Текст книги "Заложник любви"
Автор книги: Терри Лоренс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
– Ты была…
– Переутомлена, – подсказала она.
– Да, – сказал он, хотя хотел сказать «желанна».
– И подавлена, – сказала она.
– Пожалуй, – опять солгал он, хотя хотел сказать «восхитительна».
– Извини, что я смутила тебя.
– Я сам хорош. Мне не следовало переступать границу, – сказал Ник вместо «я хотел тебя».
– Мне показалось, что границы вовсе и не было, – тихо произнесла Конни.
Но в этот момент Ник вдруг выпрыгнул из джипа.
– Вот она! Извини, я сейчас вернусь, – он поспешил к появившейся бог весь откуда старой и сгорбленной туземке.
Конни осталась сидеть в машине, испытывая противоречивые чувства облегчения и разочарования. Он не хочет связывать себя с нею отношениями, не касающимися ее отца. И если он целовал ее в душевой, если его глаза смотрели на нее с любовью, если его тело напрягалось, где бы она ни касалась его, то все это было лишь естественной реакцией здорового мужчины на женскую наготу. Она должна добиваться освобождения отца, а не ответной любви этого англичанина.
Прошлой ночью мятежники завязали бой с правительственными войсками и четыре раза оставляли город без электричества. Каждый раз она просыпалась и в свете луны видела над собой неподвижный вентилятор, свое блестящее от пота обнаженное тело и Ника, целующего ее в душевой и прижимающего ее, мокрую, к себе.
Уж он-то, наверное, спал спокойно, привыкший к грохоту боев и опасности, умеющий всегда выдерживать дипломатическую дистанцию. Нет, у них с Ником нет будущего. И Конни принялась думать об отце. Его освобождение должно оставаться ее единственной целью. Эта цель придаст смысл ее пребыванию на этом острове и отвлечет ее от опасных взрывов эмоций.
«Думай только об отце», – строго приказала она себе, и ей пришлось схватить свою шляпу на голове, потому что в этот момент Ник впрыгнул в джип, включил зажигание и нажал на педаль газа. Машина резко рванула с места и, разбрызгивая грязь из-под колес, рванула из долины.
Глава 5
– Что это было? – спросила Конни.
Ник сидел напротив нее в одной из ниш ресторана отеля «Империал» и потягивал разбавленный тоником джин. Он пожал плечами:
– О чем ты говоришь?
Он издевается над ней! Конни сдержала готовое было сорваться с губ раздражение.
– Я имею в виду наше поспешное бегство из долины со скоростью шестьдесят миль в час.
– Ах, ты об этом!
– Именно об этом.
– Обычное желание покрасоваться! Разве в Америке мужчины не любят иногда прокатиться с ветерком?
– Мальчишки любят.
Конни смотрела ему прямо в глаза. Это был для них трудный день, проведенный в трясущемся джипе. Нику пришлось разговаривать со многими людьми, упрашивать, очаровывать, выуживать сведения. И все это он делал ради нее. Три раза на дороге их останавливал патруль, и каждый раз сердце у нее уходило в пятки, и каждый раз он ухитрялся от них отделываться.
Однажды она случайно поймала его взгляд и поняла, что он вспоминает душевую так же часто, как и она. Это открытие отозвалось в ее душе болью.
– Какой бы у нас получился великолепный ужин, если бы ты помолчала, Конни! Акулье мясо превосходно.
Конни вяло поковыряла вилкой лежавшие перед ней на тарелке кусочки мяса.
– Ты не сказал мне еще, что тебе удалось разузнать.
– Я узнал, что десять лет гражданской войны ожесточили людей, сделали их подозрительными и несловоохотливыми. И я их понимаю.
– Могу себе представить!
Ник взглянул на нее с любопытством:
– Однако же тебя твои несчастья и трудности не сумели ожесточить.
Конни пожалела, что этого не случилось. Ее разрывали противоречивые чувства: долга перед отцом и любви к Нику.
– Я здесь прежде всего для того, чтобы вызволить отца. Это моя главная цель.
Она не сказала «моя единственная цель». Ник поднял стакан:
– А это – мой закадычный друг.
Все бы ему шутить, подумала Конни. К тому, что ей хотелось сказать в следующий момент, она готовилась весь день:
– Вчера…
– Давай не будем об этом.
– Нет, будем. Вчера я разбудила в тебе надежды…
«Нет, Конни, ты разбудила во мне желание, которое я с трудом преодолел».
– Не беспокойся, – сказал он вслух. – Я не держу на тебя зла.
«Но ты держал меня целых пять бесконечных минут в своих мокрых объятиях», – подумала она и промолчала.
Ник улыбался, и она отчетливо видела в его глазах отблеск вчерашних чувств.
– Я не стану распространяться об этом и тебя попрошу о том же, – сказала она решительно, стараясь справиться с неожиданно нахлынувшим на нее потоком чувственности, щекотавшим ей кожу. – Мне было вчера так одиноко.
– Да?
– Я чувствовала себя абсолютно одинокой, беззащитной.
– Да? – слово ветерком прошелестело в тишине ниши ресторана и упорхнуло в залитый лунным светом сад за окном.
– Не пойми меня превратно, Ник. Когда надо, я сильная. Я не раскисну, если случится попасть в переделку.
– Уж в этом-то я уверен. Вчера, вылетев из Капитолия, ты была похожа на ландскнехта. Я сам тебя испугался.
– Да, но… – сказала она жалобно.
– Неужели ты думаешь, я способен яростно сопротивляться, когда на меня накидывается женщина? И какая женщина! Если бы я вчера устоял совершенно, я бы сегодня уважал себя немного больше.
– Какой ты легкомысленный!
– А какая ты серьезная! Но обменявшись этой парой любезностей, давай, однако, на этом остановимся, если, как я полагаю, это именно то, чего ты хочешь.
Именно этого Конни не хотелось.
– Ник, я и раньше использовала людей, поэтому считаю своим долгом предупредить тебя, что постараюсь использовать и тебя в своих целях.
«Но иногда получается так, что тот, кого я использую, становится мне необходим, – подумала она, – я совсем запуталась».
Ее признание не стало для Ника откровением и не расстроило его. Он вынул лимонную дольку из своего стакана, раздавил ее и бросил на стол.
– Учитывая обстоятельства, я тебя отлично понимаю.
– Но ведь так поступать нехорошо!
– Нехорошо брать людей в заложники, нехорошо годами держать их в неволе и нехорошо судить людей. Я не сужу тебя, Конни. Ты должна быть верна тем, кого любишь. Я уж не буду говорить, как это твое качество восхищает меня и что значат для меня твои искренность и мужество.
– Ты умеешь говорить приятные вещи, Ник.
Он взял ее пальцы в свои и принялся их перебирать, а в ней снова проснулось желание, наполнив ее тело смутным ожиданием.
Ник касался ее так часто, что она уже перестала удивляться той быстроте, с какой ее тело отвечало на его прикосновения. Как будто испуганная стая пташек вдруг срывалась с земли, взмывала высоко в небо и парила там, подхваченная невидимыми воздушными потоками.
Конни решительно опустилась с небес, вспомнив, зачем она здесь.
– Ты так и не сказал мне, почему мы неожиданно сорвались и умчались из деревни. Я ожидала увидеть сзади нас джипы мятежников и услышать грохот выстрелов.
– Я был почти уверен, что так оно и случится.
Кровь застыла у нее в жилах. Неосознанно она крепко сжала его руку.
– Была опасность?
– Мы на полной скорости от нее ускользнули. Бегство в таком случае – самое верное средство.
Конни затрясло, она ощутила холодную пустоту в сердце.
– Тебя предупредила та женщина?
– Да, и без лишних слов.
– Она ничего не сказала об отце?
– Нет.
Ник по привычке старался попридержать язык и не особенно вдаваться в подробности. Годы, проведенные на дипломатической службе, научили его говорить не более, чем это было необходимо. К тому же он щадил Конни. Она делала все возможное для спасения человека, которого любила. Как жаль, что это был не он, Ник Этуэлл.
Он отставил подсвечник в сторону и наклонился к ней, сведя голос до шепота:
– Та женщина ясно намекнула, что мятежники поблизости.
Конни судорожно вцепилась в его руку, и Ник ощутил горячие токи, перебегавшие от нее к нему. Мысль о том, что любовь надо еще уметь заслужить, не оставляла его. Если нужно было бы рыскать по округе и выуживать крохи сведений, только лишь для того чтобы, в конце концов, заслужить ее благодарную улыбку, он бы с радостью занимался этим день и ночь.
– Мы были, должно быть, совсем близко от него, – сказала Конни, имея в виду своего отца.
Свет свечи отражался в ее глазах. Огромные черные зрачки в зеленом море радужной оболочки были островами, к которым он плыл, преодолевая волны и течения. Нику опять захотелось оказаться заложником вместо ее отца.
– На таком маленьком острове, как Лампура, твой отец всегда где-то рядом, но какое это имеет значение, если он пока не на свободе!
– Как ты думаешь? Не мог он нас видеть?
– Пожалуйста, Конни! Не давай преждевременным надеждам увлечь себя!
Она сжала плотно губы и кивнула согласно головой.
– Не ожидай сразу многого, пообещай мне это, – попросил Ник.
Она только пожала плечами, уставившись в темноту за окном.
– Я цепляюсь за каждую соломинку. Одной больше, одной меньше, какая разница!
Ник ободряюще сжал ее руку, вспомнив, как он впервые увидел ее в кабинете Уиткрафта и как мужественно она боролась тогда с охватившим ее отчаянием. Именно тогда он впервые почувствовал, как его сердце потянулось к ней. Именно тогда он понял, что ему не вызволить уже свое сердце обратно.
– Мы не можем верить слухам. Нам нужна достоверная информация о его местонахождении, поэтому поиски могут отнять у нас много времени.
– Я не сдамся.
– Я знаю. Как раз это я и люблю в тебе, – Ник не заметил ее удивленного взгляда и продолжал: – Однако в тебе больше безрассудства, чем осторожности. Если за тобой не присматривать, ты можешь повязать голову платком и податься прямиком в горы. Как Рэмбо.
– Но ведь он там!
– Или в подвале, или на рыболовном судне у северной оконечности острова. Кто знает? Но мы узнаем, где он!
Ощущая на себе ее почтительный взгляд, Ник просчитывал в уме дальнейшие действия. Со стороны же все выглядело вполне безобидно: многозначительный взгляд, нежный жест – одним словом, ничем не примечательная сцена обольщения. Но между ними на самом деле уже существовала гораздо более глубокая эмоциональная связь, невидимая для посторонних.
– И еще кое-что, – Ник взял ее руку и начал целовать кончики пальцев, каждый в отдельности, восхищаясь ее округлыми, коротко остриженными ногтями без лака, однако, подумал Ник, они достаточно длинны, чтобы исцарапать мужчине спину. Ее ногти впились в его запястье, когда он, наконец, заговорил вновь: – Я знаю теперь наверняка, что твой отец жив.
У Конни перехватило дыхание.
– Только не надо, пожалуйста, волноваться, не надо слез.
Но Конни поняла, что не в состоянии выполнить его просьбу. Ее захватили очень сильные чувства. Ее отец жив! Она никогда не сомневалась в этом, но, услышав подтверждение, едва совладала с собой.
– Значит, кто-то определенно знает, где он? Могу я с ним встретиться?
– Не все сразу, дорогая. И попытайся не сиять так откровенно, а то люди подумают, что твоя блаженная улыбка предназначается мне.
Ее глаза смешливо заискрились и через секунду также быстро наполнились слезами.
– Спасибо, – сказала она тихо. – Как ты узнал это?
– Наблюдения четырехнедельной давности, – он не стал уточнять, опасаясь, что она может тут же вскочить в джип и умчаться в горы.
Да, они напали на след Билла Хэннесси. На ее ресницах блестели бусинки слез, когда она вдруг взяла его лицо в свои ладони и провела большим пальцем по его губам – жест, в смысле которого никто не стал бы сомневаться.
– Я тебе многим обязана, Ник, – она погладила ладонью его волосы и почесала своим коротким ноготком ему за ушком.
Ник закрыл глаза. Его напугали сигналы, которые его тело слало в мозг: стеснение в груди и участившееся сердцебиение. Остатки его идеализма и понятий о чести боролись с настоятельными требованиями тела. Он испортил жизнь себе, но не смеет портить ее Конни, убеждал он себя.
– Может быть, сегодня ты будешь спать наконец спокойно, – сказал он.
– Я не смогу сегодня вообще заснуть!
– Ты должна.
– Может, попытаемся сделать это вместе?
Ник молчал, но Конни не сдавалась:
– Нам еще кое-что нужно обсудить. У меня создалось впечатление, что ты казнишь себя за вчерашнее. В том, что случилось, вся вина лежит на мне.
– Я и слушать тебя не хочу! Джентльмен…
– Это слово как раз очень подходит тебе, Ник. Вчера, если бы… в общем, я была не против.
Ник был ошарашен. Сердце его медленно забилось, но так громко, что его глухие удары, он боялся, отдались не только у него в голове. Можно было подумать, что где-то в джунглях бьет барабан, но традиций барабанного боя не было в культуре лампурского народа.
– Я обещал тебе, что не воспользуюсь своим положением.
– Ты только говорил, что будешь помогать мне.
– Я делаю, что могу.
– Почему ты обращаешься со мной, как с ребенком?
«Потому что ты бесценное сокровище», – подумал Ник.
Увидев в его глазах проблеск нежности, Конни вдруг страстно захотелось укусить его мизинец, что она и сделала. Ее страшно позабавили испуг и смущение Ника, прежде всегда такого сдержанного и невозмутимого.
Конни радовалась, что она нашла наконец человека, способного на искренние порывы, но ее озадачивало, зачем он всегда их сдерживает.
– Ник, так прости ж меня за вчерашнее. Очень прошу! – последние слова она произнесла так выразительно, что Ник Этуэлл убрал руки со стола и на его лицо легла тень сомнения.
– Прогнать тебя? – продолжала Конни. – Это самое последнее, что может прийти мне в голову.
Он натянуто рассмеялся.
– Меня можно прогнать от тебя, только взяв в руки крепкую палку с заостренным концом.
– Ник, до сих пор я была одинока в своих поисках, но теперь обрела человека, который чувствует так же, как я, и которому небезразлична судьба моего отца. Но я не понимаю, почему ты многим рискуешь, помогая совершенно для тебя чужому человеку. Почему тебя волнует, что станет с Биллом Хэннесси?
«Потому что я хочу заниматься любовью с его дочерью», – подумал Ник.
– Кажется, я догадываюсь, – сказала Конни, и Ник настороженно замер, испугавшись, что она прочитала его мысль. – Тобой руководят высокие мотивы! Ты хочешь, чтобы восторжествовала справедливость.
Ника передернуло, а лицо исказилось забавной гримасой. Он окончательно погряз в любви к мисс Хэннесси и не знал никаких других более высоких мотивов.
– Женщины легко влюбляются в таких, как ты, – тем временем продолжала Конни. – Женщины любят героев.
Ее взгляд порхнул по поверхности стола и остановился на манжете его рубашки. Она обвила пальцами его запястье, ощутив глухие и тяжелые удары пульса, и посмотрела ему прямо в глаза.
– Из всего я заключаю, что если ты принимаешь близко к сердцу судьбу моего отца, может быть, ты неравнодушен и ко мне?
Ник судорожно сглотнул слюну, а Конни тут же почувствовала, как резко участился его пульс.
– Мне начинает казаться, от тебя ничего не скроешь. Счастье, что мы с тобой заодно.
Она рассмеялась, и ее смех, прошелестев, как ночной ветерок, успокоил его.
– Мы могли быть бы более, чем заодно, – сказала она.
– Если бы я вчера себе что-нибудь позволил, то потом себе этого никогда б не простил.
– Да, я могла быть еще не готова. Вчера.
Он почувствовал, как ее рука крепче сжала его запястье, и все пространство перед ним заполнилось навязчивыми образами, зрительными, осязательными, слуховыми: шипение и плеск льющейся воды, скрип влажной кожи, прилипающая к телу мокрая одежда, губы, прильнувшие к губам, ее глубокий вздох, приблизивший ее груди к его ладоням…
– Я побоялся тогда обидеть тебя, боялся, что тебе будет неприятно, если…
– Последние десять лет меня только и делают, что обижают.
– У тебя есть кто-нибудь? – спросил Ник и осекся: это чересчур уж! не его дело! – Мне страшно подумать, что тебе одной пришлось все эти годы нести тяжелый груз.
– Моя мать не щадила себя, стараясь, чтобы у меня было все, как у всех. Она настаивала, чтобы я ходила на свидания, вечеринки, одним словом, делала бы все, что обычно делают в шестнадцать лет. Но это была двойная жизнь. Только на поверхности она была, как у всех, хотя мама изо всех сил старалась оградить меня от напастей этого мира. Я уже тогда многое понимала: что жизнь коротка, мир жесток, люди лживы… Если находился человек, на которого я могла положиться, я цеплялась за него, как утопающий за соломинку. Будь в нашем распоряжении много времени, я бы, конечно, подумала, прежде чем сказать тебе все это.
К несчастью, времени у них уже не оставалось. По паркетному полу зала, ласково улыбаясь, к ним направлялся Джордж Каннингэм. Конни торопливо высвободила его руку из своих пальцев, и Ник тут же воспользовался ею, чтобы поднять свой стакан.
– Добрый вечер, Джордж!
– Этуэлл, мисс Хэннесси, добрый вечер! Я слышал, вы предприняли прогулку по нашему милому острову.
– Да, на джипе, – сказала Конни, одарив его такой сияющей улыбкой, что можно было подумать, в мире нет женщины более счастливой.
– Вы правильно сделали, что прихватили мистера Этуэлла в качестве гида. Он знает все здешние горячие точки.
– Вот именно! Поэтому я и прихватила его с собой, – Конни бросила быстрый взгляд на Ника, крепившегося, чтобы не рассмеяться.
Он допил последнюю каплю и крикнул официанта.
– С мятежниками не пришлось вам столкнуться? – последовал вопрос Каннингэма.
– Нет, нам встретилось лишь несколько патрулей по дороге, – вежливо отозвалась Конни.
Ник, тем временем занятый своим блюдом, неожиданно нахмурился. «Что я сказала не так?» – удивилась Конни.
– М-да, – промычал Джордж. – Вам следует опасаться и тех, и других. Солдаты правительства уподобились мятежникам и жмут на курок и по поводу, и без повода.
– Ничего страшного, – успокоил его Ник. – Выезжающие на лоно природы любовники не вызовут ни у кого подозрений.
Джордж что-то пробормотал и откланялся:
– Счастливого вечера!
– Тебе тоже, старина.
– До свидания, – Конни подождала, пока Каннингэм растворится в одной из полутемных ниш ресторана и спросила: – Я сказала что-то не то? – ее глаза блестели. – Но ты сказал, что мы любовники! Желаемое – за действительное?
Нику страшно захотелось, чтобы эта улыбка Моны Лизы исчезла с ее лица. Почему? На оригинале улыбка живет уже четыреста лет. Четыреста! Наверное, столько же лет он смог бы любить эту женщину и не насытиться.
– Ты сказала, что мы были на территориях, контролируемых мятежниками. Джордж может сделать соответствующие выводы.
– Он, кажется, на нашей стороне.
– Он на стороне британского посольства. А это не одно и то же. Возможно, нам с тобой на самом деле придется вступить в контакт с мятежниками.
– Ты думаешь, он что-нибудь заподозрил?
– Он бы не был Джорджем Каннингэмом, если б это было не так. Он подозревает всех и во всем.
Они продолжили ужинать уже молча, Ник смутно чувствовал за собой какую-то вину. И неловкость. И неудовлетворенность. И раздражение. Ему становилось все труднее и труднее выдерживать дистанцию, особенно когда она продолжала вот так ему улыбаться.
– Я не святой, – заявил он. – Окажись мы снова наедине, я за себя не ручаюсь. Но мне не хотелось бы, чтобы моя выдержка подвергалась такому испытанию.
Конни допила свой напиток, мятой салфеткой вытерла губы и живо вообразила себе, каким испытаниям мужчины, подобные Нику, подвергают себя. Нервное напряжение в ее теле спало, сменившись спокойствием. Она полной грудью вдыхала и выдыхала знойный воздух ночного острова. Ее соски щекотал черный шелк платья, в котором она была на приеме и которое вновь надела сегодня.
Ник живет двойной жизнью, размышляла Конни. И она сама хорошо знакома с двойной жизнью. Конни недоумевала, почему другие не замечают, как трогательно Ник цепляется за юношеские идеалы, которые, пожалуй, единственное его достояние, и никто не ценит идеалы так, как он. Окружающие видят, что он избегает людей, что он одинок, и они уверены, что именно поэтому он и нашел утешение в алкоголе.
Никто, кроме нее, не смог за вынужденным внешним прикрытием разглядеть человека, живущего внутри Ника. Конни осенило, что, наверное, это и есть любовь. Теплое чувство, шевельнувшееся у нее в сердце, подтвердило: да!
Большим пальцем Ник теребил в задумчивости свою нижнюю губу.
– Я знаю, что я на втором месте, – сказал он хрипло. – Но я согласен и на это. Пока.
Конни пожалела, что его руки не лежат по-прежнему на столе и она не может их коснуться, но предательский внутренний голосок прошептал ей, что она ведет себя, как дура.
В таком случае она ведет себя именно так с того момента, когда впервые пришла в британское посольство. Неожиданно все ее чувства и мысли вылились в простенькую формулировку: «Ник, так же, как и ее отец, тот человек, за которого стоит бороться».
На нее нахлынули воспоминания, и она принялась облекать их в слова:
– Когда-то я была упрямой девчонкой и спорила с отцом, если он мне что-либо запрещал. А потом…
Ник улыбнулся:
– Могу себе представить.
– Я бросала на землю теннисную ракетку, если проигрывала, – она покраснела, став от этого еще привлекательней. – Наверное, гормоны подросткового периода! Я втюрилась в своего тренера по теннису, а когда отец посадил меня на неделю под замок, я все-таки удрала на корт.
Она и тогда была такой же увлекающейся и лишенной благоразумия, решил Ник. Он откинулся на спинку сиденья, представив себе Конни сумасбродной, упрямой девчонкой, которая хотела все делать по-своему.
– Тебя поймали?
– Нет, поймали моего отца. Три человека в масках схватили его, когда он вылезал из машины. Он кричал мое имя. Он звал меня. Потом он понял, что это за люди и какая судьба ему уготована. И тогда он снова стал звать меня.
– Ты все это видела?
– Да, все случилось из-за меня и у меня на глазах.
Его рука с грохотом опустилась на стол. Плевать, что на него смотрят!
– В том, что творит кучка головорезов, нет твоей вины!
Конни уставилась в потолок.
– Размышляя о случившемся, я всегда прихожу к одной мысли: если бы он в тот момент не оказался там, если бы я не убежала на корты…
– Они могли схватить его где угодно! Ты же знаешь методы работы этих негодяев! Жалкие ублюдки! – он смял салфетку и, едва осознавая, что делает, сунул ее в нагрудный карман, затем фыркнул, потому что до него дошло, что салфетка – не носовой платок, и он вынул ее из кармана и отбросил в сторону.
Конни искренне рассмеялась, она решила, что весь этот фарс был разыгран специально для нее. Глупый Ник!
– Все в порядке, Ник! Я знаю, нелепо думать, что все это случилось из-за меня. Я не должна винить себя, тем более публично каяться.
Ее глаза уже не смеялись, а волосы, спадавшие на плечи, светились теплым оттенком красного цвета.
Ник не мог отделаться от мысли, что все эти десять потерянных лет ее жизни он мог бы быть с нею рядом. Думать так было столь же нелепо, как и винить ее в судьбе отца. Но все равно он не мог вынести этот тоскливый, каящийся взгляд и слышать горечь в ее голосе.
Ник ничего не сказал. Слова «я сделаю для тебя все, что в моих силах» колючей проволокой застряли в горле.
Конни заговорила тихим голосом, в котором он уловил надежду:
– Может быть когда-нибудь, когда мой отец будет на свободе, когда моя жизнь войдет в свое нормальное русло…
– Ты вернешься в Америку.
– Фу, какой ты прямолинейный!
– Та старая туземка сказала, что мятежники затевают новое наступление. Где и когда, я не знаю, но они готовятся нанести удар.
У Конни екнуло сердце.
– Об этом ты мне ничего не говорил.
– Об этом я сказал послу и Джорджу.
– Джордж тоже…
– Джордж не болтлив.
Ее сердце бешено заколотилось, а тело стало липким от пота.
– О, Ник! Каждый раз, когда власть захватывает очередная группировка, моему отцу грозит страшная опасность. Да, его могут освободить, но могут и…
Ник тряхнул головой:
– Все это еще может оказаться или ложным слухом, или дезинформацией. Но действовать нам будет в десять раз тяжелее, если начнут стрелять. Пока я не хочу затевать то, что мы будем не в состоянии завершить. Для одной женщины вполне достаточно потерять одного близкого ей человека. И если мятежники нанесут удар…
Как бы в подтверждение его слов, мятежники выбрали именно этот момент, чтобы взорвать бомбу в квартале отеля «Империал». Из окон ресторана посыпались стекла, а грохот взрыва оглушил посетителей, и они в панике кинулись к выходу.
– Ложись!
Конни непроизвольно повиновалась, нырнув под его руку. Они оказались у западной стены британского посольства, сумев с риском для жизни добежать до него. Но гарантии не было, что они сумеют проникнуть внутрь. Ворота посольства были заперты и находились от них в сотне футов.
Треск пулеметов на окраине Лампура-Сити напоминал стук камешек, сыплющихся на железную крышу. Глухо ухали пушки. Через авеню Шарля де Голля пролетали трассирующие пули, отрезая британское посольство от здания Капитолия.
– До ворот сотня футов, – прокричал Ник, пытаясь перекрыть грохот воцарившейся канонады.
– Давай попробуем добежать!
– Позже, не сейчас! Я не узнаю вон ту машину!
Облезлый фольксваген одиноко и обреченно стоял недалеко от них.
– Может, он начинен взрывчаткой! Кроме того, мне не улыбается торчать под пулями у ворот в ожидании, пока их нам откроют.
– Что же делать?
– Пока – ждать!
Они укрылись в углублении стены, размеры которого заставили их прижаться друг к другу. В какой-то сумасшедший момент Конни показалось, что они в душевой.
Над ними со свистом пронесся Снаряд и с грохотом разорвался в конце авеню у здания Капитолия.
В тусклом свете уличных фонарей она увидела лицо Ника. Оно было сурово, а его голубые глаза сверкали отблесками огня. Он закрыл ее уши своими ладонями, защищая ее от оглушающего грохота разрывов. Его пальцы запутались в ее волосах. Грубо он притянул ее лицо к своему и впился губами в ее губы.
– Все будет хорошо, – заявил он некоторое время спустя, его грудь вздымалась, вид у него был диковатый.
Они стояли, прижавшись друг к другу, а вокруг них темнота ночи распадалась от вспышек взрывов. Желание и страх смерти мешались, как аромат духов с запахом порохового дыма.
– Я люблю тебя, – прокричала она ему в ухо.
Его ответ утонул в грохоте. И вдруг свет фар огромного черного мерседеса, вырулившего неожиданно из-за угла, на мгновение ослепил их.
– Бежим! – крикнул Ник. – За автомобилем!
Воспользовавшись машиной как прикрытием они добежали до ворот и вместе с мерседесом влетели за ворота. Они не остановились, пока не добежали до дверей главного здания посольства. В пятидесяти футах сзади от них железные ворота со скрежетом закрылись. Рассеянно взглянув в сторону тех, кого он, быть может, только что спас, шофер направил посольский мерседес в гараж.
Ник застучал кулаком по двери, и она тут же открылась. Привратник, блеснув лысиной, поклонился.
– Добрый вечер, мистер Этуэлл! Надеюсь, вы приятно провели время.
От внезапно наступившей тишины Ник и Конни упали друг на друга, разразившись хохотом, и прерывались они только для того, чтобы глотнуть воздуха.
– Может, вы и ваша дама желают что-нибудь? Я к вашим услугам, сэр.
Конни обняла Ника за пояс и крепко к нему прижалась.
– Я даже не знаю, – сказала она, почувствовав в ногах слабость и облегчение на душе оттого, что они, наконец, оказались в безопасности.
Ник отрицательно покачал головой, продолжая смотреть ей в глаза.
– Нет, спасибо, Джеймсон.
– Хорошо, сэр. Я полагаю, посольство сейчас – самое безопасное место в городе.
Привратник бесшумно удалился, а Конни в изнеможении плюхнулась на мраморные ступени лестницы и смеялась до тех пор, пока у нее из глаз не потекли слезы. Ник стоял в недоумении.
– Эта территория всегда, при любых обстоятельствах, останется английской, – смеялась Конни.
Ник сел рядом:
– Что ты имеешь в виду?
– Вы все здесь такие невозмутимые?
– Нет, только в период опасности.
Убрав с лица Конни прядь волос, он нежно поцеловал ее.
– С тобой все в порядке?
Конни окинула себя взглядом и увидела свои босые ноги, разорванный подол черного платья и в разрывах свои белеющие бедра.
– В них совершенно невозможно бегать, – взяв за ремешки свои босоножки на высоком каблуке, она покрутила ими в воздухе. – А ты как?
Конни оглядела его лицо. Никаких ран и порезов. Губы сжаты, голубые глаза серьезны и обеспокоены, и она – причина этого беспокойства.
– Я бы, пожалуй, выпила немного, – сказала она, надеясь разогнать его опасения.
Его глаза еще больше потемнели, он встал, расправил плечи, выпятил грудь и принял тот невозмутимый вид, что говорил: всегда и везде, что бы ни случилось, он останется джентльменом.
Она позволила ему поднять себя со ступеньки и шагнула на следующую.
– Почему ты мне не сказала?
Конни испуганно вздрогнула, проследив за его взглядом. У своих ног она увидела пятна крови. На полу перед лестницей тоже была кровь. Кровь текла из-под ее ступней. Ее глаза испуганно округлились.
– Должно быть, я поранилась о камни, когда бежала.
– Или о битое стекло и о шрапнель, – он подхватил ее на руки. – Нужно оказать тебе первую медицинскую помощь.
Когда они преодолели следующий пролет, к Конни уже вернулось чувство юмора. Закинув бедро ему на живот и обвив его шею руками, она произнесла, растягивая слова:
– Мистер Этуэлл, вам никогда не говорили, что вы очень романтичный мужчина?
Ник скривился.
– С моей грыжей трудно оставаться романтиком.
Конни возмущенно фыркнула и отвернулась.
Спотыкаясь, он преодолел коридор, крутанул ручку и пинком открыл дверь своей квартиры. Войдя, он остановился и торжественно посмотрел ей прямо в глаза.
– Ты знаешь, что это значит, раз я перенес тебя через порог своего дома?
– Это значит, что я увижу тебя в грыжевом бандаже? – она ущипнула его за щеку.
Ник напустил на себя сердитый вид и ногой захлопнул входную дверь.
– Ой, Ник! Не думаешь ли ты положить меня на кровать?
– И не на чью-нибудь, а на свою!
