Текст книги "Предположительно (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Как малыш? Как Боб? Я смотрю, он подрос...

Тед тянется к моему животу, и я откидываю вилку, приставляя нож к его горлу. Прямо к кадыку. Он отступает.

– Эй, Мэри, успокойся!

Он отходит от меня на пять шагов, подняв вверх руки, будто я направляю на него пистолет. Я возвращаюсь к газете. Первое неизвестное мне слово – негласный. Я достаю карандаш из своего фартука и обвожу его.

В детской тюрьме был лишь один охранник, который любил приходить в мою камеру. Высокий толстый белый мужчина с рыжей бородой. Я никогда не знала его имени. Он заходил, ставил на пол мою еду, дрочил и уходил. Просто лежала, ожидая, пока то, что от него осталось, высохнет на моей коже, прежде чем вытереться простыней. Они еще не скоро разрешат мне принять настоящий душ. В любом случае, это не отличалось от того, что делал Рей, так что я не жаловалась. Заслужила это. Убила ребенка.

Предположительно.

Я думаю о нем в душе, когда чувствую прохладный ветерок. Он продувает сквозь штору, щекочет мои ноги, как те холодные волосатые руки, которые раздевали меня, касались меня, изучали мое новое тело, меняющиеся прямо на его глазах. Весь наш дом продувает насквозь, но не настолько. Я выхожу из душа и вижу, что дверь ванной широко раскрыта. Стою на месте, с меня капает вода, образуя маленькую лужу под моими ногами.

Я никогда не оставляю дверь открытой. Никогда.

Холодный ветер снова пробегает по моей коже. Я трясу ручку, проверяя, не сломалась ли она. Никаких повреждений, но замечаю в ней замочную скважину, на которую никогда не обращала внимания. Должно быть, у кого-то есть ключ от ванны. Но зачем кому-то ее открывать?

Я поднимаю взгляд и вижу Чину. Она сидит в своей комнате на верхней койке своей кровати и пялится на меня. Обнаженную. Она все это время смотрела, как я принимаю душ?

Может, это сон?

Закутываюсь в полотенце и бегу через весь коридор. Новенькой в комнате нет. Ее сторона идеальна, как всегда. Моя же... выглядит так, будто по ней прошелся ураган. Моя кровать покрыта пеленой белоснежных перьев и ватой.

Я поднимаю кусочек этого покрова и подношу к лицу. Пахнет моим гелем для волос. Моя подушка... разорвана на конфетти.

Келли. Должно быть, это она.

В комнату входит Навенькая со своим постиранным бельем. Я прижимаю полотенце ближе к груди, вода с мокрых волос стекает по моим плечам. Она останавливается, смотря на бардак, но ничего не говорит и начинает складывать свою одежду, будто ничего не произошло.

– Кот Рибы снова нассал в мою корзину для стирки. Я дважды постирала одежду, но все равно не могу избавиться от этого запаха.

Она совсем тупая? Как она может игнорировать такое? Что с ней? Я так зла и напугана, что даже не знаю, что сказать.

– Я снова пыталась позвонить папе, – говорит она, надевая пижаму. – Но никто не ответил.

Или, возможно, она стала безразличной к подобным вещам. Возможно, этот дом окончательно вытравил из нее все то добро, и теперь ее ничто не волнует.

Я сушу волосы, переодеваюсь и принимаюсь за уборку.

– Он злится на тебя, – бормочу я.

– Я не понимаю, за что. Это был несчастный случай.

– А арахис?

Новенькая краснеет и смотрит в пол.

– Он сам случайно съел те орехи, но обвинил в этом меня. Совсем не придерживался своей диеты. Мама всегда говорила, что он ест слишком много вредной еды. Я люблю папу. Я бы в жизни не навредила ему.

Мне хочется спросить у нее, какого это, иметь отца. Настоящего отца. Но мне слишком стыдно. Не хочу, чтобы она спрашивала у меня кто или где мой папа, учитывая, что я сама этого не знаю. Это известно только маме. Знаю, что она знает, она просто не хочет мне рассказывать.

– Почему они думают, что ты пыталась их убить?

Новенькая пожимает плечами.

– Ты знаешь, какими ненормальными бывают родители.

Она права. Я знаю.

– У моей мамы рак и папа... он очень уставал от того, что работал на двух работах. Я просто пыталась помочь и приготовить ему ужин, но мне никогда не разрешали подходить к плите. Поэтому они разозлились. Я случайно оставила газ включенным.

Ей не разрешали подходить к плите? Мама научила меня пользоваться ей, когда мне было три.

– Они буквально душили меня. Мне нельзя было смотреть телевизор, пить газировку, у меня не было телефона или странички на фейсбуке. Ничего. Они даже не разрешали мне ходить в школу, говорили, что это слишком опасно. Даже здесь у меня больше свободы.

Наверно, это тяжело, когда твои родители – надзиратели. Но я все еще не видела в этом такой большой проблемы.

– Что не так с твоей мамой? – спрашивает она, заправляя свои простыни.

– С чего ты взяла, что с ней что-то не так?

– Ты говоришь о ней.

– Нет, не говорю.

– Говоришь. Иногда. Во сне.

У меня снова кошмары? Когда они начались?

– Она выпивает? – спрашивает она.

– С чего ты взяла это?

– Я не знаю. У многих девочек... у их родителей такие проблемы.

Я смотрю на нее холодным взглядом. Мама не такая как остальные родители. Она не принимает наркотики, а пила она только из-за Рея. Это он виноват.

– Она не пьяница, – отрезаю я. – Она просто... иногда забывает принимать свои таблетки. А что не так с твоими родителями?

Новенькая вздыхает и выключает свет.

– Они идеальны, в отличие от меня.

Из записей Доктора Джин-Йи Денг

Психиатра больницы Беллвью, Нью-Йорк

Мы перепроверили записи, чтобы убедиться, что отец Мэри действительно скончался еще до ее рождения. Ее мать подтвердила, что Мэри знала об этом и никогда не видела фотографий или видео с ним.

Когда Мэри напомнили о кончине отца, она отреагировала с сомнением и некоторым легкомыслием, заявив: «Мой настоящий папа придет за мной. Вот увидите».

Мама вне себя от злости. Я замечаю это сразу, как только захожу в комнату для встреч. Она на неделю раньше. Не похоже на нее. Держусь от нее на расстоянии и стараюсь не отходить далеко от двери.

– Что ты задумала, дитя! Что на тебя нашло? – выплевывает она, положив руки на бедра, ее голос полон негодования. – Я же просила не поднимать на свет старую грязь!

Сегодня ее церковный наряд отличается от остальных. Он темно-серый, дополненный черными туфлями и одной из черных шляпок с вуалью, напоминающей птичью клетку. Она выглядит так, будто работает в похоронном бюро.

– Мне сказали, что ты наняла какого-то адвоката! Зачем? – спрашивает она.

Мы стоим молча, не отводя друг с друга глаз.

– Отвечай мне, юная леди! Для чего тебе нужен этот адвокат, и почему мне не сообщили об этом? Ты не можешь просто... сбегать и делать, что взбредет на ум. Ты не можешь сама принимать никаких решений! Ты всего лишь ребенок!

Может, я все еще сплю, и это всего лишь сон. Может, мама снова бросила принимать свои таблетки, и у нее галлюцинации. Может, у нее болезнь Альцгеймера, и ей место на пятом этаже. Должно быть, дело в этом. Это единственное объяснение ее абсолютнейшей слепоты. Я перестала быть ребенком шесть лет назад.

– Мама. Я БЕРЕМЕННА.

Я говорю это спокойно и медленно, чтобы она поняла, но мама смотрит на меня так, будто я сказала самую большую глупость на свете. Таким же взглядом она смотрела на меня, когда я пыталась рассказать ей, что Рей приходит в мою комнату по ночам.

– Ладно. Раз ты такая взрослая, что тебе больше не нужна мамочка. Ладно. Просто прекрасно!

Она ворчит себе под нос, надевая пальто.

– Я не обязана мириться с таким нахальством. Ни за что.

Могу лишь стоять на месте, как дурочка, лишенная дара речи и шокированная. Поверить не могу, что у нее хватает смелости злиться на меня!

Она закидывает на плечо шарф и останавливается, чтобы взглянуть на меня напоследок.

– Блажен тот, кто, перенеся испытание, выдержит его до конца, – произносит она, подняв палец, – он получит венец жизни, который Бог обещал всем, любящем Его.

А потом она вылетает из комнаты, настолько злая, что может извергать языки пламени. Это был самый короткий ее визит в истории.

10 глава

Новенькая спит, как и все остальные в этом доме. Это единственное время, когда здесь царит тишина. Бесконечная небесная тьма медленно превращается в темно-синее море. Сейчас где-то около шести. Я знаю это, потому что уже восьмой день подряд наблюдаю за рассветом. Уже восьмую ночь подряд не сплю. Уже восьмой день подряд, в это самое время, мое тело подсказывает мне две вещи: мне нужно сходить по маленькому и попить.

Закончив с туалетом, я на цыпочках спускаюсь вниз по лестнице. Я делаю все, чтобы не нарушать хрупкий утренний мир, все, чтобы не разбудить монстров.

Но низкий голос, эхом раздающийся в гостиной, заставляет меня остановиться на нижней ступени. Я чувствую, как ужас змеится в моем животе, неподалеку от Боба՜.

– Привет, папочка! Алло? Алло, пап? Это я, Келли.

Естественно, у Келли есть отец, но слышать, как она разговаривает с ним, непривычно. Это делает ее живым человеком, а она кажется слишком большим злом, чтобы оказывать ей такую честь.

– Я знаю, что сейчас очень рано, но у меня больше нет времени, чтобы поговорить с тобой. Эти девчонки всегда крутятся рядом. Они всегда суют свой нос в мои дела, пап.

Ее голос такой невинный, такой непохожий на нее. Я спускаюсь еще на несколько ступеней, прижимаюсь к стене и вижу, как она свернулась калачиком в кресле мисс Штейн. Она воспользовалась домашним телефоном, который нам не позволяется брать без разрешения.

– Папочка, я, правда, думаю... О! Ничего, честно. Я просто позвонила, чтобы убедиться, что ты придешь навестить меня в воскресенье. Мне нужно сходить... что? Почему ты не сказал мне? И когда ты вернешься? Четыре недели! А как же Новый год? Нет, ты говорил, что придешь и приведешь с собой Джинджер... ну, может, если ты поговоришь с мисс Штейн, она разрешит... ух, да, я знаю, пап. Но мы не обязаны говорить мистеру... что? Да, ПАП, я их принимаю. Нет, не звони ей! Я принимаю их каждое утро, как и обещала.

Таблетки! Она принимает таблетки? Какие? Они похожи на те, что принимала мама?

– Но ты можешь просто... сколько еще мне нужно оставаться здесь? – умоляющим голосом спрашивает она. – Ты говорил, что это ненадолго. Да, папочка, не надо... ладно... ладно, хорошо! Ладно? Ты можешь хотя бы прийти ко мне перед отъездом?

Я немного наклоняюсь, но моя нога соскальзывает и приземляется на следующую ступеньку с глухим стуком. Черт! Пячусь назад, пытаясь затаиться, но уже слишком поздно. Келли замечает меня и быстро вешает трубку. Меня поймали с поличным, притворяться дурочкой нет смысла. Мы смотрим друг на друга, ее глаза прищурены от ярости, а рука все еще сжимает телефонную трубку. Своим шпионажем я дала ей еще один повод, чтобы убить меня. Мне слишком страшно, чтобы пошевелиться. Я стала слишком неповоротливой, чтобы бежать. Снова в ловушке.

Если я позволю ей убить себя, мои страдания будут окончены. Но Боб...

Она встает в полной боевой готовности, но в этот самый момент из ванны выходит мисс Риба в своих ночных трениках. Она зевает, прежде чем заметить нас обоих.

– Что вы задумали? – рявкает она.

Келли даже не смотрит в ее сторону. Она постукивает костяшками своих пальцев по бедрам, затем пожимает плечами.

– Ничего. Завтрак готовим, – говорит она, возвращая своему голосу привычные интонации, и направляется на кухню. Мисс Риба переводит взгляд на меня, приподняв бровь, и я возвращаюсь в свою комнату. Я спасена, но только на этот раз.

У мисс Коры ушло два дня, чтобы уговорить меня на это. Целых два дня. «Поверь мне, все будет хорошо», – твердила она. Я же отвечала ей, что она сумасшедшая и отказывалась, но на третий день сдалась. На следующее утро мы приехали в полицейский участок.

– Помни, ты должна рассказать ему всю историю, как ты выложила ее мне. Не упускай ничего. Каждая деталь важна. Детектив сделал нам большое одолжение, согласившись переговорить с нами, прежде чем мы направим заявление в прокуратуру. И не забудь о том, что... Мэри?

Как только мы подходим к зданию, мои ноги отказываются идти дальше. Звуки вокруг затихают, и я слышу только стук собственных зубов. Это здание... все эти окна... они наблюдают, ждут... чтобы снова забрать меня.

– Мэри? Пошли.

Мисс Кора тянет меня за руку. Я вырываюсь и прижимаюсь к автобусной остановке. Мне хочется сбежать оттуда.

– Что ты делаешь? – спрашивает она.

Меня начинает трясти. Плохой знак. Я не могу пойти туда. Не могу! Это отправная точка. Оттуда и начался весь кошмар. Барьер, разделивший мою жизнь на тогда и сейчас. Если бы мы не пошли туда, если бы мама не...

– Они снова дадут мне чизбургер и запрут!

Мисс Кора останавливается и расправляет плечи, ее взгляд смягчается.

– Мэри, мне очень жаль. То, что они сделали с тобой – недопустимо. Они допрашивали тебя без присутствия адвоката, и твоя мать разрешила им сделать это. Это была ловушка. Но, на этот раз, я буду с тобой. Не позволю им выливать на тебя это дерьмо. Не позволю им забрать тебя. Никаких бургеров. А теперь, отойди от этой грязной штуковины!

Меня отводят в ту же комнату, что и в прошлый раз. Мои мысли все те же, что и в прошлый раз: «какой же здесь грязный пол». Маме было бы противно находиться здесь. Дверь открывается, и воспоминания накрывают меня с головой.

– Привет, Мэри. Помнишь меня?

Мистер Хосе совсем не постарел. Все еще черноволосый, хоть и с редкими проблесками седины на бороде. Высокий, худой, смуглый и с сильным акцентом как у Марисоль.

Я напрягаюсь, когда он закрывает за собой дверь. В руках у него папка, очень толстая, и маленький диктофон. Он садится напротив нас. Как в прошлый раз.

– Рад снова тебя видеть, – говорит он, улыбаясь, будто это правда.

Ты не Бенсон. Тебе наплевать на меня, ты хреново делаешь свою работу.

– Принести тебе что-нибудь? Воды? Может...

Я вскакиваю со стула. Мисс Кора хватает меня за руку, останавливая.

– Все в порядке! Все хорошо! Никаких бургеров, помнишь? Мы говорили об этом.

Взгляд мистера Хосе мечется между мной и мисс Корой. Он опускает руки на бедра, ближе к пистолету. Я вспоминаю о ноже в моей сумке, но быстро отметаю эту мысль.

– Присядь, – говорит она, но уже не так терпеливо, как прежде.

Проходит целых двадцать секунд, прежде чем я сажусь. Отодвигаю стул поближе к двери. Мисс Кора ухмыляется и качает головой.

– Могу ли я поинтересоваться, строго не для протокола, – говорит она мистеру Хосе. – Почему вы совсем не удивились, услышав, по какому вопросу я позвонила?

Он улыбается, и я кладу сумку себе на колени.

– Знаете, иногда вас изнутри просто съедает какое-то предчувствие. А это дело... У меня всегда было чувство, внутреннее чутье, что в этом пазле не достает какого-то кусочка.

Внутреннее чутье?

– Вы имеете в виду, что недоставало улик? – спрашивает мисс Кора.

Он улыбается.

– О, нет. Их было предостаточно. Но... что-то не складывалось. Показания не соответствовали найденным уликам. Я говорил об этом кучу раз, но все вокруг велели мне забыть об этом. Тем же людям не понравится то, чем я сейчас занимаюсь.

– Ну, люди не склоны мыслить трезво, когда черная девочка подозревается в убийстве белой малютки, – говорит мисс Кора, скрещивая руки на груди.

– Нет. Люди не склоны мыслить трезво, когда убивают малышей. Точка. В конце концов, важно выяснить, что на самом деле произошло с этой маленькой девочкой, и привлечь к ответственности тех, кто в этом повинен.

Мисс Кора кивает в знак согласия, и мистер Хосе смотрит на меня.

– Итак, ты готова все рассказать? – спрашивает он.

У меня сводит живот, и я начинаю считать серые волоски в его бороде. Может, он немного и похож на Бенсон. Но все еще не доверяю ему. Именно он посадил меня за решетку. Дал мне чизбургер и отправил в дом сумасшедших. Я согласилась на чизбургер лишь потому, что в жизни их не ела. Пыталась обхитрить мамочку и тайком съесть его, пока она не знает. Надо было отказаться.

– Мэри, не бойся, – говорит он. – Что бы там ни было, я здесь, чтобы выслушать твою историю. Дай мне шанс докопаться до истины.

Я смотрю на мисс Кору, которая улыбается мне и бережно гладит по спине.

– Давай. Все хорошо. Я с тобой.

Мисс Кора говорит, что не позволит им снова забрать меня. Может, она как Эллиот Стейблер. Напарник Бенсон. Она знает про все это дерьмо. Я верю ей.

Доверяю ей.

Закрываю глаза и рассказываю ему, что на самом деле произошло той ночью.

Расшифровка от 23 ноября.

Допрос Мэри Б. Эддисон, возраст: 16 лет

Детектив : Для протокола, назови свое полное имя и возраст, пожалуйста.

Мэри : Эм... меня зовут Мэри Бет Эддисон. Мне шестнадцать лет.

Детектив : Хорошо, Мэри. Теперь расскажи мне обо всем, что произошло. С самого начала.

Мэри : Ладно. Ух... Алисса плакала с самого того момента, как ее привезли к нам. Мама пыталась убаюкать ее, чтобы та уснула. Не думаю, что ей нравилось то, как она ее качала. Она плакала все громче и громче. Так что я взяла ее, и она тут же уснула на моих руках. Мама сказала: «Хорошо, пусть она тогда спит с тобой», и перетащила ее люльку в мою комнату.

Мы уже спали, когда Алисса снова начала плакать. Мама пришла в мою комнату, проклиная все на свете. У нее тогда был один из тех, особенных, дней. Я спросила, выпила ли она свои таблетки. Тогда она попросила меня сходить за ними. Я вышла из комнаты и вернулась уже с упаковкой. Она сказала мне: «Дура, я велела тебе принести твои таблетки! Я должна успокоить этого ребенка». Алисса орала на весь дом. Я сбегала за своими таблетками и отдала их ей. Затем она попросила меня подогреть ее бутылочку. Я спустилась на кухню и засунула бутылку в микроволновку. Меня не было тридцать пять секунд. Миссис Ричардсон всегда говорила, что именно на это время нужно выставлять микроволновку.

Когда я вернулась, мама запихивала что-то в рот Алиссе. Я думала, что это какие-то волшебные штуки, которыми всегда пользовалась миссис Ричардсон, но это оказались таблетки. Мама попыталась затолкнуть бутылочку Алиссе в горло. Она начала задыхаться. Мама схватила ее, прижала к груди и попыталась спасти. Она начала бить ее по спине. Но она делала это слишком сильно. Ее плач затих, и она перестала дышать. Я побежала звонить в девять один один, потому что это был случай крайней необходимости. То, чему меня учили в школе. Но мама вырвала телефон из моих рук.

Мама приказала мне забыть об этом, потому что если они придут и найдут тело Алиссы, ее отправят в тюрьму. Она сказала, что мы сами должны вернуть Алиссу. Она велела мне принести ее Библию и крестик. Я твердила ей, что мы не сможем этого сделать, но она ударила меня, и я начала плакать. Мама зашла в мою комнату и закрылась там с Алиссой. Я слышала шум. Будто она била ее. Я стучалась, но она не впускала меня. Затем я вломилась в комнату. Мама держала ее за ногу и кружила ее в воздухе, нараспев читая какие-то молитвы. Я попыталась выхватить у нее Алиссу, но она выскользнула из моих рук и влетела в стену... Не хотела бросать ее. Я пыталась ее спасти! Я не хотела... Мне так стыдно.

Детектив : Все в порядке, Мэри. Все хорошо. Не торопись. Может, устроим небольшой перерыв?

Мэри : Нет. Нет, я в порядке. Затем мама... Она снова вытолкнула меня из комнаты. Телефон не прекращал звонить, но мне было слишком страшно поднять трубку, ведь я уронила Алиссу, и я знала, что это плохо.

Детектив : Что случилось потом?

Мэри: Я не знаю, сколько прошло времени, но мама вышла из комнаты. Она усадила меня на диван и сказала, что она не смогла спасти Алиссу, и что та мертва. Я заплакала, и мама обняла меня. После этого, она сказала: «Ты же сильно любишь свою мамочку, малышка? Ты же не хочешь, чтобы с мамочкой случилось что-то плохое, правда?» И она рассказала мне, что ее будут избивать в тюрьме, может даже назначат смертную казнь, а меня отдадут на попечение государства, в приемную семью, где меня будут насиловать мужчины. Но она сказала, что детям все сходит с рук, и меня даже в тюрьму не оправят, что меня освободят настолько быстро, насколько это возможно, и мы заживем дальше, начнем все сначала. Она даже обещала купить мне щенка. «Если тебя спросят, скажи, что это сделала ты, малышка. Ты так пыталась спасти ее. Тебя не накажут за это. Тебя не будут избивать. И ты спасешь свою мамочку», — сказала она. Она заставила меня поклясться, поклясться на Библии.

Затем она дала мне свернутое одеялко и велела закапать его со всем содержимым на заднем дворе. «Чем глубже, тем лучше. Иначе мы покойники». Мне было так страшно. Я не хотела попасть в неприятности, так что я выбежала на улицу и начала раскапывать землю голыми руками. На улице было так холодно, казалось, что я капала целую вечность. День выдался дождливым. Мои ногти... под них забилось так много грязи. Она была повсюду. Мама выскочила на улицу и сказала, что я копаю не там. «Нет, не это дерево, другое!» И я побежала к другому дереву и начала все сначала.

Потом я увидела яркую вспышку. Мистер Миддлбери включил свет на своем заднем дворе. Он кричал на меня. Я не могла разобрать его слов. Не знала, что делать, так что убежала, чтобы рассказать об этом маме. Когда я влетела внутрь, в дом вошла полиция. Я подумала, что это мистер Миддлбери вызвал ее.

И затем я услышала, как мама говорит им: «Я не знаю, что произошло. Она была с ней в комнате одна».

Детектив : Почему ты ничего не рассказала полиции?

Мэри : Мама велела ничего не рассказывать. И она все видела... она бы побила меня, если бы я сказала что-то не то. Она ведь заставила меня поклясться на Библии. Поклясться перед лицом Бога.

Детектив : Ты знаешь, какие таблетки принимала твоя мама?

Мэри : Нет. У них были длинные и сложные названия.

Детектив : И... ты упомянула про крестик, как он выглядел?

Мэри : Маленький и золотой, обычно он весел на цепочке. На нем еще было несколько разноцветных кристалликов.

Детектив : Какого цвета они были? Можешь вспомнить?

Мэри : Уф... синий и желтый. И красный. Красный точно был.

Детектив : Твоя мама часто носила этот крестик?

Мэри : Постоянно. Он принадлежал ее матери. Она никогда не расставалась с ним.

– Ты держалась молодцом, – говорит мисс Кора на обратном пути в групповой дом. – Я очень тобой горжусь.

Я не отвечаю. Не могу перестать думать о том, что сейчас произошло. Это вымотало меня. Я вывалила всю правду после долгих лет тишины. Будто помочилась, после очень долгого ожидания. Истощена, чуток взволнована, и у меня немного кружится голова. По крайней мере, мистер Хосе на этот раз задавал правильные вопросы. Все это время он был близок к истине.

– Итак, какие у тебя планы на День Благодарения?

Черт, он ведь совсем близко. Я напрочь забыла об этом. Мы с Тедом собирались провести этот день вместе. Сначала бы сходили на парад, а потом поели бы в «Бостон-Маркете». Теперь этому не бывать.

– Буду сидеть в групповом доме.

– Не хотела бы отметить его со мной и моей семьей?

– Нет, спасибо.

Она хмурится и мельком смотрит на меня. Я задаюсь вопросом, о чем же она думает.

– Ладно, я не давлю, – говорит она. – Но если у тебя нет планов на Рождество, то приходи ко мне. Мы устраиваем большую вечеринку.

Не хочу пока думать о Рождестве. Это напоминает мне об Алиссе. А я не хочу, чтобы эти мысли всплывали у меня еще чаще, чем обычно.

Мама сейчас готовит.

Вероятно, прямо сейчас она фарширует индейку. Зелень уже помыта, сыр нарезан, а сладкий картофель сварен. Испекла ли она свой сметанник? Сделала ли свой клюквенный соус с цедрой апельсинов? Скорее всего, глазировать ветчину в меде она начнет только вечером. Пока рано. Ей сначала надо разобраться с рисом и горохом.

– Мэри! Прекрати летать в облаках и набери воду в кастрюлю!

Мисс Штейн командует приготовлениями к ужину по случаю Дня Благодарения со своего дивана. Она смотрит праздничный парад. Кухонный уголок уставлен коробками и консервными банками. По итогу, наше застолье будет состоять из замороженной капусты, стручковой фасоли и кукурузы; трех коробок макарон с сыром; двух коробок замороженного мясного гарнира; одной банки клюквенного соуса и одной коробки самого дешевого пирога.

Марисоль и Келли уехали по домам на весь день, а Тара, Киша, Чина, Джой и я остались готовить. Новенькая спустилась вниз. Она нарядилась, вымыла и выпрямила волосы. Сейчас она не похожа на больную серую мышь, как обычно. Сейчас она выглядит красивой.

– Сегодня за мной приедет папа, – сказала она, когда мы сидели в комнате и выбирали, что ей надеть. – Мы поедем в гости к моей тете в Нью-Джерси. Вернуться я должна после девяти, но он сказал, что поговорит с мисс Штейн на счет комендантского часа.

Она накидывает пальто и садится на скамью у двери. Улыбка не сходит с ее лица. Никогда не видела ее такой счастливой. Она не может дождаться встречи с папой. Я бы вела себя так же, знай я своего отца.

Мисс Риба запихивает индейку в духовку. Она приправила ее маслом, солью и перцем: всем необходимым, чтобы она получилась сносной на вкус. Потроха и шею она выкинула в мусорку. От этого зрелища у мамы случился бы сердечный приступ.

– Ты не поедешь к своей мамке? – спрашивает Чина.

Я качаю головой.

– Почему?

Хороший вопрос.

Ставлю на плиту кастрюлю для макарон с сыром. Чина пожимает плечами и принимается за банку зеленой фасоли, пока Тара с трудом пытается прочитать инструкцию по приготовлению мясного гарнира.

Полагаю, это лучше, чем День Благодарения в детской тюрьме. Еда на вкус будет такой же, но в лучших условиях. Охранники ненавидели работать в любые праздники и становились особенно озлобленными. Я проводила большую часть каникул взаперти. Каждый день походил на предыдущий.

– Как закончишь, накрой на стол! И не забудь про чашки! И поставь в духовку булочки, как индейка приготовится, – говорит мисс Штейн.

На индейку уйдет, по меньшей мере, четыре часа, так что у меня есть немного времени. Я крадусь наверх и проверяю голосовую почту. Два новых сообщения от Теда, умоляющего перезвонить и одно от мисс Коры.

– Привет, Мэри! Я хотела позвонить на ваш домашний, но, ты сама понимаешь. В общем, у меня хорошие новости. Вчера мы подали ходатайство об апелляционном обжаловании. Они рассмотрят его, и к началу года состоится первое слушание. Я позвоню тебе на следующей неделе. Нужно начинать подготовку. Ладно, хватит этой юридической болтовни. Надеюсь, ты хорошо проводишь День Благодарения.

Слушание? Суд? Ого, все это взаправду.

Я хватаю вчерашнюю газету, словарь и ложусь на кровать. Я обвожу новое слово: вероломный. Это означает неверный и предательский. Прямо как Тед.

Мама... может, мне стоит снова поговорить с ней, заставить ее понять...

Боб лишает меня всех сил, и мои глаза слипаются.

– Черт возьми, Мэри! Я же просила накрыть на стол!

Я раскрываю свои глаза. Солнце почти село. Вот вам и подремала немного.

Несусь вниз по лестнице, в доме пахнет индейкой. Новенькая сидит на том же месте, где и сидела, когда я уходила. Она постукивает по полу ногами, будто у нее нервный тик. Ее большие слезящиеся глаза смотрят на меня.

– Он... он просто немного опаздывает, – говорит она, ее голос дрожит, хотя она и пытается спрятать это за фальшивой улыбкой. – Пробки. Большие пробки. Он приедет в любую минуту.

Прошло пять часов.

Я молчу. Вместо этого, направляюсь на кухню, где уже стоит индейка. Совершенно не зажаристая, но сухая как бумажный пакет. Даже эта непонятная подлива не помогла этой птице стать хоть чуточку вкуснее. Джой выливает клюквенный соус в бумажную тарелку.

Тара превращает фарш в кашеобразные помои, напоминающие то, что мы обычно ели в детской тюрьме. Чина вносит свой вклад, добавив немного приправы и масла к зеленой фасоли, кукурузе и зелени. Она хотя бы попыталась. Киша размешивает порошок для приготовления сока. Я ставлю булочки в духовку и начинаю накрывать на стол. Мисс Штейн купила на День Благодарения бумажные тарелки и подходящую скатерть.

Новенькая смотрит в пустоту. Ее бледное лицо покрылось испариной. Она слишком долго просидела здесь в теплом пальто. Чина входит в комнату и ставит пакеты с посудой на стол. Она переводит взгляд на Новенькую.

– Не думаю, что за ней приедут, – шепчет она, распаковывая тарелки. – Ей пора бы сдаться.

Наши взгляды встречаются. Мы обе осознаем, как сложно сдаться, когда речь заходит о людях, которых ты любишь всем сердцем. О людях, которые не любят тебя в ответ.

– Ужин подан! – объявляет мисс Риба, ставя на стол сухую индейку. Тара приносит свое творение, прекрасно понимая, что ему место в помойке.

Мисс Штейн заходит в столовую. Она смотрит на Новенькую, но ничего не говорит. Чина оказывается единственным человеком, достаточно добрым, чтобы прервать молчание.

– Эу, Новенькая. Почему бы тебе не присесть с нами? Поешь, пока ждешь своих.

Новенькая уперто трясет головой.

– Нет... нет. Папа скоро приедет. Не хочу портить аппетит.

Мисс Риба и мисс Штейн смотрят друг на друга, обмениваясь виноватыми взглядами.

– Бедное дитя, – бормочет мисс Штейн, занимая место во главе стола. Тара садится рядом с ней. Поближе к еде, как всегда.

– Кто хочет произнести молитву? – спрашивает Киша.

– Молитву? – ворчит мисс Штейн, в то время как мисс Риба затачивает нож.

– Да, – говорит Чина, смотря на меня. – У нас у всех есть то, за что следует поблагодарить Бога.

Она права. Господь не оставил меня. Я жива. Вышла из детской тюрьмы и нашла адвоката, который поможет мне оставить Боба՜ и обелить свое личное дело. Я собираюсь в колледж. И Тед... Не знаю. Поглаживаю живот и бросаю взгляд на Новенькую, которая из всех сил старается не расплакаться.

Она притворяется, что не видит, как я подхожу. Сажусь рядом с ней.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – шепчет она, опустив голову. – Что я глупая, да? Просто сидеть здесь... но он бы никогда... он бы так не сделал. Он просто... опаздывает. Сегодня на дорогах много пробок. Парад же.

Я кладу руку на колено Новенькой. Не говорю о том, что мы обе и без того понимаем. Потому что я была на ее месте и знаю, что она чувствует. Родители не имеют права так разочаровывать своих детей. Это самое жестокое наказание из всех. Постукиваю по ее колену и встаю. Она кивает, снимает свое пальто и идет за мной. К столу.

– Я ненадолго. Съем совсем чуть-чуть. Не хочу перебивать аппетит.

Мисс Вероника опаздывает. Снова.

Но мисс Штейн наплевать. Она усаживает нас всех кругом в подвале и заставляет ждать. Без надзора. Никто не помешает им напасть на меня. Это может произойти в любой момент. Я сажусь у задней двери. Максимально далеко от Келли.

– Вашу мать... это чертовски тупо, – скулит Джой. – Где эта с*чка? Я должна успеть позвонить Марккуанну до отбоя. Он должен был повести меня сегодня по магазинам, но не объявился. Я переживаю за своего пупсика.

Марисоль смеется.

– Ты все еще думаешь, что встречаешься с этим кабелем? Estúpido.

Джой закатывает глаза.

– Как скажешь, с*ка. Занимайся своими делами.

– Я устала от этого дерьма. Мне не нужен доктор, в отличие от вас, стервы. Я нормальная, – говорит Марисоль, откидывая назад свои волосы.