Текст книги "Мореплаватели солнечного восхода"

Автор книги: Те Ранги Хироа

 
Священное дерево Гавайки,
Которое росло в отдаленном уголке
Великого Таити, —
Куру,
вот то дерево, под сенью которого
стоял дом Уенуку.
 

Очевидно, маорийцы при передаче широко распространенных преданий заменили название плодового дерева «куру» местным «попоро», так как никто из маорийцев не мог объяснить, что такое куру. В Центральной Полинезии, однако, слово куру и его диалектические варианты означают хлебное дерево. Плоды хлебного дерева, которое не растет в Новой Зеландии, представляют основную пищу жителей Центральной Полинезии.

Тама-те-капуа, отправляясь в странствие, похитил ученого жреца Нгаторои-ранги, и, плывя по его указаниям, ладья «Арава» достигла мыса Беглеца в Новой Зеландии. Обогнув этот мыс, путешественники высадились в Макету и проникли в глубь острова. Племена, населяющие побережье и район Роторуа с его более теплым климатом, ведут свое происхождение от Тама-тека-пуа, а потомки тех, которые проникли дальше, к озеру Таупо, считают своим предком Нгаторои-ранги. Племена потомков экипажа ладьи «Арава» утверждают, что покрытый резьбой нос этой ладьи покоится в Макету, а кусок кормы превратился в гору Тонгариро. Ладья «Матаатуа», которую вел мореплаватель Тороа, прошла из залива Изобилия вверх по реке. Измученный экипаж вытащил лодку на берег и рассеялся по острову, чтобы осмотреть новую землю. На берегу осталась только больная дочь Тороа; она прилегла неподалеку от извлеченной из воды ладьи. Когда отлив стал уносить лодку, дочь вождя воскликнула: «Я должна вести себя, как подобает мужчине». Напрягая последние силы, девушка не позволила волнам похитить ладью. В память о том эпизоде река была названа Уакатане (Вести себя, как подобает мужчине). Постепенно спутники Тароа расселились вдоль побережья до того самого места у мыса Беглеца, где когда-то пристала их лодка, и, продвигаясь в глубь острова, заселили страну Уревера. Ладья «Курахаупо» под командой нескольких вождей продвинулась на север; прибывшие на ней поселенцы заняли не только северную часть Окленда, но также Таранаки и район между Вангануи и озером Хороуенуа.

Ладья «Токомару» привезла моих предков, которые оставили Гавайки из-за постоянных войн. По одному из вариантов предания, она совершила плавание под водительством Манаиа. Однако в другой старой песне говорится, что ладья «Токомару» принадлежала Уата, капитаном ее был Тама-арики, а штурманом – жрец Ракеиора. Ладья достигла мыса Беглеца, обогнула Северный мыс и пристала к берегу реки Мохакагино в северной части Таранаки. На берегу реки был выстроен общественный дом «Марае-ротухиа».

Расселение шло на территории, протянувшейся от реки Мокау на севере до границы Онуку-таипаре, проходящей в нескольких километрах от того места, где теперь расположен Нью-Плимут. На юге владения потомков поселенцев с ладьи «Токомару» граничили с территорией племени, предки которого прибыли на ладье «Курахаупо» и заимствовали свое племенное имя таранаки от маорийского названия горы Эгмонт. Поселенцы с «Токомару» объединились в конфедерацию племен под названием Ати-ава, в которую вошли два племени моих предков – нгати-мутунга и нгати-тама.

Поселенцы, прибывшие на ладье «Такитуму» и возглавляемые Таматеа, заселили восточное побережье Северного острова от Гисборна до Веллингтона. Некоторые из них пересекли пролив Кука и поселились на Южном острове.

Мореплаватели с ладьи «Хороута» заселили восточное побережье от мыса Беглеца до Гисборна. Главное племя нгати-пороу получило название по имени предка Пороу-ранги, а племя нга-титаху с Южного острова ведет свое начало от Таху, младшего брата Пороу-ранги.

Ладья «Аотеа» пришла с острова Гавайки, известного теперь своим обитателям как Ра'иатеа, а маорийцам, в языке которых сохранился звук «ng», как Рангиатеа.

Племена аотеа гордятся своей прежней родиной, что нашло отражение в поговорке: «Мы никогда не погибнем, ибо мы взошли из семян, посеянных Рангиатеа». «Аотеа» отплыла в неблагоприятное время года, и ее отнесло к Кермадекским островам, которые назывались некогда Рангитахуа. В настоящее время Кермадекские острова необитаемы, но найденные на них поломанные тесла и метательные камни свидетельствуют о том, что некогда они посещались полинезийцами. «Аотеа», по всей вероятности, пристала к Кермадекским островам в марте, когда дерево карака (Carynocarpus laevigata) покрывается золотистыми ягодами, ибо, по преданию, на этой ладье дерево было завезено в Новую Зеландию. Истощенная команда ладьи «Аотеа», насладившись спелыми ягодами, вероятно, захватила их с собой в Новую Зеландию, но оказалось, что это дерево уже произрастает и в Новой Зеландии. Ладья пристала к берегу в небольшой бухте на западном побережье Северного острова, названной в честь ладьи Аотеа. Прибывшие отправились на юг по течению реки Патеа, а позднее их потомки распространились и на север, образовав племя нгати-руануи. Жители южной территории составили племя побережья нга-рауру. Плавание «Аотеа» воспевается в «Песне гребцов ладьи «Аотеа», где приводится имя вождя, а также названия ладьи и рулевого весла:

 
Аотеа – имя ладьи,
Тури – имя вождя,
Те-Року-о-уити – имя весла.
Взгляни на мое весло!
Его кладут у борта ладьи,
У самого борта ладьи,
Вот оно поднято кверху – весло!
Готовое погрузиться в воду – весло!
И вот мы рванулись вперед,
Взгляни на мое весло – Те-року-о-уити!
Оно трепещет, как крыло птицы, —
Мое весло.
Ах, как оно стремительно взлетает и опускается!
Быстро погружается в воду и отбрасывает ее назад!
Шумный всплеск! Вскипает волна за кормой,
Запенился белый след за ладьей,
И брызги летят с весла!
 

Мореплаватели XIV в., заселяя новые места, вероятно, привезли с собой из Центральной Полинезии семена всевозможных культурных растений. Однако они прибыли в более холодные страны, где кокосовые орехи, плоды хлебного дерева и бананы не вызревали. Направляясь на юг, переселенцы, вероятно, учли вредное влияние, которое может оказать холод на семена растений. В одной из легенд об «Аотеа» упоминается, что Ронгоронго, жена Тури, хранила клубни сладкого картофеля в двойном поясе, который она носила вокруг талии, чтобы согревать их теплом своего тела. Поэтому сладкий картофель получил почетное название «Пояс Ронгоронго».

Хотя сладкий картофель, таро, ямс и тыква прижились на новой земле, они давали здесь только один урожай в год. Почву приходилось ежегодно тщательно обрабатывать. Хранилища начали устраивать в ямах или в полуподземных помещениях, засыпанных сверху землей. Таких хранилищ нет в Центральной Полинезии, где в них не ощущалось необходимости благодаря жаркому климату, позволявшему собирать многократный урожай. Сладкий картофель оказался в новых условиях самой урожайной из всех завезенных культур, и его большое хозяйственное значение вызвало к жизни новый обряд, совершавшийся во время посадки картофеля. Новый бог, способствующий урожаю сладкого картофеля, был введен в маорийский пантеон, и его изображения высекались из камня. Обычная копалка была усовершенствована: к ней стали привязывать резную подножку, а рукоятку начали покрывать резьбой.

Для выделки лубяной одежды была завезена бумажная шелковица. Однако это растение не прижилось в Новой Зеландии, да и лубяная одежда не годилась в условиях более холодного климата. Потребность в теплой одежде привела к испробованию новой техники плетения ткани, напоминавшей плетение рыболовных снастей, но с применением нового материала – волокна, обнаруженного в местном льне. Плащи и накидки выделывались из внешней оболочки льняных стеблей, и вода стекала по ним как по кровельной дранке. Изобретательный женский ум и умелые руки внесли ряд усовершенствований, в результате которых появились разнообразные одеяния. В качестве народной одежды сохранились древние соломенные плащи, но для племенной знати начали изготовлять платья с отделкой из выкрашенных шнуров, перьев и разноцветной тесьмы. Женщины изобрели способ ручного тканья и тем самым проложили дорожку, которая уводила переселенцев все дальше и дальше от искусства и ремесел их тропической родины.

Нужно впитать в себя культуру тропической Полинезии, чтобы до конца понять, чего лишились первые маорийские переселенцы и что они приобрели на своей новой родине. Они не только лишились некоторых продовольственных культур, которые обеспечивали обильные урожаи на тропических островах, но и почему-то не захватили с собой свиней и домашней птицы, если только не считать, что животные погибли по пути. Из трех видов домашних животных, распространенных в Полинезии, только собака попала в Новую Зеландию. Полинезийское слово «моа», означавшее домашнюю птицу, послужило здесь именем большой бескрылой птице, ныне вымершей. Леса Новой Зеландии изобиловали пернатыми, в связи с чем были изобретены новые способы ловли птиц и их приручения. Корыта с водой для приманки, резной силок, копье из заостренной кости для метания в птиц, голубятни – все эти местные изобретения неизвестны в других частях Полинезии. Реки, озера, побережье, рифы и море стали источниками продовольствия и с лихвой возместили отсутствие культурных съедобных растений, которые не могли прижиться в условиях более холодного климата.

Более всего поразили переселенцев местные леса: нигде в Полинезии не встречали они деревьев таких размеров. С трепетом взирали строители лодок на огромные стволы тотара и сосны каури. Я как будто вижу, как они совершали ритуальный обряд в честь Тане и с восторгом обнимали стволы великолепных деревьев. Геологи-практики, они, вероятно, до тех пор продолжали раскалывать и испытывать камни, пока не нашли месторождения базальта, где и устроили каменоломни, чтобы добывать материал для тесел.

Вооруженные большими и тяжелыми теслами, маорийцы валили лесных гигантов и изготовляли из них долбленые корпуса лодок. Долбленые челноки благодаря гигантским размерам деревьев получались такими широкими, что они, подобно ладьям, не нуждались в дополнительной опоре, и поселенцы перестали прибегать к балансиру.

Маорийцам пришлось приспособить к климату Новой Зеландии и архитектуру своих жилищ. Здесь нужна была защита от холодных ветров, и примитивные строения тропической Полинезии оказались непригодными в новых условиях. Чтобы утеплить дома, маориицы опустили пол ниже уровня земли и стали строить стены из толстых соломенных пластов. При сооружении больших общинных домов вместо обычных круглых столбов стали применять обтесанный строевой лес. В Центральной Полинезии художественный вкус строителей проявлялся в плетеных узорах. В Новой Зеландии маорийские ремесленники начали вырезать на главных опорных столбах и на стенных столбах условные изображения человеческих фигур. Обладая чувством симметрии, они покрывали верхние деревянные части стропил и конек раскрашенной плоской резьбой, чем достигали ритма в рисунке. Декоративные украшения маорийских общественных домов – результат развития местной архитектуры, для которого первоначальным толчком послужил холод.

В добавление к богатым запасам базальта Новая Зеландия одарила переселенцев жадеитом (нефритом). Он, встречался в виде гальки в реках западного побережья Южного острова, который поэтому и назвали Те Ваи-поу-наму (Вода, содержащая жадеит). Из жадеита делались украшения и короткие военные палицы, передававшиеся по наследству как драгоценность. Однако самыми замечательными изделиями из этого материала были резцы и тесла с острыми, словно стальными, лезвиями.

Дерево тотара давало прочную, но мягкую древесину. Располагая хорошим строевым материалом и превосходными орудиями, маорийские резчики превратили ремесло в искусство, равного которому не было не только в Полинезии, но и на всем Тихом океане.

Специалисты, изучавшие маорийское искусство, находились под сильным влиянием теории о том, что его тематика зародилась еще где-то на отдельных этапах пути, пройденного переселенцами столетия тому назад. При этом недостаточно учитывали, что отсутствие дерева и камня на промежуточных островах могло прервать древние мотивы и вызвать развитие новых. Воспоминания о древнем искусстве должны были изгладиться из памяти переселенцев за тот долгий период, пока они пребывали на коралловых атоллах Микронезии. Очевидно также, что в тот период, когда происходило расселение из Центральной Полинезии, искусство резьбы по дереву стояло там еще на низком уровне; в противном случае мотивы рисунков, подобно мифам, легендам, религии и социальной организации, распространились бы на различных островах. Единственный мотив, занесенный маорийцами с Гавайки, – это, кажется, человеческая фигура со скрещенными ногами и руками, сложенными на животе.

Много предположений по поводу своего происхождения вызвала фигура «манаиа», которая в профиль напоминает человека с птичьей головой. На острове Пасхи изображение человека-птицы навеяно черной морской ласточкой. На Соломоновых островах тема птицы с сомкнутым клювом, образующим витой узор, была продиктована изображением сокола на носу корабля. На Новой Зеландии не сохранилось мифа, который помог бы установить, какую птицу изображает «манаиа». Я считаю, что в трудах Арчи, директора Оклендского музея, убедительно доказано, каким образом маориицы придавали птичий облик своим изображениям. Это достигалось тем, что половина человеческой головы, включая и среднюю часть верхней губы, непомерно удлинялась резчиками. Таким образом, «манаиа» ведет свое происхождение вовсе не от птицы, а от человека. Арчи привел также доказательства в пользу теории о местном происхождении двойных спиралей, играющих в маорийском орнаменте выдающуюся роль. Развитие резных узоров оказало влияние и на форму татуировки: вместо прямых линий, свойственных татуировке Центральной Полинезии, здесь распространялись изогнутые линии. В Новой Зеландии даже верховные вожди не считали унизительным для себя работать молотком и резцом. Представьте себе древнего мастера перед большим куском дерева, на котором он высек своим каменным теслом человеческую фигуру. В левой руке он держит резец из жадеита, а в правой – молоток из китовой кости. Разве удивительно, что при таком материале и с такими орудиями мастер мог выполнить работу, о которой не смел мечтать на своей старой родине?

Племена сложили сказания о войнах и сохранили воспоминания о военных подвигах. Победы чередовались с поражениями, но каждое племя стремилось выправить счет в свою пользу. Не было больше ни кокосовых пальм, ни хлебных деревьев, которые нужно было сторожить, живя в рощах, а для обороны от воинственных соседей безопаснее было селиться деревнями. Однако селения на открытой низине чаще подвергались нападению, поэтому маорийские строители предпочитали холмы или другие возвышенности, где сама природа помогала обороне. Большинство полинезийцев, поселившихся на вулканических островах, отступали для обороны в заранее намеченные и созданные природой убежища, куда трудно было забраться. Жители островов Тонга, где нет холмов, копали вокруг укрепленных деревень рвы и воздвигали изгороди. Островитяне Рапы террасировали горные вершины, господствующие над местностью, и превращали их в крепости. Маориицы, со своей стороны, использовали для обороны и террасы, и рвы, и частоколы, причем они постоянно жили в своих крепостях. В смутные времена на наблюдательных вышках выставлялись дозоры. Ночью часовые несколько раз громко объявляли тревогу не столько для того, чтобы повысить бдительность своих воинов, сколько для предупреждения неприятеля о том, что крепость и ночью находится в состоянии боевой готовности. В кратком и загадочном тексте боевой тревоги можно, однако, обнаружить образы, навеянные окружающей природой. Ниже приводится текст боевой тревоги крепости, выстроенной на скалистом выступе побережья Кауиа:

 
О воины крепости, поднимайтесь,
Иначе вы погибнете!
Высоко, высоко громовой прибой
Звучит на скалах Харихари,
А внизу стонущее море
Напевает у побережья Мокау.
Но я здесь, на страже,
Стерегу, высматриваю, пронизываю даль взором,
Подобно тому, как на зазубренных скалах
Сидит морской ястреб
И высматривает свою добычу.
Скоро солнце
Поднимется, пылая, над миром.
 

Скалы Харихари, к северу от крепости, выдавались в море и принимали на себя всю силу ударов морских бурунов. Треск и грохот воспроизводили звуки войны: возгласы сражающихся предводителей и душераздирающие вопли раненых и умирающих. К югу в изгибе береговой линии образовалась защищенная бухта с песчаным дном, куда впадала река Мокау. Однако и в спокойной бухте бесконечные стоны волн, разбивающихся о песок, напоминали причитания женщин, которые оплакивали убитых. Последние две строки тревоги – это мольба и пожелание. Нападения чаще всего совершались на заре, когда было уже достаточно светло, чтобы можно было разглядеть стены крепости. С восходом солнца заканчивалось бдение часового и начинался мирный день.

В укрепленных деревнях Новой Зеландии пришлось отступить от традиционной архитектуры храмов, принятой на Гавайки. Священная приподнятая платформа «аху» переместилась с открытой площадки марае в иное место, расположенное вне крепости. В уединенной роще жрец обычно воздвигал каменную колонну или деревянный столб и там, вместе с несколькими помощниками, испрашивал совета у своих богов. Число лиц, присутствовавших при этой церемонии, было очень ограничено; платформа «аху» сократилась до святилища, часто представлявшего собой простую скалу, за которой, однако, сохранялось древнее название «аху» в маорийской форме «ту-аху».

Площадка марае превратилась в деревне в место сборищ племени. Платформу «аху» заменил дом, покрытый резьбой, который служил для собраний и для приема гостей. Такой дом обычно назывался по имени какого-нибудь предка. Это должно было означать, что жители, собираясь в его стенах, как бы соединялись в лоне предка. Площадка перед общественным домом в крупных деревнях также получала особое имя и была центром общественной жизни. Там происходил прием посетителей, проводились все важные церемонии, воздавались последние торжественные почести мертвым. Обряды начинались на марае днем, а вечером они продолжались в доме племенных собраний. Как и на Туамоту, где большие прямые столбы из известняка, расположенные на храмовой площадке марае, назывались именами предков, также и в маорийском общественном доме имена предков присваивались большим стенным столбам, вырезанным в форме человеческих фигур.

В Центральной и Восточной Полинезии после обращения населения в христианство марае были разрушены и покинуты, потому что они служили как для отправления культовых обрядов, так и для светских церемоний. В Новой Зеландии марае все еще являются центрами общественной жизни. В наши дни, несмотря на разрушение племенного быта, ибо маорийское население занимается теперь сельским хозяйством и разведением молочного скота, – дом для собраний, или марае остается племенным центром. Здесь собирается рассеив-шееся племя, чтобы приветствовать гостей, оплакивать мертвых и обсуждать различные дела племени. Пусть же марае продолжает существовать, ибо, как только они будут покинуты, маорийское племя потеряет свою индивидуальность[77]77
  Разрушение племенного быта маори вызвано не только переходом к новым формам хозяйства, но и радикальной ломкой условий жизни. Маори в настоящее время вопреки уверениям буржуазной официальной печати – угнетенное национальное меньшинство. Хотя почти все маори живут в сельских местностях, но 80 % маорийского населения не обеспечено землей; она отнята колонизаторами. Часть маорийской национальной буржуазии и интеллигенции – так называемая «старомаорийская» партия – пытается сохранить или восстановить хотя бы видимость старых форм быта.


[Закрыть].

Племена, которые происходили от мореплавателей, прибывших на различных лодках, вероятно, еще сохраняли в течение некоторого времени различия в культуре, свойственные разным островам Центральной Полинезии. Однако постепенно мореходы Тихого океана, поселившиеся в Новой Зеландии, стали сухопутным народом. По мере того как развивались местные традиции, навсегда отрезались морские пути в Гавайки. Но память о прошлой жизни долго сохранялась в словах приветствий, с которыми обращались в прежние времена к гостям, приходившим пешком, и еще поныне звучит в обращениях к посетителям, хотя бы приезжающим на автомобилях:

Подтягивай сюда ладью!

Тащи сюда ладью!

К пристани – ладью!

К тому месту, где она отдохнет!

Добро пожаловать, трижды добро пожаловать!

Проводив маорийскую ветвь полинезийцев до страны высоких туманов и указав на некоторые проблемы, которые они сумели разрешить, предоставим теперь их потомкам работать над созданием своего будущего в твердом убеждении, что благодаря запасу жизненных сил и уму, унаследованным ими от предков каменного века, они смогут устоять в изменяющемся мире. Прощаюсь со страной, где я родился[78]78
  История Новой Зеландии за последние 150 лет полна глубокого драматизма. Первым из европейцев побывал в Новой Зеландии голландец Тасман (в 1643 г.). С конца XVIII в. Новую Зеландию начинают посещать суда европейских торговцев, и там появляются первые поселенцы – англичане. Европейские, главным образом английские, торговцы беззастенчиво обирали и этих поселенцев и туземцев маори. Они снабжали мао-рийских вождей огнестрельным оружием, и это вело к обострению межплеменных войн. Усиливалась также враждебность между маори и колонистами, которых становилось все больше и больше. Поселенцы обманом занимали земли, подкупая отдельных вождей, В 1840 г. британские власти подписали с маорийскими представителями особое соглашение («Договор в Ваитанги»), в котором туземцам гарантировалась неприкосновенность их земель, а они в свою очередь признавали суверенитет британской короны. Но этот договор был цинично нарушен английскими властями, которые начали еще более бесцеремонно отбирать землю у маори. Последние ответили вооруженным сопротивлением. Начались кровопролитные «мао-рийские войны» (в 1843–1872 гг.). Храбрые маори мужественно защищали свою землю от захватчиков. Война кончилась поражением маори. Но победители-англичане вынуждены были пойти на некоторые уступки и вновь торжественно гарантировали сохранение за туземцами тех земель, которые у них фактически остались. Однако расхищение земли маори продолжается и поныне. В настоящее время маори составляют лишь небольшую часть населения Новой Зеландии.


[Закрыть], словами старинной погребальной песни:

 
Увы, тяжкая скорбь гложет меня
По погибшей ладье, по потерянному другу.
Мое драгоценное перо цапли выброшено на берег океана,
И молния, сверкая в небесах,
Приветствует мертвеца.
Где же сила в этом мире, если ты ушел
Скользкою тропой в царство смерти?
Одиноко высится вдали гора Вакааху,
Ибо ты ушел, опора твоего народа.
Улетела певчая птица моя, которая пела о древнем знании.
Корабль «Таинуи», лодка «Аотеа»,
Оплакиваемая потоками женских слез.
Прекрасное тело твое лежит, покрытое плащом из собачьих шкур,
Но дух твой ушел, подобно облаку, плывущему по небу.
Хорошо тебе, лежащему на торжественно убранном похоронном ложе вождей.
О, мой драгоценный зеленый нефрит, эмблема ушедших воинов!
Дракон вышел из скалы-крепости
И спит в доме смерти.