Текст книги "Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Юрий Калиниченко,Валерий Сафонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

На протяжении нескольких дней Антонина Хотеева, она же фрейлен Анна Рерих, благополучно объехала весь район, побывала в десятке населенных пунктов. Несколько раз патрули—и немецкие солдаты, и русские полицаи – проверяли ее документы. Все обошлось. Более того, в ряде случаев солдаты охотно подвозили ее на машине, даже угощали съестным. Тут, кстати, Тоня сделала для себя в некотором роде открытие: оказывается, немецкие солдаты и офицеры-фронтовики значительно отличались в лучшую сторону от тех, кого она встречала в относительном тылу, в Людинове, особенно, от эсэсовцев.

Колеся по району, Тоня, к своему удивлению, не встретила ни одной свежей войсковой части, только мелкие, разрозненные подразделения, не больше взвода. Местные жители в умело направляемых разговорах также рассказывали, что, как только в стороне Ульянова начались бои, все немцы оставили те деревни и поселки, в которых до того стояли, и были отправлены на передовую. Примерно то же самое девушка почерпнула из болтовни со своими попутчиками немецкими солдатами.

В результате девушка второй раз за лето пришла к твердому и обоснованному мнению, что никаких резервов у немцев в этом районе нет и предпринятое ими наступление, следовательно, является всего лишь еще одним отвлекающим маневром. О чем и доложила Шумавцову, когда вернулась домой.

Алексей уже тоже пришел к тому же выводу, поскольку в эти дни в Людинове ни на железной дороге, ни на большаках не было заметно какого-либо особого оживления.

Золотухину в отряд пошло донесение, что никаких резервов в Жиздринском районе у немцев для наступления нет. Это позволило Красной Армии нанести контрудар наличными силами и восстановить уграченные на время позиции.

В летних боях 1942 года партизаны понесли чувствительные потери не только убитыми и ранеными – несколько человек оказались пропавшими без вести. Так, в отряде ничего не знали о судьбе Сергея Апокина, Михаила Зевакова, Алексея Белова (того самого бывшего председателя Жиздринского горсовета, который был проводником медведевцев при повторном налете на город), еще некоторых бойцов.

По просьбе командования отряда Мария Лясоцкая достала через знакомого в городской управе пропуск на посещение Жиздринского лагеря для военных и гражданских лиц, якобы в поисках пропавшего без вести мужа. Немцы действительно иногда в пропагандистских целях отпускали пленных домой, если, разумеется, те не были командирами, коммунистами или евреями.

Мария Лясоцкая проникла в лагерь, встретила здесь знакомых партизан, в частности, Николая Рыбкина. [23]23
  Н. Рыбкин – отец Володи Рыбкина, он бежал из плена, партизанил, потом воевал уже в составе Красной Армии.


[Закрыть]От них узнала судьбу остальных. Выяснилось, в частности, что Алексей Белов настолько ослаб после ранения, что немцы пристрелили его еще по пути в лагерь.

Пленные партизаны сообщили Лясоцкой для передачи в отряд фамилии нескольких содержащихся в лагере лиц, которые дали согласие сотрудничать с оккупантами, в том числе служить в полиции. Назвали ей и фамилию русского вербовщика, наезжавшего регулярно в лагерь из Людинова.

Прошло всего несколько недель, и, увы, в одном из боев погиб муж Марии Лясоцкой – командир партизанской роты Владимир Саутин, о чем ей сообщил в прочувственном письме командир отряда.

В ответ Мария Михайловна написала:

«…тяжела утрата любимого человека, отца и друга. Но это не только мое личное горе, а горе и моего народа, что каждый день теряет своих родных и близких. Все мои помыслы и стремления остаются с вами – народные мстители, с моей Родиной и коммунистической партией, которой честно служил мой муж – Владимир Саутин. И теперь разрешите мне продолжать его идеи до конца моей жизни.

В городе идут аресты семей патриотов, не знаю, минует ли меня судьба… враг знает про нас, и если что и случится, я буду бороться и там. Жаль, что так мало сделала здесь, но не все от меня зависело. За свое поколение я спокойна… Спасибо вам за моральную поддержку.

19. Х.42. «Непобежденная».

До конца жизни… До него воистину «Непобежденной» Марии Лясоцкой было отмерено всего лишь девятнадцать дней. Это было ее последнее письмо…

Не следует думать на основании вышеизложенных эпизодов, что разведкой занимались только девушки. Ее вели все участники группы и, разумеется, сам Алексей Шумавцов. Просто девушки для ходок за пределы города подходили лучше, чем ребята, – они вызывали меньше подозрений. К тому же все ребята днем были заняты на работе, отлучиться с которой было практически невозможно. Правда, Шумавцов, Толя Апатьев, Георгий Хрычиков в целях проведения разведки использовали свое положение электромонтеров, зачастую работавших на линиях электропередач в разных местах города.

Тем не менее одно чрезвычайно важное задание именно за пределами города выполнил сам Алексей. Этому предшествовала работа с одним из военнопленных, служивших у немцев переводчиком. Таких людей – бывших пленных – в городе на службе у оккупантов в разных ролях, в том числе и в полиции, в Людинове было достаточно много, во всяком случае, не менее сотни, а то и двух. Еще в начале лета Золотухин дал указание привлечь к работе на подполье и разведку одного из них, кто еще не утратил окончательно совесть и желал бы искупить свою вину перед Отечеством.

Рассказывая о партизанском движении и подпольных организациях на оккупированной территории в годы Великой Отечественной войны, невозможно, хотя бы очень сжато, не коснуться проблемы советских пленных. Это горькая тема, и острота ее не притупляется с годами и десятилетиями, потому что трагедия военнопленных коснулась десятка миллионов советских людей, если считать их семьи и потомков.

Ни командир партизанского отряда Золотухин, ни комиссар Суровцев, ни тем более Леша Шумавцов не могли, разумеется, тогда знать, сколько бойцов, командиров и даже генералов Красной Армии были захвачены немцами в плен в первые, самые трагические месяцы войны. Понимали лишь, что много, очень много. Мы и сегодня не знаем их точного числа. По достаточно приблизительным данным, лишь в 1941 году в плену оказались свыше трех миллионов советских военнослужащих, причем, что важно отметить, это были в большинстве своем кадровые командиры и красноармейцы, находящиеся на действительной службе, т. е. обученные, а не попавшие на фронт прямо с призывных пунктов. Шестьсот с лишним тысяч человек было пленено лишь в одном только недоброй памяти окружении четырех советских армий под Вязьмой в октябре сорок первого года.

Даже уверенное в успехе блицкрига немецкое командование оказалось неподготовленным к содержанию такого огромного количества военнопленных. Впрочем, ни в вермахте, ни в высшем руководстве Германии никто и не помышлял, чтобы создать для этих несчастных сколь-либо людские условия содержания.

Мы точно знаем, что на всей оккупированной территории тогдашнего СССР немцы не соорудили ни одного стационарного лагеря для военнопленных, отвечающего нормам международного права, законам ведения войны, в частности, Женевской конвенции 1929 года. Чаще всего немцы просто огораживали колючей проволокой огромный участок пустопорожней земли, сколачивали наспех там несколько бараков, устанавливали по периметру этого участка сторожевые вышки и загоняли туда десятки тысяч людей, многие из которых были ранены, больны, раздеты и разуты. Никакой почти что медицинской помощи, питание – черпак жидкой баланды, кормовая свекла, кусок непропеченного хлеба, наполовину со всякими малосъедобными Примесями. Хорошо, если на территории оказывался колодец или природный источник, а иначе сюда завозили на лошадях в железных бочках из-под бензина тухлую, зацветшую воду, да и той всегда не хватало. Неудивительно, что смертность в этих так называемых лагерях достигала ужасающих размеров. Лишь небольшая часть пленных была вывезена, преимущественно, в первые недели, в Германию в заранее подготовленные лагеря. Из-за болезней, голода, холода, расправ охраны большая часть пленных погибла в первые же месяцы. По официальным немецким данным, до нового, 1942 года дожило лишь около миллиона советских военнопленных из трех, а по некоторым подсчетам, и четырех миллионов.

Чтобы как-то оправдаться в глазах международного общественного мнения за жестокое обращение с советскими пленными, гитлеровское руководство ссылалось на то, что правительство СССР не подписало Женевскую конвенцию 1929 года. На этом основании верховное командование сухопутными силами вермахта 6 августа 1941 года отдало директиву, в которой, в частности, говорилось:

«…Советский Союз не присоединился к соглашению относительно обращения с военнопленными. Вследствие этого мы не обязаны предоставлять советским военнопленным снабжение, которое бы соответствовало этому соглашению как по количеству, так и по качеству».

Разумеется, это нисколько не оправдывало жесткость германских властей, но факт остается фактом: советское правительство и в самом деле бросило своих граждан, оказавшихся в плену, на произвол судьбы.

Американские, английские, французские, даже польские военнопленные содержались в относительно сносных условиях, они получали продовольственные посылки от Международного Красного Креста, через посредничество этой благородной организации, хоть и изредка, переписывались со своими семьями, которые, естественно, знали, что их мужья, отцы, сыновья, братья – живы… По возвращении из плена эти офицеры и солдаты, разумеется, не подвергались никакой дискриминации, тем более репрессиям.

Увы, обо всем этом советские пленные и мечтать не могли.

Ни для кого не секрет, что в подавляющем большинстве бойцы и командиры Красной Армии попали в плен не по своей доброй воле, а исключительно по вине сталинского руководства, не только не подготовившегося к войне, но преступно обескровившего в ходе репрессий тридцатых годов командный, в том числе высший, состав Красной Армии, оборонную промышленность, да и всю страну в целом.

Уже в самом ходе войны, особенно на ее первом этапе, были допущены грубые стратегические ошибки. Так, из-за амбициозного нежелания Сталина вовремя отвести войска на левый берег Днепра в районе Киева, на чем настаивали знающие свое дело военные, в том числе тогда еще генерал армии Г.К. Жуков (а Киев все равно пришлось оставить), Красная Армия потеряла свыше 450 тысяч человек, большинство из которых очутилось в плену.

Верхом цинизма и жестокости со стороны диктатора, занимавшего тогда все высшие должности в стране – Генерального секретаря ЦК ВКП(б), Председателя Совнаркома СССР, Председателя Государственного Комитета Обороны, Председателя Ставки Верховного Главнокомандования, Верховного Главнокомандующего и наркома Обороны, – было свалить вину за все поражения на бойцов, командиров и генералов Красной Армии, оказавшихся в плену.

Только так можно расценить лицемерный, несправедливый и бесчеловечный приказ № 270, подписанный Сталиным 16 августа 1941 года.

По этому приказу, в частности, командиры и политработники, попавшие в плен, считались злостными дезертирами, а семьи их подлежали аресту. Семьи пленных рядовых красноармейцев лишались государственного пособия и помощи.

Этот сталинский приказ стал сущим подарком немецким пропагандистам. Они незамедлительно позаботились, чтобы этот приказ был оглашен во всех лагерях для советских военнопленных с соответствующими Комментариями. А впоследствии его использовали и эмиссары генерала-предателя Андрея Власова, вербуя в лагерях «добровольцев» в так называемую Русскую освободительную армию – РОА.

И многие, сломленные лишениями и невзгодами, морально опустошенные и измученные, не видящие впереди никакого просвета люди, полагавшие, что Родина от них отвернулась, поддавались этим увещеваниям и совершали зачастую непоправимый шаг: не видя иного выхода, порой, спасая жизнь, шли на службу к оккупантам. Были, правда, среди них и такие, кто делал это с единственной целью – оказавшись за пределами лагеря, уйти к своим, к партизанам. Некоторым это удавалось. Но в то же время сегодня приходится с болью в сердце признавать, что немалое число пленных шло на службу к оккупантам, в том числе в полицию и разведывательно-диверсионные школы, вполне сознательно: из-за старых обид, причиненных той же бездумной и жестокой коллективизацией, из-за желания отомстить за репрессированных родных и по иным подобным мотивам. В этом тоже есть доля, и значительная, Сталина и большевистского режима.

Военнопленным сулили освобождение из лагеря, хорошее обращение, питание по немецким воинским нормам, обмундирование, денежное вознаграждение, возвращение в родные дома по окончании войны, которое тогда, в сорок первом, казалось таким близким.

Этот метод кнута и пряника оказался достаточно эффективным. В результате в вермахте появились русские, которых, в основном, использовали в качестве возничих, на строительстве фортификационных сооружений и т. п. К ноябрю 1941 года потери личного состава германских вооруженных сил были очень велики, так, в группе армий «Центр» они достигали 20 процентов, и, естественно, командиры полевых частей и подразделений были рады получить пополнение за счет тех же немцев-ездовых и обозников, которых заменили русские, вчерашние пленные. Со временем за ними закрепилось наименование hilfswillige, что в переводе с немецкого означает «добровольные помощники», или, сокращенно, «хиви». Они носили обычную немецкую солдатскую форму с соответствующей нашивкой на рукаве. Самых проверенных из них стали привлекать к несению охраны на железной дороге, военных объектах, даже к участию в карательных экспедициях против партизан.

В Людинове также имелось целое подразделение таких «добровольных помощников» в поношенных немецких шинелях второго срока. Местные жители почему-то называли их неточно «легионерами» [24]24
  Строго говоря, название «легион» немцы присваивали подразделениям, сформированным из уроженцев восточных республик и областей. Так, были «Татарский», «Туркестанский» и др. «легионы».


[Закрыть]и старались дела с ними, когда те появлялись на улицах, не иметь.

Командование отряда, однако, полагало, что не все легионеры запятнали себя кровью соотечественников, как почти каждый полицай, и вообще они не совсем пропащие люди. К тому оно имело некоторые основания. Однажды к партизанам перешло два таких легионера, оба колхозники из Вологодской области. Они рассказали, что многие их сослуживцы и рады бы уйти в леса, но боятся даже заикнуться об этом, поскольку в батальоне царит дух соглядатайства и доносительства. По той же причине легионеры избегают и контактов с местными жителями, и не только потому, что те относятся к ним недружелюбно, как к предателям, но все из-за того же страха перед возможной провокацией. Воевали потом оба вологжанина хорошо. [25]25
  Следует отметить, что партизанские командиры, охотно принявшие беглых пленных, фактически нарушали сталинский приказ № 270.


[Закрыть]

Как бы то ни было, Шумавцов получил задание: завербовать среди легионеров человека, которого можно было бы использовать в интересах разведки и подполья, хотя бы на первых порах, и «втемную», по профессиональному выражению.

Поразмыслив, Шумавцов решил поручить это дело Тоне Хотеевой, полагая здраво, что она сможет сделать это лучше кого-либо другого при своем природном уме, природной же красоте и девичьем обаянии.

Поначалу Тоня разбушевалась.

– Ты за кого меня принимаешь! – кричала она Алексею. – Чтобы я стала немецкой овчаркой, как эта краля, дочь нашего бургомистра?

– Почему «немецкая овчарка»? – с невинным видом удивился Алексей. – Легионеры же вовсе не немцы, такие же русские, как и мы с тобой.

– Такие же русские?! – уже совсем задохнулась от гнева Антонина. – Да они хуже немцев, те хоть за своего Гитлера воюют, а эти предатели!

– Ну, не все же там предатели, – уже серьезно возразил Алексей, – там есть и просто оступившиеся, кого еще можно перетянуть на нашу сторону.

– А как определить, кто из них кто, что у кого на душе? – уже поостыв, спросила Антонина.

– А за нас, вернее, за тебя, Тоня, этого никто не сделает. Ты и должна найти такого человека, понимаешь, у кого совесть еще не пропала. Он нам очень нужен, пойми.

Тоня это прекрасно понимала, просто уж очень не по душе ей было такое задание. Все же она подчинилась приказу и через несколько дней познакомилась с одним легионером. Точнее, он сам подошел к ней и, смущаясь и робея, заговорил первый. Еще неделю назад Антонина попросту энергично отшила бы его, но тут… Права поговорка – на ловца и зверь бежит. К тому же парень не то чтобы ей понравился, об этом заведомо и речи не могло быть, но чем-то вызывал если не доверие, то сочувствие.

Звали его Владимир Сергеев, родом он был из Ростова-на-Дону, в связи с чем ему для переписки с отрядом был присвоен негласный псевдоним «Ростовский».

Владимир рассказал о себе, что был в плену, намаялся и согласился податься в легионеры. Он хорошо, гораздо лучше Тони, в чем она быстро убедилась, знал немецкий язык, почему, в конце концов, оказался личным переводчиком командира немецкого карательного батальона майора Фогеля. Командиру переводчик мог потребоваться в любое время суток, потому Сергеев жил не в казарме с остальными легионерами, а на частной квартире в одном из домов по улице Сталина, неподалеку от квартиры самого майора.

После нескольких встреч на улице и в парке Тоня пригласила Владимира домой, куда вроде бы в этот вечер случайно к ней зашла приятельница – Мария Лясоцкая. Завязался общий разговор.

И Мария, и Тоня после более короткого знакомства с «Ростовским» пришли к выводу, что он парень запутавшийся и надломленный, но никак не пропащий. Они прощупывали его шаг за шагом, потом стали заводить разговоры о том, что каждый русский человек, оказавшийся в таком, как он, положении, и может, и должен искупить свою вину, и дали понять, что могут ему в этом помочь. Своей женской интуицией они чувствовали, что эти разговоры находят в нем искренний отклик. К тому же Владимир был явно влюблен в Тоню и ради нее был готов на многое.

8 июня Лясоцкая докладывала в отряд Золотухину:

«Ростовский» развязал язык. В плену он находится с первых дней войны. Был в лагере для русских пленных. Испытал все ужасы холода, голод, бесчеловечное отношение, смерть товарищей. Был морально сломлен, дал согласие служить у врага. Теперь опомнился, проклинает себя за малодушие. Мучает совесть, спрашивает, что он может сделать, чтобы искупить вину. Изучаем возможности его и его связи. Ждем дальнейших указаний.

«Непобежденная».

И указание поступило – использовать «Ростовского», желательно «втемную». Тогда же Шумавцов получил через Золотухина задание от штаба Западного фронта – собрать сведения о второй линии обороны немцев в районе деревень Мерный Поток и Ясенки.

Под видом родственника Хотеевых Шумавцов зашел к ним как-то вечером домой – на самом деле в обусловленный день и час – и познакомился с «Ростовским». Парень ему понравился, да и отступать было некуда, Владимир уже не только был готов к какому-то конкретному разговору, но и ждал гакового. Ктому же Шумавцов понимал, что без помощи ему в указанный район не проникнуть – городскому электромонтеру там делать было нечего. По ходу разговора Алексей и решился изложить «Ростовскому» все, что от того требовалось, не упоминая, однако, что это – задание партизан, тем более, командования Красной Армии. Впрочем, говорить об этом нужды не было – «Ростовский» был парень не дурак, постарше и образованнее Алексея, сам мог в уме сложить два и два.

Шумавцов сказал новому знакомцу, что предлагает ему в один из ближайших дней проехаться на велосипедах до Черного Потока и Ясенок, потом вернуться обратно. Только и всего. «Ростовский» прекрасно знал, что там – вторая линия обороны немцев, но и бровью не повел. Сказал, что приглашение принимает, но может поехать на такую экскурсию лишь в воскресенье, свой выходной. Шумавцов тоже бывал свободен только по воскресеньям, и то не в каждое. Так что туг у них все совпадало. «Ростовский» сказал, что может без труда достать на день два велосипеда армейского образца, а также комплект обмундирования для Алексея и, подумав, добавил: за стандартную благодарность старшине – бутылку самогона – бланки увольнительных.

В ближайшее воскресенье Алексей И Владимир совершили свою велосипедную экскурсию и благополучно проехали вдоль второй линии обороны в интересующем командование районе. При этом «Ростовский», как прослуживший в армии, Красной и немецкой, около двух лет, оказался Шумавцову весьма полезен: он куда лучше Алексея разбирался в характере и назначении различных оборонительных сооружений, в частности, он сообщил о наличии минных полей по всему Екатерининскому тракту.

На обратном пути Алексей, поддавшись импульсивному порыву, совершил оплошность: кусачками вырезал кусок немецкого телефонного провода. Этого делать не следовало – немецкие связисты могли увязать диверсию на линии с нахождением в этих местах двух велосипедистов в форме легионеров и забить тревогу. К счастью, все обошлось благополучно.

В сообщении в отряд Шумавцов отметил: «Ростовский» много сделал в проведении разведки, а главное, вел себя смело и мужественно. Разрешите использовать его и в дальнейшем. «Орел».

В ответном послании Золотухин писал:

«Наши юные друзья, «Орел» и «Победа». Мы рады вашим успехам. Благодарим за ваш труд на алтарь Отечества. Желаем новых успехов. Вашего друга держите покрепче в руках, он будет нам полезен в будущем.

В И».

По давней договоренности Золотухин подписывал письма городским подпольщикам своими инициалами и заверял их печатью Людиновского горисполкома.

В последующем «Ростовский» еще несколько раз оказывал подпольщикам разные услуги, в частности доставал пропуска, сообщал о намечаемых карательных экспедициях и т. п. К сожалению, столь многообещающее знакомство с ним вскоре оборвалось. «Ростовский» вдруг пропал. Встревоженная Тоня Хотеева, выдав себя за «девушку» Владимира, узнала у его сослуживцев, что «Ростовский»-Сергеев выехал вместе с командиром батальона майором Фогелем по служебным делам в Жиздру, и там они оба погибли при бомбардировке города советской авиацией.

В конце апреля 1942 года в Людинове побывала группа войсковых разведчиков под командованием старшего лейтенанта Г.С. Гладкова. Никаких данных о том, что армейцы встречались в Людинове с Шумавцовым, нет. Однако в своем отчете старший лейтенант указал, что перед заходом в город он встречался с командиром партизанского отряда В.И. Золотухиным, а в самом городе – с одним рабочим, у которого группа и заночевала. С большой степенью достоверности можно предположить, что эту явку Г.С. Гладкову дал именно В.И. Золотухин и что это была квартира кого-то из группы Алексея, если не его самого.

На следующий день разведчики обследовали Людиново, «уточняя, – как писал в отчете старший лейтенант, – места расположения основных баз и военных средств населенного пункта».

Для нас важно, что в основных положениях сведения, собранные опытными войсковыми разведчиками, совпали с данными, что сообщили командованию юноши и девушки из группы Шумавцова.

Летом 1942 года партизанское движение на территории нынешних Орловской, Брянской и Калужской областей достигло наивысшего размаха. Фактически образовался настоящий партизанский край, охвативший Людиновский, Дятьковский, Куйбышевский, Рогнединский, Дубровский и Жуковский районы. Возникла необходимость большей координации деятельности здешних многочисленных, воюющих самостоятельно, без достаточной взаимосвязи отрядов.

С этой целью в Центральном штабе партизанского движения было принято решение о создании в этом регионе трех партизанских бригад: Дятьковской, Рогнединской и Бытошской.

15 октября 1942 года приказом Главнокомандующего партизанским движением Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова [26]26
  Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) при Ставке Верховного Главнокомандования был образован 30 мая 1942 года и просуществовал до Января 1944 года. Короткое время – с сентября по ноябрь 1942 года – существовала должность Главнокомандующего партизанским движением, которую занимал К.Е. Ворошилов. Фактически весь этот период партизанским движением (кроме отрядов НКВД-НКГБ СССР) руководил начальник ЦШПД, бывший первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, генерал-лейтенант Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко.


[Закрыть]была, в частности, образована Бытошская партизанская бригада, в которую вошли Людиновский, Бытошский и Ивотский партизанские отряды с общим числом бойцов до пятисот. Командиром бригады был назначен В. И. Золотухин. В этой связи бывший Люлиноюжий отряд был вынужден отойти в глубь лесного массива, к поселку Старь Дятьковского района, примерно сорок километров от Людинова. Это, разумеется, затруднило связь штаба уже бригады с людиновскими городскими разведчиками. Однако она по-прежнему поддерживалась регулярно воистину неутомимыми связными. Более того, именно в этот период передаваемая от группы Шумавцова информация приобрела особенно важное значение.

* * *

Попытки немцев предпринять наступательные операции на этом участке фронта привели к значительной активизации подполья. Городские разведчики возобновили, причем в серьезном масштабе, и диверсии. Из отряда в город было доставлено некоторое количество взрывчатки и уже снаряженных мин. И теперь почти каждую ночь ребята – особенно успешно это получалось у Шуры Лясоцкого и Толи Апатьева – устанавливали мины на улицах, переходящих в дороги, ведущие в сторону Жиздры, Агеевки, Букони. Именно по ним немецкие воинские подразделения передвигались наиболее интенсивно. Так, только в один день на минах, установленных ими на большаке Людиново—Букань, подорвались два грузовика, погибло около 40 солдат.

Потом обнаружилось, что эта работа оказалась весьма по душе девушкам – Римме Фирсовой и Нине Хрычиковой, которые до сих пор занимались вместе с «тетей Марусей» Вострухиной главным образом распространением листовок.

Взрывы мин на окраинах города немцы приписывали партизанам и потому искали диверсантов не со стороны города, а с леса. Теперь каждое утро на выездах из города можно было видеть, как немецкие саперы с миноискателями тщательно рыскают по дорогам, выискивают, а потом разминируют поставленные с ночи заряды. А тем временем транспорты с живой силой и боеприпасами, а также боевая техника простаивали, что тоже было не так уж плохо.

Но так продолжалось сравнительно недолго – вскоре взрывы на дорогах даже после прохода саперов возобновились. Дело в том, что по совету Григория Сазонкина подпольщики стали устанавливать заряды без металлических коробов и с картонными, а не с металлическими капсюлями. Такие заряды миноискатели обнаружить не могли.

Потеряв подряд несколько автомашин и, соответственно, солдат, немцы изменили порядок выезда из города на большаки: они стали гонять машины и иную технику не по проезжей части, а по тротуарам, так что грузовики едва не касались стен домов. Минирование улиц пришлось прекратить, иначе могли бы пострадать жители.

Теперь ребята стали минировать дороги подальше от города. Это, конечно, было опаснее, так как на открытом пространстве обнаружить подрывников было легче, но ребята и девушки об опасности не думали и своей диверсионной деятельности не прекратили.

Наконец подпольщики получили из штаба доставленные с Большой земли английские магнитные мины с часовым механизмом. Алексей, Шура, Толя с любопытством и одобрением разглядывали заморскую новинку – небольшую, чуть толще папиросной пачки, металлическую коробочку с круглым набирателем на желаемое время. Многие годы советская цензура почему-то не разрешала писать, что наши партизаны и военные разведчики пользовались этими взрывными устройствами, поступившими от британских союзников. О том, что мы получали от американцев и англичан танки, самолеты, знаменитые грузовики «Студебеккеры», военные легковушки «Виллисы», а также свиную тушенку, писать можно было, а про мины нельзя. То ли считалось это жутким секретом, то ли кто-то счел, что это унижает наше национальное достоинство. А между тем это было поистине замечательное устройство. Нужное время устанавливалось простым поворотом набирателя. Саму мину, помещающуюся в кармане, не нужно было крепить к вагону или грузовику. Достаточно было одним движением руки подсунуть ее снизу или сбоку, как она напрочь прилипала к металлической поверхности и взрывалась в нужное время, когда тот же грузовик, скажем, мог отъехать от места диверсии километров за сто. Чтобы произвести диверсию с помощью такой мины, не требовалось обладать знаниями и навыками минера. Нужно было только незаметно подобраться к минируемому объекту.

Фронтовики-шоферы, прибывая с передовой, часто оставляли машины просто под окнами домов, в которых ночевали. Задача состояла в том, чтобы подгадать время, когда машина загрузится и выйдет в обратный рейс, чтобы не тратить взрывное устройство на порожний грузовик. Мощность мины была не такая уж большая, чтобы нанести серьезное повреждение танку, но, если ее подкладывали под машину с боеприпасами или бочками с горючим, эффект был превосходным.

Большей частью немцы загружали машины ранним утром на территории завода, где, как уже известно, часть бездействующих цехов использовалась как склады. Если ночью на стоянке у дома, то уже здесь им и придавали «лишний груз» в несколько сот граммов.

Все шло хорошо, пока один из грузовиков то ли задержался почему-то, то ли кто-то из подпольщиков ошибся в определении времени, не взлетел на воздух, даже не доехав до ворот еще на заводском дворе. После этого чрезвычайного происшествия немцы установили строгий контроль за машинами, устраивали им самый дотошный осмотр. Это усложнило работу подпольщиков, но взрывы, тем не менее, не прекратились. Ребята стали подлавливать машины уже на улицах, хотя это было по-настоящему опасно.

Шумавцов даже предпринял попытку взорвать легковой «Опель Капитан» самого командира немецкой дивизии генерал-майора Ренике. Несколько дней он караулил, шляясь возле дома бывшего директора локомобильного завода Аброскина, где располагался штаб дивизии, пока не установил «Магнитку» под крыло переднего колеса. Но судьба в тот день хранила генерала – машиной вдруг воспользовался кто-то из штабных офицеров. Об этой поре деятельности подполья Шумавцов сообщал в отряд так:

«Магнитные мины хороши и удобны. Свыше двух десятков автомашин, груженных боеприпасами, не вернулись из рейса. Одна взорвалась преждевременно на выезде из завода. Последовал приказ оккупантов без тщательного осмотра машины в завод не впускать на погрузку.

Наша длительная охота за генеральской автомашиной не принесла результатов. Машину заминировать удалось. Но в ней поехал штабной офицер в сторону Букани. Обратно машина не вернулась. Теперь снова последовал приказ, запрещающий пешеходам ходить по правой стороне улицы Ш-го Интернационала, где расположен штаб немецкой дивизии. 3.VIII.42.

«Орел».

Меж тем судьба неумолимо, как часовой механизм на мине замедленного действия, отсчитывала последние недели и дни людиновского подполья. Тем более дороги нам чудом сохранившиеся оригиналы последних же четырех донесений Алексея Шумавцова, словно подводящих итог боевой работы и самого «Орла», и его товарищей. Приводим и тексты этих донесений и факсимильное их воспроизведение без комментариев. В них нет нужды.

«Немцы в Людинове строят линию обороны. Она тянется от лесопилки вдоль линии до Псурского, а возможно и дальше, моста. [27]27
  Железнодорожный мост.


[Закрыть]На это строительство фашистские сволочи ломают наши дома. Выгоняют из домов мирных жителей, дома и надворные постройки они увозят на строительство Д.З.О.Т. ов.

Терпеливые русские люди все эти издевательства скрепя сердце переносят. Но они знают, что скоро настанет тот час, стыда великая Красная Армия освободит от этого фашистского ига и отомстит за все эти издевательства. Они уверены в нашей победе.

13-го/IX-42. К сему «Орел».

Через три дня, 17 сентября, в отряд поступает новое сообщение: «Бывшую школу ФЗУ фашисты превратили в авторемонтную мастерскую, в мастерской много машин, моторов и разных частей от машин. Большое количество машин стоит в сарае ВУИ, а в здании ВУП лежат моторы».