Текст книги "Заложник любви"
Автор книги: Терри Лоренс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Глава 3
Они оказались на балконе, с которого открывался вид на город. У них под ногами раскинулось мерцающее море огней. Безлюдные улицы спускались к светящемуся лунным светом Индийскому океану и тонули в нем.
– Для чего вам все это понадобилось? – спросила Конни, высвободив локоть из его руки.
– Вы когда-нибудь теряли почву под ногами и ощущали свою ненужность в этом мире?
– Не знаю. Я отлично знаю, как выгоняют в три шеи.
Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела на вечерний Лампура-Сити, а Ник смотрел на нее и видел ее маленькие груди, дерзко и рельефно проступавшие под тонкой тканью ее платья. Он сглотнул слюну, и его задвигавшийся кадык чуть не развязал тугой галстук.
– Вот ваш стакан.
Она опять состроила рожицу, когда брала стакан из его руки.
– Алкоголь убивает микробы, – сказал Ник назидательно.
– А еще он убивает воспоминания. Зачем вы стали дипломатом? Зачем оказались здесь, на богом забытом острове?
– Я всегда хотел быть дипломатом, а что касается Лампуры… Они считают, что мне нельзя доверить ничего более серьезного. Я же вам уже говорил.
– Я помню, и мне кажется, вы хотите от меня избавиться, Найджел.
– Я не Найджел, я Ник!
При мысли о том, что она могла забыть его имя, Ника охватило дикое беспокойство. Она улыбнулась загадочной улыбкой Мона Лизы.
– Хорошо, пусть Ник.
Он ослабил галстук.
– Я выдал свои чувства?
– Всего лишь на секунду. А теперь расскажите мне об этом еще раз.
Об этом? О его карьере, на которой он уже давно поставил крест?
– Когда я начал работать в дипломатическом корпусе, я думал только о всеобщем мире, здравом смысле и всевозможных переговорах. Моим девизом были слова «любите, а не воюйте!», – взъерошенный и повеселевший, он облокотился на перила и улыбнулся.
– А вы, однако, тоже любите пококетничать, Ник!
Улыбка исчезла с его лица.
– Увы, я уже не такой наивный идеалист, каким был когда-то.
– Почему?
Он пожал плечами:
– Я думал раньше, что когда-нибудь смогу совершить что-то значительное. Как Рауль Валленберг, шведский дипломат, спасший сотни евреев прямо под носом у Гитлера. Или Терри Уэйт, который вел переговоры, спасая заложников в Ливане. Но так или иначе, но до меня вскоре дошло, что на самом деле наша главная задача – сохранение статус-кво, – говорил он громко и быстро.
Она вновь разожгла в нем былые мысли и желания. В нем опять проснулась мечта изменить мир. Или хотя бы одну маленькую страну. И ему вдруг страшно захотелось поцеловать ее еще раз.
Он наклонился.
– И поэтому вы пьете? – тихо спросила она.
– Я не позавидую мятежникам, когда вы запустите в них свои зубки!
– А я искренне удивлена тем, что вы так медленно продвигаетесь по службе. Вы так ловко умеете уклоняться от прямых вопросов! – она окунула палец в стакан и капнула каплю виски себе на язык. – Никто вам не доверяет, и удивительно, почему доверяю вам я.
Ник выпрямился во весь свой рост и медленно и глубоко вздохнул.
– Я никогда не выбалтывал и не выдавал никаких служебных тайн, никогда не обманывал ничьего доверия, – заявил он гордо и внушительно и, понизив голос, продолжил, – но у меня есть одна неприятная слабость говорить то, что я думаю, если мне что-то небезразлично. В нашей работе это наитягчайший грех.
– Могу себе представить!
– Это самое большое пятно на моей репутации. «Ненадежен», – так они написали в моем личном деле. Почти что «неблагоразумен»! – он нахмурился, посмотрев в свой стакан. – Вам лучше держаться от меня подальше!
– Именно поэтому у вас сложные отношения с алкоголем?
Он не мог притворяться и лгать ей. А это плохой признак! В следующий момент, пожалуй, он уже будет изливать ей свое сердце.
– Нет, немного не так, – он не ждал, что она ему поверит, никто не верил. – Если честно, алкоголь не оказывает на меня никакого действия.
– Вы только делаете вид, что пьяны.
Сердце у него зашлось: она ему поверила! Конни улыбнулась и покачала головой, удивляясь его глупости, встала рядом с ним, прислонилась к перилам и потерлась бедром о его бедро.
– А это настоящий виски? – приподняла она свой стакан.
– Ваш – да, а мой – вода наполовину.
– И все же, если выпить пять стаканов…
– Хоть десять! Алкоголь практически не действует на меня и никогда не действовал. Но иногда все-таки хочется побыть пьяным, понимаете, Конни?
Она улыбнулась тому, что он назвал ее по имени.
– Когда я пью, все видят, что я пьян, и тогда я могу говорить все, что думаю. «А! Старина Этуэлл опять надрался!» – так они говорят. Какой с меня спрос, я пьян!
Конни дотронулась до его руки, тело его напряглось, и он постарался унять предательскую дрожь.
– Давайте без обиняков! Вы имеете наглость высказывать свое никому не нужное мнение вместо того, чтобы помалкивать или вовремя поддакнуть? Никуда не годится! Для дипломата это пренеприятнейшая черта.
– Как раз из-за этой самой черты характера я и оказался тут, – он поднял стакан. – За Лампуру и за прекраснейшую и преданнейшую женщину!
Она пригубила свой стакан. Лицо ее, задумчивое и озабоченное, оживилось. Она улыбнулась:
– За мужчину, создающего себе проблемы, не имеющие никакого отношения к пьянству!
– Насчет пьянства я вам уже все объяснил. Нет такой проблемы!
– Но сейчас вам не дает покоя еще одна.
– Это какая же?
– Как отказать мне.
– Не помню, что вы просили меня о чем-то таком, в чем я мог бы вам отказать, – он провел пальцем по рукаву ее платья и сквозь тонкую ткань почувствовал трепет ее тела, а рука ее покрылась гусиной кожей. – Кто сказал, что я отказываюсь?
Интересно, подумал он, стали твердыми ли сейчас ее соски?
– Вы мне поможете? Может, вы не уверены, что сможете сделать это?
Он недовольно поморщился, обиженный ее вызывающей прямотой, и ощутил себя более трезвым, чем ему хотелось бы.
Ополовинив свой стакан виски, Конни слегка опьянела, и он полагал, что это и было единственной причиной, почему она вдруг наклонилась, устремила к нему сияющие надеждой и звездным светом глаза и положила свою маленькую изящную руку ему на грудь, прикрыв ею его сердце, готовое вырваться из груди.
О Господи! Посмотрите-ка на часы!
Она надула губы и сказала с легким упреком:
– Здесь нет часов, Ник.
Хоть на этот раз она не забыла его имя! Он взял ее запястье и посмотрел на ее наручные часы.
– Скоро полночь.
– А что тогда?
Ник судорожно сглотнул слюну. Предательский ветерок донес до него аромат ее духов, легкий, как воспоминание о сне в момент пробуждения.
В зале танцующие плавали в медленном танце, а он держал ее за запястье, прижав ее руку к своей груди и чувствуя под большим пальцем биение ее пульса. В лунном свете кожа ее казалась бледной. Душный ночной воздух мягко обвевал их своими потоками. Нику захотелось накрыть ее губы своими, чтобы по молчаливому приказу его языка они раскрылись. И они раскрылись.
Ему было безразлично, видит ли их кто-нибудь и сколько людей могут их видеть. Он потерял ощущение времени и реальности. Он был пьян, у него было оправдание, но она-то знала, что это не так. Только она одна могла понять, как ему была необходима женщина, способная, наконец, поверить ему.
– Конни.
– Поцелуй меня еще.
Ракета, врезавшаяся в стену посольства не взволновала бы его больше, чем эта ее хрипловатая просьба. Он обнял ее за талию и прижал ее тело к своему, давая ей понять, каким может быть поцелуй и какие будущие радости он раскроет.
– Ага, вот вы где!
Она отпрянула бы от него, если бы Ник не удержал ее.
– Чуть позже, – сказал он шепотом, чтобы слышать его могла только она.
Глаза его метали молнии. Как это не было глупо, Ник не обратил внимания на предупредительный кашель Каннингэма и скользнул губами по виску Конни, зарывшись лицом в ее каштановых волосах.
– Дай мне пощечину, – прошептал он.
Она колебалась. Он ущипнул ее за ягодицу, она вырвалась из его рук, как ужаленная, и опустила хорошую оплеуху на его правую щеку.
В его ушах ночь взорвалась вселенским звоном. Он закачался на ногах и медленно поднял руку к пострадавшей щеке.
– Почему, мисс Хэннесси? Я и не думал, что вам это может не понравиться.
– Что здесь происходит? – раздался раздраженный голос Уиткрафта, прежде чем он сам ступил на балкон. – Джордж, в чем дело?
Конни скользнула мимо него, исчезнув в зале.
– Еще одна революция, – прокомментировал Каннингэм.
– Небольшая стычка, – подмигнул послу Ник, похлопав его по спине. – Война полов, слыхали о такой?
Ник нетвердой походкой и с натянутой улыбкой направился к безопасному возвышению барной стойки, предоставив Каннингэму разъяснять случившееся послу. Увидев свое отражение в длинном зеркале над рядами бутылок бара, он разглядел на своей правой щеке ярко-красный отпечаток руки.
– Нелады с женщинами? – участливо осведомился бармен.
Ник украдкой осмотрел зал, услышав взрывы хохота, время от времени раздававшиеся то тут, то там по мере того, как случай на балконе становился достоянием собравшегося общества. Ее не было.
Все хорошо, думал Ник. Он пустил Каннингэма и Уиткрафта по ложному следу, но не Конни. А она вот пыталась пустить его по ложному следу. Она проникла ему в душу, разглядев в нем мужчину, каким он всегда хотел быть, и узнав его героические фантазии, которые, как ему казалось, умерли много лет назад.
Ему до смерти надоело прятаться за бутылку, чтобы иметь возможность говорить правду. Кто такая Конни Хэннесси, чтобы бередить его душу и ворошить юношеские мечты? Список эпитетов получился таким большим, что ему пришлось упорядочить его по алфавиту: достойная доверия, обиженная несправедливостью, преданная, прекрасная, смелая, уязвимая, храбрая… сексуальная, добавил он в этот список. Но разве для него это имеет значение? Она не будет принадлежать ему, потому что он ее не заслуживает. По крайней мере до тех пор, пока не поможет ей.
– Способен ли человек преодолеть свое прошлое? – спросил он громким голосом. – Я имею в виду, Су, может ли любовь хорошей женщины спасти человека?
Бармен взял бутылку и стал наливать ему очередную порцию. Ник прикрыл стакан ладонью, и виски полилось под его манжет. Теперь он мог надо всем посмеяться. Его руки уже не дрожали, его сердце перестало колотиться, как сумасшедшее, и огонь его плоти угас. Вот если б только еще не горела щека!
Он посмотрел в зеркало. Теперь он меченый, в этом нет сомнений.
– Мое участие в твоем деле будет чисто личным, – сказал Ник. – Если что-нибудь пойдет наперекосяк, посольство тут же открестится от меня и предоставит нас обоих самим себе.
– И на этих людей ты работаешь? – сказала Конни, ласково посылая ему по телефонным проводам еле уловимые импульсы чувственности.
Ник постучал монеткой по жестяной гофрированной стене бара одного из городских районов трущоб. Он мог бы позвонить ей из своей квартиры в посольстве, но не был уверен, что его телефон не прослушивается.
«Они доверяют мне только расшифровку каблограмм». Гарри прислал ему на днях цитату из «Николаса Никлби». «Я знаю мир, и мир знает меня».
Казалось, Конни было все равно, что думает мир.
– Я верю тебе, – сказала она. – Ты делаешь для них грязную работу?
– Я для них полезен и, стало быть, необходим.
– Ты необходим мне.
Он прислонился к стене, которая тут же чуть не завалилась. Она была такой же ненадежной, как и путь, на который он готов был вступить.
– Я хочу поговорить с тобой, Конни.
– О том поцелуе?
– Нет, я хочу тебе помочь.
Он ожидал услышать крик радости, бесчисленные изъявления благодарности, но долгая пауза, последовавшая за его заявлением, только лишний раз показала ему, что он совершенно не знает и не понимает этой женщины.
В своем гостиничном номере Конни прикрыла рот рукой, чтобы удержать готовый уже вырваться крик радости. Она проглотила комок в горле, прижав черную трубку телефона к груди, ей бросилось в глаза множество ярко-красных цветов, карабкавшихся вверх по балкону – всплески цвета, который всегда ассоциировался у нее с радостью. «Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, ты замечательный человек». Только цветы могли слышать это признание.
– Алло, ты здесь?
– Да, Ник, я здесь.
Это все, что она могла сказать. Благодарность, восхищение, любовь, радуга чувств переполняли ее, перехлестывая через край, как штормовые волны, захватив ее в водоворот вместе с Ником. Неуместное, но страстное желание дотронуться до него охватило Конни. Ей хотелось взять его лицо в свои ладони и поцеловать его губы, без слов давая понять, что он для нее значит.
– О том поцелуе… – начал Ник, как будто читал ее мысли.
– Ты не думаешь, что я целовала тебя только для того, чтобы ты помог мне? Я не обещаю ничего такого в обмен на твое содействие и впредь.
– Разумеется, нет.
«По-джентльменски», – подумала Конни и приказала себе говорить по-деловому и бесстрастно, как говорил он.
– Я очень высоко ценю твое решение помочь мне, но я знаю, что это все-таки моя борьба.
– Одна ты не справишься, но ты теперь не совсем одна.
«Теперь, да», – подумала Конни.
– Позвони мне, когда будут первые результаты, Ник, и еще раз большое спасибо.
– Не за что!
Он повесил трубку, надеясь, что ему удалось не выказать свою страстную увлеченность ею. Ничего конкретного он ей не пообещал и не зашел так далеко, чтобы не иметь возможности пойти на попятную.
В углу темного бара Ник подбросил монетку. Орел – она любит его, решка – она не так проста и знает, что делает. Решка. Ну что ж, кто-то из них должен знать, что делать.
Телефон Ника зазвонил двумя днями позже, когда он сидел в своем кабинете, размышляя о сведениях, которые один человек сообщил ему, болтая за двумя стаканами коа-поры.
Телефонный звонок отозвался у него в животе, но голова оставалась ясной.
– Вам следует посетить здание Капитолия, мистер Этуэлл. Ваша подружка зашла в него час назад и еще не выходила, – на другом конце повесили трубку.
В горле у Ника сразу пересохло, на лбу выступил холодный липкий пот. Он разом вспомнил все страшные слухи о казематах Капитолия, доходившие до его ушей. Он посмотрел налево, потом направо, не зная, как обойти свой стол. Может, просто перепрыгнуть через него?
Не торопясь он спустился по лестнице, будто собирался прогуляться. Выйдя за огромные двойные двери посольства, он вынул из нагрудного кармана голубой шелковый платок и демонстративно смахнул пыль со своих туфель.
Солнце палило нещадно, Ник задыхался от чрезмерной влажности. Пот струйками стекал по его груди, проступая пятнами на его рубашке. Он не знал, что станет делать, когда придет в Капитолий, маячивший в тысяче ярдах впереди.
Если Конни была настолько глупа, что сунулась прямо в штаб-квартиру правительства… если ее уже захватили… Тоска охватила все его существо, когда он поднимался по ступенькам Капитолия, входил под навес, поддерживаемый массивными столбами, и подходил к дверям.
Небольшой звероподобный человек с лицом, обтянутым сморщенной коричневой кожей, преградил ему путь, поднял винтовку и щелкнул затвором.
– Николас Этуэлл. Британское посольство, – представился он. – Я знаю, что мисс Хэннесси находится здесь.
– Американка? – человек рукой провел в воздухе вертикальную волнистую линию, призванную изобразить женские формы, скабрезная улыбка обнажила его коричневатые зубы.
Ник еле сдержал холодную ярость.
– Да, – сказал он, – американка.
– Идите с охранником!
Ник огляделся. Из темноты холла выступил человек и сделал жест следовать за ним. Ник так и сделал. Он шел, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, сосредоточась на таких мелочах, как рисунок на покрывающей пол кафельной плитке или же искусная резьба по дереву, украшавшая отдельные детали интерьера. Здание Капитолия стоило стране четверти ее национального дохода.
Когда он окажется лицом к лицу с премьер-министром, он найдет, что сказать. Вряд ли увести Конни отсюда будет труднее, чем из кабинета Уиткрафта. Он должен быть вежлив и позволит себе резкие выражения лишь в том случае, если они не захотят ее отпустить.
Охранник обвел Ника вокруг украшенной причудливой резьбой лестничной клетки и подвел к незаметному лифту. Двери с шипением раскрылись, и они вошли в лифт.
– Мы спускаемся вниз, – объявил охранник.
Вниз, в глухой бетонный подвал, в котором, как он знал, находились камеры пыток, скромно именуемые комнатами допросов! От мысли, что Конни где-то там, Ника затрясло.
Он расслабил галстук, встретившись глазами с ухмыльнувшимся охранником. Если б с Конни что-нибудь стряслось, вряд ли они позволили б ему прийти сюда. Может статься, что ее здесь вообще нет, а звонок был или просто чьей-то глупой шуткой, или же ловушкой. Если он вдруг исчезнет, в посольстве подумают, что он, напившись до смерти, лежит в какой-нибудь дыре, и о смерти, как таковой, ни у кого и мысли не возникнет.
По определенным причинам вероятная опасность, грозившая ему, беспокоила его гораздо меньше, чем мысль о том, что может пострадать Конни.
Пока они спускались, охранник с интересом изучал его своими маленькими глазками, затем, сложив руку чашечкой, поднес ее ко рту.
– Как вы насчет выпивки? Любите?
Ник не удивился вопросу, но был немного покороблен и попытался вспомнить, где и когда он мог пить с этим человеком. Не отдавая себе отчета, он полез в карман, чтобы извлечь на свет местную национальную банкноту крупного достоинства.
– Вот. Купите себе выпить. Нет, купите выпить ребятам вашего полка.
Охранник взял банкноту, но не очень-то обрадовался.
– Половина полка перебежала в горы к мятежникам.
– Ох, как скверно! – ответил Ник не задумываясь.
Что касалось местной политики, он предпочитал разумно помалкивать и не отдавать предпочтение ни одной из сторон.
Охранник встал по стойке смирно, когда лифт дернулся и замер. Двери растворились с шелестом, до жути похожим на звук выстрела пистолета сорок пятого калибра с глушителем. Солдат ткнул дулом винтовки Нику в грудь:
– Выходите.
Ник оказался в коридоре, стены которого из соображений гигиены были покрыты кафельной плиткой. По потолку убегал вдаль ряд голых лампочек.
Дуло винтовки заставило его отступить назад несколько шагов.
– Я требую встречи с мисс Хэннесси, – его слова издевательским эхом отразились от стен безлюдного коридора и бумерангом вернулись к нему, – немедленно.
– Ник! – из глубины коридора, как из преисподней, прозвучал тоненький, исполненный отчаяния голосок Конни.
Ника развернуло в сторону, откуда доносился голосок. Как в кошмарном сне, он увидел ряд обитых оцинкованным железом дверей. Одна из них была приоткрыта. Он бросился к ней и настежь распахнул ее.
– Конни!
Она сидела на скамейке, прикрепленной к стене двумя цепями, и зажмурила глаза, как будто лампочка на потолке, одетая в сетку, стала слишком яркой.
– С тобой все в порядке? – он почувствовал желание встать на колени и прижать ее к своей груди, но не мог сдвинуться с места.
На Конни был шикарный костюм с рядом золоченых пуговиц. В таких костюмах принято встречаться с президентами. Ее светло-розовый наряд был единственным пятном, оживляющим покрытие белым больничным кафелем стены.
Она сидела, скромно сдвинув колени и сложив руки на груди. В глазах ее не было страха, но в них не было и жизни.
– Конни!
– И здесь он провел четыре года!
Ник с огромным трудом заставил ноги повиноваться и приблизился к ней. Его прикосновение к ее руке осталось незамеченным, а голос ее зазвучал ни тихо, ни громко, ни зло, ни весело.
– Куда его дели мятежники, Ник?
– Когда они впервые захватили столицу, то, по всей видимости, продолжали содержать его здесь.
– В глухой комнате без окон! А после второй революции, когда правительство вернуло Капитолий?
– Вот тогда, скорей всего, мятежники и прихватили его с собой в горы.
– Где он сейчас? Ты думаешь, в горах ему лучше, чем в этих казематах?
– Сколько времени ты уже находишься здесь? – он взял ее за плечи, но она продолжала смотреть на него остекленевшими глазами.
– Премьер-министр сказал, что я могу осмотреть камеры и сама убедиться, в какой чистоте и уюте он содержался.
– Ты спустилась сюда по собственной воле? И тебе не пришло в голову, что они в любой момент могут захлопнуть за тобой дверь и сделать тебя еще одним заложником?
Им еще не поздно это сделать! Опомнившись, Ник резко замолчал. Сейчас ей не нужны были пустые наставления. Ей нужно было выбраться отсюда. Нервы у него были натянуты, во рту сухо.
– Мы идем домой!
– Хорошо бы, – сказала она еле слышно и положила голову ему на плечо. – Я хочу уйти отсюда вместе с тобой.
Он повел ее по коридору в направлении лифта. Охранник закинул винтовку за плечо и нажал на кнопку. Пока лифт подымался, Ник представлял себе, с каким удовольствием он бы воспользовался ремнем винтовки и задушил бы охранника.
– Ник?
Он осознал, что слишком крепко сжал руку Конни и сделал ей больно.
– Извини.
Двери с шелестом распахнулись. Пятьдесят шагов по мраморному полу отделяли их от главного входа. Тяжелая дверь заскрипела, когда Ник с трудом открывал ее. А может, ему показалось и этот звук издали его натянутые до предела нервы?
Когда они наконец оказались на улице, на них накатились волны раскаленного воздуха. Ник вытер платком выступивший на лбу пот.
– Отведи меня в отель, – произнесла Конни таким далеким голосом, что Ник едва узнал его.
Конни смотрела на пятнистые обои своей комнаты, а перед ее глазами продолжали стоять белые кафельные плитки камеры. Они были такими белыми и чистыми, что ей тогда пришло в голову, что стены камер мыли из шланга каждый день. Она до сих пор ощущала запах дезинфекции, а в ушах у нее стояли молчаливые крики и стоны узников, которые в разные времена слышали эти стены.
– Дорогая, – голос Ника прозвучал нежно и проникновенно, когда он присел на краешек кровати, пытаясь заглянуть в ее не успевшие еще ожить глаза.
– Вот такой маленькой была его камера, – Конни прошла восемь шагов, – Такой же маленькой, как этот ковер на полу перед кроватью.
– Я видел ее.
А Конни все ходила и ходила по ковру, меря его шагами и рассказывая Нику, что с ней приключилось, переходя при этом от отчаяния к гневу.
– Я должна была обратиться к премьеру! Я не могла просто сидеть и ждать у моря погоды, – она вздохнула. – Почему я делюсь всем этим с тобой? Потому что ты единственный человек, который мне хочет помочь.
Ник поправил постель, но она оставалась еще взвинченной до предела и не хотела прилечь.
– Ты мог не заметить, но никого и никогда я не была так рада видеть, как тебя, когда ты появился в дверях камеры.
– Я тоже, – он поднял стакан с джином и отхлебнул глоток.
Если даже Ник и не спас ее жизнь, он спас ее рассудок, предоставив ей возможность выговориться.
– Ты умеешь слушать, – сказала она ласково.
Ник уже знал ее историю наизусть, и каждый раз, когда он рисовал в памяти Конни, сидевшую на скамейке в камере, это отзывалось в его груди болью и еле сдерживаемой яростью. Он налил ей стакан джина, который прихватил в ресторане по прибытию в отель.
– Выпей глоток. Это поможет тебе расслабиться.
– Расслабиться?
Ее неожиданно острая реакция на его слова, вылившаяся в крик, повергла Ника в замешательство. Она сложила руки на груди, пытаясь унять охватившую ее дрожь.
– Я только что побывала в камере, в которой мой отец провел четыре года! Вдумайся! Долгих четыре года!
Ник обнял ее.
– Извини, я не должна была на тебя кричать.
– Кричи, ори, можешь даже стукнуть, если тебе от этого станет легче.
Она посмотрела ему в глаза.
– Тогда, на приеме, ты заставил меня съездить тебе по лицу.
– По-моему, ты немного перестаралась, – он потрогал пострадавшую щеку.
– Почему?
– Они могли не воспринять это легкое касание всерьез и обо все догадаться.
– Но это же лишено смысла! Я уверена, что они восприняли пощечину так, как и должны были воспринять.
Ник ласково потрепал ее по подбородку.
– Если кто-нибудь заподозрит, что я влюблен, это страшно повредит моей репутации. Обычно мои любовные интрижки кратковременны, сумбурны и мелки, как здешние лагуны. На этом острове никто не воспринимает меня серьезно, поэтому все были бы шокированы, узнав, что я могу быть серьезным.
– Я принимаю тебя всерьез.
– А это как раз то, чего я боюсь.
Еще раз Конни почувствовала, что от нее хотят отделаться. Ради нее он строит из себя проженного повесу, но она была так измучена последними событиями, что не смогла найти ответа на вопрос, почему он так делает, и она постаралась говорить так же легко и беззаботно, как это делал он.
– А много их у тебя, этих любовных интрижек?
– В настоящее время? Нет. Я от них ужасно устал, и мне они все опротивели.
Он поднес стакан с джином к ее губам, она отхлебнула глоток и слизнула капельку со своей верхней губы.
– Если я буду вести себя серьезно, персонал нашего посольства примется мучиться загадкой, что это затеял старина Этуэлл и почему он рыскает по Лампура-Сити, приставая к людям с вопросами.
– А это именно то, чем ты сейчас занимаешься?
– Я уверен, что они все думают, что я ищу с тобой свидания. Надеюсь, ты не возражаешь?
Как раз наоборот, со дня смерти ее матери для нее не было никого более близкого, чем сейчас Ник Этуэлл. Она сама и судьба ее отца были ему не безразличны. Он хотел ей помочь. Что еще можно требовать от мужчины? Какое другое качество, если не готовность помочь, может заслужить ее уважение?
Она взглянула Нику прямо в глаза, надеясь найти там понимание, затем робко приблизилась к нему и прижалась своим дрожащим телом к его телу, большому, источавшему тепло.
– Ты хочешь?
– Хочешь что, любовь моя?
– Называй меня так почаще!
– А тебе нужно, чтобы я тебя так называл? – он спрятал ее голову у себя под подбородком.
– Ты действительно искал свидания со мной?
– Ни о чем другом не мог думать.
– Лжец, – поддразнила она его. – Я не могу даже заплакать. Почему?
– Вследствие шока.
– Я не хочу забывать то, что увидела.
– И вряд ли сможешь.
Искренность его слов была для нее вне всяких сомнений, и она еще крепче прижалась к нему.
– Тебе всегда нужен кто-нибудь, кто может укрыть и успокоить, когда содержание адреналина в твоей крови падает, – прошептал Ник, и ее волосы зашевелились от его теплого дыхания.
Ей захотелось зарыться лицом в его пиджак, ощутить мужской запах силы, исходивший от него, вдыхать ароматы Лампуры, которыми он был пропитан насквозь: благоухание здешних цветов, знойного лета, прокуренных комнат и мускуса. Она потерлась носом о его шею.
– А вы не особенно чисто выбриты, мистер Этуэлл, – сказала она и почувствовала, как задвигался его кадык.
– Достаточно чисто для никчемного дипломата.
Она засмеялась, но тут же напряглась, возвратившись мыслями к мучившим ее образам.
– Я не хочу, чтобы ты думала обо всем этом, – почти приказал Ник, подняв ее лицо за подбородок.
– Ник, – она обняла его за талию, сунув руки ему под пиджак и почувствовав, как сразу же напряглось его тело, – чтобы ни случилось, я никогда не забуду сегодняшний день.
– Я тоже, обещаю.
Человек, который не любил обещать, только что это сделал. Он заглянул глубоко в ее зеленые глаза, и Конни почувствовала, что нечто важное он не договорил.
– Уложи меня в постель, – попросила она.
Он кивнул, в глазах его промелькнуло что-то похожее на удивление, но на лице его ничего нельзя было прочесть. Но это неважно. Конни вдруг почувствовала, что у нее достаточно смелости для них двоих. Хождение по многочисленным посольствам и правительственным кабинетам научили ее смелости, граничащей с наглостью, в том что касалось спасения ее отца.
Сейчас она хотела Ника. Она хотела покоя, который он мог бы ей дать. Ей отчаянно хотелось близости. Раньше он заявил, что ему не нужны никакие изъявления благодарности, но он их заслужил.
Так или иначе смелость, не сказать наглость, – это одно, но как донести до него ее желание – это совсем другое. Беспокойная жизнь и вечные разъезды по миру не позволили Конни приобрести достаточный опыт в отношениях с мужчинами, но отбросив в сторону сомнения, Конни дотянулась до пуговиц блузки на спине и расстегнула их. Ник почувствовал ее тугие груди у себя на груди, и его дыхание заметно участилось, впрочем как и ее.
– Лечь спать – прекрасная идея, – она опустила руки и расстегнула молнию у себя на юбке.
Зубчики молнии задребезжали, и Ник, смутившись, увидел в образовавшемся проеме розовый шелк ее комбинации. Он попридержал ее, когда она выступила из туфель и опустила юбку. Ник только скрипнул зубами, слов он не находил.
