Текст книги "Не рычите, маэстро, или счастье для Льва (СИ)"

Автор книги: Тереза Тур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Больше всего ему хотелось сказать, что прогон, оркестр, репетиция и гуляния будут завтра. А сейчас он хочет отправиться на встречу, которую назначил Ирине. И по поводу которой он дергается как никогда в жизни.

– Левааааа, – он понял, что Олеся хлопает его по плечу. – Ау.

– Да.

– Если тебе надо уехать – то так и скажи. Как есть, – Олеся посмотрела на него с легкой насмешкой, в которой было все: сочувствие, принятие, понимание.

– Спасибо. – Он замер, потом взял ее руку и поцеловал.

Она обняла его. И скомандовала:

– Вперед!

Лев покачал головой:

– Ну, «свидание» у меня назначено на шесть вечера, поэтому мы все вполне успеем прогнать.

Когда остальные ушли чуть вперед, он подошел к Олесе:

– Ты не злишься?

Она посмотрела удивленно:

– Нет. А если бы ты реально меня разозлил, так бы и сказала. Сразу и прямо. Не переживай.

– Олесь. Вот что мне надо, а?

– Узнаешь – расскажи, – похлопала она его по плечу. – Самой интересно.

Лев рассмеялся:

– То есть подсказывать ты мне не собираешься?

– Слушай, – поморщилась Олеся. – Это же не контрольная работа.

«Скорее, скорее, скорее!» – стучало в висках у Левы. Первый раз в жизни ему не было интересно, что происходит вокруг.

В виду полного отсутствия Левы на прогоне (петь у него еще получалось, но вот метаться, слушать, сводить и контролировать – уже нет) за дело взялись остальные. Артур следил за музыкантами, Иван – за ритмом, а Сергей – чтобы все вступали вовремя. Особенно Лева, которого, чтобы он запел, надо было хлопнуть по плечу.

– Это будет треш и позор, – приговаривали все трое по очереди.

– Мы так еще не работали, – страдал Сергей. – Может, Леву по башке треснуть?

– Думаешь, поможет? – ласково спрашивала у баса Олеся.

– А я думала, что в Твери был кошмар-кошмар, – печально проговорила Маша. – Была неправа.

Артур психовал, переставал петь, начинал просто орать. Получалось ужасно: очень громкий и очень металлический звук, перекрывающий всё и всех. Иван в какой-то момент вышел вперед, рявкнул на квартет, оркестр, растерявшегося дирижера, и стал дирижировать, чтобы хоть как-то было по-человечески. Вид при этом у него был самый разнесчастный. Но вдруг все словно очнулись. Артур вспомнил, что у него прекрасный голос, которым он владеет в совершенстве. Лева – зачем они, собственно, собрались. Сергей выдохнул с облегчением – и просто стал петь. То, что он любил больше всего.

Квартет зазвучал. Оркестр зазвучал. Музыка ожила.

– Уффф, – выдохнула Олеся с облегчением, когда все закончилось. И пошла узнавать, что они делают завтра с утра.

Лев скомканно со всеми попрощался, извинился за репетицию. И быстро ушел.

Вчера он позвонил Ирине. По телефону, который был в папке, собранной начальником службы безопасности.

И, пока он говорили, все время вслушивался в то, что происходило на заднем плане. Надеясь услышать детский голос. И по нему хоть что-то понять. Ситуация его напрягала. Злила безумно своей нелогичностью и неправильностью. И – бесконечно изумляла. Его собственной глупой, дурацкой, идиотической просто реакцией. По большому счету: да какая ему разница, кто отец этого мальчика, имеет ли он вообще отношение к нему. Или мама отличилась и просто перебрала музыкантов страны по принципу красивых глаз? Или же после той ночи залетела от него?

Что ему до всего этого? До – по сути – двух посторонних ему людей, вычеркнутых без его участия из его же жизни.

Не напиши Ирина свою возмутительнейшую книжку, не подари фанатки ему экземпляр – жил бы он спокойно и знать бы не знал. И правильно не знал же! Или нет. Не правильно?

Тут он понял, что стоит перед цветочным магазином. И раздумывает – даже не о том, стоит ли туда войти. А о том, какие цветы могут понравиться Ирине.

Похоже, он слишком плохо и бездарно провел свой отпуск в августе. И прежде всего мозгами совсем не отдохнул. Иначе такие… какой тут подобрать эпитет? Идеи в голове бы не витали.

Какие цветы? Вспомни, дурак, вчерашний сухой безэмоциональный разговор! Ее ледяной голос. Свои отрывистые фразы. Потому что сразу подхватил тон «беседы».

Самое главное – она согласилась встретиться. Значит, есть возможность все решить сегодня. И успокоиться. Потому что работать на таком взводе – по сути, манкируя своими обязанностями – это просто… никуда не годится. И любого другого из квартета «Крещендо» он бы сам уже просто замешал, зачморил и затеррироризировал.

Бред же просто.

Он пришел в ресторанчик, где назначил встречу, за пятнадцать минут. В гардеробе приняли пальто.

– Вас уже ждут, – предупредил его администратор.

Лев скривился: вот что за женщина, а?

Она ждала его, напряженно рассматривая Казанский собор в огромном круглом окне, перечерченной черными рамами крест-накрест. Он вдруг вздрогнул: узнал. Вот теперь, несмотря совершенно на другую подачу, цвет волос и пять лет, он узнал ту девчонку из незабываемой ночи. В тот момент, когда он уезжал, а она провожала его таким же точно долгим-долгим взглядом, вот так же понимающе, печально и чуть насмешливо улыбаясь.

И как молния его пронзила мысль, что дураком он был не сейчас, когда не мог уже сколько времени найти покоя. А тогда. Пять лет назад.

Очарование уничтожил официант, который любезнейше и буднично проговорил:

– Вы готовы сделать заказ?

Она вздрогнула, возвращаясь в реальность.

– Капучино, пожалуйста. Самый большой, какой есть. Без корицы.

– Может быть, что-то на ужин? – предложил Лева.

– Это лишнее.

Пожалуй, в метели за окном было больше эмоций. И если бы он не слышал веселый звонкий голос, говорящий с собакой, он бы поверил, что вот такая она и есть. А той девчонки, веселой и отчаянной, просто-напросто не было. Вот приснилась она ему от усталости. Где-то там, на краю света, под ироничный вечный океан.

– Мне тоже самое, – кивнул Лев, хотя есть хотел отчаянно. Посмотрел на женщину-зиму, что так изысканно смотрелась на фоне падающего снега. – Добрый вечер.

– Добрый. Вы хотели со мной поговорить. О чем же?

«О вечных образах в литературе», – чуть было не съязвил он. Но понял, что все как-то слишком серьезно.

Лев только кивнул, принимая ее правила игры. Отстраненное «вы». Ну, пусть будет так. Вздохнул и сказал:

– Признаться, я был шокирован тем фактом, что у вас четырехлетний сын. Очень похожий на меня.

Женщина взглянула на него с легким изумлением:

– Признаться, полагала, что речь пойдет о книге, которая, похоже, вам не понравилась.

– Я как-то забыл про это, – улыбнулся Лев. А ведь и правда забыл. Какая разница, какой он был в книге – то всего лишь неправда.

– Надо полагать, что вы распорядились собрать информацию обо мне? – напряженно спросила женщина.

– Да. Вы меня заинтриговали. Я все пытался понять при нашей встрече у вас дома, почему мне ваши глаза показались столь знакомыми.

– И…

Их прервал официант, который принес кофе.

Они замолчали, не отводя друг от друга взгляда. Лев видел в пронзительно-синих глазах досаду. И его это злило.

– Что-нибудь еще? – раздался голос официанта.

– Рыбу с каким-нибудь салатом из овощей, – распорядился Лев. Да в конце концов. Если он от голода начнет кидаться на людей! И не расцепляя взгляда спросил: – Вы рыбу едите?

Она машинально кивнула.

– Тогда две порции.

Ирина поморщилась.

– Это мой ребенок? – прямо спросил у нее Лев, как только официант отошел.

– Этот. Ребенок. Мой, – слова прозвучали так, что он вздрогнул.

– Но…

– Послушайте, Лев, – она поднялась, он тоже встал. И они замерли, как два фехтовальщика, ожидающих, кто первый дернется, следовательно совершит ошибку в защите и будет убит. – Может быть, для кого-то из ваших барышень вы – предел мечтаний. Красивый. Богатый. Успешный. Да еще и шоу-бизнесмен. Звезда.

Лева даже дернулся, как у нее ядовито получилось это самое «звезда».

– Роман с вами, ребенок от вас, – пренебрежения в голосе у женщины было более чем. – Деньги, которые можно стрясти, если провести генетическую экспертизу и кому-то что-то доказать. В идеале – провести несколько лет… хотя о чем я… несколько месяцев рядом. В ожидании, как вечная Хатико. Чтобы вы появлялись за это время раза три, одарили вниманием. Ну, может быть, отмузицировали. Это вы умеете, что ни говори.

– Но вот вас это не устраивает? – обронил он.

Она рассмеялась:

– Это занимательно. Более того, феерично. А секс с вами – просто мечта. Но, понимаете ли, на бо́льшее вы не способны.

Лев хотел возразить, но его прервали властным движением руки. И он – вот странность какая! – покорился.

– Семья. Верность. Любовь. И не только ту, что вы хотите получать от всех. Ту, что вы готовы дарить. В вас этого нет.  Просто нет. Вот поете вы хорошо. Нет. Хорошо – не точное слово. Вы живете музыкой. Вы божественны в ней. Ну так, там и оставайтесь. Не надо тревожить нас, простых смертных.

Она подхватила сумку и пальто и направилась к выходу.

– А если я буду настаивать на общении с сыном? – спросил он.

– Зачем? – обернулась к нему. – Один, ну, два раза явиться, сломать всю картину мира ребенку, сделать так, чтобы он привязался. А потом исчезнуть? Кому от этого будет хорошо? Вам?

– Но…

– Еще раз. От вас – ничего не надо. Вы же этого больше всего боитесь? Поэтому. Просто оставьте мою семью в покое. Доброго вечера.

Глава седьмая

На некоторые поступки меня толкает мысль:

«Зато будет, что вспомнить»

(С) ВК

Утро началось с рассвета. Ну, как с рассвета. Часов в десять, перед тем как ехать на телевидение писать интервью, квартет и Олеся вдруг обнаружили, что Лева пропал. Телефон сообщал, что он выключен или находится вне зоны. Всего и сразу.

– Вечером его кто-то видел? – беспомощно спрашивала Олеся у остальных, пока Иван химичил в своем телефоне, запуская программу с маячком, определяющим местоположение каждого из них, Сергей звонил начальнику охраны Томбасова, а Артур несся вниз, попытаться хоть что-то узнать у служащих отеля, где они остановились.

– Телефон рядом совсем, – сообщил Иван. – Около Казанского собора. Может, просто пройтись решил?

Первым в гостиницу прилетел Томбасов, посмотрел на остальных членов квартета так, что им захотелось закопаться под снег самим и закопать Леву – хоть бы с ним ничего не случилось!

– Найду я его, найду, – обнял он дрожащую жену. – Олеся, не надо.

– Хорошо хоть Маша в школе, – всхлипнула она. – Не знает.

– В гостинице он не появлялся с вечера, – прибежал Артур.

Все переглянулись. Твою ж!

Загулял?

Получил по башке?

Похитили?

Заблудился?

Куда он делся после разговора с Ириной? Вот почему они его просто так отпустили? Не проследили?!

– Так. Мы сейчас едем на интервью, – Артур, необычно суровый – только желваки ходят. – Съемку срывать нельзя.

Сергей и Иван растерянно кивнули.

– Держите нас в курсе, – растерянно проговорил бас. – Мы телефоны отключать не будем.

– Потом нам куда? – Иван посмотрел на остальных.

– В концертный зал, – решил Артур. – Будем ждать там.

– Договорились, – кивнул Томбасов.

Час. Другой. Третий.

Льва не было нигде. В моргах, больницах, в полиции. Телефон нашли быстро. Его выкинули в мусорку, которую, по счастью, еще не убрали. Камеры зафиксировали Леву на Невском – глаза горят, пальто развевается, лицо с самым демоническим выражением. И… все. Карточкой воспользовался – расплачивался в ресторане, потом снял деньги в банкомате. И пропал.

Исчез. Растворился в городе, как будто никогда и не было.

– В гостинице останутся охранники, – через три часа скомандовал Томбасов, – поехали в Концертный зал. Туда парни подъезжают. Они же просто сходить с ума будут.

Олеся кивнула.

В тот момент, как они подъезжали к БКЗ, то увидели странную картину: четверо товарищей самого оригинального вида – маргинально хипстерского – за руки – за ноги, запинаясь, но очень целенаправленно тащили пятого, который признаков жизни не подавал. В окне мелькнуло длинное тело, когда-то песочного цвета пальто…

– Лева, – прошептала Олеся, не веря своим глазам. Потом закричала во весь голос: – Лева! Стойте!!!

Водитель остановил машину. Охрана тормознули за ними, выскочила, кинулась к пятерке. Четверо, что тащили, кинули пятого на снег, но удрать не успели. Их скрутили. Олеся и Томбасов бросились к Леве.

– Живой?! – воскликнула Олеся. – Олег?

– Да что ему будет? – плаксивым голосом возопил один из маргиналов. – Мы ж со всем уважением. Видим, горе у человека. Видим, ну, просто блаженный он. А как поет! Как поеееет!!!

– Хорошо же сидели.

– Он сразу сказал, что у него – концерт, – раздался бас еще одного.

– А че вы сразу?

– Налетели.

– Мы ж и понесли.

– Доставили в лучшем виде.

– Спекся. Не привычный, – загомонили все разом.

– Живой, – с облегчением вздохнул Томбасов, только огромным усилием воли сдерживаясь, чтобы не отпинать баритона, валяющегося на снегу. Максимально болезненно. Может даже с привлечением сил охраны. Лев был мертвецки пьян. – Отпустите их.

Охрана четко выполнила приказ.

– Этого – заносите, – скомандовал Томбасов, – кивнув на Леву.

Охрана с тоской посмотрела на бомжей, явно раздумывая, не использовать ли их для переноса тяжестей. Высокое злое начальство посмотрело на своих парней так, что они подняли Леву. И потащили. Олесе показалось – или пару раз они им стукнули по плитке. Томбасов кивнул шоферу – Вадим стал расплачиваться с приютившими певца бомжами – взял под руку Олесю. И они быстро направились к БКЗ.

– Нашелся? – раздался позади крик Сергея, Ивана и Артура.

– Да, – развернулся Томбасов. – Но…

…

Они стояли и любовались на изумительную картину. Лева, поставивший на уши весь Питер, прилегающие окрестности, сладко спал на диванчике. Тот был маленький для долговязого баритона, ноги решительно не помещались, но Лева все пытался свернуться в клубочек. Очень старался. А еще он сладко посапывал.

– Может, его под ледяную воду? – предложила Олеся, нервно поглядывая на часы.

– Зачем? – мрачно сказал Артур. – Давайте сразу отвезем к Неве и притопим.

– Пробки. Ты же видел, пока ехали, – меланхолично заметил Иван. – Можем на концерт не успеть.

– Дотащим? – скривился Сергей. – На ручках. Я вот готов.

– Тогда сами. Охранников не привлекать, – поморщился Томбасов. – Хотя, Нева, по-моему, замерзла.

– Очень жаль.

– Слушайте, ну, надо же что-то делать! Может, докторов? Промоют, откапают.

Олесину гуманность никто не оценил.

– Не надо, – отрицательно покачали головой остальные. – Встанет и отработает.

Олеся и Томбасов переглянулись удивленно. Потом посмотрели на Левино тело – оно как раз всхрапнуло – внимательно. Лева поводов для подобного оптимизма не подавал. Он снова пытался свернуться клубочком. И практически упал с диванчика.

– Вы уверены? – Олеся недоверчиво посмотрела на остальных троих.

– Главное, надо сказать нужные слова с правильной интонацией.

– Какие?

– Пой, урррод!

Получилось дружно. Действительно, с какой-то незнакомой интонацией. И – самое странное – Лева раскрыл глаза и спросил, совершенно осознанно:

– Что работаем?

…

А на концерт Ирина пошла.

Зачем? Мало ей вчерашнего шока было, когда Лев заговорил о сыне. Да еще так, словно она что-то была певцу должна. Она не сдержалась и высказалась. Много чего. И правильного. И лишнего. И справедливого. И не очень. Умом понимала, что не совсем права, и Лева, точно так же, как и она ему, ничего не должен.

В конце концов, он ничего не знал.

А она понесла на него, как сварливая жена с многолетним опытом совместной жизни. Но идея о том, что он заявится в их с Сашкой жизнь – вот просто потому что его перемкнуло с какой-то радости, показалась ей настолько возмутительной, ненужной, что… просто взбесило это все.

Ну, поёшь ты. Богат, знаменит, живешь в другой реальности. С чего бы там и не остаться? «Общаться» его потянуло. В промежутках между концертами, гастролями, любовницами. И вообще – у него некая Олеся есть. Вон, какие фотографии замечательные. И смотрят они друг на друга настолько нежно, настолько понимающе, что…

Красота же просто!

Так. Это совершенно не ее дело. Сложится – и дай Бог. Пусть будет счастлив. А вот слушать его пение, как и всего остального квартета – это же редкое удовольствие. Тем более, что поют они в правильном составе. Так отчего же себя радости лишать? Тем более, что она же не собирается дарить цветы, просить автограф и заниматься какой-нибудь подобной чушью. Как же. Она хочет прекрасной музыки. Только музыка. Ведь без музыки нельзя.

Перед концертом объявили, что по техническим причинам концерт будет в одно отделение, в два с половиной часа. Сначала кольнуло в груди – не случилось ли чего. Потом как-то странно заметались парни, вытаскивая стойки под микрофоны.

Свет медленно гас. Мгновение темноты – и прожекторы высветили четыре фигуры.

– Дорога без конца. Она когда-то выбрала тебя.

Твои шаги, твою печаль и песню. Только вот идти по ней

С каждым шагом все больней,

С каждой ночью все светлее, с каждой песней все смертельней,

С каждым шагом все трудней.

Честно говоря, Ирина опасалась. Что она услышит голоса, а сказка ее не позовет с собой. Сейчас же она поняла, что ошибалась. Стоило только поплыть первым звукам: сначала оркестра, а потом и сильным, звучным голосам, рассказывающим о любви, о разлуке и о жизни так, что хотелось верить и плакать. Она закрыла глаза, чтобы певцы на сцене ее не отвлекали – и разрешила себе погрузиться в чудо.

Они чуть изменились. Ирина вспомнила, как прочитала как-то, когда писала книгу, один из комментариев. Какая-то дама, послушав что-то из романсов, грустно заметила: «Да, мальчики, мало вы любили. Что это такое, толком не знаете». Теперь же они знали. Да. Точно. И еще… похоже, все четверо подустали играть в вечных зажигающих мальчиков. И превратились в крышесносных мужчин.

Сергей. Чуть печальный, погруженный в пение, как будто оборвись оно – и он не сможет дышать.

Иван. Убравший волосы с лица, словно увидевший весь мир. Он сегодня дирижировал. Как крылья его руки выпевали каждую мелодию вместе с квартетом.

Артур. Необычайно сосредоточенный. Необычайно серьезный.

И Лев. Прекрасный. Расслабленный. Погруженный в музыку настолько, что казалось – его здесь и нет вовсе. Осталась только музыка.

И поняла вдруг, с чего на самом деле она вчера сорвалась. Поняла – и вздрогнула. Ей хотелось, до дрожи, до покалывания кончиков пальцев, подойти и обнять его. Не разговаривать, не делить, не выяснять. А тем более, не ругаться. Подойти. Прижаться. С пониманием, что ты имеешь на это право. Даже не так. Что это для него так же желанно, как и для тебя. Что ты подходишь, а зеленые глаза вдруг загораются радостью. И ты видишь в них любовь, купаешься в этой любви. И у тебя в голове просто нет сомнений, что это так.

Какая восхитительная, прекрасная, несусветная чушь! И надо же – она лезет в голову ей. Как будто она не изучила жизнь этого музыканта вдоль и поперек, когда работала над книгой.

Жесты, отточенные, совершенные, в котором чудился оттенок самолюбования, по временам ядовитые интонации во время прямых эфиров, метания на репетициях, вот даже ей убить хотелось. Нехорошая история с Сергеем, странно, что бас вообще вернулся. Многочисленные любовные похождения, гадкое совсем расставание с последней любовницей. И – в противовес всему этому редкий талант. И изумительной красоты голос… Летящий, легкий. Волшебный.

На сцене тем временем произошла какая-то заминка: Лев направился к роялю. Ей показалось – или он покачнулся? Рядом тут же оказался бас, подставил плечо и к роялю они пошли вместе. Какие-то выразительные взгляды теноров – зал переживал эту пантомиму с восторгом, словное им открылось что-то неведомое, тайное, скрытое, но такое притягательное. Понятно, что все срежессировано – смотрится просто завораживающе. Все их безмолвные разговоры, перевзгляды – производить просто крышесносное впечатление.

Сергей кивает, отходит к микрофонам, что установлены на стойках чуть поодаль.

Лев касается клавиш:

– Такого снегопада, такого снегопада давно не знали здешние места…

Ирина понимает, что остальные трое работают на бэк-вокале. Даже нет. На подголосках, нежно-нежно, по краешку оттеняя пение Льва.

У нее сердце зашлось, словно прекрасный баритон звучал только для  нее, словно никого не было вокруг и он – как только отзвучит последний аккорд – поднимется из-за рояля. И сделает тот самый, нужный, правильный шаг к ней навстречу.

– Заметает зима, заметает. Все, что было до тебя…

…

– Да я больше всего переживал, когда он за цветами наклонялся, – басил Сергей. – Думаю: сейчас как рухнет под ноги восхищенным зрителям. Вот это будет просто триумф.

– Ну да. Пока стоял – еще как-то. Держался. А вот любые проходы туда-сюда. Я вот, честно говоря, нервничал, – голос Артура звучал устало.

– Ну, ты нервничал. А я ловил.

– А как он к роялю попер!

– Мы ж его предупреждали – сольники убираем. Не до них. Просто стоим около микрофонов. Ванька дирижирует.  И поем. Без изысков.

– Ага. ЩАЗ.

– Я никогда не думала, что в таком состоянии можно мало того, что петь. Так еще и на рояле играть, – вздохнула Олеся. – И вообще вы, парни, прекрасные лжецы. Как послушаешь интервью: «Мы не пьем. Мы за голос». За голос они. Ага.

– Ну, по молодости бывало всякое, – в голосе Сергей появилась задумчивость. И даже какая-то легкая мечтательность.

– Да и когда с семи лет по гастролям, тоже многое чего видишь, слышишь. И в разном состоянии разобранности выходить работать приходилось. И, кстати, не обязательно что-то связано с алкоголем.

– А слова волшебные чьи?

– Руководителя хора, понятное дело. Хоровое пение у нас было поставлено…

– «Пойте, урроды» – это же классика. Сначала спеть. Сдохнуть потом.

– Любого поднимало. Проверено.

Лева слушал голоса, доносившиеся до него как из-под слоя ваты, чувствовал себя как-то странно. Не собой. И – самое странное и жутковатое – совершенно не помнил вчерашнего дня. И вообще – что обсуждали эти трое? Почему не слышно голоса Ивана? И самое главное – что с концертом?

Концерт!

Его аж в жар бросило. В висках заломило, он огляделся. Его номер в питерском отеле, только вон система стоит, бутылки, капельница прикручена, незнакомая женщина в больничной одежде дремлет в кресле. А голоса доносятся из соседней комнаты.

Что с ним?

Он вскочил, голова закружилась, внутри черепной коробки отчаянно  задолбило. Лев ухватился за спинку кровати, чтобы не рухнуть.

– Не надо резких движений, – негромко, привычно проговорила женщина. – Тихонько. Спокойно.

– Что?..

Лева обвел взглядом все великолепие номера, обнаружил брошенный на пол смокинг, брюки, измятую рубашку – ну, просто выкинутый белый флаг поражения. Кто так обошелся в его концертной одеждой! Понял, в каком виде стоит перед женщиной.

Да твою ж!

Даже голова перестала болеть.

Женщина рассмеялась и поднялась:

– Если вы в душ, то не надо дверь закрывать. На всякий случай. А то у вас всю ночь давление скакало. Сначала рухнуло, потом поднялось. А потом спазм – вы вообще задыхаться начали. Так что…

Лева схватил чемодан и покатил его в сторону ванной. Уже прикрывая дверь, услышал ироничное:

– Пациент скорее жив.

И какое-то обидный и очень многообещающий смех.

Так. Что с ним вчера было?

Ирина. Ее слова. Жестокие. Как вонзающийся нож. В чем-то справедливые. В чем-то – нет. Но от них как-то сразу стало больно дышать.

А потом? Провал.

Вода рухнула на голову. Стало чуть легче. Но вопросы-вопросы-вопросы. И главный. Концерт. Он его отработал?

Очень болела спина, как будто он ударился ей несколько раз. И нос. Лева его попробовал. Чуть отек, но не сломан.

Кряхтя, как старик, вылез из душа, оделся. И вышел в люди. Узнавать правду.

Когда он вышел в гостиную, то воцарилась мертвая тишина. Три пары глаз уставились на него так недобро…

Лев пожалел, что медработник ушла. В конце концов, неизвестная ему женщина давала клятву Гиппократа и не должна была позволить вот этим вот… как их точнее назвать… растерзать его.

Баритон увидел, как Сергей вдыхает во весь объем своих легких воздух, как складываются губы у Артура, прочитал, какое слово тот сейчас произнесет… Но… никто ничего не успел.

Олеся произнесла – негромко и четко, не повышая голос, замысловатую, выразительную, очень емкую матерную тираду, посвященную Леве и его манере поведения.

Мужчины с изумлением уставились на учительницу русского языка, которая просто поражала их воображение обилием словоформ, сочетаемости и оборотов.

– Я концерт отработал? – с ужасом спросил у коллег Лева.

– Да плевали все на этот концерт! – рявкнула Олеся. – Ты понимаешь, что мы за тебя, дурака, переживали! Что мы подумали, когда тебя найти не могли по всему городу. В тебе подростковые загоны проснулись? Так набери смс. Я живой! Остальное все – неважно.

И она вышла, хлопнув дверью.

Лева жалобно посмотрел на остальных.

– А Ванька где?

– Домой улетел сразу после концерта. К семье.

– А… Нос у меня почему опух?

Тенор и бас переглянулись и заржали.

– Ты как только за кулисы зашел после концерта – рухнул как подкошенный.

– Никто и среагировать не успел.

Глава восьмая

Душа просит покоя, сердце просит любви, тело просит разврата.

Никому ничего не даю, все сидят злые.

(С) старая, бородатая шутка, но от этого не менее классная)))))

Воскресенье. По дому льются звуки. Саша и пианино. Саша и музыка. Мда. От осинки не родятся апельсинки, вот уж точно.

Нет, они занимаются еще шахматами, плавают в бассейне и по воскресеньям ходят либо в музеи, либо в театры – благо сейчас для детей этого всего очень много всего. И это счастье – смотреть, как горят глазенки ее мальчика-почемучки, которому все интересно, и так же точно, как и ей все в радость.

Но музыка… Музыка – это наше все.

– И… ручку более округлую, как будто шарик держишь.

Голос преподавательницы, которую бабушка нашла по своим знакомым.

Ирина же листала новостную ленту в Интернете. Как-то «Крещендо» сегодня были просто лидерами по злословью. В фокусе – вчерашнее выступление. Женщина поморщилась: такое ощущение, зрители смотрели один концерт, а те, кто писали статьи – совершенно другой.

«Крещендо» – как образец крайнего неуважения к зрителям».

«Отработали только одно отделение».

«Собрали деньги – петь не стали».

«Возмущение зрителей не знает границ»

«Даже не вышли на поклон».

И фотографии – на пустой сцене непонятно кто в затрапезных футболках собирает цветы, за которыми музыканты даже не вышли.

Удивительно. Она же была на концерте. И никакого возмущения зрителей не заметила. Странно конечно, что музыканты на поклоны не вышли. И, кстати, песню на «бис» не спели. Удивиться народ – удивился. Но не больше. Насколько она помнит, вот такого точно никогда не было. И неспетая песня ее огорчило гораздо больше, чем несобранный урожай цветов.

Но вот что вокалисты плохо отработали концерт – вот что неправда, то неправда! Правда, что одно отделение – так зато два с половиной часа. Нет, конечно, если бы было два отделения да по два с половиной – зрители бы тоже не возмущались. И вообще – вот лично она настолько была очарована, что даже не обратила внимания на всякие поклоны, цветы и прочие глупости.

А теперь, прочитав всякие возмущенно-иронично-язвительные реплики, озадачилась.

Что же там могло случиться?

Ее внимание привлекло какой-то демонический смех бабушки, которая что-то читала в папочке, что ей утром доставили с посыльным.

– Еще и пьет по-черному, – резюмировала милейшая Антонина Георгиевна. И фыркнула. Довольно что ли?

– Кто пьет? – рассеяно спросила Ирина, рассматривая свежую фотографию с концерта – «Крещендо» выстроились напротив стоек с микрофонами, и пытаясь понять, что ей не нравится.

Замученные они что ли?

Раздерганные?

Странно, но вчера она ничего не заметила.

– Лев! – с гордостью объявила бабушка.

– Какой? – даже не поняла Ирина в первый момент, задумавшись, о каком литературном персонаже идет речь. Ну, не Трусливом же Льве, в самом деле! И не о Толстом…  Хотя тот еще тот гусар был. Но вот запнувшись о издевательский просто взгляд, поняла. И смутилась. Словно это ее уличили в чем-то непристойном.

– Как по-черному? И почему? А ты откуда знаешь?

– Знаю – оттуда. – Антонина Георгиевна Королькова торжественно подняла глаза. Ну, наверное, к небу. – Мало ли кем становятся благодарные дипломированные филологи. Знание языка всегда было преимуществом. Могут вполне и пойти на встречу старому преподавателю и собрать досье.

– Обалдеть!

– Да не то слово.

– И что там в этом досье? – Ирина жадно посмотрела на папку.

– «Характер устойчиво скверный. Не женат», – процитировала бабушка любимый мультик. – И, главное, Олеся.

Олеся. Что же тут скажешь. Светлый образ прекрасной дамы в алом платье, которая вчера сидела на первом ряду, аккурат перед Ириной, несказанно беспокоил. Хороша собой, умна, сумела добиться того, чтобы коллектив снова стал работать. Ее называли чуть ли не женой Льва. Правда, злословили, что у нее бурный роман со всеми певцами из квартета, но… Ирина была просто уверена, что… Лев же – лучший.

Бабушка на вздохи внучки смотрела с веселым недоумением.

– Олеся – жена их продюсера, – наконец проговорила она. – В конце лета была свадьба. Информации о муже нет, – она кивнула на папочку, – видать важная птица.

– Аааааааа, – у Ирины как-то разом закончились слова. – Аааааа. Алкоголь при чем?

– Да перед последним концертом Лев пропал, представляешь, безответственность какая. Его найти не могли, всех по тревоге подняли, будто Эрмитаж украли. То же мне, нашли важность.

У Ирины заломил затылок. Перед концертом. Значит, после их разговора…

– И телефон еще и выбросил, детский сад какой-то. А сам напился. Ну, понятно, как еще расслабляться звезде. Устал, видимо от успеха. Вот и чудит.

– Можно мне? – она кивнула на папку. Постаралась, чтобы голос звучал хоть как-то не похоже на овечий трясущийся хвост, но, судя по тому, как бабушка поджала губы, получилось не очень.

– Да пожалуйста. Только. Ира. Подумай.

Первое, что ей бросилось в глаза – это фотография. Лев лежит, рухнув, уткнувшись лицом в пол. Не подавая признаков жизни.

– Это же…

Действительно – закулисье БКЗ – вон, занавеса кусок. Над ним столпились остальные трое – с такими лицами только убивать.

Так вот почему они не вышли на поклон!

На следующей фотографии была еще и дама в алом. Лицо испуганное, склонилась надо Львом, что-то говорит по телефону.

Значит, напился.

Почему-то ей стало стыдно. Невозможно, удушающе.

– Ирина Ильинична? – услышала  она голос Сашиного преподавателя. – Мы закончили на сегодня.

– Хорошо.

Она думала обо всем произошедшем, пока они с сыном ходили по Зоологическому музею. Пока ехали обратно. Пока, сама себе удивляясь, не могла заснуть.

Лев-Лева-Левушка. Дурная ты головушка… Почему же так все получилось? По-глупому. С другой стороны, пора избавляться от дурацких мыслей, что все в жизни Левы хоть что-то зависит от нее. Пение, настроение, желание напиться. Хорошо или плохо отработать на концерте. Ты еще придумай, что они люди, просто созданные друг для друга.