Текст книги "Красный (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Ты не первая девушка, которая мне это говорит. Я хорошо умею выбирать себе женщин. – Он улыбнулся. Эта улыбка начинала ей нравиться. – Вероятно, я не позволю тебе кончать, пока не окажусь внутри тебя. Мне так больше нравится.

Будь он ее парнем, она бы возразила. Ей нравилось кончать от оральных ласк и она часто это делала. Малкольм довел ее своим языком до самого края оргазма, но затем проник в самый последний момент.

– Если тебе так больше нравится... – Ее голос утих.

– Твое удовольствие ради моего удовольствия, – напомнил он ей. – Когда ты кончаешь на моем члене, я это чувствую. Вот и все.

Она улыбнулась.

– Я не буду жаловаться.

– Нет, не думаю, что будешь. Ты слишком хорошая шлюха для этого.

– Тебе нравятся твои шлюхи, не так ли? – спросила она.

– Мне трудно уважать женщину, которая отдает бесплатно то, что могла бы продать за хорошие деньги. Шлюхи – единственные женщины, которые знают себе цену. Я серьезно.

– А как насчет мужчин-проституток?

– Их клиенты, как правило, тоже мужчины. Я не осуждаю того, кто ведет человека сначала в банк, а затем в постель. Я бы не позволил незнакомцу засовывать мне в рот пальцы, а шлюхи каждую ночь принимают в свои тела гораздо больше. Это умелая и смелая работа. Благослови Бог этих девиц, они спасли мне жизнь и прокляли мою душу. О чем еще я могу просить?

– Ты странный мужчина.

– А ты... ты красивая шлюха. – Он наклонился и поцеловал ее. Он уже трахнул ее дважды, его сперма была внутри нее, а пальцы нежно прижимались к матке, и все же это был их самый первый поцелуй. Это был не нежный поцелуй, не мягкий, но чувственный и теплый. У него был вкус старого ирландского виски, которое она любила, и он знал, как пользоваться своим языком, который нравился ей все больше. Он поцеловал ее от губ до шеи. Она замурлыкала от удовольствия, когда он обхватил ее грудь и слегка сжал ее, затем чуть сильнее.

– А я все думала, когда же ты это сделаешь, – ответила она.

– Я уже довольно давно не трахался. Добраться до твоей киски было моим главным приоритетом. Но эти прелестные соски вторые на очереди. Очень близко.

Он навис над ней, оседлав талию. Он прижал ее запястья к кровати по обе стороны от головы и держал. Сначала он лизнул ее правый сосок, потом еще раз. Он облизывал так же, как лизал ее клитор, длинными и медленными движениями. Как только ее сосок затвердел, он вобрал его в рот. Мона повернула голову и наблюдала, как он сосет ее грудь. Он был сосредоточен на этой задаче, его глаза были закрыты, когда он втянул сосок и ореол полностью в свой рот. Это было не очень приятное ощущение, такое сильное давление. Он сосал жестко и долго. Ей пришлось вспомнить, что он делал это для себя. Он заплатил за привилегию делать с ее телом то, что хотел. И что-то подсказывало ей, что это только верхушка айсберга.

Несмотря на дискомфорт, она снова почувствовала нарастающее возбуждение. Возможно, какая-то часть ее тела откликалась на то, что мужчина использует ее для своего удовольствия. Она определенно не могла перестать смотреть, как он сосет ее сосок. Он крепко впился и, похоже, не собирался останавливаться в ближайшее время. Кровь прилила к ее груди. Внутри его горячего рта язык кружил вокруг ее пика. Сосок казался твердым, как алмаз. Он опустил его, но только для того, чтобы зажать между большим и указательным пальцами, щипнул и потянул. Он отпустил одно из ее запястий и шлепнул по груди. Ударил открытой ладонью, не очень сильно, но достаточно ощутимо, затем шлепнул снова, немного сильнее. Последовал еще один шлепок, затем он сжал, больше оттягивая сосок, щипал, тянул, выкручивал, и снова долгое, долгое посасывание. Она задыхалась, стонала, ее голова кружилась от буйства ощущений. Грудь стала налитой и тяжелой, и чертовски чувствительной.

Без всякого предупреждения он набросился на левую грудь. Он тоже шлепнул ее, схватил и грубо сжал. Она вскрикнула, когда он больно ущипнул ее за сосок, но сразу же после этого он накрыл его своим ртом, и внезапная смена ощущений заставила ее вскрикнуть от удовольствия. Он глубоко втянул сосок в рот, сосал и продолжал сосать, пока она громко не застонала в глубине своего горла. Он отпустил ее, отклонился назад и принялся хлопать ладонями по обеим грудям, шлепать и хватать их, шлепать и массировать. Быстрая боль сменялась медленным удовольствием. Она не знала, что ощущать. Она подстраивалась под одно, затем приходилось сразу же привыкать к другому. Неужели именно это хотели сделать с ее грудью ее прежние любовники? Грубо держать их, сжимать, шлепать, сосать и тянуть? Неужели все они были слишком вежливыми, слишком воспитанными? Значит так мужчины ведут себя за кулисами цивилизованности? Неужели именно так поступили бы все ее любовники, если бы они купили ее тело за деньги, а не за очарование и пустые обещания любви когда-нибудь?

Ей даже показалось, что она предпочитает жить по эту сторону кулис.

Ее соски были почти пурпурными от того, как сильно он их сосал. А ее груди ярко-красными и горели от шлепков. Он держал обе груди в своих больших руках, держал их крепко, достаточно крепко, чтобы видеть все эти вены, на которые ей так нравилось смотреть. Придавленная его весом, она едва могла пошевелить бедрами, но все же попыталась. Она хотела, чтобы он почувствовал, как ее тело молит о члене.

– Не сейчас, дорогая, – сказал он. – Не сейчас. Я получаю слишком много удовольствия, чтобы остановиться.

Он перекатывал ее груди, обхватывал их ладонями, приподнимал и держал их. В нем не было ничего от дикаря, но и от джентльмена тоже. Он был просто мужчиной, который вел себя как мужчина.

Ей нравился этот мужчина.

Внезапно он остановился и соскользнул с ее живота.

– Пойдем, – приказал он, беря ее за руку и поднимая с кровати.

Она чувствовала себя манекеном, когда он двигал ее туда-сюда, прижимая ее спину к своей груди, наклонив над кроватью, и разместив ее руки на простынях, затем вонзил свой толстый член в нее сзади без единого слова предупреждения. Он держал ее за бедра, вколачиваясь в нее, полностью контролируя глубину и скорость. Он давал. Она принимала. Когда они будут встречаться весь следующий год это будет ее роль. Она примет это, что бы это ни было. Иногда ей будет нравиться то, что он даст ей. А иногда и нет. Он уже говорил ей об этом... но теперь она ему поверила. Его член был длинным и большим, и с каждым толчком головка ударяла по матке, что было неприятно, мягко говоря. Но Малкольм наслаждался собой, трахая ее таким образом. Каждый его выдох, рычание, и стон говорили ей об этом. Поэтому она оставалась расслабленной в его объятиях, ее чувствительные груди покачивались от каждого его грубого глубокого толчка, и она ждала этого момента.

Наконец он кончил, наполнив ее своей горячей густой спермой. Она стекала по ее бедрам и мужской аромат пропитал комнату. Запах секса. Запах мужчины и его шлюхи.

Запах денег.

Малкольм покинул ее тело и похлопал ее по заду.

– Хорошая девочка, – сказал он. – Хорошая работа.

– Благодарю. – Она медленно выпрямилась и глубоко вздохнула.

– Подожди минутку, – сказал он, снова ложась на кровать. – Ты заслужила небольшой отдых.

Она дико хотела пить от такой скачки.

– Воды? – спросила она.

– Пожалуйста.

Она вытащила из-под кровати маленькую корзиночку, которую спрятала пару часов назад. Из нее она достала две зеленые стеклянные бутылки с газированной водой.

– Опасно, – сказал он.

– Что именно?

– Стеклянные бутылки.

– Почему?

Он улыбнулся.

– Ты не посмеешь, – сказала она.

Он склонил голову набок и изогнул бровь.

– Ладно, – сказала она, откручивая крышку бутылки. – Посмеешь.

– Дело не в том, что я посмею. Дело в том, что я это сделаю. Ты ведь понимаешь, что это была всего лишь прелюдия, не так ли? Мы еще даже не начинали. Я люблю играть в разные игры. Мне нравится исполнять роли. Может быть, я даже приглашу зрителей на пару раз. Возможно, я даже приведу с собой друзей...

Если это была прелюдия, простое вступление, каким же будет основное действие?

– Ты не принес стек, – сказала она.

– Не сегодня. Хочешь, я принесу его на наше следующее свидание?

– У меня есть выбор? – Она протянула ему бутылку воды.

– У тебя есть выбор – когда, а не если. Нет никакого если. В какой-нибудь из двенадцати месяцев я обязательно выпорю тебя стеком.

– Вполне можно, – ответила она. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее били хлыстом, но, похоже, лучше было бы поскорее покончить с этим. Может быть, ей это понравится. Есть только один способ выяснить это.

– Посмотрим, – ответил он. – Пей свою воду.

Она жадно пила свою воду, а он свою. Его выносливость была впечатляющей. Он обладал сексуальной энергией подростка и выдержкой взрослого мужчины. Мощная комбинация.

– Ты часто этим занимаешься? – спросила она. Она сидела на кровати, скрестив ноги, как ребенок в школе.

– Трахаюсь?

– Нет. Находишь женщин в беде и превращаешь их в шлюх?

– Ты у меня не первая. Однако ты будешь моей последней. – Он протянул ей свою недопитую бутылку с водой, и она поставила ее на пол рядом с кроватью. Затем он откинулся на подушки и вытянулся. Его член безвольно лежал на бедре, словно спящий великан.

– Почему?

– Я дал обещание, которое полностью намерен сдержать. Конечно же, с твоей помощью.

– Очень загадочное заявление.

– Боюсь, я не смогу объяснить лучше. Я думаю, что в конце концов ты все поймешь.

– Если я твоя последняя, то надеюсь, что и самая лучшая тоже. – Она сделала последний глоток воды, допивая бутылку.

– Я не сомневаюсь, что ты стоящее вложение моих денег, – с улыбкой ответил он. Затем он поднял руку и поманил ее к себе пальцем. Она начала ставить пустую бутылку на пол, но он покачал головой. – Дай ее сюда.

Она замерла, но только на мгновение. Он должен отбить свои деньги.

– Ложись на спину, – сказал он. – Раздвинь ноги.

Она сделала, как он велел, раздвинула для него ноги.

– Удовлетвори себя пальцами, – сказал он. – Используй обе руки.

Ее киска все еще сочилась его спермой, а складочки были набухшими и чувствительными к прикосновению. Двумя пальцами каждый из рук она ласкала свои складочки, пока он наблюдал, раздвигала их, широко раздвигала.

– Прикоснись к клитору, – сказал он. – Отодвинь капюшон.

Она прерывисто вздохнула. Его глаза хищно блестели, когда он смотрел, как она отодвигает плоть, открывая крошечный узелок ткани под ней.

– Держи так, – мягко сказал он. – Ни шевелись ни единой мышцей.

Он наклонился и кончиком языка коснулся ее обнаженного клитора. Легкое прикосновение, но оно было похоже на удар молнии, пронзивший ее от этой точки соприкосновения до основания шеи и пяток ног.

– Ласкай себя так, как ты делаешь, когда остаешься одна, – приказал он. – Будто ты пытаешься довести себя до оргазма, но не кончай.

Она кивнула и сложила два пальца в форме буквы V, подушечками обеих пальцев прикасаясь к сторонам клитора. Медленно она начала выписывать круги, затем овалы, слегка натягивая капюшон с каждым витком. Пока она выполняла его приказ, Малкольм взял бутылку из-под воды и внимательно изучал ее. Бутылка не была большой, всего шесть дюймов в высоту, с узким горлышком и круглым основанием, типичная стеклянная бутылка для воды. На ней не было бумажной этикетки, только краска. Она уже сняла завинчивающуюся крышку. Это всего лишь стекло, сказала она себе. Толстое гладкое стекло, и он толкнулся бутылкой в нее, узкой стороной. Она застонала, когда холодное стекло прижалось к ее горячим стеночкам.

Гладкое, очень гладкое, но твердое, невыносимо твердое. Толстое в основании, слишком толстое, чтобы принять полностью. И все же, пока она ласкала себя сильнее и быстрее, она хотела этого. Сможет ли она ее принять? Малькольм, казалось, не торопился форсировать события. Он толкнул ее внутрь, а затем позволил ее телу вытолкнуть ее обратно. Он толкнул ее внутрь. Ее тело вытолкнуло ее наружу. Его темные глаза были прикованы к этому зрелищу; он смотрел только на ее киску и бутылку.

– Однажды я налил вино, всю бутылку, в прекрасную киску шлюхи, и выпил его из нее, – сказал он низким, отстраненным голосом. – Эванджелина. Веснушчатая рыжуха. Она была внебрачным ребенком герцога.

– Ей понравилось?

– Я ей нравился. Не было ничего такого, чего бы она не позволила мне сделать с собой. Однажды вечером я играл в карты с ее отцом и обыграл его. Я свернул выигранные у него деньги, сунул их в бутылку и в ту же ночь засунул бутылку во влагалище его дочери. Когда я рассказал ей, где взял деньги, она так расхохоталась, что бутылка вылетела из нее и разбилась вдребезги. Монеты рассыпались повсюду. Я едва не обмочился. Ну и зрелище!

– Ну и приключения у тебя были.

– А у тебя нет?

– Не до тебя, – ответила она. – И вероятно, не после тебя тоже.

– О, когда я уйду, у тебя будет целое приключение. Я позабочусь об этом.

– Держу пари, что так и будет, – ответила она. Малкольм всего лишь улыбнулся и протолкнул бутылку чуть глубже. Ее мышцы напряглись и раскрылись, чтобы принять его. Чем дольше она прикасалась к себе, тем больше ей этого хотелось. Она ощутила внутреннее сокращение мышц, и это было так восхитительно, что она почти испытала оргазм.

– Будь паинькой, – сказал он

– Пытаюсь.

– Это же шоу, – сказал он. – И ты устраиваешь его для меня. Развлекаешь меня, не себя. Развлекай меня.

Его тон был повелительным, и она хорошо отвечала на него. Она поставила пятки на кровать, согнула бедра, приподняла и втянула мышцы живота, чтобы тело стало вогнутым, и он лучше мог видеть ее киску. Обеими руками она раскрыла лепестки, а он толкнул бутылку так глубоко в нее, что влагалище едва не поглотило ее. Бутылка выскользнула из нее, но Малкольм вернул ее на место, и она снова раздвинула половые губы. Она могла ее принять. Могла. Она знала, что могла, если раскроется чуточку шире. Ее тело было так напряжено, что развести бедра еще шире она могла только сквозь боль. Но она развела, и Малкольм ввел бутылку, надавливая запястьем на донышко, она вдохнула и втянула ее в себя целиком.

– Держи, – сказал Малкольм. Его ладонь накрывала ее промежность, блокируя бутылке выход. Мона вцепилась в простыни, тело напряжено, натянуто, и готово сломаться. Но она держала, она задержала дыхание и держала бутылку в себе. Малкольм постучал по донышку бутылки, и она почувствовала вибрацию во всем теле. Она зарычала, застонала словно шлюха, в которую он ее превратил. Еще больше ударов, еще больше вибраций. Он прижал два пальца к донышку и подвигал ею из стороны в сторону, вверх и вниз, и по кругу. Это удовольствие сводило с ума. Она никогда не принимала так много. Она никогда еще не была такой открытой и наполненной, как сейчас. Даже его огромный орган не раскрывал так широко, как бутылка. Она приподнялась на локтях, не в силах поверить в происходящее, но когда посмотрела между своих бедер, то увидела, что все это было – бутылка, погруженная в нее, рука Малькольма, держащая ее, ее клитор набухший сильнее, чем когда-либо прежде. Она втянула воздух через рот, как рожающая женщина.

– Чего ты хочешь? – спросил Малкольм. – Достать или оставить?

– Я не знаю, – прошептала она.

– Мне нравится, когда она внутри. Очень мило, – ответил он. – Но, должно быть, ты на грани смерти, не так ли? Разве ты не хочешь кончить?

– Мне это нужно.

– Тебе это не нужно. Ты этого хочешь. А я хочу продолжать трахать тебя бутылкой. Выталкивай.

– Это... извращение, – сказала она между вдохами.

– Не жалуйся, – ответил он. – Я мог использовать винную бутылку.

Мона напрягла внутренние мышцы и вытолкнула ее. Она наблюдала, как та выходит из ее влажного лона и попадает в руку Малькольма. Но как только дошло до горлышка, Малкольм толкнул ее обратно, полностью. Он просунул руку ей под плечи, и она снова легла на него. Это положение заставило ее спину выгнуться и выпятить груди вверх. Малкольм облизывал и посасывал ее соски, пока играл с бутылкой внутри нее. Мона умоляла его дать ей кончить, заклинала, предлагала ему свое тело, что было бессмысленно, поскольку он уже купил его у нее.

– Скоро... – все что он ответил. – Скоро. – Прохрипел он ей на ухо. Ее тело содрогалось и тряслось, дрожало и напрягалось. Она должна кончить, должна, непременно должна...

Он снова был полностью возбужден, его член прижимался к ее бедру. Она протянула руку и обхватила его, просто держала, этот инструмент ее наслаждения и пытки. Малкольм вздрогнул и усмехнулся, без сомнения позабавленный ее отчаянием. Мольбы продолжились. Вскоре ее единственным словом было "пожалуйста". Она повторяла его снова и снова. Наконец, он сдался.

– Выталкивай, – сказал он, и она приподнялась, чтобы вытолкнуть бутылку. Малкольм быстро навис над ней, погружаясь одним движением. Сжав ее груди в руках, он вколачивал ее в кровать. Толчки были жесткими, быстрыми и болезненными. Он безжалостно сжал ее груди, но ей было все равно, совсем не важно. Ее волновал только огромный твердый ствол, врезающийся в нее снова и снова. Она изогнулась в оргазме, крича громче, чем когда-либо, ее влагалище быстро сокращалось вокруг беспощадного органа внутри нее. Все ее тело содрогалось от мышечных спазмов. Боже, что он делал с ней? Как она сможет вернуться к нормальной жизни после всего этого?

Она рухнула на подушки и Малкольм покинул ее тело. Она перекатилась на бок, и он лег рядом, прижавшись грудью к ее спине.

– Мне нужно поспать, – сказала она, когда он поцеловал ее в шею под ухом. – Я больше не могу. Мне нужно поспать... только на минутку. Думаю, ты убил меня...

Она была вне себя от усталости. Малкольм снова с издевкой усмехнулся. Он вытащил красную розу из-за ее уха, распустил волосы и раскидал их по подушке. Он подразнил лепестками ее нос и поцеловал заднюю сторону шеи.

– Тогда спи, – ответил он. – Я не возражаю. Спи, и я возьму тебя, пока ты спишь.

– Ты не станешь...

– Неужели ты до сих пор ничего не поняла, дорогая?

Мона уже поняла. Улыбаясь, она кивнула, перевернулась на живот, приподняв колено и предоставляя доступ к киске. Засыпая, она почувствовала, как он снова вошел в нее. Безусловно, она не могла спать с его членом внутри себя. Но толчки были медленными и долгими, и наконец-то довольно нежными. Они были ровными и ритмичными, словно он убаюкивал. И она заснула с ним внутри себя, его теплое дыхание на ее обнаженном плече, ее имя на его губах, когда он поцеловал ее в мочку уха.

Когда она проснулась, солнечный свет проникал сквозь окно над кроватью, и Малкольма уже не было. Она медленно перевернулась и прижала руку ко лбу. Последнее, что она помнила, это как Малкольм снял красную розу с ее волос и бархатное колье с шеи и нежно проник в нее сзади.

Если бы ее спросили, она вряд ли поклялась бы на Библии, что доверяет Малькольму, но сегодня утром она проснулась невредимой, не изнасилованной, не изувеченной и не убитой. Он трахал ее, да, по обоюдному согласию. И сколько же раз? Она не была уверена, что смогла бы посчитать свои и его оргазмы. И она не могла сосчитать его, потому что он трахал ее, пока она спала. Сделал ли он это один раз? Или несколько на протяжении всей ночи? Мысль о том, что он нежно ласкает ее бессознательное тело возбудила ее, хотя она и не хотела этого. Ей пришлось признаться себе, что ей понравилось быть хорошенько использованной. Это была новая информация о ней самой. Ее не беспокоило, что она осознает это. Ее беспокоило только то, что это не беспокоило ее саму.

Мона усмехнулась.

Она рассмеялась, потому что Ту-Ту спал, свернувшись клубочком в изножье кровати, и она гадала, не Малкольм ли поднял маленького кота и положил его туда ночью. Ибо на «Олимпии» Мане черный кот охраняет кровать госпожи. Черный кот символизировал проституцию. Мона задалась вопросом, вошло ли слово "киска" в моду до или после Олимпии.

Будучи настолько уставшей, Мона предпочла бы остаться в постели на весь день. К сожалению, в дверь галереи позвонили. Нужно было делать работу. Всегда есть работа.

– Минутку. – Ее голос был хриплым, когда она ответила, но звон остановился.

Ее тело ныло в местах, в которых оно никогда раньше не болело, а соски были покрыты бледно-голубыми синяками от его губ и рук. Как можно быстрее она натянула юбку, лифчик и футболку. Неужели все это было на самом деле? Она посмотрела на кровать, простыни которой были дико перекошены и в пятнах высохших жидкостей. О да, все было по-настоящему. Каждая ноющая мышца в ее теле, особенно та, что была внутри, говорила ей об этом. Она подошла к боковой двери офиса, двери для доставки, отперла ее и толкнула.

– Да? Чем могу помочь?

На пороге стояла женщина, темнокожая, с белым шарфом в волосах. Она была прекрасна, словно с картин Рафаэля, и держала в руках букет из белых роз и гипсофилума.

– Доставка для Моны Сент Джеймс. Мисс, это вы? – спросила женщина с островным акцентом, который Мона не смогла определить. Что-то милое и карибское. Неужели Малькольм нашел самую красивую женщину во всем городе, чтобы доставить ей цветы? Она бы ничуть не удивилась.

– Это я. Спасибо, – ответила Мона, принимая цветы из рук женщины. Она должна была это предвидеть. На «Олимпии» Мане женщина стоит у постели куртизанки и дарит ей белые цветы. – Есть открытка?

– Без открытки, мисс, – ответила женщина. – Но он сказал передать вам это.

Она протянула Моне прозрачную стеклянную бутылку с пробкой.

Мона усмехнулась. Ужасный мужчина.

– Если вы подождете, я найду наличные.

– Он дал мне достаточно чаевых, их хватит на десятерых, – ответила женщина. – Наслаждайтесь букетом. Он сказал, что вы его более чем заслужили.

Женщина понимающе улыбнулась ей и ушла. Мона поставила букет на стол. Они пахли летом, что и было – 21 июня, день летнего солнцестояния. Новое лето, полное обещаний. Она вытащила пробку из бутылки. Внутри, похоже, лежала записка. Ей потребовалось немного усилий, чтобы вытащить свернутый пергамент из горлышка бутылки, но в конце концов ей это удалось.

Мона развернула бумагу, и ее глаза округлились. Она опустилась в свое рабочее кресло, не обращая внимания на дискомфорт в теле.

Это была вовсе не записка, а рисунок. Не рисунок, а набросок -набросок, который она сразу узнала. Она знала эти изгибы, эти размытые линии. Набросок танцовщицы. Не просто танцовщицы. Балерины.

На всей странице было только одно слово, и это было все, что ей нужно было знать: Малкольм хорошо заплатил за ее первые услуги.

Дега.

Глава 4

Рынок наложниц

Мона обзвонила все галереи в городе и раздобыла имя Себастьяна Леона, глубокоуважаемого историка Дега. Она отвезла набросок ему в его апартаменты в Уэст-Сайде. Когда он открыл ей дверь, она удивилась насколько молодым и привлекательным он был. Ему было не больше тридцати пяти, и энергия, с которой он поприветствовал ее и набросок, была как у нетерпеливого школьника.

– Я не мог усидеть на одном месте в ожидании вас, – сказал Себастьян, впуская ее в свои апартаменты. Место было небольшим, даже интимным, кирпичные стены, выкрашенные в белый, и цветные картины и наброски Дега в рамках повсюду. Он проводил ее на синюю бархатную софу, вручил ей бокал белого вина, и сел рядом так близко, что их плечи соприкасались. – Я расхаживал в нетерпении взад-вперед.

Он говорил с почти детским энтузиазмом. Мужчина, который любил искусство. Он ей уже нравился.

– Вот он, – сказала она. – Мне нужно знать, действительно ли это его.

Себастьян взял у нее набросок, который она аккуратно вложила в кожаное портфолио. Он надел белые перчатки, открыл портфолио и сказал:

– Ахх..., – при виде него. – Прекрасно. – У него были вьющиеся темные волосы, достаточно длинные, чтобы заправить их за уши. Локоны упали ему на лоб, когда он наклонился для изучения наброска.

– А вы видели его раньше? – спросила она, больше смотря на Себастьяна, нежели на набросок.

– Другие похожие наброски, но не этот. Линии похожи на его. Точь-в-точь, – сказал Себастьян. Он взял увеличительное стекло и внимательно изучил подпись. Он понюхал бумагу, объяснив, что подделки часто имеют узнаваемый запах.

– Что скажете? – спросила она, когда он наконец вернул набросок в портфолио и почтительно закрыл его, словно монах, закрывающий сияющую библию.

– Он настоящий, – ответил он с мальчишеской улыбкой. – Абсолютно настоящий. У меня нет никаких сомнений.

– Чудесно, – ответила она. – Сколько?

– Если бы я был на вашем месте, а мне бы очень этого хотелось, я бы застраховал его, по меньшей мере, тысяч на шестьдесят.

– Я так и сделаю. Спасибо. – Они чокнулись бокалами с вином и произнесли тост и выпили за счастье.

– Должен спросить, – сказал он и она поставила бокал на стол. – Откуда он? У вас есть его происхождение?

– Мужчина вручил мне его в качестве подарка.

– Вам дал его мужчина? Просто так?

– Ночь накануне мы провели в постели, – ответила она, желая произвести впечатление на красавца Себастьяна, возможно, даже шокировать его. – На следующее утро в галерею доставили от него белые розы и этот набросок.

– Даже не знаю, кому больше завидую, – ответил он. – Вам, за обладание наброском. Или ему, за обладание вами.

Себастьян не пытался затащить ее в постель, но она чувствовала, что он был бы не прочь сделать это. Может быть, профессиональная вежливость сохранила ему целомудрие? Она поцеловала его в щеку на прощание, и он сказал ей, если у ее любовника есть любые работы Дега в хранилище, она должна делать все, что он скажет, чтобы получить их. Ни одна девичья скромность в мире не стоила больше картины Дега. Мона пообещала ему, что сделает все, что в ее силах.

Это было обещание, которое она собиралась сдержать.

На то, чтобы застраховать набросок, потребовалось совсем немного времени, особенно с учетом того, что за ним стояла подпись Себастьяна Леона. И за одну ночь она приобрела еще шестьдесят тысяч долларов, и все благодаря тому, что она продала свое тело Малкольму. Она не чувствовала вины за то, что переспала с Малькольмом в обмен на ценные предметы искусства. Хотя ее тело мучительно болело после их совместной ночи, и по всей груди синяки от пальцев держались еще неделю, она не испытывала никаких негативных последствий. Она даже сходила в ближайшую клинику, проверила себя на все возможные венерические заболевания и после напряженного двухнедельного ожидания получила результаты – все отрицательные. И она не была беременна, что волновало ее меньше всего, поскольку она была на таблетках. Он выполнял свою часть сделки. Ей не оставалось ничего, кроме как выполнить свою.

Прошел один месяц.

Она поняла, что пришло время для следующей встречи, когда вошла в свой кабинет вечером в четвертую субботу, после своей первой встречи с Малкольмом и обнаружила на столе книгу по истории искусств, которую она не оставляла. Внутри книги лежало ее красное бархатное колье, которое Малкольм снял с ее шеи, пока она спала. Теперь это была закладка. Значит так он собирался инструктировать ее о том, как его ждать, показывая ей картины? Как это уместно. Очень в стиле Малкольма. В прошлый раз это была «Олимпия» Мане. Ее рука дрожала в равной степени от волнения и предвкушения, когда она открывала страницу.

«Арабский рынок наложниц», Жан-Леон Жером, 1866 год.

Интересный выбор. Считается, что картина изображала ужасы работорговли на Ближнем Востоке. Молодая девушка была раздета догола ее владельцем на открытой рыночной площади, в то время как мужчины – потенциальные покупатели – собрались вокруг нее и изучали выставленный товар. Один мужчина даже схватил ее за волосы и сунул палец в рот, чтобы осмотреть зубы. Ужасно, да. Ох, но и возбуждающе. Она всегда думала о ней как о подростковой фантазии о работорговле – идеализированная, романтизированная, и эротизированная. Империалистическая колониальная порнография. И все же эта обнаженная девушка была прекрасна, с ее золотистой кожей и почти черными волосами. В отличие от Олимпии она была пассивна, безропотно принимая взгляды мужчин, их прикосновения, их обладание ею. Теперь она понимала, почему Малькольм хочет видеть ее в такой позе. Может быть, он тоже осмотрит ее зубы? Ей придется вести себя прилично. Искушение укусить его, если он сунет палец ей в рот, будет почти непреодолимым.

Значит, завтра она будет его рабыней на рынке.

Очень хорошо. Она могла это сделать. В воскресенье, закрыв галерею, она отправилась в свою квартиру вздремнуть, принять душ и побриться. Она постаралась уложить волосы так, чтобы они соответствовали образу девушки с картины Жерома. Она разделила их по середине и завязала фиолетовой лентой на затылке. Надев любимый фиолетовый сарафан и сандалии, она вернулась в галерею. На этот раз она упаковала пустые стаканы, которые можно было наполнить водой в галерее из-под крана в ванной. Она не хотела подкидывать Малкольму еще идей.

Хотя, у него было предостаточно своих собственных.

Было уже около полуночи, когда она вернулась в галерею. Ей не терпелось снова увидеть Малкольма, а еще больше – увидеть, какие произведения искусства она получит из его коллекции. По крайней мере, сказала она себе, все, о чем она переживала, это об искусстве, заработать деньги для «Красной». А то, что ей нравилось зарабатывать деньги, не имело никакого значения. И все же ее шаги были быстрыми, и она провела полдня, сверяясь с часами.

Время пришло.

Она подошла к красной двери, которая вела к подсобке, сделала глубокой вдох и открыла ее. Тут же ее схватили грубые мужские руки и потащили в комнату. Дверь за ней захлопнулась, и ее толкнули к ней спиной. Она попыталась закричать, но чья-то рука закрыла ей рот.

– Тихо, девочка.

Слова были Малкольма, хотя он выглядел не так, когда она видела его в последний раз. Он отрастил короткую бороду и усы, из-за чего он казался старше, даже немного зловещим. В одной руке он держал веревку. Значит, это ролевая игра? Очень хорошо. Она дала ему карт бланш. Что угодно – значит, что угодно. Она не должна быть шокирована или испугана. Но она боялась. Боялась.

Они были не одни.

С рукой Малкольма, прижатой к ее рту, она в панике огляделась по сторонам. Четверо мужчин в костюмах стояли в ожидании возле деревянного ящика в центре комнаты. Все четверо были в маскарадных масках, один в черной, один в серой, один в красной, один в золотой. Они были скрыты под масками, анонимы. Только Малкольм был без маски.

– У тебя какие-то проблемы с этой девчонкой? – крикнул один из мужчин, тот, что в красной маске. Его голос был властным.

– Никаких, – ответил Малкольм. – Она у меня в руках.

– Тогда давайте посмотрим на нее, – сказал мужчина в черной маске. Он казался скучающим, нетерпеливым. – У нас мало времени.

Кто эти мужчины? Она не могла спросить, потому что Малкольм приказал ей молчать, и его рука все еще закрывала ей рот.