Текст книги "Заложник любви"

Автор книги: Терри Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава 7

Когда Конни вылезла из постели, Ник настоял на том, чтобы она оказала ему честь отнести ее в ванную комнату.

– Ты что, собираешься носить меня повсюду?

– Я, наверное, заставлю тебя лежать в моей постели, пока не заживут твои ноги.

– Боюсь, тебе самому к этому времени понадобится перевязка.

Представив себе основательно и плотно обмотанную бинтами определенную часть мужского тела, они оба рассмеялись.

Когда он относил ее назад в постель, Конни увидела возле кровати свои босоножки.

– А ты отнесешь меня и в отель? Я же не смогу надеть их на бинты! – она потрогала свою огромную белую ступню.

– Я даже не знал, что ты сняла их тогда. Я и не предполагал, что мне придется привести тебя к себе. Никакого злого умысла!

– И хорошо, что ты не знал и не предполагал. Я бы не хотела оказаться похожей на одну из тех киношных героинь, которые ноют по каждому пустяку «ой, я подвернула ногу, ой, я ранена…».

Уж она-то точно не стала бы ныть, подумал Ник. Она связана долгом и безжалостна к себе и другим. К несчастью, столь же безжалостны и мятежники.

Он протянул руку и поднял с пола босоножку, осмотрел ее и понюхал. Конни сморщила нос.

– Очень сексуальный запах, – заявил он.

– Все понятно, туфельный фетишист!

– Нет более сексуальной в мире вещи, чем тонкая полоска кожи на женской босоножке. У меня по этому поводу есть даже своя теория, основное положение которой гласит: дамские туфли определяют выбор нижнего белья дамы, – он поболтал в воздухе босоножкой. – Что скажешь, разве я не прав?

Конни могла бы поспорить с этим, но после их утомительного пребывания в горах она ухватилась бы за любую возможность попасть в отель, и не только для того, чтобы переодеть туфли, но чтобы сменить и нижнее белье. Она надеялась перехитрить жару тонкими искусственными материалами, да не тут-то было! Хлопчатобумажное белье в этом климате как раз было бы более практичным.

– Ты можешь иметь свою точку зрения на этот предмет, я не возражаю! – сказала она.

– А ты умеешь признавать поражение!

– В редких случаях! Только, когда я на самом деле не права.

– Редкий случай! Ты признала свою неправоту.

– Но разве я ошибалась в том, что касается нас с тобой? – она скользнула к нему.

Как лунный свет, разлившийся по комнате, она была призрачной, эфирной и при этом абсолютно реальной, как соленый запах океана, проникавший в комнату Ника.

На улице все еще посвистывали трассирующие пули. Возможно, там сейчас кто-то, сражаясь, умирал. Вспышка осветила окрестности, красная дуга прочертила ночное небо. Но они уже этого не видели, так как были заняты исключительно друг другом.

Босоножка упала на пол.

Позже они заспорили, и ее оказалось совершенно невозможно переубедить. Стойкость и решимость даже в отношении любви были ее сильной стороной.

– Я останусь на Лампуре!

– Ты можешь любить меня, но ты никогда не сможешь полюбить этот остров, Конни, после всего того, что здесь случилось с твоей семьей и твоей жизнью.

– Решать я буду сама!

Он заставил ее замолчать, прикоснувшись пальцем к подколенной чашечке. Ее нога дернулась.

– Я не хочу сделать тебя заложницей любви.

– А может быть я… раба страсти?

Она взяла его руку и положила себе на талию, не ниже, не выше.

– А если мы не найдем моего отца, что мы тогда будем делать?

– Тише! Кажется, мне в голову пришла неплохая идея! – он поцеловал ее волосы. – Мы найдем его! Я придумал, как его освободить!

– Расскажи!

– Мы обсудим это на людях, когда у нас не будет возможности заниматься более приятными вещами. Зачем терять понапрасну драгоценное время?

И он проделал нечто такое, за что их тут же бы арестовали, не находись они в приватной тиши его апартаментов.

Конни вновь почувствовала возвращающиеся страхи и осознала, что ближе этого человека у нее никого уже не будет.

– У меня никогда не было возможности попросить у отца прощения и сказать ему, что я его люблю.

– Он знает это!

– Ты думаешь?

– Я уверен!

Еще позже небо раскрасилось в декадентские цвета индиго, успокаивающие оттенки голубого и чувственно-розового.

– Скажи, что любишь меня, – прошептала Конни.

Они лежали в предрассветном полумраке, слившись телами. Слова, подумал Ник! Вся его жизнь проходит среди слов. Ему приходится угадывать их истинный смысл, истолковывать их и говорить их самому как можно меньше. Но любовь выражается не только словами. Он любит ее гораздо больше, чем могут об этом сказать слова, гораздо больше, чем он когда-либо мог себе вообразить. И он намерен доказать ей свою любовь! Даже если придется лечь костьми.

Около шести часов утра Ник выскользнул из постели, бережно сняв со своей руки голову спящей Конни и положив ее на теплую подушку. Бесшумно он оделся и вышел.

Натертые мастикой паркетные полы посольства сияли в утреннем свете. На улице пели птицы. Запахи Лампуры действовали на него как наркотик, обволакивая все его существо терпким и пьянящим туманом и обещанием полуденной жары. «Напоминают мне, – подумал он, – о женщине в теплой постели».

Войдя в радиорубку, он убрал следы многочисленных ночных каблограмм, предупреждавших другие посольства и весь мир об очередной революции в Лампуре. Он не любил эту комнату, маленькую и душную, набитую древними радиопередатчиками, кодирующими машинами и одним единственным компьютером.

Ник вставил в кодирующую машину шифр и составил формулировку запроса.

Он любил кодировать, впрочем, как и расшифровывать каблограммы, извлекая информацию из завуалированных и намеренно сложно составленных фраз. Он любил выяснять их истинный тайный смысл. Ник даже разработал несколько собственных шифров, очень мудренных, причудливых, даже игривых. Он ни с кем не делился этой стороной своей жизни, кроме таких же, как он сам, дипломатов, сидящих в подобных комнатах где-нибудь на другом конце мира. Этих людей он никогда не встречал, и, насколько мог догадываться, никогда и не суждено было ему их встретить.

Основу запроса составляли четыре слова: «Установите местонахождение Поля Бьянка». Он смотрел на буквы, когда выстукивал их на клавишах, и думал о Конни.

Ночью она рассказала ему многое о своем бывшем муже.

– Он служит в специально подготовленном десантном подразделении, действующем на море, в воздухе и на суше, – говорила она, уютно устроившись рядом с ним. – Этакие командос в составе военно-морского флота. Идут, куда прикажут, и делают все, что прикажут. Они считают себя покрепче ребят из морского десанта. Так оно, наверное, и есть.

– Понятно.

– Большая часть из того, чем они занимаются – тайна. Страшная тайна!

– А как же вы встретились и где? Под водой в саду осьминога?

– В Вашингтоне. Мы с матерью обращались за помощью в один секретный комитет Сената.

– Когда это было?

– По-моему, когда на экраны вышел «Рэмбо». К этому времени мы уже испробовали все остальное и, как ты догадываешься, безрезультатно.

– А он?

– Поль? Поль Бьянка? Очень красивый и благородный парень. На восемь лет старше меня по возрасту и лет на двадцать по жизненному опыту. Мне тогда был двадцать один год.

«И двадцать шесть сейчас», – подумал Ник. Он немного отвлекся, пытаясь представить, какой она была пять лет назад, как смотрелась в Вашингтоне среди знаменитых монументов.

– Ты что, заснул?

– Нет, бодр и весел, как никогда!

– Он водил меня по городу, показывал все эти исторические монументы.

Ник про себя усмехнулся.

– Мне показалось, я влюблена.

– А на самом деле?

– Я влюбилась в него в тот день, когда он сказал, что спасет моего отца. Еще долго после свадьбы я не понимала, что я натворила. Но он был хорошим человеком, Ник.

– Любой мужчина, который полюбил тебя – хороший человек.

– Ты не скромен. Я ужасно мучалась, сознавая, что обманула его и еще больше себя. Но он отнесся ко всему с пониманием, отдавая себе отчет, что у нас с ним ничего получиться не может. Без лишних скандалов мы развелись. Он был для меня просто средством, я это поняла.

– И я для тебя средство? – резкость, с которой Ник произнес это, напугала их обоих. – Пусть я буду для тебя средством, Конни. Я не тешу себя иллюзиями насчет того, что между нами может быть нечто большее, чем трезвый расчет. Все, что я хочу, так это видеть тебя счастливой. И хочу хоть раз в жизни попросту быть кому-нибудь полезным. Тебе и твоему отцу. Я знал, что стану помогать тебе; уже в ту минуту, когда вошел в кабинет Уиткрафта и увидел тебя. Если я могу помочь кому-то… – он замолк и плотно сжал губы, когда до него дошел смысл всей этой идеалистической чепухи, которая только что из него исторглась.

Конни тихо засмеялась.

– Если бы надутые индюки из вашего министерства иностранных дел заподозрили в тебе эту робингудовскую жилку, как бы они удивились!

Ник тоже рассмеялся. Над собой. Над тем, как он умудрился испортить себе жизнь. Если бы он держался за что-нибудь одно, за любовь Конни, например, он распутал бы все остальное. Но должен же быть хоть какой-нибудь выход!

Вскоре после полуночи Ник обдумывал пути спасения Билла Хэннесси и решил один отправиться в горы к мятежникам. Это было возможно. Любой мог отправиться в любой момент к мятежникам. Вопрос был только в том, возвратился ли бы этот человек живым и невредимым.

Ник ждал ответа в радиорубке. Он хотел, чтоб его запрос был получен и незамедлительно понят, поэтому он воспользовался самым простым кодом. Гарри расшифровал бы его за десять минут. Ник ждал уже двадцать. Если бы он курил, то за эти двадцать минут уничтожил бы уже полпачки.

Установление местонахождения Поля Бьянка было не такой уж трудной задачей. Конни до сих пор оставалась в дружеских отношениях со своим бывшим мужем и утверждала, что Поль по-прежнему служит в этом элитном подразделении. Это запало в голову Ника еще до того, как он окончательно решил, что предпримет дальше.

Несколько минут его терзали муки ревности. Если Поль Бьянка был таким хорошим, как она говорила, почему он позволил Конни уйти?

– А не то же ли самое собираешься сделать и ты? – голос Ника глухо прозвучал в обитой деревянными панелями комнате.

Его план требовал для своего исполнения благородного и дерзкого героя, такого, каким он сам всегда мечтал быть. Из тех, кто женившись на любимой женщине, не цепляется за нее, если она разлюбит. И он не станет удерживать ее.

При звуке электронного сигнала Ник поднял голову. «Сообщение получено». Стуча карандашом, Ник быстро записал его и отправился к себе. И к Конни.

Конни любила спать, укрывшись одеялом или простыней, но раскрылась во сне, и мало-помалу до нее дошло, что ничто, кроме утренней свежести, не касается ее кожи.

Вошел Ник и принялся раздеваться, предупредив:

– Больше не будем!

Она провела пальцем по его спине и напустила на себя сердитый вид.

– А я хотела пригласить тебя в постель. Есть какие-нибудь новости?

– Только те, которые мы сообщили журналистам. Меня вызвали, чтобы я сочинил официальный отклик британского посольства на последние события в Лампуре. Затем нужно было отправить журналистов назад в отель.

Его позвал долг, и он последовал его зову. Неужели они не видят, возмущалась Конни, что, каждый раз обращаясь к нему, они никогда не встречают отказа! Он улаживает их самые деликатные проблемы, а они ему не доверяют!

– А в остальном все, как обычно, – сказал он.

– И это обычно? – она пробежала пальцами по его спине, когда он нагнулся, чтобы снять ботинки. – Кто-нибудь знает, что я в вашей постели, мистер Дипломат?

Она нещадно дразнила его, с наслаждением изучая каждый квадратный дюйм его тела, играя с ним легкими прикосновениями. Она ошибочно полагала, что может его этим соблазнить.

Катализатором для них была нежность. Когда она проявлялась, за ней тут же поднималось желание. Это удивляло их обоих, но больше, чем удивляло, приводило в восторг.

Несмотря на то, что Ник умел строить из слов красивые длинные предложения, их разговор вскоре свелся к телеграфному стилю:

– Здесь!

– О! О!

– Пожалуйста…

– Еще!

Потом нужда в словах и вовсе отпала.

Конни вконец запуталась: кто из них кому принадлежит? Кто дарит другому больше поцелуев? Кто из них искуснее в ласках? Сколько раз они уже занимались любовью? Она, наверное, не сможет ходить, но после того, как Ник так профессионально забинтовал ей ноги, она все-таки попробует как-нибудь ковылять.

Она еле подавила смех и тут же почувствовала, что сейчас заплачет. Когда же все это кончится? Когда же они вызволят ее отца?

Подобно тому, как из предрассветной мглы выплывает окрестный ландшафт, перед ее взором медленно возникла картина: Ник стоит рядом с ней; мятежники, освобождая, приводят к ним ее отца; она крепко обнимает его и говорит ему, как сильно она его любит и как долго ждала этого часа, а потом она представляет ему Ника, и отец одобряет ее выбор.

Она добьется своего, невзирая на всех этих мятежников, дипломатов и бюрократов, и воссоединится с мужчиной, которого любит. Потому что она действительно его любит. В этом она не сомневалась, она сомневалась теперь только в том, удастся ли ей сохранить его любовь.

Ник послал кого-то в отель, и вскоре прибыли ее кроссовки. Они вынули шнурки, и Конни смогла надеть их на забинтованные ноги. Потом, когда они пробирались через засыпанный обломками город, подошвы шлепали по земле, привлекая к себе внимание прохожих. Многие здания смотрели на них пустыми окнами и выставляли напоказ свои рябые от пуль бока. Только два из них были повреждены попавшими в них снарядами, остальные пострадали лишь от пуль.

Когда Конни и Ник завернули за угол и направились к отелю «Империал», она вздохнула с облегчением, увидев здание отеля целым и невредимым. Ник сжал ее локоть.

– Я же говорил тебе, отель останется цел.

– А не опасно ли мне здесь будет находиться? – спросила она несколькими минутами позже, когда они были уже в ее номере.

– Ты не так ставишь вопрос, – Ник закрыл дверь и задернул шторы. – А не опасно ли нам здесь будет находиться?

Они обнялись, но настроение у Конни испортилось. Налюбовавшись на разрушения в городе, она разволновалась, ее неумолимо потянуло в горы к мятежникам, туда, где был ее отец.

Ник чувствовал ее беспокойство.

– Почему бы тебе не принять душ и не переодеться? – сказал он. – Я зайду к тебе через часик, и мы решим, что нам делать дальше.

Ее прочувствованное «спасибо» стало ему ответом, а он уже ценил каждый ее жест, каждую улыбку и знал некоторые особенности ее телодвижений.

– Все будет хорошо, – сказал он, сознавая, что за этими словами ничего не стоит.

Еще раз он поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы она больше не плакала, вспоминая об отце.

– Верь мне! – сказал он.

Она кивнула ему вслед. Этот простой жест наполнил его гордостью. Она верит ему.

– Оставайся здесь, – попросил он, – и не приходи в посольство разыскивать меня. Я вернусь самое большее через час. А если не приду, можешь позвонить Джорджу. Не выходи из отеля одна.

– Неужели все так серьезно?

– Это мы узнаем через несколько дней. Но что я знаю точно, так это то, что для мятежников ты была бы первоклассным заложником. Ни шагу отсюда, пока я не вернусь! Поняла?

Она встала на цыпочки и поцеловала его.

– Возвращайся скорее ко мне!

– Конечно!

В бесплодных поисках прошло еще четыре дня. В понедельник у них было несколько встреч, и ни одна из них не принесла им ничего, кроме разочарования.

Они медленно ехали по засыпанным штукатуркой и камнями улицам и почти совсем не разговаривали, удрученные видом разрушений и беспорядков, воцарившихся в городе после повторных наступлений мятежников. Чтобы проехать через армейские посты, Нику приходилось призывать к себе на помощь все свои дипломатические способности.

– Их беспокоит, не мятежники ли мы, – выдохнул он, возвращаясь от очередного поста. – Они говорят, что только дураки могут отправляться в такое время за пределы городской черты.

– Может, я и дура, но я выполняю миссию милосердия, и это вне политики.

Ник взял ее руку и поднес к губам.

– Конни, прости, но им на это наплевать! Если твой отец с мятежниками, значит, они полагают, он сам мятежник.

– Но ведь это не так!

Ник обнял ее за плечи. Длинные ночи, заполненные обстрелами города и восторгами мужчины и женщины, отыскавших друг друга, давали о себе знать усталостью. То, о чем они говорили под покровом ночи, намечая, что им делать дальше, при свете дня обретало столь же непривлекательную реальность, как непривлекателен был тощий цыпленок, однажды вылезший откуда-то на дорогу в нескольких футах от колес их джипа.

Лампура-Сити стал жертвой политической розни, другой ее жертвой был Билл Хэннесси. Временами Ника охватывало ощущение безнадежности, но он бодрился.

– Мы будем продолжать поиски.

– Но как, если мы не может выбраться из города?

– Я знаю один бар…

– Ник! – упрекнула его Конни, чем несказанно позабавила его.

– Бары – лучшее место, где нам следует задавать вопросы. Алкоголь легко развязывает языки, даже коа-пора! Поехали!

Они сели в джип, и Ник повел его к городской окраине.

– А что та женщина, с которой ты говорил в горах, помнишь? – спросила Конни, когда они объезжали выгоревший остов припаркованного на углу автомобиля, оказавшегося среди унылых лачуг из раскаленного полуденным зноем гофрированного железа. – Ее сведения о наступлении мятежников оказались верны.

– Кстати, мы как раз едем к ее сыну.

– И он нам поможет?

Ник положил руку на ее колено.

– Если захочет, он может нам здорово помочь.

– А кто она, эта женщина?

– Одна из самых богатых на острове.

– Ты шутишь?

– Благодаря всем этим революциям, многие женщины на острове остались без мужей. А эта женщина скупает за бесценок их земли, когда они уезжают в город в поисках заработка. Большинство из них не приживаются в Лампура-Сити и возвращаются на свои земли, нанимаясь к этой женщине возделывать участки, бывшие прежде в их собственности.

– А она предприимчива!

– Сейчас она владеет почти всей долиной!

– А ее сын, он на чьей стороне?

– Об этом, Конни, я не хотел бы распространяться.

– Мне-то ты можешь довериться, Ник!

– Неужели? – он остановил машину на пыльном перекрестке.

Он хотел поговорить с ней, успокоить ее и увидеть, как исчезнет морщинка между ее бровей. Они были так заняты разъездами, что он допустил непростительную небрежность, ни разу не сказав ей в последние два часа, что он ее любит.

Теперь задуманное им не казалось уже ему превосходным планом. Если он договорится с мятежниками и они освободят Билла Хэннеси, Конни уедет с отцом с этого острова навсегда. Он не может позволить ей риск возвращения на Лампуру. И, может быть, уже сейчас стоит начать подготавливать почву для их расставания, как бы это ни было больно.

Он выключил мотор. Едкий дым плыл над безлюдными улицами.

– Те слова, что мы говорили по ночам друг другу, не должны тебя связывать, Конни. Чего только люди не наболтают, когда им грозит близкая опасность!

Она резко отвернулась и уставилась в никуда. Ник схватил ее за запястье, чтобы заставить ее выслушать его. Но каково ему было изворачиваться и лгать ей!

– Я сказал то, что хотел сказать, но, пожалуй, сказал это не так, как было нужно, – на него напало косноязычие, о Господи! – Да, я люблю тебя, от этого никуда не денешься, но что касается долгосрочных планов, то скажу тебе честно, Конни, я не вижу нас с тобой в обсаженном розами коттедже, да и ты, я думаю, тоже. Я не вижу для себя возможности в ближайшем будущем покинуть этот остров, разве что меня попрут с дипломатической службы.

Что они не преминули бы сделать прямо сейчас, если б знали, что он задумал.

Конни не отвечала и продолжала, отвернувшись, смотреть в никуда. Ему было невыносимо больно представить, что по ее лицу сейчас текут слезы. Он ненавидел звук своего собственного голоса, но не мог уже остановить слетавшие с его языка жестокие слова.

– Ты возненавидишь этот остров, и я буду в этом виноват. Не поедет же твой отец в Америку один!

– Ник!

– Да?

– Мне кажется, тебе нужно замолчать, – она повернулась к нему, и ее грудь медленно опустилась, когда она выдохнула эти слова.

Ник видел только ее глаза, зеленые и пустые. Потом он увидел солдат, направлявшихся к ним. Винтовки наизготове. В глазах равнодушие. Они окружили джип.

Глава 8

Все это напоминает поднимающуюся для броска кобру, подумала Конни, пригвожденная к сиденью видом шести человек, одетых в зеленые и цвета хаки рубашки, американские джинсы и кроссовки с оранжевыми баскетбольными мячами по бокам. По знаку одного из них из-за домов вышли еще трое. В центре шел малорослый лысеющий мужчина, испытующе оглядывая Ника и Конни своими черными и блестящими глазами. На нем аккуратно выглаженная белая рубашка поверх широких и тоже белых брюк.

На улице никто на него не обратил бы внимания, подумал Ник. Только почтительность, с которой солдаты обращались к нему, и отсутствие оружия отличали его от остальных.

– Оставайся в джипе! – Избегая резких движений, Ник попытался вылезти из джипа.

Клацнули затворы винтовок. Внутри у него похолодело.

– Не ходи к ним, – тихо попросила Конни.

Ник медленно поставил на землю одну ногу, потом еще медленнее другую.

– Я поговорю с ними.

Один из солдат, окруживших джип, что-то крикнул, и те трое двинулись к джипу быстрее.

– Что он сказал? – забеспокоилась Конни.

– Он тоже тебе посоветовал оставаться в джипе, – пошутил Ник.

– Ник!

– Не волнуйся! Не подавай вида, что тебе страшно, и не открывай рта. Хорошо?

– Нехорошо, – ее блузка насквозь была пропитана потом, руки дрожали, но она этого не замечала. Ее волновало то, что Ника рядом с ней больше не было.

Она видела такие же невыразительные лица и раньше. Эти люди знали только то дело, ради которого они готовы были уничтожить все человечество.

– Ник!

Он сверкнул ей беззаботной улыбкой и повернулся к солдатам.

– Я понял, ребята, что никто из вас не говорит по-английски, не так ли? Пока что я не услышал от вас ни одного английского слова.

Повернувшись к Конни, он добавил:

– Следовательно, мы можем свободно разговаривать, дорогая, не опасаясь быть понятыми. До тех пор, разумеется, пока разговаривать мы будем спокойными голосами.

Конни страшно захотелось почувствовать твердую почву под ногами и свою руку в его руке.

– Ты всегда просил меня не делать без тебя и шагу. Так вот: ты от меня не отделаешься и сейчас, Этуэлл! Ты понял?

Она одарила троих людей, появившихся последними, деревянной улыбкой и попыталась тоже вылезти из джипа. Ник пододвинулся к дверце и попытался преградить ей путь, прежде чем она натворит глупостей. Это ему удалось.

Он вежливо заговорил с солдатами на лампурском диалекте. Он врал, ловко уводил разговор в сторону от выяснения их личностей, пытался расположить их к себе и при этом еще успевал переводить Конни суть их беседы:

– Они спрашивают, есть ли у нас паспорта. Я ответил, нет. Мы муж и жена? Пока нет. По какому праву мы находимся здесь? Мы ищем какой-нибудь бар в этом районе.

Один из солдат выругался.

– Обрати внимание, – заметил Ник, – они сами нервничают. Я делаю вывод, что вчерашний налет мятежников оказался для правительственных войск очень болезненным.

– Ты думаешь, мятежники могут быть где-то рядом? – забеспокоилась Конни. – Тогда и отец может быть рядом!

– А кто ваш отец? – вдруг спросил по-английски лысеющий мужчина.

Сердце Конни ушло в пятки. Ник отбросил за ненадобностью свою беззаботность, выпрямился во весь рост и скрестил руки на груди.

– Вы, оказывается, говорите по-английски?

– Какая же я дура, прости, Ник, – застонала Конни.

Голос лысого был неприятно пронзителен. От этого голоса по телу Конни бегали мурашки страха.

– Вы на стороне мятежников? Какое у вас сложилось мнение о последних событиях в стране?

– Мы не уполномочены правительствами наших стран отвечать на подобные вопросы, – сказал Ник спокойно.

– Вы американка? – лысый в упор посмотрел на Конни, и она вцепилась в руку Ника.

– Спокойно, дорогая, ничего страшного не случилось, – Ник полез во внутренний карман пиджака, солдаты вскинули винтовки.

Ник поправил лацканы пиджака и извлек на свет футляр для визитных карточек.

– Я сотрудник британского посольства, подданный Ее Величества, – он передал лысому золотой футляр.

– А женщина?

– Она со мной.

– Пожалуй, мы допросим ее отдельно от вас. Не исключено, она скажет нечто другое, чем то, что утверждаете вы.

Конни продолжала смертельной хваткой удерживать руку Ника. Она восхищалась им и не узнавала его. Рядом с нею стоял не терявший самообладания, сосредоточенный мужчина, просчитывающий каждый свой последующий шаг.

– Мне жаль, но это создало бы для нас некоторые неудобства, – сказал Ник.

– Ваши удобства-неудобства – не наша забота, – лысый открыл футляр, высыпал визитные карточки в грязь и наступил на них своим ковбойским ботинком, втаптывая.

Он улыбнулся Конни, обнажив коричневые от злоупотребления местной разновидности чая зубы.

– Вы одобряете действия правительства, мисс…?

Ник говорил ей, что из-за одного только имени ее тут же схватят. А что он может сделать, чтобы ей помочь? Что они с ним сделают, если он попытается оказать сопротивление?

– На вопросы не отвечай! – наставил ее Ник. – Ты иностранка. В этот район мы заехали по ошибке, разыскивая бар. Больше ни о чем говорить им не надо.

Больше Ник не успел ничего сказать, потому что один из солдат прикладом винтовки нанес ему в спину жуткий удар, а другой поволок его прочь от джипа. Ник пытался высвободиться. Ему заломили руку за спину. Конни выкрикнула его имя.

Сквозь стиснутые зубы Ник успел сказать ей:

– Не делай никаких комментариев по поводу правительства!

Конни было уже все равно, что говорить. Она хотела быть рядом с Ником. Но десять футов разделяли их и восемь винтовок. Бороться было бессмысленно, не бороться – немыслимо.

Перед ее глазами возникло видение из прошлого, четкое и ясное, как блеск штыка на солнце. Она вспомнила, как упирался ее отец, когда они вот так же уводили его прочь. До сих пор она помнила, что на нем были черные поношенные ботинки. Это видение привело ее в ярость. Тогда она была абсолютно беспомощна. Но сейчас она не хочет безропотно подчиняться обстоятельствам.

– Ваше имя? – задал первый вопрос, допрашивая, лысый.

Краешком глаза Конни старалась не выпускать Ника из вида.

– Я ничего не скажу, пока вы не отпустите моего спутника.

Лысый пробормотал ругательство и швырнул окурок в грязь, туда же, где лежали визитные карточки. Ник крикнул Конни, чтобы она молчала, но, получив прикладом винтовки в живот, упал на колени.

Конни повернулась к лысому и посмотрела на него ледяным взглядом. Она как-то сумела убедить себя, что выбраться из этого кошмара можно, только лишь попытавшись сохранить спокойствие.

– Что вы хотите знать?

– Как вы считаете, например, правильно ли поступило правительство Лампуры, отдав приказ подвергнуть столицу артобстрелу, чтобы выбить из нее мятежников?

– А мятежники уже разбиты?

– Вопросы задаю я. Ваше мнение, пожалуйста!

Она не могла смотреть в сторону Ника и, сложив руки на груди, уставилась в землю. Ее внимание привлекли все те же ковбойские ботинки лысого. Она тряхнула головой и попыталась изо всех сил сосредоточиться. Ботинки ее отца, ботинки Ника, ботинки лысого… Какое ей вообще дело до ботинок? Ее вдруг осенило! Ботинки! Конечно же, ботинки! Есть ей дело до ботинок лысого!

Она вскинула голову:

– Я считаю, что этот обстрел лишний раз показал, что правительству нет дела до народа, и только мятежники защищают его интересы.

– Конни! – отчаянный крик Ника только подлил масла в огонь.

Ее отец вот так же выкрикивал тогда ее имя.

Она расправила плечи и посмотрела лысому прямо в его птичьи глаза.

– Мятежники – храбрые люди, и мой отец с ними.

– Имя вашего отца Билл Хэннесси?

– Именно так!

– Разве он остается с мятежниками по доброй воле?

– Я хочу, чтобы мятежники освободили его.

– Конни, ради Бога, заткнись! Она мелет чепуху, не слушайте ее!

Новый удар приклада откинул его голову.

– Все здесь не те, за кого себя выдают, Ник! Ты же сам мне это говорил! Это мятежники, Ник.

Пошуршав полиэтиленовой пачкой, лысый достал из нее сигарету.

– Ваша дама гораздо более наблюдательна, чем вы! Освободите его!

Трое человек поставили Ника на ноги и толкнули его в сторону джипа. Шатаясь и спотыкаясь, он остановился перед Конни. Попытавшись восстановить равновесие, он выпрямился и пригладил волосы, стараясь не морщиться от боли в животе.

– Они на самом деле мятежники?

Конни готова была расплакаться. Она была на грани истерики.

– Народ здесь очень бедный, Ник, – объяснила она ему. – Люди очень бережно относятся на этом острове к своей обуви. Если же они служат в армии, они надевают только лишь армейские ботинки.

– Все правильно, – вставил лысый.

– Вы прикинулись солдатами правительства, чтобы выведать, на чьей мы стороне?

– Да, так!

Ник присвистнул и взял Конни за руку.

– Головка у тебя работает неплохо, дорогая!

– Я не могла стоять и смотреть, как они тебя избивают! – теперь, когда опасность миновала, появилась угроза, что с минуты на минуту Конни разразится потоками слез.

Она крепко, как только могла, сжала его руку.

– Не бойся, они не возьмут меня в заложники и не убьют! – сказала она Нику.

– Почему вы в этом уверены? – удивился лысый.

– Мы только что прорвались через настоящий армейский патруль в нескольких кварталах отсюда. Если они услышат выстрелы, они поймут, что здесь мятежники.

– Теперь вы еще нам и угрожаете! – лысый рассмеялся.

– Мне нужен мой отец! – сказала Конни.

Никто с места не двинулся. Лысый заговорил по-лампурски со своими солдатами, и от его внимания не ускользнуло, что Ник принялся внимательно прислушиваться к их разговору.

– А вы помогаете этой даме вернуть свободу ее отцу? А, англичанин?

– Нет!

Конни удивленно всем телом повернулась к Нику.

– Что?

– Я все объясню тебе позже, дорогая. Позвольте нам с вами поговорить наедине, сэр, – обратился Ник к лысому, и тот усмехнулся его наглости, но кивнул головой в знак согласия.

– Зовите меня полковником! А поговорим мы с вами вон там.

Ник даже не потрудился взглянуть на указанный полковником дом, из темного нутра которого и появились солдаты и сам лысый.

– Извините, но я предпочел бы тогда поговорить с вами здесь и по-лампурски.

Они говорили минут десять. Ник ставил лысому какие-то условия. Конни поняла это по тому, как он загибал пальцы, видимо, перечисляя условия. Они несколько раз упомянули имя ее отца и британское посольство, остальное она не поняла.

Переговоры подошли к концу. Лысый кивнул:

– Мы подумаем о вашем предложении!

Ник за руку отвел Конни к джипу. Солдаты скрылись в тени пустых домов.

Машина фыркнула, и дымок выхлопных газов снесло ветром в сторону. Ник резко тронулся с места.

Когда они нашли дорогу, ведущую к отелю «Империал», Конни с облегчением вздохнула, напряжение в ее теле спало.