Текст книги "Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Юрий Калиниченко,Валерий Сафонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

– Не удивляйся, мой дорогой мальчик. Это фашизм. На сегодня самый страшный, самый гнусный строй на земле. Предстоят большие жертвы. Но в конце концов победа будет за нами.

Юный разведчик с тоской смотрел на Кузьмича. Он понимал, что в этой гитлеровской «кухне смерти» танкист долго не выдержит. Мозг лихорадочно работал: ему хотелось сделать что-то приятное этому мужественному человеку. И тут ему пришла мысль: «Кузьмичу нужно устроить побег, я ему помогу, и мы вдвоем уйдем в Ленинград».

Глаза мальчика радостно заблестели, и он быстро заговорил:

– Алексей Кузьмич! Вам надо бежать как можно скорей отсюда. Помощь я окажу. Достану одежду, и прощай фашисты!

Танкист с грустью в глазах посмотрел на юного разведчика, тяжело вздохнул и сказал:

– Нет, Петя, бежать я не могу.

Мальчик удивленно посмотрел на Кузьмича. А тот продолжал:

– Я не могу подвести товарищей, нашу организацию. Мы готовим массовый побег. Когда это будет? Не знаю. Но если я убегу один, пострадает вся наша рота. Будет расстреляно пятьдесят военнопленных. Да, мой дорогой мальчик, за одного бежавшего фашисты расстреливают пятьдесят человек. Таков приказ Верховного командования гитлеровской армии на оккупированной территории Ленинградской области. Кроме того, мне надо рассчитаться кое с кем за смерть танкиста Гришина, за смерть Ивана Седова, за смерть других моих земляков, расстрелянных и замученных в этом проклятом лагере… Я тебе сейчас расскажу о них, а ты обязательно передай нашим. Пусть знают, что творят фашисты с русскими людьми.

Вскоре Петя со всеми подробностями знал, почему лагерь остался сегодня без обеда. Обильные слезы брызнули из его печальных глаз. Он сам был страшно удивлен этим, так как считал себя закаленным, бывалым разведчиком и мокроту эту не мог переносить. Ему было неудобно перед Кузьмичом и его молчаливым напарником, но заставить себя не плакать он не мог. Ему очень, очень жалко было танкиста Гришина, убитого одним ударом кулака гориллообразным фельдфебелем Рунге. Жалко было растерзанного фашистами Ивана Седова, лагерного номера 1128, которого псы-полицейские уже наверняка закопали во рву за шестым бараком, где закапывают они ежедневно почти тридцать наших соплеменников.

Кузьмич и Семеныч с жалостью смотрели на мальчика и думали: «Сколько пришлось уже пережить этому маленькому человеку, которого фашизм лишил радостей детства. И сколько ему еще придется пережить, пока сломают хребет ненавистному врагу». А Петя, стыдясь своей мимолетной слабости, быстро вытирал слезы и с гневом шептал:

– Это вам, сволочи, так не пройдет. Очень скоро вы ответите за все это…

Шпалы поднимались все выше и выше. И вот она – уже недосягаемая высота для военнопленных. Двое из них попытались поставить шпалу на попа и таким образом поднять ее. Но шпала выскользнула из их ослабевших рук и с грохотом упала. Один из этих бедолаг еле-еле успел отскочить в сторону. От неминуемой смерти спасла его только былая реакция. И тут раздались крики охранников. Двое из них поднялись от костра и быстро пошли к пленным. Бряцая затвором автомата, один, словно взбесившийся бык, орал:

– Рюски Ваньки! Бистро! Ново места работа, шнель, шнель, руссише швайне. Лос, бистро! Пуф, пуф!

Он направил автомат на военнопленных, а они по парам потянулись к новому месту укладки шпал, которое находилось в метрах двадцати пяти от разгрузки вагонов. Те, которые еще сохранили кое-какие силы, вскидывали шпалы на плечи и брели, покачиваясь от непосильной ноши. Другие обхватывали двумя руками концы и тащили этот тяжелый груз, согнувшись. Кузьмич и Семеныч заканчивали выравнивать верхний ряд шпал. Немцы любили порядок, и шпалы должны были лежать идеально ровными рядами. Танкист с грустью смотрел на мальчика: вот пришло время расставания… Душу Пети раздирали тоска и скорбь скорой разлуки. Ему не хотелось уходить от доброго и отзывчивого Кузьмича. Он понимал, что теперь они могут уже никогда не встретиться. От этого у Пети перехватило дыхание, ему захотелось заплакать. Танкист понял, что творится в душе мальчика, улыбнулся ему, лицо его стало веселым и радостным. Бывшему повару хотелось, чтобы юный друг запомнил его только вот таким, не унывающим, сохранившим и в фашистском плену человеческое достоинство и гордость советского человека. Он подмигнул Пете и сказал:

– Пора тебе, дорогой. Мы спустимся вниз, а ты давай в кусты и сигай отсюда. Передай, Петруша, все… там. И еше скажи, что мы почти все остались советскими людьми. Нам в фашистских лагерях страшно тяжело, но твердо верим в нашу победу. А теперь прощай.

Кузьмич и Семеныч улыбнулись мальчику, кивнули поочередно головой и медленно спустились вниз со шпал. Вот они подхватили шпалу, кряхтя взвалили ее на плечи и поплелись к новому месту работы. Какое-то время Петя смотрел им вслед, а затем бесшумно юркнул в кусты и вскоре покинул станцию Любань. 21 октября 1941 года разведчик был уже в Особом отделе Ленинградского фронта.

А 24 октября 1941 года Петя докладывал Н.Ф. Ковалдину о добытых им новых разведывательных данных: на аэродроме в Липках, где он бывал уже не раз, обнаружил 45 тщательно замаскированных гитлеровских самолетов, установил позиции новых прикрывавших его зенитных батарей, а также разыскал, наконец, в трех километрах от аэродрома усиленно охраняемые склады горюче-смазочных материалов, которыми пользовались немецкие летчики. Вскоре по приказу командования фронта советская авиация нанесла по аэродрому и бензохранилищу сокрушительный удар.

Николай, Иван, Петр – последнее задание…

29 октября 1941 года в тыл противника Петя Петров уходил в составе разведывательной группы под руководством хорошо ему известного разведчика Особого отдела фронта Н.И. Кузьмина. В группу вошел и 17-летний Иван Голубцов, доброволец Красной Армии, боец 1-й ленинградской дивизии народного ополчения, которому пришлось уже побывать и в окружении, и в других различных переделках.

Разведчиками усвоено задание: им предстояло собрать данные о немецко-фашистских войсках в районе железнодорожных станций Тосно и Любань, разыскать следы пропавшего разведчика Кампалова Л.Ф. и создать близ деревни Гумолово и болота Веретьевские Мхи базу для разведчиков Особого отдела фронта. Руководство Особого отдела считало, что база в тылу противника, где разведчики могли бы отдохнуть, погреться и привести себя в порядок, необходима. Особенно нужна она будет зимой, когда наступят холода. Срок возвращения группы был назначен на 15 ноября 1941 года.

До передовой Петю и его боевых товарищей провожали Н.Ф. Ковалдин и сотрудник 00 НКВД фронта И.К. Маковеенко. В этот день Петя был веселый, много шутил, пообещал после возвращения все же обыграть Никиту Федоровича в шахматы. Разведчики тепло распрощались с военными контрразведчиками и в сопровождении минеров северо-восточнее бараков железнодорожной станции Погостье двинулись через линию фронта. Вскоре красноармейцы доложили, что группа Н.И. Кузьмина успешно выведена в тыл противника.

Утром 1 ноября разведчики были уже в деревне Захожье, откуда начинали они свой разведывательный рейд по Тосненскому району. Собрав ценную информацию о гитлеровских войсках в этом районе, они затем отправились в Любаньский район. В лесу около деревни Апраксин Бор они нашли пустую полуразрушенную во время бомбежки избу лесника и отсюда ходил и в разведку по Любаньскому району. Первым в Любань отправился Ваня Голубцов, а за ним по окрестным деревням ушел в разведку Петя. На хозяйстве в полуразрушенной избе остался их командир Николай Кузьмин.

И вот Петя, возвращаясь из разведки, шел уже по полутемному лесу. Он вышел на знакомую ему лесную дорогу. Каких-нибудь два километра – и он встретит своих боевых друзей. Если сознаться, то они ему нравились: всегда спокойный, не по годам рассудительный Николай Кузьмин и смелый, веселый Ваня, похожий на девочку-подростка. Эх, и доставалось Ванюшке, как он рассказывал, от ребят до войны за голубые глаза, тонкое девичье лицо и вьющиеся волосы. Действительно, он очень похож на девчонку. Петя улыбнулся, представив себе, как приходилось отбиваться от шуток в школе его боевому товарищу. Но улыбка на лице у него тут же погасла, и какая-то необыкновенная тоска сжала его маленькое сердце: он уже не раз вспоминал Кузьмича и проклятый фашистский лагерь в Любани.

А в лесу совсем потемнело. Пошел мелкий, нудный дождь. Теперь Петя шел медленно, спотыкаясь часто о корни деревьев, обходя рытвины с водой. Но все-таки мальчик успел дважды попасть в глубокие лужи. Вода хлюпала в его ботинках, но он не останавливался и упрямо шел к цели. Вот густой, черный малинник. Ему оставалось до цели каких-то метров пятьсот. Здесь и встретили его друзья. Они уже волновались за своего юного друга, поэтому и вышли ему навстречу. В темноте они обнялись, радостно похлопали его по спине и, взяв мальчика за руки, пошли к своему убежищу, полуразрушенной избе лесника. В комнатушке, оставшейся каким-то чудом целой во время бомбежки, мальчик увидел дышащую теплом «буржуйку». «Командир молодец, – подумал с благодарностью Петя. – Где-то нашел печку и устроил нам тепло». А Кузьмин уложил Петю на кровать, на которой находилась большая куча лапника, снял с него ботинки и начал ласково растирать своими сильными руками мокрые, озябшие ноги мальчика. Вскоре Петя почувствовал, как тепло начало растекаться по его телу. Он снял с себя дышащий паром полушубок и положил его рядом с «буржуйкой». А Ваня разгреб рядом с дверью в их комнатку холмик из золы и, словно жонглер, начал выбрасывать оттуда горячую, уже готовую картошку. Вот он снял ножом с нескольких картошек тонкую кожуру, и их убежище наполнилось душистым картофельным ароматом. И тут Петю начало одолевать чувство голода: от запаха печеной картошки у него закружилась даже голова. Только теперь он вспомнил, что с утра ничего не ел, свою картошку и кусок хлеба он отдал повстречавшимся близ Апраксина Бора двум голодным мальчуганам, побиравшимся по деревням.

Кузьмин вытащил из котомки две большие ржаные лепешки и прикрытую белой тряпочкой баночку, в которой мальчик увидел соль. Он удивленно посмотрел на командира: откуда, мол, такое богатство?.. А тот уложил картошку на тряпочку и пригласил Петю кушать. Мальчик посолил ее, разломал на три части лепешку и начал аппетитно жевать. Ваня и Кузьмин с улыбкой наблюдали за ним, как быстро расправляется он с нехитрой едой. Да, проголодался их друг. Вот Петя потянулся было за другим куском лепешки, но тут же одернул руку: ребята ведь тоже голодные. А Кузьмин улыбнулся и тихо сказал:

– Ты кушай, Петя. Мы уже поели. Лепешки и соль Ваня в Любани обменял на махорку. Знаешь, он ведь попал там в пренеприятную историю. Расскажи, Ваня.

Голубцов смущенно опустил голову, тяжело вздохнул и начал:

– Я отправился с разведкой в центр Любани. Минут тридцать ходил по городу, изучая расположение немецких войск. И вот вдруг слышу, как две растрепанные, бегущие, словно спринтеры, девушки громко кричат: «Облава! Облава!..»

Представив себе ситуацию, в которую попал Голубцов, Петя только удивленно покачал головой. А Ваня рассказывал:

– Я рванулся за девушками, затем забежал в один из дворов и нарвался на гитлеровцев, выгонявших из небольшого деревянного дома его обитателей. Во дворе горько плакала молодая симпатичная женщина в телогрейке, прижимая к себе мальчика лет десяти. Рядом стояли двое улыбающихся немцев, у которых в одной руке были автоматы, а в другой – барахтающиеся куры. Третий гитлеровец тащил за шиворот из дома глубокого старика. Я хотел было спрятаться за сарай, но фашисты меня заметили и приказали стать рядом с женщиной и ее мальчиком. Мне ничего не оставалось, как подчиниться их силе.

Кузьмин и Петя сидели на лапнике, опустив головы. Голубцов ходил по комнатенке, подбросил дров в «буржуйку» и продолжил:

– Пинками и криком немцы подняли на ноги старика, и нас погнали по улице. За поворотом у двухэтажного каменного дома стояли три грузовые машины, покрытые брезентом, откуда доносился громкий женский плач. Нас загнали в кузов одной из машин. Там уже находилось шесть женщин и четверо детей. Через некоторое время к нам добавили еще десять человек, загоняли людей и в другие машины. Затем в кузов забрались трое гитлеровцев, и, взревев моторами, машины тронулись в путь. Заголосили женщины, заплакали дети. Я пытался узнать, куда нас везут. Однако никто ничего не знал. Вскоре старик, который был поблизости к гитлеровцам, сообщил нам, что мы покинули Любань. Еще минут десять пути – и машина остановилась у моста через реку Тигоду. Раздался лязг автоматов, лающий крик фашистских солдат, и нас пинками выбросили из машины. Рядом таким же образом разгружались два других грузовика. Я помог подняться на ноги двум сброшенным немцами с кузова немощным старикам и осмотрелся. Мы находились около взорванного моста, на котором работало несколько десятков военнопленных. На дороге валялся обгоревший остов грузовой машины. Рядом с ней стояли поддерживаемые под уздцы мужиками две лошади, запряженные в какие-то длинные, наверное, метров по шесть, катки из бревен. Я долго смотрел на них, но так и не мог догадаться, для чего же они предназначались. Тут раздалась команда. Нас построили по шесть человек: всего оказалось восемь рядов. Высокий, щегольски одетый обер-лейтенант через переводчика начал объяснять.

Ваня замолк, взволнованно заходил по их убежищу, затем посмотрел на молчаливого Петю и спросил:

– Ты и представить не можешь, зачем привезли эти изверги столько детей, женщин и стариков к мосту через Тигоду.

Петя отрицательно помотал головой, а Голубцов продолжал:

– Конечно, представить такое невозможно. Недавно партизанами был взорван мост через эту реку. На партизанской мине подорвался грузовик. И вот теперь они решили проверять дороги, прогоняя по ним местных жителей. Ты представляешь, что надумали фашистские гады? Разве это люди?

Голубцов заскрежетал зубами, а Петя встал, положил руку на его плечо и тихо сказал:

– Ваня, это фашисты, они способны на все. Попозже я расскажу о лагере военнопленных в Любани, об этой «кухне смерти»… Теперь я ничему не удивляюсь. Они ответят за свои злодеяния.

Мальчик взмахнул рукой и твердым голосом добавил:

– Да, да! Обязательно, Ванюша, ответят. Правда, командир? Красная Армия скоро погонит их с нашей земли.

Кузьмин обнял за плечи своих друзей, прижал их к себе своими сильными руками и сказал:

– Конечно, Петя, так и будет. Мы победим. Но победа, ребята, достанется нам большими жертвами. Враг очень силен. И это вы видите своими глазами. Вот Ваня сегодня только в центре Любани насчитал 42 немецких танка и 37 артиллерийских орудий. Они ждали темноты, чтобы двинуться к фронту. Вы представляете, как трудно нашим на фронте. Мы должны все запоминать, все учитывать, чтобы Красной Армии было легче бить фашистов. Мы перемелем эту силу. Только нужно время, ребята. Мы еще дойдем до Берлина. Обязательно дойдем.

У Пети радостно заблестели глаза. Взволнованный Кузьмин подбросил дров в печку, а Ваня продолжил свой рассказ:

– Когда переводчик нам все перевел, поднялся невообразимый шум: голосили женщины, плакали дети, кричали старики. По знаку обер-лейтенанта один из солдат над нашими головами дал длинную автоматную очередь. Тут же все стихло. Вскоре мы двинулись по шоссе. Впереди лошади тянули по земле тяжелые катки, за которыми с длинными вожжами шли два понурых мужика, а за ними двигалась наша колонна: восемь рядов по шесть человек. В метрах пятнадцати от нас шла цепь гитлеровцев с направленными в наши спины автоматами.

Голубцов заходил взволнованно по комнатке, затем тяжело вздохнул и, обращаясь к мальчику, сказал:

– Если бы ты, Петя, мог видеть в это время лица людей из нашей колонны. Женщины со слезами на глазах, судорожно сжимая тонкие руки своих перепуганных детишек, двигались напряженные, готовые в случае взрыва закрыть их своими телами, а старики, чувствуя свое бессилие перед оккупантами, шли какие-то необыкновенно сосредоточенные и каждую минуту проклинали фашизм и ирода Гитлера. А мы, несколько парней моего возраста, ничем… ты понимаешь, ничем не могли им помочь. Не могли, так как в спину каждого из нас глядело около десятка фашистских автоматов. Так и гнали нас километра три. Затем нас повернули и погнали назад к мосту, только по другой стороне дороги. Ты знаешь, на все это ушло каких-то три часа, но казалось, я был у гитлеровцев целую вечность, так нас вымотал этот путь.

Петя жалостливо глянул на Голубцова, затем усмехнулся и произнес:

– Вот и ты, Ваня, воочию узнал, что такое фашизм. Хорошо, что так все кончилось. Ты с нами.

А Голубцов продолжил:

– У моста через Тигоду нас всех переписали. Я назвался Сидоровым Иваном. Больше они ничего не спрашивали, но потребовали, чтобы мы все утром были здесь. Каждого ждала опять та же работа. Вскоре я был в центре Любани, где продолжил разведку. О результатах тебе уже говорил наш командир.

Ваня нагнулся, подбросил дров в «буржуйку» и взглянул на своих друзей. На лице Кузьмина, освещенном ярким светом из открытой дверцы печки, он увидел веселую, подбадривающую улыбку. А его цыганистые, всегда такие решительные, иногда жесткие глаза излучали в этот миг какую-то нежность и ласку. Удивленный Ваня, словно на экране, в них прочитал: «Ты молодец, дорогой мой. Голубок! Ты отлично держал себя в сложной, очень сложной обстановке. И ты из нее вышел с честью. Смог найти в себе силы и успешно продолжить разведку. Это было, конечно, трудно. Но ты добыл нам нужные сведения. С такими ребятами нам не только фашисты, но сам черт не страшен».

Несколько зардевшийся Ваня быстро перевел взгляд с Кузьмина на сидевшего с опущенной головой Петю. Почувствовав на себе его пристальный взгляд, он вскочил на ноги. На раскрасневшемся от огня его лице клокотала ярость. Стиснув зубы так, что видны были желваки скул, он стоял и долго смотрел на своих друзей, а затем громко сказал:

– Это все проклятый фашизм разрушил нашу привычную жизнь. Заставил нас прятаться на своей земле вот в этой полуразрушенной избе, вместо того чтобы нам всем учиться или работать. Мне очень хочется побывать в своем классе, посмотреть на школьных друзей. Где они сейчас?

Петя тяжело вздохнул, посмотрел на разведчиков:

– Я, ребята, после войны буду учиться только на одни пятерки.

Увидев у друзей улыбку, он быстро спросил:

– Не верите?

Кузьмин положил на плечо юного разведчика руку и ласково ответил:

– Верим тебе, Петя, конечно, так и будет.

Мальчик продолжал:

– Наши учителя отмечали мои способности. Мне вот только бы немного усидчивости. Уж слишком я был большим непоседой. Часто вертелся на уроках. Но я переделаю себя. Обещаю вам. Честное пионерское… Эх, быстрей бы разбить проклятых фашистов и в школу.

Он мечтательно улыбнулся и задумался. В убежище разведчиков установилась необыкновенная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием еловых дров в печке. Но вот Петя уселся на свое место на лапнике, затем поджал под себя ноги, тяжело вздохнул и сказал:

– Теперь я вам, ребята, расскажу о своей недавней разведке в Любани. Я только и думаю об этом.

И он повел свой страшный рассказ о Любаньском лагере для советских военнопленных. Потрясенный зверствами фашистов, Голубцов часто вскакивал, перебивал Петю и, сжимая кулаки, повторял:

– Сволочи! Какие изверги! Разве это люди? Стрелять их надо, как бешеных собак.

Кузьмин, который в самом начале войны бежал из такого фашистского лагеря в Литве, под Каунасом, скрежетал зубами и с хрипом из себя выдавливал:

– Дальше, Петя. Рассказывай со всеми подробностями.

Когда Петя кончил рассказ о своей недавней разведке, Ваня отвернулся и украдкой стал вытирать слезы, а Кузьмин только и смог вымолвить:

– Это, ребята, фашизм в действии, то ли еще будет…

Некоторое время разведчики молча наблюдали за веселой пляской огня в «буржуйке». Но вот Петя резво вскочил с кровати на ноги, схватил руками за плечи сидевшего рядом с ним Голубцова и, пытаясь повалить его на спину, радостно сказал:

– Ребята, а ведь нам скоро домой. Вы представляете? Домой! К своим, в Ленинград. Ох, и надоело уже болтаться по вражескому тылу, надоела сырость, слякоть, постоянная собранность.

Потом мальчик ясно и доходчиво рассказал ребятам о своем походе по окрестным деревням. В деревне Апраксин Бор в высоком кустарнике он установил крупную базу горюче-смазочных материалов, охраняемую двумя батареями зениток и пятью танками, вкопанными в землю. А в метрах пятистах от базы располагался завод по ремонту танков и автомашин, во дворе бывшего колхозного хозяйственного двора стояли искромсанные, подбитые и обожженные танки разных марок. В лесу, перед деревней Бородулино, на необычайно грязной, разбитой дороге стояли одна за одной 39 машин с прицепленными 76-мм орудиями. В огромных кузовах, закрытых брезентовыми тентами, находились снаряды.

На дороге к деревне Ильинский Погост, в молодом ельнике, он насчитал 25 фашистских танков. Вся эта огромная фашистская сила, облепленная грязью, ждала темноты. Ее путь лежал к Ленинграду, к фронту.

Теперь разведчикам предстояла большая физическая работа: в районе квадрата четвертый километр, близ высоты 40.7, что севернее деревни Гумолово и западнее болота Веретьевские Мхи, они должны были создать базу для разведчиков Особого отдела фронта. По замыслу командования, им предстояло построить утепленный, хорошо замаскированный блиндаж, в котором разведчикам можно было бы, при необходимости, отдохнуть, снять нервное напряжение или на время спрятаться от глаз ищеек-фашистов. Пока Кузьмин себе четко не представлял, с чего начнут они создание такой базы. Он уже не раз думал, что сначала они должны добраться до высоты 40.7 и там разыскать укромное место для строительства блиндажа. Конечно, нужны были для этого соответствующие инструменты: пила, лопаты, топоры и гвозди. Он надеялся найти необходимый инструмент в деревне Гумолово, в районе которой, как ему сообщили в Особом отделе фронта, из гитлеровского окружения с боями выходила инженерно-саперная бригада, оставившая у местных жителей много своего шанцевого инструмента.

Уже было совсем поздно. Кузьмин взглянул на своих примолкших друзей. Трудный день, физическая и нервная нагрузка, выпавшая сегодня на их долю, тепло «буржуйки» сделали свое дело; они спали, прижавшись друг к другу, и тихо, совсем еще по-детски, посапывали. Командир улыбнулся, подбросил в печку толстые поленья, потом снял с себя коричневое пальто из дешевенького драпа и накрыл им разведчиков. Они должны как следует отдохнуть: ведь завтра день может быть еще труднее. Он постоял около разгорающихся поленьев, еще раз мысленно прокругил все возможные варианты предстоящего последнего их задания, затем натянул до колен свой толстый серый свитер из деревенской шерсти и лег рядом с Петей на сосновые и еловые ветки и моментально заснул.

Утро выдалось солнечным и морозным. Петя выскочил из комнатки и от удивления воскликнул:

– Красота-то какая, Ваня!..

В лесу действительно было прекрасно. Ване Голубцову, ленинградскому жителю, еще ни разу не приходилось видеть такой картины. Кругом было белым-бело. Маленькие и большие деревья стояли, словно разряженные девицы из хоровода. Лесной воздух казался прозрачным, а необыкновенная тишина в лесу нарушалась лишь далеким стуком дятла.

Ваня восхищенно обвел удивленным взглядом верхушки деревьев, улыбнулся и, обращаясь к Пете, сказал:

– Ты знаешь, я, наверное, пойду после войны в лесники. Разве есть что-нибудь красивее нашего русского леса.

Он замолчал, любуясь красотой леса, а затем твердым голосом продолжил:

– Да, решено, после войны иду в лесной техникум. Ты, как, одобряешь, меня?

Петя тяжело вздохнул и сказал:

– Конечно, Ваня, это прекрасная работа. Из тебя обязательно получится хороший лесник. Но это будет не скоро. Только после разгрома фашистов.

Вскоре они сидели у «буржуйки» и весело уплетали печеную картошку, которую успел уже приготовить их командир. Затем Кузьмин сообщил ребятам свои соображения по последнему заданию Особого отдела. Они согласились с его мнением, что сначала нужно добраться до деревни Гумолово, разыскать там высоту 40.7 и выбрать место для блиндажа…

Около восьми часов шли они к нужной им цели. В деревне Апраксин Бор еще довольно крепкий, с окладистой белой бородой старик ясно и доходчиво объяснил Кузьмину путь. Путь вроде был довольно простым и понятным, но вот в густом, непролазном ельнике они заблудились. Пока вышли по берегу ручья Болотницы к нужной дороге, потеряли уйму времени. Было уже совсем темно. На большой лесной поляне разведчики нашли огромный стог сена, вырыли в нем большую яму и заночевали. Утром они поели одной холодной картошки и пошли дальше, повернув на юго-запад, прошли еще километров пять. Вековой лес перешел в березняк с осинником, а вскоре в густой кустарник, за которым начиналось кочковатое, травянистое болото, усыпанное необыкновенно крупной спелой клюквой. Разведчики долго стояли в зарослях высокого кустарника и смотрели на разбросанные по болоту островки из крупных елей и берез. Вот оно – болото Веретьевские Мхи. За этим болотом, на севере, и располагалась деревня Гумолово и нужный им квадрат. Кузьмин посмотрел на своих друзей, ободряюще подмигнул им и сорвал под ногами горсть сочных ягод. Они поняли командира и дружно набросились на вкусную, спелую клюкву. Насытившись, стали собирать ее в котомку Пети, которая уже была почти полна, и тут разведчики услышали долгий тяжелый кашель. Они юркнули в кусты и затаились. Показалась пожилая женщина в ватнике с корзиной в руке. Собирая клюкву, она временами обхватывала ладонями лицо и долго тряслась в кашле. Кузьмин подтолкнул Петю в спину: он понял, что командир направляет его на встречу с женщиной. По зыбкому, кочковатому болоту он дошел до женщины. Она уже увидела мальчика и с интересом наблюдала за ним. Вот он подошел к ней, сказал что-то, а она, держась двумя руками за поясницу, с большим трудом распрямилась и быстро заговорила. Затем подняла правую руку и начала показывать что-то в северном направлений. Петя только кивал головой. И тут у нее начался очередной приступ кашля. Но вот она улыбнулась, сказала что-то ему, вытащила из корзины небольшой сверток и протянула его Пете. Тот решительно отказался. Тогда она взяла мальчика за плечо, подтянула его к себе и всунула сверток под мышку. Петя улыбнулся, поблагодарил женщину и, перепрыгивая с кочки на кочку, направился к своим друзьям. Женщина еще долго смотрела в спину мальчику, а когда он скрылся в кустарнике, принялась собирать клюкву. Друзья увидели Петю чем-то очень расстроенным. Таким злым и колючим он еще никогда не был. А он тяжело вздохнул, посмотрел в сторону женщины и зло спросил:

– Вы знаете, почему так кашляет эта бабуся? Ее били фашисты, били смертным боем. Вот она так страшно и кашляет.

Голубцов удивленно посмотрел на Петю и спросил:

– Чем же не угодила фашистам эта старушка?

Петя опустил голову, тяжело вздохнул и ответил:

– Да ничем. Несколько дней тому назад фашисты примчались в Гумолово на машинах, согнали на деревенскую площадь десятка два женщин с детьми и начали просто, вот так, ни за что ни про что избивать их палками.

Кузьмин нахмурился, а Голубцов произнес:

– Вот гады, не щадят ни старых, ни малых.

А Петя продолжил:

– Как сказала мне эта бабушка, сразу за кустами есть тропинка, она и приведет нас в деревню Гумолово. Отсюда до нее километра три. Немцев в деревне нет. Появляются они наскоками. Почти нет в ней и местных жителей: большая часть расстреляна гитлеровцами, а часть ушла к партизанам. В деревне только старухи да малые дети.

Петя с жалостью смотрел на болото, откуда доносился сильный кашель. «Опять у бабушки начался приступ… Вот так теперь и будет кашлять до самой смерти», – подумал он. Кузьмин обнял мальчика за плечи, прижал его и сказал:

– Ничего, Петя, фашисты получат свое. Отомстим за эту старушку и других жителей Гумолово. А теперь, ребята, пора.

Вскоре они вышли из кустарника и оказались на лесной тропинке. И тут Петя вспомнил о свертке, который почти насильно был всунут ему старушкой. В чистой белой тряпочке оказалось два яйца и краюха хлеба. Они по-братски все разделили на три равные части и, вспоминая добрую русскую женщину, быстро расправились с обедом.

Указанная тропинка привела разведчиков к окраине полусожженной деревни, которая встретила их гнетущей тишиной. Гумолово казалось вымершим. Самым удивительным было то, что не слышно было даже привычного для всякой русской деревни лая собак. «Гитлеровцы уже успели разделаться здесь и с четвероногими врагами Рейха», – подумал Петя. В быстро надвигавшейся темноте ребята разглядели стоявшие в четком строю несколько русских печей с высокими кирпичными трубами, которое свидетельствовали, что тут совсем недавно проходила деревенская улица. Чуть дальше виднелись хозяйственные постройки и несколько бревенчатых изб. Над крышей из невысокой кирпичной трубы поднимался столбом дым. Вдруг окна одной из изб осветились слабым, мерцающим светом. Кто-то там медленно передвигался, от чего огонь плошки или лучины то затухал, то разгорался. Там были люди. Там был домашний уют и тепло, по которым они так уже соскучились.

Петя и Ваня смотрели на слабо освещенное окошко, и каждый из них мыслями был уже там, в теплой избе. Однако внимание командира занято было другой стороной деревни, где около огромной высокой сосны темнели избушка и маленький сарай. Ребята поняли, что сегодня в тепло они не попадут; командир не хочет напрасного риска. Они и не настаивали. Решение его было законом для них. Но вот огонь в окошке заслонила фигура обитателя избы. На огонь подули, он затрепетал, но оказался сильнее слабого дуновения воздуха. Тогда на него дунули еще раз, и в избе стало темно. Там укладывались на ночь. Ваня тяжело вздохнул, а Петя махнул рукой, затем незло ткнул кулаком в спину командира, и они цепочкой двинулись к избушке, которая привлекла внимание Кузьмина.

Избушка и небольшой сарай одиноко стояли на самой окраине сожженной немцами части деревни. Как она уцелела на этой стороне, где совсем недавно, по всей видимости, бушевал большой пожар, – одному богу известно. За избушкой сразу шли деревенские поля и густой кустарник, а дальше темнел вековой лес. «В случае опасности, – подумал Кузьмин, – мы сможем кустарником уйти в лес». Вот поэтому он и заинтересовался одинокой избушкой, где решил заночевать.

В малюсеньких рамах старой, изрядно уже покосившейся избы стекла были выбиты. Около полуобвалившегося крыльца валялись вырванные какой-то злой силой входные двери избы. Тут же, во дворе, была разбросана исковерканная нехитрая деревенская мебель: стол без верхней крышки, две лавки с поломанными ножками, самодельный комод без дверей и несколько изрубленных табуреток. Разведчики грустным взглядом еще раз окинули двор, где совсем недавно произошли какие-то трагические события. Тут Ваня тяжело вздохнул, покачал головой и зло произнес: