Текст книги "Мореплаватели солнечного восхода"

Автор книги: Те Ранги Хироа

Глава V. ВОСТОЧНЫЙ ГОРИЗОНТ

 
Рукоять моего рулевого весла рвется к действию.
Имя моего весла – Кауту-ки-те-ранги.
Оно ведет меня к туманному, неясному горизонту,
К горизонту, который расстилается перед нами
К горизонту, который вечно убегает,
К горизонту, который вечно надвигается,
К горизонту, который внушает сомнения,
К горизонту, который вселяет ужас.
Это горизонт с неведомой силой,
Горизонт, за который еще никто не проникал.
Над нами – нависающие небеса,
Под нами – бушующее море.
Впереди – неизведанный путь,
По нему должна плыть наша ладья.
 

(Полинезийская морская песня)

Впрочем, рулевое весло, о котором упоминается в этой песне, стало рваться к действию лишь после того, как многочисленные азиатские орды хлынули с континента в Индонезию. Дороги к западным землям были закрыты, перед предками полинезийцев был только один путь – открытое море. Рыбачьи лодки и суда для переездов между прибрежными деревнями превратились в морские ладьи, и смуглые моряки начали завоевание величайшего из океанов. Сменилось много поколений, пока, совершая короткие переезды с многочисленными остановками, они продвигались вперед «с острова на остров к вратам зари». Новые горизонты раскрывались перед мореплавателями; все новые и новые корабли отправлялись в путь. Все дальше плыли сменяющие друг друга поколения; кровь их все больше пропитывалась морской солью. Штормы грозили опрокинуть ладьи, а море стремилось поглотить их, но рулевые твердо держали курс на восток.

Как бы ни были мужественны и выносливы мореплаватели, продолжительность путешествия ограничена величиной судов и тем запасом продовольствия и воды, который они могут вместить. Одни мореходы, истощив свои пищевые ресурсы, погибали в открытом море, другие достигали земли, где они поселялись или пополняли свои запасы. Поэтому в Полинезии плавания были возможны только по тем направлениям, где на пути встречалось много островов, и таких путей было два – южный и северный.

Раньше этнологи считали, что полинезийцы, в основном, двигались южным путем, который ведет мимо расположенных компактной массой островов Индонезии, вдоль северного побережья Новой Гвинеи, огибая восточную кайму Меланезийской цепи к Фиджи. Этот архипелаг считался тем исходным местом, откуда полинезийцы направлялись на восток, север и юг, исследуя и заселяя острова, широко разбросанные внутри Полинезийского треугольника. Саваи'и – название самого большого острова в архипелаге Самоа – является диалектологическим вариантом названия легендарной родины полинезийцев Гавайки. Поэтому раньше этнологи считали Самоа тем архипелагом, куда прежде всего попали мореплаватели-полинезийцы после того, как они покинули острова Фиджи.

Однако в свете новейшего сравнительного изучения материальной культуры и социальной организации Меланезии и Полинезии представляется невероятным, что великое переселение в Тихий океан шло через Меланезию. По своему антропологическому типу полинезийцы, в общем, очень резко отличаются от меланезийцев. Если бы они останавливались на Меланезийских островах, чтобы починить суда и пополнить запасы пищи, по всей вероятности, происходило бы расовое смешение. В таком случае негроидные черты постоянно наблюдались бы среди полинезийцев. Раньше, например, сложный траурный наряд, распространенный на Таити, и характерные для этого же острова организации типа «Общества Ариои» считались доказательствами меланезийского влияния; однако эти отдельные особенности могут быть и часто бывают местного происхождения.

^{Окраинные острова Меланезии (подчеркнуты), на которых обитают племена, говорящие на полинезийских диалектах}

Приводилось также много лингвистических аргументов, подтверждающих миграцию полинезийцев с запада на восток через Меланезию. В настоящее время на основании тех же данных считают, что переселение происходило из Полинезии на запад, к соседним островам Меланезии. Вилльям Черчилль, изучая элементы полинезийских языков в Меланезии, определил несколько миграционных путей из Новой Гвинеи в различные части Полинезии. Хедли установил, что полинезийские языки распространены в восточной части Меланезии на островах, прилежащих к Полинезии. Дальнейшие исследования Тилениуса и Рейя доказали, что эти языки особенно близки к диалектам Самоа и Тонга, т. е. ближайшим к Меланезии островам. Те же исследователи отмечают, что полинезийские языки в Меланезии не содержат архаизмов, что имело бы место при медленном продвижении полинезийцев через Меланезию на восток. Кроме того, в полинезийских языках почти не встречается словарных заимствований из языков Меланезии.

Риверс, изучая историю меланезийского общества, пришел к заключению, что некоторые элементы культуры обязаны своим происхождением взаимодействию двух этнических волн, которые прокатились через Меланезию с запада на восток. Обычай погребения скорченных покойников он связывал с более ранней волной, а погребения мертвецов в вытянутом положении относил к более поздней волне. Поскольку обе формы погребения засвидетельствованы в Полинезии, Риверс заключил, что сюда докатились обе волны и образовали собой ту этническую группу, которую мы называем теперь полинезийцами. Он считал, что обычай взаимного избегания между братьями и сестрами, а также неограниченные права племянника на имущество дяди с материнской стороны были заимствованы меланезийским обществом у полинезийцев в то время, когда те переселялись через Меланезию. Однако эти особенности социальной организации были широко распространены во всей Меланезии, между тем как в Полинезии они встречались только на островах Самоа и Тонга непосредственно по соседству с Меланезией, и в полинезийской общине Тикопия в самой Меланезии. Какие же основания, спросим мы, считать, что вся Меланезия восприняла полинезийские обычаи, которые сохранились только в трех полинезийских областях? Следовательно, мы должны заключить, что они имеют исконное меланезийское происхождение и были занесены, на восток только на окраины Полинезийского треугольника[26]26
  Чрезвычайно слабую концепцию Риверса не разделяет ныне даже никто из буржуазных историков и этнографов. Однако критика ее автором нисколько не усиливает его собственных позиций. То обстоятельство, что у меланезийцев свои обычаи, а у полинезийцев – свои, нимало не говорит против движения предков полинезийцев «южным путем».


[Закрыть].

На первый взгляд, наиболее веским доказательством в пользу переселения по южному пути является наличие цепи мелких островов, протянувшихся от Новой Гвинеи до Фиджи по северной границе Меланезии. Хэддон удачно называет эти острова «окраинными общинами северо-восточной Меланезии». К ним он причисляет Тикопиа, Анута (Вишневый остров), острова Дафф» остров Реннелл (Мо Нгава), остров Беллона (Мо Нгики), Сикаи-ана, Ндаи, Онтонг-Джаву со включением Леуаниуа, Нукуману (остров Тасмана), Таку (острова Маркин), Килинаилау (острова Картерет), Ниссан, Танга и Нугуриа. Жители этих островов говорят на полинезийских диалектах, очень близких к диалектам Тонга и Самоа. В физическом отношении они непохожи на темнокожих курчавых меланезийцев, однако многие особенности материальной культуры перечисленных выше островов были заимствованы из Микронезии. Исторические предания островов Эллис, Гильберта и Каролинских повествуют о плаваниях отдельных моряков к необитаемым островам юга. Считается, что искусства плетения циновок на островах Леуаниуа и Нугуриа заимствовано с Тарава на островах Гильберта, а умение пользоваться ткацким станком на Нугуриа, Таку, Онтонг-Джаву и Сикаиану было занесено с Каролинских островов. В лодках с балансиром перекладины соединяются с поплавком при помощи особой развилки, которая применяется также на островах Сикаиана, Онтонг-Джава и Нукуману и распространена по всей Микронезии. И, наконец, Шапиро, на основании измерений, произведенных Хогбином, считает, что антропологический тип жителей Онтонг-Джавы крайне близок к типу населения Каролинских островов в Микронезии. На основе этих данных мы должны заключить, что «форпосты Полинезии» возникали не на стоянках по пути из Новой Гвинеи на острова Фиджи, а, скорее, были колонизованы с востока и с севера.

Во время своего переселения с запада на восток древние полинезийские мореплаватели следовали, вероятно, по северному пути, который ведет через Микронезию» или «страну мелких островов». Восточная часть этого пути вела по низким каралловым атоллам, которые резко отличались от гористых островов Меланезии, хотя среди них и было рассеяно несколько островов вулканического происхождения. Вначале был возможен только один северный путь, пролегавший через острова Яп, Палау и Каролинские. Далее он разветвлялся на две дороги: одна вела на северо-восток, через Маршалловы острова к Гавайям, а другая – на юго-восток, через Гильбертовы острова и острова Феникс в собственно Полинезию, севернее Самоа.

Веским аргументом в пользу микронезийского пути являются те же самые соображения, которые говорят против пути через Меланезию. Правда, первоначальное население Микронезии было ассимилировано монголоидными племенами, проникшими в эту область после полинезийцев. Но, хотя на всей этой территории произошла смена языка, встречающиеся и теперь многочисленные полинезийские слова указывают на следы древних мореплавателей. Полинезийское влияние отразилось и на мифологии Микронезии.

В своем исследовании по мифологии островов Тонга Гиффорд приводит 27 элементов, общих с Микронезией, и 10, общих с Меланезией, причем некоторые из последних обязаны своим происхождением позднейшим связям с островами Фиджи. На этом основании Гиффорд считает, что мифология Тонга пришла сюда из Микронезии, а не из Меланезии. Итак, мы имеем еще одно доказательство тому, что «божественные» предки полинезийцев проникли в центральную часть Тихого океана северным путем, ибо мифология часто отражает фактическую историю далекого прошлого[27]27
  Это «доказательство» более чем слабо. Мифология – не импортный товар, который непременно должен откуда-то «прийти» к людям, как предполагают диффузионисты, в том числе и наш автор. Сходства мифологических мотивов встречаются часто даже у народов, очень далеких друг, от друга, но объясняются они отнюдь не так просто.


[Закрыть].

Но как бы ни было стойко сердце кормчего, он не мог вечно, находиться в плавании. Мореходы достигали одного из коралловых атоллов и поселялись на нем. Так основывалась новая колония. Молодые люди последующих поколений перехватывали и несли дальше дерзкий факел. Многие элементы культуры, развившиеся на родине, в вулканической области Индонезии, исчезли, вероятно, позднее на коралловых атоллах. Это объяснялось или тем, что отдельные особенности культуры не соответствовали изменившейся среде, или отсутствием необходимых природных богатств.

Было много написано об упадке искусств и ремесел в Полинезии, причем в этом видели доказательство общего вырождения или неполноценности полинезийцев. Однако следует иметь в виду, что развитие того или иного ремесла зависит не только от нужды в нем и от технических знаний, но и от наличия сырья. Многие поверхностные критики осуждали наших предков полинезийцев за то, что они не знали ни гончарного искусства, ни ткачества, не принимая при этом в соображение распределение сырья на земле. Если гончарное ремесло было известно на Фиджи, то почему же тогда, спрашивают наши критики, его не знали на Тонга и Самоа? Ответ на этот вопрос до смешного прост: ни на Тонга, ни на Самоа нет глины. А без глины тонганцы и самоанцы, так же как и их восточные соседи, не могли, разумеется, производить гончарных изделий. Глина, как известно, – продукт химического процесса, происходящего в течение длительных геологических периодов, и поэтому она распространена только на древних массивах. Распространение глины на островах Тихого океана не идет далее континентальных островов Фиджи. Ее нет ни на коралловых островах Микронезии, ни на геологически молодых вулканических островах Полинезии. Возможно, что предки полинезийцев были знакомы с гончарным делом у себя на родине в Индонезии, но и в этом случае они должны были забыть свое ремесло, переселяясь через Микронезию, где не было глины. Переселенцы вынуждены были приспособляться к новым условиям. Для приготовления пищи они пользовались земляными печами, при сооружении которых требовались только камни и дерево. Всю посуду заменяли скорлупа кокосового ореха и деревянные чаши. Задолго до того, как предки полинезийцев достигли Полинезии, у них пропала всякая необходимость в гончарном ремесле и поэтому не сохранилось о нем никаких воспоминаний. Когда маорийцы достигли Новой Зеландии, где глина была в изобилии, ее значение в качестве сырья было уже давно забыто.

Ткацкий станок – детище средних широт, однако он проник в Индонезию, а оттуда, по северному пути, – на Каролинские острова, в окраинные общины северо-восточной Меланезии и на соседние острова Санта-Крус. Но на остальных островах Меланезии с ткачеством не были знакомы и, следовательно, по южному пути оно не могло проникнуть в Полинезию. Возникает вопрос, почему же полинезийцы, если они прошли по северному пути и останавливались на Каролинских островах, все же не принесли с собой ткачества в Полинезию? Возможно, что ткачество развилось на Каролинских островах после того, как полинезийцы прошли через эту страну. Однако наиболее правильное объяснение заключается в том, что на Гильбертовых островах, этом мостике между Каролинскими островами и Полинезией, население не знает ткачества. На Каролинских островах для ткани использовалось волокно дикого хибискуса. На Гильбертовых островах этого растения не было, и поэтому предки полинезийцев могли позабыть о ткачестве в течение долгой эпохи, пока они там обитали. Когда, наконец, мореплаватели попали на гористые вулканические острова Полинезии, где рос хибискус, искусство ткачества было уже давным-давно забыто ими. Народ, владеющий письменностью, может по записям восстановить забытое ремесло. Человеческая же память никогда не станет обременять себя теми техническими подробностями, которые не имеют применения. Отсутствие сырья на островах Гильберта оказалось непреодолимым препятствием для распространения ткачества в Полинезии.

Изучение истории метательного оружия дает нам дальнейшие сведения о переселении полинезийцев на восток. Военным оружием в Меланезии были лук и стрелы, а в Микронезии – праща. В Полинезии лук со стрелами был известен, но его не использовали во время войн нигде, кроме Мангаревы. Как на Тонга, так и на Самоа лук использовали для спортивной стрельбы по голубям и рыбе. На островах Общества стрельба из лука затупленными стрелами в отдаленную цель была развлечением вождей. Они занимались этим, стоя на треугольных каменных площадках. На Гавайях для спорта практиковалась также стрельба из лука по крысам. Не раз ученые, придерживавшиеся как неоспоримой истины теории переселения через Меланезию, выражали недоумение по поводу того, что лук и стрелы не использовались в Полинезии как военное оружие. Трудно было понять, почему полинезийцы не научились от меланезийцев пользоваться луком для убийства людей, даже если они не были раньше знакомы с этим оружием. Однако самый факт, что лук использовался в Полинезии лишь для спортивных игр, служит лишним опровержением теории длительного пребывания полинезийцев в Меланезии. Луки на Тонга повторяют фиджийские образцы; вероятно, с Фиджи лук проник на Самоа и Тонга, а оттуда в качестве спортивного оружия распространился в Центральной Полинезии[28]28
  Приводимые автором доказательства в пользу его теории «северного пути», каким будто бы должны были идти предки полинезийцев, – мало убедительны. Он полагает, что полинезийцы могли отвыкнуть от употребления лука и стрел, забыть гончарное и ткацкое ремесло только на коралловых островах Микронезии, где вместо лука употребляется праща, а для ткачества и гончарного ремесла нет необходимых материалов. Но автор упускает из виду, что и на островах Меланезии ткачество тоже неизвестно, хотя хибискус там растет; гончарным ремеслом на большинстве островов Меланезии также не занимаются, хотя глина там имеется и во многих местах обнаружены следы прежнего гончарства. Наконец, и лук употребляется далеко не по всей Меланезии. Неупотребление лука многими меланезийцами и полинезийцами (хотя лук им, как показывает сам Хироа, был прекрасно известен) объясняется отнюдь не воображаемым пребыванием их отдаленных предков на коралловых островах, а просто тем, что на мелких, бедных фауной островах восточной Океании это оружие оказалось ненужным. То же самое надо сказать о гончарстве и ткачестве: гончарную посуду полинезийцам отлично заменяли скорлупа кокосовых орехов и калебассы, пищу они варили в земляных печках, а ткани в мягком тропическом климате им были не нужны. Маорийцы, попав на Новую Зеландию с ее более прохладным климатом, самостоятельно создали технику тканья-плетения из волокон местного льна.


[Закрыть].

Самым распространенным метательным оружием в Полинезии была праща. Она встречается во всей Полинезии, за исключением Новой Зеландии. Маорийцы сражались врукопашную; распространение, которое получила среди них палица, свидетельствует о том, что предварительная перестрелка на большом расстоянии при помощи метательного оружия давно ими не применялась. Тем не менее знаменательно, что на Кермадекских островах, к северу от Новой Зеландии, были также найдены камни для метания из пращи. По-видимому, первые поселенцы, появившиеся на этих островах, пользовались пращой. Часто полинезийские метательные камни заострены с обоих концов и тем самым напоминают найденные в Микронезии. Употребление пращи как в Микронезии, так и в Полинезии служит еще одним доказательством в пользу северного пути миграции полинезийцев.

О прошлой связи между жителями островов Гильберта и Центральной Полинезии свидетельствует распространение среди них одинаковых боевых шлемов. По форме они напоминают турецкую феску и изготовлялись из уложенных кольцами шнуров кокосовых волокон. Подобные шлемы найдены и на островах Кука и на Южных островах в Центральной Полинезии. На островах Кука они служили для защиты от метательных камней. На Гильбертовых островах шлем применялся наряду с особыми боевыми доспехами – штанами и курткой из кокосового волокна. На затылке к шлему пришивался продолговатый щиток. Эта одинаковая специфическая форма заставляет нас предполагать, что шлемы Микронезии и Полинезии не могут иметь различного происхождения[29]29
  Автор прав, указывая на целый ряд сходных черт в культуре полинезийцев и микронезийцев. Сходства эти находят себе подтверждение в родстве языков. Есть общие черты и в антропологическом типе населения Полинезии и Микронезии, Все это свидетельствует о глубокой исторической общности обеих областей. Вероятно, есть доля истины в теории Те Ранги Хироа относительно «северного пути»: какая-то часть предков полинезийцев действительно могла попасть в восточную Океанию через микронезийские острова. Но это нисколько не мешало другому, и, вероятно, основному потоку переселенцев направляться «южным путем» – через архипелаги Меланезии.


[Закрыть].

При взгляде на карту вы убедитесь, что Полинезийский треугольник напоминает наконечник копья с острием, направленным к солнечному восходу. Наконечник копья насажен на древко, которое составляют южная цепь вулканических островов, именуемых Меланезией, и северная цепь атолловых островов, получивших название Микронезии. Как мы покажем в дальнейшем, культурные растения и домашние животные завезены в Полинезию южным путем, но предки полинезийцев прошли сюда северным путем, ведя свои ладьи от одного атолла к другому, навстречу восточному горизонту, за который до них никто еще не проникал.

Глава VI. ПЕРВЫЕ МОРЕПЛАВАТЕЛИ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

 
Внутри морского круга
Находится замечательная рыба,
Замечательная рыба,
Над которой вздымается радуга,
Стягивающая необъятный океан.
Это моя страна.
 

(Заклинания острова Аитутаки)

Смельчаки, направившие свои ладьи по неизведанному Тихому океану, умели не только водить суда, но и ловить рыбу в открытом море. Они выходили на лов рыбы и при этом вылавливали новые острова. Мифы придают рыболовному снаряжению древних рыбаков магическую силу, которая якобы давала возможность поднимать острова из морских глубин. Величайшим рыболовом всей Полинезии, был легендарный герой Мауи, древний открыватель новых земель. О ряде его героических подвигов спустя столетия любящие деды рассказывали своим благоговейно внимающим внукам. На каждом архипелаге существует свой особый вариант этого предания, с местными особенностями; к древнему мифологическому «улову» Мауи стали относить даже и те острова, которые он никогда не видел.

Привожу маорийский вариант легенды. Таранга родила четырех сыновей, а когда зачала в пятый раз, то разрешилась от бремени до срока и, завернув зародыш в пелену, опустила его в море. Тангароа, бог моря, сжалился над семенем жизни, которое, не достигнув зрелости, было обречено на гибель, и лелеял его, лаская водорослями и убаюкивая на тихих океанских волнах. Наперекор всем законам природы, зародыш ожил и превратился в крепкого мальчишку. По совету заботливого бога, мальчик ночью незаметно прокрался в материнский дом и улегся среди спящих братьев. Когда утром Таранга окинула материнским взглядом спящую детвору, она была изумлена, увидев незнакомого ребенка. В детстве я особенно любил, когда моя бабушка, рассказывая это предание и изображая Тарангу, загибала четыре пальца, от большого до безымянного, говоря:

«Мауи – впереди, Мауи – внутри, Мауи – с одной стороны, Мауи – с другой стороны». Потом она обычно смотрела с притворным изумлением на мизинец, который не имел имени и восклицала: «А это кто? Это не мой ребенок». Тогда раздавался писк не по годам развитого пятого младенца: «Но я же твой сын! Ты бросила меня, недоношенного, в огромный океан, но мой предок Тангароа сжалился надо мной и вырастил меня». Тогда мать прижалась носом к носу ребенка и сказала: «На самом деле, ты мой младший сын, и поэтому я назову тебя в честь пучка волос на моей макушке – Мауи-тикитики-а-Таранга».

Когда Мауи возмужал, он совершил много удивительных подвигов, но в течение всей своей жизни оставался злым проказником и обманщиком. В припадке зависти из-за того, что его шурин наловил больше рыбы, Мауи придавил его носом рыболовной лодки, когда они приставали к берегу. Вытянув затем нос, уши и позвоночник, он создал, таким образом, первую собаку, которую маорийцы называют Иравару, а жители Туа-моту – Ри. Мауи достал огонь в Махуики (преисподней) и научил людей добывать его при помощи трения кусков дерева, в котором был запрятан огонь. Овладев огнем, человек получил возможность варить пищу, которую он прежде ел сырой.

Мауи отправился к восточным воротам дня и с помощью скользящей петли из человеческих волос поймал Ра (Солнце) в то время, когда оно появилось из глубины ночи и собиралось начать свой некогда слишком быстрый дневной путь. С палицей в руке Мауи заставил Ра согласиться впредь, медленнее двигаться по небесному своду. Так люди стали пользоваться более длинным днем, в течение которого могли добывать и производить пищу.

Братья Мауи завидовали удаче героя и однажды, собравшись на рыбную ловлю, отказались взять его с собой. Согласно новозеландскому варианту предания, Мауи ночью спрятался в лодке под циновкой, а по варианту острова Мангаревы – превратился в крысу и скрылся под связкой веревок. Когда лодка далеко отплыла от берега, Мауи появился перед братьями и, невзирая на их протесты, заставил их плыть все дальше в море, пока они не достигли места, где водилась крупная рыба. Здесь, правда на очень короткое время, братья смогли отомстить проказнику. У Мауи не было приманки, и, как ни просил он своих братьев, они отказались поделиться с ним своими запасами. Тогда, как повествует новозеландское предание, Мауи ударил себя по носу с такой силой, что хлынула кровь. Образовавшийся сгусток Мауи наживил на свой крючок. Мангаревцы, очевидно, привыкшие к более основательным приманкам, рассказывают, что Мауи для этой цели оторвал себе ухо. Удочка с необычной приманкой опустилась и достигла дна моря. Однако добыча оказалась такой тяжелой, что ее с трудом вытащили из воды, действуя в такт магической песне. Наконец на поверхности воды появился чудесный остров, представлявший часть океанского дна. Так были подняты из морских глубин и установлены на определенных местах Северный остров Новой Зеландии, Тонга, Ракаханга, Гаваи'и и прочие крупные острова.

Участвуя в экспедиции музея Бишопа, я посетил атолл Ракахангу, где мне удалось присутствовать на представлении, изображавшем вылавливание острова. Сценой служила усыпанная гравием улица перед домом нашего хозяина. Мы занимали передние места на веранде. Жители деревни сидели с поджатыми ногами, расположившись по обеим сторонам улицы. Оркестр, состоявший из огромного барабана и двух расщепленных деревянных гонгов, отбивал такт. Участники хора расположились напротив нас на открытом дворе и пропели гимн в честь появления предка полинезийцев – Хуку. Глаза всех зрителей были устремлены на домик без крыши, расположенный поодаль; та, очевидно, находились артистические уборные. Наконец из-за угла домика появился рыбак. На нем была жалкая набедренная повязка и вместо обычной жирной краски тело было покрыто серой грязью, а на голове возвышался конус из коры, вроде того бумажного колпака, который надевают ленивым ученикам в американских школах. Из волокна кокосового ореха были сделаны бакенбарды, борода и усы, торчавшие самым неестественным образом. Рыбак стоял в центре разрезанного листа кокосовой пальмы, прикрепленного к его телу спереди и сзади и изображавшего рыболовную лодку. В руках у него были весло и короткая удочка с большим деревянным крючком. Останавливаясь время от времени, чтоб забросить удочку, он греб к кокосовому ореху, лежавшему посреди сцены. Рыбак внимательно разглядывал его из-за борта своей воображаемой лодки и восклицал: «А, вот он, нарост земли, на дне моря, который дорастет до его поверхности!» Под шум оркестра хор сообщил нам, что рыбак этот – предок Хуку из Раротонги, который, ловя рыбу, обнаружил наращивание суши. Хуку повернул лодку и поплыл обратно к Раротонге. Во время пути ноги его, высовываясь сквозь дно лодки, отбивали ритм по «дну океана» в такт музыке, ибо оркестр провожал его в обратный путь. Хуку захватила непогода: нос его кокосового листа то вздымался на головокружительную высоту, то падал в бездонную пропасть. Вдруг Хуку упал и барахтаясь пополз по земле. Мы решили было, что рыбак погиб, но лодка все же выпрямилась и в конце концов завернула за угол разрушенного дома в спокойную гавань на Раротонге. Тогда на сцене появилась молодая девушка, изображавшая старуху. Из нескольких кокосовых листьев она соорудила беседку и, войдя в нее, превратилась в Хине-и-те-папа, Хозяйку глубин, обитавшую на дне моря. Вот из-за угла появился другой рыбак в такой же, как у Хуку, лодке. Хор оповестил нас, что это Мауи Младший пришел навестить Хозяйку глубин. Мауи пригреб к беседке, отбросил от себя кокосовый лист и как бы погрузился на дно океана. Актер внес в представление элемент современности, постучав пальцем по продольной жилке одного из кокосовых листьев, образующих беседку. Затем Мауи сообщил Хозяйке глубин, что ей следовало делать на следующий день, когда он с братьями приедет сюда удить рыбу. После этого рыбак забрался в кокосовый лист, лежавший на дне океана, выплыл на поверхность и пустился в обратный путь.

После короткого перерыва из-за угла показался более длинный кокосовый лист, в котором разместились на этот раз три рыбака. Хор объявил, что три брата – Мауи Старший, Мауи Средний и Мауи Младший – отправляются на рыбную ловлю. Вблизи дома Хозяйки глубин их лодка встала на якорь. Насадив на крючок приманку, Мауи Старший забросил удочку. Хозяйка глубин послушалась Мауи Младшего и, прицепив к крючку рыбу определенной породы, дернула за удочку. Мауи Старший закричал от восторга и предложил братьям отгадать, какую рыбу он поймал. В этом состязании на сообразительность без труда выиграл Мауи-Младший, которому, все было известно заранее. Мауи Средний насадил на крючок другую приманку и поймал другую рыбу, причем Мауи Младший опять заранее правильно определил породу. Наконец, Мауи Младший насадил на свой крючок маленький кокосовый орех и ветку с зелеными листьями. Увидев эту приманку, Хозяйка глубин опять выполнила наставления и нацепила на крючок нарост земли, который заметил Хуку. Почувствовав, что крючок застрял, Мауи Младший принялся тянуть изо всех сил. Земля поднялась на поверхность в виде горы, вершина которой оказалась под серединой челнока. Мауи Младший соскочил с кормы на твердую землю. Тотчас вслед за этим лодка разломилась на двое, и два старших брата, находившиеся в носовой части лодки, рухнули в морскую пучину.

Я слишком увлекся содержанием и забыл об его интерпретации актерами. По ходу действия Хозяйка глубин воткнула крючок в кокосовый орех, лежавший посреди сцены. Мауи Младший, поднимая его на «поверхность», изображал процесс вылавливания земли очень выразительной мимикой. Когда кокосовый орех достиг уровня борта, Мауи Младший разорвал кокосовый лист и ступил на сушу. Что же касается старших братьев, то они упали с носа лодки и, дрыгая ногами, уползли со сцены.

В постановке было еще три акта, но о них не стоит подробно рассказывать. Возвратившись с Раротонги, Хуку узнал, что коралловый нарост достиг поверхности воды и им завладел Мауи. Началось сражение за новый остров. Сильно упершись ногами в землю, чтобы поднять противника, Мауи расколол нарост. Так образовались два атолла – Ракаханга и Манихики. Мне показали одну скалу во внешней лагуне на Ракаханге, где якобы отпечатался след Мауи. Разве можем мы теперь сомневаться в достоверности предания, располагая таким доказательством.

Поскольку остров считался выловленным со дна океана, то, естественно, к нему и относились, как к рыбе. Поэтому части островов обычно получали названия, соответствующие названиям различных частей рыбы. Нередко так поступали и с теми островами, происхождение которых не связывалось с преданиями о рыбной ловле. Так, остров Аитутаки хотя и не напоминает по форме ни одну из известных рыб, тем не менее подразделяется его обитателями на части, именуемые головой, туловищем, плавниками и хвостом. Как рассказывается в предании, остров-рыба прикреплен к океанскому дну крепкой лианой, словно якорем; устойчивость острова зависит от прочности узла, которым связан этот канат.

Эпиграф в начале этой главы настраивает на поэтические размышления, связанные с преданием. Стоя на самом высоком холме острова Аитутаки, я понял то поэтическое чувство, которое породило легенду. Склоны холмов одеты местными дикими деревьями; внизу, у подножья горы, они сменяются рощами кокосовых пальм, бананов и хлебных деревьев. На ровных участках у берега виднеются поля таро, а между деревьями просвечивают соломенные крыши хижин. И далеко от берега и вблизи него простираются мелкие лагуны Крутая, волнистая линия рифов отделяет остров от глубин Тихого океана. Вода сверкает гаммой цветов от зеленого в лагуне до глубокого пурпурного в открытом море за рифами. С вершины холма взгляд охватывает замкнутое кольцо рифов, а за ними – пурпурное водное пространство до самого, горизонта. И невольно вспоминаешь слова поэта, изображающие остров как земную песчинку «внутри морского круга». Этот круг так велик, а остров-рыба так мал, что оставалось только надеяться на крепость узла каната, привязывающего его ко дну моря.

Картина дополняется еще и радугой, так что вы, жители городов, наверное, позавидуете поэту, который мог петь: «Это моя земля».

Имена Мауи и других героев, превращенных легендами в полубогов, связываются с ранней стадией открытий. Они путешествовали так давно, что теперь уже трудно точно установить местоположение открытых ими островов; возможно, что они расположены за пределами Полинезии, в современной Микронезии, вдоль пути, по которому предки полинезийцев продвигались на свою новую родину. Можно с уверенностью сказать, что Мауи не достиг Новой Зеландии. Рассказы о его подвигах занесли с собой позднее первые полинезийские переселенцы и они же придали легенде местный колорит.

Сказания о подвигах более поздних мореплавателей, Раты и его непосредственных предшественников, связаны с некоторыми островами, которые как бы радиусами расходятся по направлению от Центральной Полинезии. Эти героические мореплаватели, несомненно, исследовали моря и острова Центральной Полинезии. Древние сказители и певцы, воспевая их достижения, особенно отмечали открытия необитаемых земель. Так, Купе открыл Новую Зеландию и, возвратившись из этой далекой южной земли в Центральную Полинезию, рассказывал: «Я видел там лишь порхающих голубей и слышал размеренное постукивание птицы-колокольчика, доносившееся из глубины леса».

Атиу-мури, открывший Атиу, назвал эту землю Энуа-ману, или «Царство птиц». Посетив в 1929 г. этот остров, я спросил у туземного вождя, почему первоначально его назвали Энуа-ману. Он ответил: «Когда Атиумурй пристал к берегу (Энуа), здесь обитали только ману (птицы)». Зная, что птиц на острове очень мало, я спросил на местном наречии: «Какие же именно ману?» – «О, – ответил вождь, – мотыльки и жуки». Слово ману означает любое живое существо, за исключением людей и четвероногих. Таким образом, упоминая о ману как о единственных обитателях островов, древние сказания стремились ярче оттенить деяния тех отважных героев, которые первыми преодолели огромный океан и среди его простора обнаружили новые земли.