Текст книги "Однажды…"
Автор книги: Техника-молодежи Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Поначалу все это забавляло Екатерину II, однако вскоре она поняла, что в своей игре в просвещенность может зайти слишком далеко и надо любыми средствами остановить нападки гостя, прежде всего на церковь и ее служителей. Но как это сделать, не нарушив законы гостеприимства?
Выход из деликатного положения подсказал знаменитый петербургский математик Леонард Эйлер (1707–1783), вполне овладевший языком дипломатии. Однажды, когда в одном из петербургских салонов Дидро затеял очередной разговор о том, что никого на небе нет, Эйлер с самым серьезным видом возразил ему:
– Сударь! Ведь, как известно, (a + b n) / n = x. Значит, всевышний существует! Не станете же вы отрицать столь элементарную математическую формулу?
Дидро от этой завуалированной нелепицы смешался и сразу не нашел что сказать. Вокруг засмеялись, и серьезность темы беседы была утеряна. На следующий день при появлении философа в зале раздались смешки, и вскоре Дидро, поняв, что к чему, испросил разрешения у императрицы покинуть Россию.
ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ БЫЛО ТИХО!
Когда городские власти Геттингена приняли решение проложить трамвайную линию вдоль Вендерштрассе – главной и самой длинной улицы города, сотрудники знаменитого Геттингенского университета бурно вознегодовали. Они не без оснований полагали, что трамвайный трезвон отвлечет их от ученых занятий, пагубно скажется на прилежании студентов. И тогда профессор университета, известный математик Д. Гильберт (1862–1943), направил в муниципалитет письмо ультимативного содержания:
«Персонал университета категорически возражает против прокладки трамвайной линии по Вендерштрассе, поскольку шум помешает нашей работе. Если линия все же будет построена, то университет немедленно переедет в другой город».
На следующий день он получил извещение, что муниципалитет пересмотрел свое решение.
СЕКРЕТ ДЕДУКТИВНОГО МЕТОДА
Как-то раз английский писатель Артур Конан Дойл (1859–1930), врач по образованию, приехал в Париж. На вокзале к нему с решительным видом подошел таксист, молча взял его чемодан, сунул в багажник и, лишь сев за руль, осведомился:
– Так куда ж вас отвезти, месье Конан Дойл?
– Как, вы знаете меня? – приятно изумился писатель.
– Впервые вижу, – признался шофер.
– Как же тогда узнали, кто я?
– Да воспользовавшись описанным вами дедуктивным методом, – гордо произнес таксист. – Во-первых, я прочел в газетах, что Артур Конан Дойл две недели как находился у нас на отдыхе, во французской Ривьере. Во-вторых, я про себя отметил, что поезд, с которого вы сошли, марсельский. Потом увидел, что у вас загар, который можно приобрести, только побывав на побережье Средиземного моря минимум дней десять. Из того, что у вас на среднем пальце правой руки имеется несмываемое чернильное пятно, заключил, что вы писатель. По манере держаться вы врач, а покрой платья лондонский. Таким образом, сведя все наблюдения воедино, я сказал себе – вот он, Конан Дойл – прославленный творец великого сыщика Шерлока Холмса!
Услышав объяснения таксиста, писатель был потрясен.
– Да вы сами почти Шерлок Холмс! – восторженно воскликнул он, – коли сумели сделать такой вывод по столь незначительным деталям!
– Так-то оно так, – вдруг замялся шофер. – Но я заметил и еще одну небольшую деталь.
– Это какую же?!
– Ярлык, приклеенный к вашему чемодану. На нем было крупно выведено ваше имя и фамилия!
ЕЗДЯТ ВЕДЬ НЕ НА ФОРМУЛАХ!
Однажды американский автостроитель Ч. Кеттеринг – глава исследовательского отдела фирмы «Дженерал моторс», – разговорившись с одним университетским профессором, спросил его:
– Почему в своих курсах по механике вы даже не упоминаете о пневматических шинах? Ведь это одно из крупнейших изобретений.
– А чего о них говорить? – пожал плечами профессор. – Чего о них говорить, когда до сих пор для них нет ни одной формулы!
– Ах вот как! – удивился Кеттеринг. – Тогда советую вам ездить на автомобиле без шин до тех пор, пока вы не решите, что важнее: шины или формулы?
ИГРА В «ДОЧКИ-МАТЕРИ»…
Вплоть до XVII века в Западной Европе в большом почете была астрология – предсказание будущего по расположению звезд на небе. Такими гаданиями занимались не только далекие от науки шарлатаны, но и многие серьезные ученые, в частности знаменитый немецкий математик и астроном И. Кеплер (1571–1630). Объясняя причины, заставляющие его коллег заниматься астрологией, Кеплер как-то раз сказал:
– Конечно, астрология – глупая дочка. Но куда девалась бы ее мать – высокомудрая астрономия, если бы у нее не было этой дочки? Жалованье математиков так ничтожно, что матушка астрономия голодала бы, если бы дочь-астрология на глупцах ничего не зарабатывала!
«НИКАК НЕ ПОДНИМУСЬ»
Однажды недоброжелатели, вознамерившись задеть философа Диогена Синопского – того самого, который демонстративно жил в бочке из-под вина, – сказали ему:
– Вот ты тут лежишь себе полеживаешь, а ведь многие поднимают тебя на смех!
– Зато я все никак не поднимусь, – с достоинством возразил философ.
КАМЕРТОН… С ХАРАКТЕРОМ!
Как-то раз, читая лекцию по акустике в светском обществе, австрийский физик Э. Мах (1838–1916) стал рассказывать о том, что звучащие тела вроде камертона хорошо «откликаются» только на тот звук, который могут издавать сами. Совсем иначе ведут себя незвучащие тела: они «отзываются» почти на каждый тон, но очень слабо. Заметив, что неподготовленная аудитория плохо поняла столь важную зависимость, лектор поспешил проиллюстрировать ее примером из повседневной жизни:
– А происходит это так же, как и у нас, у людей, – пояснил он. – Кто может сам задавать тон, тот мало заботится о том, что говорят другие. Человек же бесхарактерный ко всему присоединяется, всему сочувствует; его можно обнаружить и в пьяной компании, и в обществе трезвости!
ОТЧЕГО ДНИ УКОРАЧИВАЮТСЯ
Однажды известный русский ученый А. М. Бутлеров (1828–1886), будучи на экзаменах в петербургском университете, задал студенту дополнительный вопрос:
– Скажите, какая разница в действиях тепла и холода?
– О-о, очень большая, – оживился экзаменующийся. – Тепло все-все расширяет, а холод, наоборот, сокращает.
– Правильно. А можете привести пример сказанному?
– Пожалуйста, – отвечал, не задумываясь, студент. – Вот, допустим, лето. Тогда становится жарко и дни делаются длиннее, а к зиме, когда начинает холодать, – они заметно укорачиваются.
Бутлеров рассмеялся и поставил отличную оценку.
Этим студентом был В. И. Вернадский (1863–1945), будущий академик и выдающийся естествоиспытатель, внесший большой вклад в развитие отечественной науки.
ЮРИДИЧЕСКИ НЕПРАВОМЕРНО
Однажды известный русский юрист А. Ф. Кони (1844–1927) встретился с не менее известным профессором механики Д. К. Бобылевым (1842–1917) и поразил его новостью:
– Знаете, на днях у меня побывал один знакомый. Замечательный самоучка, Куликов ему фамилия. Так вот, он изобрел самолет, который, представляете, без всякого горючего может находиться в полете целых два месяца!
– Такой летательный аппарат невозможен. Согласно закону всемирного тяготения он обязательно должен упасть и разбиться, – заявил со всей присущей ему категоричностью Бобылев.
– Почему же обязательно упасть? – возразил Кони. – Это юридически неправомерно. Ведь, по его словам, он изобрел свой самолет до того, как закон, на который вы ссылаетесь, был принят учеными и утвержден академией.
ЧЬИ ПРЕДКИ ПРЕЖДЕ?
Как-то раз, оказавшись в кругу петербургских академиков, среди которых находился и М. В. Ломоносов (1711–1765), молодой и хвастливый князь Иван Курагин решил напомнить, что и он «величина»:
– А вот я Рюрикович! Мое генеалогическое древо уходит корнями к Владимиру Красное Солнышко. Кто еще здесь может заявить такое о себе? Вот ты, Михайло сын Васильев, способен что-нибудь подобное сказать о своих предках?
– Увы, нет, – с грустью отвечал великий русский ученый. – Дело в том, что все метрические записи нашего рода пропали во время всемирного потопа.
ОТВЕТ ПО СУЩЕСТВУ
Однажды к известному терапевту, профессору Алексею Александровичу Остроумову (1844–1908), обратился столь же богатый, сколь и скупой купец первой гильдии Елисеев, по фамилии которого до сих пор по привычке называют старожилы Москвы и Ленинграда центральные магазины «Гастроном». Желая получить от Остроумова бесплатный медицинский совет, купец в разговоре с ним как бы невзначай начал рассказывать о своей болезни, излагая ее в виде гипотетического случая.
– Теперь, предположим, что симптомы такие-то и такие, что бы вы рекомендовали сделать больному, профессор?
– Как что? – изумился Остроумов. – Немедленно обратиться за советом к какому-нибудь дельному специалисту.
НЕОЖИДАННЫЙ ВЫВОД
Английский химик Генри Энфилд Роско (1833–1915) был многосторонним ученым. Он получил металлический ванадий, установил один из законов фотохимии, внес немалый вклад в органический синтез.
Однажды его пригласили прочитать лекцию об успехах науки, на которую пришли члены парламента и светские бездельники, падкие до всякого рода вошедших в моду людей. Роско воспринял приглашение всерьез и в своем докладе немало внимания уделил перспективам получения красителей из продуктов переработки каменного угля. После завершения лекции к ученому подошла некая дама, любезно поблагодарила от имени присутствующих за интересные сведения и добавила:
– Кстати, теперь мне стало совсем ясно, почему полевые цветочки столь разнообразны и прелестны по своей окраске.
– Позвольте, но ведь я ничего не говорил о ботанике!
– Зато много говорили о красках из угля. А каменный уголь скрывается под землей, как, например, в моем имении. Следовательно, цветам есть из чего приготовлять свои яркие краски.
Роско недоуменно пожал плечами и поспешил откланяться…
Самое же любопытное состоит в том, что невежественная слушательница была на пути к истине. Сейчас при поиске месторождений нередко прибегают к геоботаническому методу, основанному, в частности, и на закономерностях изменения окраски цветов в зависимости от содержащихся в земле минералов («ТМ» № 3 за 1979 год).
ДЕРЕВЯННАЯ ШЛЯПА
Как-то в мастерскую английского изобретателя Джеймса Уатта (1736–1819) зашел молодой человек в поисках работы. Механик был крайне занят, к тому же расстроен техническими неполадками своей паровой машины, а потому отказал просителю. Но вдруг его взгляд упал на странный предмет, который юноша скромно прижимал к животу.
– Это что такое?
– Моя шляпа, сэр. Она сделана из старого тополя.
– Ого! Где же ты достал такую редкость?
– Сам выточил на токарном станке.
– Где учился работать?
– Дома, сэр. Станок мне удалось сделать самому.
– Ты принят на работу! А ну, помоги мне справиться с этим проклятым клапаном…
В тот же день Уатт понял, что приобрел незаменимого помощника – он наладил клапан быстро и самостоятельно. Больше того, дальнейшие события показали, что именно ему – Уильяму Мердоку (1754–1839) – Уатт стал обязан значительной частью своей славы. Руками этого самоучки, сына мельника, сделаны все самые сложные детали паровых машин Уатта. Точность подгонки узлов при сборке поршневых механизмов тоже его заслуга. Он изобрел ряд станков, инструментов, мерительных и монтажных приспособлений, золотников, поршней, шатунов и т. п. Он подсказал Уатту целый ряд существенных усовершенствований конструкций его машин. И может быть, именно поэтому Уатт никогда публично его не хвалил.
«Я ЖЕ ВЕДЬ ДОКТОР…»
Известный советский математик и механик, академик Михаил Алексеевич Лаврентьев (1900–1980) рассказывал об одной любопытной истории, приключившейся с ним в молодости. Как-то раз он опаздывал на деловое совещание и был вынужден на ходу вспрыгнуть на подножку переполненного автобуса. Тут же раздалась трель свистка, и бдительный постовой стал снимать нарушителя с подножки. К счастью, в кармане ученого оказалось удостоверение о присвоении ему ученой степени доктора физико-математических наук. Лаврентьев показал постовому удостоверение и скорбно произнес:
– Я же ведь доктор, вот и спешу… к больному.
Инцидент был улажен: ученый не опоздал на совещание.
«НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА»
Знаменитый советский ученый и конструктор в области ракетостроения и космонавтики академик Сергей Павлович Королев (1906/07–1966) был горячим, экспансивным человеком и, естественно, сильно волновался перед первым запуском человека в космос. Зайдя как-то в монтажно-испытательный корпус, где готовился корабль «Восток», он обнаружил некоторые упущения в работе и разнес в пух и прах ведущего конструктора. Свой визит он закончил словами:
– Я вас увольняю. Вы у нас больше не работаете, слышите, совсем не работаете!
– Ясно, Сергей Павлович, как тут не понять, – миролюбиво согласился конструктор, хорошо зная характер Главного, и продолжал как ни в чем не бывало заниматься подготовкой корабля к полету.
Часа через три Королев опять обнаружил какое-то упущение и предупредил конструктора:
– Я вам объявляю строгий выговор!
На этот раз конструктор хладнокровно возразил:
– А не имеете права.
– Что?! – возмутился Королев. – Я не имею права? Это почему же, хотелось бы мне узнать?
– Потому что я уже не ваш сотрудник. Три часа назад вы меня уволили…
Королев долго и строго смотрел на конструктора, а потом первым не выдержал, захохотал, и работа пошла своим чередом.
ОТ «О, ГЕНРИ!» К О. ГЕНРИ
В школе, где учился американский подросток Уильям Сидни Портер, физику преподавал горячий энтузиаст науки, увлекавшийся новомодными экспериментами в области электричества. Особенный восторг вызывал у учителя корифей американской науки профессор Джозеф Генри (1797–1878). Лекции об успехах своего кумира физик обычно начинал с восклицаний:
– О, Генри! Он построил мощные электромагниты и электродвигатель!
– О, Генри! Он открыл новое свойство электрического тока – самоиндукцию!
– О, Генри! Он установил, что разряд конденсатора колеблется!
Эти восторженные возгласы так врезались в память Портера, что много лет спустя в качестве своего литературного псевдонима он взял начальное слово каждого из них – «О, Генри». Так появился знаменитый писатель О. Генри (1862–1910), который ныне известен во всем мире даже больше, чем физик Дж. Генри.
ЧТО САМОЕ ТРУДНОЕ В НАУЧНОЙ РАБОТЕ?
Как-то раз во время интервью репортер спросил президента Массачусетского технологического института Страттона:
– Скажите, что вы считаете самым важным и самым трудным в вашей работе?
– Самое трудное, – не колеблясь, ответил ученый, – находить способы прекращать некоторые научные работы!
ГЛАВНЫЙ НЕДОСТАТОК
Известный советский океанолог, полярный исследователь, инженер-контр-адмирал, профессор Н. Н. Зубов (1885–1960) уделял много внимания педагогической деятельности, по его инициативе в ряде высших учебных заведений были организованы кафедры океанологии. Как-то раз студенты расстроили ученого своей нерадивостью. Понимая, что внушение необходимо, но в то же время не желая выглядеть в глазах учеников этаким брюзгой, Николай Николаевич начал рассказывать им притчу:
– Некогда искусный механик изобрел замечательное ружье. С его помощью можно было потрошить, чистить и даже обжаривать дичь. К сожалению, у ружья этого был хотя и один, но весьма существенный недостаток – оно не стреляло…
Студенты недоуменно притихли, гадая, куда клонит профессор. А тот неожиданно круто изменил тему.
– Так и вы! – загремел его голос. – Вы ходите в турпоходы, участвуете в спортивных соревнованиях, не пропускаете новых фильмов и спектаклей, посещаете вернисажи и вечера танцев, занимаетесь еще неизвестно чем, но вы не делаете главного – вы не учитесь!
ВСЕ ДЕЛО – В МЕТОДЕ
В 1930-х годах, во время очередного экономического кризиса, на американском автомобильном рынке разгорелась ожесточенная конкурентная борьба (как говорится, не на жизнь, а на смерть), победительницей в которой не раз выходила фирма «Дженерал моторс» – в основном благодаря находившим спрос новинкам, разработанным ее исследовательским отделом. Однажды представитель соперничающей компании завистливо спросил руководителя этого отдела Ч. Кеттеринга:
– И почему так получается: вам удается решать проблемы, а наши исследователи бьются над ними безуспешно?
– Все дело в различии методов, – сыронизировал Кеттеринг. – Вы действуете стародавним научным методом проб и ошибок, мы же современным коммерческим – методом проб и находок!
РАДИЙ НА АНАТЕММЕ
Незадолго до первой мировой войны дворцовый комендант, генерал Воейков, решив после плотного завтрака немного покататься, развеяться, случайно заехал на место практических занятий офицерской электротехнической школы. Очутившись перед двуколкой с полевой корпусной радиостанцией, генерал стал завороженно смотреть, как дежурный слухач, сидящий на табурете, выстукивал ключом текст и как при этом в разряднике с треском проскакивают искры. Узнав, что неведомое сооружение – радиостанция, генерал решил показать слушателям школы, что и он не лыком шит, что и он кое-что понимает в радиоделе.
– Это у вас конечно же, анатемма? – небрежно спросил он, кивнув на мачту.
Слушатели растерянно переглянулись, а Воейков продолжал демонстрировать свою радиотехническую осведомленность:
– А этот… как его… ах, да, радий? Он что же, как всегда, наверху?
Положение спас слушатель М. А. Бонч-Бруевич (1888–1940), впоследствии видный советский радиоинженер, сыгравший большую роль в развитии радиотехники. Михаил Александрович вышел вперед и бодро отрапортовал:
– Так точно, ваше превосходительство, Радий наверху анатеммы в маленькой коробочке. Не могу не сказать: мы просто поражены, подавлены вашими знаниями…
– Не отчаивайтесь, господа! – снисходительно улыбнулся генерал. – Продолжайте образование, и вы так же будете прекрасно разбираться во всем.
УБЕДИТЕЛЬНЕЕ НЕКУДА
Когда знаменитый зодчий К. И. Росси (1775–1849) представил проект Александринского театра (впоследствии Ленинградский академический театр драмы имени А. С. Пушкина) многие специалисты засомневались, достаточно ли прочны разработанные им стропильные фермы. Возмущенный таким недоверием, Карл Иванович решил пресечь сомнения в корне.
«В случае, когда б в упомянутом здании произошло какое-либо несчастье, – в полемическом задоре писал он министру двора, – то в пример для других пусть тотчас же меня повесят на одном из этих стропил».
Столь необычный довод, впрочем, вполне в духе того времени, убедил скептиков. Да и что им оставалось делать: ведь проверить Росси каким-либо образом они не могли – в то время инженерных методов расчета таких ферм еще не существовало!
РАДИ НАУКИ, А НЕ ЖЕНЩИН!
Друзья знаменитого русского химика-органика, академика Петербургской академии наук Н. Н. Зимина (1812–1880) хорошо знали его скромность, даже застенчивость в общении с людьми и непритязательность в быту. Прослышав о его блестящих выступлениях в защиту женского образования в России, они стали добродушно подтрунивать: мол, знаем, знаем, почему ты такой рьяный сторонник женского образования, небось мечтаешь, чтобы на лекциях прекрасный пол любовался твоими великолепными усами.
– Да что вы, друзья, – отшучивался Николай Николаевич. – Я и не думаю очаровывать женщин. А что до усов, то они просто помогают мне в работе: на них я проверяю качество получаемых в опытах красителей.
ВСЕ ДЕЛО В МУЖЧИНАХ…
Известный советский ученый и области гидродинамики П Я. Кочина в 1958 году была избрана в действительные члены Академии наук СССР. Когда газетный репортер сказал Кочиной, что, наверное, трудно женщине стать академиком, Пелагея Яковлевна возразила:
– Нет, почему же? Нужно только сделать так, чтобы мужчины вас выбрали, вот и все!
КОГДА НЕВЕРОЯТНОЕ ВЕРОЯТНО
Английский писатель Грэм Грин, автор широко известных произведений, близких жанру детективного романа, которому и самому нередко доводилось выполнять задания военной разведки, однажды, беседуя с одним математиком, сказал:
– В юности я не боялся испытать судьбу и в отчаянную минуту даже сыграл в «русскую рулетку»: вынул один патрон из револьвера, крутанул барабан, приставил дуло к виску и нажал на спусковой крючок…
Математик оживился, деловито осведомился, сколько было гнезд в барабане, проделал какие-то сложные расчеты и, с изумлением взглянув на писателя, воскликнул:
– Это невероятно! По теории вероятностей вы должны были неминуемо погибнуть!
Грин рассмеялся: «Вероятно, меня спасло то, что я не знал теории вероятностей. Но мне думается, что здесь вероятнее другое – ведь в барабане револьвера и был всего один патрон!»
«ЗАСТАВИТЬ ЛОДЫРЯ ПОТРУДИТЬСЯ…»
Как-то знаменитый английский естествоиспытатель Генри Кавендиш (1731–1810) испытал в своей лаборатории необычный составной стержень: между двумя проводниками был впаян стеклянный цилиндр, который не пропускал электрический заряд от лейденской банки. Но оказалось, что если нагреть стекло докрасна, то заряд свободно перетекал по этой перемычке, и одноименно заряженные бумажные листочки на дальнем торце стержня расходились.
– Почему бы вам не опубликовать столь удивительный результат? – допытывались друзья у Кавендиша.
– Кому это интересно? – пожимал плечами ученый, крайне неохотно печатавший сведения о своих исследованиях. – Я ведь что… я просто хотел выяснить, можно ли заставить лодыря, кем или чем бы он ни был, потрудиться. Оказалось, что можно… Надо только создать для него непривычные условия, экстремальную, раскаленную обстановочку…
Что же касается уникальных экспериментальных исследований Кавендиша по электричеству, которые ныне стали классическими, то они были опубликованы лишь к 1879 году.
НЕ ПУТАТЬ ДАТСКИЙ С ДАТСКИМИ…
Известный советский географ профессор Б. П. Орлов одну из своих лекций неожиданно начал фразой:
– Заклинаю вас, никогда не путайте Датский пролив с Датскими проливами!
И, не разъяснив студентам смысл столь парадоксального обращения, как ни в чем не бывало стал читать лекцию дальше. Заинтригованные этими словами профессора, студенты поспешили навести справки в библиотеке и обнаружили, что в данном случае «часть, больше целого». Одна только ширина Датского пролива – пространства, отделяющего Исландию от Гренландии, – едва ли не больше суммарной длины (!) Малого и Большого Бельтов, Эресунна, Каттегата и Скагеррака, то есть всех Датских проливов, соединяющих Балтийское и Северное моря, вместе взятых!
К ВОПРОСУ О МОНОТОННОСТИ…
Как-то раз американский автомобильный промышленник Г. Форд оказался в одной компании с проповедником, который развлекал собравшихся толстосумов тем, что журил их за неправедное житье. Узнав, что перед ним тот самый человек, который внедрил на своих заводах стандартизацию и конвейерную сборку, пастор поспешил укорить его:
– Как же вы могли обречь человека – только подумать, венец творения! – на столь монотонный труд?
– Увы, многие конвейерные операции действительно монотонны, – как бы согласился Форд, но тут же привел контрдовод: – А как мог творец создать людей, которые, подобно вам, отличаются монотонностью ума?
ЧЕМ УСМАТРИВАЮТ НЕУСМАТРИВАЕМОЕ?
Перед первой мировой войной на одном из заседаний Главного артиллерийского управления рассматривался вопрос о закупке в Англии новых прицельных приспособлений для орудий Кронштадтского укрепленного района. Профессор А. Н. Крылов (1803–1945), будущий академик, изучив вопрос, убедил командующего артиллерией укрепрайона генерала А. А. Маниковского в том, что в условиях приневской низменности прицельные трубы не смогут дать нужной точности при наводке орудий.
Во время заседания престарелый генерал Н., желая, видимо, оправдать свое присутствие, затеял с Маниковским бессмысленный спор, причем в качестве главного довода беспрерывно твердил одну фразу:
– Я не усматриваю у вас того, отчего прицельная труба не будет давать требуемой точности…
Эти слова настолько надоели Маниковскому, что он решил поинтересоваться:
– А вы, ваше высокопревосходительство, хоть раз смотрели в трубу?
– Нет, но это и дает мне право заявить: я не усматриваю у вас того, отчего…
Наконец терпение Маниковского лопнуло.
– А я не усматриваю у вас того, – вспылил он, – чем, собственно, и усматривают неусматриваемое! Но тогда, может быть, другим усмотрите?
ДАЖЕ ПТИЦАМ ДОВЕРЯТЬ НЕЛЬЗЯ…
В конце XIX века Франция, Германия и Россия стали энергично строить военные корабли, и британское адмиралтейство всерьез обеспокоилось этой угрозой традиционному превосходству Англии на море. В 1887 году оно создало военно-морскую разведку, и один из ее способных офицеров, Д. Астон, приступил к разработке системы наблюдения за передвижением кораблей возможного неприятеля с помощью быстроходных яхт и рыбачьих шхун. Но как быстро и своевременно передать свежие разведданные в Лондон? Поскольку телеграф исключался, а радио тогда не было, Астон предложил снабдить каждое судно почтовыми голубями. Но тут его ждал удар. На докладной, где обосновывалась организация морской голубиной почты, адмиралтейское начальство глубокомысленно начертало: «Оставить без внимания, поскольку эти птицы могут доставить дезинформацию».
«НЕТ БИОГРАФИИ!»
Как-то раз знаменитого английского писателя Вальтера Скотта (1771–1832) спросили, почему герои его произведений – по преимуществу благородные и самоотверженные люди минувших веков. И почему бы ему не написать роман о современнике – предприимчивом, деятельном реалисте, не останавливающемся ни перед чем ради того, чтобы сколотить себе состояние.
– У тех, кто посвятил себя наживе, нет биографии, – не раздумывая, ответил писатель. – О них можно написать, пожалуй, одну-единственную строчку: дату рождения и дату смерти…
ЧТО-НИБУДЬ ОДНО…
Однажды некий любитель парадоксальных умозаключений стал в присутствии известного советского ученого-механика А. А. Космодемьянского развивать ту мысль, что, дескать, Галилео Галилей, будучи, конечно, великим ученым, был в то же время весьма хитрым и расчетливым льстецом, искусно маневрировавшим при папском дворе.
– Чушь, этого не могло быть! – резко возразил Аркадий Александрович. – Если бы Галилей был таким прожженным царедворцем, как вы утверждаете, у него просто не хватило бы времени да и сил на то, чтобы создать новую науку – динамику!
ЗАПОВЕДИ ТЕРЕНИНА
Крупный советский физико-химик, основатель научной школы по фотохимии, академик Александр Николаевич Теренин (1896–1967) в письме к одному из учеников сформулировал основные заповеди научной поисковой работы. Знать их не мешает молодым исследователям. Вот они: не делай то, что делают другие исследователи; делай не так, как делают они, но делай чисто; смотри во время исследования в оба (павловское – «внимание, внимание и еще раз внимание»); читай, но не слишком много, иначе тебя не будут читать; не пренебрегай отрицательным результатом, если он получен чисто; не стремись свои результаты втискивать в придуманное объяснение до однозначной решающей проверки.
На первый взгляд эти правила кажутся элементарными и легко усваиваемыми, но в действительности следовать им, по свидетельству самого ученого, нелегко. «Особенно трудно выполнять первые две заповеди», – считал Теренин.
КАК ПРЕДСКАЗАЛИ ЭКОЛОГИЮ
Порфирий Иванович Бахметьев (1860–1913) – известный русский физик и биолог – с 1890 года был профессором физики молодого Софийского университета (Болгария). В стране, недавно освободившейся от османского ига, он вел активную преподавательскую и научную работу, организовал первые научно-технические общества, пропагандировал электрификацию, медицину, агрохимию…
Бахметьев был почетным членом научных обществ ряда стран. Вернувшись однажды из Швейцарии, Порфирий Иванович рассказал болгарским коллегам о последних новостях науки и техники – в частности о перспективах телефона и даже видеотелефона.
– А теперь признайтесь: вы, наверное, еще и какую-нибудь новую науку привезли из Европы? – шутливо поинтересовался кто-то.
– Вы почти угадали, друзья. Я привез предсказание новой науки. В XX веке она начнет заниматься проблемами ужасающего городского шума и пыли. Без их научного решения люди грядущего века не будут счастливы.
ПРОЧЬ СОМНЕНИЯ!
Известный советский экономист, член-корреспондент АН СССР П. И. Лященко (1876–1955) не любил дипломатничать и, когда считал нужным, без околичностей высказывал все, что думал, причем нередко в резкой, категоричной форме, не допускающей возражений. Однажды, когда он дал своему лаборанту особенно сильный нагоняй, тот в сердцах сказал:
– Послушайте, Петр Иванович, нельзя же так! Отчего вы считаете, что всегда во всем правы? Неужели с вами не бывало, чтобы вы раз да ошиблись? Ведь этого быть не может!
– Что верно, то верно, – помягчал Лященко. – Припоминаю, был один случай, когда я крепко ошибся.
– Ага, что я говорил! – оживился лаборант. – И как же это произошло?
– Много лет минуло с тех пор, а все корю себя… Был я тогда молод, и потому не так уверен в своих силах, как следовало бы… Вот и досомневался: в одном вопросе решил, что я не прав, а оказалось – ошибся.
НЕ ПОЗВОЛЮ!
В наши дни никого не удивишь легкими и прочными деталями, изготовленными из стеклопластиков. А сорок с небольшим лет назад мысль о том, что хрупкое стекло может быть надежным и прочным материалом, у многих вызывала большое недоверие. Во время второй мировой войны крупный английский специалист по применению пластмасс в авиации Дж. Гордон демонстрировал маршалу британских ВВС огромный обтекатель самолетного радиолокатора, изготовленный из стеклопластика. Пораженный размерами обтекателя, маршал спросил:
– Из чего же сделана эта штука?
– Из стекла, сэр! – с гордостью отрапортовал Гордон, ожидая услышать в ответ возгласы удивления и восхищения. Но реакция маршала оказалась неожиданной.
– Что-о? Стекло? – побагровел он, – Черт возьми, я не позволю всяким там паршивым умникам совать стекло ни на один из моих самолетов!
А ФАРТУЧЕК ИЗВОЛЬТЕ СНЯТЬ!
В лаборатории немецкого химика Клеменса Александра Винклера (1838–1904) – того самого, который открыл предсказанный Д. И. Менделеевым элемент экасилиций, названный германием, – царил культ чистоты и аккуратности. «Настоящий химик, – не уставал повторять он, – должен настолько уважать свою науку, чтобы быть в состоянии работать у лабораторного стола даже в манишке и во фраке!»
Но увидев как-то раз в лаборатории весьма изысканно одетого студента, нацепившего поверх модного костюма замызганный кожаный фартук, ученый испытал разноречивые чувства – одновременно и удовлетворение, и раздражение.
– Ваше усердие похвально, молодой человек! – заявил Винклер. – Сразу видно, что вы буквально следуете моим словам. Правда, не до конца; так что когда приступите к работе с гашеной известью, которую я вам поручаю, фартучек все же извольте снять!
