Текст книги "Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зимина
Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
– Если б вы там были, Маша, то не стали бы задавать такой вопрос.
– Почему? Думаете, не справитесь с магом? – иногда меня словно бес за язык тянет. Никак не могу остановиться.
– Живчика закололи со спины. – тихонько сказал Ванька. – Он просто ничего не видел.
– Итак… – будто подводя итог, Штык провел карандашом черту поперек белого листа бумаги. – Вы выяснили, где находится золото Зиммельдорфов, а так же то, что саму Ядвигу Карловну убил муж… И это слышали те двое, которых привел с собой Цаппель. Самый простой вывод: услышав, где спрятаны слитки, они пристукнули Цаппеля, а сами отправились за золотом. – налив воды из графина, Штык выпил, и со стуком вернул стакан на поднос. – Вам удалось всунуть палку в самый центр муравейника, коллега. – он рухнул в своё кресло и задрал ноги на стол. – Золото Зиммельдорфов – уважаемая в городе легенда. Сам старик, царство ему небесное, давно перекопал все свои владения – и участок при городском доме, и поместье жены… Да и среди горожан было много желающих найти клад. Теперь охота начнется по новой. – он оглядел нас слезящимися глазами и нервно хихикнул. – Гонка за сокровищами. Только этого мне не хватало.
Глава 16
Маша
В гостинице нас ждали. Как только мы вошли, навстречу поднялся армянин. Дуринян, кажется, владелец вино-водочных заводов. Я его видела раньше, издалека. Всегда окружении охраны. Не думала, что вблизи он окажется таким мелким скользким типчиком.
– Освежимся? – предложил Ванька. – Пока начальство беседует, можем зайти в бар, выпить прохладительного.
– У тебя что, денег куры не клюют? – буркнула я. – Можно и водички попить, из-под крана…
– На лимонад точно хватит. А потом нужно отдохнуть, я тебе свой номер уступлю, а сам у Лумумбы, на диванчике.
– Нет, что ты, не надо… – я дала увлечь себя по коридору, туда, где звучали тихие аккорды пианино и пахло сигаретным дымом. – Я могу и в кресле поспать.
– Не дури. Нам еще в деревню ехать на ночь глядя.
Отдохнуть не удалось. Как только принесли напитки, мне – розовый, с клубничным запахом, а Ваньке – воду с пузырьками, явился Лумумба. Оказывается, он успел договориться с Дуриняном о работе. Спиртное на его заводе вдруг превратилось в воду, и Лумумба обещал разобраться как это случилось. Точнее, это мы с Ванькой должны были ехать на завод, а Базиль сказал, что у него другие дела.
– Интересное кино… – поджал губы наш хозяин и повелитель. – Были в истории случаи, когда воду – в вино, но чтоб наоборот? Вы уж там не подкачайте.
– А если я опять лишнего сболтну? – со шкворчанием втянув последние капли молочного коктейля, спросила я.
– Ничего, небось, не пропадете. А мне недосуг.
– Конечно… – привычно заныл распаренный, не отошедший от жары, Ванька. Как в прохладном номере храпака давать, так вы первый, а как дело лютое, опасное – так сразу я. А Маша так вообще никому ничего плохого не сделала… – Лумумба только глянул сумрачно, из-под бровей, и Ванька тут же стух. – Ладно, пойду. – он тяжело вздохнул и мужественно поднялся с мягкого дивана. – А ежели не вернусь, доложите товарищу Седому: так мол, и так, пал стажер Спаситель в неравном бою. Смертью храбрых… И памятник. Черного, как ночь, мрамору… – я думала, Базиль его убьет, но тот только вздохнул терпеливо, а потом душевно так, от всего сердца, обнял дубину, облобызал троекратно, и отпустил.
– Лети, голубь. Через три часа жду с докладом.
А меня на прощанье по голове погладил.
Дуринян, увидев нас одних, поморщился. Поздоровался, рассыпался в комплиментах – Лумумбе, не нам; и даже ручку подал – мне, не Ваньке. Когда усаживал в свой крутой Лексус…
Двигатель заработал, запахло жареной картошкой.
– Признаться, я рассчитывал на помощь самого эээ… мастера. – полуобернувшись сказал он, устроившись за рулем. – Очень надеюсь, что вы эээ… справитесь не хуже.
– Отчего ж, эээ… не справиться? – усмехнулся Ванька. – Обслужим по первому разряду.
Я уже просекла эту его фишку: при посторонних Ванечка старался казаться эдаким увальнем: сила есть – ума не надо. С его наивным детским взглядом, пухлыми губами и румяными щечками это прекрасно получалось.
– А барышня тоже… по магической части? – спросил Дуринян. Взгляд армянина мне совершенно не нравился: масляный какой-то, плотоядный.
– Что-то вроде того. – приобнял меня Ванька за плечи. – В ученицах пока.
После его слов я попыталась представить, каково это: стать ученицей у мага… Наверное, и Пыльцу принимать придется – а как же? А если я окажусь настоящей? Смогу колдовать… Как Мать Драконов, например.
В животе что-то перевернулось противно, и оборвалось. Вспомнился исступленный, синий-в-синем, мамин взгляд… Нет. Ни за что. Даже пробовать не стану.
Завод располагался за городом, на другой стороне реки. По-моему, раньше здесь была тюрьма, а после Распыления, когда бандитов стало некому охранять, и они разбежались, это место досталось Дуриняну.
Сейчас на крыше трехэтажного лабаза с глухими, заложенными кирпичом окнами, дымило множество черных труб. Стена была оплетена колючкой, а на вышках всё так же, как в старые времена, дежурили автоматчики.
Вылезали из машины с опаской: вдоль забора бегало три лохматых, неопределенной породы, кобеля. Я присмотрелась: странные они были. Слишком большие. Несуразные.
– Это от воров. – проследив мой взгляд, пояснил Дуринян. – Лезут, не поверите, и днем и ночью.
– А вы их – собаками? – простодушно уточнил Ванька.
– И собаками, и стрелять приходится. – равнодушно кивнул хозяин. – Пройдемте. – и он гостеприимно указал в сторону железной запертой двери.
Густой и плотный запах можно резать ломтями. У меня начинает кружиться голова, и противно щиплет в горле.
– Это из цехов. – говорит Дуринян, заметив, как я морщу нос. – Чаны с закваской. Я, если хотите знать, хорошую закваску на нюх определяю. Бывает на день перебродит и всё. Выливать приходится… Мы – производители честные. Что на витрине – то и в магазине.
В здании тоже автоматчики. Они ходят по коридорам, стоят на галерее, окружающей по периметру большой зал, по дну которого снуют люди в зеленых пластиковых костюмах и масках.
– Здесь у нас брага, из которой потом перегоняют спирты… – рассказывал Дуринян, ведя нас мимо чанов.
– А здесь – он кивнул на огромную, больше всего похожую на оцинкованный бак от стиральной машинки, цистерну, – Пиво. Наш собственный сорт, "Живое Ухмельное". Может, пробовали?
– Не доводилось. – мотнул головой Ванька.
– А вот мы сейчас это исправим!
Веселость его была показная, натужная. Наш хозяин почему-то очень нервничал. Он что-то крикнул по-армянски ближайшему человеку с автоматом, и тот, кивнув, убежал. Через пять секунд вернулся, неся три кружки. Я непроизвольно сглотнула: были они запотевшие, золотисто и медово поблескивающие, прикрытые белоснежными шапочками из пены.
Выпив, Дуринян и Ванька в упоении прикрыли глаза. Я тоже отхлебнула – в этой духоте очень хотелось холодненького, но остальное отдала назад. Бабуля, я уверена, ни за что не разрешил бы мне пить…
– Дальше, дальше, тут уже нечего смотреть. – увлекая нас, Дуринян бодро застучал каблуками по лестнице, ведущей куда-то вниз, в подвал.
Внизу автоматчиков не наблюдалось. Было гораздо прохладней, тянул сквознячок, в котором присутствовал затхлый и сырой, какой-то грибной запах.
– Ну вот… – мы остановились рядом с огромными, метра по три в диаметре, бочками. – Это наши коньяки. Точнее, коньячные спирты. В высоких кругах принято считать, что наименование «Коньяк» можно давать только тем напиткам, которые произведены в провинции с соответствующим названием… – армянин презрительно вскинул голову. – Ну и ладно. Ну и пожалуйста. А на выставке в Мелитополе мы первый приз взяли.
– Это те, которые сглазили? – спросил Ванька. Дуринян кинул на него неожиданно злобный взгляд и засопел.
– Нет, это другие. – буркнул он после паузы. – Не желаете отведать?
И, не дожидаясь согласия, наклонился к бочке: невысоко над землей из нее торчал краник. Рядом, на столике, располагался ряд небольших стеклянных кружечек. Взяв одну, он нацедил на донышко золотой жидкости. Поднес к носу, сладострастно вдохнул и передал кружечку Ваньке. Взяв вторую, проделал ту же процедуру и отдал мне. Я испуганно замотала головой.
– Попробуйте, барышня, – с нажимом сказал Дуринян. – Вам понравится.
Я не хотела, честное слово! Но он сунул кружку прямо в лицо, и пришлось её взять, а то испугалась, что она опрокинется, и это всё потечет за пазуху…
Никогда в жизни не пробовала коньяк. Собственно, кроме домашней вишневой наливки Бабули я вообще ничего "такого" не пробовала, и поэтому было интересно. Жидкость обожгла язык, в носу смешно запузырилось, а в голове раздался звон, будто меня огрели по макушке золотым молотком, завернутым в дольку лимона. От неожиданности я чихнула, а потом рассмеялась.
– Ну, вот видите! – оживился наш хозяин. – "Герцог Алайский", три звезды. А это вот, извольте… – он побежал к следующей бочке, – "Голубая змея". Тоже три, хотя по вкусовым качествам не уступает пятизвездочным. Ваше здоровье! – и нам вновь протянули по кружечке.
На сей раз напиток был цвета благородной дубовой коры. И более терпкий, более жгучий, что ли… Я только намочила язык, а Ванька, с видом заправского знатока, пригубил. Кружечку он держал не как положено, за ручку, а подставив широкую, как том Достоевского, ладонь, под донышко. Глаза у него были добрые-добрые, и такие синие, что я испугалась.
– А вот еще… – взяв одной рукой под локоть, а другой обняв за талию, Дуринян повел меня к третьей бочке. Делал он это вроде бы вежливо, и вырываться, чтобы не показаться грубой, я не стала. – Наша гордость. – он постучал кулаком по деревянному боку. Тот откликнулось глухим мерным гулом. – "Прекрасная Мария". Вас, кажется, Марией зовут? – навалившись, он чуть не уткнулся носом мне в шею. – Сударыня, этот божественный напиток я пью в вашу честь! – и он потянулся к очередному кранику.
– Мы что, бухать сюда приехали? – шепнула я, пока Дуринян наполнял новые кружки. – А что Лумумбе скажем?
Ванька мечтательно закатил глаза.
– Лумумбе бы здесь понравилось. Всё такое вкусное… – я со всей силы ткнула его под ребро.
– Ты что, пьяный уже?
– Ну что ты, Машунь, ни в одном глазу. Мы ж, и-ик, на работе…
– Прошу! – нам вновь поднесли кружки. На этот раз жидкость была на вид тяжелая, бархатная. Она перекатывалась по стенкам, оставляя прозрачно-золотой след. – Прекрасная Мария! – было непонятно, обращается он к коньяку, или ко мне. – Когда я поимел… имел честь лицезреть ваши юные черты…
Закатив глаза, Ванька хлопнул свою порцию. И сразу выпучил глаза, открыл рот и застучал себя по груди. Звук был точно такой, как по бочке.
– Осторожнее, молодой человек. – Дуринян брезгливо отобрал у него кружку. – Что ж вы, благородный напиток, как водку, хлещете…
Выпив свою порцию, он чуть пошатнулся и вновь ухватился за меня. Ладони у него были мягкие и потные, а в спину мне, через его черный с искрой пиджак, уперлось что-то твердое. Я сразу поняла, что это пистолет.
– Однако приступим делу! – вдруг вскричал Ванька, хлопая армянина по плечу так, что тот отлетел от меня, как фантик. – Где больной?
– Какой больной? – не понял Дуринян.
– На ком поррча.
– А. Эээ. – наш хозяин замялся, будто вспоминая, зачем мы вообще здесь. – Порча. Ну конечно, а как же…
– Говорят, в Зеленом Пеликане половина напитков в воду превратилась. – подсказала я.
– Точно! – обрадовался Ванька. – Я помню, управляющий, этот, как его… Жадюгин. Нет, Скупердяев! Жаловался… Приобрел партию для экссс…клюзивных клиентов, а в бутылках – вода.
– Вода. – повесил голову Дуринян. – Чистая, дистиллированная. – и он посмотрел на нас блестящими, как маслины, глазами.
– Ну, так показывай… те. – улыбнулся Ванька, как бы невзначай вставая между мной и армянином.
В самом конце коридора была еще одна железная дверь. Дуринян долго гремел ключами.
– Вот, полюбуйтесь! – хозяин махнул рукой на стеллажи, уставленные ящиками. Из ящиков торчали залитые воском горлышки, упакованные в резаную солому.
Потянувшись, он вытащил пузатую, как тыква-горлянка, бутылку. На этикетке блестела радужная птица, а надпись гласила: "Золотой феникс". Размахнувшись, Дуринян ахнул бутылку о стену, во все стороны полетели осколки. Я от неожиданности взвизгнула.
– Нюхайте! – велел он и ткнул в лужу. – Нюхайте, чем пахнет? Ничем! – окунув кончики пальцев, и поднеся к носу, Дуринян скривился, будто собирался заплакать. – Вода, чистейшая, как слеза младенца! Весь запас спортили.
Приподнявшись на цыпочки, он достал еще одну бутылку, тёмно-фиолетовую и узкую, как восточный кувшин. Размахнулся и тоже грохнул о стену. Полез за следующей…
– Мы поняли. – остановил его Ванька. – Лучше покажите, где вы храните оригиналы.
Дуринян поднял бровь.
– Оригиналы? – хмель слетел с него, как не бывало. – Что вы имеете в виду?
– Не принимайте нас за дурачков, господин Дуринян. – Ванька опять оглушительно икнул. – Никто ваших напитков не портил: это попросту невозможно. Они изначально были водой – в воду и вернулись.
– Вы мне не верите?
– Вера здесь ни при чем. Ваши напитки сделаны магом. Статья сто четыре дробь три, Нового кодекса РФ. Использование магии в корыстных целях… В городе знают?
– Что вы несете? Вы пьяны! – Дуринян и сам покачивался, но глаза его из под нахмуренных бровей сверкнули жестко и расчетливо. Я чуть отступила, чтобы иметь место для маневра.
– Ну и пьян. И что с того? – Ванька легкомысленно пожал плечами. – Я завтра протрезвею, а вы – мошенник. Вот я учителю скажу…
– Напитки настоящие. Я их на экспертизу возил.
– Это всего лишь значит, что маг, их сотворивший, был выс-сочайшего класса профес-ссионалом. – Ванька на секунду будто завис. – А потом он умер. Вы об этом не думали?
– С чего вы взяли? – Дуринян, кажется, по-настоящему испугался. – Почему умер?
– А потому… – Ванька нагнулся, и, чуть не упав, макнул пальцы в лужу, а затем поднес их под нос Дуриняна. – Потому, что со смертью мага, рано или поздно, заканчивается и его колдовство. И теперь, все ваши дорогостоящие наколдованные напитки – вода из-под крана. Много успели продать?
– Порядком. – не стал отпираться армянин.
– А нас вы пригласили, чтобы ситуацию исправить. А для этого я и спрашиваю: где вы храните оригиналы?
В глазах Дуриняна зажглась безумная надежда.
– А ты… действительно можешь? Ты смотри, я ничего не пожалею! Большие деньги вложены!
– В воду? – удивилась я.
– Почему в воду? В вино, в коньяки! Со всего мира, на аукционах…
– Чтобы творить волшебное спиртное, нужно иметь что-то для примера. – пояснил Ванька. – Старое, разлитое до Распыления вино или там, коньяк – на вес золота… Интересно, схему сами придумали, или подсказал кто? – повернулся он к Дуриняну. Тот только плечом дернул.
– Мы не мошенники. Вот, глядите! – он достал из ящика целую бутылку. На этикетке была оленья голова с ветвистыми рогами. Этикетка гласила: "Король – Олень" – Был в природе такой брэнд? – он сунул бутылку Ваньке под нос. – Не было! Мы никого не подделываем, всё своё. Что на витрине – то и в магазине.
– Магия.
– Ну и что? – окрысился армянин. – Кому от этого хуже?
– Предметы магического происхождения продают на черном рынке. Покупатели знают, на что идут. Вы же влезли в рынок легальный. И деньги дерете, как за натурпродукт. Вам за это срок светит. – жестко сказал Ванька. – Более того: коллекционеры, обнаружив в бутылках воду, вас из-под земли достанут и за яй… за кишки подвесят. Разве не так?
– Если сдэлаэшь, как я гаварю, никто ничего нэ узнает. – от волнения, что ли, армянин вдруг заговорил с жутким акцентом. – Я заплачу. Много.
– А если я откажусь?
– Не откажешься. – опять без всякого акцента сказал Дуринян. – Теперь, после всего, что вы видели, я вас просто так отсюда не выпущу. – Колдуй, мажонок, а то девчонке твоей кранты придут.
Когда он вытащил пистолет, я прыгнула. Армянин стоял боком, он не принял меня в расчет, глядя только на Ваньку. Врезавшись всем телом, мне удалось повалить его на землю – повезло, что он и сам мелкий. Пистолет выстрелил, пуля ушла в стену рядом с моей головой, а где-то наверху послышался топот ног и голоса.
– Ходу! – крикнул Ванька. Оставив Дуриняна, мы выскочили за дверь.
Бежали, правда, недолго: в конце коридора показались охранники.
– Отойди к стене. – приказал Ванька.
Подбежав к бочке с коньяком, он попытался выбить один из деревянных костылей. У нас над головами ударила очередь, посыпалась каменная крошка.
Тогда Ванька, оставив в покое костыль, присел к бочке спиной, крякнул, а потом начал вставать. Я смотрела, выпучив глаза, как он медленно, побагровев от натуги, распрямляет ноги, а бочка, казавшаяся такой тяжелой, такой незыблемой, медленно сходит со стропил и валится на бок. Ударившись об пол ребром, она трескается, но продолжает катиться по коридору прямо на автоматчиков. На пол тугой струей хлещет коньяк.
Из комнаты, вытирая кровь со лба кулаком, с зажатым в нем пистолетом, выходит Дуринян. Увидев разлитый коньяк, он вопит дурным голосом и открывает стрельбу по Ваньке. Ванька пригибается, а я бросаюсь армянину под ноги и сбиваю его на пол. Пули уходят в стены, высекая искры.
Коньяк, разлитый по полу, вспыхнул весь и сразу, фиолетовое пламя гудит и дорожкой устремляется к бочке.
Переглянувшись, мы с Ванькой беремся за руки и бежим. Дуринян за спиной сыплет проклятиями.
Единственным недостатком гениального плана было то, что бежим мы вглубь завода.
– А если там тупик? – кричу я.
– Должна быть пожарная лестница!
– А если нет, ты снесешь стену?
– А то! – на мгновение он поворачивается ко мне, сверкают синие-в-синем глазища.
И тут до меня доходит: он принял Пыльцу. Перед тем, как уехать из гостиницы, Ванька ходил в туалет. Наверное, там и вмазался… Всё это время он был под кайфом, а я ни сном ни духом.
Вот почему ему удалось своротить бочку. В ней же тонны три, не меньше – ни одному человеку, в здравом уме и доброй памяти…
Как я и говорила, впереди был тупик, без всяких признаков каких-либо дверей и, уж тем более, пожарных лестниц. Сплошная бетонная стена.
Ванька, не снижая скорости, поднимает кулаки вровень с лицом и делает такое движение, будто бьет кого-то невидимого по морде: один раз, и другой. В стене возникает провал. Мы в него прыгаем не глядя, потому что за спиной уже гудит – огонь добрался до бочки и она взорвалась, как паровая машина Карлсона!
Мы оказываемся на обрыве, над рекой. В лицо дует теплый ветер.
До вышки с автоматчиками метров пятьдесят, они уже собираются стрелять. Ванька делает руками еще одно движение и прямо из воздуха, перед нами – ей богу, не вру! – приземляется конь с крыльями. Серый в яблоках, с белой гривой и синими, как у Ваньки, глазами.
– Руку давай! – Ванька уже сидит верхом, а я в себя не могу прийти от изумления, и только моргаю, как кукла. – Маша! Очнись! – он подхватывает меня и сажает впереди себя на спину пегаса.
Миг – и мы парим над заводом, сердце проваливается, потом подскакивает в горло. Снизу слышатся взрывы, но мы уже высоко, под облаками. С грохотом взмахивают огромные, похожие на лебединые, крылья, в лицо плещет конская грива, а спиной я чувствую горячую Ванькину грудь…
По жизни я всё время сталкиваюсь с волшебством, или, как говорят у нас в агентстве, с маганомалиями. Но обычно я нахожусь… Как бы это сказать? По другую сторону. Обычно я охочусь на Запыленных и уничтожаю плоды их жизнедеятельности.
И никогда, даже во сне, я не предполагала, что магия может быть такой. Прекрасной. Удивительной. Заставляющей сердце петь. И, уж конечно, не догадывалась, что на такое волшебство способен этот увалень, дубина стоеросовая…
Пегас делает круг над заводом – снизу поднимаются серые клубы дыма – и летит к лесу. Я, раскинув руки, мечтательно гляжу вперед, на далекий, загибающийся чашей, горизонт.
Глава 17
Иван
В какой-то момент, сквозь пьяный угар, я сообразил, что не стоит заявляться в город верхом на Пегасе – народ и так устал от магии. Это нас и спасло…
Когда мы добрались до гостиницы обычным пехом, Гарцующий Пони пылал. Крыша уже провалилась, из верхних окон вырывалось пламя. Мрачные пожарники в закопченных касках разворачивали брезентовый шланг. Одна цистерна опустела, и её на телеге откатили в сторону. Но было понятно, что никакая вода здесь не поможет. Бывают такие пожары, когда загорается всё и сразу, и потушить просто невозможно, пока есть, чему гореть…
Пожарники это понимали наверное, даже лучше, чем я: они поливали не гостиницу, а дома, стоящие вокруг.
Первой мыслью было применить заклятье холода. Просто высыпать на огонь тонну снега. Я даже поднял руки, но Маша схватила меня за рубаху.
– Даже не думай! Лучше пойдем отсюда, да поскорее.
– Ты что, с ума сошла? Там же люди! – я пытался вырваться, но она, как собачонка, повисла на локте.
– Никого там уже нет. Совсем никого… Понимаешь?
– Ну… Хотя бы огонь потушить?
– Не надо, сами потушат. Лучше пойдем. – она потащила меня в переулок. Я, ничего не понимая, подчинился.
– Да в чем дело-то? – хмель слетел, оставив горькое чувство вины пополам с головной болью.
– Народ говорит, гостиницу поджег маг. – мрачно ответила Маша.
– Какой маг? Кто там мог оказаться, кроме Лумумбы? – и наконец-то до меня дошло.
– О господи! Не может этого быть. С чего ты взяла?
– Послушала, о чем люди говорят.
– Мало ли что говорят? Чтобы учитель в здравом уме…
– Говорят, он сошел с ума. Говорят, он выскочил из гостиницы – глаза пылают синим, из ушей валит дым… И полетел.
– К-куда полетел?
– Не куда, а вверх, как шутиха. Потом приземлился на крыше и стал отплясывать дикий африканский танец.
– Бред собачий. – с облегчением выдохнул я.
– А затем, говорят, он превратился в страшную черную птицу, а затем в крокодила, а затем в бегемота…
– Всё страньше и страньше… – меня разобрал смех.
– А потом, – Маша упорно продолжала, – пробил крышу, и тогда вспыхнул огонь. Больше его не видели. А огонь до сих пор потушить не могут, потому что он магический…
– Идем назад! – я решительно развернулся, но она вновь повисла на моей руке, еще и уперлась в мостовую. – Всё, что ты сказала – неправда. Лумумба не сумасшедший, он не мог намеренно поджечь дом. Идем, разберемся. Наверняка его там даже не было, а пожар начался где-нибудь в кухне…
– Может, и так. – Маша пыхтела от натуги, но не отпускала. – А только еще говорят, что, как только поймают мажонка – то есть, тебя… Сразу вздернут на ближайшей березе. Во избежание. И меня вместе с тобой.
– Но если Лумумба всё ещё там…
– То он уже сгорел!
На нас и так уже оглядывались, а два молодца, в испачканных рубахах и обгорелых кепках, вырвав по дрыну из ближайшего забора, приближались с явно членовредительскими намерениями.
– Он или сгорел, и тогда уже ничем не поможешь, или всё это неправда, и Базиль сам нас отыщет. – сказала она тише, отпуская меня и настороженно осматривая улицу. К первым молодцам присоединились соратники, и теперь народ окружал нас недобрым ропщущим кольцом.
– Не вздумай колдовать. – предупредила Маша. А я разозлился.
– Да как они смеют? Очевидно, что всё произошедшее – чушь слоновья. Какого черта эти жалкие людишки…
Почти рефлекторно я вызвал огненную сеть, но получил такой жесткий удар по щеке, что глаза чуть не повылетали.
– Опусти руки. Руки опусти, я сказала.
Она говорила тихим, страшным шепотом. Я подчинился. Пригасил, а потом совсем убрал заклинание, которое намеревался швырнуть в толпу…
Переулок опустел.
– Вот поэтому вас и не любят. – буркнула Маша. – Разве можно, чуть что, файерболами пулять? А если я достану Пищаль и начту палить во всех, кто мне не понравится?
– Это был не файербол.
– Только это тебя волнует? Ты такой же, как все маги! – в глазах её блеснули злые слёзы. – Только собственное благополучие, да чтоб, не дай бог, неуважения никто не высказал, и волнует.
– Они думают, что мы враги. Что от магов одни неприятности. Но мы – такие, какие есть, и не им нам указывать, как жить.
– Пока что ты демонстрируешь обратное. Если ты думаешь, что Лумумба не виноват, нужно найти того, кто на самом деле устроил пожар, а не кидаться в людей огненными шарами. Идем к Штыку. Расскажем, как всё было: про пожар, про Дуриняна… Он поможет, я уверена.
– Нет.
– Ванька, миленький, ты просто не понимаешь. В одиночку мы…
– Это ты не понимаешь. – хотел схватить её за плечи и хорошенько встряхнуть, но сдержался. – У нас просто нет времени! Скоро ночь, Зверь может явиться за близняшками. Мы должны быть там, даже без Лумумбы, иначе…
По глазам Маши я понял, что она об этом забыла. Ну, не то, чтобы совсем забыла, просто насущные проблемы заслонили главное.
– Ты можешь еще раз вызвать Пегаса? – тут же переключилась она. Я опустил глаза.
– Прости. Запал кончился. Незавершенное колдовство… В общем, чтобы погасить огненную сеть, я затратил энергии больше, чем если б её выпустил.
Она не стала меня упрекать. Возмущаться, называть дебилом пустоголовым… Постояв несколько секунд, видимо, переваривая услышанное, просто сказала:
– Тогда побежали.
Через несколько кварталов, когда сердце начало глухо бухать в ушах, а в глазах запрыгали черные мушки, я спросил:
– А далеко еще?
– До деревни – двадцать верст.
Я чуть в канаву не улетел.
– Двадцать верст? Ты предлагаешь бежать двадцать верст? Да мы и к завтрашнему вечеру не успеем…
Она тоже запыхалась. Рыжие завитки прилипли ко лбу, а щеки раскраснелись.
– Я хотела просто отбежать подальше от… ну, от пожара, а потом позаимствовать тачку.
– Позаимствовать? – упершись руками в колени, я пытался перевести дух. Тренироваться надо чаще…
– Угнать. Иначе не успеем.
– А водить-то ты умеешь?
– Я думала, ты умеешь…
Глядя друг на друга, мы неожиданно рассмеялись. Пружина, сжимавшаяся внутри, ослабла. Не такой человек Лумумба, чтобы прозаически сгореть в пожаре. Что бы там не говорили. Думаю, раз я вспомнил про Зверя, он уж точно о нем не забудет. Придет, никуда не денется. Не будь он сыном великого вождя Мбванги Мабуту!
…Жучок был древний-древний, наверное, прошлого еще века. Покрытый тусклой голубой краской, с одной желтой, и одной напрочь отсутствующей дверцей. Но движок, переделанный на самогон и кукурузное масло, ревел вполне воинственно, и давал аж тридцать километров в час. Нашли мы его почти случайно: Маша заметила приткнувшееся к забору и почти утонувшее в лопухах облупленное чудо на самой окраине, у маленького домика. Почему хозяин не загнал своё сокровище во двор – так и осталось загадкой. Надеясь на то, что в баке есть топливо, мы укатили его на руках, а потом вскрыли проволочкой и завели от искры.
Первые минут тридцать молчали. Я боролся с непривычным управлением: от родной панели в Жучке ничего не осталось, сейчас она выглядела, как больная фантазия Левши, дорвавшегося до электрического паяльника.
Стемнело. Фары не горели – их попросту не было, так что я на малой тяге включил ночное зрение. Маша, увидев два голубых пятна на дороге, нервно поёжилась.
– Ты же говорил, магии не осталось.
– Да это не магия. Так, остаточные брожения в организме.
Она помолчала, а потом спросила:
– И как оно?
– Что?
– Употреблять Пыльцу, колдовать? Как ты докатился до жизни такой?
Я осторожно пожал плечами: коленки подпирали уши, локти умещались между ними. Макушкой я то и дело стукался о крышу.
– Да как, как? Как у всех… Мне тогда лет двенадцать было, нашел дохляка на помойке. Обшарил и наткнулся на несколько граммов Синьки. Это первичный леофилизат, совершенно неочищенный. Где он его взял – одному богу известно…
Принес его на хазу – добыча, как никак… У нас тогда в предводителях Крутой ходил. Ну знаешь, такой: челюсть – как наковальня, кулаки по пуду, а мозг – как у трехлетнего ребенка. Вот он и велел всем попробовать. Типа, проверить, кто не хлюзда…
Почувствовал, как где-то внизу живота намерзает ледяной ком, и замолчал. Какие мечты могут быть у беспризорников? Оголодавших, больше похожих на диких зверят, чем на человеческих детенышей? Сам Крутой, помниться, во сне всё мамку звал. Она и пришла… Запомнились только громадные, белые, как тесто и такие же мягкие, гнущиеся во всех направлениях, руки…
– И что?
– А ничего. Трое даже не проснулись, так во сне и угасли. Остальные не смогли выйти из Нави – мы тогда и не подозревали, что это такое. Застряли за Завесой, а сил вернуться не было. Синька высосала весь их разум досуха. Крутой спылился одним из первых.
– А ты?
– А я? Я не умер вместе со всеми. Повезло. Оказался я поцелованный синим ветром… это мне потом монахи сказали. Лежал, и галлюцинировал сутками напролет. По ожившим глюкам меня пастафарианцы и нашли. Выходили…
– Что означает поцелованный?
– Что я настоящий маг: могу жрать Пыльцу тоннами, и ничего мне от этого не делается.
– Прям таки тоннами?
– Ну… По правде сказать, "срок годности" есть у всех. Просто у таких, как я и Лумумба, он дольше. Но знаешь ведь, нервные клетки не восстанавливаются… Неизвестно, когда кирпич прилетит.
– Поэтому бвана не разрешает тебе часто закидываться?
Ответить я не успел: машинку нашу тряхнуло и подбросило. Я, как бешеный, завертел баранку, но это не помогло. Нас понесло юзом поперек колеи. По сторонам не смотрел: был слишком занят.
Когда под задний бампер поддало так, что треснул кузов, я крикнул Маше "Прыгай!" – и сиганул в кусты. Угодил во что-то страшно колючее, да еще и затылком ударился. Пока очухался, вылез на дорогу, пока вытащил шипы из задницы…
Жучок наш лежал кверху брюхом, а земля вокруг выглядела так, будто её вспахали. Маши видно не было, зато рядом с машиной, купаясь в лунном свете, стояла зверюга. Огромная, как мамонт, и страшная, как смертный грех. Увидев меня, она опустила голову, сверкнув желтыми очами, и заклокотала горлом.
– Маша… – неуверенно позвал я. – Маш?
– Не верещи. Здесь я. – она подошла сзади, прячась за меня от зверюги.
– Ты это… Я его отвлеку, а ты беги. – глаз от светящихся желтых зрачков твари я оторвать не мог.
– Ага, щас. – почему у нее такой спокойный голос? Я лично не удивился бы, обнаружив на себе абсолютно мокрые портки…
– Не спорь, Машунь. Тебе еще жить да жить… Замуж выйдешь, детки у тебя будут… Беги, я его задержу!
Разведя руки, я попытался открыть Завесу. Меж ладоней проскочила крохотная синяя искорка, и испарилась.
– И надолго ты его задержишь?
Что-то она там, у меня за спиной, делала. Чем-то шебуршала, потом взвизгнула молния, потом был какой-то металлический лязг…
– Не знаю. – я переступил с ноги на ногу. – Уж больно он здоровый… Уходи. Только сначала не беги, а спрячься в лесу. А потом уж…
Рядом с ухом грохнуло. Да так, будто прямо в черепе взорвалась граната, оторвав уши. Подскочив метра на два, я наконец развернулся и посмотрел на Машу. Лежа на спине, она сжимала в обеих руках громадный револьвер. Наземь её, походу, отдачей отбросило…
