Текст книги "Не рычите, маэстро, или счастье для Льва (СИ)"

Автор книги: Тереза Тур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Чем обязан.

И Лев сделал то, что, наверное, надо было сделать с самого начала:

– Мне нужна вся информация о Королевой Ирине, отчество не знаю. Есть адрес.

– Сделаем.

– Это автор книги о квартете, – зачем-то пояснил руководитель этого самого квартета.

– Тем более. Сколько это будет стоить, я скину, информация будет в ближайшее время.

Лева вспомнил, что Томбасов отпустил их на волю. Со всеми вытекающими отсюда как плюсами, так и минусами.

– Конечно, – вздохнул он. – А лично вам – билеты на концерт…

– Которые я не пью, – рассмеялся начальник службы безопасности. – Лев. Не все любят музыку, представляете. Я вот больше как-то по коньяку.

– Отлично, – рассмеялся музыкант. –  С меня бутылка.

…

Как она там в детстве любила приговаривать, веселя всю их дружную академическую семью? «Хочу, чтобы за мной приехал прекрасный принц на белом коне. Увидел. И упал».

Пожалуй, сегодня ее наивное детское желание сбылось. Частично, конечно. Но. Уронить Льва она не позволила, хотя собака-улыбака жаждала играть с человечком. Но теоретически было можно. Получилось бы громко.

Мда. Стоило себе признаться в том, что сказки не вышло. Сколько она мечтала о том, что он придет. Практически обомлеет, запылает. Молвит: «Ты»… И что? Вот получила. Пришел. Посмотрел. И ничего. Ни принца. Ни коня. Ни воспоминаний. НИ-ЧЕ-ГО.

А она. Дурында. Сколько всего хотела сказать. Просто коснуться. Сколько себе всего нафантазировала, пока писала книгу. О нем ли написана книга. Ага. О битлах, блин! А сама стояла как в ступоре. Смотрела. До чего хорош. Ничуть не изменился за пять лет, разве что взгляд зеленых глаз стал злее. И уголки губ чуть опустились вниз, как будто устали улыбаться. Она так растерялась, что повела себя, как девочка на первой дискотеке, которую в первый раз в жизни пригласил на медленный танец симпатичный мальчик. Зло и вызывающе.

Хотя надо отметить, вот этот «мальчик» был более чем.

Какая несусветная глупость. Она же несколько лет не слушала песни в их исполнении, если видела на экране – переключала канал, чтобы не вспоминать. Но стала писать книгу, когда узнала, что квартет «Крещендо» распался. В смысле, ушел Сергей – просто божественный бас. Тогда она переслушала старые записи, посмотрела новые. Поняла, что музыка как-то ушла вместе со старый солистом, словно обиделась. Осталось громыхание. Ей хотелось просто кричать: «Вы что же? Не слышите этого? Как можно петь без музыки?» Чего это ее так завело? Кто знает. Наверное, потому что это было неправильно. И потому, что у Льва лицо стало… злое и отрешенное. Он больше не наслаждался музыкой – она это видела совершенно отчетливо. И только удивлялась, почему этого не видели другие.

Ирина стала писать книгу. Ехидную, весьма ядовитую. Скорее в качестве мсти и для сцеживания яда, потому как Лева никак не шел у нее из головы. Писала упорно, как делала все в жизни. Выложила на одном из сайтов – и… как водится, когда ничего не ждешь – грянуло.

– И вот одного я понять не могу, воробушек, зачем ты все это затеяла? – Ворвался в ее мысли бабушкин голос. Ирина замотала головой, прогоняя мысли. Но, к сожалению, бабушка говорила о том же самом. И курила. Нервничала, а потому курила. Беломор в янтарном мундштуке. Профессорская привычка, что ни говори. Где кстати, уважаемая госпожа профессор добывала нынче беломор – для Ирины лично оставалось загадкой. Но бабуле удавалось все. Всегда. И любимые папиросы не были исключением.

– Вот такая я загадочная.

– Знаешь, внучка, привлечь внимание молодого человека можно было и более простым способом, – ответствовали с балкона. – И зачем нам в доме пожарная сигнализация? И так все ущемляют мои права и не дают мне курить! Даже в доме приходится мерзнуть на балконе!

Ирина рассмеялась, подумав, что пообщаться со Львом можно было, написав ему на официальную почту квартета «Крещендо». Вот бы народ повеселился. Или подкараулив его после концерта и подарив ему книгу. Можно. Наверное. Но ведь перебор же.

– Я вообще не понимаю – зачем?  – бабушка проговаривала вслух то, что не давало самой Ирине покоя. – Книжка эта? Современный любовный роман. Это же… просто неприлично. К тому же тебе – умнице, красавице, преподавателю университета. Зачем хоть как-то пересекаться с человеком, который просто с другой планеты?

Ирина вздохнула. Кто бы ей объяснил. Хотя вот по поводу книги она решительно была не согласна. Книга получилась просто замечательная. И когда она ее писала, то было просто счастлива.

Покачала головой:

 – Если ты о том, что я написала книгу – так это потому, что я ее написала. Точнее, она сама написалась.

– Да-да, – рассмеялась госпожа профессор. – Лучше б у тебя докторская так же написалась. Легко и за месяц, как эта беллетристика.

– Ну хорошо. Я была зла. Чертовски. Потому что уничтожать такую музыку, такую полифонию – это просто преступление. И как только я узнала о том, что они развалили квартет. Я написала книгу.

– Да-да. Все произошло исключительно из-за твоей любви к хорошему вокалу.

– Ты знаешь, – рассмеялась она. – Очень многое в моей жизни произошло из-за любви к хорошему вокалу.

– Как ты с таким подходом к музыке не стала певицей, – издевательски поморщилась бабушка.

– Семья бы не одобрила. Ты бы хваталась за сердце, мама и папа вздыхали. Как можно.

– А тебе твоя жизнь не мила?

– Почему не мила. Она хорошо, устроена. И я всем довольна. И преподавать я люблю. И получается у меня. Все, в конечном итоге случилось так, как должно было случиться. Наверное.

– То есть ты просто решила поглумиться?

– И поглумиться, и выплеснуть яд. Всегда полезно. А то еще язык прикусишь – и сдохнешь в муках.

– В нашем семейном случае всегда есть такой шанс, – не стала спорить бабушка.

– А то. – Ирина выглянула на балкон, холодина какая! – Поцеловала морщинистую щеку. – Я ушла.

– Давай, детка.

– Моя бабушка курит трубку, – промурлыкала она, с любовью глядя на даму с повадками английской королевы и беломориной в зубах. – Джес, гулять.

Стафордширская терьериха, дурында, собака-улыбака и личное лекарство от плохого настроения и дурных мыслей, зашкрябала и загрохотала навстречу. Звуки были такие, как будто в коридоре выгуливались тиранозавры. Стаей причем.

– Пошли, – вздохнула Ирина. Погода шептала. Ну, ничего. Лыжный костюм, капюшон во все лицо. И вперед. К тому же им было недалеко.

Три высоких лестничных пролета, тяжелая входная дверь. И она вываливается в метель под «Он придет, он будет добрый, ласковый, ветеер перемен…» В проезжающей мимо машине.  Угадаем, в чьем исполнении? Увы, «Крещендо». Довольно. Хватит с нее воспоминаний. Они делают слабыми, напоминают о глупости. Восхитительной, упоительной, которую она бы, без сомнения, повторила бы. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что делает.

Снег заметал город, укутывал серость неба и желтизну домов, обещал что-то сказочное, невероятное. Но люди, кутаясь в шарфы, глядя только себе под ноги, совершенно не хотели этого замечать. Не хотели верить в чудо. И поэтому оно и не происходило, обижалось и исчезало за стеной снега.

Ирина подняла голову вверх. И улыбнулась:

– Ну, привет.

Джесс тоже запрокинула лобастую башку наверх. Особо крупная и дерзкая снежинка нахально спикировала ей на нос. И собака чихнула недовольно.

– Вперед.

Глава четвертая

Никогда не думал, что плохое настроение можно испортить

(С)

– Лева в мраке, – позвонил Олесе Артур. – Слушай, это как-то даже для него странно.

– Он там не простывший? – спросила руководитель проекта, ощущая себя, скорее, даже не классной руководительницей подростков, а воспитательницей в детском саду.

– Нет, – озадаченно ответил тенор. – Это было бы катастрофой. А что – должен был?

– Да как сказать, – не стала она сдавать Леву товарищам. – Как слетали в Омск?

– Отлично, – было слышно, как Артур улыбается. – Отработали. Теперь Питер на подходе.

И вот кто его знает почему, но Олеся рванула в Подмосковье, на репетиционную базу «Крещендо». Да здравствуют сапсаны, в которых она поселилась и уже научилась спать. И их завуч, что составила такое расписание, что Олеся могла себе это позволить без отрыва от учебного процесса.

На репетиции поймала себя на том, что улыбается. Парни, Евгений, Маша с камерой. Уже как-то по-родному. Так, что тепло на сердце становится. Только Лева все отвлекался, посматривая на телефон. Даже лютовал не в своем обычном объеме, от чего все нервничали.

Когда все допели и стали разбредаться по своим делам и домам, то Лева остался в гостиной. Инна Львовна сказала, что баритон в последнее время ночевал не дома, а на базе. Что, как Олеся знала по личному опыту, являлось для музыкантов показателем депрессии, неустроенности и какого-то жизненного краха.

Она зашла и обнаружила Льва в кресле, сосредоточенного листающего свой телефон. Лоб прорезали поперечные морщины. Олеся взглянула на него вопросительно, но мужчина не обратил на это внимания. Где-то он был не здесь. Потом раздраженно отшвырнул телефон. Встал и прошелся.

«Ладно, я не вовремя», – подумала она. И стала тихо отступать в столовую, где Инна Львовна приготовила ужин – и никакой выпечки! – от которой уже стонали все.

– Слушай, если бы я писал книгу, я бы назвал ее «Ощути себя идиотом», – проговорил вдруг Лев.

«И если этот книги писать вздумает – все окончится катастрофой», – подумала Олеся, а вслух осторожно спросила:

– Это история связана с твоей поездкой в Питер?

– С поездкой в Питер, с поисками дурацкой улицы с дурацким названием. С дамой, ее собачкой и бабушка, – Лев рухнул в кресло, запустил длинные пальцы в волосы. – И вообще, вы, женщины, это просто кошмар!

– Да ты что! – Олеся уселась в кресло напротив, радуясь, что несмотря на ворчание мужа, приехала сюда.

– Кошмар-кошмар. Все эти брови, ресницы, волосы. Вот скажи, с чего, а?

«Любопытно загон у Левы пошел, – подумала она и стала наблюдать за расстроенным и разгневанным музыкантом с любопытством ученого, тыкающего палочкой в замысловатую козявку. – Брови и ресницы ему чем не угодили?»

– Вот зачем вы их красите, наращиваете. Вообще вот становитесь на себя не похожи!

И он протянул Олесе телефон, с которого смотрела на них улыбающаяся девчонка радикального вороного цвета, с глазами, подведенными мощными стрелками.

– Симпатичная, – только и сказала Олеся.

– Симпатичная. Пять лет назад, – он раздраженно пролистал несколько фотографий. – А вот так она выглядит сейчас.

Блондинка. Красивая и неприступная. Как снежная королева. Перемена просто разительная.

– И потом – дело было во Владивостоке, пять лет назад. Как я должен был догадаться? Что она там вообще забыла? Если живет в Питере?

– У-у-у-у-у, – до Олеси стало доходить. – Так у тебя с этой писательницей пять лет назад был роман?

– Олесь, вот женщин, с которыми у меня был роман, как ты выразилась, я помню. Как ни странно. А тут.

– Роман был, но ты не помнишь?

Лев снова заходил по гостиной:

– Мы были приглашены после концерта. Замечательная вечеринка, местное гостеприимство. Все как обычно. И ушел я с вечеринки – с ней. Потом через сутки улетел в Москву. Или еще куда. Все.

Олеся только плечами пожала:

– Тогда я вообще не пойму, чего ты переживаешь. Чего бесишься. Все было давно и замечательно. Книга – тем более при таких вскрывшихся фактах твоей бурной биографии – написана более чем гуманно и к тебе, и к квартету. Из Питера с любовью, надо отметить. А можно было б всю чернуху слить. Поэтому, скажи автору спасибо – и уймись.

Лев кивнул:

– Хорошо.

И снова заметался. Олеся склонилась над телефоном:

– Разреши?

– Конечно, – кивнул Лев. – Там все, что собрали на нее. И ее семью.

«Королева Ирина Ильинична, тридцать пять лет. Родители погибли. Из родственников бабушка. И сын, Александр, четырех лет». Олеся заморгала. На нее с фотографии смотрел Лева. Только совсем маленьким. Те же зеленые глаза, знакомый ехидный прищур. Губы. Вот ничего маминого в этом мальчике не было.

ООООООО….

Посмотрела на Леву. Может, он так завелся, потому что сообразил. Но, судя по всему, она слишком многого хотела от мужчины.

Оооооооо.

– Слушай, какая замечательная детская фотография, – кивнула она на телефон. – Одно лицо практически.

– Олесь. При чем тут я? – Лева бросил взгляд на фотографию. – Это сын писательницы.

– Мда? А тебе он никого не напоминает?

– Слушай, я уже запутался, кто мне кого в этой истории должен напоминать. Говори прямо. Пожалуйста.

– Ну, на мой взгляд, тебя можно поздравить со счастливым отцовством.

– Что?

Вот Лева уронился в кресло. Через мгновение подскочил. И заорал, да так, что все задрожало:

– Слушай. Бред же! Ты слышишь, что ты говоришь!!!

– Очень похож. Посмотри.

– Это. Полный. Бред! – Лева взял себя в руки и стал говорить холодно р отрывисто, бросая на Олесю взгляды-кинжалы. – Этого просто не может быть. Ты представляешь себе, какой бы это был хайп. До неба просто. И потом – мне никто ничего не сказал.

– Скорее всего, так оно и есть, Лева, – поднялась Олеся. – Хотя у нее в это же самое время мог быть в любовниках еще один зеленоглазый красавец с твоими чертами лица. Я ж не спорю. Вполне.

– Олеся! – рявкнул певец.

– Тебе виднее, – она примирительно вскинула руки, но уже выходя из комнаты, не выдержала и промурлыкала. Еле слышно. Но Леве должно было хватить:

– Но оказалось, что она беременна с месяц.

А рокк-н-рольная жизнь исключает оседлость…

И вышла, вдохновленная замечательным рычанием.

…

Ночь.

Он играл до изнеможения, сам не понимая, что рождается под пальцами и как это звучит. Бред-бред-бред – злились ноты. Бред-бред-бред – билось в голове.

А потом он замер под умирающие звуки рояля, как будто споткнувшись. Пианино на кухне. На улице Глухая Зеленина. Чуть ли не «Красный октябрь». И если оно расстроенное. Он вспомнил себя… Сколько ребенку? Четыре?

Четыре года.

Музыка как чудо. Музыка как игра. Музыка как сказка, о которой всегда не получалось рассказать родителям. Некогда. Потому как у них гастроли, репетиции. Два пианиста.

И что бы с ним было, если б звучало фальшиво? Он до сих пор воспринимал любой звук мимо как физическую боль. И если Олеся права, то… этот мальчик.

Он вскочил. Заметался по репетиционной, чуть не снес стойки с микрофонами, в последний момент перехватил, поставил на место.

Глупости. Какая лихая несусветная чушь! Да если б это произошло, то девица явилась бы к нему. Трогательная и страдающая. И он бы платил. О да. Щедро. Естественно, щедро. И, кстати, хорошо, если б пришла к нему сразу. А не куда-нибудь на ТВ, рассказывать подробности и получать бабосы. Так что фантазии Олеси – это только лишь ее фантазии. К счастью. Или к сожалению? Черт его знает.

Что он вообще помнит о той девчонки с вечеринки?

Много. Все. Он тяжело вздохнул и признался: о той девчонке он помнил все. О ночи, которая вдруг превратилась в целые сутки удивительной, отчаянной страсти. Странной, обжигающей. Словно кроме них не осталось больше людей во всей Вселенной, и время катастрофически истекало. По крупинками безжалостных песочных часов.

Ее вскрики – он готов и сейчас проиграть их по нотам. Его ликование – словно он обрел что-то родное и чудесное. Их жадность и ненасытность.

Шум океана под окнами и крики чаек бэк-вокалом. Шипение сгоревшей яичницы – они под утро захотели есть до дрожи, стали что-то соображать. И… он нечаянно коснулся ее руки, когда она возилась со сковородкой. Стол был крепкий, а еду пришлось выкинуть, а потом сбежать на террасу от невозможного запаха и заказывать на рассвете роллы. Как они хохотали, поедая их, встречая рассвет, обнимаясь на террасе. И это было как-то естественно что ли? Как же это было хорошо! Ветер неспешно катил волны, все усиливался, как будто звал за собой.

После обеда его начали искать, вдруг загудел телефон. И… сказка исчезла. В нее было настолько сложно поверить, что он решил посчитать все произошедшее… просто замечательным сексом. Но и не более. Сейчас он вдруг осознал, совершенно отчетливо, что она это поняла. И… чему-то усмехнулась, как будто убеждаясь в чем-то. Он торопливо поцеловал ее в щечку, когда за ним пришла машина – музыканты отчаянно опаздывали на самолет. И сбежал от неловкости, которая вдруг захлестнула его, как волны берег.

И все.

Теоретически – он мог ее найти. На той вечеринке чужих и случайных не было. Кто-то ее привел, кто-то знал. Имя Лев, правда, не запомнил. На представлении пропустил мимо ушей, а потом… им было как-то не до этого. Почему не стал искать, хотя одно время ему снилось, как они занимаются любовью? Снова был коттедж на берегу океана, их страсть. В его ли мечтах? В другой реальности. Кто знает. Но он побоялся разочарования. Посмотреть в синие глаза – и увидеть самую обычную девчонку. А смысл?

То, что девчонка – его ровесница в его длинноволосую голову это как-то не пришло. Странно все.

…

Ночь. Ирина не могла уснуть, сидела на подоконнике и вглядывалась в снег, заметающий город. Гудел ветер. И, казалось, закрой глаза – и ты услышишь отчаянный, зовущий за собой крик чаек. Окажешься там, на берегу океана. В коттедже, который она снимала.

Пять лет назад она уехала, практически сбежала из Питера. От своей личной неустроенности, от слишком серьезной жизни,  от вечного состояния девочки из академической семьи. Китайский она знала, трудностей жаждала. И вообще – нет преград человеку с высшим образованием. А бунт? Бунт – это так прекрасно.

Синхронный перевод, новые знакомства, люди, которым все равно, что у нее фамилия Королева. И апофеозом всему – концерт группы «Крещендо» – «ты же, Ира, любишь хорошие голоса», вечеринка для своих, длинные взгляды. Она и Лев. Ночь. День. И… все.

Говоря бабушке о том, что позвонить она ему могла на официальный телефон группы, выложенный на сайте или, например, подкараулить после концерта… Лукавила она. И бабушка это знала. Она вообще все про всех знала. Телефон – личный, Ирина нашла. Будучи еще во Владивостоке. Не такая это была и проблема. Адрес? Можно было б попросить бабулю. Ее кругу знакомства только позавидовать. Было бы желание.

Она даже позвонила. После дикого приступа токсикоза, как только вселенная перестала вращаться и пытаться подготовить ее в отряд космонавтов, Ирина позвонила. Ей никто не ответил. Написала сообщение, объяснила, кто она такая. Да это было самое тяжелое, что ей в своей жизни писать пришлось! «Здравствуй, это я, у нас был замечательный секс во Владивостоке, после чего ты сбежал…»

И так тридцать попыток облечь в слова все, что она чувствовала.

Отправила она в конце концов что-то нейтральное, с просьбой перезвонить и поговорить.

Ничего.

Она сутки смотрела на телефон, вздрагивала от любого блямканья.

Ничего.

– Ты будешь с ним встречаться? – спросила тогда бабушка. И Ирина, подумав, отрицательно покачала головой.

Зачем? Увидеть в его глазах пренебрежение, не узнавание. И ощутить, это брезгливое «навязывается». Поотвечать на вопрос, холодея от поджатых губ и ледяного прищура глаз – а точно ли от меня. Средств же индивидуальной защиты было изведено немеряно.

Сейчас. Как же.

Спасибо за прекрасные сутки. Спасибо за прекрасного ребенка. Ей на тот момент было тридцать лет – и Сашка – лучший итог того приключения, который только можно себе представить.

А принц, его конь, сотоварищи и их божественное пение… на сцене. Где им самое место. Может быть, еще в ее книге. Вот разрешила она себе похулиганить! А что? Ей можно.

Негромко рассмеялась.

– Спать! – приказала она себе. А то завтра у нее пары, а она будет сонной мухой.

Заглянула в спальню сына.

– Ты чего? – спросила шепотом.

– Проснулся, – сообщили ей важно. – Думаю.

– Прелесть какая. И о чем же?

– Есть ли мальчики-Дюймовочки?

Она с вопросом посмотрела на своей сына.

– Ну мамаааа! – он вылез из-под одеяла, забрался к ней на колени. – Смотри. Если есть девочки-Дюймовочки, который возникли из цветка, то должны же быть и мальчики. Ну, такие как я.

Ох ты ж! Возвращаемся к вопросу о папе. Хорошая трактовка. Осталось решить – смеяться или плакать. А пока не решено – отвлекать.

– Мы с тобой поедем в музей Мумми Троллей, – сообщила она ярому фанату Туве Янсон. – Я уже заказала все. На новый год.

– А сколько дней осталось? А мы на чем поедем? А дадут ли нам шляпу волшебника? А я Сниф или Снусмумрик? А сейчас Мумми Тролли спят?

Какие замечательные вопросы. В отличие от того, первого. И самое главное, она знает, что на них ответить.

– Все завтра. Спать!

Глава пятая

Хотел взяться за ум, но оказалось слишком сложно.

Ум успел полностью одичать.

И в руки не давался

(С) Великий ВК

План был просто гениальный. Хорошо, что остальные звезды квартета пришли каждый по очереди и тем самым дали возможность Леве его осуществить.

– Как тебе? – руководитель квартета сунул Артуру, который, как ни странно, пришел первым, телефон с фотографией ребенка.

– О, слушай, приколько оцифровалось. Что за редактор? У меня тоже фотки детские лежат, мама давно просила. Скинешь?

Лев кивнул, ничего не поясняя. Тенор посмотрел на него. Махнул рукой – и ушел в репетиционный зал.

Следующим явился Сергей. Лева вышел на крыльцо, чтоб Артур случайно не вмешался и не сбил чистоту эксперимента.

– Как тебе?

– О, ты фотки наши детские к клипу собираешь? Я и забыл совсем. Когда крайний срок сдачи?

Лева с недоумением посмотрел на баса. И хлопнул себя по лбу. Они  же хотели к весенней серии концертов записать песню про маму. И сделать нарезку из детских фотографий. Он, получается, забыл про это со всей этой историей, остальные же…

Лева грозно посмотрел на Сергея.

– Да принесу я, принесу! Что сразу так смотреть. Я что – последний?

– Нет, – злобно проговорил Лева. – Но Олесю я на вас натравлю!

– Что сразу угрожать-то? Ну, не все, как ты совершенны.

Руководитель зарычал: совершенство он. Как же!

– Будет тебе все. Только к родителям надо съездить. Фотки же не в цифровом виде, – и Сергей постарался удрать поскорее.

А Лева, поеживаясь от холода, остался на крыльце ждать Ивана. Странно, обычно тенор являлся первым. Да еще и заранее. Не случилось ли чего?

– Привет, – ворота наконец открылись и въехала вишневая бентли, на которой тенор ездил или в минуту душевной невзгоды, или если что случалось с его б/ушным автопарком, к которому он испытывал странную привязанность. – Я опоздал, не злись.

– Да ничего. У тебя все в порядке?

– У меня – да. Жена тошнится совсем. Думаем, не лечь ли в больницу.

– Что-то серьезное?

– Меня можно поздравить, – Иван выглядел измученным, словно это ему было плохо всю ночь. – Я стану дважды папой.

– Поздравляю, – Лев растерянно похлопал друга по плечу.

– Угу. Давайте сегодня поскорее. Мне домой надо.

– Хорошо. Только скажи мне сначала. – Лев, верный привычке все доделывать до конца, протянул тенору телефон. – Как тебе?

Иван пристально смотрел на фотографию. Спустя томительную минуту поднял взгляд на Леву:

– Похоже, и тебя можно поздравить?

– Ты уверен? Я вчера повздорил с Олесей на эту тему.

– Она тебя кинулась поздравлять? Ты вызверился? А сейчас ты будешь ругаться со мной?

– Я не уверен, что это мой ребенок.

– Отнеси фотографию своей маме. Она тебе скажет точно.

– Чтобы она меня убила?

Иван рассмеялся:

– Моя бы убила точно.

Работалось не то, чтобы плохо. Вообще никак. Иван был не здесь. Лева тоже. Он даже не отреагировал на вопль Артура, обращенный к нему:

– Я дождался! Е-е-е-е!!! Я ждал этого с шести лет! Двадцать девять лет!!! Он умеет петь мимо!

Этот клоун протянул вытянутые ладони остальным. По которым ему радостно и стали хлопать.

– Нашли чему радоваться, – скривился Лева.

Мимо. Он и не заметил.

Евгений только ворчал на тему: зачем его вызвали, если никто работать не собирается. Олеся еще утром уехала в Питер, только дождалась Машу с репетиции. Сергей посматривал на все это с изумлением. Потом перестал петь посреди куплета, чего с ним тоже не бывало. Обычно он, чтобы ни случилось, дотягивал песню до конца, не сбиваясь. А тут тихо проговорил:

– Парни, может, вам помочь чем?

– Отпустите меня домой, а? – попросил Иван. – Не могу. Мне надо быть со своими.

– Ты б по телефону это сказал, – проворчал Лева. – И занимался спокойно семьей, чтоб не дергаться.

Трое «крещендовцев» и постановщик посмотрели на Леву так, словно он стал объяснять всем петь можно и под фанеру – чего заморачиваться. Руководитель и дальше потряс всех:

– Давайте на сегодня закончим.

– Лева. Ты здоров? – осторожно спросил у него Артур. А Сергей посмотрел встревоженно. И вот этот взгляд, полный желания помочь, поддержать. В котором не было ни злобы, ни злорадства, ни даже воспоминаний обо всем, что Лев творил, когда решил, что Сергей хочет уничтожить квартет. Вот этот взгляд снес руководителю крышу совсем.

У него даже руки затряслись. От ненависти ко всему, что его окружало. А больше всего – к самому себе. Он рванул к выходу. Вскочить в машину – и гнать, гнать, гнать, пока…

– Стоп! – перегородили ему дорогу остальные. – А ну, успокойся.

Лева окинул их всех совершенно ненавидящим взглядом, но это ни на кого не подействовало.

– Что у тебя случилось? – спросил Артур. Остальные дружно кивнули. Иван молчал.

– Еще не знаю. Но, пожалуй, мне надо к Самуилу Абрамовичу, – тихо проговорил Лев.

– Поехали, я тебя отвезу, – проговорил Сергей. – Вот за руль тебе совершенно не надо.

– Может, вискаря? – со знанием дела предложил Артур. – Клео не здесь. Можно рискнуть.

Народ посмотрел на него удивленно, не понимая, каким образом кошка Олеси связана с тем, что тенор перестал пить (бокал шампанского после концерта не в счет, понятно). Лева подумал. И кивнул, соглашаясь.

– Твое состояние связано с фотографией, которую ты всем показывал? – спросил Сергей, когда они уселись в машину.

Лева, который застыл вполоборота к водителю, кивнул, не поворачиваясь. И тихо проговорил:

– Я давно должен был извиниться.

– Забей.

Лева повернулся, зеленые глаза горели мрачным огнем. Бас только флегматично пожал плечами:

– Слушай. Ты вел себя как придурок конченый. Я – дурак дураком. Если злится на тебя, значит, надо и на себя тоже. А зачем?

– Хорошая философия. Жаль, что я не могу…

Сергей только пожал мощными плечами.

– Пережили – и пережили. Чего уж теперь?

Лева прошипел что-то злобное.

– Ну, хочешь, будем мириться как в книге, – вдруг заржал Сергей. – Пойдет друг к другу по обжигающему песку… В идеале где-нибудь в Испании. Куба тоже подойдет.

Лева махнул рукой и тоже рассмеялся.

– Ага. Еще и заснимем этот исторический факт.

– Только надо, наверное, не Машку с камерой.

– Олесю, – хором постановили.

А Сергей задумчиво добавил:

– Может, тогда Олег перестанет к каждому из нас ее ревновать? Ну, по крайней мере, к нам двоим.

Самуил Абрамович встретил Леву вопросительно поднятыми бровями, посмотрел повнимательнее. Вздохнул.

– Надеюсь, не шампанское? Водка? Коньяк?

– Виски, – Лев решил не мешать напитки.

– И что у вас стряслось?

Певец молча достал телефон, нашел фотографию и положил перед Самуилом Абрамовичем.

– Ну, судя по вашему скорбному лицу, это не ваша фотография в детстве, сделанная вашей прекрасной мамой.

– Не моя.

– И что хочет барышня?

Лева посмотрел на адвоката удивленно.

– Содержание, алименты, ваше вырванное сердце? Сколько?

Лев вспомнил Ирину. Ни про ребенка, ни про деньги они как-то не поговорили. Да они вообще ни о чем не поговорили. Она его просто выставила.

– Она понимает, что мы будем настаивать на генетической экспертизе? И я составлю бумаги, где пропишу, что она должна будет говорить, если эта история вылезет наружу. В целом, ничего страшного.

При словах «генетическая экспертиза» перед глазами музыканта встала милейшая старушка, что встретила его на пороге. Пожалуй, он не рискнет. Да и Самуила Абрамовича не отправит. Еще не хватало объясняться с Томбасовым, почему в цвете лет погиб его адвокат.

– Или вы вообще не хотите признавать и платить? Тоже, конечно, можно сделать. Но тут уже репутационные риски возрастают. Надо подумать.

Музыкант вздрогнул. В голове зазвучала песня, которую напомнила ему Олеся. И которая кружила и кружила, не давая ему покоя: «А она, что она… Родила и с ребенком живет. Говорят, музыканты – самый циничный народ».

– Лева, – с отеческой заботой посмотрел на него Самуил Абрамович. – Что вы сами хотите от жизни?

– Не знаю, – ответил руководитель квартета, звезда шоу-бизнеса, бизнесмен и прочая, прочая.

И подумал, что с ним такое первый раз в его жизни.

– Допустим, – адвокат отнесся к этому спокойно, ему и так всякое приходилось видеть в жизни, что там удивляться музыканту в раздрае. Всяко люди творческой профессии существа нежные и эмоциональные. – А что хочет дама?

– Ничего.

– Совсем ничего? – вот тут адвокат удивился. – Ну, какие-то требования она озвучила?

– Чтобы я убирался из ее дома.

Самуил Абрамович с подозрением скривился. Поведение барышни было на корню неправильное. И вызывало ряд нехороших подозрений. С другой стороны. Он полистал документы. Мальчику пятый год. Маме – тридцать пять. Преподает в университете. Как и где они вообще с певцом могли пересечься? Странно. Но…

– Лева, – аккуратно проговорил он. – Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, но похоже вам повезло.

– И что мне теперь делать?

– Если нет никаких требований, если она не хочет денег… Да живите вы, как и жили. Спокойно и радостно. Только…

– Что? – вскинулся Лева.

– В следующий раз активнее пользуйтесь средствами индивидуальной защиты.

Глава шестая

И создал Бог женщину.

Существо получилось вредное, но забавное

(С) Интернет, великий и могучий

Питер встречал их метелью. Вот действительно, что менять традицию? Улыбалась Олеся, искренне, добро. Лев, который в последнюю встречу с ней повздорил, смотрел на все это с опаской. Но руководитель проекта словно и забыла. Машка тоже была на вокзале. Понятное дело, с камерой снимала торжественный выход певцов из поезда.

– Привет!

– Ты какая-то замученная, Олеся, – с тревогой посмотрел на любимого руководителя Сергей.

– Мало сплю, много бегаю. Нормально все, – махнула рукой Олеся.

– Мама со своими девятиклассниками возится, до одурения, – наябедничала Маша. – Впрочем, ничего нового.

– Вторая четверть короткая. Там Новый год. Отдых.

Музыканты рассмеялись. Перед Новым годом был декабрь. А его еще отпеть по корпоративам, елкам, выступлениям на площадях надо. И так в состоянии жизнерадостного энергичного и музыкального зомбика дожить до первого января. Чтобы прийти домой. И упасть. Хотя, как они поняли, у Олеси перед новым годом тоже свои развлечения в школе. И как ее Томбасов туда выпустил? И кто там теперь изображает охрану?

– Заселяться, прогон я поставила на сегодня. Гулять по городу когда будем? – спросила Олеся.

Иван, непривычно дергающийся, только рукой махнул. Вот прогулки по городу его сейчас никак не привлекали. Артур и Сергей радостно сказали, что гулять вместо прогона концерта – так они хоть сейчас, вместе с чемоданами готовы. Благо, те на колесах. А Лева как-то даже не отреагировал на такое ярое нежелание работать.