Текст книги "Ангел (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Лучше, чем просто хорошо, – повторил Гриффин. – Ну и заявление. Боже, Мик. Не могу поверить, что тебе так хорошо. Я должен быть внутри тебя. Не думаю, что смогу выдержать еще.

Микаэль натянул веревки на запястьях, когда Гриффин протолкнул пальцы еще глубже.

– Тогда не жди.

Пальцы Гриффина выскользнули, и Мик снова услышал звук открываемой бутылочки со смазкой. Больше холодной жидкости пролилось на кожу, Микаэль открыл глаза и уставился на связанные руки. Всякий раз, когда он мечтал об этом моменте с Гриффином, то всегда представлял себе страх и как придется с ним бороться, чтобы преодолеть. Но теперь он совсем не чувствовал страха. Ничего, кроме голода, страсти, потребности.

И любви.

– Есть маленькая хитрость, – сказал Гриффин, отставляя бутылку в сторону и придвигаясь еще ближе к Микаэлю. – Если ты сначала напряжешься…

– Знаю. Сначала напрячься. Затем расслабиться. Так все будет проще, – сказал Микаэль, цитируя Нору, когда она однажды бросила это в лицо тем старым сумасшедшим ханжам в церкви.

– Нора. Ага. – Засмеялся Гриффин на ухо Микаэля. – Я рад, что у тебя был такой хороший учитель.

– Кажется, мне еще многое предстоит узнать, – сказал Микаэль Гриффину, получив поцелуй  в шею.

– Я научу тебя всему, что ты должен знать. Урок первый. Я вхожу, ты выдыхаешь. Идет?

Микаэль сделал один пробный вдох-выдох.

– Идет.

Он снова уставился в пустоту в углу спальни Гриффина и попытался не думать о том, что с ним происходит. Он не хотел быть испуганным и зажатым. Это он подчерпнул от Норы.

Поэтому, когда Гриффин начал проникать внутрь, Микаэль делал только то, что ему приказали. Он выдыхал, сильно и медленно, и только после второго долгого выдоха разрешил себе сосредоточиться на том, что чувствует.

Микаэль прижался лбом к локтевому сгибу.

– Черт.

Гриффин вцепился пальцами в бедра Микаэля.

– Хорошо? – спросил он тихим от напряжения голосом.

Микаэль кивнул.

– Хорошо. Очень хорошо.

В течение нескольких минут Гриффин едва шевелился, только позволяя себе пробежаться руками вверх вниз по рукам и спине Микаэля. Ангел не мог даже представить, какой самоконтроль был необходим, чтобы находиться внутри него неподвижно. Но это работало. Постепенно Микаэль расслабился настолько, что Гриффин смог войти в него еще глубже. И еще. Микаэль повернул голову назад для поцелуя, когда Гриффин начал медленно входить и выходить из него.

– Что-то не так с твоей спиной, – Гриффин вдохнул в губы Микаэля.

– Да?

Гриффин улыбнулся.

– На ней нет полос от моей плетки.

Микаэль рассмеялся, но смех стих, когда Гриффин вошел в него и нашел чувствительную точку, заставляя каждый нерв в его теле петь. Ангел и мечтать не смел, что это будет так хорошо. Выгибая спину, Мик еще глубже вобрал в себя Гриффина и забросил свою ногу назад на бедро мужчины. Руки сжались в кулаки, а от боли в запястьях удовольствие стало еще более мощным.

Он позволил всему исчезнуть, позволил уйти его эго, его страхам... С Гриффином внутри него стало абсолютно все равно, что думает его отец или кто-то еще. Это не было неправильным. И никто никогда не смог бы переубедить его в обратном.

Гриффин положил руку на живот Микаэля, толкаясь все быстрее и сильнее.

– Боже, Мик..., – Гриффин прохрипел ему на ухо. – Никогда раньше я не чувствовал ничего подобного. И это не...

Не из-за презерватива, вот что имел в виду Гриффин. Но ему не нужно было это говорить. Тело Гриффина говорило само за себя, его руки, обнимавшие парня так, будто мир готов был рухнуть, губы, не перестающие целовать его шею и плечи, отчаянные вдохи в унисон Микаэлю.

Мик почувствовал, как мускулы Гриффина стали твердыми как сталь. Тот толкнулся один, другой раз, и с последним усилием кончил, его рот прижимался к уху Микаэля. Ангел вздрогнул от шокирующего удовольствия, когда почувствовал, что Гриффин изливается в него.

Несколько минут или даже часов – Микаэль был слишком занят, чтобы отмерять время – Гриффин оставался внутри него, пытаясь успокоить дыхание. Мик почувствовал первую неловкость. Что им теперь делать? Что он должен сказать? Станет ли все странным теперь, когда они занимались сексом? После того, что было?

Гриффин обернул сильную руку вокруг груди Микаэля и прижал к себе.

– Я хочу владеть тобой, – прошептал он на ухо парню.

Микаэль улыбнулся, он в первый раз в своей жизни точно знал, что сказать и как сказать.

– Я уже твой.

* * *

– Элли? Что, во имя всего святого, ты тут делаешь?

Мать Норы, сестра Мэри Джон, шагнула вперед и обняла Нору, эти объятия та вернула быстро и небрежно, и сделала неловкий шаг назад.

– Долгая история. Как ты мама?

Нора чувствовала на себе внимательный изучающий взгляд матери, поэтому сохраняла нейтральное выражение, не отворачиваясь. Годы были добры к ее матери. В пятьдесят два года женщине едва можно было дать сорок два. Конечно, монахини в уединении отличались отменным здоровьем. Их жизнь была упорядоченной и так оберегала от стресса обычной жизни, что многие из сестер в ордене доживали до девяноста и оставались активными даже в последние годы своей жизни.

– У меня все хорошо. Очень хорошо. Пойдем, пройдемся, поговорим?

– Конечно.

Нора последовала за матерью через ворота в курию. Предупреждающий знак, что мужчинам вход в корпус воспрещён, приветствовал их перед альковами дома. Никаких мужчин... даже священников. Именно по этой причине Нора бежала в аббатство матери, когда ушла от Сорена. Насколько сильно он бы ни хотел ее вернуть, все равно никогда бы не посмел даже ступить на порог этого места. По ночам она иногда просыпалась в своей крохотной комнатушке и представляла, как он ждет ее за воротами аббатства. Сатерлин готова была поклясться, что пару раз слышала рев мотоцикла единственного в своем роде. Все это время, когда они были врозь, он точно знал, где она пряталась.

– Как ты, Элли? – спросила мать, проходя  через заднюю калитку и выходя на лужайку.

– Здорово. Замечательно. Я начала работать с новым редактором в прошлом году, новым издателем. Новая книга снова на вершине всех чартов.

– Для тебя это очень хорошо.

Нора съежилась от спокойного тона в голосе матери. Хорошо для тебя. Не просто хорошо. А только для нее. Мать не одобряла ее книги, их эротическую составляющую. Так было всегда. Так будет всегда.

– Тебе могла бы понравиться моя новая книга. В ней почти нет секса. Ну, по сравнению с другими моими работами.

– Довольно необычно. Что привело тебя сюда?

Нора пожала плечами и ничего не сказала, выходя на одну из извилистых дорожек. Краем глаза она изучала мать. Сатерлин ненавидела то, насколько они были похожи друг на друга – тот же маленький прямой нос, те же глаза вечно изменяющегося цвета, тот же бледный цвет лица.

– Ничего. Просто хожу вокруг да около, пытаюсь написать что-то другое. Расширяю свои горизонты..., – Нора съежилась.

Боже, это прозвучало так, будто она давала интервью с двусмысленными ответами.

– Ты хорошо выглядишь. По крайней мере, он не разрезал тебя на куски.

Легкая улыбка играла на губах матери.

– Это твой способ узнать, снова ли мы вместе?

– Ты не можешь винить меня в том, что я за тебя беспокоюсь, не так ли?

Нора вздохнула. Классический материнский комплекс. Она просто обожала то, как ее мать могла взять все аспекты жизни Норы, самые личные и интимные –  отношения с Сореном, ее жажду подчиняться, жажду доминировать... вещи, которые вообще не имели ничего общего с матерью – и перенести на себя. Наверное, матерям нужно проходить какую-то школу, чтобы научиться правильно расставлять приоритеты.

– Мы снова вместе. И мы счастливы. И я люблю его. И всегда буду любить. О, да, мы все еще такие же порочные, как сама преисподняя. На всякий случай, если тебе это тоже интересно.

Мать раздраженно выдохнула.

– Элеонор, он человек Божий. Он священник. Ты хоть представляешь, что станется с твоей душой за соблазнение священника?

– Соблазнение священника? – Нора закатила глаза. – Когда-то он был для тебя соблазнившим меня насильником. А теперь вдруг я тут соблазнительница?

– Ты сейчас взрослая женщина, не ребенок. Ты понимаешь жизнь лучше. И знаешь, что могла бы иметь другую жизнь подальше от него. А твое решение вернуться к нему? Это умышленное неповиновение.

– Это любовь. И я никому не подчиняюсь. Пока сам Господь не скажет мне, что нам не разрешено быть вместе, мы будем вместе. Вряд ли это делает его непригодным для священства. Почти все протестантские служители в браке, как и иудейские раввины. Мы, католики, просто уроды, заставляющие наших священников блюсти целибат. Почему бы нам не вернуться в Средневековье с такими законами?

– Он решил стать священником, зная, что безбрачие это одно из требований. Если он не может выполнить его, то должен оставить священство.

– Да, давай возьмем лучшего священника во всей Новой Англии и превратим его в, ну скажем, в учителя фортепиано только потому, что он влюблен в меня. Но оставим всех тех священников, которые любят насиловать алтарных служек в церкви. Последний раз, когда я читала Библию, не припоминаю, чтобы сексуальные домогательства детей считались частью работы Господа.

– Тебе было пятнадц…

– Мне было пятнадцать, когда я влюбилась в Сорена. Пятнадцать лет, когда я сказала Богу, дьяволу и всем, кто хотел бы меня слушать, что продам душу за одну ночь с ним. Когда же ты поверишь, когда же поймешь... Мама, я соблазнила его.

– И именно поэтому ему не место в церкви. Есть такие священники, которым удается сохранить свои обеты.

– Да, тем, кто еще не встречал меня, – чисто из вредности сказала Нора.

Мать вздрогнула, и Нора подавила приступ вины. Черт подери. У нее в любовниках был священник, а мать стала монахиней. Находясь между ними двумя, она набралась достаточно чувства вины, чтобы создать свой собственный религиозный орден. Но даже через десять лет Нора все еще не могла поверить, что мать выполнила свою угрозу – ее брак аннулировали, и она стала монахиней.

– Я молюсь за тебя, Элеонор.

– Знаю. Но он не ответит. Не согласием, во всяком случае.

Нора знала, что мать постоянно молилась за нее, читала одну и ту же молитву каждый день – Отче наш, пожалуйста, спасти мою дочь от этого человека.

Однако Нора не хотела, чтобы ее спасали.

– Для записи, – сказала Нора, нарушая неловкое молчание, – Я здесь только потому, что он хотел, чтобы я пришла повидаться. Он хочет, чтобы мы решили наши проблемы.

– Как заботливо с его стороны. А когда он станет решать свои проблемы?

– У него нет проблем. За исключением того, что его хотят сделать епископом, а ему этого не хочется.

– Я бы не стала так об этом волноваться. Бог никогда не допустит такого человека на это место.

– Что правда, то правда. Бог очень хорошо заботится о том, чтобы только святые могли править королевствами и странами.

– Ты потеряла свой ум и свою веру, когда оказалась в его постели.

– На самом деле нет, – возразила Нора. – Только мою девственность, и я совершенно точно не скучаю по ней.

– Элли…

– Это просто смешно. Наверное, он сошел с ума, если  думает, что ты и я когда-нибудь решим нашу проблему. Я люблю его. Он хороший человек. Он самый лучший человек, которого я когда-либо знала. Я знаю, ты не понимаешь нас, но мне плевать. Это не твоя личная жизнь, а моя.

– Я уже смирилась с этим, как видишь. В противном случае я бы рассказала все епископу много лет назад.

Нора стиснула челюсти и замолчала. Причина, по которой ее мать не рассказала епископу о Сорене, не имела ничего общего с тем, во что она верила или не верила. В тот день, когда она узнала правду о ней и Сорене, Нора пригрозила, что, если мать попытается хоть как-то навредить Сорену любым образом, Нора уйдет навсегда и мать никогда не увидит ее снова. Угроза подействовала, хотя только Богу известно, почему. Когда они виделись друг с другом, то всегда воевали... как сейчас.

– Элли...

Мать остановилась как вкопанная и обернулась. Нора постаралась избежать зрительного контакта. Она ненавидела видеть маму такой, как сейчас, закутанной в шерстяную ткань, волосы покрыты повязкой, все ее тело спрятано в море ткани.

– Что, мама?

– Ты можешь просто попробовать влюбиться в кого-то или даже позволить кому-то тебя любить, не причиняя боли? Я слишком многого прошу?

Нора закусила нижнюю губу и ничего не ответила. Вопрос попал в больное место.

– Нора? Ты ответишь мне, если я позвоню?

Мать спросила с беспокойством. От того, что она назвала ее, не тем именем, которое было дано при рождении, Нора моргнула, и из ее глаз на землю упали две слезы.

– Я пыталась, – прошептала Нора хрипло.

Желудок скрутило, в горле защемило.

– Ты пыталась? – мать выглядела потрясенной и счастливой. – Кто это был?

Нора вытерла щеки.

– Его зовут Уесли. Он работал на меня. Но все было гораздо глубже. Он был моим лучшим другом. И..., – Нора остановилась, чтобы вздохнуть. – Я очень сильно его люблю. Он заболел один раз, и я не могла его найти. Я никогда так сильно не молилась за всю свою жизнь за чье-то благополучие.

– Он тоже любил тебя?

Нора кивнула.

– Как сумасшедший. Я не понимала этого в течение долгого времени. Я никогда не думала, что кто-то настолько милый и чистый мог хотеть такую, как я. Но он не видел меня такой, как все остальные. Он не видел Нору Сатерлин, которая пишет эротику и любит извращения... Я была просто его Норой, его чокнутой подружкой, которую он хотел любить, быть рядом и заботиться. Думаю, что он бы остался со мной навсегда, если бы я не выгнала его.

– Почему... почему ты прогнала его из вашей жизни, если так сильно любила? Если он тебя любил?

– Потому что все, что тот ребенок хотел, это любить меня и не причинять боль. И ты понятия не имеешь, насколько это больно для кого-то вроде меня. И я хотела любить его, не причиняя боли... и так сильно обидела его. Он заслуживает лучшего, чем я. Я заставила его уйти.

Нора вздрогнула, когда мать протянула руки, обхватывая лицо дочери ладонями, как когда-то давно, когда Нора была еще Элли, ребенком, которому была нужна материнская ласка.

– Моя Элли... Ты послала его подальше по глупости. На свете нет никого лучше тебя. Моя прекрасная девочка. Ты самое лучшее создание Господа.

Только годы обучения у ног Сорена  внушили достаточно самообладания в Нору, чтобы удержаться от падения в объятия матери. Нора скрестила руки на груди и уставилась мимо материнского лица, стараясь думать о чем угодно, только не о Уесли.

– Это к лучшему, – сказала она, наконец. – Неважно почему мы расстались, это к лучшему. Уесли... он...

– Ты все еще любишь его, да?

Нора коснулась своего лица и посмотрела на пальцы, мокрые от слез. Она протянула руку, позволив матери видеть их.

– Большие воды...

Ее мать взяла руку Норы в свою и сжала.

– Я никогда не видела, как ты плакала о нем, когда была тут. Ни единой слезинки.

– Некоторые раны слишком глубоки даже для слез.

Мать покачала головой.

– Или, может быть, не достаточно глубоки. Попробуй, Элли. Попробуй для меня. Только один раз, постарайся быть с кем-то, кто заставит тебя плакать только от любви. Не от боли или страха. Я слишком многого прошу?

Нора пожала плечами и покачала головой.

– Слишком поздно. Это было так давно, что я уверена, он все забыл. Надеюсь, что забыл, во всяком случае.

– Лгунья, – поддразнила ее мать и Нора рассмеялась.

Смех? Смеяться с матерью во время разговора о парне? Такое дерьмо случалось и в реальной жизни, не только в книгах. Кто бы знал?

– Я должна идти, – сказала Нора. – Дел, которые нужно сделать. Людей, которых нужно избить. Была рада увидеться с тобой.

Мать всплеснула руками в жесте сдержанного сожаления.

– Конечно. Только постарайся прийти повидаться со мной не через следующие шесть лет.

– Не думаю, что мне позволят вернуться после того, что я натворила.

Нора ухмыльнулась, вспомнив все неприятности, оставленные в мире за воротами, куда не мог проникнуть ни один мужчина

– Ты шутишь? Они по-прежнему говорят о тебе. Ты дала нам тему для обсуждения на целых шесть лет.

– Рада услужить.

Нора присела в реверансе, прежде чем отправиться обратно к задним дверям. Она шла быстро, больше всего желая очутиться подальше от этого мира и вернуться обратно в свой. Все эти женщины, давшие обет безбрачия, пугали ее. Она не могла себе представить, как можно было отказаться от секса ради высшей цели. Даже ее Уесли отказался ждать и уже, конечно, переспал к этому времени со своей более взрослой подружкой. Мысль о другой женщине, дотрагивающейся до Уесли, вызывала жажду убийства в голове Норы.

Они прошли через курию в сторону ворот. Мать открыла дверь, ведущую обратно в реальный мир, на неосвященную землю, где жила Нора.

– Я приеду снова. Скоро, обещаю, – сказала Нора. – Могу я тебе что-нибудь привезти? Незаметно протащить? Пиццу? Заливную рыбу? Мясо в горшочках? Что-нибудь?

Мать улыбнулась.

– Только мою дочь, счастливой, в целости и сохранности

Нора широко развела руки.

– В целости и сохранности, – сказала она. – И счастливой?

– Веришь или нет, да. Может быть, не так, как хотелось бы тебе, но мне точно.

– Тогда я могу с этим жить.

Нора сделала паузу и посмотрела на маму. Она хотела сказать больше, но не могла найти слов. Или знала слова, но не могла набраться смелости, чтобы их произнести.

– Увидимся позже, мама.

– Ах да, Элли?

– Что, мама?

Нора повернулась к ней и ахнула, когда мать сильно и быстро ее ударила по щеке.

Сначала Нора даже не могла ничего сказать от шока.

– Наверное, только так ты можешь понять, что тебя любят. Да будет так, –  сказала ее мать, опустив руку.

Нора выпрямилась и улыбнулась.

– Это не похоже на любовь ко мне, – сказала Нора, перешагивая через ворота. – Слишком любительски. В следующий раз, когда я приеду, мы поработаем над техникой.

Нора зашагала к своей машине, всю дорогу борясь со слезами. Она отказывалась верить, что ее мать была права. Она не бросит Сорена, чтобы удовлетворить мать и лицемерное общество, ради ванили и ее чертовски скучного определения для понятия «любовь».

Это не важно, в любом случае. Единственный ванильный парень, которого она когда-либо любила, был Уесли, и она больше никогда не увидит его снова. Сорен, конечно, не позволит этому случиться. Если только она не расскажет ему правду, что ее чувства к Уесли прокрались внутрь ее сердца, как змея в райский сад. Жизнь с Сореном была раем, темным, опасным раем, но все же идеальным обнаженным Эдемом.

– Почти идеальным, – прошептала она, садясь за руль.

Она засунула ключ в замок зажигания, но, прежде чем завела мотор, услышала зловещие звуки Токкаты и фуги ре минор.

Нора выхватила телефон из сумки.

– Сорен…, – выдохнула она с облегчением. – Боже, я скучала…

– Скажи мне правду, малышка. Ты помирилась с Уесли?

Нора вздохнула. Они с Уесли никогда не будут вместе. И она сможет с этим жить. Ради него и того, что у них есть, она будет с этим жить.

– Да, сэр.

Затем он произнес слова, которых она ждала все лето.

– Приезжай ко мне.

Глава 24

По дороге обратно в поместье Гриффина Нора практически преодолела звуковой барьер. Оказавшись внутри, она остановилась только один раз, на три секунды, чтобы прислушаться к звукам за дверью в спальню Фиске. Сатерлин услышала смех Микаэля, а затем тишину, тяжелую тишину. Нужно позволить мальчикам иметь свою частную жизнь. Нацарапав записку, она толкнула ту под дверь, давая им знать, что Сорен пожелал ее возвращения домой.

Она быстро собралась и еще быстрее отправилась в путь. После почти двух месяцев вдали друг от друга, Нора не могла подождать и минуты, чтобы увидеться с Сореном. Ей было необходимо прикоснуться к нему, поцеловать его, дать его рукам вспомнить, что она принадлежала ему и только ему. Почувствовав его внутри себя снова, Нора смогла бы отпустить те предательские мысли о Уесли и ее сожаления, что она отпустила его слишком легко, слишком рано.

Когда она подъехала к дому священника, на улице уже совсем стемнело. Нора припарковала свой автомобиль в роще деревьев, заслонивших дом от посторонних глаз.

Она вошла в особняк и быстро взбежала по лестнице, каблуки громко стучали по деревянному полу. Сердце барабанило внутри грудной клетки, кровь в венах бурлила. После почти двадцати лет, Сорен все еще мог взбудоражить ее, как никто другой, кого она когда-либо любила.

Ей даже не пришлось идти весь путь к своей спальне. Он, наверное, услышал звук ее каблуков по полу, потому что вышел в коридор и встретил ее на полпути. Без слов, они подошли  друг к другу, сцепившись руками, пытаясь найти друг друга языками и губами. Нора запустила пальцы в его волосы. У него порвалась рубашка, когда Сатерлин отчаянно пыталась добраться до его кожи. Сорен укусил ее за ключицу и схватил за бедра так яростно, что она закричала. От боли... конечно, от боли. Он должен был причинить ей боль, прежде чем мог заняться любовью. У Сорена не было ванильной стороны. Ему приходилось выкладываться полностью, чтобы получить свое – так она сказала Кингсли несколько лет назад. И для нее это было нормально.

Сорен прижал Сатерлин к стене и задрал вверх ее юбку. Через пару секунд он был глубоко внутри нее. Нора обняла его за плечи и прижалась так, будто ее жизнь зависела от этого, и в тот момент это так и было. Если она когда-нибудь отпустит Сорена... если она когда-нибудь уйдет от него снова, то не будет знать, достаточно ли она сильна, чтобы вернуться. Поэтому она  крепко вжалась в него, вцепившись ногтями в его плечи, прошептала его имя на ухо и отдалась жестоким толчкам, от которых снова появятся синяки, внутри и снаружи.

Когда Нора кончила, то выдохнула его имя с закрытыми глазами. И даже несмотря на то, что он пока находился в ней, Сорен все еще сжимал ее в объятиях, прижав к стене.

– Моя малышка, – прошептал он, целуя в щеки, глаза.

Сорен медленно вышел из нее и опустил Сатерлин на пол. Они поправили одежду, когда их тела разъединились. Затаив дыхание, Нора ждала. Ей не пришлось долго ждать.

Сорен сделал шаг назад. И еще.

– Руки и колени, – сказал он, и Нора изящно опустилась на пол.

Два года тому назад, на их годовщине Сорен спросил ее, как она придет к нему, если когда-нибудь вернется в его постель.

– Если ты вернешься ко мне, малышка, ты прибежишь, или приползешь?

– Я прилечу, – ответила она.

Сегодня вечером, когда Сатерлин вернулась к нему, она приползла.

* * *

Микаэль провел почти три дня в спальне Гриффина. Они выходили на воздух только чтобы поесть и принять душ, и иногда погреться на солнышке, прежде чем снова вернуться в постель. Во вторую их ночь вместе, Гриффин привязал Микаэля к спинке кровати и выпорол его в первый раз. А ведь Микаэль думал, что у Норы была тяжелая рука. Даже делать татуировку было не так больно, как это.

Он наслаждался каждой секундой. Ничто больше не пугало, когда Ангел думал о нем с Гриффином. К сексу нужно было немного привыкнуть, но возможность чувствовать Гриффина внутри стоила всех забот и внезапных гримас. С садо-мазо частью они разобрались. Любовь... с любовью у него вообще не было никаких проблем. Микаэль купался в любви Гриффина, отдыхал в ней, позволяя сердцу, которое так жаждало ласки, упиваться каждой каплей. По утрам Гриффин говорил ему: "Я тебя люблю". По ночам он повторял то же самое. И все, что Микаэлю нужно было делать, это просто быть рядом с Гриффином – в самых сильных руках, которые когда-либо обнимали его за всю жизнь. После той попытки самоубийства Микаэль чувствовал почти постоянное одиночество, беспокойство и знание, что все это время люди, как отец С и Нора могли понять его, но никто не любил его по-настоящему. Однако с Гриффином  он, наконец, почувствовал себя любимым, в спокойствии и безопасности.

Но на третий день Гриффин сделал и сказал одну вещь, способную гарантированно разрушить счастье Микаэля.

– Я не ввязываюсь в тайные отношения, Мик. Если мы собираемся продолжать так дальше, то я хочу встретиться с твоей мамой. Собирайся. Мы выезжаем.

Слова были сказаны тоном, не терпящим возражений. Микаэль подсознательно понимал, что все было чересчур хорошо, чтобы оказаться правдой. После того, как Гриффин увидит, каким по-настоящему убогим было его окружение – крошечный дом, десятилетний автомобиль, старая протертая до дыр мебель – он поймет, насколько они разные, и как мало места Микаэлю в мире Гриффина.

В напряженной тишине Мик смотрел из окна Порше Гриффина, как они выехали из поместья, направляясь в Уэйкфилд. Гриффин, казалось, чувствовал беспокойство Микаэля и оставил его наедине со своими мыслями.

Добравшись до Уэйкфилда, они с Гриффином решили посетить Пресвятое Сердце, но церковь была пустой. Микаэль догадался, что отец С и Нора были все еще в постели, наслаждаясь их воссоединением. Он хотел бы получить  то же самое для него и Гриффина. Перед тем, как покинуть церковь, Микаэль отправился к изображению Девы Марии в углу притвора и зажег свечу.

«Мария, Матерь Божья, – Микаэль молился в своем сердце. – Пожалуйста, помоги моей маме. Пожалуйста, помоги мне и Гриффину». Вот и все. Он понятия не имел, о чем  еще молиться. Он знал, что не хотел бы причинить боль своей матери, но не хотел, и  чтобы она сделала больно Гриффину. Так много ужасных сценариев проносились у него в голове, пока Гриффин вел машину к дому Микаэля. Его мать сойдет с ума. Она, наверное, не даст Микаэлю видеть Гриффина. А он не станет ее слушаться. И что? Уехать? Жить с Гриффином? Казалось немного рано для этого. Хотя он не встретил бы Гриффина, если бы не все произошедшее с ним.

Гриффин свернул на улицу и Микаэль почувствовал подступающую тошноту. Она усиливалась с каждым домом, который они проходили на пути к его жилищу. А когда они подошли, тошнота превратилась в страх, шок и панику.

– Ох, твою мать, – Микаэль выдохнул, замечая знакомое и по-настоящему неприятное зрелище.

– Что такое, Мик? – спросил Гриффин, тронув колено Ангела.

– Мой отец здесь.

* * *

Нора растянулась на груди Сорена и блаженно вздохнула.

– Благодарю вас, сэр, – промурлыкала она, поворачивая голову, позволяя ему укусить ее под ключицей.

– Мне нужно знать, за что конкретно ты меня благодаришь, или я могу ограничиться простым «всегда пожалуйста»?

Нора практически полностью переползла на него, прижимаясь всем телом к Сорену, когда он обнял ее. Она любила рост Сорена. Высотой в метр девяносто два сантиметра, он был на тридцать сантиметров выше нее. Нора могла лечь на него сверху, прижимаясь грудью к груди, и все равно ее голова оказывалась прямо под его подбородком.

– Ну, я потеряла счет после седьмого оргазма. А еще ты сделал кое-что, что мне нравится, с кое-чем, что мне тоже нравится.

– Не нужно благодарить. Мне даже самому понравилось.

Нора подняла голову и посмотрела Сорену в глаза.

– Просто спасибо... за то, что ты такой, – сказала она. – С тобой мир становится лучше и интереснее.

Он улыбнулся, целуя ее в макушку.

– А мой мир более дикий, более красивый, когда в нем есть ты, малышка.

– В самом деле?

– Не сомневайся.

– Скажи еще что-нибудь приятное обо мне. Я напрашиваюсь на комплименты, если ты не заметил.

– Я заметил, – сказал он, переворачиваясь и опрокидывая Нору на спину. – Требовать комплименты против правил. Продолжишь, и мне придется наказать тебя.

– Я не помню это правило, сэр.

– Я только что его придумал.

Смеясь, Нора подняла голову и оставила на губах Сорена поцелуй.

Она отстранилась и невинно захлопала ресницами.

– Расскажи мне что-нибудь о моих глазах.

– Твои глаза..., – он начал, но внезапно остановился и соскользнул с кровати.

– Что? Мои глаза что?

Сорен начал одеваться.

– Я скажу тебе после моей встречи.

Он наклонился и быстро поцеловал ее, застегивая рубашку.

– Встречи? – Нора села. – Какой встречи? Я думала, ты сказал, что комитет остановился на кандидатуре Отца Петерсона. И никаких больше встреч.

Сорен надел белый воротничок.

– Все верно. И, слава Богу. Эта встреча не с представителем из комитета. Я обещал Сюзанне еще один долгий разговор.

Нора прищурилась.

– Эта сука репортерша действует мне на нервы. Почему она не может оставить тебя в покое?

– Она не враг. Особенно сейчас, когда больше не считает меня врагом.

– Ну, если мы ее так хорошо ввели в заблуждение, – начала Нора. Сорен посмотрел на нее таким суровым  взглядом, что почти заставил ее хихикать. – Тогда почему же она до сих пор болтается рядом?

– У нее есть парочка заключительных вопросов для меня. После всего, через что я провел ее этим летом, я чувствую, что она заслуживает некоторые ответы.

Наблюдая, как Сорен направился к двери… Нора вдруг кое-что вспомнила и вскочила с кровати.

– Сорен? Подожди секунду. Позволь мне поговорить с ней самой.

* * *

– Мик? Ты в порядке? – Гриффин положил руку на колено Микаэля и сжал.

Ангел покачал головой.

– Нет.

Рука на колене переместилась на лицо Микаэля.

– Посмотри на меня, – сказал Гриффин почти шепотом. Мик неохотно повернул голову, встречаясь взглядом с Гриффином. – У меня все под контролем. Я не позволю случиться ничему плохому.

Что-то в тоне Гриффина заставило Микаэля почти поверить в это.

– Хорошо.

Гриффин улыбнулся.

– Хорошо. Давай покончим с этим. Я хочу успеть трахнуть тебя перед ужином.

С игривым шлепком по колену Мика, Гриффин вышел из машины и обошел автомобиль. С крайней неохотой Микаэль открыл дверь и ступил на тротуар. Гриффин протянул руку. Микаэль уставился на нее. Они никогда не были на публике раньше. В постели они держались за руки... и за все остальные части тела. Но здесь? На его улице? В его доме? Перед его родителями?

– Мы вместе, Мик. Я люблю тебя.

Микаэль завелся от этих слов. Они, казалось, звучали эхом из глубины каньона. Или каньон был внутри него, а слова наполнили все его существо, и, наконец, приглушенный голос внутри него предупредил, что его никогда не любили за то, кто он и кем он был.

Без дальнейших колебаний Микаэль взялся за руку Гриффина, и они шли к дому. Микаэль открыл дверь без стука, Гриффин шагнул за порог.

Ангел услышал голоса в кухне. Тихие, сердитые голоса.

– Они ссорятся, – прошептал Микаэль. – Они всегда ссорятся.

– Они развелись, – прошептал в ответ Гриффин. – Что они там опять не поделили?

Микаэль сглотнул.

– Меня.

Парни вышли на кухню, и родители Микаэля сразу же замолчали. Лицо матери казалось маской потрясения. Лицо отца выражало замешательство, быстро сменившейся на ярость при виде руки Микаэля в ладони  Гриффина.

– Микаэль..., – начал его отец.

– Я Гриффин Фиске, парень вашего сына, – сказал Гриффин, широко улыбаясь родителям Микаэля. – Приятно познакомиться с вами обоими.

– Нет. Ни за что, – отозвался отец Микаэля. – Никогда в жизни этого не будет. Микаэль, что ты…

Он бросился вперед, и Микаэль напрягся. Но Гриффин встал между ними и поднял подбородок.