Текст книги "По следам Синдбада Морехода. Океанская Аравия "

Автор книги: Теодор Шумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Перечень моряков халифата достойно пополняют имена Маджида ибн Мухаммада и Мухаммада ибн Амра – отца и деда автора, которым (особенно Маджиду) посвящено много прочувствованных строк в последней главе. Именно здесь, на исходе долгого и извилистого пути книги, ее создатель, окидывая задумчивым взглядом исписанные страницы и свою жизнь, запечатлевшую на них высшее свое отражение, не может не воздать должного тем, кому он обязан и этой жизнью и ее свершениями. Слова светлой памяти льются из уст сурового морепроходца, и, вероятно, в эту минуту его сердце стеснено и стекают по щекам теплые слезы: он сейчас только человек, оставшийся наедине со своим прошлым. Благодарный сын и внук – еще раз мы видим отзывчивость созидающего ума по отношению к заслугам собратьев по профессии – описывает «хожения» в западноаравийских водах «этих двух замечательных людей», отмечает существование там «утеса Маджида», у которого нередко с большим искусством причаливал отец, и подчеркивает, что отцова поэма о законах плавания в Красном море является лучшей частью оставленного им наследства. Старшие члены рода, каковы бы ни были их деяния, обойдены памятью истории, их упоминание в «Полезных главах» не представляет сейчас практического интереса. Но современный исследователь может сделать здесь два интересных вывода: во-первых, что

42

существовали исконно арабские семьи, где лоцманское искусство передавалось из поколения в поколение; во-вторых, что глава книги, о которой идет речь (о красноморском судовождении), какую не смогла создать Европа, задумана как вечный памятник выдающимся арабским кормчим.

Несколько других имен в этой сфере, заслужившие упоминания в книге Ахмада ибн Маджида, не расширяют наших знаний. Нам важно лишь отметить, что они говорят о реально действовавших лицах; пополнение списка арабских мореходов имеет свою ценность для определенных исторических выводов.

Полное комментированное издание «Полезных глав» представит внимательному читателю картину разностороннего содержания, существенно обогащающую те еще относительно скромные познания, которыми располагает наука в области арабской морской культуры. Не останавливаясь на всех линиях и деталях, отметим то весьма важное обстоятельство, что автоцитаты позволяют говорить о существовании сверх основного, «парижского» списка еще десяти произведений Ахмада ибн Маджида в стихотворной форме, которые отсутствуют в поле зрения науки; таким образом, общее их число возрастает до тридцати двух, и это, как увидим далее, не предел.

В целом перед нами памятник высокой для своего времени и района возникновения культуры, пронизывающей на страницах «Полезных глав» своим духом и практические указания и отвлеченную мысль. В нем собраны и органически переплелись достижения мореплавателей со всех побережий Индийского океана, относящиеся не только к современной автору, но и к предшествующим эпохам; ярким самоцветом в этой сокровищнице сверкает перед нами добытое личной практикой Ахмада ибн Маджида. Разносторонность содержания дает основание видеть в рассматриваемом документе своеобразную морскую энциклопедию, плод зрелого опыта, и это обстоятельство уже само по себе – вне зависимости от прочих материалов – служит красноречивым опровержением догмы о «сухопутном» характере арабской культуры, кое-где и поныне исповедуемой косными жрецами науки.

После создания книги с «полезными главами» не минуло и десяти лет, как в судьбе народов индоокеанского бассейна и в жизни Ахмада ибн Маджида произошел крутой перелом. 24 апреля 1498 года «четвертый лев» южных морей взошел на палубу «Cao Габриэля», флагманского корабля экспедиции Васко да Гамы, и впервые в истории повел португальскую флотилию из Африки в Индию. Об этом написано уже довольно много, и не стоит повторяться, а нужно выделить слсдую

43

щие три обстоятельства, очень важные для темы нашей книги:

1. «...Да Гама остался весьма удовлетворен его (=Ахмада ибн Мадж и да.– Т. Ш.) знаниями, особенно когда мавр показал ему карту всего индийского побережья, построенную, как вообще у мавров, с меридианами и параллелями, весьма подробную (...) Так как квадраты (долгот и широт) были весьма мелки, карта казалась очень точной. Да Гама показал мавру астролябию из дерева, привезенную им, и другие, металлические астролябии для снятия высоты Солнца и звезд. При виде этих приборов, мавр ке выразил никакого удивления. Он сказал, что арабские кормчие Красного моря пользуются приборами треугольной формы и квадрантами для того, чтобы измерять высоту Солнца и особенно Полярной звезды; это весьма употребительно в мореплавании. Мавр добавил, что он сам и моряки из Камбея и всей Индии плавают, пользуясь некоторыми наиболее заметными звездами, как северными, так и южными, расположенными посреди неба, на востоке и западе. Для этого они пользуются не астролябией, а другим инструментом, состоящим из трех дощечек; последний имеет ту же цель, что у наших моряков balhestil-ha...» (Жоау да Барруш, XVI в.).

2. «Не приближайтесь к берегу этого пролива (– восточному побережью Африки к северу от Малинди.– Т. Ш.), выходите в открытое море; там вы приблизитесь к побережью (Индии) и тогда окажетесь под защитой волн» (наставление, данное Ахмадом ибн Маджидом Васко да Гаме и внесенное в судовой журнал «Cao Габриэля»),

3. «После... разговоров с этим кормчим да Гама получил впечатление, что в нем он приобрел большую ценность. Чтобы его не потерять, он приказал немедленно плыть в Индию и 24 апреля (1498 года.– Т. Ш.) двинулся в путь...

Да Гама прибыл в Каликут менее чем через месяц, 20 мая того же года» (Жоау да Барруш).

Эти свидетельства, тем более ценные, что они исходят от противной стороны, говорят о многом. Внешне (по предмету сообщения) различные, они лежат на одной линии, что позволяет видеть в них отзвук существования закономерной цепи: техническая оснащенность арабских судов, не уступавшая европейской, а подчас ее превосходившая (как это было на Средиземном море в IX – X веках), давала возможность предпочитать открытое плавание прибрежному (более опасному из-за мелководья) и тем значительно сокращала сроки преодоления морских пространств. Ученые, отказывающие арабам в славе морской нации, а в лучшем случае сквозь зубы отмечающие лишь их каботаж, не в силах противопо

44

ставить этому факту ничего, кроме слепого скепсиса, всосанного с молоком традиционной арабистики.

Итак, за двадцать шесть суток пройдена половина чужого океана, неведомые воды и воды, отделяющие Малинди в Восточной Африке от Каликута на малабарском берегу; рядовые пункты географической карты приобретают вечную жизнь в летописях истории. Португальцы – в Индии! Следуя Торде-сильясскому договору 1494 года, они отвернулись от Атлантики, предоставив заморские плавания на запад испанским конкистадорам; их мечу и кресту отдано все восточное полушарие, и воины, купцы, миссионеры с берегов Тежу стремятся к сказочным богатствам Азии. Индия и Цейлон – крупнейшие жемчужины этого загадочного моря сокровищ.

Главный враг пришельцев – не соперничающие друг с другом индийские князьки, каждый из которых мнит свое царство пупом Вселенной и старается доказать эту исключительность в междоусобных распрях; не тропические болезни и незнакомство с огромным таинственным полуостровом. Основная преграда, твердокаменно встающая на пути европейских планов,– арабская морская торговля, с древности, особенно в пору ислама, покорившая западнойндийское побережье. Фактории, населенные постоянно проживающими в них десятками тысяч купцов из Багдада, Басры, Бахрейна, Омана, Адена, Джидды, гнездятся во всех крупных гаванях Гуджарата, Конкана, Малабара, такова же картина на Лаккадивских и Мальдивских островах, не говоря уж, конечно, о сказочно богатом Цейлоне, где еще не арабов, а сабейцев из южноаравийских торговых городов видел китайский путешественник в канун падения Рима. Негоцианты с побережий халифата совершают крупные сделки, их богатства непрерывно растут, поколение за поколением цепко держит в руках индийский рынок. От благосостояния арабских колоний зависела реальная власть местных правителей, ее устойчивость и осуществление державных замыслов. Поэтому не вызывают удивления ни красочная картина пира, ожившая под пером Руставели, где раджа Кулама на юге Малабара предается винным утехам бок 6 бок с главой арабской колонии, который, оказывается, тоже не избегает Вакха, ни та нараставшая враждебность, которая все плотнее сгущалась вокруг первых португальцев на площадях Каликута: купцы с аравийских побережий почуяли смертельную опасность. Грозный призрак утраты экономического владычества маячит все неотступнее; они готовы к решительной мере.

Слабовооруженные – это ведь пока лишь разведка – сыны Лиссабона, до которых доходят зловещие слухи, не могут принять вызова; едва дождавшись наступления обратного мус

45

сона, маленькая флотилия 10 декабря того же 1498 года покидает Каликут и в сентябре 1499, после двухлетнего плавания, замедляет ход у пиренейских причалов. Темный демон мести за грозившую опасность витает над бесконечными рассказами усталых путешественников о стране-сокровищнице в сердце Индийского океана. И – пробил час, настает пора военных походов. Одна за другой несутся армады по пути Бартоломеу Диаша вдоль Западной Африки, затем по пути, указанному арабским судоводителем, королевские пушки бьют в упор – цветущие города индийского побережья превращаются в груды развалин. На акваторию Индийского океана распространено действие указа португальского короля от 6 апреля 1480 года, повелевающего флоту королевства пускать ко дну все иноземные суда, оказавшиеся на рейде Гвинеи. Это позволяет хладнокровно расстреливать в открытом море безоружные парусники восточных негоциантов и сокрушить основу международной торговли Западной Азии – арабское мореплавание. Широко разлившееся между африканской «золотой Софалой», Оманом и южноиндийским мысом Коморин водное пространство становится португальским озером, на крови, покрывающей руки завоевателей, светится золотой ключ от кладовых Востока.

Ахмад ибн Маджид был свидетелем этих драматических лет. Ему поздно менять профессию – дело всей прожитой жизни стало частью его существа; он продолжал водить суда – теперь уже по более коротким путям,– оставаясь в душе моряком дальнего плавания. Обо всем этом свидетельствуют его три последние лоции с упоминаемой датой 1501 год: во-первых, подчеркнуто выделено специальное описание Красного моря, но уже не целиком, как в «Полезных главах», а лишь в рамках одного маршрута – от Джидды до Адена; это традиционный путь паломников, что позволяет предположить, что изменившиеся обстоятельства сделали теперь былого водителя океанских судов проводником лишь на местной линии специфического назначения; во-вторых, два других произведения, более крупных, в сумме дают навигационную характеристику всего Индийского океана; однако это уже дань прошлому, ибо в общем повторяется картина, нашедшая место в более ранних творениях «четвертого льва» южных морей.

Но вдруг по серой ткани технического повествования, исподволь начавшей утрачивать в глазах исследователя прелесть новизны, пробегают багряные тени. Это в сухой текст ворвались полные сдержанного гнева слова осуждения «франков», т. е. португальцев, огнем и сталью утверждающих свое господство на Востоке. Перечисляются один за другим этапы

46

их последовательного продвижения и закрепления на приобретенных позициях, а все кончается многозначительной фразой, звучащей как апофеоз чувств: «О, если бы мне знать, что от них будет!»

Вышедшая из глубин сердца горестная нить слов старого лоцмана бросает новый свет на эту фигуру: гнев и раскаяние живой души двумя огненными линиями перечеркивают холодную бесстрастность мастера, встававшую перед нами из образцов его профессионального письма, и дают понять, что все литературные, философские и бытовые отступления, столь оживляющие текст «Полезных глав», отнюдь не случайны, они – закономерные свидетельства самопроявления творящей натуры, плоды глубинной работы мысли.

В целом перед нами не только свод важных сведений об акватории Индийского океана, но и большой психологический документ, который сам по себе делает содержащую его уникальную рукопись ленинградского академического фонда источником высокого значения.

После этих трех лоций имя Ахмада ибн Маджида растворяется в сумраке, окутывающем наши знания о последних годах его жизни. Как обычно бывает в таких случаях, появились умозрительные предположения, следом за ними не серьезные домыслы. Примером первых может служить мысль одного бразильского ученого, выходца из Леванта, высказанная в переписке со мной, о том, что знаменитый лоцман сопровождал экспедицию, открывшую полуденную Америку; непонятно, как арабский морепроходец мог вести португальские корабли в Атлантике, если он, подобно своим товарищам по профессии, не знал этих вод. Здесь уже налицо увлеченность страстного исследователя, который хочет безостановочно идти вперед и не всегда находит нужным перевести дух и осмотреться. Другой деятель, сирийский, осуществивший ряд полезных изданий арабских морских текстов (к сожалению, текстологическая сторона в этих работах не достигает нужной высоты) непременно желает, чтобы Ахмад ибн Маджид умер в 1510 году: «...вряд ли он жил позже». Тут уже домысел худшего рода; не будем гадать, а скажем: после лоций начала XVI века следы столь долго занимавшего наше внимание человека теряются. Сейчас нам остается перейти к последней фигуре многовековой арабской талассографии,– фигуре, достойно замыкающей круг интересующих нас авторов.

Сулайман ибн Ахмад ал-Махри ал-Мухаммади происходил, как показывает его первая нисба (указание на место происхождения), из южноаравийской приморской области Махра. Если у Ахмада ибн Маджида решающую роль в выбо

47

ре профессии сыграла, по-видимому, принадлежность к лоцманскому роду и лишь во вторую очередь – годы отрочества в портовом городе Джульфар, то, вероятно, Сулайман определил дело своей жизни именно благодаря тому, что рос под махрийским небом. Вместе с другими областями южной Аравии, его родина исстари была одним из центров международной морской торговли в Индийском океане; в ее и других гаванях по всему северному берегу Аденского залива деятельно работали судостроительные верфи и судоремонтные мастерские. Сам воздух этих оазисов, притиснутых пустыней к океану, полон манящим запахом дальних стран, и мало кто из поселившихся здесь оставался равнодушен к тому, что скрывала за собой зыбкая линия горизонта. Морские странствия не были самоцелью: большинство путешественников составляли купцы, меньшую часть – экипажи судов, еще меньшую – судоводители. Не было ли последних среди предков Сулаймана, не от них ли и он, подобно своему старшему собрату, унаследовал интерес к мореходной профессии, лишь закрепленный местом пребывания? Здесь мы должны отметить отсутствие в произведениях махрийского автора каких бы то пи было автобиографических данных. Скромность? Или увлеченность своей темой в такой степени, что жаль подарить миг, слово другому предмету? Опять не станем гадать, а будем исходить из того, что есть. Одна лишь мысль возникает в связи со сказанным: писатель, если он по натуре своей художник, при всех обстоятельствах не может обойти в большом обобщающем труде, о чем бы ни говорилось там, хотя бы части своих личных переживаний, ибо они всегда содержат интерес для многих, общественную ценность. Тот, кто так не поступает, внушает сомнение в талантливости, последняя начинает походить на простую способность к сложному ремеслу. Наш автор с большим знанием дела излагает разнообразные сведения по мореходству и ни на шаг не отступает в сторону; он сдержан и сух до замкнутости; непроницаемая завеса отгораживает его душу от читателя, и два мимолетных упоминания об Ахмаде ибн Маджиде в главном труде звучат как откровение. Или не все, что он создал, до нас дошло?..

Сохранившееся теоретическое наследство Сулаймана ал-Махри, как он зовется в арабистике (или часть этого наследства), представлено пятью произведениями. Крупнейшее из них – «Махрийская опора в точном познании морских наук» – состоит из семи глав: 1. Основы морской астрономии. 2. Наименования звезд; расстояния между Северным полюсом и Полярной звездой. 3. Морские пути в области наветренных и подветренных стран (т. е. лежащих к западу

48

и востоку от мыса Коморин в Индии). 4. Маршруты в сфере островов и архипелагов между Мадагаскаром и Тайванем. 5. Широты различных гаваней, определенные в соответствии с положением Полярной звезды и обеих Медведиц. 6. Муссоны. 7. Маршруты по морю между западными побережьями Аравии и полуострова Индостан. Это своеобразная энциклопедия морских наук, по охвату материала приближающаяся к «Полезным главам» Ахмада ибн Маджида и «Всеобъемлющей...» турецкого адмирала Челеби, между которыми она хронологически стоит. Затем следуют сочинения: «Ожерелье из солнц, касающееся выведения основных правил», состоящее из шести разделов: 1. Лунный год. 2 – 3. Солнечный год. 4. Византийский год. 5. Коптский год. 6. Персидский год – речь о системах летосчисления, связанных с наблюдениями эклиптики, по-видимому, и подсказала слова для первой части заглавия трактата; «Славная книга путей, касающаяся науки о беспокойном море» с семью главами: 1. Ин-доокеанские маршруты. 2. Положение разных гаваней относительно звезд. 3. Побережья крупнейших островов.

4. Расстояния от Аравии до Индии, от Африки до Индонезии.

5. Ветры, циклоны. 6. Аравийские, африканские, индийские побережья. 7. Солнце, Луна, зодиакальный круг. Следующее сочинение: «Дар мужам, где толкуется про облегчение усвоения правил» также с семичастным построением: 1. Сферы и звезды. 2. Деление небесной окружности на 32 доли (по числу навигационных румбов). 3. Понятие зама (три часа морского пути) – единицы измерения пройденного расстояния. 4. Каботажное и открытое плавания. 5. Съемка звездных высот для определения координат гаваней. 6. Расстояния между гаванями. 7. Морские ветры; наконец, комментарий к последнему трактату, составленный, конечно, позже основного текста и вносящий в него значительные дополнения. Единственная дата, называемая Сулайманом,– 1511 год, и вторая – 1553 год, под которой турецкий автор Челеби упоминает о нем как об у лее покинувшем мир живых, приблизительно очерчивают грани жизни судоводителя из Махры: первая половина шестнадцатого столетия, т. е. время, когда в Индийском океане и Средиземном море начинают утверждать свое господство флоты Лиссабона и Стамбула.

Сулайман ибн Ахмад ал-Махри – последний арабский «лев морей» и теоретик навигации, заключительное звено в цепи авторов, прошедших перед нами. Он живой свидетель упадка океанского арабского мореплавания в течение роковых десятилетий начала европейской колонизации на Востоке, и в то же время его деятельность хронологически совпадает с периодом, когда под натиском новых сил Европы и Азии

49

рушатся последние бастионы западного и восточного халифатов и оба государственных образования окончательно сходят с исторической сцены. В творчестве Сулаймана, если иметь в виду дошедшие до нас материалы, эти события не отразились, однако на его фигуре лежит особый колорит, сообщаемый тем значением, которое она объективно имеет: как и труды Ахмада ибн Мадж и да, произведения южноарабского судоводителя подводят итог тому, что знали арабы о море, и как таковые представляют научно достоверный документ для обобщающей оценки.

Нам осталось теперь вкратце остановиться на некоторых наиболее показательных памятниках арабского влияния в области талассографии и морской практики за пределами халифата, ибо эти образцы наряду с оригинальными сочинениями, о которых выше шла речь, каждый по-своему служат источниками для нашей темы.

Вскоре после Сулаймана, в 1554 году, адмирал султанской флотилии Сиди Али Челеби составил в Ахмедабаде (провинция Гуджарат в Индии) на турецком языке книгу «Всеобъемлющая по науке о небесах и земных морях». Перечень глав этого свода весьма интересен для нас в том отношении, что в целом он воспроизводит арабскую схему сочинений подобного рода. Так, специальное внимание уделено звездам и определению их положения, далее говорится о хронологической системе счисления, маршрутах в Индийском океане, астрометрических наблюдениях и установлении по ним координат различных гаваней, расстояниях между последними, ветрах иррегулярных и периодических, морских стихиях, опасных для судоходства. То, что в текст вошло несколько свежих тем, внушенных продвижением Европы на новые рубежи своей истории – к ним относятся рассуждения о компасе, описание морских путей в Америку, заметка о построении карт,– не меняет сути дела: внешние новшества, дань времени, занимающие в книге скромное место, подчеркивают стойкость традиционной схемы. Обеспечена эта стойкость тем, что наряду с европейскими сообщениями турецкий адмирал тщательно использовал десять арабских сочинений по мореходству, принадлежащих самым выдающимся представителям классической талассографии в халифате: речь идет о лоциях Мухаммада ибн Шазана, Сахла ибн Абана и Лайса ибн Кахлана (до нас они уже не дошли) и об основных трудах Ахмада ибн Мадж и да и Сулаймана ал-Ма-хри. Весьма показателен отзыв Челеби, живыми красками рисующий образ арабского проводника экспедиции Васко да Гамы: «Искатель правды среди мореплавателей, наиболее заслуживающий доверия из лоцманов и моряков западной

50

Индии в XV и XVI веках». Полные благородства, эти слова одного мастера судовождения о другом говорят, конечно, о многом. Высокого мнения стамбульский морепроходец и о текстах махрийского судоводителя. На это указывает, во-первых, то, что вслед за Су лайм а ном он в своей энциклопедии посвящает особый раздел опасностям плавания, а во-вторых, сходство, подчас доходящее до прямого совпадения фраз, ряда описаний в сочинениях обоих авторов; заимствование, в частности, налицо в такой важной области, как положение гаваней относительно звезд: следуя данным ал-Махри, Челеби приводит перечень всех известных причалов под последовательно убывающей высотой Полярной звезды – перечисление идет с востока на запад,– затем во главу схемы ставятся Малая и Большая Медведица. Как бы невзначай техническое лоцманское описание предваряется сообщением о том, какими из ценных продуктов богата данная местность. Фактически здесь центр текста, ибо читатель сразу же узнавал, чего ради стоит подвергать себя опасностям океанского путешествия (а, может быть, и не стоит?). Любознательность, как бы она иногда ни была распространена, отступала перед материальной выгодой.

Абу л-Фазл Аллами (14 января 1551 – 12 августа 1602) из царственной Агры, военачальник, царедворец, друг императора Акбара, оставил нам в своем сочинении 1595 года – «Акбаровой книге» – перечень разрядов корабельной службы в Индийском океане. В контексте указываются размеры оплаты труда каждого из членов экипажа, зависевшие от порта прибытия и продолжительности морского пути; численные показатели – от 400 рупий, причитающихся судовладельцу, до 12, получаемых пушкарем,– этот сравнительно неприметный технический штрих текста, бесстрастной скороговоркой сообщаемый факт, в действительности представляют яркую деталь рассказа: вот как в конкретных формах выражалось вопиющее социальное неравенство, вот элемент сердцевины антагонистического общества. Для нашей темы перечень Абу л-Фазла имеет и специальный интерес: из двенадцати называемых разрядов одиннадцать обозначены терминами персо-индийского происхождения, однако самая главная должность именуется арабским словом «му'аллим» – наставник. Это капитан судна, правящий его путем в открытом море, мозг экипажа, лицо, от знаний и практического опыта которого зависит судьба рейса, сохранность жизней и товаров; это центр, куда сходятся все нити, откуда исходит каждое действие на борту. Филология, которую подчас отстраняют от участия в исторических построениях, красноречиво указывает здесь, как и в

51

ряде других областей, на роль, которую сыграло арабское мореплавание в навигационной деятельности разных народов Индийского океана.

Если продолжить речь о филологии, то выяснится, что влияние арабской морской культуры распространилось и на Европу, захватив прежде всего такие отрасли, как судовождение и астрономия. В первой сфере показателем служит значительная часть мореходной терминологии («адмирал», «бизань», «галера», «кабель», «муссон», «фелюга» и др.), во второй – более двухсот наименований для звезд: в обоих случаях исследования установили арабское происхождение всего этого материала. Таким образом, терминология (рядом с данными европейской картографии и даже художественной литературы) пополняет состав источников, позволяющих науке восстанавливать давно распавшуюся под крутыми ветрами новых эпох историческую ткань.

Битва в Средиземном море между арабским и турецким кораблями (1571 г.)

АРАБСКИЕ КОРАБЛИ ПОВЕЛЕВАЮТ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕМ

...Как чайка, летит бригантина, Чье имя «Отвага» гремит От вечно живого Марселя До мертвой страны пирамид.

Как в зеркало, смотрится в море, О чем-то мечтая, луна. Дитя серебра и лазури, Плывет под луною волна.

Хосс де Эспронседа, Х1Хв. (Перевод с испанского наш.– Т. Ш.)

6 июня 1853 года Энгельс писал Марксу:

«Плодородие земли достигалось искусственным способом, и оно немедленно исчезало, когда оросительная система приходила в упадок; этим объясняется тот непонятный иначе факт, что целые области, прежде прекрасно возделанные, теперь заброшены и пустынны (Пальмира, Петра, развалины в Йемене и ряд местностей в Египте, Персии и Индостане). Этим объясняется и тот факт, что достаточно бывало одной опустошительной войны, чтобы обезлюдить страну и уничтожить ее цивилизацию на сотни лет» {Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 28, с. 221).

Мысль Энгельса наглядно подтвердилась в нашем веке, когда хранитель древневосточной коллекции Йельского (США) университета ассириолог Рэймонд Ф. Дауэрти произвел многочисленные раскопки в южной Месопотамии. Критическое осмысление свидетельств позволило увидеть рядом с вавилонской метрополией ее приморскую периферию, простиравшуюся между Персидским и Аденским заливами. Жители побережья Маган, который исследователи отождествляют с нынешним Оманом, совершали на утлых судах дальние переходы. Они добирались до Малабара в юго-западной Индии и доставляли оттуда корабельный лес, эбеновое и сандаловое дерево, а также обработанный камень, употребляв

53

шийся в гражданском и мемориальном строительстве. Из южной Аравии, где тянулись нескончаемые ряды цветущих рощ, вывозились благовония. Все поступало в Нижнюю Вавилонию, увеличивая ее экономическую мощь и приукрашая неотвратимо старевшее историческое лицо мировой державы. Эти крупицы наших знаний о «хожениях за море» аравитян в четвертом и третьем тысячелетиях до н. э., конечно, еще не говорят о систематическом процессе; мы можем ожидать здесь преувеличений и чрезмерных обобщений; но как дыма не бывает без огня, так и потускневшие следы прошлого, представшие в археологических находках Дауэрти, убедительно повествуют о цветущих краях древнеаравийского поморья.

Большую определенность благодаря сообщениям античных авторов имеет картина первого тысячелетия. Еще перед 700 годом на восточноафриканском побережье, в районе Гвардафуя, появились фактории, основанные выходцами из южной Аравии. Новозеландский ученый Клемеша справедливо замечает в этой связи, что без развитого судоходства, без целых флотилий из кораблей дальнего плавания прочная заморская колонизация была бы невозможна; а ведь арабское экономическое влияние в Восточной Африке с той поры переходило из века в век. Это уже качественно следующий, высокий этап, когда не приходится удивляться ни гаваням и верфям, рассыпанным по береговой линии Аравийского полуострова, ни упорному стремлению ассирийских царей прорваться к власти над южноарабской морской торговлей, ни словам Плиния: «...арабы живут тем, что дают их моря», ни решающей роли аравийских моряков в открытии муссонов.

Последнее обстоятельство заставляет вспомнить, что около 310 года до новой эры торговые корабли из южной Аравии усиленно действовали и на востоке: Суматра, где несколько позже возникла арабская колония, Цейлон и Мадагаскар именно благодаря им оказались введенными в единое русло международного обмена и связанными между собой. Затем купцы с аравийских берегов добрались до Китая и основали факторию в Наньхайцзюне (Гуанчжоу). Греко-египетский безымянный труд I века н. э. «Перипл Эритрейского моря» и записки известного китайского путешественника начала V века Фа Сяня упоминают о многочисленных негоциантах из Аравии, ведущих операции в Индии и на Цейлоне. «Порт Муза,– повествует первый источник, имея в виду ал-Муджу (Моху) на юге Аравийского полуострова,– полон арабскими капитанами и матросами, которые занимаются торговыми сделками. Они участвуют в торговле с Эритреей и Сомали в Африке и Бхарукаччеи (Броч) в Индии на собственных судах».

54

Показания документов истории убеждают нас в том, что даже для раннего мусульманского государства мореплавание отнюдь не было новостью; наоборот, в этой области уже создалась прочная традиция. Но в старом и привычном занятии именно при первых преемниках основателя ислама появляется новая струя, порожденная становлением халифата и составляющая специфическую главу его летописи: речь идет об арабском военном судостроении и судоходстве.

Решение строить боевые корабли было принято властями Аравии лишь после того, как полчища обитателей аравийских пустынь, хлынувшие на плодородные земли Леванта, оказались бессильными сразу овладеть богатыми прибрежными городами восточного Средиземноморья; наступление замедлилось, а кое-где надолго приостановилось из-за того, что византийский флот подвозил осажденным продовольствие и оружие, а кочевники не имели средств этому помешать. Здесь мы сталкиваемся с не лишенным психологического интереса обстоятельством. Первые правители мусульманской общины, сподвижники и непосредственные преемники Мухам-мада (Магомета), были сынами пустынной внутренней Аравии. В пустынях, уходящих в глубь Аравийского полуострова, царила обособленность, свойственная кочевникам, на их беспредельных пространствах текла своя патриархальная жизнь, выработавшая собственные идеалы и законы. «Праведные» халифы житейски мужали на сухопутье, им, особенно двум первым – Абу Бакру и Умару, море казалось не столько соединяющей тропой, сколько разделяющей народы грозной стихией. Умар повелел восстановить заглохший древний канал из Нила в Красное море, чтобы вывозить зерно из покоренного его войсками Египта в пустынную Аравию,– это был не столь уж значительный в сравнении с общими масштабами акт развития торгового судоходства во внутренних водах, вызванный к жизни острой материальной необходимостью, акт мира; и он же, Умар, до конца своих дней подавленный разгромом персами военной экспедиции своего наместника в Бахрейне, запретил вооруженные походы на судах. Страх перед морем, отчужденность от него объясняют нам причину поразительной близорукости первых аравийских правителей, проявленную при подготовке к войне с Византией.