Текст книги "Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Юрий Калиниченко,Валерий Сафонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Немцы провели следствие, их специалисты быстро выяснили, что пожар возник из-за замыкания в изношенной, старой электропроводке. Виновников, естественно, не обнаружили, потому как и не искали.

В очередном донесении об этом эпизоде было упомянуто всего двумя строчками:

«В ночь с 5 на 6 мая уничтожен склад с обмундированием и санпункт обработки немецких войск. «Орел».

К весне 1942 года уже отлаженно действовала вторая городская подпольная группа, впоследствии получившая название «врачебной». Примечательно, что о прямой связи Азаровой с партизанским отрядом знала – и то не с первых дней – лишь Олимпиада Зарецкая. Еще две медсестры – Мария Ильинична Белова и Евдокия Михайловна Апатьева (мать Анатолия), а также оба военнопленных врача: Лев Михайлович Соболев и Евгений Романович Евтеенко о том только догадывались. Однако это не мешало всем им признавать негласное старшинство Азаровой, как нечто само собой разумеющееся.

Партизаны нуждались прежде всего в медикаментах и перевязочных средствах. И не только для лечения раненых, но и болевших обычными, «гражданскими» болезнями, которые в условиях лесной жизни в холоде, зачастую в отсутствие горячей пищи, а то и вовсе мало-мальски чего-нибудь съедобного, протекали в особенно острой форме. Командир отряда Золотухин вспоминал, что иногда из-за отсутствия дезинфицирующих средств партизанской медсестре Каиитолине Калининой приходилось обрабатывать раны… трофейным немецким бензином.

Клавдия Азарова добывала медикаменты, даже обыкновенную марганцовку, с превеликими ухищрениями. Женщина-врач, которой в административном отношении подчинялась Азарова, выдавала таблетки по счету, на учете был каждый флакончик йода и лоскут от разорванных на полосы старых хлопчатобумажных простыней, которые после кипячения и проглаживания использовались как бинты. А в отряде, в котором уже насчитывалось свыше 200 бойцов, нужны были и ланцеты, и хирургические иглы, и шелковые нити для сшивания ран, и инструменты для удаления больных зубов – о лечении их мечтать уже и не приходилось.

Рискуя вызвать на себя вполне обоснованное подозрение Азарова прекрасно понимала, что среди персонала больницы может быть секретный осведомитель полиции (таковой имелся и на самом деле), – она с помощью других медиков доставала все, что только было возможно, и переправляла в отряд.

Более того, она и ее товарищи исхитрялись под, казалось бы, всевидящим оком администрации лечить в больнице раненых и больных беглых военнопленных, а порой и партизан, подделывая учетные карточки, а затем выписывать их… прямиком в лес.

На Азаровой лежала еще одна обязанность: отец Викторин был слишком на виду и у немцев, и у русской администрации, чтобы поддерживать с партизанами непосредственную связь.

Поэтому свои донесения «Ясный» переправлял по назначению через Клавдию Антоновну либо сестру Олимпиаду. Азарова еще до войны поддерживала приятельские отношения и с Викторином Александровичем, и с его женой. Полина Антоновна к тому же помогала ей обновлять ее достаточно скромный гардероб. Потому тот факт, что сестра-хозяйка больницы время от времени навещает семью Зарецких, сам по себе никакого подозрения вызывать не мог. Тем более естественны, разумеется, были визиты к священнику его родной сестры.

Меж тем положение отца Викторина было вовсе не таким уж прочным, как могло показаться на первый взгляд, и это при том, что у него сложились вполне приличные отношения и с бургомистром Ивановым, и с комендантом майором Бенкендорфом, и особенно с женой последнего Магдой.

Очень осторожно, тщательно взвешивая каждое слово, он внушал своей пастве – а в церковь теперь ходили не одни лишь старушки, как в довоенные годы, но и молодые, – что власть оккупантов – не от Бога, что не должно мириться с игом захватчиков, что не смирением, а сопротивлением токмо можно одолеть врага и супостата, вторгшегося в святую русскую землю. Его пастырское слово находило дорогу к измученным сердцам и душам, поддерживало в людях дух и надежду.

И грудному младенцу было ясно, что хотел сказать отец Викторин, когда повторял слова Евангелия: «Всякий убивший мечом от меча и погибнет». Поэтому перед каждой проповедью священник внимательно обводил взглядом свой небольшой храм, дабы убедиться, что нет среди прихожан чужого, злого человека, способного донести, а то и самому арестовать его прямо в церковных стенах.

Впрочем, вкладом отца Викторина было не одно только слово. Случилось однажды, что городская управа, с подачи, естественно, полиции, обложила неимоверным налогом семьи лиц, подозреваемых в том, что их главы или сыновья находятся в партизанах. За неуплату грозили суровые репрессии.

А где было людям взять деньги? В голодную зиму не только скромные сбережения, но все хоть сколько-нибудь ценное ушло в обмен на хлеб и картошку.

Пошушукавшись с церковным старостой, которому вполне доверял, отец Викторин дал Клавиши Антоновне десять тысяч рублей [21]21
  Советские деньги на оккупированном территории обращались вполне официально.


[Закрыть]церковных денег, а та – не сама, тоже через верных людей – передала их в партизанские семьи.

И дома Викторину Александровичу приходилось быть начеку. К нему повадились приходить без приглашения в гости двое от которых он бы предпочел держаться подальше, старший следователь полиции Дмитрии Иванов и некто Столпин.

Иванова, Зарецкий, стараясь это всячески скрывать, и презирал, и ненавидел. Меж своими, с женой Полиной, сестрой Олимпиадой и дочкой Ниной, называл его в разговорах не иначе как Митька-Козолуп. Шел до воины такой фильм про Гражданскую войну на Украине – «Дума про казака Голоту». В том фильме был персонаж, бандитский атаман Козолуп…

Иванов тоже почему-то невзлюбил с первого дня знакомства и Викторина Александровича, и сестру Олимпиаду. Более того, он явно подозревал в чем-то священника и не скрывал этого. Допытывался не раз, как так получилось, что большевики репрессировали столько лиц духовного звания, а вот его, Викторина, не тронули. Зарецкий многократно и терпеливо объяснял, что, во-первых, нe всех же репрессировали, а, во-вторых, он ведь оставлял налолгосвященничество, многие годы работал обыкновенным бухгалтером в управлении лесным хозяйством.

Очень скоро Викторину Александровичу и Полине Антоновне стало ясно, что Митька-Козолуп зачастил в их дом из-за дочери, семнадцатилетней Нины, закончившей в предвоенный год семилетку. Не имея возможности указать старшему следователю на порог, Зарецкие постарались все же оградить девушку от его назойливых ухаживаний, отсылали ее под благовидным предлогом то к соседям, то еще куда-нибудь.

Ходил к Зарецким еще один, самый загадочный человек в Людинове, некто Столпин, имени-отчества его никто в городе по сей день не помнит, да и фамилию он носил, скорее всего, вымышленную. До сих пор неизвестно, откуда он объявился в Людинове и куда подевался перед приходом Красной Армии. Поговаривали, что якобы родом Столпин из крымских немцев-колонистов. Какую точно должность он занимал при управе, а может, и не при управе, а у немецкого коменданта, никто толком не знал. Полицейские называли его «господин инспектор». Во всяком случае от Столпина зависела карьера каждого из них, вплоть до начальника полиции. Он мог снять с должности или повысить крго угодно. На допросах задержанных Столпин никогда не присутствовал, в КПЗ не появлялся, в карательных экспедициях не участвовал.

На взгляд Зарецкого, за Столпиным наблюдались и другие странности. Так, он распорядился, чтобы Викторин Александрович повесил в церкви принесенный им портрет наследника-цесаревича Алексея, убиенного вместе со всей императорской семьей в Екатеринбурге в 1918 году. Столпин приводил в церковь вновь принятых на службу полицейских, выстраивал перед портретом и принимал от них присягу на верность.

Выяснив, что Нина Зарецкая хорошо владеет немецким языком, Столпин почему-то загорелся намерением взять ее на службу в управу или полицию переводчицей. Их действительно не хватало. Зарецкому очень не хотелось отпускать семнадцатилетнюю дочь на эту работу, которая, по его справедливым представлениям, была для неокрепшей нервной системы, в сущности, подростка даже и опасной. Отец хорошо понимал, чего может Нина наглядеться в той же полиции.

Терзаемый противоречивыми чувствами, Зарецкий все же понимал возможности, которые могли бы открыться в случае его согласия. Потому и счел нужным послать в отряд такую записку:

«Столпин упорно настаивает, чтобы устроить Нину переводчицей немецкого языка в полицию. Полагаю, что можно будет извлечь пользу для общего дела.

«Ясный».

Надо полагать, последняя строчка, свидетельствующая о чувстве долга, далась отцу нелегко.

Ответ пришел такой, какой Зарецкий и предвидел: Золотухин не мог, а с профессиональной точки зрения просто не имел права упустить подобный шанс внедрить своего человека в полицию.

Так Нина Зарецкая стала переводчицей в полиции и управе, а у Золотухина появился еще один важный источник информации. Трудно сказать, зачем нужно было это Столпину – разве что он рассчитывал в лице Нины иметь в полиции на всякий случай еще одно свое «око».

К лету 1942 года на германских предприятиях, в первую очередь военных, а также в сельском хозяйстве все острее стал ощущаться недостаток рабочей силы. Блицкриг на Востоке явно сорвался, русский фронт требовал все новых и новых подкреплений, следовательно, призыва в армию дополнительных контингентов. Восполнить эту нехватку людских ресурсов и решено было за счет «остарбайтеров» – «восточных рабочих»: русских, украинских, белорусских парней и девушек, которых вначале завлекали на отъезд в Германию всяческими посулами сладкой жизни в «культурной Европе», а затем, когда пропагандистские методы не сработали, стали угонять насильно.

Не стало исключением и Людиново. Началась рассылка по многим адресам мобилизационных повесток…

Полностью сорвать эту кампанию горстка подпольщиков, разумеется, не могла, но спасти хоть часть людиновской молодежи от угона на фашистскую каторгу почла своим святым долгом. Работу повели в двух направлениях.

Клавдия Антоновна Азарова позаботилась о том, чтобы некоторые ребята и девушки, либо уже получившие повестки, либо ожидавшие их со дня на день, оказались в больнице, где врачи ставили малоприятный диагноз, который заведомо отбивал у оккупационных властей желание посылать их в Германию: туберкулез либо другие инфекционные заболевания, вплоть до венерических. Это, конечно, не прошло незамеченным, и через некоторое время в больницу примчался Дмитрий Иванов. Он устроил настоящий скандал и учинил проверку всей картотеки. Но старший следователь опоздал: Азарова такую возможность предусмотрела и подменила часть карточек на новые, где проставила нужные диагнозы задним числом: сороковым и тридцать девятым годами. Иванов, хоть и был разозлен до крайности, ушел несолоно хлебавши.

К сожалению, Азарова, видимо, в разговоре с Ивановым не сумела сдержать своих эмоций, чем-то выдала себя, поскольку старший следователь определенно взял сестру-хозяйку на подозрение, что и сказалось через полгода на ее судьбе. Но дело свое «врачебная» группа сделала: несколько десятков человек были освобождены от мобилизации и отправки в Германию.

В.И. Киселев

Е.И. Колосков

Г.В. Браженас

М.А. Лякишев

Семья Шумавцовых (в центре – Алеша в возрасте трех лет)

Д.И. Иванов и М.С. Доронин

Д.И. Иванов

Супруги Тереховы

Алексей Шумавцов с товарищем. 1939 г.

Алеша Шумавцов (1 -й ряд, второй слева)

Комсомольский билет Алексея Шумавцова

Эвакуационное удостоверение A.C. Шумавцова

В.И. Золотухин

А.Ф. Суровцев

Алексей Шумавцов

Афанасий Посылкин

А.Лясоцкий

Антонина Хотеева

А. Апатьев

Александра Хотеева

А. Апатьев ( верхний ряд, третий слева)

Зинаида Хотеева. 1970 г

Зинаида Хотеева

В. Апатьев

К.А. Азарова

Н. Евтеев

Ольга Мартынова

Р. Фирсова

Гроб с телом О. Мартыновой. Январь 1942 г.

Н.Зарецкая

O.A. Зарецкая

А.П. Егоренкова

A.B. Хрычикова

Клятва А. Шумавцова

Клятва А. Хотеевой

Клятва А. Апатьева

Руины взорванного склада

Заводское пожарное депо

Донесения А. Шумавцова

Петя Петров. Москва, 1940 г.

Петя Петров с матерью и отцом

Школьный снимок. Петя Петров – крайний справа в нижнем ряду

Другие подпольщики – Мария Лясоцкая, «тетя Маруся» Воетрухина, Римма Фиреова и Нина Хрычикова, сестры Хотеевы, Георгий Хрычиков распространяли по городу листовки, обращенные к молодежи, с призывом не поддаваться обману властей, укрываться от явки на сборные пункты. Об этом же говорил в проповедях и Викторин Зарецкий. Девушки не довольствовались листовками, они стали как бы случайно встречаться со знакомыми сверстниками, говорили с каждым по душам и в ряде случаев преуспели. Некоторые из собеседников не только отказались от выезда в Германию, но даже выразили желание вступить в вооруженную борьбу с оккупантами.

В этой связи Мария Лясоцкая сообщила в отряд:

«Из сорока человек, предназначенных для отправки в Германию на работу, 28 человек дали согласие уйти в партизанский отряд, что в д. Косичино. Пять человек изъявили желание уйти в партизаны, что в д. Куява.

Попавшего в плен молодого партизана из п. Сукремль Кабанова Женю спасти от угона в Германию невозможно.

«Непобеждённая».

В последней строчке речь шла о том самом парнишке, который попал в плен, когда выполнял разведывательное задание вместе с Семеном Щербаковым.

* * *

1942 год стал пиком гитлеровской Германии. Под пятой оккупантов пребывала вся Западная Европа; если не считать союзных Германии стран, нацистского ига избежали лишь Швеция, Швейцария и огрызок Франции с марионеточным правительством в Виши. В Северной Африке немецкие экспедиционные силы под командованием генерала Роммеля громили английские войска. Впрочем, одна только Британия по-настоящему и вела на западе борьбу с агрессором.

На восточном фронте немецкие войска, оправившись после зимнего поражения под Москвой, возобновили наступательные действия, вышли к Волге, захватили Крым, на Кавказе егеря-альпинисты из горных частей водрузили флаг со свастикой на вершине Эльбруса.

Нужна была поистине несокрушимая вера в правоту своего дела, безмерная преданность народу и стране, готовность к борьбе до последнего дыхания, личная храбрость и мужество, чтобы не сломаться душевно в условиях жесточайшего оккупационного режима, продолжать сражаться с, казалось бы, непобедимым врагом.

То был не порыв, пускай и прекрасный, но быстролетный, то было долгое и изнурительное сражение патриотов с чудовищной по мощи и безжалостности злой силой, на взгляд иных трезвомыслящих, не оставляющей ни малейших шансов на победу.

И все же миллионы людей на оккупированной территории тогдашнего Советского Союза, в том числе людиновские партизаны и подпольщики, не смирились с предназначенной им участью стать рабами расы господ. Не смирились, потому что были воспитаны, приучены с детских лет считать себя свободными людьми. И хотя на самом деле тогдашний строй в стране вовсе не давал им настоящей свободы, а господствующая идеология – коммунистическая – в конечном итоге оказалась утопией, убежденность тогдашнего поколения в реальности коммунистических идеалов, безмерная любовь к Отчизне, безотносительно к царившему в ней режиму, наконец, воинские традиции российского народа и его армии обеспечили моральное превосходство, следовательно, и боевого духа наших людей над оккупантами. Эта убежденность не только помогала подлинным патриотам в их борьбе, но сама по себе на эту борьбу подвигала. Вот почему Алексей Шумавцов и его товарищи просто не могли не включиться во всенародную борьбу с иноземными захватчиками.

Как уже отмечалось, главным оружием людиновского молодежного подполья стала и оставалась до конца разведка.

Причем, подчеркнем еще раз, поскольку это крайне важно, по конкретным заданиям партизанского отряда, который, в свою очередь, получал их от командования Красной Армии.

После повторного захвата Людинова, ставшего ближайшим прифронтовым городом, немцы начали усиленно крепить его оборону не только на земле, но и с воздуха. Последняя ощутимо мешала нашим самолетам бомбить уже разведанные цели.

Особенно успешно немцы использовали лесной массив и возвышенность в районе Кировских улиц – таковых в городе было четыре. Здесь где-то они установили и хорошо замаскировали зенитные оружия и пулеметные установки. Весь этот район от самого озера и дальше, в глубь леса, тщательно охранялся; появляющихся здесь гражданских лиц немцы рассматривали как партизан и обращались с ними соответственно.

Получив от Золотухина задание разведать этот район, найти орудия ПВО и установить их координаты, Шумавцов поручил его выполнение сестрам Хотеевым. Девушки отправились на задание под предлогом сбора ягод.

Тоня и Шура успели набрать по лукошку ранней земляники, когда налесной поляне их остановил часовой с автоматом, появившийся откуда-то из-за деревьев. На оклик «Хальт!» девушки послушно остановились, иначе бы немец – они это точно знали – открыл огонь на поражение. Главное теперь было как-то объясниться на месте, чтобы не отправили в комендатуру. Часовой свистком вызвал офицера – молодого лейтенанта. На умышленно ломаном немецком языке (слишком хороший в устах по-деревенски одетой девушки мог бы вызвать подозрение) Тоня сказала с испуганным видом, что она с сестрой ходила собирать ягоды, и очень естественно протянула лейтенанту свое лукошко с душистой земляникой.

И офицер поверил… Ягоды взял, поблагодарил и отпустил девушек, посоветовав им больше здесь никогда не появляться. Сестры и не собирались этого делать – все, что требовалось, они уже успели выявить, в том числе и в те несколько минут, что объяснялись с лейтенантом.

На следующий день Шумавцов передал в отряд донесение:

«Победа» и «Отважная» сообщили, что западнее Кировских улиц, 1500–1700 м по северному склону в лесу обнаружены две зенитные батареи с расчетами, замаскированные ветвями. Ориентиры: от станции Ломпадь прямо на север 1500–1600 метров. От западной окраины склона 1400–1500 метров.

23. VI.42. «Орел».

Спустя несколько дней советская авиация уничтожила зенитные батареи, а затем уже беспрепятственно разбомбила выявленные военные объекты в городе. В том числе один, обнаруженный самим Алексеем неделей раньше:

«На территории локомобильного завода в сборочном цехе № 1 расположен склад патронов в ящиках, и каждый день машины загружаются легионерами и уходят на передовую. Проникнуть гражданскому человеку невозможно, круглосуточно охраняются усиленной охраной… Ориентиры: западнее котельной 200 метров, юго-западнее отдельного белого здания 50 метров. Заход: северный угол верхней плотины озера.

«Орел».

Советским авиаторам-летчикам нужно было знать не только цели, но и результаты бомбовых ударов по военным объектам врага. Городские разведчики информировали их и об этом:

«После бомбежки нашей авиацией зенитные установки в районе Ломпади замолчали.

«Орел».

И вскоре после сообщения о складе на заводе: «Наша авиация бомбила склады. Первые бомбы упали рядом. Вторым заходом прямым попаданием был вызван взрыв огромной силы. Разрушен корпус. Оккупанты боятся, ищут партизан. «Орел».

Потом Алексей как-то обратил внимание на странные звуки, доносившиеся примерно оттуда же, где были ранее обнаружены зенитные батареи, только восточнее. Это были явно звуки орудийных выстрелов, но необычно гулкие и редкие. Похоже, что било одиночное, но весьма мощное орудие, на перезаряжание которого требовалось большее, чем обычно, время.

На разведку снова отправились сестры Хотеевы, снова под видом сбора ягод, но теперь уже с другой стороны, чтобы не нарваться на уже знающих их часового и лейтенанта.

История повторилась: их опять остановил часовой, по счастью, другой, но офицера звать не стал, просто отобрал одно лукошко с ягодами и знаками дал понять, чтобы поживее убирались прочь. И вновь девушки успели разглядеть все, что требовалось.

Золотухину в отряд ушло очередное донесение:

«Северо-восточнее станции Ломпадь – 1200 метров и юго-западнее мальцовского моста – 800 метров находится дальнобойное орудие».

Через две ночи на третью советский ночной бомбардировщик, буквально прокравшийся на малой высоте в безлунном небе, уничтожил это орудие, бившее по военным объектам в тылу нашей 16-й армии.

Почти каждый поход сестер, вдвоем или поодиночке, приносил важные сведения.

В начале лета Шумавцову стало известно, что в районе деревни Агеевка, что в семи километрах западнее Людинова, замечено появление большого числа немецких солдат, автомашин и мотоциклов с колясками. Информацию, первоначально очень неопределенную, нужно было проверить и уточнить. Идея, как проникнуть в этот район, родилась, когда ребята узнали, что жители Агеевки в прилегающем лесу пасут свой скот. Вот Шумавцов и решил, что проще всего заявиться сюда под видом пастухов. А точнее – пастушек, поскольку роль эту было поручено сыграть тем же Тоне и Шуре, приобретшим в общении с немецкими часовыми уже некоторый опыт.

Девушки обошли несколько окраинных домов и вызвались помочь местным старушкам в выпасе их буренок. Догадались ли о чем старушки, или просто обрадовались подмоге, сказать трудно, но согласились охотно.

Одевшись соответственно и вооружившись кнутами, девушки, как водится, ранним утром выгнали коров пасти и часа через три вышли к лесу близ Агеевки.

Как выяснилось, сюда был отведен с передовой для отдыха и пополнения полк моторизованной пехоты.

На следующий день «Орел» докладывал штабу:

«Разведка в Агеевку установила, что в деревне располагается большое количество отдыхающих фронтовиков с техникой. Солдаты ведут себя беспечно, раздеваются, без оружия. Для бомбежки объект удобен. В прилегающем к деревне лесу замаскировано много автомашин. Разведка обозрела только юго-западную часть деревни».

Не дожидаясь, разумеется, пока эта немецкая часть, отдохнув, вернется на фронт, советские самолеты нанесли по району ее дислокации бомбовый удар.

О его результатах Щумавцов докладывал:

«В Агеевке наши авиаторы нанесли значительный урон оккупантам. Более сотни разных машин уничтожены или повреждены, десятки солдат и офицеров были убиты, более пятидесяти доставлены в лазарет».

В то лето на всех трех сестер Хотеевых, действительно, легла огромная нагрузка. Антонина и Шура едва не каждую неделю ходили в разведку за пределы Людинова, что само по себе было сопряжено с большим риском, потому что немецкие патрули и посты полиции контролировали все выходы из города. Зина же стала постоянной связной между городом и «маяком» Афанасия Посылкина, но не раз, когда требовалось доставить информацию срочно, совершала многокилометровые ходки и непосредственно в расположение штаба отряда.

Однажды Шумавцов получил задание обследовать, как теперь сказали бы, микрорайон в северо-восточной части Людинова, который жители по старой памяти называли «Красный городок». [22]22
  Ныне здесь пролегает ул. Салтыкова-Щедрина.


[Закрыть]Представлял он из себя десятка полтора бараков, построенных в давние времена для рабоч их локомобильного завода, и большие складские помещения. Требовалось выяснить, как их теперь используют оккупанты. Тоня и Шура успешно справились и с этим заданием. В отряд было доставлено следующее сообщение:

«Обследованием «Кр. городка» установлено, что строения используются под склады. Объект усиленно охраняется часовыми на вышках и собаками. Ориентиры: северо-восточная оконечность верхнего озера, 400 метров севернее колеи железной дороги. От основной дороги «Кр. городок» – деревня Шепиловка свеженаезженная лежневка… в двух часах ходу склады боеприпасов…»

Подобная информация с указанием конкретных военных объектов, прежде всего воинских частей и складов боеприпасов, использовалась командованием Красной Армии незамедлительно. Как правило, через два-три дня самолеты с красными звездами на плоскостях бомбили указанные им цели, так что городские разведчики каждый раз воочию видели результаты своей работы, что не могло не способствовать подъему их боевого духа. Но по крайней мере дважды информация, собранная сестрами Хотеевыми, и один раз Шумавцовым, была использована командованием Красной Армии и для принятия тактических решений.

В июле 1942 года, когда уже началось ожесточенное сражение за Сталинград, немцы предприняли местное наступление с целью снова захватить важный железнодорожный узел и город Киров. После нескольких дней боев гитлеровцы потеснили части Красной Армии. Меж тем командование нашей 10-й армии затруднялось определить: имеет ли оно дело с серьезным наступлением на этом участке фронта или немцы проводят всего лишь отвлекающий удар. Выяснить это можно было, осуществив разведку в тылу наступающих гитлеровских войск. Разведчики должны были определить, располагают ли здесь немцы значительными резервами, без чего, общеизвестно, немыслима сколь-либо крупная наступательная операция.

На разведку были посланы Тоня и Шура Хотеевы.

Уже к весне 1942 года население Людинова голодало. Заготовленные с лета и осени не такие уж обильные запасы продовольствия были съедены, часть продуктов попросту отняли оккупанты, они же изрядно истребили и живность – от кур-несушек до буренок. На пайки, которые получали рабочие и служащие, и то нерегулярно, едва можно было влачить голодное существование. Жители вынуждены были менять носильные вещи, постельное белье, посуду в ближайших деревнях на картошку, муку, а то и зерно, которое потом сами толкли дома в ступках. Оккупационные власти, чтобы не лишиться рабочих рук, вынуждены были давать горожанам разовые пропуска для таких походов в сельскую местность.

Русские полицейские, которые держали посты на всех въездах-выездах, а также у многих сел, таким ходокам препятствий не чинили, потому как сами были в них заинтересованы: проверяя документы, они, как правило, отбирали для себя часть выменянных продуктов.

Шумавцов решил и на сей раз послать сестер на задание, якобы для такого натурального товарообмена. Тут возникло некоторое затруднение: в доме Хотеевых почти ничего для обмена уже не оставалось. Выручила более умудренная в житейских делах, чем девушки, Мария Лясоцкая.

– В конце концов, – рассудительно сказала она, – продукты нам всем действительно нужны. Так что сделаем складчину наоборот.

Попросту говоря, она собрала у себя и знакомых кое-какие тряпки и принесла их к сестрам. Так образовался более или менее приличный обменный фонд.

Выйдя из города, сестры разделились. Тоня пошла к линии фронта через деревню Колчино, а Шура через деревню Манино, это уже совсем близко от передовой. Отсюда Шура повернула на юг, где, по некоторым предположениям, должны были находиться немецкие воинские части. На третий день сестры, как и договаривались, встретились в одной деревушке западнее большого села Мокрое. Отсюда через деревни Савино и Вербежичи они вернулись в Людиново. В пути девушек несколько раз останавливали полицаи, проверяли документы, просматривали содержимое кошелок, но, ничего подозрительного не обнаружив, пропускали дальше. Кое-что из съестного, конечно, отобрали.

Главный результат разведки заключался в следующем: нигде по всему маршруту девушки не встретили никаких немецких частей, кроме обычных небольших гарнизонов и полицейских постов.

Командование отряда получило и передало дальше по назначению следующее донесение «Орла»:

«Возвратилась разведка из района Мокрое, а также юго-западных населенных пунктов на протяжении 15–20 километров. Вражеских резервов в этом районе не установлено. Поход прошел успешно».

Командование Красной Армии, использовав это сообщение, а также данные войсковой и авиаразведки, быстро разобралось в них и установило, что немцы проводят отвлекающий маневр, а заодно пытаются сравнительно незначительными силами изменить прохождение линии фронта на этом участке в свою пользу. Наступление немцев было отбито, город Киров остался советским.

В июле от командования поступило еще одно, схожее задание. На этот раз немцы предприняли наступление из района города Жиздра в направлении села Ульяново. Требовалось уточнить, какими резервами противник располагает на этом участке фронта.

С выполнением задания возникли сложности. Прилегающий к передовой тыловой район охранялся весьма строго. Ни один мужчина проникнуть сюда не мог. Всех подозрительных лиц мужского пола, здесь очутившихся, немцы без лишней волокиты расстреливали. Девушка? Но жительница Людинова никак не могла выменивать тряпки на продукты в зоне боевых действий. И все же разведчики придумали легенду, позволившую проникнуть в интересующий командование район.

До войны в Жиздрннском районе жили потомки немецких колонистов, обосновавшихся тут с незапамятных времен. После оккупации района все здешние немцы по каким-то соображениям были вывезены в Германию. Но кое-кто из детей старшего возраста, обучавшихся в других городах, этой депортации избежал. Теперь они, попав снова в родные края, пытались разыскать свои семьи или хотя бы разузнать их новые адреса. Поскольку они имели официальный статус фольксдойче, т. е. лиц немецкой национальности, проживающих за пределами Германии, то пользовались определенными привилегиями, и оккупационные власти им в таких поисках способствовали.

Роль девушки-фольксдойче и была поручена Тоне Хотеевой. В смелости, решительности, находчивости ее сомневаться не приходилось, а то, что Тоня владела немецким языком не вполне свободно и говорила с русским акцентом, было даже хорошо – как потомок немецких переселенцев бог знает в каком поколении, никогда на исторической родине, в Германии, не бывавшая, она и не могла говорить по-немецки безукоризненно. Большинство этих давно обрусевших немцев вообще знали немецкий язык лишь на бытовом уровне, их лексикон ограничивался несколькими сотнями самых ходовых слов и выражений.

Тоня приняла достаточно рискованное задание едва ли не с восторгом, оно как нельзя больше подходило к ее беспокойному характеру.

До войны в Людинове жил ломовой извозчик Антон Рерих, этнический немец. Его дочь Анна, почти ровесница Тони, училась в одном из московских вузов. На каникулы летом 1941 года она почему-то не приехала, следовательно, объявиться здесь уж никак не могла. Золотухин для Тони изготовил несколько справок на имя Анны Рерих и пропуск для свободного передвижения по району – якобы в поисках семьи. Сама московская студентка, Тоня, в случае допроса, могла проявить и знание студенческой московской жизни, и предметов, изучаемых на первом курсе технического вуза.

Для такой поездки деревенская одежда не годилась, девушке нужно было придать более пристойный вид. Держаться ей следовало также совершенно иначе – не с испугом и просительным выражением лица, а уверенно и даже требовательно. С внешностью у Тони все было в порядке, но вот с одеждой дело обстояло хуже. Вся мало-мальски приличная и в самом деле давно ушла в обмен на продукты. Выручила смекалка – Мария Лясоцкая достала где-то кусок купола от немецкого парашюта. Шелковистую ткань покрасили в фиолетовый цвет, и Полина Антоновна Зарецкая быстренько сшила из нее Тоне Хотеевой хорошенькое, даже нарядное платье.