Текст книги "Неторопливо, бережно, всецело (ЛП)"

Автор книги: Тэмми Фолкнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Хочешь маршмеллоу? – спрашивает Рейган.

– Я родился и вырос в городе. Мы не жарим маршмеллоу. – Я качаю головой.

– Гонзо, а ты? – спрашивает она.

Тот кивает и потирает грудь, что на языке жестов означает «пожалуйста».

– Он будет только рад, – перевожу я Рейган. Гонзо улыбается.

Она накалывает на прут маршмеллоу и протягивает ему. Но его коляска не позволяет ему подъехать ближе к костру, а длины его прутика не хватает. Очевидно, это его немало расстраивает. Тогда я беру два прутика и делаю из них один длинный и отдаю ему.

– Хочешь, я тебе пожарю? – спрашивает его Рейган.

Он качает головой. Я сам.

Я закидываю голову и смотрю на звёзды. Но тут подходит компания мальчишек, среди которых есть и глухие. Следующий час я занимаюсь лишь тем, что стараюсь переводить их всех. Время пролетает, и уже поздно, гораздо позднее, чем я думал.

– Гонзо, если съешь ещё одну, то сам превратишься в маршмеллоу, – предупреждаю я. Либо его начнёт тошнить.

Ещё одну? Спрашивает он, поднимая палец.

– Если тебя стошнит, я убирать не буду, – со смехом говорю я.

Рейган накалывает на его прутик ещё одну зефирку. Он отказался уступать, несмотря на то, что другие дети тоже ждали своей очереди. А мне не хватило духу забрать у него прут.

Все дети ушли спать. Гонзо здесь один из самых старших. Из сумерек выходит его мама. Она уже приходила проверить его, когда прошли полчаса, о которых мы договаривались, но парень так веселился, что я отправил её назад. Сейчас её волосы распущены, черты лица разгладились. Она засунула руки в карманы – становится прохладнее.

– Ну что, Карл, готов ко сну? – спрашивает его мама.

Г-О-Н-З-О, показывает он по буквам. Я смеюсь и качаю головой.

– О, значит, теперь ты Гонзо? – Она упирается руками в бока. – У тебя отличное имя. Не знаю, почему ты хочешь, чтобы тебя звали по-другому.

Я пихаю Карла в плечо.

– Чувак, это был наш секрет.

Затем я перехожу на язык жестов. От тебя не требуется всё рассказывать своей маме. Тут я поднимаю руки вверх, словно спрашивая: «Какого чёрта?» Хотя отлично знаю, что его мама понимает язык жестов.

Он смеётся. Спасибо за сегодняшний вечер. И смотрит мне прямо в глаза. Обычно он очень дёрганный, но прямо сейчас его взгляд говорит мне больше, чем слова или жесты, и прямо сейчас он очень спокоен и серьёзен.

Я смотрю на Рейган.

– Он благодарит тебя за сегодняшний вечер.

Она улыбается и кивает.

– Всегда пожалуйста.

Гонзо показывает на меня. Не смей приставать к моей девушке, когда я уйду.

Я поднимаю руки в знак капитуляции.

– Обещаю, что не буду приставать к Рейган, когда ты уйдёшь. Буду делать это только в твоём присутствии.

Предатель, показывает он.

– Чувак, я тебя предупреждал. – Но я смеюсь. Рейган вжимает голову в плечи и старается ни на кого не смотреть.

– Спокойной ночи вам обоим, – говорит мама Гонзо. А сам он машет нам рукой и уезжает вслед за ней.

– Ты и правда отлично с ним ладишь, – тихо говорит Рейган.

– Его легко полюбить.

Рейган поднимает прут, который оставил Гонзо, и накалывает на него маршмеллоу, а затем протягивает мне.

– Ну давай, городской мальчишка. Это будет первый раз, когда ты пожаришь зефир.

– Ну, будь я проклят, – говорю я, забирая у неё прутик, – это будет мой первый раз с тобой.

Она замирает.

Дерьмо. Я сделал ошибку.

– Я просто пошутил, – спешу поправить ситуацию. Я наблюдаю за её лицом, но она смотрит куда угодно, только не на меня. – Мне не следовало этого говорить. Вслух точно.

Я ещё не опустил прут к костру. Она робко протягивает руку и берёт мою ладонь в свою. Затем подвигает ближе к костру.

– Вот так, – шепчет Рейган. Её рука дрожит, но она не отпускает меня.

– Ты в порядке? – мягко спрашиваю я.

Она улыбается мне в темноте.

– Я в порядке.

Я втягиваю в себя воздух, потому что не знаю, как лучше спросить.

– Нет, – говорю я. Она смотрит на меня. – После той ночи. Ты в порядке после того, что случилось той ночью?

Я чувствую, как она напрягается рядом со мной.

– Значит, ты меня помнишь, – шепчет она.

– Я думаю о тебе всё время, гадая, что случилось после того, как ты уехала.

Рейган медленно выдыхает, словно пытаясь успокоиться.

– Спасибо тебе за то, что ты сделал.

– Пожалуйста.

Мне не нужна её благодарность, но, похоже, она долго ждала, чтобы сказать мне это. Я наблюдаю за тем, как поджаривается зефир, как его кремовая поверхность становится коричневой. Но вот его охватывает фиолетовое пламя, и Рейган отдёргивает наши руки и поднимает маршмеллоу к своим губам, чтобы сдуть огонь.

Она сжимает губы и дует, и внутри меня что-то шевелится. Я так сильно хочу поцеловать её, что практически ощущаю её вкус.

– Я не знаю тебя, но у меня такое чувство, что мы давно знакомы. После той ночи ты словно стала частью меня. – Мои слова звучат глупее некуда, и я тут же прикусываю язык, чтобы не сморозить ещё какую-нибудь глупость.

– Я чувствую то же самое, – отвечает она. – Не знаю, станет ли тебе от этого легче.

По крайней мере, я не одинок в своих чувствах.

– Я бы отдал всё на свете, чтобы поцеловать тебя прямо сейчас, – тихо говорю я. Дерьмо. Я правда сказал это вслух?

Рейган улыбается, по-прежнему не глядя на меня. Она выглядит так, как будто… сожалеет?

– А я бы отдала всё на свете, чтобы ты этого не делал, – так же тихо отвечает она. Прут с маршмеллоу склоняется в мою сторону.

С тем же успехом она могла двинуть мне под дых. Прошло два с половиной года.

– Ты ведь не позволила ему украсть у тебя всё, ведь так? – Надеюсь, что нет. Если да, то он победил. Он насильно взял её тело, но вместе с тем взял ещё нечто большее.

– Я искала тебя после той ночи, – говорит Рейган.

– Я попросил своих братьев выяснить что-нибудь о тебе, когда сел в тюрьму, – признаюсь я и смотрю в её глаза, когда она поднимает их на меня. – Нет-нет, никакого маниакального преследования не было.

Рейган смеётся.

– Ты собираешься это есть? – спрашивает она, кивая на зефир.

– Он сгорел. – Она не хочет говорить о той ночи, я тоже не против.

– Некоторые любят маршмеллоу именно таким. – Я успел увидеть достаточно детей, которые ели обугленные зефирины, чтобы знать, что она говорит правду. – Если не будешь, то я съем. – Она вопросительно поднимает брови.

– Давай, принцесса, – говорю я. Рейган снимает маршмеллоу с прутика, отрывает половину корочки, а остальное протягивает мне, говоря что-то о горячем, липком и сладком.

– Попробуй.

Сейчас я готов сделать всё, о чём бы она ни попросила.

Поэтому ем маршмеллоу.

– Не понимаю, почему людям нравятся такие штуки. Не так уж и вкусно.

– Завтра вечером мы будем делать сморы. – Она в предвкушении потирает руки.

– А это что ещё за хрень? – спрашиваю я.

Рейган смеётся, закинув голову. Её волосы спадают по спине, и мне хочется собрать их и обернуть вокруг кулака, чтобы убедиться, что они настолько же мягкие, насколько выглядят.

– Сморы – это сэндвич из поджаренного маршмеллоу и квадратиков шоколада между хрустящего печенья.

– Шоколад всё сделает едой, – отвечаю я. Так говорила моя мама. Не знаю, почему мне захотелось произнести это вслух.

– Правда. – Больше она ничего не говорит.

Так мы и сидим молча, тишину нарушают лишь треск костра, стрёкот сверчков и вопль какого-то мальчишки, который зовёт вожатого. Прежде, когда я был наедине с девушкой, мне хотелось лишь одного – избавить её от одежды. Уже два года я не был внутри женщины, но в эту секунду даже представить не могу, что это может быть лучше происходящего прямо сейчас.

– Прости, если я смутил тебя, спросив о поцелуе, – наконец говорю я.

Она фыркает.

– Ты хотя бы спросил.

– Хорошо, что тебе понравилось, потому что, вероятно, я буду спрашивать до тех пор, пока ты не разрешишь.

Рейган смеётся и качает головой.

– Ты обещал Гонзо, что будешь приставать ко мне, только когда он будет поблизости.

– Так пойдём его разбудим. – Я делаю вид, что собираюсь подняться на ноги, и Рейган касается моей руки, чтобы остановить меня. И я снова чувствую этот трепет. Я сажусь, но в этот раз уже ближе к ней.

Она какое-то время просто молчит, а потом говорит:

– Так хорошо.

Я протягиваю руку, чтобы убрать прядь её волос за ухо, но Рейган отшатывается.

– Я тебя пугаю? – Я ведь недавно вышел из тюрьмы. Но тут нечто большее, я уверен. После всего, что с ней случилось, в её голове, должно быть, полно серьёзного дерьма.

Рейган поднимает взгляд, её зелёные глаза сверкают в свете костра.

– Мне просто не нравится, когда меня касаются. – Она пожимает плечами. – Вот и всё.

– Принцесса, мы можем поработать и избавить тебя от этого, а? – Эти слова звучат почти шёпотом. На её глаза наворачиваются слёзы, и она отчаянно моргает, чтобы не заплакать. Мне хочется коснуться её, но что-то подсказывает мне, что это будет плохим ходом.

– Всё дело во мне, – говорит Рейган. – Не в тебе. – Секунду она молчит. – Я уверена, что ты потрясающе целуешься. И я упускаю такой шанс! – Она прижимает ладонь к груди. Дразнит меня.

Но это лучше, чем то, что было мгновение назад. С такой Рейган куда проще. Хотя мне очень хочется наполненных эмоциями перешёптываний.

– Много женщин ты целовал?

Упс. Уверен, она не хочет узнать правду.

– Несколько.

– Несколько сотен? Несколько тысяч? – Рейган смеётся, издавая при этом гулкий, дребезжащий звук.

– Нескольких, – повторяю я.

– Не появляется ли ощущения обыденности после некоторого времени? В том смысле, что после нескольких тысяч раз твоё сердце больше не хочет выпрыгнуть из груди?

Я усмехаюсь.

– Нет, если всё делать правильно. – Я чуть меняю позу, наклоняясь вперёд над коленями. Её шёпот и жаркие взгляды определённым образом действуют на меня, и будь я проклят, если она увидит, как именно. – А когда ты целуешь мужчину, чувствуешь, что твоё сердце готово выпрыгнуть из груди?

Она качает головой.

– Нет.

– Тогда почему ты спрашиваешь?

– Потому что я чувствую это сейчас. – Она встаёт на ноги, а мне хочется схватить её и притянуть к себе. – Лучше я пойду спать.

Рейган потягивается, и мне становится видна полоска кожи между её кофтой и джинсами. Я протягиваю руку и тяну её кофту вниз. Она прикрывает живот рукой, словно ей хочется защититься от моего прикосновения.

Она смотрит мне прямо в глаза. Но молчит.

– Я уже могу тебя поцеловать? – вырывается из меня. Боже, можно подумать, что я никогда в своей жизни не видел девушек.

– Нет, – смеётся Рейган.

– Можно мне спрашивать и дальше?

Она кивает. Это быстрый, почти неуловимый жест, а ещё она закусывает нижнюю губу и улыбается.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – говорю я уже её спине. Она уходит в темноту, и та поглощает её.

Рейган

Я подхожу к дому на ватных ногах. Войдя через дверь кухни, обнаруживаю за столом родителей, сидящих с чашками кофе. Они тихо о чём-то разговаривают.

– Весело было? – спрашивает мама и смотрит на меня поверх чашки. Мы с ней очень похожи – у неё такие же тёмно-русые волосы и загорелая кожа. Папа говорит, что, когда они познакомились, мама выглядела точно так же, как я сейчас.

Её волосы такие же прямые, как у меня, она такая же высокая и стройная, даже несмотря на прошедшие годы.

Я кивком отвечаю на её вопрос.

– Мы жарили маршмеллоу.

Мама выгибает бровь.

– А, сейчас это так называется? Во времена моей молодости это было просто флиртом.

Моё лицо тут же вспыхивает.

– Я не флиртовала.

– Угу, – мычит она, но улыбается.

– Оставь её в покое, – шутливо рычит папа.

– И как его зовут? – не отстаёт мама.

Я прикидываюсь дурочкой.

– Гонзо.

Папа фыркает.

– Гонзо – это пятнадцатилетней паренёк, что постоянно отирается рядом с Питом, наставником мальчишек из исправительного учреждения.

– Пит, значит? – спрашивает мама. Она знает, что именно Пит нашёл меня тогда. – И какой он?

Я пожимаю плечами.

Она хмурит брови.

– Он вызвал в тебе странные ощущения?

– Мам, – предупреждающе отзываюсь я, – хватит.

– Пит – наставник или бывший заключённый? – Мама с любопытством смотрит на папу.

Папа кивает.

– Он освобождён условно-досрочно.

Мама делает резкий вдох. Папа бросает на неё быстрый взгляд.

– Он ведь не сделал ничего жестокого? – спрашивает она.

У меня ёкает сердце. Оно делает кульбит, а затем полностью останавливается. Я даже дышать не осмеливаюсь до тех пор, пока не слышу ответ.

– Я бы не пригласил его, если бы он сделал что-либо связанное с насилием. – Папа указывает на стопку папок рядом со своим локтем. – Я только что закончил вновь читать его дело, чтобы посмотреть, могу ли ещё чем-то ему помочь. – Он указывает на досье. – Хочешь, я дам тебе пробежаться глазами по документам?

Я качаю головой.

– Мне это не нужно. – Уж лучше я услышу всё от Пита. – Он кажется приятным человеком. – Я вперяюсь взглядом в отца. – Хотя папа и угрожал ему кастрацией.

Мама давится кофе.

– Эй, но это же работает, – ухмыляясь, отвечает папа.

Мама подталкивает меня за локоть.

– А как дела с Чейзом?

Я качаю головой.

– Он не в моём вкусе.

– Но зато Пит в её вкусе, – напевает папа.

Я поднимаю прутик, который он бросил на стол, и кидаюсь им в него, но на моих губах танцует улыбка.

– Он был очень милым. И я обещаю, что не забеременею. – Я быстро поднимаюсь на ноги, пока эта мысль ещё обживается в папиной голове. Прощебетав родителям спокойной ночи, я начинаю подниматься по лестнице.

– Питу будет крайне тяжело сделать тебя беременной, если я отрежу ему яйца, – кричит мне вслед папа.

Я смеюсь и качаю головой.

Уже на верхней ступеньке я останавливаюсь и прислушиваюсь.

– Они сидели очень близко друг к другу у костра, – говорит мама. – Я наблюдала из окна. – Пауза. – Она позволила ему коснуться себя?

– Нет, но она касалась его. – Папа тяжело вздыхает. – И она даже не попыталась ударить его в горло.

Отлично. Я могу быть немного агрессивной. Это всё началось с тех пор, как я попала на первое занятие курсов по самообороне.

А затем я поняла, что восточные единоборства – это моё. И не моя вина, что некоторые так и напрашиваются на то, чтобы я их ударила.

– Это уже начало, – бормочет мама.

Я качаю головой. Лично я ничего не начинала. Он просто тот мужчина, от которого мне не хочется бежать в противоположном направлении. Вот и всё. И больше ничего. И это странно, потому что если бы я судила о нём по его внешности, то точно бежала бы прочь изо всех сил.

– Похоже, он хороший парень, – снова тяжело вздохнув, говорит папа. – Просто он совершил глупость.

– И он такой секси со всеми этими татуировками, – говорит мама, хихикая, и до меня доносится папин рык. Мама взвизгивает, и я ухожу. Здесь слушатели больше ни к чему.

Я останавливаюсь у спальни Линкольна и стучу о дверной косяк.

– Входите, – отзывается брат, хотя дверь всё равно открыта.

Он сидит на полу и складывает кубики, чтобы сделать башню. Но башни Линка не похожи на остальные. Это сложные произведения искусства, основанные на численных теориях и прочем, чего я не понимаю.

– Сегодня тебе было весело? – спрашиваю я.

Это был подготовительный день, и по-настоящему лагерь заработает только завтра, но Линкольн уже погулял и посмотрел на людей, которых увидит завтра. Я вхожу в его комнату и осторожно присаживаюсь на краешек стула. Он кивает. Линк смотрит в мою сторону, но не в глаза. Он вообще очень редко смотрит людям в глаза. И когда он так делает, зачастую это оказывается ошибкой. И часто заканчивается эмоциональным срывом.

– Познакомился с кем-нибудь?

Брат снова кивает. Он говорит только тогда, когда сам того захочет.

– Люблю тебя, – говорю я. Линк поднимает глаза, почти встречаясь со мной взглядом, потому что смотрит на моё ухо.

– Я тоже тебя люблю, – тихо говорит он.

Пит

Тепло от огня обжигает ноги, отчего они зудят. Я чешусь, слегка ослабив дискомфорт. Я сижу здесь с тех пор, как она ушла, а уже прошло достаточно много времени. Сначала я даже думал, что она, возможно, вернётся. Но, чёрт, я, похоже, сам всё это придумал; я ей не интересен. Смотрю на большой дом, в котором она живёт. Он до омерзения идеальный. Забор из белого штакетника. Несколько гектаров земли. Холмистые пастбища. Прямо-таки пейзаж из «Энн из Зелёных крыш»[3]. Я не читал книгу. Только видел несколько серий, снятых «Пи-би-эс»[4], когда мама их смотрела. Они шли сразу за «Улицей Сезам». Мне больше нечем было заняться, поэтому я сидел с ней и смотрел. Мои братья издевались надо мной из-за этого, но мне было плевать.

Бревно, на котором я сижу, пошатывается, потому что кто-то садится рядом. У меня замирает сердце, но я тут же замечаю, что это всего лишь Фил. Он проводит рукой по своим отросшим волосам и тяжело вздыхает.

– Как дела, Пит? – спрашивает он.

Сейчас пламя костра превратилось в тлеющие угольки. Хотя рядом по-прежнему очень жарко.

– Нормально.

– Ты хорошо поработал сегодня вечером. – Фил косится на меня.

– Я не сделал ничего особенного.

– Вообще-то, лагерь начинает действовать с завтрашнего дня. – Он смотрит на меня. – Ты готов?

– Думаю, да. – Я пожимаю плечами и откидываю камень носком ботинка.

– Это тебя я видел беседующим с Бобом?

Я поднимаю глаза.

– Кто это?

Фил показывает на главный дом.

– Боб Кастер. Владелец фермы.

– А, да. – Я ни разу не слышал, чтобы кто-то называл его Бобом. – Он застукал меня, когда я разговаривал с Рейган. – Я улыбаюсь. Лишь от одной мысли о ней мои губы растягиваются в ухмылке, а я даже пальцем её не коснулся.

Фил присвистывает.

– Лучше соблюдай осторожность. Я видел, как он справлялся с парнями и покрупнее тебя.

Я фыркаю. Вряд ли меня ждёт такая участь.

– Ты напоминаешь мне его в те времена, когда он был молодым. Такой же здоровый, пугающий парень с чертовски огромным самомнением.

– Вы так давно знакомы?

– Двадцать пять лет назад он был как ты. – Фил кивает, когда я смотрю на него.

– Как я?

– Только что вышел из тюрьмы, его переполняли гнев и недовольство, он всё время был готов ввязаться в бой. У него было столько гонора, я в своей жизни никогда не встречал никого с похожим норовом. – Фил смеётся. – Я был его инспектором по надзору.

– Ничего себе, – отвечаю я. – Что он сделал, что оказался в тюрьме?

Фил пожимает плечами.

– Глупую ошибку, совсем как ты.

– Только у меня нет такого самомнения, – поправляю я Фила. Я хорошо себя веду. Прояви я хоть каплю дерзости, и мои братья тут же надрали бы мне зад. В частности, Пол.

– У тебя талант ладить с детьми. Тем более с особенными детьми. Ты никогда не думал о работе в социальной сфере? Ты смог бы помочь массе людей.

На самом деле я никогда ни о чём таком не задумывался. Мне всегда было страшно планировать что-то наперёд из-за того, что кто-то или что-то могло встать на моём пути.

– Даже не знаю, – увиливаю я от прямого ответа.

– Тогда поразмысли об этом. У тебя есть время. – Он умолкает, но эта пауза не причиняет дискомфорт. – А чем ты планировал заниматься после этого лагеря?

Я пожимаю плечами.

– Возможно, поступить в колледж. Не знаю. – Аттестат о среднем образовании я получил уже за решёткой, но колледж – дорогое удовольствие, а у моей семьи не так уж много денег. – Я работаю со своими братьями в нашем тату-салоне. – Я поднимаю глаза на главный дом. На втором этаже как раз зажёгся свет. Интересно, это комната Рейган? Фил улыбается, когда замечает, куда я смотрю.

– Что происходит между тобой и Рейган? – спрашивает он.

– Ничего.

Пока.

– Она тебе нравится? – Он словно пёс, учуявший кость. Не остановится, пока не сгрызёт.

Я пожимаю плечами.

– Будь осторожен с ней, ладно?

– Почему? Что в ней такого? – Неужели всем известно, что с ней стряслось?

– Она опасается мужчин.

– Тогда она в самом, чёрт подери, идеальном месте, где можно держаться от них на расстоянии. – В лагере полно мужчин и мальчишек.

Невероятно разумно.

– Она здесь из-за детей.

– Я тоже здесь из-за детей, – напоминаю я Филу.

Он кивает.

– Просто будь осторожным.

Именно так я и намереваюсь себя вести.

Фил поднимается на ноги и потягивается.

– Так странно находиться здесь, – тихо говорю я. Я был заперт в камере в течение двух лет. – Даже толком не знаю, что с собой делать. – Я оглядываюсь по сторонам. – И со всем этим открытым пространством.

Два года я не имел выбора. Ел, когда мне говорили есть, принимал душ, когда мне говорили принимать душ. Это место – прямая противоположность тюрьме, и я чувствую себя немного не в своей тарелке.

Фил снова садится.

– Расскажи мне, что ты чувствуешь.

– Так теперь вы доктор Фил[5]? – сдавленно усмехаюсь я. Но что-то в его серьёзном выражении лица заставляет меня воздержаться от дальнейших комментариев.

– Какие у тебя отношения с братьями? – спрашивает он. Уж лучше бы я поговорил о своих грёбаных чувствах.

– Нормальные, – резко отчеканиваю я.

– У тебя их четверо, да?

Я киваю.

– Трое старших – Пол, Мэт и Логан. И мой одногодка, Сэм. Мы близнецы. Вот только сейчас он учится в колледже по стипендии и играет в футбол, а я здесь.

– Почему ты говоришь об этом с такой горечью? – спрашивает Фил.

Сэм был со мной, когда меня поймали разгружающим тот грузовик. Мы оба были там. Мы оба брались за случайную работу, которую предлагал нам один мужик из нашего района. Да, это было незаконно, и да, меня поймали. Но Сэм тоже был там, когда всё произошло. Я велел ему убегать. Меня арестовали. Я отправился в тюрьму. А Сэм нет. Сэм играет в футбол и живёт жизнью, которую я хотел для себя.

– Нет никакой горечи, – выдавливаю из себя я. Не Сэм виноват в том, что у меня за спиной висел рюкзак, набитый наркотиками. Меня арестовали за хранение с целью дальнейшей продажи. Теперь я останусь преступником до конца своей жизни.

Фил кивает. Тишина между нами внезапно становится гнетущей. Совсем не так, как было между мной и Рейган.

– Мэт – это тот, который болен? – спрашивает он.

Мне не хочется говорить о Мэте. Он чуть было не умер, а для дальнейшего его лечения требовались деньги.

Очередной курс химиотерапии спас ему жизнь, пока. Но, возможно, в дальнейшем ему понадобится ещё. Именно поэтому я начал работать с Боуном, которому принадлежали те товары, что я разгружал. И он был тем, кто дал мне наркотики для продажи.

Он причина того, что я здесь. Если уж на то пошло, я сам этому причина. Но и без него тут не обошлось.

– Да, Мэт был болен.

– Как у него дела сейчас?

Мэт писал мне каждую неделю. Рассказывал о жизни братьев и Эмили, и всегда говорил, что с ним всё хорошо. Но когда я сел, никто понятия не имел, будет ли всё так сказочно.

Когда я приехал домой прошлым вечером, всё было отлично. Только Сэм остался в колледже.

– Лучше, – отвечаю я.

– А как остальные?

– Нормально. – Я делаю глубокий вдох, потому что Фил смотрит на меня так, словно ждёт, когда я расскажу ему всю историю своей жизни. – Логан собирается жениться. – Тут мои губы растягиваются в улыбке. – Я до чёртиков обожаю его невесту. Она офигенная. Её зовут Эмили, она играет на гитаре. И она создана для него.

– Они продолжали жить без тебя, – говорит Фил. Он не смотрит на меня, и выражение его лица никак не меняется.

– А они должны были дождаться меня и только потом начать жить полной жизнью? – спрашиваю я, понимая, что мой тон пропитан сарказмом, но ничего не могу с этим поделать.

– А они бы так сделали?

Я фыркаю.

– Я слишком сильно их люблю, чтобы просить о таком. – Я сглатываю ком в горле.

– А что насчёт Сэма? – мягко спрашивает Фил.

От одного его имени внутри у меня всё сжимается. Он же моя вторая половинка. Мы были вместе с самого нашего рождения. Мы делили одну комнату до тех самых пор, пока меня не арестовали. Потерять его было всё равно, что потерять частичку себя.

– Я не видел Сэма с тех пор, как огласили приговор, – тихо отвечаю я.

– Но в тот момент он был там?

Я киваю. Он всё время был там. Вот только я отказывался говорить с ним. Отказывался отвечать на его письма, и, в конце концов, он совсем перестал писать. Я отказывался видеться с ним, когда он приходил в тюрьму, и, в конце концов, Сэм перестал приходить.

– Почему ты злишься на него? – Фил цыкает. – Ты сердишься, потому что арестовали только тебя.

Я качаю головой.

– Нет.

– Тогда что ты чувствуешь?

Я никогда не произносил этого вслух.

– Я ревную, мать вашу, ясно? – огрызаюсь я. Фил поднимает бровь, но больше никак не реагирует на мой выпад. Я тяжело вздыхаю и заставляю себя разжать кулаки. – Не его поймали. – Я бью кулаком в грудь. – Меня поймали, чёрт подери. Идиот, идиот, идиот, – шепчу я уже себе под нос.

– Он знал, что ты собирался подработать дилером? – спрашивает Фил.

Я качаю головой. Никто не знал. Той ночью я просто взял сумку и всё. И даже не успел ничего продать.

Я даже почти убедил себя вернуть наркотики Боуну, когда нас поймали.

– Зачем тебе это было нужно?

Я делаю глубокий, успокаивающий вдох.

– Лечение Мэта было дорогостоящим. Я не смог придумать никакого другого способа, чтобы помочь ему.

Фил кивает. Медленное движение его головы вверх-вниз. Он не смотрит на меня и ничего не говорит.

– Вы понятия не имеете, каково это – знать, что твой брат вот-вот умрёт, а ты, на хрен, ничем не можешь ему помочь. – Я снова заставляю себя разжать кулаки.

– Нет, не имею, – признаётся он. – Ты тоже принимал наркотики? Или просто торговал ими?

Я фыркаю.

– Если бы я только подумал о том, чтобы принимать наркотики, Пол отделал бы меня до неузнаваемости.

– Думаю, мне нравится Пол. – Наконец Фил смотрит на меня и улыбается. – Похоже, когда ты вернёшься домой, тебя ждёт хорошая поддержка. – Он быстро потирает ладони. – Ещё пять дней!

– Пять дней, – улыбаясь, повторяю я.

– Могу я предложить тебе кое-что?

– Как будто я могу вас остановить, – бормочу я.

Фил ухмыляется.

– И то правда. – На минуту он умолкает, а затем говорит: – Не бойся строить планы, Пит. Загадывай наперёд как можно больше. Потому что ты забудешь, куда шёл, если у тебя нет никаких планов. Запиши их. Сделай осязаемыми. А затем иди к своим целям. Доведи всё до конца.

Я киваю.

– Хорошо. – Я опускаю глаза на браслет, сжимающий лодыжку. – Пока мы здесь, я свободен? Я могу гулять и ходить, куда захочу?

Фил кивает.

– Я узнаю, где ты, если мне понадобится тебя найти. Но да, ты можешь считать себя свободным.

Он кашляет в кулак.

– Только будь осторожен с Рейган, – снова предупреждает меня Фил, а затем поднимает руку, когда я собираюсь возразить. – Тебе двадцать один. Из них два года прошли в тюрьме. Думаю, ты потерял девственность довольно давно. – Он прочищает горло. – Просто помни, что это больше, чем одномоментное удовольствие.

Теперь мне хочется поприкалываться над ним.

– Поясните, доктор Фил.

– Жизнь состоит не только из тех моментов, что должны приносить удовольствие тебе и только тебе. Это ещё и те мгновения, которые ты разделяешь с кем-то другим, кто тебе действительно важен.

Чёрт. Получилось очень глубокомысленно.

– Да, сэр, – говорю я.

– Что случилось с твоим отцом, Пит? – спрашивает Фил.

– Он бросил нас после маминой смерти.

– Он упустил кое-что чертовски важное, оставив вас, – говорит Фил. – Он мог бы остаться и испытать все эти мгновения с тобой и твоими братьями, и его жизнь стала бы куда богаче.

– Мне и так было хорошо. – Сомневаюсь, что наша жизнь как-то изменилась, если бы он остался. Пол наверняка продолжал бы заботиться о нас. Он всегда это делал.

– Помни о моментах радости, которые ты можешь подарить кому-то другому, – постучав пальцем по лбу, говорит Фил. – Так что, прежде чем что-то сделать, спроси себя, кому именно это принесёт пользу.

– Да, сэр.

Тут он показывает в сторону главного дома.

– Кстати, о моментах, – Фил ухмыляется. – Как раз в этот самый момент кто-то выскользнул из дома и направляется к амбару. – Он сжимает моё колено и поднимается на ноги. – Всегда пожалуйста, – со смехом говорит он и уходит.

Я смотрю в сторону амбара и вижу, как к большому строению быстро идёт женская фигура. Я оглядываюсь по сторонам. В лагере тихо, все спят. Я наблюдаю за тем, как фигура проскальзывает в открытую дверь и закрывает её за собой.

Я спрашиваю себя, не полезна ли ей будет небольшая компания.

Рейган

Я стараюсь не смотреть в сторону костра, пока пробираюсь к амбару. Пит ещё там, и он не один. Мне видно силуэты двух мужских фигур, но я не знаю, кто там с ним. Я хлопаю себя по ноге, чтобы Мэгги следовала за мной. Она уже старая и видит не так хорошо, как раньше, но в темноте с ней я чувствую себя в безопасности. Она никому не позволит обидеть меня, и я люблю её за это. Мне не приходится волноваться о том, что за мной кто-то идёт, а я об этом даже не догадываюсь.

Я захожу в амбар и закрываю за нами дверь. Мэгги ходит вокруг меня, её чёрно-белая шерсть резко контрастирует с приглушёнными цветами внутри амбара. Я прыгаю в её сторону, и она игриво начинает пританцовывать назад.

Даже несмотря на свой почтенный возраст, она всё ещё может бегать кругами вокруг меня.

Я подхожу к двери в стойло и перегибаюсь над верёвкой, что блокирует проход. Одна из наших лошадей вот-вот должна ожеребиться. Её зовут Текила, она моя любимица.

Она пока ещё не ложится и не потеет, так что, думаю, жеребёнок родится не сегодня. Я подныриваю под верёвку и нежно поглаживаю её за ушами. Она тычется мордой в мою ладонь, и я смеюсь.

Вдруг Мэгги, которая стоит рядом со мной, замирает, а шерсть на её загривке становится дыбом. Она низко рычит, и я перестаю гладить Текилу и встаю ближе к ней. Сердце в моей груди начинает глухо колотиться.

– Эй? – раздаётся чей-то голос. Мэгги чуть пригибается, готовая ринуться вперёд, и её рычание становится ещё более злобным. Боже, я обожаю эту собаку! Тень двигается ближе, и Мэгги предупредительно лает.

– Вот дерьмо, – говорит голос, и тень отходит назад.

– Кто здесь? – спрашиваю я.

– Это Пит, – отвечает голос.

От облегчения мои плечи опускаются, и я заставляю себя сделать глубокий вдох. Но не выпускаю из рук повод Текилы и не выхожу из-за неё.

– Тебе не следует здесь быть, – говорю я.

– Ну, я с радостью уйду, только отзови свою зверюгу, – отвечает он.

Мэгги припадает к земле и крадётся вперёд, исходящие от неё звуки пугают даже меня.

– Пожалуйста, – добавляет Пит дрогнувшим голосом.

– Мэгз! – прикрикиваю я. Она оборачивается и смотрит на меня. Я хлопаю по ноге, и собака тут же оказывается рядом. Я поглаживаю её мягкую шерсть.

– Хорошая девочка, – хвалю я её. Мэгги прислушивается ко мне, но она остаётся настороженной, хотя больше не хочет никого убить.

– Напомни мне никогда даже слово не говорить тебе в темноте, – говорит Пит и вытирает лоб ладонью.

Я смеюсь.

– Сомневаюсь, что тебе понадобится напоминание. – Я указываю большим пальцем на ванную комнату в дальнем конце амбара. – Тебе не нужно поменять штаны? – Мои губы растягиваются в улыбке. Я пытаюсь бороться с ней, но это невозможно.

Пит смотрит на свои шорты.

– По-моему, пока со мной всё нормально. – Он опускается на колени и протягивает руку Мэгги, чтобы она понюхала её. – Но если сейчас она отгрызёт мне палец, я запою по-другому, – смеётся Пит.