Текст книги "Притчи"

Автор книги: Теодор Фрэнсис Поуис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Морская водоросль и часы с кукушкой

В целом мире никто не думал так много о свадьбах, как мисс Эстер Гиббс. Она жила в маленьком домике в Мэддере, содержа его в такой чистоте и опрятности, что всякая вещь была всегда на своем месте, и нигде нельзя было найти ни единого пятнышка этой ужасной пыли.

Уже в детстве у Эстер Гиббс обнаружился весьма причудливый склад ума. Этот ум, помещавшийся где-то под темными ее волосами – каждый локон которых был уложен, как надо, – всегда следовал самыми странными изгибами за всеми тайнами марьяжа.

Однако вскоре Эстер обнаружила – даром что она продолжала свои смелые естественнонаучные наблюдения и подмечала поведение мужчин, зверей и птиц, – что ничего особенно странного или чудного не происходит. Ей бы хотелось, чтобы в мире происходили куда более странные бракосочетания, чем те, которые она видела или о которых слышала в Мэддере. Ей нужно было нечто большее, чем обыкновенная мэддерская жизнь, – какие-то события вроде того, о каком ей довелось когда-то прочесть в книге басен, когда мышь пожелала сочетаться законным браком с львицей, которая, желая свидеться до свадьбы со своим маленьким возлюбленным, случайно раздавила его лапой.

Деревня Мэддер, где Эстер жила с самого детства, лежала где-то в миле от моря. Родители Эстер, люди работящие и заботливые, у которых она была единственным ребенком, обожали ее, и когда настал их срок умирать – как настает он для всех, – они оставили Эстер свой собственный маленький домик и небольшую сумму денег, посредством чего она приобрела ренту и зажила без забот.

В детстве, хоть родители очень ее любили, Эстер не уставала неприятно удивлять их и даже поражать. Ибо иногда она, будучи еще совсем маленькой, уходила прочь от дома, забредая даже на дальнюю дикую вересковую пустошь, где ее и находили – ибо Эстер часто видели идущей в том направлении – безутешные родители.

Не сумев ее найти с первого раза, они просили соседей помочь им в поисках и поведывали им в слезах, что, выходя из двери и аккуратно закрывая ее за собой, Эстер говорила только, что приглашена на свадьбу. Часто поиски их затягивались на весь долгий летний день, до самой темноты, и под конец ее обнаруживали в самой удаленной части вересковой пустоши, в желтом ракитнике, где она, сидя на корточках, пыталась привить гадюке надлежащую страсть к маленькой голубой бабочке, поднося ее к змее, чтобы та поскорее влюбилась.

Но хоть Эстер и желала, чтобы совершилось как можно больше необычных браков, сама она, будучи пяти лет от роду, решила, что останется девственной после того, как однажды заглянула на скотный двор узнать, что там происходит, И однажды утром, когда майские цветы покрыли изгороди, и ей исполнилось шестнадцать, она весьма решительно оповестила родителей, что брак – не для нее.

– Все должны вступать в брак и все могут вступать в брак, – воскликнула Эстер, – только не я. Старуха Бесс, похожая на кадку, может выйти замуж за дурачка Тома, высокого и тощего, как жердь. Мистер Такер (пастор) может взять в жены жестянку с табаком, которую он держит под каминной полкой, но подобные вещи не для меня; я просто любопытствующий свидетель.

Мистер Гиббс громко расхохотался этим словам, однако мать Эстер, которая в молодости больше думала о собственном замужестве, чем о чужих свадьбах, легонько вздохнула и взглянула на дочь с состраданием, словно опасаясь, что ту обуревают чувства, не совсем подходящие для молодой женщины ее нежного возраста.

Однако вскоре бедной матери пришлось услышать от Эстер замечания еще более ужасные, чем простое заявление о том, что она никогда не выйдет замуж. Одним славным июньским деньком, когда даже бедная тощая корова чувствовала солнечное тепло всей своей шкурой, по дороге в церковь Эстер неожиданно воскликнула:

– Милая мама, все браки между мужчинами и женщинами невероятно глупы. Нет ничего увлекательного в том, чтобы вступить в брак с чем-то, что похоже на тебя самого. Естественная разница между мужчиной и женщиной – скучная материя и не заслуживает серьезного внимания. Я наблюдала за разными существами, и все, чем они занимаются во время спаривания, настолько просто и легко, что напрочь лишено всякой способности удивлять. Весь роман, начиная с ухаживания и кончая объятьями, совершенно банален. Мои ручные кролики, твари крайне глупые, в самом раннем возрасте открыли для себя это дело и нашли его чрезвычайно скучным. Им бы в голову не пришло ничего такого, если бы они не были заперты в темной тесной клетке так близко друг к другу. Никакого настоящего удовольствия или наслаждения невозможно получить от совместных действий, которые настолько просты. Человеческие существа изо всех сил пытались украсить препятствиями путь к этому чересчур легкому развлечению, чтобы возбудить к нему хотя бы какой-то интерес. Но эти препятствия – страх, скромность и тому подобное – всего лишь произвольные помехи, которыми пользуются старики и родители, боясь, что иначе вокруг вскорости будут кишеть нежеланные дети.

– За нами идет пастор, – в ужасе прошептала миссис Гиббс.

Но Эстер только повысила голос.

– То, что Адам и Ева состояли в таком близком родстве и были настолько похожи друг на друга – а она еще к тому же плоть от его плоти, – и явилось причиной всех неприятностей. Как можно ожидать процветания семьи, если два старших сына женаты на собственных сестрах? И сейчас во всех городах и деревнях молодые мужчины и женщины настолько схожи в своих желаниях, точно все они вышли из одной утробы. Можно с легкостью выйти замуж как за самого себя, так и за мистера Такера.

– Пастор никогда не простит тебе того, что ты назвала его имя, – произнесла миссис Гиббс.

– Возможно, есть некий смысл в том, – сказала Эстер после паузы, когда они дошли до церковных ступеней, – чтобы какая-нибудь аристократка из местных вышла замуж за пигмея, который из окна гостиной метал бы отравленные стрелы в своих собственных детей. Или же я с удовольствием присутствовала бы на бракосочетании мисс Агнес Петтифер с боровом мистера Толда.

– Ш – ш! ш – ш! Эстер! – прошептала миссис Гиббс. – Мисс Петтифер как раз прошла мимо нас, когда ты ее упомянула.

– Но здесь, опять же, – продолжала Эстер, не обращая совершенно никакого внимания на материнские предосторожности, – разница между молодоженами была бы совсем небольшой, ибо у борова с его клыками и у мисс Петтифер со ее зубами одинаковые вкусы, так что в их браке не будет ничего необычного. Девизом этого свадебного дня станет: «Зверь к зверю».

– Нет-нет, – продолжала Эстер, когда они выходили из церкви, – мы должны пойти немного дальше, чем мисс Петтифер, если мы хотим извлечь какую-то пользу из института брака; мы должны продвинуться дальше и сочетать браком, скажем, овечку с волком, ибо в результате совершения такого брака невеста станет коронным блюдом на свадебной трапезе. Следует считать ошибкой вещь такую простую – как делают на Востоке, – как поженить колодец с ведром, ибо надлежит сводить друг с другом вещи более курьезные, чтобы получить какое-то удовольствие.

После этого разговора – который потряс мать больше, чем входило в намерения Эстер, – она всеми силами старалась больше не касаться предмета заключения странных союзов. Ведь Эстер Гиббс любила родителей и, желая заботиться о них и не причинять обид, больше никогда не заговаривала об этом, пока они были живы. Когда мать ее доживала последние дни, Эстер даже позволила ей впасть в приятное заблуждение, что ее дочь принимает ухаживания Вилли Толда, фермерова сынка, и позволила ему по воскресеньям после обеда оставаться с ней в гостиной.

– Вам не приходило в голову, – обратилась она как-то к Вилли в одно сумрачное октябрьское воскресенье, когда разожгли камин, – что корзина для угля могла бы стать для вас более подходящей парой, чем я? В нашу первую встречу вам хватило – я засекла время по часам – ровно две минуты и десять секунд, чтобы разузнать обо мне абсолютно все. А вот корзина для угля предоставила бы вам гораздо больше времени для любви; вы могли бы каждый день обнаруживать столько разностей в ее теле – тогда как я…

Но Вилли уже не было.

Никто не вел образ жизни пристойнее, чем мисс Эстер Гиббс, после того, как родители ее умерли, один за другим в течение недели, и были погребены в одной могиле на мэддерском кладбище. Внутри ее домика царил образцовый домашний порядок, хотя бросалось в глаза то, что рядом не было ни одной схожей друг с другом вещи.

На пианино лежала большая палочка красного сургуча, а на розовом платьице, которое Эстер надевала на праздники, когда ей было двенадцать, – большая семейная библия. В ее гостиной также можно было увидеть пару старых очков, лежащих перед камином на зеленой скамеечке для ног.

Ведь до того, как мисс Гиббс начала переставлять и женить между собой предметы мебели, дом не был ее собственностью. Но даже она была немного удивлена, когда однажды вечером, около двенадцати, едва собравшись в постель, она услышала нежный, печальный голосок, взмолившийся к ней с просьбой найти ему жену.

Переженив всех в своем доме, Эстер, к несчастью, совсем забыла о часах. Они всегда показывали правильное время – быть может, поэтому она и забыла о них, ибо, если они бы внезапно встали или начали спешить или отстали бы, она бы восприняла этот как намек на то, что сердце их не на месте.

Она задалась вопросом, почему оставила часы без внимания, однако теперь, когда те раскрыли ей свое желание, она твердо положила себе найти им вторую половину, настолько не похожую на них, насколько это возможно, чтобы доставить часам удовольствие продлевать амурные радости на долгие годы.

Удивление мисс Гиббс прошло после того, как она услышала, с каким чувством обратились к ней часы. Она прекрасно знала, что все на свете – в том числе кристаллы земные и звезды небесные – могут в определенное время, когда им тоскливо или когда их снедает желание – издавать звуки, которые можно расслышать и понять.

Дрок издает треск перед тем, как бросить семя, цветы нежно взывают к пчелам, собираясь познать наслаждение, и любая старая фермерская повозка будет кряхтеть и ворчать, когда ее станут увозить из амбара, где она изведала немало приятного в компании старого бурого филина.

Эстер сразу решила, что облегчит долю бедных часов и устроит для них брак в кратчайшие же сроки. Поскольку ни одного холостяка в доме уже не осталось, она решила выйти за порог, чтобы найти по возможности такую же юную особь женского пола, желающую соединиться узами брака столь же скоро, как и часы, или даже скорее.

Эстер начала поиски на следующий же день, и первым человеком, который встретился ей на улице, был преподобный Томас Такер. С печалью взглянула она на него, ибо однажды ей уже привелось устраивать ему брак, и преподобный весьма разочаровал молодую.

Молодая была прелестной ручной крольчихой, очень юной и послушной, и Эстер сделала все от нее зависящее, чтобы та стала невестой для пастора. Она кормила невесту трижды или четырежды в день морковкой и отрубями, чтобы та стала пухлой и веселой, и затем, увидев как-то в воскресенье, что та скачет и кувыркается в своей клетке, отнесла ее к дому священника и передала корзину мистеру Такеру собственноручно, незадолго до вечерни. Но, увы! вместо того, чтобы отвести молодую в постель, ее незамедлительно препроводили на кухню.

Мисс Гиббс тряхнула головой при виде мистера Такера и прошла мимо. У него не было ничего такого, что можно было предложить в качестве невесты ее часам.

Она бродила по окрестностям, не особенно заботясь о том, куда ляжет ее путь, и, проходя через кладбище, случайно подобрала небольшую кость, когда-то принадлежавшую женщине.

– Узнаю ваш пол, – сказала мисс Гиббс, – возможно, вы та, кто составит счастье моим часам.

– Будьте добры, – отозвалась кость, – положите меня на место. Вы заставили меня неприятно покраснеть, заговорив о замужестве. Я сумела невероятными усилиями сохранить девственность до самого конца. Мне всегда хотелось быть одной из тех дев на небесах, которые получают все самое лучшее, и поэтому, хоть молодые мужчины прижимали меня что есть сил и хоть я им кое-что иногда позволяла, невзирая на пламень страстей – которые, скажу я вам, было трудно усмирить, когда я выходила на встречу с молодым мужчиной – и ради вечного блаженства я билась, вырывалась и расталкивала по сторонам все пороки. Сейчас от меня осталась вот эта лишь косточка, и нехорошо вам испытывать мое целомудрие именно сейчас, ибо, хоть я сейчас и простая кость, мне довелось быть женщиной, а вам-то известно, что это значит.

Мисс Гиббс сжалилась и, кончиком зонта выкопав ямку в земле, почтительно погребла в ней бедную кость.

Так она продолжала бродить, не особенно задумываясь, куда заведет ее путь. Где-то к полудню она достигла побережья и с мыслью о том, что вскоре может оставить поиски, побрела вдоль, иногда шурша галькой, иногда набредая на полосу чистого песка, пока не достигла больших скал, покрытых водорослями.

Мисс Гиббс нравилось уединенность этого места; там она частенько отдавалась размышлениям, и тогда на нее нисходило то блаженное счастье, которое зовется Божьим покоем.

С радостным и благодарным вздохом – который показывал, что ее рассудком не владеет ни одна злобная или жестокая страсть, – она улеглась наземь с намерением полюбоваться прелестным видом летнего моря.

Только лишь она улеглась, как вдруг услыхала рядом мягкий, жалостный голосок, принадлежавший некоему созданию женского пола, брошенному любовником. Мисс Гиббс быстро поднялась, она возбужденно прислушивалась, она убедилась, что скоро страдания ее бедных часов прекратятся, и они смогут сочетаться священными узами брака с печальною девицей, чьи нежные вздохи наполняли летний воздух.

Приблизившись к скале, откуда, как ей казалось, доносились стенания, мисс Гиббс увидела длинную прядь водорослей из тех, что усеяны водянистыми пузырьками, которые лопаются, стоит на них надавить. Ей сразу стало понятно, отчего печальна водоросль. Был отлив, и море, ее супруг, покинуло ее. Жестокое море оставило водоросль на голой скале, и под солнечным жаром она совсем съежилась и высохла, так что ее пузырьки затвердели и при нажатии просто разваливались в ладони.

Никогда в жизни не доводилось Эстер Гиббс видеть положения настолько грустного и настолько интересного. Она поняла всю грубую жестокость любовника водоросли, который так бессердечно оставил свою юную невесту. Ей представилась картина брачного союза этой пары: водоросль, на пороге прощания с девством, все еще крепко сросшаяся со скалой-матерью, теплым летним вечером плавает на поверхности моря. Затем ветерок рябит воду в заливе, и юная игривая волна, увенчанная белым гребнем, стремит к прелестному созданию, ожидающему ее прихода с долженствующим волнением. Одним любовным всплеском цветок девственности сорван, и облегченно и удовлетворенно, с неторопливостью волна ложится на берег.

Представив это полное радости событие, Эстер ждала, что скажет водоросль.

– Увы! – всхлипнула та. – Я осталась печальной, одинокой вдовой; мой неверный возлюбленный ускользнул с моего ложа так тихо, что я не знала об его уходе до тех пор, пока не почувствовала под солнечном жаром, что скоро стану матерью. Как же я несчастна! ибо знаю, что никогда не отыщу другого такого любящего супруга, как море.

– Не надо так, – успокоительно сказала Эстер.

– Я знаю, что никогда не найду, – всхлипывала водоросль, – ведь кому еще нежить меня, покачивая на зеленых волнах? А иногда он становился таким мощным и яростным в любви, что, когда налетал шторм, он прижимал меня к скалам так, что не вздохнуть, – но такая боль супругам сладка. А сейчас, увы! я умираю.

– Могу ли я помочь? – спросила Эстер Гиббс, которая всегда была особой сострадательной.

– Я не смогу жить, лишенная радостей супружества, – ответила несчастная водоросль. – Если сегодня же ночью не найдется для меня другой муж, я погибну жалкой смертью.

– Значит, вам повезло, что я вас услышала, – сказала Эстер Гиббс, – потому что я весь день ищу жену для моих прелестных часов – молодого хронометра в самом расцвете сил, который отбивает часы и кричит «ку-ку!» и чьи стрелки всегда идут правильно. Я отведу вас в его дом, и свадьба состоится сегодня же вечером.

– Этого-то я и хочу, – отвечала водоросль уже более довольным тоном, – и, несомненно, я предпочту обходительность господина Хронометра буйным манерам моря. Помню, как одной штормовой ночью он обошелся со мной настолько грубо, что чуть было не сорвал со скалы; случись такое, я, которую воспитывали в ласке, была бы оставлена на милость диких волн.

– Вам определенно нечего бояться со стороны моих добрых часов, – заметила мисс Гиббс. – Они стоят на пианино, которое недавно разошлось с палочкой сургуча и сейчас замужем за маленькой фарфоровой собачкой; там вам двоим будет очень хорошо. Пойдемте же домой; я отнесу вас в моем ведерке.

Мисс Гиббс взяла водоросль и, тряхнув головой в сторону моря – которое отступило совсем далеко, сильно обидевшись на то, что о нем понарассказывали, – отправилась домой самым кратчайшим путем.

Сразу же по приходе домой, проглотив бутерброд и запив его чашкой чая, она провела священную церемонию брака между часами и водорослью и, обвив часы любовным кольцом из водоросли, отправилась спать, предоставив молодоженов их объятьям.

– Нет, никто из них не будет ссориться, – сказала себе мисс Гиббс, пристраивая лампу поближе, чтобы прочесть страницу-другую из Писания на сон грядущий, – никто, ибо веселье брака заключается в контрасте. Нет большей ошибки, чем полагать, что между супругами должно быть нечто общее. Этак обязательно выйдешь из себя, когда увидишь, что по спальне ходит существо, неотличимое от тебя, или услышишь голос, который, чуть что не так, ругается и вопит, словно твой собственный. Если бы женщины и девушки ходили на руках, а мужчины на ногах, то в этом взгляде вверх тормашками уже была бы заметна небольшая гармония. Однако при нынешнем положении вещей человеческая раса обречена на постоянное разочарование после брака.

Мисс Гиббс потушила лампу, закрыла Библию и уснула…

Прошли лето и осень, и однажды поздней декабрьской ночью, когда весь дом, казалось, спал, водоросль обратилась к своему дорогому супругу с такой речью:

– Мой дружественный супруг, через посредство нашей доброй хозяйки мы женаты уже полгода. Все это время мы обнимали и целовали друг друга, ничуть не уставая от этого счастливого времяпровождения. Я добровольно пришла в ваш дом, чтобы с радостью быть с вами и свести знакомство с вашими друзьями, и вы в свою очередь должны наведаться ко мне и познакомиться с моим бывшим мужем, который вам, без сомнения, придется по душе.

– Жена моя, – ответствовали часы, – с тех самых пор, как я был сотворен, я выкликал: «Ку-ку!» и весело тикал, но никогда так весело, как с вами. Ваше присутствие всегда доставляло мне высочайшее наслаждение; мы состоим в истинном браке, ибо я чувствую, что сердце мое бьется в унисон с вашим с тех самых пор, как мисс Эстер Гиббс привела ко мне вас, желанную невесту. Я ни в чем не могу вам отказать. Вы так свободно живете среди моих смиренных друзей, и я верю в то, что я буду жить так же свободно среди ваших – но как мы доберемся до них?

– Это путешествие легко устроить, – заверила водоросль. – Рыбак, что живет у моря, рядом с ивовой грядою, – вор. Сегодня ночью он залезет сюда. Он заберет с собою вас, а заодно и меня, так тесно прильнувшую к вам. Мисс Гиббс услышит его; она бросится за ним, чтобы вернуть украденную собственность. Нехороший рыбак услышит, что она бежит за ним по берегу, и, чтобы сокрыть злое дело, спрячет нас рядом с тем местом, где я родилась и выросла; однако вы должны будете постараться не закричать «ку-ку», ибо мой бывший муж терпеть не может этот крик.

– Я буду только тикать, – заверили ее часы.

– Для нас наступит новая пора счастья, – продолжала водоросль. – Свежий морской ветерок настроит наши сердца на восхитительные подвиги любви. Хотя в первую же ночь нашего супружества я имела счастье познать ваше наслаждение, я все же полагаю, что вы достигнете прежней резвости, когда будете так близко от моего бывшего возлюбленного, моря. Самая мысль о том, что когда-то он был со мной, сообщит вам большее желание и заставит сильнее доказывать вашу ко мне любовь.

– Для меня определенно наступит новая жизнь, – отвечали часы, – но не уверен, не причинит ли мне вреда ваш бывший грубиян-муж. Надеюсь, он не станет возмущаться тем, что вы привели меня так близко к нему.

– Он всегда рад новому знакомству и встречает его пенными поцелуями, – заверила водоросль. – К тому же у него столько юных русалок для игр, что уверена, что он не в обиде на меня за то, что я ушла к вам. Вам всего-то нужно тикать и не кричать «ку-ку!»

Рыбак забрался в дом мисс Гиббс той самой ночью, точно как предсказывала водоросль; но потревоженная мисс Гиббс встала на шорох, и он бежал, прихватив с собой только часы вместе с цепляющейся к ним водорослью. Мисс Эстер Гиббс, не собиравшаяся расставаться со своими вещами, спешно оделась и бросилась вдогонку; достигнув берега и услышав, что она бежит за ним, вор забросил часы и водоросль за большой камень, чего Эстер Гиббс не заметила.

Ночь была ясной и морозной, был отлив, и в вышине сияла странным, холодным светом полная луна, отчего все вокруг выглядело нереальным.

Водоросль, обвившись вокруг часов, прижалась к их белому циферблату и сообщила, как хорошо, наконец-то, оказаться дома и как она хочет, чтобы ее прежний возлюбленный поскорее вернулся и укрыл ее своими волнами.

– Я рад, дорогая, что вы счастливы, – произнесли часы, – и это просто счастье, что я приземлился столь удачно; но несмотря на то, что я радуюсь вашему довольству, должен признаться, что мне чуточку холодно на этом ветру.

– Не обращайте на него внимания, – отвечала счастливая водоросль. – Лучше взгляните на эту луну, узрите великолепие этих скал, вдохните одиночество великого моря; сейчас, когда никого рядом нет, мы можем даже увидеть русалку.

– Я бы предпочел увидеть огонь в камельке. – заметили часы, – он был так счастливо женат на воскресном зонтике мисс Гиббс; честно признаться, у меня все внутри дрожит, и если бы не ваши объятья, я бы, пожалуй, устрашился.

– Скоро все будет хорошо, – сказала водоросль, – ибо я слышу, как с ревом и плеском приближается мой бывший муж. Луна скрылась за темными тучами, и поднимается ветер, который пригонит мужа сюда быстрее и раздует его бурный нрав.

– Я бы лучше предпочел соседство коробочки для чая, жены дверной ручки, – пробормотали часы, побледнев против собственного желания. И тут, забыв об обещании и в стремлении пробить час, они, на свою беду, громко прокуковали.

Едва этот злополучный призыв был услышан, первая приливная волна обрушилась на парочку. Водоросль сделалась влажной и довольной, оставила часы и проворно ускользнула прочь. Набежала следующая волна и с яростным победным ревом швырнула часы о камень, так что они разлетелись на куски.