Текст книги "Повесть Вендийских Гор"

Автор книги: Терри Донован

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

23

Шаги Горкана раздавались уже на достаточно большом расстоянии. Кешанец не собирался никого ждать. Конан несколько раз поскальзывался, но мгновенно вскакивал. Падающий на голову и согнутую спину песок не позволял забыть, где они находятся и что в любой момент может случиться. Серзак тяжело дышал. Торопливые шаги кешанца стали раздаваться чуть ближе.

Судя по пройденному расстоянию, они должны были уже находиться у стен крепости, если не под ней. Ход шел, слава Крому, прямо и не отклонялся ни вверх, ни вниз.

Звуки шагов изменились. Стали суше, отрывистее. Хлюпанье прекратилось. Запах червя ослабел. Сверху прекратил сыпаться песок. Горкан остановился. Конан, почувствовав под ногами камень, подошел к кешанцу вплотную.

– Слышишь? – спросил кешанец.

Сквозь дыхание троих людей и шорохи земли явственно раздавался звук неумело терзаемых струн. Затем, как и следовало ожидать, послышался совершенно гнусный неразборчивый голос.

– Мерзавец совершенно не умеет петь, – очнулся Серзак. – Я бы с удовольствием отрезал ему язык и заодно уши, чтобы он окончательно отказался от музыки.

– Сейчас тебе представится такая возможность, – сказал Горкан. – Мы находимся под крепостью. Здесь уже не обычный ход червя. На наше счастье тварь проползла сквозь старый фундамент. – Кешанец постучал рукояткой меча по каменной стене. – Чувствуете?

Конан пожал плечами, однако его жеста никто не заметил, поэтому он был вынужден выразить свою мысль вслух:

– Да, но как мы пройдем дальше? Камень ведь еще прочнее, чем песок. Не думаю, что нам так легко удастся разрушить стену.

– Я знаю лучший выход, – заявил Горкан.

Он принялся методично обстукивать стену.

– Правильно делает, – заметил Серзак. – Так хорошо должно быть слышно только сквозь тонкую стенку. Я думаю… – Серзак собирался продолжить рассуждения, но Конан прервал его, грубо ткнув в зубы. Ему казалось, что дело Горкана будет эффективнее в полном молчании.

Стук стал другим и прекратился.

– Здесь, – уверенно сказал Горкан.

Сталь заскрежетала о камень. Послышалась серия отрывистых ударов разной тональности, а вслед за тем раздался скрип вынимаемого камня и появился прямоугольник тусклого красноватого света. Звуки музыкальных упражнений стали явственнее. Заплетающийся мужской голос пел о женщине, работающей на поле, от зари до зари не разгибая спины и ждущей своего возлюбленного год за годом. Запахло пивом, жареным мясом и затхлыми благовониями.

– Помоги мне, – попросил Горкан.

Конан опустил свою надоедливую, но ценную ношу и принялся вместе с кешанцем расширять проход, вынимая из стены камни. Сделав отверстие достаточным, Горкан просунул в него голову.

– Все нормально, – сказал он, всовываясь обратно.

Конан тоже заглянул. По ту сторону стены было длинное узкое помещение с кольцами в стенах, к которым крепились цепи. Узилище, но заброшенное. Цепи были ржавыми, кожаные ошейники съедены – кроме заклепок на полу ничего не осталось – и даже ни одного скелета у стен. Копошившаяся в дальнем углу крыса равнодушно посмотрела на голову Конана. Голова ничуть не заинтересовала животное. Щель под дверью была куда важнее. Сквозь нее и еще квадратные отверстия под потолком проникал свет и звуки.

Удовлетворенный осмотром, Конан втиснулся назад, и они с Горканом продолжили работу. Серзак тоже попытался убедиться, что все нормально, но его мягко отстранили.

Разбор стены не занял много времени и сил. Все трое тихо и спокойно проникли в узилище и подошли к двери. Крыса уже добилась своего и ее хвост исчез в щели. Конан подпрыгнул, зацепился за края отверстий, подтянулся и взглянул, что за ними.

За ними оказалась тесная караульня с обитой железом дверью с огромным железным засовом и грубо сколоченным столом. На столе стоял глиняный кувшин, тарелка с обглоданной костью и толстая свеча, накрытая колпаком из красного шелка с изображениями цветов и бабочек. Рядом, чуть отодвинувшись, сидел на трехногом табурете грузный мужчина с глазами навыкат. На коленях у мужчины стояла затейливо раскрашенная тыква-горлянка и он совершал у ее горла какие-то нелепые ласкающие движения толстыми пальцами и старательно открывал рот. Вглядевшись, Конан обнаружил, что от горла тыквы к ее пузатому низу тянутся две струны.

Конан опустился. Горкан внимательно осматривал дверь. Взглянув на киммерийца, коротко кивнувшего, он тоже кивнул и всунул между дверью и косяком меч. Конан последовал его примеру.

Еще один кивок – на сей раз гораздо энергичней, и мужчины разом налегли на мечи. Дверь поддалась даже легче, чем ожидалось. Она слетела с петель и грохнулась, подняв тучу пыли.

Северянин первым влетел в караульню, как бросающийся на зайца коршун. И пока незадачливый сторож думал продолжать ему петь или все же закричать от страха, Конан разрешил его проблему, перерубив горло. Бедняга забулькал и повалился на пол.

Тыква-горлянка выпала из мертвых рук.

24

Длинный сводчатый коридор на нижнем уровне крепости был надежным убежищем для уставших от многолетней службы воинов. Начальство относилось к ним с пониманием и посылало нести караул сюда, где никогда ничего не случалось и не могло случиться, но по странной прихоти верховного стража, раджи Гириша, нужно было выставлять пост. Стены из черного камня были покрыты пометом летучих мышей. Под ним угадывалась древняя резьба с изображениями умерших богов и богинь незапамятных времен. Свет трех синих фонарей делал землистые лица немолодых стражников мертвенно-бледными. Они прихлебывали пиво из больших кожаных кружек и по очереди бросали на раскрашенную черными и белыми стрелами доску два шестигранника из слоновой кости. Шлемы воинов были перевернуты и в них лежали кучки медных монет. В одном монет было раза в два больше.

– Тебе как всегда везет, Матхур, – сказал один из стражников, с искаженным злобой лицом глядя на выпавшие противнику две шестерки.

Матхур язвительно улыбнулся и ласково погладил себя по черной завитой бороде.

– Умение, только умение, Хавиш, – заявил он и с удовольствием загнал в золотые ворота еще четыре камня. У него осталось всего пять камней и он мог не слишком волноваться за исход игры, тем более, что противник даже еще не начинал заполнять ворота своей стороны.

– Что-то Ратхиша не слышно, – заметил Хавиш.

Он тряс в бочонке шестигранники с усердием маслобойщика.

Матхур пожал плечами.

– Наверное, заснул. После этого пива меня тоже всегда спать тянет, – Он заглянул в свою кружку. – Давай быстрее. Надо еще за пивом сходить… – Матхур поднял голову и лицо его совершенно исказилось.

За спиной Хавиша совершенно бесшумно появились три чудовищные человекоподобные фигуры. Они вышли с узкой лестницы, ведущей вниз в караульню, где должен был находиться Ратхиш. Фигуры отличались друг от друга – одна была черной, другая с плечами как у быка, а третья была маленькая и очертания ее скрывались серой хламидой.

Второй стражник перевернул бочонок.

– Вот… – сказал он и склонился над шестигранниками, желая взглянуть сколько ему выпало, но его желание так и не осуществилось, потому что ему отрубили голову.

Голова шлепнулась на стол, задев шлемы, и медные монеты рассыпались.

– Демоны! – заорал Матхур, пытаясь дрожащими руками дотянуться до алебарды, приставленной к стене.

Один из демонов встряхнул космами и проткнул Матхура. Стражник схватился за лезвие, из горла у него хлынула кровь и он упал макушкой в собственный шлем.

Дальше по коридору послышались торопливые шаги и на миг из открывшейся двери показалось улыбающееся лицо. Завидев троих демонов, лицо враз перестало улыбаться и попыталось скрыться, но у него во лбу вдруг вырос кинжал. Тело с громким стуком повалилось в коридор.

Раздался истошный женский крик.

– Он был не один, – пробормотал Серзак.

Конан уже несся вперед, вращая мечом.

Горкан перевернул лежащего у порога на спину. Лицо было молодое и даже красивое, если бы не кинжал во лбу.

– Не так уж я и не пригоден, – заметил Серзак, выдергивая кинжал. Старик тяжело дышал, но был полон рвения.

Конан выскочил за дверь и остановился перед крутой винтовой лестницей. Он заметил краешек зеленого платья, с шуршанием скрывающийся за поворотом. Остро и вкусно пахло жарящимся мясом.

Северянин обуздал желание прыгать по ступенькам как горный лев и стал подниматься осторожно, прислушиваясь к звукам сверху. Громкие голоса – мужские и женские – разом обрушились на него. Он понял, что убегающая женщина открыла дверь в помещение, где было полно народу.

– Ну что там? – осведомился подошедший Горкан.

– Тут нам придется попотеть, – ответил Конан и сделал знак прислушаться.

Горкан обнажил зубы в хищной ухмылке.

– Похоже на крики стервятников над павшим слоном, – заметил он.

– Слона они вряд ли дождутся, – без тени улыбки заявил Конан.

Серзак побледнел больше обычного.

– Не нравится мне все это, – сказал он. – Я, конечно, хочу попасть по ту сторону крепости, но зачем же с такими трудностями…

– Заткнись, – прорычал Конан.

Наверху раздались возмущенные яростные вопли. Все голоса перекрывал мощный бас, гудящий как труба, призывающая на последний бой. Для многих и многих это обещало быть не только сравнением.

– Вниз, за мной! – вещал бас. – Мы покажем этим ублюдкам! – Что именно хотел показать обладатель баса так и осталось невыясненным.

Он первым, следуя своему призыву, выскочил на лестницу и столкнулся налитым кровью взглядом с ледяным взглядом киммерийца.

Четыре удара сердца понадобилось Конану, чтобы преодолеть расстояние в десять ступеней. Жирный боров с гулким голосом действовал, не раздумывая. Скорее всего, не от избытка смелости и лихого безрассудства, а оттого, что думать не умел, ибо если бы он умел, то не составило бы особого труда понять, что бросаться с обглоданным окороком на человека, вооруженного двуручным мечом, по меньшей мере, равнозначно самоубийству. Конану было даже жаль беднягу, когда он раскроил ему череп. Серое мозговое вещество там все-таки было.

Другие воины тоже не блистали тактикой. Они теснились в узком проходе, где многочисленность вовсе не являлась достоинством.

Конан бросился на них со свирепостью дикого кабана.

Лестница в несколько мгновений покрылась кровью и вывалившимися внутренностями. Толпа слегка протрезвела и отхлынула назад, в освещенный факелами большой зал.

Северянин, ступая по трупам, последовал за толпой.

Тени прыгали по завешанным темными гобеленами стенам. Столы ломились под тяжестью зажаренных целиком свиней и горами различных фруктов. Кости и объедки валялись всюду, вперемешку с пьяными солдатами, которые, почуяв неладное, начали подниматься. Дым и жар валил из открытой кухни, где спиной к происходящему, продолжали орудовать голые по пояс потные повара.

– Руби его! – истошно завопила блондинка в зеленой одежде, стоявшая у дальней стены, запуская в киммерийца глиняным кувшином, который оказался наполнен вином и летел через зал, разбрызгивая животворящую жидкость. – Гинкуш, ради меня!

Бородач в рогатом шлеме с белым хвостом яка пробирался к незваному гостю, держа в руке тяжелый топор с двумя лезвиями, следя за варваром. Конан с неподвижным лицом ждал воина, у его ног смешались вино и кровь.

Гинкуш прыгнул вперед и ударил, с силой разрубив воздух. Северянин увернулся с легкостью, которой позавидовала бы голодная пантера, хватающая добычу, и нанес ответный удар. Солдат едва успел отпрыгнуть, но сделал это настолько неудачно, что подвернул ногу и со стоном повалился прямо на осколки кувшина. Они не добавили ему ни мужества, ни сил. Он попытался заползти под стол, но Конан милосердно ударил его сапогом в висок, отправив в черное беспамятство.

Другой воин, протрезвев лишь наполовину, попытался нанести киммерийцу удар ножом, и тотчас поплатился за это, извиваясь в луже крови, посреди собственных внутренностей, вывалившихся из распоротого живота.

– Берегись! – Кинжал Серзака сверкнул словно жало кобры, пролетев мимо лица киммерийца и воткнувшись в горло блондинке, которая выронила из поднятой для броска руки тонкий стилет.

Горкан, оказавшийся рядом, работал как жнец в поле. Он считал, что лучше иметь за спиной настоящих мертвецов, чем просто мертвецки пьяных.

Дородный темнокожий воин в шлеме с черным хвостом яка бросился на Конана с алебардой. Северянин отклонил удар в сторону и пока воин вытаскивал лезвие алебарды из стола, локтем вбил ему кадык в глотку.

Снова послышался крик Серзака.

Нечленораздельный, сдавленный крик человека, которого душат.

Конан огляделся и увидел, что рядом со входом на кухню двое здоровых солдат держат беднягу на весу за горло. Киммериец бросился на обидчиков Серзака. Они отпустили его, и с громкими воплями кинулись на Конана, вынимая из ножен свои широкие кривые мечи.

Голова одного из них сразу слетела с плеч, ливнем хлынула кровь, черты лица превратились в черты персонажа трагического театра масок. Стальной шлем под легкомысленной шапочкой спас череп второго от продолжающего свой смертоносный путь лезвия, которое скользнуло, срезав ему правое ухо.

Серзака, оставленного без присмотра, опять схватили.

Длинные рыжеволосые руки обхватили старца за грудь, сильно ограничив его свободу движений. Но не настолько, чтобы он не смог дотянуться правой рукой до глаза противника. Вендийский воин разразился пронзительным криком зарезанной свиньи, сжимая зияющую пустотой глазницу. Серзака, однако, не отпустил.

На помощь ему подоспел еще один рыжебородый вендийский солдат и приставил к горлу старца острый как бритва нож.

– Бросайте оружие! – заорал он под аккомпанемент продолжающего выть от боли соратника и для убедительности сделал на шее Серзака неглубокий разрез.

Сказитель отчаянно захрипел и забился, словно пойманная в силки птица. Он пытался что-то сказать, но не мог.

– Бросайте оружие! – повторил солдат.

Слезы лились по лицу старика, слезы боли и унижения.

Ни у Конана, ни у Горкана ни на миг не возникло сомнения, что произойдет, когда они сложат оружие. Смерть улыбалась всем троим своим извечным ироническим оскалом.

– А что это тут у нас происходит? – осведомился ласковый медоточивый голос, и в зале с видом отца семейства, заставшего своих чад за фривольными играми, появился тучный человек с круглым, улыбающимся как солнце лицом. На человеке был расшитый золотыми драконами шелковый халат, черная шелковая шапочка, завязанная под подбородком и сафьяновые сапоги с непомерно длинными носками, загнутыми вверх и вбок.

– Демоны, раджа Гириш! – доложил воин, выскочивший из-под стола и распростершийся ниц перед повелителем. – Да падет на них твой праведный гнев!

– Гнев мой скорее падет на тебя, ничтожный раб, – сказал Гириш, наступая ногой на спину воина.

Девушки с тонкими талиями, стайка которых находилась за спиной повелителя, рассмеялись как маленькие серебряные колокольчики, смущенно прикрывая рты хрупкими пальцами. Два огромных воина с закрытыми лицами, стоявшие по обе стороны от верховного стража, выступили вперед, и один из них молниеносно обнажил меч, ожидая приказа хозяина.

Гириш ленивым равнодушным взглядом провел по залу, остановившись на Конане лишь на мгновение, но когда взор его пал на Серзака, лицо повелителя преобразилось.

– Ты? – Губы раджи изобразили бутон тюльпана, а брови поднялись вверх, как крылья собирающейся взлететь птицы. – Что делает столь уважаемый мною человек в такой странной компании кровожадных демонов?

Солдат, державший нож у горла Серзака побледнел, рука его безвольно опустилась. Рука второго разжалась, и он тихо сполз по стене, как опорожненный бурдюк с вином.

– Вообще-то мы не собирались никого убивать, – заявил освободившийся старец.

Конан и Горкан с изумлением поглядели на него.

– Ну ладно, верю, что вы не демоны, – сказал Гириш, подняв к груди пухлые ручки и сложив их в приветственном жесте, и коротко мелко поклонился. – Пусть твои друзья отдохнут. Я предоставлю им лучшие условия. А нам нужно поговорить наедине.

25

Отдых в лучших условиях, по мнению Гириша, как выяснилось, состоял в том, что гостей приковали цепями в начисто лишенном света подвале, наполовину заполненном вонючей жижей, которую даже с некоторым преувеличением трудно было назвать теплой. При этом с гостей полностью сорвали одежду и слегка побили, в частности и по лицу, когда они никак не могли ответить.

Конан сразу понял все это, очнувшись. Тяжелый запах ударил в ноющий нос, замерзшие ноги с трудом чувствовались, вытянутые руки затекли. Вонючая жижа, хлюпая, медленно, но верно поднималась. Нестерпимо жутко болела голова, она напоминала расколовшийся камень для метательной машины. Конан провел языком по разбитым губам и сплюнул скопившуюся во рту кровь. Он отчетливо помнил, как стайка тонкостанных девушек окружила их с Горканом и они, разомлев от серебряных голосков и прикосновений хрупких пальцев, позволили себя уговорить убрать мечи в ножны. Гостей принялись щедро потчевать мясом и вином, пока вокруг молчаливо суетились наголо бритые рабы в черных одеждах, убиравшие трупы и приводившие корчму в порядок. Конану понравилось местное вино и девушки. После славной драки это было вдвойне приятно.

Девушки говорили на незнакомом языке, забавно растягивая гласные. Киммериец не понимал, о чем болтают красавицы, может быть они ругают его последними словами, но при этом они так улыбались и их глаза излучали такое нежное мерцание, что варвар ни на мгновение не мог стереть с лица дурацкую улыбку. Две девушки сидели у него на коленях, а одна забралась под стол и терлась о его ноги, изображая мурлыкающую кошечку.

– Пожалуй, мы не напрасно прогулялись, – расслабленно заметил Конан. – Даже если Серзак все наврал, я ему заранее прощаю. Только я бы здесь ненадолго задержался.

– Ты прав, – сказал Горкан, отрываясь от губ красавицы, чтобы протянуть руку к кувшину с янтарным вином. – Я бы тоже задержался. Ненадолго, разумеется.

Рабы принесли несколько музыкальных инструментов. Что-то вроде арфы, две свирели разной длины и две пары металлических тарелочек, связанных между собой голубыми шелковыми ленточками. Оставшиеся не у дел красавицы принялись ублажать гостей игрой и пением. Конан так расчувствовался, что попытался подыграть музыкантшам ударами могучего кулака по столу, но быстро убедился, что не совсем попадает в такт, и бросил это занятие.

Следующим ярким воспоминанием был долгий сводчатый коридор, где рабы в меру сил помогали гостям удержаться на ногах. Коридор качался, словно они находились не в каменной крепости на твердой земле, а на галере, попавшей в жестокий шторм.

Девушек уже почему-то не было.

– А где девушки? – взревел Конан, отбросив помощников к стенам. – Где мои красавицы? – продолжал вопрошать он, но ни рабы, ни Горкан, висевший на руках помощников, словно мешок с костями, не ответили киммерийцу. Смутное подозрение закралось в душу Конана. – В вине был яд! – заорал он и попытался приблизиться к соратнику, но тут на голову Конана обрушился сокрушительный удар, все сильно поплыло перед глазами и пропало в кромешной тьме.

– Ну и как мы здесь оказались? – спросил Горкан, слегка погремев цепями. Жижа заколыхалась. Где-то неподалеку запищали крысы.

– Нас вероломно отравили, – объяснил Конан. – В вине был яд.

– Я мог бы это предположить, – сокрушенно вздохнул кешанец.

– Только в таком гиблом месте, как это, понимаешь, что значит свобода, – сказал Конан. – И понимаешь, что хотели сказать древние мудрецы, говоря, что душа и тело взаимно сковывают друг друга. Сила души – это слабость тела, и наоборот. Многое я бы отдал, чтобы вновь ощутить воздух, не ограниченный в передвижении, тот воздух, что называют ветром. И я бы хотел хотя бы еще раз взглянуть в безграничное небо.

Жижа заколыхалась сильнее и раздался оглушительный хруст костей. Цепь снова загремела и что-то громко плюхнулось в воду, обдав Конана фонтаном грязных вонючих брызг.

– Ты что там делаешь? – обеспокоено спросил он, отплевываясь.

– Освобождаюсь, что же еще, – сказал Горкан.

Снова раздался хруст костей, грохот цепи и новый фонтан брызг.

– А, так они и ноги нам сковали, – недовольно заметил кешанец.

– Честно говоря, я не чувствую, сковали ноги или нет. Я вообще ног не чувствую, – произнес Конан, вспомнив, как ему показалось, что червь обглодал руку Горкана по плечо. Теперь у него возникли сомнения относительно того, действительно ли ему показалось. Что-то с Горканом было определенно не так.

Раздался тяжелый всплеск и Конан перестал слышать дыхание кешанца.

– Что с тобой? – воскликнул северянин, но ответа не получил.

Крысиный писк становился все громче. Киммериец ждал. Прошло довольно много времени, прежде чем опять послышалось дыхание Горкана.

– Все, я освободился, – сказал он. – Теперь твой черед.

– Но я не могу вытащить руки из колец, – сказал Конан. – Я не могу даже как следует ими пошевелить. У меня нет твоего умения.

– Ерунда, – заявил Горкан. – Умение есть у всех, да и здесь оно не главное. Тут важнее всего забыть на время о боли. – Он вплотную подошел к киммерийцу. – Готов?

– Да, – ответил Конан, задержав дыхание и сжав зубы.

Он почувствовал, как его запястья зажали в стальные тиски и начали медленно закручивать винт. Затем раздался хруст, темнота сделалась огненно-красной, и в ней заплясали сотни маленьких смеющихся демонов с черными крыльями. Конану показалось, что у него больше нет кисти, что ее отрубили ударом тупого топора. Хруст повторился и темнота опять стала обыкновенной темнотой.

– В Кешане я считался лучшим костоправом, – без ложной скромности объявил Горкан. – Ко мне стремились попасть знатнейшие люди Алкменона и Кешлы. Но я не отказывал и бедным. Все страждущие обретали утешение, и никто не уходил со своей болью обратно. – Говоря, Горкан взялся за вторую руку киммерийца. Конан сделал глубокий вдох.

На этот раз он знал, чего ожидать и операция прошла легче. Демонов с черными крыльями уже не было. Только тиски, красная тьма и удар тупого топора.

– По-моему с тех пор утекло слишком много воды, – придя в себя, заметил Конан. – Ты уверен, что все сделал правильно?

Горкан не успел ответить на оскорбление.

Скрежет дверного засова заставил кешанца замолкнуть, даже еще не начав говорить. Заскрипела дверь, и на колышущуюся воду упал прямоугольник тусклого света, в котором стояла, опираясь на косяк, слегка пошатывающаяся тень стражника. Свет упал и на отверстие вентиляционной шахты, забранное железной решеткой. Любопытные дергающиеся мордочки и розовые лапки крыс просовывались сквозь решетку.

– Сейчас я прибавлю этим гнидам сладкой водички! – заявил стражник и покачнулся вперед, едва не свалившись внутрь темницы.

– Давай, давай, прибавь. Им не помешает, – подбодрил гнусный голос. – Будь моя воля, я бы их вообще убил. Жаль, меня тогда не было в корчме. Они бы узнали секиру могучего Кхандина! – Хохот был не менее гнусным.

– Сейчас. – Стражник все еще пытался добраться до своего мужского достоинства, заботливо скрытого в широких кожаных штанах. Глаза его блуждали по воде, стенам и крысам.

Мокрая голова, внезапно возникшая из воды, в первое мгновение ничуть не привлекла внимание стражника – настолько она была неуместна и некстати, но когда у этой головы оказались плечи, а главное – руки, стражник преобразился. Лицо его из довольно-иронического сделалось смертельно испуганным, напрочь перекосилось, так что он вряд ли узнал бы сейчас самого себя, и побледнело как лист пергамента, пролежавший в гробнице тысячу лет. Он даже не смог закричать.

Руки схватили его за щиколотки и сдернули в воду. Другие руки сразу свернули ему голову, чтобы он напрасно не барахтался.

– Да ты что, болван! – заорал гнусный голос и новая тень появилась на пороге с секирой, протянутой рукояткой внутрь темницы. Рукоятка, скорее всего, предназначалась для спасения незадачливых утопающих.

Могучий Кхандин соответствовал собственной характеристике и зычно заорал, завидев освободившегося пленника. Однако его крика никто не услышал и не мог услышать. Толстые каменные стены не пропустили бы и рыка десятка свирепых пещерных львов.

Горкан ухватился за рукоять секиры и дернул ее на себя вместе с орущим Кхандином. Стражник поднял волну, захлестнувшую отчаянно заверещавших крыс. Конан схватил вендийца за волосы и держал его голову под водой, пока он окончательно не успокоился.

– Схожу за ключами, – предложил оказавшийся без дела Горкан.

Он выбрался сквозь прямоугольник света и вскоре раздался его победный ликующий рев. Голова кешанца всунулась обратно в темницу. Он протянул Конану ключи от наножников. В другой его руке была пузатая тыква-горлянка, от которой исходил приятный сердцу винный дух.