Текст книги "Заложник любви"

Автор книги: Терри Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Он пытался выбросить из головы Конни, снова и снова выкрикивающую его имя, и не мог. О чем сейчас она думает? А который уже час? Наверное, она уже в самолете.

Почувствовав на щеках вновь солнечные лучи, он решил, что они вышли из джунглей и, скорее всего, именно здесь и расположено убежище мятежников. Только бы они не сунули его в какую-нибудь пещеру!

Он услышал звук отворяемой двери, и чья-то рука втолкнула его в помещение. С него сняли наручники. Он сам осторожно дотронулся до жесткой повязки на глазах.

– Снимай ее, не стесняйся, англичанин!

Они находились в бункере. Цементные стены были внизу отделаны по периметру дешевыми деревянными панелями. Посередине были огромный стол и вокруг него стулья. У стены на подставке стоял радиоприемник. Через открытую дверь он увидел ряды раскладушек в другой комнате. Камеры, которая могла бы предназначаться заложнику, он не заметил.

– Вы пьете!

Это не было вопросом или предложением выпить, это было простой констатацией факта. Кто-то незнакомый протянул ему стаканчик коа-поры. Его так и подмывало выпить его одним залпом, но он поднял его в сторону полковника и отпил всего лишь один глоток:

– Любезно с вашей стороны!

– Вы очень ценный для нас заложник!

– Я бы предпочел думать, что я посредник.

– Посредником станет ваше правительство.

«Спокойно, – думал Ник, – не надо его преждевременно разочаровывать». На его лице играла лукавая улыбка.

– Так уж сложилось исторически, британцы – очень рассудительный народ. Они сделают вид, что не хотят иметь с вами никакого дела, но чтобы они ни говорили, они не помешают нам с вами обсудить возможные варианты условий.

– Здесь у вас не может быть никаких условий.

– Однако мы могли бы обсудить…

– Вы что-то не то говорите! Мы можем запросто убить вас! Какие могут быть условия? – полковник сказал это вкрадчивым голосом, и Ник мог поклясться, что перед ним не дипломат: от полковника слишком веяло холодом. – Вам только остается, мистер Этуэлл, тешить себя надеждой, что британцы действительно пожелают вашего освобождения.

– Конечно, пожелают, но это вопрос времени.

– Вопрос времени? Люди стареют и умирают, но некоторым вообще не суждено состариться.

– Но вы же не тронете заложника!

– Не тронем, конечно, если он окажется таким ценным, каким хотел себя представить! Но в противном случае вы станете нам в тягость, и мы пустим вас в расход.

Что ж, он предвидел и эту возможность. В таком случае нужно только потянуть время, чтобы Конни и ее отец наверняка успели бы выехать из страны. А тогда уж…

Он сунул палец в пустой карман, в котором еще недавно лежал его носовой платок, и вспомнил слезы Конни и ее крики, когда лэндровер уносил ее от него прочь. Но это видение не отвлекло его от реальности. Перед ним были люди, для которых убийство стало таким же обычным делом, как еда и сон.

– Но есть же еще один вариант, – сказал он, – вы выигрываете эту войну и отпускаете меня на все четыре стороны.

Полковник улыбнулся, не раздвинув губы и таким образом не продемонстрировав ему на этот раз свои коричневые от разновидности местного чая зубы.

Глава 10

Конни мяла в руках носовой платок. Вызывающий красный цвет, цвет тряпки тореадора, раздражал Уиткрафта и не давал ему сосредоточиться.

– Мы беспомощны что-либо предпринять, поймите!

– Я требую определенного ответа. Теперь один из ваших подчиненных сделался заложником! Не можете же вы теперь сидеть сложа руки, расписываясь в собственном бессилии!

Посол сдвинул свой страдальческий взгляд на раскрытую папку, лежавшую перед ним на столе, потом на своего секретаря по общественным связям.

– Джордж, не могли бы вы…

– Всегда рад услужить, – Джордж набрал полную грудь воздуха и направился к балконной двери, где сорвал два тяжелых бутона с прицепившейся к перилам лианы. – Мисс Хэннесси, вы знаете, кто такой отступник? – спросил он, подавая ей цветы.

– А вы знаете, что такое преданность?

Джордж у окна разглядывал городской вид, как будто никогда прежде его не видел.

– Этуэлл сделал все это на собственный страх и риск. Он сознательно отдал себя в руки мятежников, и при этом он знал, на что идет. Мы не в состоянии развязать узел, который он сам завязал.

– Неправда, вы можете помочь ему!

– Как же?

Конни встала и подошла к Каннингэму. Она не станет сидеть в липком кожаном кресле и смотреть, как Уиткрафт прячется от нее за своим огромным столом, а Джордж рассматривает вид давно опостылевшего ему Лампура-Сити.

– Вы бы могли послать в горы людей для спасения Ника.

– И подвергнуть опасности не только тех, кого мы пошлем, но и жизнь самого Ника?

– Дайте мне что-нибудь вроде санкции, – сказал Поль, выступив вперед, – и утрясите этот вопрос с американцами, а я сделаю все остальное. Мы располагаем от доктора Хэннесси информацией относительно местонахождения баз мятежников.

– Что ж, может быть, – Джорджа трудно было вывести из себя.

– Дайте Полю в помощь нескольких человек, и он выручит Этуэлла!

– Все не так просто. Мы не можем нарушить заведенный порядок вещей и условленные договоренности.

– Каких таких вещей? – Конни была уже сыта по горло дипломатической болтовней.

– Весь штат посольства может оказаться в заложниках. Вы этого хотите? – тихо сказал Джордж. – Сэр!

– Да? – Уиткрафт последовал глазами за взглядом Каннингэма, направленным на папку из твердого картона, в которой лежало официальное заявление британского посольства по поводу случившегося инцидента.

Уиткрафт откашлялся и зачитал его:

– В качестве ответа на случившийся инцидент мы, британское посольство, уполномоченное представлять на Лампуре интересы Ее Величества, официально заявляем, что не будем вести никаких переговоров с мятежниками относительно выкупов, вооруженных акций и тому подобного. Мы будем следовать всем прежним договоренностям между британским посольством и правительством Лампуры.

Уиткрафт снял очки.

– Мне пришлось немного порепетировать перед тем, как зачитать его прессе, Джордж.

Конни не успела выплеснуть свое негодование, потому что Джордж успел поднять руку, чтобы опередить ее:

– Помните его записку, оставленную для меня? Он спланировал все заранее и, повторяю вам еще раз, он знал, на что шел.

Конни почувствовала, что ее охватывает знакомое ей ощущение собственного бессилия. Тогда, в номере отеля, после того, как они отзанимались любовью, Ник сел за стол и спокойно выписывал какие-то материалы из прессы, уже зная о том, что скоро его жизнь будет в опасности.

– Он любит вас, – сказал Джордж.

Его тихие слова вкрались в ее разноголосые мысли, и она вздрогнула.

– Возможно это послужит вам некоторым утешением.

– Не послужит!

Ее ноги дрожали, когда она шла к двери. Ей нужно хорошенько подумать. Пойти в отель и убедиться, что отец там, на свободе.

Но в сущности для нее ничего не изменилось. Теперь она не сможет успокоиться до тех пор, пока другой человек, которого она любит, не перестанет быть заложником.

Поль взял ее за руку, когда они спускались по мраморной лестнице посольства. Ник однажды нес ее на руках по этой лестнице. Однажды он прикрывал ее тело своим от пуль и осколков. И он любил ее здесь, в этом здании, так нежно и так пылко! Ей не нужно его самопожертвование. Она его не примет. Она будет бороться. Должен же быть какой-то выход!

– Мисс Хэннесси! – ласковый голос позвал их, когда они были уже на ступеньках выхода из посольства.

К ним шел Джордж.

– Я хотел бы возвратить вам записку Ника.

Конни положила конверт в сумочку.

– Это все?

– Он не оставил вам никакого выбора. Я знаю, он хотел, чтобы вы побыстрее уехали отсюда.

– Вы же знаете, что я этого не сделаю, пока он не окажется на свободе.

Улыбнувшись, Джордж кивнул:

– Мы не всегда делаем то, что должны делать, – он поклонился и вернулся в посольство.

Конни произнесла слово, услышав которое, ее бывший муж разинул рот.

– То же самое ты могла бы выразить как-нибудь по-другому, Конни!

Она закрыла глаза, прислонилась к нему и чуть не рассмеялась.

– Сквернословие раньше мне не было свойственно, ты прав.

– Ну и что мы теперь будем делать с твоим чокнутым дипломатом?

– А что ты думаешь?

– Ну, и каковы результаты? – Они вернулись в отель, и Конни ни о чем не могла говорить без слез.

– Тебе теперь надо хорошо отдохнуть, папа.

– За десять лет я уже хорошо отдохнул, теперь же я хочу действовать!

С этим Конни не могла не согласиться. Она вышагивала по комнате, беспокойная, яростная, убитая горем, все сразу.

– Тебе записка, – сказал Билл Хэннесси, когда она более менее пришла в себя.

Он кивнул в сторону стола. Ее сердце затрепетало. Ногой она откинула оказавшийся у нее на пути чемодан и кинулась к столу.

– Он, должно быть, написал записку, когда приходил собирать мои вещи!

Увидев мелкий наклонный почерк Ника, она вдруг упрямо сжала губы.

– Не надо меня успокаивать, англичанин! – скомкала она записку и бросила на стол.

К ее удивлению, Поль рассмеялся.

– Что смешного?

– Так ему и надо!

– Я приготовила для Ника Этуэлла несколько отборных фраз, касающихся его понятий о доблести и чести!

– И ему придется их скоро услышать! Да?

Поль принялся рыскать глазами по номеру так, будто что-то потерял.

– У тебя есть какие-то предложения? – поинтересовалась Конни.

– У меня есть! – ее отец взял со стола листок бумаги. – Я набросал это по памяти, пока вы были в посольстве. Думаю, мы сможем разыскать этот бункер.

Конни и Поль сгрудились вокруг листка и принялись совещаться. Наконец Поль согласно кивнул головой и заключил Конни в свои медвежьи объятия.

– Нам нужны ориентиры, и тогда мы вдвоем сможем…

– Или же вам нужен проводник, – сказал Билл Хэннесси.

Конни вытаращила глаза:

– Так дело не пойдет, папа! Двоих вас я туда не пущу!

Она скинула свои босоножки и сунула ноги в шлепанцы, не переставая говорить:

– Я знаю, что произойдет. Ник уже там. Папу опять возьмут в заложники. И Поля захватят за компанию. Неужели всех, кого я люблю, должны пересажать под замок?

– Только тех, кого ты любишь!

Конни прижалась к отцу.

– Я пойду с вами!

Поль вертел в руках конверт, который передал им Джордж. Открыв его, он извлек на свет нечто большее, чем простой листок бумаги. Это была карта горных районов, на которой красным карандашом были помечены тропы мятежников.

– Должно быть, Джордж по ошибке сунул карту в этот конверт! – предположил Поль.

– Вряд ли этот человек что-либо сделает по ошибке, – возразила Конни. – Наверное, он хочет, чтобы мы отправились спасать Ника.

– Наверное! Он-то ведь ничем не рискует!

Конни подошла к Полю и положила руку на его плечо:

– Поль, я знаю, что не имею права просить…

– Не плачь и не извиняйся слишком часто, я наслушался этого добра, когда мы еще с тобой были женаты! Ты же знаешь, для тебя я сделаю все!

– Включая то, что ты уже сделал, Поль! Прилетел за тысячи миль, чтобы помочь мне!

– Не береди мне сердце, пожалуйста!

– Так ты поведешь нас в горы?

– И тебя, и твоего отца!

– С этой картой, папиными знаниями местности и твоей выучкой…

– И твоей решительностью. Ты действительно так сильно любишь его?

– После того, как я сверну ему за безрассудство его чертову шею, я выйду за него замуж.

Все понятно. Они убьют его. Ник, придумывая этот план, с самого начала не исключал такой возможности, и вот она оборачивалась явью. Но он не думал, что это произойдет так скоро.

Заявление британского посла, сделанное в обеденное время, было зачитано им самим журналистам и звучало оно очень убедительно, а написано было таким красивым слогом, что Ник готов был подумать, что это он сам его и сочинил, чудом оказавшись на час-другой в посольстве. Заявление четко и ясно определяло позицию правительства Лампуры и британского посольства: никаких переговоров о его освобождении.

Он сидел у коротковолнового радиоприемника в бункере и мысленно благодарил Джорджа за то, что тот хотя бы выбрал подходящее время для заявления Уиткрафта. Конни, наверное, уже была за пределами страны, и если Ник хочет дожить до момента, когда ее самолет коснется взлетно-посадочной полосы аэропорта в Сингапуре, ему надо говорить, и как можно больше.

– Полковник, могу я сказать пару слов?

Полковник, зловеще улыбавшийся на протяжении всей передачи, повернулся в его сторону:

– Последнее слово – традиция!

Ник откашлялся. Свобода, демократия, компромисс. Совсем неважно, о чем он будет говорить, главное, чтобы у них подольше хватило терпения его слушать.

Он принялся разглагольствовать о прошлом и будущем, о благоразумии и терпимости, о Черчилле и второй мировой войне, а также он говорил о Джоне Стюарте Милле.

В бункере было невозможно жарко. Внимание солдат, едва понимавших по-английски, быстро притупилось. Ошарашенный же полковник заполнил всю пепельницу окурками, внимая его речи.

– Ты закончил, англичанин?

О, нет, Ник собирался остановиться только тогда, когда ему это прикажут.

– Я хотел бы сказать еще немного об искусстве компромисса…

– Но сначала дай мне телефонный номер британского посла.

– Могу я спросить, зачем?

– Мы сообщим ему, где можно будет отыскать твое тело, англичанин.

Ник повертел в руке стаканчик, который был уже давно пуст.

– Так вот, относительно искусства компромисса… Я сказал бы не все, если б не…

– Нет, англичанин, ты уже все сказал!

– Тогда я хотел бы написать письмо.

– Кому?

– Женщине, – ответил он после недолгой паузы.

Полковник и солдат, очевидно, лучше других понимавший по-английски, усмехнулись.

Ствол автомата качнулся в его сторону. Ник видел, как с близкого расстояния автоматная очередь перерезает человека надвое. Но его, конечно, отведут подальше от бункера, чтобы расстрелять.

Вечерний воздух был напоен ароматами цветов и запахом гниющей растительности. Его вывели на площадку перед бункером. Солнце освещало раскинувшуюся внизу долину с ее разработанными плантациями коа-поры. С этой высоты плантации напоминали витиеватый лампурский алфавит. Они и были чем-то вроде алфавита. Темные женские фигурки вышли на поле и расположились причудливыми группками. Ник понял, что они передают таким образом знаки, которые мятежники в горах видят и понимают.

– Вот как вы сообщаетесь между собой! – воскликнул Ник. – Не нужны радиопередатчики! Да и ваши сообщения, в отличие от радиограмм, невозможно перехватить! Ловко придумано!

Полковник был явно польщен, но его спокойствие испарилось, когда он прочел по этому хитроумному алфавиту сообщение. Солдаты тоже были возбуждены.

– Что они вам передали?

– Премьер бежал из страны! Если это правда… нет, должно быть, слухи!

Ник попытался воспользоваться настроением полковника:

– Освободив своего знаменитого заложника, вы уже продемонстрировали свою силу, а теперь могли бы освободить и всех остальных своих заложников. Правительство в панике, а вы тем временем позволяете себе освобождать заложников! Это признак силы и скорой победы!

– Все верно! Если мы сейчас ударим, мы свалим это правительство! – полковник его уже не слушал. Отдав приказания, он поспешил в бункер.

Солдаты стали готовиться к наступлению. Двое из них суетились у Ника за спиной.

– Подождите минутку! – попытался убедить их Ник. – Моя смерть сейчас никому не нужна! Война ведь почти закончена!

Ему очень не хотелось войти в историю этого острова последней жертвой долгой гражданской войны. Но от него уже ничего не зависело.

В двадцати ярдах от бункера, там, где начинались заросли джунглей, стоял сарай. Именно в него солдаты впихнули Ника. Они заключили его ноги в кольца с цепями, вцементированными в пол, защелкнули их и, захлопнув дверь, ушли.

– Мы кончим тебя на рассвете, таков приказ полковника, – сказал один из них перед уходом.

Через некоторое время Ник услышал звук удалявшихся в сторону долины моторов.

Он остался один. Ник напряженно вслушивался в тишину. Темнело. В сарае было душно и сыро. Не стоит паниковать, думал Ник, может, все обойдется. Он ослабил узел на галстуке, расстегнул ворот рубашки и полез за носовым платком. Ах, да! Он же отдал его Конни. Конни! Его сердце радостно забилось.

Он вспомнил ее поцелуи. Их было много. Но он особенно помнил первый, у лифта, тесного, дряхлого, громыхающего лифта отеля «Империал». Ник вспомнил и украшенные кованым железом решетки другого лифта, лифта в здании Капитолия. Он вспомнил длинный ряд камер в подвале и Конни в одной из них.

Надо думать о ней. Только о ней. Как она вчера вечером игриво кусала его за ухо и как она звала его, когда Поль увозил ее прочь.

Ручеек пота скатился по его виску и попал в уголок глаза. Ник открыл глаза и увидел маленькое окошко напротив двери. Цепи не позволяли ему дотянуться до окошка. Наощупь он обследовал сарай, обнаружив с полдюжины лопат в одном из углов. Он решил, что сможет проломить кому-нибудь при случае голову лопатой. Возможно, утром, когда за ним придут.

Еще он с тоскою подумал, что они могут заставить его копать себе могилу, и от этой мысли он часто и тяжело задышал. «Думай о чем-нибудь другом, – сказал он себе, – вспомни запах ее духов».

– Наверное, сирень, – в малом пространстве сарая его голос прозвучал приглушенно.

– Мисс Хэннесси, – прошептал он немного спустя, вспоминая тот первый день, когда он, слегка наклонясь, стоял возле ее стула, вдыхая аромат приятного шампуня, исходивший от ее волос, и видел маленький бриллиант в ее сережке.

Дверь распахнулась, и часовой подал ему свечу, бумагу и ручку.

– Пиши свое прощальное письмо, англичанин, – сказал он и вышел.

Ник уставился на листок бумаги. Всего минуту назад он мучился от недостатка света, но мерцание свечи высветило убогую замкнутость пространства, в которое он был помещен. Кольца на лодыжках выглядели крепкими и несокрушимыми. Он уже убедился в невозможности сломать их зубцом вил.

Он взял ручку. Итак, прощальное письмо! Кому? Той, которой здесь нет. Он откинул со лба прядь волос и попытался сосредоточиться. «Конни», – написал он и уставился на ее имя. Ему хотелось бы сказать ей так много, но, представив себе, как смеются солдаты, читая его письмо, как потом, смяв, бросают следом за его телом в могилу, он не смог написать больше ни слова, кроме ее имени «Конни», которое Ник написал на листе еще раз.

– По моему сигналу, – сказал Поль. Она находилась в джунглях за бункером.

Конни сразу обратила внимание на сарай, стоящий у края площадки, и на свет свечи, мерцающий в нем. Он там!

– Что они собираются с ним сделать, как думаешь?

– Пока ничего! Твой отец следит за дорогой. Я обследую бункер, разведаю подступы и посмотрю, как лучше будет справиться с солдатами, а ты иди к сараю, но если кто-нибудь появится, метнись в заросли.

Ей не надо было повторять дважды. С лицом, вымазанным обувным кремом, в свитере с высоким воротом, который ей любезно одолжил бывший муж, она, посмотрев вслед скрывшемуся в темноте Полю, пошла на свет свечи. Она не выпускала его из поля зрения с тех самых пор, как они пришли на это место. Ее тянул к себе свет той свечи. Он там!

Вскоре после того, как они подкрались к этой базе мятежников со стороны джунглей, большая часть отряда села на джипы и укатила в сторону долины. Конни не знала, зачем, но ей и было-то на это наплевать. Поль сказал, что на базе осталось шесть человек. Из бункера доносились звуки громкой музыки. Оставшиеся солдаты праздновали скорую победу. Конни узнала голос Боба Марли, поющего с магнитофонной ленты свободолюбивые гимны стран Третьего Мира.

Она пробралась к сараю и стала у стены, вслушиваясь и всматриваясь. За стеной звякнула цепь.

– Ник!

Решив бросить пустое занятие, Ник отложил ручку и бумагу, обнял колени руками и положил на них голову. «Слуховая галлюцинация!» – подумал он. Но вдруг довольно ясно увидел перед глазами Конни. И снова услышал голос, зовущий его по имени.

– Да, галлюцинации!

– Ник! Что ты сказал?

– Я сказал, – ответил он, – что клаустрофобия имеет множество проявлений. Я полагаю, ты одно из них.

– А я полагаю, что ты превратишься в покойника, если мы тебя отсюда не вызволим.

Ник вздрогнул. Голос звучал очень тихо, но отчетливо. Однако он готов был поклясться, что сам выдумал его в своем одиночестве. Он осторожно встал на ноги, посмотрел на дверь, потом на крошечное окошко напротив двери…

Прижавшись спиной к задней стене сарая, Конни боялась заглянуть в окно. Свет свечи может высветить ее лицо и выдать часовому, если он через дверь заглянет в сарай. Но она собралась с духом и все-таки заглянула. По другую сторону от грязного стекла были глаза Ника. Она закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

– Конни! – Ник потянулся к ней, но цепи не позволили ему подойти.

Рукой, однако, он сумел дотянуться до окна.

– Говори тише! – раздался ее горячий шепот.

Она с трудом справилась с комком в горле, увидев, как сотня чувств отразилась на его лице. К ее удивлению, из них верх взяло негодование. Он отступил от окна и впился взглядом в лицо женщины, которую именовал своей богиней. Черный платок покрывал ее каштановые волосы, и что-то вроде дегтя было на ее лице. Зеленые, как море, глаза были полны слез. Разве галлюцинации плачут?

Он снова потянулся к ней, пока кольцо не впилось в его ногу со страшной болью. Но он даже не осознавал, откуда идет эта боль.

– Ты не галлюцинация?

Из ее горла исторглось приглушенное рыдание. Она просунула руку сквозь выбитый уголок стекла, и рукав зацепился за острый край, обнажив белизну ее руки.

Их руки встретились. Он дотронулся пальцами до своих губ, потом до ее руки.

– Только так я могу сейчас поцеловать тебя, – прошептал он, осознав, что это не галлюцинация.

Она засопела и зашмыгала носом, как совсем уж не подобало делать такой красивой женщине, как она.

– Мне нельзя плакать, смоется обувной крем!

Ник попробовал улыбнуться.

– Я боюсь, – сказал он.

– Боишься?

– За тебя. Я не думал, что ты станешь подвергать себя такой опасности. Это не входило в мои расчеты. Я тебя просил и предупреждал…

– Дурацкая, яйца выеденного не стоящая чепуха! Не мели вздор сейчас, Ник! Я пришла спасти твою вшивую шкуру, а ты!.. Я люблю тебя!

– И я люблю тебя, – ответил резко он, – и поэтому хочу, чтобы ты поскорее отсюда убралась!

Конни схватилась пальцами за край окна и подтянулась на цыпочках. Теперь она могла видеть его всего.

– Послушай, идиот! Ты заставил меня влюбиться в тебя, когда я была совершенно убеждена, что только один человек что-то значит для меня в этом мире. И ты клялся мне, что не хочешь ввязываться в эту историю, а сам такою ценой вызволил моего отца! Ты дал им посадить себя, как шелудивого пса, на цепь!

– Если ты пришла сюда, чтобы оскорблять меня, лучше побереги слова!

– Я пришла сюда, чтобы выручить тебя из беды! Если ты не возражаешь, то я скажу тебе со всей откровенностью: весь твой вид кричит о помощи, что бы ты ни говорил!

Она была ему нужна. Она и только она. Она изменила всю его прежнюю, никчемную жизнь. И что он только желал сейчас, так это видеть ее рядом с собою всегда.

– Поль здесь? – спросил он хриплым голосом.

– Возможно, я и храбрая, как ты говорил, но не такая дура, чтобы прийти сюда одна. Папа с рацией сидит у дороги на случай, если возвратятся мятежники, а у Поля при себе небольшой личный арсенал вооружения, которым смог бы гордиться даже Рэмбо.

– Он дал тебе хотя бы пистолет? Передай мне его!

Конни пропустила просьбу Ника мимо ушей. Поль дал ей гранату, приказав выдернуть чеку и швырнуть ее только тогда, когда кто-нибудь приблизится к ней ближе двадцати футов, в противном случае граната была бы бесполезна. Эта граната не убивала, она лишь парализовывала на время, производя ослепляюще-оглушающий эффект. Это означало, что Конни придется подпустить к себе вооруженных людей на двадцать футов. Она надеялась, что ей хватит мужества выждать и в нужный момент выдернуть чеку.

Кассета с записью песен Боба Марли, видимо, кончилась. Мятежники, должно быть, искали, что бы еще поставить.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Конни с тревогой в голосе.

– Я все это время думал о тебе.

– Ты, наверное, выходишь из себя от злости на меня?

– Я выхожу из себя от любви к тебе!

Он вздохнул и провел ладонью по волосам.

– Так или иначе, твое появление не удивляет меня, Конни. Я с самого первого дня подозревал, что ты способна отколоть что-нибудь подобное. Ради отца. Но я рассчитывал, что Полю удастся засадить тебя в самолет.

– Ник, я никогда не просила тебя делать то, что ты сделал.

Ник потянул цепь, но он не мог приблизиться к окну настолько, чтобы суметь вытереть ее слезы.

– Конни, не плачь! Вспомни, обувной крем на лице!

Она рассмеялась:

– Я уверена, что после этого крема мое лицо покроется прыщами.

– Я и прыщавую буду тебя любить!

– Мы с тобой еще можем шутить!

Он засмеялся, выпустил ее руку, но тут же снова отыскал ее.

– А быть заложником не так уж и плохо, если рядом ты!

– Ты самый храбрый в мире мужчина, Ник!

– Тебе нужно идти! Что бы там ни задумал Поль, я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности. В этом весь смысл!

– Весь смысл в том, чтобы спасти одного дурака, которого я люблю. Я умоляла, просила, требовала, торговалась так долго, что теперь хочу только действовать.

– Я против!

– Ты не в том положении, чтобы спорить!

– Конни!

– Тише!

Звуки музыки стали громче: значит, дверь в бункер отворилась. Ник выпустил ее руку и сел у перевернутого ведра, на котором он недавно писал свое прощальное письмо. Он увидел на листке ее имя, написанное дважды. Единственное, чего он желал, так это, чтобы она побыстрее скрылась в джунглях.

Он не слышал ее шагов, потому что солдаты сильно шумели, и не знал, ушла ли она или по глупости осталась у стены. Сердце у него бешено колотилось и заглушало все остальные звуки. Но если они обнаружат ее, его сердце не сможет заглушить выстрел. Он потянулся к лопате.

Дверь распахнулась. Оплывшая уже свеча высветила стоящего в дверном проеме солдата:

– Выходи!

Ладони Ника стали липкими от пота. Конни не ушла. Он знал это шестым чувством. Она была не более, чем в нескольких футах от него, по другую сторону стены. Если они поведут его за сарай, чтобы там расстрелять, то обнаружат ее. Нужно увести их в другую сторону, даже если для этого ему придется бежать. Получить пулю в спину – не очень-то завидная участь, но если это необходимо, чтобы увести солдат подальше от Конни, он согласен на эту участь.

– Куда вы меня ведете? – громко спросил он специально для Конни по-английски.

Он не успел повторить вопрос по-лампурски, как получил ответ на сносном английском:

– В бункер.

Подальше от сарая, подальше от Конни! Ник удовлетворенно кивнул.