Текст книги "Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность"

Автор книги: Тиа Атрейдес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Тиа Атрейдес

Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность.

Глава 1.

Пронзительный ледяной ветер, воющий насмешливо и злобно, разбудил Мастера Тени. Приподнявшись на постели, он оглядел освещенную красноватыми бликами недогоревшего камина комнату. Ничего нового и неожиданного в запертом на все замки убежище не обнаружилось, но мерзкий холодок страха не исчезал.

Мастер встал, закутавшись в одеяло, и проверил на всякий случай ставни – засовы на месте, охранные руны слабо мерцают, самострелы и прочие сюрпризы для излишне наглых посетителей в полном порядке. Шагнул в Тень и осмотрел помещение с изнанки реальности – тоже ничего подозрительного. Не считая того, что Тень этой ночью вдруг перестала казаться послушной и уютно мурлыкающей кошечкой, ласково трущейся об ногу хозяина. Странно, очень странно. Будто он снова всего лишь ученик, а не признанный Мастер. Будто он посмел заглянуть в чужой дом без приглашения, дом, полный ловушек и голодных призраков. Что-то похожее на скрипучее старческое хихиканье послышалось Мастеру, когда он возвращался обратно в привычный мир.

Заснуть снова после такого неприятного пробуждения не стоило и пытаться, и он уселся в кресло у камина. Пара зажженных свечей по углам и взведенный арбалет на коленях не особенно прибавили ему душевного равновесия. Неприятности приближались, и достаточно серьезные – если бы Мастер не обладал исключительным нюхом на всевозможные пакости, подбрасываемые судьбой, он был бы не Главой Гильдии, а обглоданным скелетом не дне Вали-Эр. Почему-то при мысли о неприятностях первым делом он вспомнил о Глубокоуважаемом Придворном Маге. Будь у Мастера хоть малейшая возможность, он бы лично и с преогромной радостью придушил Тёмного, отрезал ему голову и сжег. И пепел бы развеял, для надежности.

Так называемое 'добровольное сотрудничество' с самовлюбленным ублюдком грозило в скором времени поставить Суардскую Гильдию на грань полного вымирания. Его лучший ученик! Тот, кто должен был стать правой рукой и надежной опорой его сына, будущего Главы Гильдии! Мастер не строил иллюзий насчет того, что Лунный Стриж сможет остаться в живых, даже если успешно прикончит принцессу. Кто-то же должен будет за это ответить? Наверняка Рональд торжественно предъявит Имперскому Дознавателю труп убийцы и свалит все на Гильдию. Все демоны Ургаша! Даже если Хилл паче чаяния умудрится улизнуть, встречаться с ним Мастеру не хотелось. А уж объяснять Орису, как это он продал его лучшего друга в качестве еды для Темной Колдуньи... брр. Настырный мальчишка и так не поверил ни на грош в срочный секретный заказ, потребовавший немедленного отъезда Лунного Стрижа из столицы.

Полуночное бдение и заряженный арбалет не помогли. Еле заметное прикосновение чего-то холодного и острого к артерии на шее не оказалось неожиданностью, несмотря на то, что обостренные чувства так и не уловили присутствия постороннего до самого последнего момента.

– Арбалет.

'Что за тварь может так шипеть?' – подумал он, плавно и осторожно кладя самострел на пол и подавляя желание оглянуться.

– Руки.

Лезвие давило на тонкую кожу, недвусмысленно обещая воздаяние за любое неосторожное движение. Шипящая тварь профессионально привязала его к креслу, лишая малейшей возможности сопротивления.

– Ну, здравствуй, Учитель.

– Тебе того же не желаю, э... Лунный Стриж.

В странном существе, соткавшемся из Тени, Мастер с удивлением опознал того, о ком только что размышлял. Да, он всегда знал, что из мальчика выйдет толк, но чтоб настолько... полноценный Воплощенный. Некое злорадное удовольствие зародилось где-то там, в глубине души, отодвигая естественный страх смерти.

– Неплохо, неплохо. Делаешь успехи.

– Вашими молитвами.

Призрачные крылья за спиной растаяли вместе с чешуей и когтями-кинжалами, шипение сменилось нормальным баритоном. Подвинув табурет, Хилл уселся напротив. Юноша разглядывал его очень внимательно, словно выискивая в знакомом лице нечто новое, не изученное за последние семнадцать лет. И спокойно улыбался. Молча.

– Ну-ну. И с каких это пор ты заходишь ко мне без стука?

Играть в молчанку настроения не было. Как и пытаться выторговать себе жизнь. Сам же учил, что предательство прощать нельзя, никому и никогда, так теперь остается только радоваться, прилежный ученик попался.

– Да двери подходящей не попалось, постучаться.

Мальчик сильно изменился за эти дни. Что-то в нем появилось новое, помимо крылышек. Повзрослел, что ли?

– Так нечего через окна шастать. – Страх отступил и спрятался окончательно, уступив место спокойной уверенности.

– Угу. Следующий раз постучусь непременно. – Даже не улыбнулся. – Вам мама в детстве не говорила, что жульничать нехорошо?

– Не припоминаю.

– Зря, очень зря. Аванс-то хоть приличный?

– Не особо.

– Жмот этот ваш Рональд, каких поискать. – Хилл тяжко вздохнул. – Хоть сотни три заплатил?

– Одну, и то со скрипом.

– Вы меня обидели, Учитель. Не думал, что я так мало стою.

– Жизни Ориса ты стоишь точно.

– Ну, если только.

– Остальное придется с магистра вытрясать уже не мне.

– Не придется. Контракт не выполнен.

– Раньше ты не допускал таких промахов.

– Раньше у меня была хотя бы иллюзия выбора, и вы соблюдали формальности.

– Формальности!

– Именно. Кстати, не вы ли меня учили, что нельзя делать то, чего от тебя ожидает противник?

– Я не учил тебя прекословить Учителю.

– А разве я прекословил? Вот если бы вы мне сказали – пойди и убей, тогда...

– И что тогда?

– Тогда не считается. В любом случае, Шу я убивать не буду.

– Шу? Так слухи не врут? Ха! Молодец, мальчик, обвести тёмную... – мастер осекся на полуслове. Судя по мгновенно закаменевшему лицу Хилла, что-то у них там пошло совсем поперек плана.

– Хватит лирики. Надеюсь, вас не затруднит посвятить меня в подробности этот контракта?

– Никаких особых подробностей. Представитель заказчика указал на тебя и потребовал предоставить ему в подарочной упаковке, или же там окажется Орис.

– Указал на меня каким образом?

– Назвал имя. Это был тот же самый человек, что приносил три последних крупных заказа, два из них выполнял ты. Пророка заказывал тоже он.

– Странно. Тогда это был не Рональд.

– Не Рональд? Больше некому.

– Вообще-то да. Не будет же Его Величество заказывать собственную сестру.

– Именно. Или, тем более, Дукрист, хотя демон их разберет, этих магов.

– Угу. Что именно он потребовал?

– Чтобы ты выпил хотя бы половину того зелья, что он принес. А затем – к Биуну, прямо к задним воротам тюрьмы.

– Он сказал точно, что целью является Шу?

– Нет. Прямо не сказал. И категорически запретил тебе что-либо говорить о заказе, и об Её Высочестве.

– Ясненько... то есть, контракта, как такового, не было?

– Если ты имеешь в виду формальности, то не было контракта на убийство. С Биуном все было как положено.

– То есть с документом о купле-продаже?

– Именно. Он не должен был ничего знать. По условиям заказа обязательства Гильдии были выполнены в тот момент, когда ты оказался в Закатной Башне.

– Что ж, Мастер, вы здорово облегчили жизнь вашему преемнику.

– Надеюсь, ты ничего не имеешь против Ориса? Его я не посвящал в это дело.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь.

– Послушай, Хилл. Я не знаю, как тебе удалось сбежать, и что там у вас с Её Высочеством произошло, но... с завтрашнего дня начнется большая буча в Гильди. Этот демонов Нырок спит и видит, как подгрести все под себя. Да и твой приятель слишком молод и неопытен, чтобы удержать организацию. Скажи ему, чтобы не ввязывался. Пусть поддержит Исмарского ублюдка, наплетет чего угодно, только не высовывается. За тем прохвостом интересы Найриссы и, похоже, кое-кого из Империи. В прямой борьбе Орису не устоять, даже с твоей помощью. Уберете Нырка – нагрянет толпа возмущенных нарушением Закона и сотрет вас в порошок.

– Ладно, скажу. Но вот не стоит рассчитывать, что я и дальше буду ему помогать.

– Это глупо. Продал тебя я, а не Орис.

– Не поэтому. Учитель, вы же не думаете, что мне удастся скрываться от неё вечно?

– Извини.

– Неважно. Больше ничего Орису не передать?

– Все остальное он сам знает.

Мастер вгляделся в безмятежные глаза Лунного Стрижа. Похоже, мальчик усвоил и тот урок, который он уже не успел ему преподать: месть не имеет смысла.

– Думаю, вы не очень обидитесь, если мы закончим на этом?

– Ну что ты. Считай, что сдал свой последний экзамен на отлично.

– Буду так считать, если не догоню вас по дороге, Учитель. Да, и передавайте привет Хиссу.

Прежде чем нанести единственный короткий удар, Лунный Стриж почтительно поклонился, как положено ученику перед своим Наставником.

Холодные струи дождя стекали по лицу, забирались за шиворот и щекотали спину. Темные ветви хлестали, мешая идти, облепляли мокрыми листьями, корни цеплялись за ноги, заставляя спотыкаться. Резкий осенний ветер упорно бил прямо в лицо, словно пытаясь развернуть его обратно.

Как это было бы просто. Вернуться. Не продираться, словно сквозь трясину, не раниться об острые ветви, не убеждать себя, что это у дождя сегодня горький вкус слез. Вернуться. Пока она не проснулась. Забраться под одеяло, прижаться всем телом, целовать её, мягкую и сонную... до самого утра. Или просто смотреть на неё. Что угодно, только не чувствовать, как с каждым шагом отрывается ещё кусочек сердца, не пить ледяные капли, все падающие с неба, в тщетной надежде утолить совсем другую жажду. Не слышать со всех сторон любимый голос – в шелесте дождя и шепоте листьев, в порывах ветра и ритме шагов.

Помогала злость. Мастер, Мастер... два слога, два шага. Месть. Цель, на которой можно сосредоточиться, слово, которым можно отгородиться. Ещё шаг. И ещё. И не слушать плач дождя – вернись, любовь моя, вернись. К демонам мороки и наваждения. В Ургаш потусторонние голоса, заманивающие несбыточными грезами.

Он хотел было добраться до дома Мастера так же, как ушел от Шу, на призрачных крыльях, но они отказались его нести. И он шел, временами переходя на бег, не позволяя себе остановиться ни на секунду. Его вела странная уверенность в том, что он должен сегодня увидеть наставника. И он почему-то знал, что тот дома и ждет встречи. Даже предчувствие собственного скорого свидания с Хиссом отступило и поблекло, словно Лунный Стриж, как обычно, вышел на охоту. Только на сей раз заказанной дичью стал Мастер Тени. Только кто заключил на него контракт? Он сам? Сам заказал, сам выполнит... почему бы и нет?

К трехэтажному дому на улице Серебряного Ландыша Хилл походил уже совершенно спокойным. Убийца на работе, и ничего кроме. Тот Хилл, что был Тигренком, что купил себе месть, остался где-то позади, в терпеливом ожидании. К жертве же подкрадывался Лунный Стриж, безжалостный равнодушный профессионал – ничего личного, Мастер, просто заказ.

Темной сущности такой подход явно импонировал больше. Без малейших затруднений Хилл полностью превратился в потустороннюю тварь. Тень приняла его, как родной дом, позволяя не просто заглянуть краем глаза, но донырнуть до неизведанных глубин. Привычный мир не просто показался изнаночной стороной, он словно приглашал лепить и менять его по собственному разумению, открывая взгляду долгожданного гостя то самое темное и загадочное место над сценой, в которое уходят нити кукол.

Мастер не заметил его появления. Ни одна охранная руна не замерцала хоть чуточку ярче. Можно было хоть танцевать у него перед носом – он упорно смотрел сквозь ученика. Так странно и непривычно оказалось видеть в этом немолодом, сильном и властном человеке, в чьих руках сходились нити многих судеб, в том числе его собственной – до некоторого времени – не всесильного мудрого наставника, а всего лишь жертву охоты. Предмет заказа. Настороженный, беспомощный... всего лишь человек, допустивший ошибку. Или много ошибок, уже не важно.

Все оказалось много проще и неинтересней, чем Хилл мог когда-либо предполагать. Короткий разговор, последний удар, быстрое уничтожение всех своих следов... и все. Он ушел так же, как и пришел. Контракт исполнен, Хисс получил свое и ненадолго замолчал, сыто переваривая жертву. Никакого удовлетворения местью Тигренок не ощутил. Только выполнил то, что должно. Да и был ли он, Тигренок? Или просто бред и наваждение?

Потоки дождя, наотмашь хлещущие его по щекам, утверждали, что эта загадочная личность существовала на самом деле, что бездушный убийца взаправду влюбился в принцессу... но Хилл не верил. Там, где должна была быть любовь, осталась пустота. Но боли, ни страсти, ничего. Только ощущение, что у него украли нечто очень важное и прекрасное. Но не вспомнить, что именно.

Холодно, как же холодно! Протянутая наугад рука наткнулась на холодную железку на холодной подушке. Шу рывком села на постели, поднося разомкнутую полоску испещренного рунами звездного серебра к лицу. В голове поселилась звенящая пустота, глаза отказывались признавать то, чем была совсем недавно эта полоска металла.

Дождь за открытым окном шумел и заливал пол, перехлестывая через подоконник, промозглая сырость забиралась под тонкое одеяло, изгоняя последние остатки тепла. Но Шу больше не чувствовала ни холода, ни влажности... ничего. Осталась только пустота. И хриплым шепотом произнесенное имя – Тигренок. Прекрасный сон, полный тепла и солнца. Тигренок. Жаркие поцелуи и жадные нежные руки. Запах разогретой ярким летним полуднем травы. Короткий, сладкий сон, оставивший после себя перетянутую струну боли и тоски.

– Тигренок!

С фальшивым треском струна лопнула, расколов на мелкие кусочки то, что когда-то было чем-то живым. Может быть, даже бьющимся и трепещущим. Тысячи крохотных ледяных осколков. И пустота.

По бледным щекам катились слезы, хрупкие плечи вздрагивали от рыданий.

Со вчерашнего вечера Баль не находила себе места. Даже объятия любимого Эрке не приносили успокоения. Это выражение глаз... демоны, что с ней творится? Как будто её приговорили к смертной казни через сожжение, не позже завтрашнего дня.

Эльфийке было стыдно. Пусть Шу и поступает неправильно, пусть все в ней, Балусте, и протестует при взгляде на ошейник Тигренка, но все же бросить её совсем одну... глупая детская обида. Словно пятилетняя девчонка, не поделившая с подружкой новую куклу. Как будто этот ошейник – самая большая гадость, которую только могла сделать принцесса. Чушь. Да пускай хоть ещё десяток рабов умучает до смерти, она же не перестанет от этого быть её лучшей подругой, почти младшей сестренкой. И не разговаривать с Шу целую неделю – слишком суровое испытание.

– Баль, любимая, что тебя грызет? – Ласково перебирая рыжие непослушные прядки, Эрке целовал напряженно наморщенный носик. – Белочка?

– Тебе вчера не показалось, что с Шу что-то не так?

– С ней давно уже что-то не так, родная. Неужели тебе надоело на неё дуться?

– Я не дулась.

– Угу, только губы надула и сопела. – Он прижался губами к ямочке в основании шеи и посопел тепло и смешно, как ёжик.

– Неправда, я не сопела.

– Но собралась, наконец, помириться?

– Ну, мне кажется, зря я так...

– Зря приревновала?

– Приревновала? Ерунда.

– Да ну? А кто позавчера фыркал и пыхтел, что Её Высочеству вполне достаточно общества всяких подозрительных менестрелей, а у одной вредной рыжей белочки и других дел полно, чем встревать, куда не просят?

– Какой ты злопамятный, это же надо!

– Я не злопамятный. Что ты, родная. Отомщу и забуду.

– Светлый, тоже мне.

– Само совершенство.

Под шутливую перепалку Светлый не забывал и о собственных интересах, подбираясь все ближе к стратегически важным местам, и тихой сапой производя оккупацию территорий.

– Да. Совершенство.

Территории явно не были против, ластясь к настойчивым рукам захватчика.

На некоторое время Её Высочество оказалась не то чтобы позабыта совершенно, но уж точно отодвинута подальше и на попозже. Ровно до того момента, как довольная мурлычущая Баль все же покинула не менее довольного Светлого и взялась за расческу.

– Я все же схожу к ней. Сейчас.

– Хорошая мысль. Что-то мне подсказывает, что самое время.

Оба одновременно вскинули головы, словно прислушиваясь.

– Что с ней такое?

Баль побледнела. Как бы Шу не защищала свою башню от нежелательного внимания посторонних, они оба почувствовали звонкий хлопок лопнувшей струны и затопившую её волну отчаяния и боли.

– Иди скорей, Белочка.

Едва накинув утреннее платье, Балуста унеслась из комнаты.

Её Высочество расчесывала волосы. Идеально прямая спина, плавные неторопливые движения рук. Бледное застывшее лицо, бледные сжатые в ниточку губы, серые, словно выцветшие, глаза. Холодный мокрый ветер, гуляющий по комнате, выстуживающий каждый уголок до температуры полярного льда. Принцесса, только что закрывшая глаза мертвому отцу, выглядела гораздо более живой и теплой, чем сейчас. Баль на миг показалось даже, что перед ней свежеподнятый зомби. Если бы не пронизывающая насквозь боль, которой пропиталось все, вплоть до ледяного ветра из окна. И не отсутствие в покоях Шу того, кто стал уже привычной, почти обязательной деталью пейзажа.

– Где он?

– Ушел.

Шу не пошевелилась, застывший взгляд не оторвался от бессмысленного созерцания отражения в зеркале.

– В смысле, ушел? Сам?

– Сам.

– Но...

Повисло молчание. Баль оглядывала комнату, словно пытаясь найти подтверждение словам принцессы. Сам? С её магическим ошейником? Не смешите.

Пресловутый ошейник обнаружился на туалетном столике Её Высочества. Разомкнутый и погасший, такой же безжизненный, как и она сама.

– Ты хочешь сказать, что отпустила его?

– Нет. Он просто ушел.

– Но ты же сняла с него ошейник?

– Нет. Он сам его снял.

– Не может быть. Эта вещь не из тех, что можно снять просто так.

– Разумеется. И никто, кроме него самого, не смог бы, Баль. Даже я. Наверное.

– И он об этом знал?

– Может быть. Скорее всего.

– Боги. Как все странно... Шу! Очнись!

– Не надо кричать. Я все прекрасно слышу.

– Да?

Её Высочество в стопятьдесятшестой раз провела расческой по волосам. Цуаньский болванчик обзавидовался бы такому совершенному повторения одного и того же движения.

– И что ты собираешься делать?

– Завтракать. Или обедать.

– Где он, ты хоть знаешь?

– Нет. И знать не хочу.

– Я не понимаю, Шу.

– Разве?

– Ты так просто возьмешь и отпустишь его?

– Именно. Так просто.

– Нет. Не может быть.

– Почему?

– Ты же сама говорила... ты же любишь его?

– И что? Он сам так решил.

– Да, но...

– Я не буду его возвращать, Баль. Он имеет право сам выбирать, где и с кем ему оставаться. И просить его я тоже не собираюсь.

– Но хоть поговорить с ним... или вы вчера?

– Нет.

– Я тебя не понимаю, Шу. То ты вцепляешься в него, то отпускаешь, даже не поговорив.

– И не надо. Я сама не понимаю, но не могу иначе. Я пыталась вчера, честное слово, пыталась... и не смогла сказать ни слова.

– И что теперь, Шу?

– Что... жизнь продолжается. Вот Зак скоро женится, и Кей тоже... все в порядке.

– Да. Ты себе все волосы повыдергать собралась, или оставишь немного?

– А?

– Расческу положи, говорю.

– А, да. Расческа.

– Ну-ка, иди сюда.

– Зачем?

– Надо. Или ты и Его Величество перепугать решила?

– Никого я не пугала.

– Да-да. Все уже привыкли, что Ваше Высочество чрезвычайно смахивает с виду на привидение.

– Ну и что?

– Ничего. Красить тебя будем.

– Зачем?

– Шу, помолчи лучше, ладно? Иначе у меня сейчас истерика будет. И валерьянки выпей, что ли.

Принцесса послушно замолчала.

Изрядный слой косметики не помог вернуть жизнь на её неподвижное лицо, но хоть придал некую видимость подобия этой самой жизни. Если смотреть издали. Балуста одевала ей серьги, собирала волосы в изящный сложный узел, вертела туда-сюда... кукла. Холодная фарфоровая кукла.

Без единого возражения Шу спустилась вслед за ней в гостиную, без малейшего протеста принялась за кофе. Баль была совершенно уверена, что, окажись в чашке вместо кофе деготь, принцесса с тем же отсутствующим видом выпила бы и его.

– Какого демона, маэстро! Я же знаю, что он у себя!

– Имейте совесть, молодой человек. Он только недавно уснул.

– Ничего, на том свете отоспится.

– Приходите через пару часов.

– Нет уж. Он нужен мне прямо сейчас.

Громкие сердитые голоса, доносящиеся снизу, не давали ему соскользнуть обратно, в тяжелое забытье сна. Мокрый холодный ветер задувал из окна, довершая черное дело возвращения Лунного Стрижа в ненавистную реальность. Поёживаясь и натягивая по дороге штаны, он добрался до умывальника и сунул голову под холодную воду, шипя и ругаясь сквозь зубы на отсутствие привычного комфорта.

– Живем, как орки какие-то, без душа, без горячей воды... бррр... – он встряхнулся брезгливо, разбрызгивая воду с волос. – И апельсинового сока, разумеется, нету. Варварство.

Мокрый, взъерошенный и злой тип с покрасневшими веками уставился на него из зеркала с явным намерением растерзать на месте.

– Ну-ну, спокойно. – Хилл постарался придать собственной физиономии более благопристойное выражение. – Все. Уже. Закончилось. – Физиономия в зеркале попалась плохо поддающаяся убеждению. Синие глаза щурились презрительно, словно говоря: 'врет и не краснеет!'

Вот таким – сердитым, мокрым и растрепанным – и застал приятеля без стука вломившийся в комнату Свисток. И, не тратя времени на приветствия, с размаху засадил ему в челюсть. Дальше разобрать, кто, кого и каким образом мутузил, не представлялось возможным. По полу катался шипящий и сопящий клубок из двух тел, сосредоточенно и вдумчиво брыкающих, колотящих и пинающих друг друга. Через несколько минут им все же удалось опрокинуть на себя с комода кувшин с водой, и они отскочили в разные стороны, плюясь и отфыркиваясь, как большие коты.

– Ну? – злобно уставился на друга Орис, посасывая разбитые костяшки пальцев.

– Что ну? Полегчало? – Хилл растянул разбитые в кровь губы в насмешливой ухмылке.

– Зачем?

Полегчало явно недостаточно. Свисток крадучись приближался к приятелю, явно примериваясь возобновить прерванные кувшином физические упражнения.

– Надо было.

– Ты не забыл, что он мой отец?

– Если бы забыл, его бы нашли немного в другом состоянии.

Юноши хищно кружили по полуразгромленной комнате, не решаясь напасть.

– Ты... демонов ублюдок!

Орис прыгнул, подминая Хилла под себя и нанося быстрые сильные удары. Сквозь пелену ярости он не сразу заметил, что друг не сопротивляется, только прикрывает руками лицо.

– Ты почему не дерешься, тролль болотный? – отвесив последний пинок, он отодвинулся немного, успокаивая дыхание. – Трусишь?

– Угу. – Отняв от ладони от лица, Хилл поморщился и сплюнул кровью. – Именно.

Подниматься на ноги он не спешил, давая Свистку возможность прийти в себя и заодно полюбоваться на изрядное количество ссадин и свежих кровоподтеков. За неимением рубашки взгляду Ориса представилось большинство плодов собственных усилий, включая длинную, но неглубокую рваную рану на плече.

– Вставай, сукин сын.

– Хочешь добить? Давай. – Лунный Стриж снова ухмыльнулся как-то нехорошо. – Так пойдет, или ножик дать?

Незаметным движением вытащил из-за спины нож и бросил его Орису рукояткой вперед. Тот, не успев ничего понять, его поймал и тупо уставился на блестящее лезвие.

– Ну? – неторопливо встал, опустив руки, напротив слегка растерянного друга. – Или все же поговорим для начала?

– О чем с тобой разговаривать?

Перекидывая нож из руки в руку, Орис рассматривал Лунного Стрижа. Что-то в нем было не так. Совсем не так. Чтобы он отказался подраться? Да и вообще, такое впечатление, что эти две недели для него превратились лет в десять.

– Тебе видней.

– Ты сукин сын. Ты убил моего отца. Ты покойник

Все просто и правильно. Но вот метнуть нож в беззащитное горло, испытывая при этом уверенность в том, что ни нападать, ни уворачиваться Хилл не будет, не получалось.

– Угу.

На миг Орису померещилось, что человек напротив него с нетерпением ждет этого самого ножа в горло, как милости богов.

– Все демоны!

С чистым звоном лезвие вонзилось в стену позади Хилла, срезав по пути пару соломенных волосков. Как он и подозревал, сукин сын даже не пошевелился. Только ухмыльнулся. Грустно, иронично и по-детски, напомнив шкодного мальчишку по прозванию Лягушонок.

– Будешь ты наконец драться, или нет?

– Не буду.

– Почему?

– Потому. – Отвернувшись от Свистка, Хилл намочил полотенце в умывальнике и приложил к разбитой скуле. – Хочешь сдохнуть, так пойди утопись. Я тебе в этом не помощник.

Орис опешил от такой наглости. Но в уголке сознания закопошилась здравая мысль – если друг справился с самим Мастером Тени, то что для него он, Орис? На что он вообще рассчитывал, набрасываясь на Лунного Стрижа? Не говоря уже о том, что подумать просто забыл. Видел бы отец...

– Да, Мастер просил тебе сказать, чтобы ты не вздумал перечить Исмарскому ублюдку. – Хилл продолжал промокать кровь с плеча.

– То есть?

– Придется признать его Главой Гильдии. Он не просто так на нас свалился.

– Этот гоблин будет Главой Гильдии?! Да пошел он!

– Будет. Именно этот гоблин. А ты сделаешь умное лицо, покиваешь, и подтвердишь, что всю дорогу об этом мечтал.

– Так он и поверил.

– Неважно. Или ты не доверяешь мнению Учителя?

– Ладно, с Пронырой разберемся потом... Хилл!

– Ммм?

Лунный Стриж наконец обернулся, и Орис поймал себя на мысли о том, что уже как-то и не хочет больше ни мстить, ни выяснять подробности.

– Пойдем, что ли, в таверну заглянем? Я не завтракал.

– Пойдем.

За тот час, что Орис с Хиллом провели в таверне, к вопросу оскорбленных сыновних чувств вернуться они не удосужились. Хоть Свистка и разбирало любопытство, он посчитал бессмысленным расспрашивать друга о том, что тот делал последние две недели, удовольствовавшись пока догадками и слухами. Он подозревал, что история, рассказанная Мастером, гораздо меньше соответствует действительности, чем на первый взгляд дикое предположение о причастности Лунного Стрижа к последним дворцовым сплетням. И что у Хилла были достаточно веские причины для мести Учителю, о которых ему самому пока вовсе не хотелось знать. Тот же старательно обходил щекотливую тему молчанием.

У них и без того было о чем серьезно подумать. Что бы сам Орис не хотел сделать с убийцей отца, отдавать Хилла на растерзание Исмарскому Нырку и Махшуру он не собирался. Да хоть всех Мастеров всех Гильдий передушит! Лишаться вдобавок единственного друга ради призрачной справедливости и лицемерных законов Гильдии? Обойдется Проныра. Тем более, что Орис хоть и согласился пока не лезть на рожон и не претендовать на место Главы Гильдии, но это только пока. Через год-другой неизвестно что ещё будет, и сумеет ли Нырок удержаться у власти, лавируя между всеми рифами. А уж обилие рифов и мелей для него Орис сумеет организовать.

Так что когда господин Махшур вместе с Исмарским пронырой и несколькими подручными заявились в поисках Хилла и Ориса в 'Счастье Бродяги', они были весьма разочарованы. Все их недавние намеки на причастность Лунного Стрижа к таинственной гибели Мастера не возымели успеха – оба из неразлучной парочки были живы и здоровы.

Без подробного разбирательства обстоятельств смерти Мастера Тени все равно не обошлось, правда, несколько позже. Махшур, не до конца уверенный в том, что Лунному Стрижу не удастся отвертеться, не стал собирать всю Гильдию, ограничившись всего лишь наиболее влиятельными её членами.

К счастью для Хилла и Ориса, далеко не все они были так уж уверены в том, что стоит непременно искать виноватого – слишком странно все выглядело. Труп в запертой изнутри, огороженной магической защитой – нетронутой защитой! – комнате без всяких следов насилия... уж лучше считать это естественной смертью. Тем более что самый, казалось бы, заинтересованный в праведной мести человек, сын погибшего Мастера Тени, с постной физиономией упорно талдычил о несчастном случае и полной непричастности Лунного Стрижа.

По словам Ориса выходило, что тот никак не мог ничего сделать с Мастером, потому что с позднего вечера до рассвета пьянствовал в компании с ним самим. Ни подтвердить, ни опровергнуть это заявление Махшур не мог, так как на самом деле эту ночь Свисток провел в собственной постели и в гордом одиночестве, чего, разумеется, никто не видел.

Несколько примирило с неудачей господ Проныру и Махшура только то, что в своей речи, обращенной к верхушке Гильдии Тени, Орис пару раз назвал Исмарского Нырка законным преемником Мастера и будущим Главой Гильдии, ссылаясь на уважение к решению покойного отца.

Тягомотное мероприятие затянулось до самого вечера, изрядно вымотав и без того нервного и усталого Ориса. Единственным, кого не волновал исход сборища, казался сам Лунный Стриж. То есть он, конечно, строил подобающе скорбно-невинную физиономию, складно врал и чуть ли не пускал скупую мужественную слезу в память о безвременно почившем Учителе. Но Свисток видел, что мыслями Хилл где-то очень далеко отсюда.

Исход разбирательства вполне устроил Исмарского Нырка, но никак не Махшура. Он бы предпочел, чтобы Лунного Стрижа не выпустили из зала живым. Как бы странно не выглядела смерть бывшего Главы Гильдии, сколько бы не твердили собравшиеся умудренные жизнью воры, контрабандисты и подпольные букмекеры, что ни один, пусть даже самый лучший Призывающий Тень не мог бы проникнуть в комнату Мастера, не оставив никаких следов, он то знал, кто его убил.

Нет, господин Махшур ни в коем случае не считал, что Хилл поступил неправильно. Если уж ему удалось уйти живым от обоих Тёмных, было бы полной глупостью не обезопасить себя от неминуемого удара в спину. И следующим самым логичным шагом мальчишки будет убийство его самого, Махшура. По крайней мере, он сам точно бы поступил именно так.

Вот только бывший Помощник Главы Гильдии совершенно не стремился окончательно и бесповоротно воссоединиться со своим Темным божеством. Шансы же успеть первым в свете произошедшего с Мастером выглядели слишком ничтожными, чтобы не заставить Махшура предпринять попытку решить дело иным способом.

Оставив Нырка вести политические беседы с представителями малых цехов Гильдии, он отправил одного из учеников с запиской к Лунному Стрижу. Если в открытой драке все преимущества были на стороне молодого убивца, то в дипломатии и переговорах – строго наоборот. Не за красивые глаза Мастер Тени поручил именно господину Махшуру заниматься почти всеми внешними связями Гильдии.

Когда юноши явились в его кабинет, то застали хромого пирата за разбором писем. Как и следовало ожидать, Орис не пустил дружка одного – из любопытства ли, из желания помочь или из опасения, неважно.

К некоторому удивлению Махшура, договориться с ними оказалось намного проще, чем он предполагал. О вечной дружбе и доверии речи, конечно, не шло, но Орис проявил себя достойным сыном Мастера. Никаких неподкрепленных реальным влиянием амбиций, никаких глупых разговоров о прошлых обещаниях. Напротив, совершенно здравая позиция – раз уж пост Главы Гильдии удержать в силу многих причин все равно не удастся, то не стоит и затевать бучу. И Орис, и Лунный Стриж согласились поддержать на собрании Нырка в обмен на собственное спокойствие.