Текст книги "Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зимина
Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Глава 6
Иван
…В городе стояла удушающая жара, и это было непривычно. У нас в Москве давно научились контролировать погоду… Пока забрал с почтовой станции багаж да отыскал постоялый двор, вымотался окончательно.
Лумумба сидел у распахнутого окна в удобном плетеном кресле. Благородные кудри его обдувал прохладный ветерок, а ноги, в щегольских сапожках из кожи химеры, покоились на мягком пуфике.
Время от времени учитель подносил к губам хрустальный бокал. Глаза его были полузакрыты а движения полны праздной неги.
За креслом, изогнувшись в подобострастном поклоне и нашептывая что-то на ушко его сиятельству, пребывал напомаженный, благоухающий гвоздичной водой, управляющий гостиницы.
Эта парочка, являя собой довольство и благолепие, окончательно пошатнула мою веру в разумное, доброе и вечное.
С грохотом побросав сундуки и нарочито пыхтя, как паровоз, я упал на диван рядом с неубранным еще, накрытым кружевной салфеточкой столом, налил полный стакан воды и выхлестал залпом.
– Стажер! – обрадовался наставник, будто только что меня заметил. – Как быстро ты вернулся. А мы тут с милейшим Аполлоном Митрофановичем городские сплетни обсуждаем. Прелюбопытная картинка получается… Да ты кушай, пока не остыло. – он кивнул на блюда под серебряными крышками. – Отведай супчику: райское блюдо! Курочка домашняя, нежная – м-м-м… А какая здесь осетрина, Ваня! За такую осетрину и душу не грех продать. – он посмотрел на свет сквозь бокал. – Не говоря уж о коньяке. Вы меня не обманываете, милейший? – он повернулся к управляющему.
– Никак нет-с. Не обманываю. Сей напиток производят у нас в городе, на заводе господина Дуриняна. Особые технологии, так сказать-с.
– Прекрасно! – восхитился учитель. – Просто замечательно! Что характерно: раньше, до Распыления, никакие технологии такого букета не давали. Только по старинке: бочки, купажирование, выдержка…
Дальше я не слушал. После предложения угощаться я как-то сразу подобрел, простил учителя за праздность и тоже преисполнился благости. Супчик оказался и вправду мировой – не знаю, в чем тут дело. Может, куры здесь более породистые, чем у нас.
Душистый хлеб хрустел снаружи и был мягок внутри, осетрина, как и обещал Лумумба, оказалась ароматной и прозрачной, аки розовые лепестки, и таяла во рту.
Через полчаса неторопливой беседы с Лумумбой управляющий наконец-то усмотрел возможность испариться, сославшись на необходимость подготовки второй комнаты – для меня. А я, насытившись, стал оглядываться.
В глаза бросалась нарочитая роскошь новой нашей обители. Полосатые, в розочках, обои, зеркала и картины в тяжелых рамах, обивка мебелей и портьер – всё выдержано в золотых и пурпурных тонах. Ванная комната облицована каррарским мрамором – поддельным, я так понимаю. За то само корыто – рассчитанное, по меньшей мере, на левиафана, чугунной ковки, и на роскошных львиных лапах впечатляло… Коврик на полу – и тот был пурпурным, с золотой окантовкой. Как его, барокко мать его за ногу рококо. Я всерьез обеспокоился.
– Бвана, во сколько нам эта роскошь обойдется? Месячный оклад за сутки? Чем вам вдруг так разонравились обычные нумера для командировочных? Клопы надоели?
– Не ной. – отмахнулся учитель. – Пока я сюда шел, подумал, что лучше не афишировать, кто мы такие. Не будучи агентами, мы скорее выйдем на поставщика пыльцы. А это, как ты понимаешь, требует большего размаха, нежели могут себе позволить скромные служащие.
– Дак нас Шаробайко видел. Он же в курсе.
– Он будет молчать, это и в его интересах. Подумай: заезжее начальство сильно понижает его в статусе. Ему это не с руки – перекрывается путь к казенной кормушке.
– Он же плакался, что в казне ничего нет. – честно говоря, иногда я любил включить дурачка. Просто, чтобы взбодрить драгоценного учителя. Не дать ему расслабиться окончательно.
– Деньги просто разворовали, обычное дело. Такова натура человеческая: брать то, что тебе не принадлежит. – Лумумба, поднеся бокал к глазу, посмотрел сквозь него на меня, и подмигнул.
– Вы ж не берете.
– Для воина великого племени самбуру это является единственно возможной линией поведения. Мой отец, великий вождь М'бвеле Мабуту, всегда говорил: – не воруй, сынок. Руку отрежу.
– Так и что у вас за идея? – я зевнул. Глаза слипались. Жара, жужжание мух, негромкое чириканье, доносящееся через окно – всё навевало сонное оцепенение.
– Представимся публике гастролерами. – от голоса начальника я встряхнулся.
– Это как?
– А так: маги мы с тобой не из последних, а Пыльцы здесь хоть отбавляй… Ты погляди на этот коньячок! – он протянул мне пузатый бокал. – Да нет, пить не нужно – всё равно не оценишь, лучше понюхай. Чуешь? Авторитетно заявляю: ни один доморощенный коньячный спирт ТАК не пахнет.
– А что пахнет?
– "Курвуазье", разлива тысяча девятьсот семьдесят третьего года.
– Именно семьдесят третьего?
– Именно.
Я напряг извилины.
– Так это же…
– Правильно. Может, где-то еще и сохранилась крошечная партия оригинала, но, смею тебя заверить, друг мой: за бутылку "Курвуазье" семьдесят третьего года можно купить этот городишко вместе с потрохами, то бишь, с жителями. – учитель, отобрав у меня бокал, сделал маленький глоточек. – И какой отсюда следует вывод?
– Волшебство?
– Разумеется. Сидит на заводе господина Дуриняна маг с хорошим воображением, делает глоток оригинала, затем нюхает Пыльцу, и – вуаля.
– Сразу в бутылках.
– Именно! – начальник пружинисто вскочил и хищно прошелся по комнате. – Так что мы, друг ситный, нынче не старший оперуполномоченный майор Базиль М'бвеле со стажером, а Великий Заклинатель, Проводник в Другие Миры, унган Вася Лумумба. С ассистентом.
– И что изменилось? – опешил я. – Мы же, вроде как, они и есть… – учитель закатил глаза.
– Врать нужно, по возможности, только правду, падаван. Иначе спалишся.
…поднял меня среди ночи и велел лететь ко входу в гостиницу. Сунув ноги в штаны, натянув рубаху и прихватив ботинки, я полетел. С учителем, когда он в таком состоянии, лучше не спорить.
На улице ждало такси.
По дороге Лумумба объяснил, что во сне, вдруг, ощутил такой ужас, пустоту и отчаяние, что вкушать отдых далее сделалось абсолютно невозможным. Поднявшись, он тут же погадал на крокодильих зубах – я, впрочем, давно подозреваю, что были это клыки, выдранные у обыкновенного дикого кабана, но не суть… Зубы указали, что опасность исходит от холодных кожистых существ, одновременно как бы огненных.
Вспомнив о Матери Драконов, учитель тут же бросился поднимать меня и управляющего, которому приказал найти любой транспорт, способный доставить нас за город в самые кратчайшие сроки.
В городе царила паника. Над ближним лесом полыхало зарево, и половина населения уже торчала на крышах, возбужденная и напуганная взрывами. Никто еще ничего не понимал, но слух о драконах успел просочиться.
Тем более, что в город, под защиту стен, с окрестных деревень стекался народ. Дороги заполонили цыганские кибитки, запряженные белоглазыми, в пене, лошадьми, телеги с медлительными волами и крестьяне, нагруженные детьми, клетками с курами, корзинами с гусями и мешками с визжащими поросятами.
Водила воняющего самогоном тарантаса сообщил, что слышал от свояченика, а тот – от оружейника из слободки, что это – точно драконы. Мало того, воевать драконов отправилась целая армия, потому как скупили они большую часть слободского боеприпаса. За поимку живого дракона Шаробайка сулил сокровища, якобы хранимые Матерью в сундуках… Кому и зачем мог понадобиться живой дракон, таксист, назвавшийся Мамедом, не знал, но думал, что употребить в дело такую скотину очень даже полезно: вместо огнемета, например. На страх агрессору. На вопрос, какому именно агрессору, и как он собирается управлять крылатой тварью, водитель, дергая небритым подбородком и шевеля горбатым, с торчащими из него черными волосами носом, процедил презрительно: – знаем, каких… Расплодилось пыльцеедов – нормальным людям житья нет. То файерболы взрывают, то динозавры по огородам, как у себя дома, шастают. Весь, почитай, урожай капусты потоптали… Спустить на них всех дракона – пусть-ка на этом свете адской сковородки отведают.
Проколов в собственной логике он не видел.
К месту побоища Мамед подъезжать категорически отказался. Остановил машину у реки, километрах в трех, и – ни в какую. Тарантас, мол, нэ его, а казэнный, взятый в арэнду. И, ежели дракон его подпалит, возмещать придется из своего кармана.
Три километра многовато, сказал учитель. Можем не успеть. И протянул водиле десятку. Водитель десятку взял, но предупредил: – Если что – пеняйтэ на сэбя. Лумумба пенять согласился, и мы поехали дальше.
А потом из леса, как вражеская субмарина из пограничных вод, поднялся дракон. От морды до хвоста было в нем метров двадцать – у меня аж дух захватило. Размахом крыльев он свободно покрывал площадь футбольного поля… Пыхнув огнем, тварь подожгла лес и вновь скрылась за пылающими стволами.
В этот же миг грохнуло так, что заложило уши, и дракона, как жареную курицу, подбросило над деревьями. Нас тоже подбросило, одна покрышка лопнула, тарантас ухнул в канаву и перевернулся.
С Мамедом случилась истерика. Утратив дар человеческой речи, он рычал, плевался, как павиан, и хватал попеременно то меня, то Лумумбу за грудки. Учитель не глядя протянул таксисту увесистый кошелек, и пошел вперед, не отрывая взгляда от деревьев, за которыми скрылся дракон.
Я пошел за ним, пытаясь высмотреть безопасный путь – вокруг начинался капитальный пожар. А потом я увидел Мать Драконов. Она парила над лесом, и её длинные белые волосы клубились в горячем, поднимающемся от земли воздухе, как облако.
– Скорее! – завопил наставник и рванул к ней, прямо через тлеющий подлесок.
Слава богу, мы с Лумумбой успели принять по дозе, так что оба были на пике формы. Это нас и спасло.
Волна эйфории как раз схлынула, оставив холодное ощущение магущества. В Академии курсантов специально тренировали справляться с чувством восторга. Даже использовали отрицательное подкрепление, чтобы не возникало соблазна вмазаться просто так.
С привычным уже равнодушием я проследил, как сдвигается Завеса и мир раскалывается на два света: на тот, и на этот. Фигура наставника стала однобокой. Только правая половина головы, одна рука и одна нога, а вся левая его часть приобрела зыбкую, эфемерную текучесть и исчезла в Нави. Стволы деревьев, камни, даже тарантас Мамеда, сделавшись пронзительно четкими и ясными, больше не отбрасывали тени.
В «том» свете Мать выглядит устрашающе. Волосы, в Прави бывшие белыми, здесь сияют чистым серебром, вместо глаз, носа и рта – темные провалы. Она левитирует на столбах света, бьющего из ладоней. Вокруг, окутывая её, как саваном, клубится сила. Сила темная, дурная. Она как черное, чадящее пламя, и от нее инстинктивно хочется держаться подальше.
– Ваня! – зовет Лумумба, становясь в боевую позицию. – Давай вместе, в три касания!
И мы даем.
Мать беззвучно кричит, корчится, а потом, оторвав от себя кусок черного савана, набрасывает его на нас, как пелену. Я моментально слабею – будто выключили лампочку у меня в груди. Сердце затихает, как уставший двигатель, и ничегошеньки больше не хочется. Даже дышать. Руки сами собой опускаются, и Навь, окружив меня плотным коконом, начинает затягивать к себе в нутро.
Лумумбе же черная сила Матери не причиняет никакого вреда, даже наоборот. Впитав свою часть савана, бвана громко смеется, запрокинув голову и кровожадно оскалив зубы. А затем, набрав полные щеки ветра, с силой дует на меня – и саван сдувает. Как рваная паутина, он опадает на землю и исчезает. Выпрямившись, я встряхиваюсь, словно пес, которого заели блохи – именно такое ощущение оставляет послевкусие темной силы, и начинаю дышать нормально.
Наставник делает свой ход. Раскрутив над головой огненное лассо, он набрасывает его на Мать. Петля затягивается на шее, не давая ей подняться выше. Мы с Лумумбой тянем, пытаясь посадить её на землю, но магичка не сдается. Тёмная сила поддерживает её в воздухе, не давая упасть, а потом Мать срывает с неба тонкий серпик луны и, как ножом, перерезает им огненную нить Лумумбы.
Освободившись, она раздирает Завесу и достает еще одного дракона.
Я застываю столбом: вот как она это делает! Черпает силу не из себя, а прямо из Нави. Её твари – не наколдованные, а самые, что ни на есть, "настоящие". Но удивляться некогда.
Дракон огромный. И черный, до синевы. Взмыв под самый небесный свод и медленно развернувшись, он пикирует прямо на нас. Из пасти его бьет огненный столп, цветом напоминая расплавленный металл. Я чувствую толчок в плечо и слышу бодрый голос наставника:
– Не спи, падаван, веселье только началось. Держи!
Он достает из жилетного кармана крошечную, но растущую на глазах монетку, и вот мы поднимаем над головой щит Джян-бен-Джяна – только он способен выдержать пламя дракона. Щит тяжелый, почти неподъемный. Будто сработан не из шкур тысячи василисков, склеенных желчью отцеубийцы, а из стальной плиты банковского сейфа.
Щит поглощает весь жар, но раскаляется, и мы бросаем его на землю, где от остывает, исходя искрами и поджигая траву. Опять я не успел ничего рассмотреть…
По слухам, на внутренней стороне щита были запечатлены все великие битвы прошлого, а на внешней – грядущего. По крайней мере, так говорили в Академии.
– Не зевай, стажер. – кричит Лумумба. – Твой выход!
Я киваю и достаю из Нави свою заветную сударшана-чакру. Сколько сил и Пыльцы я потратил на её создание – ужас. Пришла пора сдать "выпускной экзамен" и получить аттестат зрелости. В одиночку сразиться с чудовищем. Убить дракона.
Хорошенько раскрутившись, я, как дискобол, запускаю чакру в небо и стальной диск, визжа и вращаясь, врезается в тело твари. Дракон, запрокинув голову, ревет, пока диск, как циркулярная пила, режет его на куски.
– Пять с плюсом, стажер! – наставник довольно потирает руки. – А за зрелищность – дополнительный бонус в виде стаканчика мороженного.
Увидев, что её оружие уничтожено, Мать сатанеет. Воя, как сирена, она вновь запускает руки в Навь и достает огненный шар. Подняв его над головой, магичка бросает шар в нас с Лумумбой, и мы еле успеваем отскочить в разные стороны. Не дожидаясь ответного удара, Мать бросает шары один за другим. Падая на землю, они взрываются, как горшки с греческим огнем.
– Надо брать живьем! – кричит довольный, как кот, Лумумба. – Такая девушка! Персик!
Девушка-персик запускает очередной шар, и он расплескивается о грудь наставника. Меня задевает брызгами и одежда загорается.
– Вы уверены, бвана? – я приплясываю среди горячих угольков, сбивая пламя с рубахи.
– Она станет нашим лучшим боевым магом, можешь не сомневаться. Давай Сеть миродержца! Раз, два, три!
Крупноячеистая огненная сетка окутывает девушку, и поначалу кажется, что нам удалось её спеленать. Но через пару минут магичка, придя в себя, рвет нити голыми руками. А затем…
Воздух разрывает череда выстрелов и Мать, как подкошенная, падает на землю. Становится очень тихо.
От лица девушки ничего не осталось. Грудь тоже разворочена, среди белых осколков ребер виднеются сизые тряпочки спавшихся легких. Сердце не бьется.
– М-м-мать! – ругается учитель. Мы ж её почти связали!
– Мне так не показалось. – звучит незнакомый спокойный голос. Мы оборачиваемся.
Невзрачный, вывалянный в грязи и пепле мужичок. На щеке – глубокая царапина, из которой, теряясь в бороде, стекают струйки крови. Он весь какой-то средний: не высокий и не низкий, не толстый и не худой, ни молодой ни старый… Но взгляд – будто ледяной буравчик. Так и кажется, что дырку провертит. В руке мужичка покоится здоровенный "Носорог".
– Сожалею, если испортил вам игру. – говорит он таким тоном, что можно понять: ни о каких сожалениях речи не идет. – Но я не мог рисковать.
– Это была не игра. – Лумумба, отряхнув руки, поднимается и отворачивается от поверженной Матери. – Вы хоть представляете, какой силы мага вы убили?
– Я застрелил преступницу. – посчитав оставшиеся патроны и с щелчком вернув барабан на место, он сует револьвер обратно в кобуру. – И избавил город и всех его жителей от участи быть сожженными заживо. До ваших магических экзерсисов мне нет никакого дела.
Посеревшие щеки и сузившиеся в иголку зрачки означают, что учитель взбешен до крайней степени. Но он берет себя в руки: на чужой территории, инкогнито – не время качать права…
– Возможно, вы приняли единственно верное решение. – говорит он горько, а затем, после секундного раздумья, протягивает незнакомцу руку. – Василий Лумумба. Маг.
Незнакомец руку принимает спокойно, без опаски и предубеждения, и пожимая, улыбается.
– Очень приятно познакомиться. Таракан. Охотник на магов.
Глава 7
ИВАН
Она была тонкая, мелкая, на вид – не больше пятнадцати. Глаза – как у дикой кошки. Видели таких? Тощие, злые, готовые на всё ради котят.
Маша… Рыжая бестия. У нас в банде была такая. Её даже вожак боялся.
Девчонка сидела на пригорке, рядом с парнем в разбитых стеклах, и, когда Лумумба протянул руку, я думал, она вцепится в неё зубами.
– Зачем вы приперлись, тройной вам тулуп об лед с переворотом. – наставник от такого загиба из уст крошечной девчонки опешил. Я, признаться, тоже присел.
– Барышня… – робко попытался наладить контакт учитель.
– Тамбовский упырь тебе барышня. – она вскочила на ноги и уперла руки в бока. – Мать застрелил Таракан. Драконов тоже мы завалили. Но что мы видим? В последний момент, как чертики из табакерки, из лесу выпрыгивают два паршивых наркомана, делают ручками пару пассов и забирают себе все лавры. – она наскакивала на Лумумбу как молодой, едва оперившийся петушок на старого матерого орла.
Я возмутился. Какое право имеет мелкая пигалица на нас орать? Мы, можно сказать, их жопы из пекла вытащили. Должны в ножки кланяться, да благодарить. По гроб жизни.
– С чего ты взяла, что мы это из-за денег?
– А из-за чего же еще? – встрял парень. Глаза его разъезжались в стороны, как у безумного кролика. – Присвоите себе все заслуги, Шаробайка вам, магам, и поверит. Мы-то кто для него? Так, пушечное мясо…
– Господа! – Лумумба примирительно поднял руки. – Смею вас заверить: никакой славы и наград мы не добиваемся. Оказались мы в вашем городе случайно, проездом. Проснулись среди ночи, от криков испуганного населения. Вмешаться решили исключительно из чувства самосохранения – не хотелось наблюдать поутру руины гостеприимно отнесшегося к нам населенного пункта.
– Мы прекрасно обошлись без вас, город был в безопасности. А теперь… – Маша безнадежно махнула рукой.
– Они правы. – вдруг сказал Таракан, до того не принимавший в беседе никакого участия. – Поймите правильно, молодежь: если б маги её не спеленали – хрен бы я попал. Револьвер – это не снайперка. Всё могло закончится по-другому.
– Вот, Тара, ты всегда так. – буркнула Маша. – Сделаешь большое дело, а победу кому-нибудь другому всучишь, насильно. Дон Кихот хренов. И что нам теперь? Табор сгорел – одни головешки, сокровища развеялись пеплом… А мы в это дело столько бабла вбухали – год можно было ничего не делать, только на балалайке играть.
– Если дело только в компенсации, то я… – Лумумба сделал вид, что лезет в карман плаща, за бумажником.
Маша устало вздохнула.
– Ну откуда у вас деньги? Разве что, наколдуете. – она окинула взглядом Лумумбу, одетого в свой походный, вываренный в щелоке и пропитанный смолой, плащ. Выглядел плащик и вправду не очень, да и весил порядочно, зато мог отразить огненный шар или даже пулю.
– Девушка, не надо грубить. – урезонил её наставник. – Люди мы действительно не богатые, но предлагаем ведь от чистого сердца.
– Чужого нам не надо. – обрубил Таракан. – Сами разберемся. Пойдем к Хрону, посчитаем, может, хоть компенсацию за боеприпас выплатит… А тебе, Маха, я отдам. – он сочувственно посмотрел на девчонку. – В конце концов, это я тебя уговорил.
– Никто меня не уговаривал. – в голосе дюймовочки звякнул металл. – Рисковали вместе, и проиграли тоже вместе. Всё равно без сокровищ Матери это всё бесполезно. Столько, сколько мне нужно, ни у кого нет. Конец всем надеждам. – совсем тихо добавила она отворачиваясь, как бы про себя.
– Жадность – второе счастье, я всегда так говорил. – заржал Обрез. Он явно не проникся моментом.
Маша глянула на парня через плечо – как на искалеченную, но неприятную и опасную зверушку, но ничего не сказала.
– Помнишь, Витюша, я тебе говорил: есть время варежку раззевать, а есть время язык за зубами держать? – Таракан отвесил парню хорошего леща. Из очков, жалобно брякнув, вылетели разбитые стекла.
– Ну…
– Монеты гну. Пальцами. – парень схлопотал еще одного леща. – Попрошу вот господ заезжих магов превратить тебя в тихое незлобивое животное. Ёжика, например. Или черепаху.
– А сколько тебе нужно? – тихо спросил я, пока никто на нас не смотрел. Почему-то перед этой девчонкой я ощущал личную вину. Будто обманул в чем-то. – Ты не думай, мы с бваной не такие уж и нищие. – она горько усмехнулась и покачала головой.
– Прав Таракан. Извини, что наехала. Сами дураки… Может, и не было никаких сокровищ. Попались, как дети на пустые фантики. – подняла ко мне лицо и улыбнулась. Будто лучик солнца сверкнул. – Не бери в голову, заезжий маг.
– А и вправду, Машенька, зачем столь юной девушке так много денег? – встрял Лумумба. Она только дернула плечом, и отвернулась.
– Для Бабули. – вместо нее ответил Таракан, и почесал затылок. – И как я сразу не сообразил… – Маша обернулась к нему, как ужаленная. На бледном, заострившемся лице остались только огромные, полные боли глаза.
– Замолчи. – она еле сдерживалась, чтобы не кричать. – Это не ваше дело. Это ничье вообще дело, и никого не касается.
– Эх Маха, добрая душа… – грустно улыбнулся Таракан и протянул руку, будто хотел погладить её по голове, но передумал. – Да разве ж Бабуля не нашел бы денег, если б это помогло?
– Я узнавала. Амулет десять тысяч стоит на черном рынке.
– Нет такого амулета, который ему поможет, дочка. – вздохнул Таракан. – Да если б был, мы бы всей артелью… Не ты одна Бабуле жизнью обязана. Из тех, кто сейчас в охотниках ходит – каждый второй. Думаешь, мы бы на амулет, кабы он был, копейку пожалели?
– Он ни у кого не стал бы просить. – буркнула Маша. – Он и о нашем с Ласточкой плане не знает. – и уставилась себе под ноги. – Только всё хуже ему. Почитай, каждую ночь… А мы ничего не можем, и только соседей по утрам пересчитываем.
И пошла, не замечая, куда ставит ноги.
– Витяй, пригляди. – скомандовал Таракан. – Да смотри у меня – насчет языка. А то я быстро… – парень молча кивнул и бодро поскакал вслед за Машей. – И чтоб до дому довел. – строго крикнул ему в спину Таракан, а потом обернулся к нам.
– Вы насчет парня плохого не думайте. Хороший он. Просто ушибленный малость.
– Из завязавших? – сочувственно спросил наставник.
– Ни-ни! Чистый, аки слеза младенца. Досталось ему только. В детстве.
– В детстве нам всем досталось. – я, не удержавшись, фыркнул. – И чего из этого сенсацию раздувать?
– Ваня. – негромко позвал Лумумба. – тебя тоже в молчаливое тихое животное превратить? В рыбку, например. Золотую.
– Да не надо меня ни во что превращать. Я и сам, кого хочешь… – я вдруг понял, что это начался отходняк. Отвернулся, вздохнул несколько раз, сжав со всей силы кулаки.
Задержались мы здесь. Обычно после работы я стараюсь забиться в какой-нибудь темный уголок на пару часиков. Пока "тот" свет и "этот" вместе не сойдутся.
– Что, плохо? – спросил Лумумба. Ему-то хорошо… Пятнадцать лет оперативником служит, с самого Распыления. Привык. – Ничего, сейчас поедем. – утешил он, и похлопал меня по плечу. Потерпи чуток. И повернулся, как ни в чем ни бывало, к Таракану. – Так что там с Бабулей?
– Проклятый он. Двоедушник. – Таракан смотрел в сторону. – Днем человек, а ночью – зверь дикий, без разума… Хороший мужик. Скольких детей от горькой участи спас. Маша – питомица его. Он их по помойкам да подвалам ищет, приручает – дети, они же что котята, дичают без ласки. Кормит, лечит, обучает… Да, видно, уж недолго осталось. Не выдюжит. Против проклятья не попрешь.
У Лумумбы сделался очень задумчивый взгляд.
– Расскажете, где его найти? – Таракан удивленно поднял бровь.
– Вы же слышали: денег у них нет.
– Ничего. Уверен, мы что-нибудь придумаем. – Таракан долго молчал, будто решая, доверять нам, или нет. – Вы же, я так понимаю, тоже на свой страх и риск воюете? – спросил учитель и окинул взглядом разоренные окрестности.
– Ох и не простой вы маг, товарищ Лумумба. – Таракан впервые улыбнулся, став лет на десять моложе. – Обещаю содействовать, чем могу.
– А вы – не простой охотник, товарищ Таракан. Обещаю не преминуть воспользоваться вашим содействием. – наставник постучал себя указательным пальцем по кончику носа. Оба рассмеялись, будто старые друзья.
Я незаметно закатил глаза.
– Жалко, что не удалось в вещичках Матери Драконов пошарить. – сетовал Лумумба, когда мы остались наконец-то одни, в нашем номере.
Спать хотелось неимоверно. Запыление всегда отнимает много сил. Чувствовал я себя, как осиновый листок, с которого удалили всю мякоть, оставив лишь тончайшие, похожие на сеточку, прожилки.
Но спать было нельзя. Пока вся Пыльца из организма не выведется – ни-ни. Сколько было случаев: отключится человек, а во сне, как известно, себя не контролируешь… А проснется каким-нибудь мальчиком-с-пальчиком в сапогах и с пулеметом. Проще говоря, у каждого свои скелеты в шкафу. И вовсе незачем их оживлять.
Так что, спросив себе ячменного кофе – настоящий, как нам сказали, можно только в "Зеленом Пеликане" найти, у Мадам Елены, – мы с Лумумбой мужественно бдели.
– Думаете, что-то ценное могло попасться? – от скуки поддержал я разговор.
– Прежде всего, хотелось бы взглянуть на её запас Пыльцы.
– Вычислить поставщиков по качеству наркотика?
– В том числе. – кивнул бвана. – А главное, разобраться: откуда у всей этой аферы ноги растут. Над обычными дилерами обязательно должен быть главный. Координатор. – Лумумба, опрокинув в себя остатки мерзкого кофе вскочил, и, по своей привычке, заходил по комнате. – Сам подумай: по всей стране люди пытаются избавиться от наркотика. Ловят распространителей, казнят наркоманов, борются с маганомалиями… Устали, за пятнадцать лет, от вседозволенности. А здесь – тишина, покой и воля! Даже начальник Агентства в ус не дует, тревоги не бьет, депеш в головной офис не строчит. Почему?
– Привыкли, наверное. – пожал я плечами.
– Почему в других местах не привыкли? Почему там, – он неопределенно махнул рукой в потолок, – нас дергают, если кикимора под полом заведется, а здесь, – теперь он потыкал пальцем в пол, – драконы над городом летают, и никто не чешется?
– Ну, говорил же Шаробайко: до Москвы далеко, у них здесь свои законы… А и правда, бвана, чего вы так кипятитесь? Вон, про Мангазею рассказывают: тамошние бароны завели моду Запыленных на службу брать. И боевых берут и природных… Даже у нас, в Москве, за погодой маги следят!
– Ты меня не путай, стажер. – Лумумба затряс головой. – В столице всё под контролем. Хозяевам Мангазеи тоже не резон собственные угодья разорять, они магической силе меру знают. А здесь – он выглянул в окно – всё как-то по-глупому. Анархия, одним словом. Разброд и шатания. Возьми хоть Мать Драконов: колдунье такого уровня, а тем более, Долговечной, были бы рады везде. И у баронов, и у нас в Агентстве. А на что она свой дар тратила? На мелкий шантаж нищих фермеров. Какой в этом смысл?
– Эх, жалко, угрохали её эти горе-охотнички… – я, зевая, потянулся. – Моя бы воля – шкуры бы с них спустил и на просушку вывесил.
В следующий миг я очутился на полу. Удар был бесконтактным, Лумумба мог это делать одним взмахом брови.
– Объяснить, за что?
– Очень бы хотелось услышать… – буркнул я, потирая копчик.
– Ты, Ваня, не помнишь первых лет после Разлома. А уж жизнь до него – тем более…
Как не помнить! Особенно, до того, как к монахам попал… Детские банды – самые жестокие, ибо дети не отличают добра от зла и не испытывают сочувствия к ближнему, а просто хотят выжить. Я был тогда одним из младших – только что пятый день рождения отпраздновал. Подростки такую мелюзгу и за людей не считали. Чтобы доставались хотя бы объедки, такое делать приходилось… Я потряс головой и зажмурился. Те годы я действительно старался не вспоминать. Иногда, внезапно проснувшись среди ночи, стыдно признаться, начинал плакать. От облегчения, осознания, что я уже вырос, и больше никогда не стану прежним. Маленьким зверенышем по кличке Глист…
– …Между порядком и хаосом, стояли только они: вот такие вот охотники. – закончил Лумумба не заметив, что я на время отключился.
– Убийцы они. Им мага замочить – что утереться. Извините, бвана, можете превратить меня в гусеницу на этом самом месте, но что охотники – благородные люди, искренне радеющие о благе общества, вы меня не убедите. – на всякий случай я всё-таки отполз подальше. – Возьмите хоть мегеру эту рыжую… От полу – метр с кепкой на коньках, а предоставь ей возможность – вцепится прямо в горло. Зубами. Повернись спиной – всадит нож под лопатку, да еще и карманы обчистит. У них даже имен нет! Таракан, Обрез… Как цепные псы, ей богу.
Лумумба протянул руку, помогая мне встать. Усадил на стул, протянул кружку с кофе, заботливо наполнив её из кофейника. Сел рядом. От кофе явственно пахло желудями.
– Ты думаешь, что маги и охотники – по разные стороны баррикад. Одни призваны колдовать, а другие – это самое колдовство пресекать. – крякнув, он расстегнул ремень, снял через голову перевязь с пистолетами и повесил её на спинку кресла. Затем принялся, упираясь пятками, стаскивать сапоги. – Но это не так. Когда-нибудь ты поймешь, что делаем мы одно общее дело.
Я не стал возражать. Может, наставник и прав. Когда-нибудь всё станет как раньше, и все станут счастливы.
Но… Он сам сказал: я уже не помню, как было раньше. До Распыления. И таких, как я – больше. Старики постепенно вымирают, а дети, особенно родившиеся сейчас, не знают другой жизни. Они не могут представить мир без магии. Я не могу.
Утро нас порадовало визитными карточками, их принес управляющий. Мы с Лумумбой, пребывая в куда более приятном расположении духа, чем вчера, кушали чай.
Похмелье… От любого удовольствия бывает откат, и Пыльца не исключение. Как погано я себя чувствовал вчера – словами не передать. И наша размолвка с наставником – следствие банальной ломки. Конфликт отцов и детей вечен. Нужно просто смириться с тем, что мы живем в немного разных временах.
После отдыха, хорошего сна, между нами установились мир и благодать. Было очень покойно сидеть за столом, перед самоваром, вдыхая ароматы свежеиспеченных бубликов и клубничного варенья.
