заостренные уши, теплый животный запах его тела. Музыка звучала совсем не так, как на радио или пластинке. Она могла поклясться, что даже видела светлячков, мелькающих среди деревьев священной рощи, в которой они играли. И все три девушки были невероятно красивыми – их юные ангельские лица, нежные груди, гладкие тела. Они были акварельными нимфами в акварельном мире.
Неужели все эти танцы, кружение и смех одурманили ее? Может, она спала?
Возможно, но ей было плевать? Она была слишком счастлива во сне, чтобы сейчас просыпаться.
Она долго целовала головку члена сатира. Затем открыла рот и обхватила головку губами. Она ощутила вкус его мускусной плоти, капельку соли и жаждала еще больше. Мона провела ладонями по его бедрам, обхватила руками его бедра и всосала его ствол глубже. Она смутно слышала, как нимфы музыкально хихикали, пока Мона поглощала член их сатира, вбирала до самого горла. Она должна была бы подавиться, но этого не произошло. Она была захвачена моментом, фантазийным миром, который он создал для них. Она ощущала, что могла сделать все, даже взлететь, если захочет, хотя она откажется от крыльев, чтобы ощутить ее сатира внутри себя.
– Прекрасное новое украшение для моих колен, – сказал Малкольм, собирая ее волосы в кулак, приподнимая их и укладывая вокруг себя так, чтобы они ниспадали с его бедер. – Тоньше шелка, мерцает ярче сатина, и поглощает меня лучше, чем любой хлопок.
Мона засияла от гордости, его член все еще был у нее во рту. Ее сатир был окружен своими нимфами. Голубика стояла у него за спиной, снова водрузив на голову лавровый венок. Он повернулся к Розочке справа и поцеловал ее губы, прежде чем повернуться налево, чтобы лизнуть грудь Санни. Они все по очереди целовали его, а он по очереди сосал и лизал их шеи и груди, погружал пальцы в их узкие киски, и щупал из бедра и попки без всяких извинений.
– Вы заставляете меня жалеть, что у меня нет четырех членов, – сказал он нимфам. – Я бы взял вас всех сразу, мои красавицы.
– Или мы могли бы найти еще трех сатиров, – ответила Санни.
– Мне больше нравится моя идея, – сказал Малкольм.
Моне пришлось остановиться сосать, чтобы посмеяться. Она ласкала его член, восстанавливая дыхание. После трех девушек, он должен был быть вялым, как увядающая роза в пустыне, но в ее руках он был стальным жезлом в оболочке теплой плоти. Она не могла перестать прикасаться к нему, и не остановится, даже если наступит конец света. Его аромат манил ее, его аромат и его власть.
Он пощекотал ее под подбородком, как хозяин котенка. Она улыбнулась и снова принялась облизывать его головку.
Он положил руки ей на плечи, не отталкивая, а массируя, лаская ее. Он приподнял бедра над троном, чтобы войти глубже. Мона ухватилась за его бедра, цепляясь за него, пока он вколачивался в ее рот, пристрастившись к ощущению его члена в горле. Она должна была его ощущать, пробовать, сосать. Она была запечатана в нем, и он был заключен в ней. Сатир Малкольм застонал в своей животной похоти, топая босой ногой по полу, словно это удовольствие сводило его с ума. Звук, который он издавал, был тяжелым и глухим, как стук копыт по полу.
Его нимфы ласкали его, их руки и губы блуждали по его коже. Мона слышала их шепот, – Вы можете это сделать, сэр Сатир. Вы примете это. – А Малкольм отвечал, – Нет... нет... это слишком. Она убьет меня своим ртом. Она отсосет его.
– А мы вернем его на место, если она посмеет, – ответила одна из девушек. – Кто взял клей?
И они все рассмеялись, кроме Моны, которая не могла перестать сосать член Малкольма, даже если бы захотела – хорошо, что она не хотела останавливаться.
Мона обхватила основание его члена одной рукой, а второй взяла его тяжелые яички. Малкольм зарычал словно дикое животное, и снова топнул ногой. Он извивался под ее ртом, двигаясь против своей воли. Ох, это было порочное, порочное блаженство и Мона наслаждалась им так же, как и он. Ее киска пульсировала, словно ее сердце находилось между ног, колотилось, стучало и грохотало. Она ощутила ладони Малкольма на своей спине. Он вцепился в ее лопатки. Она посмотрела вверх и увидела, как его голова запрокинулась назад в экстазе, и поняла, что он там. Она сосала так сильно как могла, достаточно жестко, чтобы заставить его поверить, что она действительно отсосет его. Малкольм рычал, как животное, и его тело замерло, словно доска, а бедра зависли в воздухе в нескольких дюймах над троном.
Затем он кончил. Волна горячей жидкости была такой мощной, что Мона едва все проглотила. Он изливался и изливался, а она глотала и глотала. Она думала это никогда не закончится. Жидкость была солоноватой на вкус, как океан, но освежала, словно вода из фонтана. Когда всплески наконец прекратились, Малкольм осел на трон, голова запрокинута, глаза закрыты, а руки висели и нимфы целовали его пальцы. Она не хотела отпускать его член. Он был таким вкусным.
Она посмотрела на него, он моргнул и открыл глаза.
Он улыбнулся.
– Вот видишь! – сказала Санни. – Он не отвалился.
– Это хорошо, – ответила Розочка. – Я все равно не взяла клей.
– Поцелуй меня, – сказал он Моне шепотом, предназначенным для всеобщего слуха. Нехотя Мона выпустила его изо рта. Она поднялась на ноги и поцеловала его так, как он приказал ей.
Их языки переплетались и сцеплялись. Он обнял ее за талию и держал на месте, чтобы она не убежала от его рта и языка, который ласкал ее губы и проникал до самого горла. Казалось, он пробует себя на вкус внутри ее рта. Королевский скипетр его величества был тверд как никогда, она чувствовала, как головка упирается ей в живот, и она страстно возжелала его внутри себя. Пока они целовались, нимфы возобновили свой танец, держась за руки, кружась вокруг маленьких деревьев, в скачке, которая, казалось, не имела ни конца, ни начала, ни победителя, ни проигравшего. Малкольм медленно поднялся с трона, ни разу не прервав поцелуй. Он сплел ее руки на своей шее, поднял ее со свои бедер и опустил на свой член. Он насадил ее на свою длину, и она закричала от облегчения, когда он наполнил ее до предела.
Она была тряпичной куклой, легкой и безвольной. Он снова поднял ее, и опустил, поднимал вверх и опускал на всю длину члена. Его бедра врезались в ее, а она могла только беспомощно висеть в его геркулесовой хватке, пока трахал ее. Он сцепил запястья на ее талии, заставляя ее откинуться назад, чтобы пировать ее грудью своими губами и языком. Он сосал и облизывал ее. Мона стонала, зарабатывая имя, которое он ей дал. Она стонала и хныкала, когда его рот впился в ее грудь, словно не собирался ее отпускать. И все это время он вколачивался в ее изнывающее лоно. Жажда росла и росла, пока он врезался и погружался в нее. Он был хищником, а она – его добычей, и он пожирал ее так, словно не ел уже несколько недель. Ее киска сжалась вокруг его члена, затягивая его своими безудержными сокращениями. Они боролись друг с другом, оба стремились к победе. Но когда его семя выстрелило в нее, омывая ее внутри, она полностью сдалась.
Он завоевал ее одним последним, жестким толчком.
Она обмякла в его руках, и он на мгновение прижал ее к себе, затем отпустил и она неуверенно встала на ноги.
– А теперь отдыхай, моя леди нимфа, – сказал он, аккуратно заставляя ее опуститься на колени. Он прикоснулся к ее векам, будто заколдовал их. Или, возможно, благословлял их.
Она растянулась на боку на тонком одеяле из розового и желтого, голубого и белого цветов. Танец вокруг нее продолжался. Малкольм бросился в погоню за девушками, а музыка продолжала играть. Мона не могла оторвать взгляда от этого зрелища, хотя все ее тело ныло от желания уснуть. Нимфы, сочные и прелестные, были бесстыдницами в своей наготе. Малкольм, опять твердый, она не понимала как, поймал одну в танце. Девушка визжала и смеялась, когда он положил ее на подлокотники трона и соединился с ней. Она вырвалась из его хватки и снова будучи на свободе, повернулась к нему и побежала за ним. Только что он был преследователем, завоевателем, растлителем невинных нимф. В следующее мгновение он уже был зайцем в поле, а нимфы – все красные и голодные волки. Это была оргия из смеха, чувственности, невинности и эротизма. Как ему это удавалось? Кем были эти прекрасные девушки? Глядя, как они дерутся и совокупляются, танцуют и целуются, она любила их всех. Они были певчими птичками. Они были лисицами. Они были дурочками. И она была одной из них. Нимфа в лунно-белом одеянии. Существо из мифа и тумана. Девушка, поцелованная богинями и опороченная сатирами.
Так продолжалось до тех пор, пока она не проснулась на следующее утро в постели в задней комнате.
Священная роща исчезла. Нимфы исчезли. Малкольм исчез.
И она снова стала просто Моной.
Глава 6
Портрет джентльмена
Единственное объяснение, которое Мона могла придумать, чтобы объяснить события той ночи с нимфами, состояло в том, что Малкольм был очень богатым человеком, о чем она уже догадывалась. Только за деньги можно было купить необходимую «магию», чтобы превратить кладовую в галерее в маленькую рощу и населить ее сексапильными юными девушками, готовыми и способными сексуально обслуживать мужчину, одетого как сатир. Она бы предположила, что он накачал ее наркотиками, но в мире не существовало наркотика, который вызывал бы галлюцинации настолько яркие и сильные, и после которого было бы лучше на следующий день, а не хуже. Следующим утром ее тело ныло от танцев, было чувствительным от совокупления, и бодрым, как будто она купалась нагишом в прохладном прозрачном голубом источнике в обжигающий августовский день.
Нелегко было возвращаться в реальный мир после ночи, проведенной в роще. Но она сделала это, потому что реальный мир требовал этого от нее. Малкольм заплатил ей за ночь с сатиром, и заплатил хорошо. Расплата пришла в виде миниатюры королевы Виктории, которую он оставил на ее подушке. Она была оценена в пятьдесят тысяч долларов. Мону так и подмывало продать ее на аукционе, но она знала, что та принесет большую прибыль, как только она предоставит обещанное Малкольмом безупречное происхождение.
Если этот день вообще наступит.
Недели ползли. Галерея постоянно занимала ее показами и выставками. Приходил писатель эротических книг и устроил чтения, что позволило Моне выставить на всеобщее обозрение многие из странных порнографических картин ее матери. Две из них она продала. Богемному сердцу ее матери было бы приятно видеть, какое удовольствие доставляет ее коллекция молодому поколению.
Все это время Мона не могла перестать думать о Малкольме. Кто же он такой? Почему он выбрал именно ее? Почему между их свиданиями проходит так много времени? Что он запланировал для нее дальше? Еще нимфы? Опять аукционы? Опять шлюхи?
Все вышеперечисленное?
Сначала он приходил к ней раз в месяц, но с той ночи, когда она играла для него нимфу, прошло уже два месяца. Он предупреждал ее, чтобы она не ждала его частых визитов. Он не казался капризным человеком, но говорил, что любовные связи отнимают у него много сил. Она представила его в Англии с женой и детьми, от которых он редко сбегал. Он платил женщинам, потому что он хотел определенный вид секса, который не мог получить в респектабельном браке. Это объясняло, почему он еще не назвал своей фамилии, почему так много времени проходит между любовными утехами и почему каждая ночь, которую они проводили вместе, превращалась в спектакль и длилась часами.
И часами.
Однако после двух долгих месяцев она не знала, увидит ли его когда-нибудь снова. Но в середине октября, когда листья окрасились в ярко-оранжевый и ржаво-красный, а температура требовала свитеров с юбками и чулки, она вошла в свой кабинет и обнаружила на столе книгу с красным бархатным колье, снова отмечающим страницу.
Она улыбнулась. Чертовски вовремя.
На этот раз Малкольм отметил страницу не в большой белой книге по истории искусств. Книга на ее столе было последним аукционным каталогом из Лондона. Она перевернула страницу, которую он отметил, и увидела то, что там был... портрет конца восемнадцатого века от английского католического художника Джеймса Шарплза.
Портрет джентльмена, маленького, в три четверти роста, сидящего на стуле, в охотничьем костюме, с хлыстом для верховой езды в правой руке.
Это был безусловно он. Она увидела лихого джентльмена. Она увидела, что полотно действительно было совсем маленьким. Увидела, что мужчина на портрете сидит на стуле, и что он одет в костюм для охоты, а в руке он держит стек.
Очень точное название для картины.
Значит, на этот раз будет стек? О нем он тоже ее предупреждал. Ее никогда не порол любовник, по обоюдному согласию или по какой-то другой причине. Мать никогда ее не шлепала. Однажды в книжном магазине мальчик ущипнул ее за задницу, и она была готова дать ему пощечину, когда увидела, что ему нет и четырнадцати. Она отомстила ему, сказав об этом его матери, которая пила чай в кафе, в то время как ее сын делал вид, что смотрит книги. Мать вытащила его за ухо из магазина, и все это время Мона улыбалась. Хорошее воспоминание, но не эротичное. Она не могла представить, что ей понравится быть выпоротой стеком, но кто знает? Она никогда не думала, что ей понравится резвиться с нимфами, или быть проданной на аукционе, или ощущать внутри бутылку. И все же ей понравилось.
Ей все понравилось.
Поскольку Малкольм не дал ей никаких указаний, что надеть на их воскресное свидание, она надела свое любимое осеннее платье из мятого красного бархата – длиной до щиколоток, обтягивающее, с открытой спиной. Она заколола свои яблочно-красные волосы в пучок, и вытащила пряди у затылка. Если это не понравится такому мужчине, как Малкольм, тогда ему ничто не понравится.
Наконец, наступила полночь.
Мона отправилась в галерею, и провела несколько мгновений, гладя сладко-спящего в своей постели Ту-Ту, затем направилась в заднюю комнату. Она не хотела показаться испуганной, поэтому без колебаний открыла дверь.
Малкольм ждал ее.
Он стоял в центре комнаты, спиной к ней. Он был одет, как мужчина на портрете. Охотничий костюм. Белые бриджи, зеленый бархатный жакет, и коричневые кожаные сапоги для верховой езды, которые обтягивали его бедра, словно вторая кожа. Он был великолепен, ослепителен, невероятно желанен. Его волосы казались чуть длиннее и чуть светлее, и завиты в неповторимом стиле эпохи регентства.
В правой руке он держал длинный деревянный стек с кожаным наконечником.
Мона проигнорировала стек. Тот ее не заботил. Она подошла к Малкольму, почти побежала, и он заключил ее в объятия и страстно поцеловал. Во рту у него было тепло, пахло пряным вином и сигарами. Она не могла оторваться от него.
– Красивая девушка, – прошептал он ей в губы. Ей хотелось сорвать с него тонкий белый льняной галстук и лизнуть впадинку на шее. Она бы кусала и целовала ее. Она бы пила из нее вино. Она ни на секунду не задумывалась об этом углублении, пока оно было прикрыто и скрыто от ее взгляда.
– Я уже хочу тебя, – сказала она, схватив его сзади за пиджак и прижавшись грудью к его груди. Он поцеловал вершины ее грудей, выпирающих из платья. Он провел кончиками пальцев по этим мягким выпуклостям, и она вздрогнула и вздохнула. Ее соски нуждались в сосании, клитор -в лизании, а киска – в его члене. Она была рада, что сегодня вечером они останутся одни, впервые за много месяцев. У нее было, что спросить у него, но Мона понимала, что не стоит, пока он не истратит свою страсть на нее. Пройдут часы, она знала каков был шаблон.
