Текст книги "Не рычите, маэстро, или счастье для Льва (СИ)"

Автор книги: Тереза Тур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Дура!

Все, что у было – секс. Прекрасный. Волшебный. Удивительно-нежный и в тоже время страстный… Такой, что другие отношения не складываются. У нее. Пока что.

А вот, судя по СМИ в его жизни все в порядке. Карьера, гастроли, друзья… Успех. К ней все это просто не имеет никакого отношения. А подобные мысли, это просто… гордыня какая-то!

Вытереть слезы. Вытереть, сказала!

И ей нестерпимо захотелось повторить ту ночь. Почувствовать вкус его губ на своих. Ощутить, как от первого же прикосновения, просто сносит. Как – резко, неожиданно – начинает бурлить огонь в крови. Как она бы отдала – не все, но все же многое, чтобы столкнуться с ним. Неожиданно. Удивительно. Буквально нос к носу. И…

Ага. Ты еще позвони. И предложи себя. То-то он после разговора в ресторане удивится. Особенно в полпервого ночи. Ирина тихо, чтобы не разбудить сына рассмеялась, представив изумленные глаза Великого маэстро. Впрочем, когда-то она уже имела неосторожность отправить ему сообщение. И ничего не получила в ответ. Так что нечего придумывать себе всякую сказочную чушь. Спать!

…

Он как-то странно себя чувствовал. Помесью дурака и начинающего Ганибала Лектора. Подумать только – он крался за дамой, хорошо, что без собачки, по заснеженному Питеру. А он мог бы просто спать. Обнять подушку. И… Мечта, а не времяпрепровождение. Нет. Он, прилетел с выступления не домой. А… сюда. Снова в район улицы Глухая Зеленина. Снова бродил и не мог найти, словно город водил его кругами. Смешно. Нелепо. И, когда он был готов отказаться от своей затеи, отправиться в отель и лечь спать, ведь завтра ему было снова лететь на концерт, то… Практически уперся в узкую изящную спину.

Ирина.

Лев застыл, чтобы не налететь на женщину, сбавил широкий шаг, подстраиваясь под нее. Любопытно, что будет, если он ее сейчас догонит, положит руку на плечо. Развернет к себе – и просто поцелует. Жадно, неистово. Как тогда… Боже, прошло пять лет, а он помнит вкус ее сладких, до дрожи манящих губ. Помнит.

Он – идиот. Ему не забыть поцелуи женщины, с которой какого-то дьявола решил не видеться. Грезит женщиной, от которой удрал. О которой так старательно забывал, что даже запретил себе видеть ее во сне. И странность какая! У него даже получилось. Целеустремленный он. Или целеупертый. И вообще – вот что он будет делать, если она – вот прямо сейчас – обернется. Ну, не целоваться же, в самом деле! Что ей сказать? Лев подумал. Пришел к глубокомысленному выводу, что скажет «Привет». А там дальше – по обстоятельствам. Главное, чтобы она не запалила его до того момента, пока не дойдет до детского садика. И он не увидит Сашу. Сына. В этом он не сомневался. Но. С какого момента это стало навязчивой идеей?

А вот с того самого, наверное, как он, после приезда из Питера, после занимательной беседы и последовавшей за ней исторической попойки, толком перестал спать. Так что этой зимой самолеты, поезда и даже автомобили, были ему просто спасением. Там он вырубался сразу, как только тело приобретало устойчивость. А дома. Слова, которые сказала ему Ирина, начинали биться в голове, словно поселились у него в доме и подкарауливали целыми днями, скучая в его частые отлучки.

И ведь он даже не мог себе сказать, что эти слова были несправедливыми. Неужели он может только требовать что-то от других, ничего не отдавая взамен. И способен существовать только лишь в таком режиме? Вспомнилось вдруг, сколько он обещал заехать к маме и папе. А добрался лишь тогда, когда ему понадобились детские фотографии для клипа.

– Мама! – услышал он ликующий крик.

И вот тут его принакрыло. Потому что одно дело рассматривать фотографии. А совсем другой – вот так, через забор, смотреть на свое отражение.

– А мы пойдем на площадку? А ты поэтому без Джесси? А почему снег такой крупный. А ты купила билеты? А когда мы уезжаем? А почему…

Горящие глаза, незакрывающийся рот, сумасшедшая жестикуляция, от которой он себя старательно отучал…

Это было сумасшедшее узнавание, от которого голова шла кругом. От того, чтобы броситься вперед, его останавливало понимание, что мальчик может испугаться, если рядом с ними откажется высокий незнакомый человек, с сумасшедшим взглядом. О! он просто был уверен в том, что выражение глаз у него в этот момент просто ненормальное.

А с Ириной придется договариваться. Потому что – вот теперь он понял это совершенно отчетливо – он не готов быть просто посторонним этому мальчишке. И, наверное, его маме.

Хватит. Оба хороши. В конце концов, могла бы известить, а не скрывать. И если ему надо научиться любить, а не только требовать что-то для себя, он готов. Может, Ирине прислать цветы?

Ага. Вот прямо сейчас заказать. И приложить записку: «Я за тобой следил». Чтобы она еще и в полицию для внесения разнообразия в их непростые отношения обратилась.

Он шел за этими двумя совершенно счастливыми созданиями, даже не вслушиваясь в слова, просто наслаждаясь интонациями и голосами.

«Именно так – в этой тональности, с этими интонациями звучит счастье», – понял он. И мелодия, которую он обязательно напишет, как только доберется до рояля, зазвучала в нем. Да так, что даже кончики пальцев зазудели.

– Мама, смотри! – детский голос вернул его в реальность.

Оказывается, мальчишка уже был на детской горке, яркой и веселой, как новогодняя сказка. Он жизнерадостной макакой карабкался по перекладинам, ловко цепляясь. Ирина улыбалась ему, при этом она держала руки поднятыми, чтобы успеть подстраховать, если что.

Засуетившись, Саша неловко поставил ногу, поскользнулся. Лева, как в замедленной съемке, увидел, как Ирина пытается поймать сына и понял, что рухнут они оба.

Странно, но пока он на это все «смотрел» и даже анализировал, тело жило какой-то своей жизнью. Он перемахнул через загородочку – и успел перехватить Ирину и сына.

– Держу, – прошептал он, прижимая их обоих к себе, умудряясь при этом удержаться на ногах. Да здравствует Ванька с его маньячеством по поводу спортивной формы всего квартета. – Держу!

…

Такое странное ощущение, когда мечты сбываются. То ли сейчас раскинешь руки – и взлетишь. То ли обернешься к мужчине, что прижимает тебя и сына, как две величайшие драгоценности, словно от этого зависит вся его жизнь – и начнешь орать, как базарная баба. На предмет – откуда ты тут вообще взялся…

То ли…

Она подняла голову. И тут ее просто затрясло. Перекладины. Саша наверху. И она бы его не удержала. Высота, лед, заборчик…

– Тихо, тихо… – Лева шептал ей на ухо, щекотал дыханием. – Все. Все хорошо.

Саша решил тем временем, что обнимашек уже предостаточно – и решительно освободился. Ирина, честно говоря, хотела поступить так же – слишком уж жаркие и крайне неприличные мысли проносились у нее в голове, хотя Лев просто удерживал ее, не давая упасть. Однако ноги решительно отказывались ее держать. Вот с чего она размазалась, как какая-то размазня!

– С тобой все в порядке? – тихий низкий голос снова защекотал шею. Да что ж такое! А?!

– Мама, ты чего рычишь?

А вот что ей оставалось делать, злясь на свою слабость? Ирина решительно высвободилась из затянувшихся объятий, успела заметить огонек сожаления в глазах Левы. Покачнулась. Лева, вздохнув, подхватил ее за руку и отвел к скамейке. Ну и все равно, что она мокрая и в снегу. Ирина опустилась на нее.

И мысленно рассмеялась – ну, просто тургеневская барышня. Поникшая. И безмерно страдающая. И тут она перевела взгляд на сына. ОООООО.

Это она до этого момента считала, что у нее сын – почемучка? И очень-очень любопытный мальчишка. Нет. Судя по блеску глаз, он четыре года своей жизни готовился к этому знаменательному дню.

– Здравствуйте, – Саша бросил недовольный взгляд на маму, став вдруг очень-очень похожим на прабабушку, к которой с почтением и сильной опаской относилось даже высокое университетское начальство. Недовольство переросло в вопрос. Взрослые тупили, никто ничего не объяснял. Они просто смотрели друг на друга. Как-то странно смотрели. – Мама?

– А? – словно очнулась она. – Саша, познакомься. Это…

И она как-то беспомощно посмотрела на мужчину.

– Лев, – протянул руку ребенку.

Тот взглянул на него с восхищением.

– Муравьиный?

– Практически.

– А вы любите чай?

Лева, который отродясь ничего, кроме экспрессо, в количествах, смертельных для нормального человека, не пил, отчего-то кивнул. Чай – так чай. А если еще и горячий. И тут он понял, насколько замерз.

– А вы любите печенье или конфеты?

– Вот к сладкому отношусь равнодушно, – почему-то ответил Лева во-первых, правду, а во-вторых, серьезно, как взрослому. Опыта общения с маленькими детьми у него не было, но вот с этим малышом сюсюкать желания не возникало вообще. – А пирожки – вообще ненавижу.

– Мама?

Ирина рассмеялась. Ну, восхитительная требовательность во взоре.

– Лев, позвольте пригласить вас на чай, – смирилась она. – Пирожков нет, могу вас уверить. Но можно сварить кофе.

Саша чинно взял ее за руку, хотя обычно не любил подобного. Потому как не к лицу такая излишняя опека молодому и самостоятельному человеку четырех лет. Но сегодня было как-то по-другому.

– Спасибо, – тихо проговорила Ирина, понимая, что с этого, пожалуй, надо было начинать.

Лев взглянул на нее удивленно. Потом вздохнул и так же тихо проговорил:

– Я рад, что приехал.

Глава девятая

Они были созданы друг для друга.

Но тупили, блин, по-страшному

(увидела сегодня в ВК, хохотала)

(С)

– Только с Джесси придется познакомиться поближе, – предупредила Ирина, когда они поднимались на третий этаж. – А то она будет нервничать.

Лева кивнул. Вот собака, пусть даже самого крокодильского толка, его смущала мало. Это не бабушка, с которой он себя ощущает как в прицеле снайперской винтовки. С другой стороны. И с бабушкой надо будет договариваться. Любопытно, что сработает: билеты на концерт некого квартета? Или бутылка коньяку? Может, рома? Что-то ему подсказывало, что песенным творчеством сердце гранд-дамы растопить ему не удастся. Ладно, посмотрим. Может, какой-нибудь редчайший словарь по этому самому русскому языку ей подарить. Или что-нибудь про деепричастия. Надо будет спросить у Олеси.

– Прошу, – перед ним распахнули дверь квартиры. Лева вздохнул. Он взрослый самодостаточный храбрый мужчина. И… Саша взял его за руку. Провел за собой.

Они зашли вместе и хором рассмеялись чему-то. С протяжным сладострастным стоном на них выскочило рыжее чудовище. Виляя… нет, даже не хвостом. А всей задней частью, что начиналась, похоже, сразу за лопатками. И ее оскал – Лева вдруг понял совершенно отчетливо – это же счастливая искренняя улыбка. Вот это и есть выражение абсолютной радости.

– Лев – это Джесси. Джесси – это Лев. Со стола ничего не давать. Будет гипнотизировать. Не поддавайся.

– А можно погладить? – спросил он у Ирины, невольно начиная улыбаться в ответ псине.

– Конечно.

Он провел по рыжей башке – собаченция тут же с грохотом рухнула на пол и подставила пузо.

– Ну, все, человек, – перевела Ирина, рассмеявшись. – Ты попал в пузочесательное рабство.

– Потом, – решительно отверг притязания собаки на гостя Саша. –  Мы обещали гостю чай. И, – он внимательно оглядел Льва, – может быть, вы играете на пианино?

– Да, – ответил Лев, растерявшийся от этого дня, собаки, которая выразительно застрадала, требовательного мальчишки с серьезными манерами и… Ирины, со странным взглядом. А была еще и бабушка, которая…

– Антонины Георгиевны нет дома, – проговорила Ирина с таким видом, будто собралась напеть «Родители на даче – значит, все идет как надо».

– А, – с независимым и немного гордым видом ответил Лева – теперь-то что. – Я еще в прошлый раз был просто восхищен. Восхищен.

– Пианино, – напомнил Саша.

– Кофе может все-таки? – предложила Ирина. – Если верить разным интервью…

– Чай я практически не пью. Что правда, то правда.

Ей захотелось съязвить про алкоголь – вот просто кончик языка зазудел! Но она все-таки сдержалась. И вечер портить не хотелось. И все-таки неловко. Это его «держу» она помнить будет всегда.

Лева сел у пианино, скривился. Тронул клавиши, скривился еще раз. Пробежался по клавишам – от самого нижнего регистра до самого верхнего. Саша смотрел на все эти священнодействия просто с восторгом. Музыкант же тяжко вздохнул:

– Ира, оно же не строит!

– Настройщик был недавно, – ответила женщина, напряженно смотрящая на турку. Весь мир, казалось, был сосредоточен для нее коричневой жидкости, что могла убежать.

– Мда?

– А вы сыграть можете? – Саша устал ждать, пока эти странные взрослые решат свои совершенно неважные вопросы.

– Эммм?

Лева задумался. Предложил, явно растерявшись:

– «Во поле березка стояла»? «Детский альбом» Чайковского?

– А вы можете подобрать песню из «Смешариков»? И научить меня?

– Эммммм. Ира?

От плиты раздался веселый, заразительный смех, тут же одобрительно басовито гавкнула Джесси. Зашипело, обидевшись, что про него забыли, кофе.

– Что смешного? – нахмурился мальчик.

– Я просто…

– Ловлю, – спохватилась Ирина. И сняла турку с огня.

– Так можете? – требовательно проговорил Саша.

– Могу, но у меня проблема. Я не знаю, кто такие «Смешарики».

Саша посмотрел на него с сочувствием.

– А когда вы были маленьким, вы какие мультики смотрели?

Лев стал вспоминать. Ничего на ум не приходило.

– Ну, «Утиные истории» какие-нибудь, – стала подсказывать Ирина. – «Черный плащ»?

Лева отрицательно покачал головой.

– «Я – ужас, летящий на крыльях ночи»? Тоже нет?

Ирина и Саша переглянулись.

– Кошмар! – сказали хором.

– С детством у тебя было что-то странное, – решила женщина и протянула ему белоснежную чашечку костяного фарфора.

– Не знаю, – растерянно ответил Лева. – Мне всегда казалось, что нормальное. И хулиганил я, и в футбол играл. Вот с мультиками как-то не сложилось.

– Ясно, – ответила Ирина. И в голосе ее он услышал: «Будем просвещать». – Но сначала кофе, пока не остыл.

Взрослые чинно общались за кофе. К нему Лева получил еще и огромный бутерброд. Саше выдали молоко с медом. А потом. Потом Лева смотрел мультики. И хохотал до слез. Подбирал он, в конечном итоге, и «Кто в ночи на бой спешит, побеждая зло…» – пели хором. На три голоса. И дирижировать он успевал. И «От винта…» из «Смешариков» – в результате, насмеявшись, он скачал припев себе в телефон и поставил звонком на всех остальных «Крещендовцев». Идеально же! И… много чего еще – даже он как-то и забыл на этот вечер, что пианино с ужасным звуком и несколько клавишей не держат строй. Посиделки как-то быстро переросли в ужин, который Ирина готовила, пока они с Сашей музицировали. Мальчик – он вдруг понял, что даже в мыслях боится называть его сыном – все схватывал на лету.

Было совсем поздно и задерживаться было совершенно неприлично. Он стал прощаться, получалось как-то неловко.

– Вы придете еще? – спросил у него Саша прямо.

Лев только растерянно посмотрел на Ирину.

– Если у нашего гостя будет время, – тихо проговорила женщина.

– Будет, – Лев посмотрел ей прямо в глаза.

– Тогда добро пожаловать.

Саша был отправлен чистить зубы и умываться.

– Ты просто потряс его воображение.

Получилось как-то недобро. Лева даже поморщился – такой разительный контраст с чудесным, добрым вечером, ради которого стоило прыгать с самолета на самолет, рискнуть и приехать в Питер, несмотря на острую нехватку времени и – самое главное – свои страхи.

– Если бы про то, что я появился – и исчезну…

– Просто через несколько дней декабрь. И…

– У меня плотный рабочий график, – Лева отчего-то начал злиться. – Особенно в декабре. А еще в феврале. И… весь этот год. Пусть так часто, как мне бы хотелось, навещать Сашу не получиться, но все же…

– Просто если он привяжется.

– Ирина. В конце концов – это ты мне ничего не сказала.

– Ты бы мог взять трубку. Или ответить на смски.

Замечательно! Теперь они стояли в коридоре около входной двери и практически беззвучно шипели друг на друга. Ну, как две стосковавшиеся гадюки! Изумительный финал практически семейного вечера!

– Да не получал я никаких смсок.

– Да что ты!

– Ну, посмотри у себя в телефоне. Ты не отсылала на мой номер ничего. Посмотри. Я тебе звонил. Проверь по сообщениям на мой номер.

– Чтоб ты знал – у тебя номер не высвечивается.

– Да? А, мне же Олег выставлял.

– Олег?

– Начальник охраны.

– У тебя и охрана есть?

– Не у меня.

Ирина унеслась на кухню. Вернулась через мгновение с телефоном.

– Вот!

И показала на сообщение, пятилетней давности.

– Я сохранила!

Лев посмотрел на сообщение – все очень нейтрально. Объяснения, кто она такая. Действительно, по имени, которое он и не знал, ее бы он и не вспомнил. Дурацкая история… Какая… дурацкая.

– Тут цифры местами перепутаны. В конце. У меня телефон на «девять-три» заканчивается. А тут «три – девять».

…

Это был какой-то дурацкий понедельник. Из разряда «В понедельник Штирлица повели на расстрел. Да. Неделя не обещала быть легкой». А все почему? Да потому, что нельзя и близко подходить к работе, а тем более к студентам и коллегам с дурацкой счастливой улыбкой, в состоянии ненормальной любви к миру и его окрестностям.

Окружающие это чуют. И начинают решительно окружать.

– Я прошу вас! – стонала перед ней чья-то мамочка, заламывая руки. И хорошо, что только свои. – Дайте Светочке шанс.

– Простите, – осторожно проговорила Ирина, – какой шанс. Дополнительная сессия закончилась еще в сентябре. Сейчас конец ноября. Ваша дочь отчислена. И я, кстати, не помню, чтобы она активно приходила на пересдачи.

Честно говоря, девицу эту она вообще не помнит. Конечно, память у нее на студентов послабее, чем у бабули. Та вообще помнит всё и всех, но…

– Но девочка просто не знала, что надо прийти! Вы ей не объяснили, насколько все серьезно.

– Послушайте, это университет, в конце концов. Может быть, ваша девочка просто не хотела знать?

– Что вы такое говорите. Я буду жаловаться.

Ирина только головой покачала. Жаловаться. Снова. В добрый путь.

– Ирочка, – беззвучно кричала из-за спины заполошной мамаши лаборантка их кафедры, делала большие и страшные глаза и всем своим видом изображала, что нужно куда-то бежать со страшной скоростью.

– Простите, мне надо идти.

Она обогнула женщину и направилась к лаборантке, хотя больше всего хотелось удрать, запереться в кабинете. А еще лучше – забаррикадироваться. И просто пережить этот понедельник.

С тяжелым вздохом посмотрела на Олечку.

– Новый год! – торжественно объявила та.

– Зима близко. И?

– Номер художественной самодеятельности.

– Слушайте. Китаисты на новый год традиционно поют «Катюшу». И все на этом. Вот что в этом году-то не так?

– Новый декан. Он сказал, что не хочет слышать «Расцветали яблони и груши». У него – аллергия.

– Весь Китай в караоке хочет. А этот – нет, – проворчала Ирина. – Вот с чего?

– Может, с того, что он из Китая только что вернулся.

Ирина только тяжело вздохнула.

– Ириночка Ильинична. Ну, вы самая молодая! Самая креативная! Ну, придумайте что-нибудь, а?

– «В лесу родилась елочка».

Лаборантка посмотрела на нее с укором.

– «Напилася я пьяна, не дойду я до дома»?

Тяжкий вздох.

– «Щелкунчика» спеть? Танцевать я так не станцую. Столько мы не выпьем.

– Времени у нас – до среды. Там заседание кафедры. Будем программу составлять.

– Надеюсь, учебную.

– Нет. Празднования нового года. И новый декан попросил подойти к вопросу ответственно.

– Тьфу.

– Да. И на нас снова написали жалобу.

– Теперь что?

– Нашим студентами не интересно.

– Значит, будут на экзаменах петь «Щелкунчика». На китайском. Только сначала напишут стихотворный текст. Ударим нашим креативом по их разгильдяйству.

Ладно. Надо просто доработать последнюю пару. И домой. А по поводу песнопений и номеров самодеятельности – можно будет посоветоваться с Левой. Она даже негромко рассмеялась. «Посоветоваться с Левой». Что-то странное происходит в ее жизни. Заставляющее глупо улыбаться.

До конца пары оставалось минут тридцать – группа тупила, пришла не то, чтобы подготовленная. И ковырялась в иероглифах с весьма заметным отвращением. Вот спрашивается – зачем тогда вообще заниматься китаистикой, если от этого не получать удовольствия? Зачем вообще учиться, если тебя от этого не прет. Не понятно.

Звонок. Незнакомый номер. Ирина пожала плечами и отбила. Сначала закончила занятие. Перезвонила.

– Мы вас уже полчаса как ждем! – возмущенно сказали ей. – И дома никого нет!

– Дома собака, – ответила она. И тут же почувствовала себя дура дурой. Да что ж за день такой, а?

– Собака может нам дверь открыть?

– Не думаю. А вы вообще кто?

– Доставка из магазина музыкальных товаров.

– И что вы хотите, уважаемый?

– Вы заказывали рояль?

– Что?

Похоже, сегодняшний день по абсурдистике переплюнет все остальные. Ирина даже присела. И уставилась в окно, раздираемая острым желанием просто кричать матом. Вот что за… Вот как же, а…

– Ну что же вы, – укорили ее. – Мы на такой погоде на улице такой инструмент держим. «Стенвей» все-таки. Концертный.

«Гамлет за сценой. «Мать. Мать. Мать». Перевод Михаила Лозинского». – Отчего-то всплыло в голове.

– Вы – Королева Ирина Ильинична? – продолжали допытываться до нее.

– Да.

– И живете по Глухой Зеленина.

– Да.

– Тогда что вы…

Несколько тяжелых вздохов, словно там, около ее подъезда кто-то давил в себе что-то неприличное, что рвалось из глубин души.

– Подъезжайте, пожалуйста, мы занесем рояль. А потом уже будете разбираться, откуда он взялся.

– Ну, положим, откуда он взялся, можно и догадаться, – рычала Ирина, пока сбегала по лестнице, на ходу натягивая пальто и одновременно пытаясь дозвониться до Льва, который – вот ведь странность какая! – не брал трубку.

– Абонент как обычно!!! И какой смысл в номере телефона с правильными цифрами, если результат все равно один и тот же!

Уже подъезжая к дому, пытаясь втиснуть машину, она задумалась. А куда ставить рояль?! Эта мысль настолько ее взбесила, что она чуть не въехала сразу в две машины, между которыми пыталась втиснуться.

– Ну, слава Богу, – поприветствовали ее грузчики. – А то мы ждем-ждем.

– Скажите, а можно отменить заказ?

– Эмммм. Ну…

Они обреченно зашуршали документами, бросая на нее полные укора и раздражения взгляды.

– Вот! – радостно затыкал пальцем в бумажку тот, что до этого говорил с ней по телефону. – Заказывали не вы? Оплачивали не вы?

– НЕТ! – рявкнула Ирина.

– Значит, отменить вы не можете. Можно, мы его уже занесем. А то холодно. И у нас еще другие заказы. А мы тут стоим.

– Заходите, – смирилась Ирина.

Ожидаемо рояль – здоровый такой – в комнату Саши не влез. Грузчики прошлись по дому. И – решили, что в спальню Ирины он вполне встанет. Ну, если вынести кучу всего ненужного, включая кровать, стол, огртехнику и даже шкафы с книгами.

Так что квартира обрела замысловатый вид – как после разгрома. В коридоре было не протиснуться, спать было не на чем – кровать стояла, прислоненная к стене. Матрац – отдельно. Письменный стол, комп, принтер…. Книги, шкаф…

– Ааааааааа!!!

– Погодите. Еще табурет.

– Какой.

– Кожаный. С регулируемой высотой и подставочкой под ноги.

Она просто кивнула, дождалась табурета. Доплатила – неприличную просто сумму – за вынос мебели из ее комнаты. Вынос ее мозга шел бонусом, дополнительным и бесплатным.

А теперь надо было бежать за Сашей в садик. Быстро. Потому что еще минут пятнадцать – и он закроется!

– Убью! Убью!!!

Лева позвонил глубокой ночью, когда она ворочалась на диване в кухне-столовой и никак не могла заснуть.

– Ооооооо, – сладострастно проговорила Ирина, накинула куртку на пижаму и прокралась на лестничную площадку. – Оооооо.

– Привет!

Лева был радостен и воодушевлен.

– Рояль уже доставили? Я попросил поторопиться.

– Лева…

– Те дрова, что у вас на кухне, надо выкинуть. Настройщика приличного я вызвал, мне телефон дали нормального.

– Лева.

– Табурет сразу надо отрегулировать, чтобы руки были под правильным углом к инструменту, переучивать очень тяжело. И смотреть, чтобы спина прямая.

Ирина зарычала.

– Я приеду на днях, не могу понять только, как выскочить, мы с самолета на самолет, из аэропорта в аэропорт.

– Слушай, – Ирина изо всех сил пыталась не сорваться на крик. – А хотя бы известить меня о том, что собираешься покупать рояль? Узнать, встанет ли он в квартиру? Трех с половиной метровый? Будет ли кто-то дома?

– Я дозвониться не мог. Но смски отправлял. Надеюсь, рояль поставили не на кухню?

– Нет. На кухне теперь я.

– А, вот и хорошо.

– Что?!!! Хорошо? Ну, хорошо.

Глава десятая

Женщины – страшные люди.

Они умеют есть соленые огурцы из банки. Без водки

(С) ВК

Семейное положение: ищу такого же психа для

неадекватного общения и сумасшедших поступков.

(С) оттуда же

Лева изливал свою тоску, свой гнев, свою ярость и свое непонимание ситуации на концертный рояль в репетиционном зале на базе и на уши сотоварищей. Олеся отпросилась в школе и приехала, потому что после разговора с Ириной, художественный руководитель квартета был просто не в себе.

О чем ей и сообщил изумленный Сергей, позвонив и попав на урок.

– Слушай, надо что-то с ним делать, а, – рокотал он, пока Олеся пыталась и слушать музыканта, и переживать за Леву, и параллельно объяснять что-то девятиклассникам, которые тут же радостно загалдели заполошными истошными птицами.

– Мне показалось – или в твоем голосе чувствуется зависть? – спросила она у баса, когда перезванивала уже спокойно, на перемене.

Сергей вслушался в бешеную какофонию звуков на школьной перемене, отставил от уха динамик – его просто сносило. Вспомнил, как они еще летом все пытались понять – действительно Олеся учитель или Томбасов нашел им коуча, которого решил ввести в квартет странным образом. И вдруг ответил правду:

– Да. Завидую. Сам себя ругаю, но…

– Я приеду.

И вот теперь она сидела в Подмосковье и слушала самый странный фортепьянный концерт в своей жизни. Возмущенно грохотал Вагнер, страдал Рахманинов, явно не понимая, зачем он в этой  замысловатой подборке, в следующем такте вполне себе можно было различить «Черного плаща» с переходом в «Когда кидает любовь – остается блюз». Потом немного Бетховена. С откровенной издевкой. И… все по новой, но уже с вариациями.

Мда.

Гений в гневе. Или в истерике? Как посмотреть.

А собрались все, чтобы отрепетировать невиннейшую «В лесу родилась елочка» к новогодним праздникам.

Олеся посмеялась еще накануне: как можно включать в репертуар песню, которую просто ненавидит всякий уважающий себя человек, хоть какое-то отношение имеющий к пению. На что ей Лева вполне резонно сказал, что им поступил заказ – люди ее на корпоративах жаждут. И готовы платить. Ну, будет им елочка. К тому же он расписал замечательную обработку – ему не спалось. Получилось занятно.

И…

Вот…

Результат.

Артур азартно режется в дурака со своим телефоном. Сергей – верный своим привычкам, спит. Причем, такое лицо одухотворенное – ни за что не догадаешься. И так изящно кистью руки загородился – ну, просто внимает товарищу, которого потянуло на вариации по теме. Иван до последнего слушал, судя по выражению глаз, шалея от простора смешения всего и сразу, а тут – смотри-ка, тоже задремал. Хорошо еще, что с женой стало получше, токсикоз отпустил, как будто его и не было. Так что тенор успокоился. Но – с недавних пор, и Олесю радовало это безумно, при каждом удобном и неудобном случае спешил домой.

Лева бросил руки посреди музыкальной фразы – походу это был «Интернационал» в странной опять же джазовой обработке, вскочил, оббежал зал. Остановился около микрофонов – их еще даже не подключили сегодня.

– Я просто купил рояль! Просто. Этот чертов рояль. Вот что не так!!!

О. Они это уже сегодня слышали. Походу, все пошло по пятому кругу.

– И я ей объяснил – совершенно спокойно, что нельзя на том, что они называют инструментом, учиться играть. Я заказал. Хороший рояль. Стейнвей. А не предупредил, потому что мы по Сибири мотались. И дозвониться не мог, а смски отправил. Почему не предупредил-то? Что мне ей – голубями было сообщение отправлять. И… что было на меня орать? Почему вообще нужно на меня орать?! Что за женщина, а. Пианино стоит на кухне, табурет под ним – убогий, они же добьются, что спина у парня будет кривая. Я и купил. И…

Олеся и не отрывающийся от телефона Артур синхронно вздохнули. Леве осталось только броневик подогнать – и на нем и отправить в город на Неве разбираться с Ириной. Потому что толку от него все равно не было.

Лев остановился, чтобы взять дыхание и продолжить, но тут раздались сочувствующие звуки остальных членов квартета. Неожиданно, звучным могучим басом всхрапнул Иван. И тут же, тоненько и нежно, в квинту поддержал его Сергей.

Художественный руководитель посмотрел на них. Злобно. Негодующе. И вдруг тихо проговорил:

– Мы с Сашей же договорились встретиться. А… А теперь – как?

И снова заметался, что-то ворча под нос. Обличительное. Возмущенное. Что-то про женскую непонятную, выносящую мозг и сводящую с ума породу.

Иван, судя по изменившемуся дыханию, проснувшийся, не открывая глаз, протянул руку. Остальные, включая разом включившегося баса, трагично завздыхали. И – Лева даже замер и замолчал – разом полезли за кошельками. И… протянули блондину по сто баксов. Каждый.

– Вот и хорошо. Отложу на аренду тренажерного зала для всех, – лучезарно улыбнувшись, проговорил Иван. И сладко потянулся.

– Это как?! – зашипел Лева.

– Мы поспорили, – любезно сообщил руководителю Артур.

– Я уже понял. Снова на меня.

Остальные радостно ему закивали.

– И на что на этот раз?

– Будешь ли ты материться, рассказывая о своих приключениях с роялем, – укоризненно покачала головой Олеся.

– И…

– Только Иван поставил на то, что ты сдержишься. Я проиграла.

– Олеся. Вот это было обидно.

– Я горжусь тобой, бро! – сообщил ему тенор, припрятывая деньги.

– Да иди ты! Работаем!

– Ура!

– Никогда не думала, что так порадуюсь, услышав «В лесу родилась елочка».

– А вот мы ее как-то не часто пели, – пожал плечами Артур. – Не, на Новый год – само собой. Но в пределах разумного.

– Это потому что ты, – Олеся говорила с видом человека, раскрывающего государственную тайну, – Снегурочкой не был.

– Вот Бог миловал, – теноры скривились синхронно.

– Ага! А вот была бы у вас к вашим вокальным данным еще и коса по пояс, так не отвертелись. И кокошник из картонки на резинке, что все время падает на лоб. Бухой в умат дед Мороз, который слов не знает. По-моему, из всегда по такому принципу и выбирали! Это дебильное: «Снегурочкааааа!»

– Олесь, – Лева рассмеялся, – ты, по-моему, роскошный анти-пиар песне сообразила. Даже мне ее петь расхотелось. Хотя она в заказе стоит. И люди жаждут.

– Жаждут – так работайте. Вы сможете. Хотя…

Олеся с сомнением оглядела и рояль, и четырех музыкантов, что имели консерваторское образование. И проговорила: