Текст книги "Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зимина
Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Глава 14
Иван
Дачный поселок, в котором жила Маша, располагался недалеко от кладбища, за излучиной реки. Оставив Цаппеля приходить в себя и собираться с мыслями, мы припустили прямо по берегу – так было короче.
Лумумба, чтобы не сверкать во тьме белыми одеждами, накинул свой любимый плащ. И теперь полы его раздувал встречный ветер, делая наставника похожим на громадную голенастую птицу.
– Вань? – Маша, пристроившись рядом, взяла меня за руку.
– Ты чего?
– Так, ничего. Не по себе что-то.
– После Нави всегда так. Скоро пройдет.
– Да я больше о Бабуле. Как думаешь, его правда удастся расколдовать?
Я честно задумался.
– Не знаю. Мы ж сами еще ничего не видели. Будем надеяться…
Зайдя домой, Маша принялась хозяйничать. Поставила чайник, достала вазочку с колотым сахаром, и, пока он закипал, попыталась навести порядок. Вытерла пыль, собрала оставленную с прошлого визита посуду в раковину. Руки у нее немножко дрожали. Но это, я думаю, от волнения. Я и сам переживал: как пройдет встреча с Бабулей? Один Лумумба был спокоен и невозмутим, будто и не разговаривал всего пару часов назад с мертвецами, а сейчас ему предстоял заслуженный отдых, а не новое колдовство.
Чаю попить мы так и не успели. Почувствовали. Выражалось это вот в чем: по спине, от лопаток, пошел жар и стало страшно. Этот-то беспричинный страх явственней всего и указывал на присутствие потустороннего существа.
Когда я был совсем-совсем маленьким, меня возили на лето в деревню. О тех золотых днях я не помню ничего, кроме одного.
Домовой. По словам бабушки он жил за печкой, а по ночам бродил по дому. Первые ночи я просыпался от душного ужаса. Он как влажная простыня облепившая тело, не давал ни вздохнуть, ни позвать на помощь, ни пошевелиться. Бабушка говорила, что так бывает, когда к кровати подходит домовой и смотрит, как ты спишь…
Когда я впервые увидел Тот свет, спытал это самое чувство, и назвал его по-своему: нетерпячка. Потому что не видеть, но при этом чувствовать вторжение Нави в Правь – это всё равно, что усесться голым задом на муравейник и не иметь никакой возможности с оного подняться.
Будто черти пляшут на твоей могиле – говорил на лекциях товарищ Седой. Лумумба же объяснял всё проще и прозаичнее: спазмом коронарных сосудов.
Ощутив Навь, Лумумба хищно зашевелил носом и поднялся. А Маша как раз чай разливала, да так и замерла. Кипяток побежал через край чашки в блюдце, а затем потек на скатерть.
– Это он. – сказала она шепотом. – Зверь. Я его слышу…
Учитель, скользнув к подоконнику, выглянул наружу.
– Вижу. – спокойно сообщил он, а затем оглянулся и внимательно посмотрел на Машу. – Ты чувствуешь в себе силы встретиться с ним еще раз?
– Боюсь, у меня не хватит сил отказаться.
Я всё больше восхищался этой девушкой: любой на её месте, заслышав зов Нави второй раз за ночь, имел право впасть в истерику.
– Тогда иди, голубушка, и ничего не бойся. Мы будем рядом. – напутствовал её Лумумба. Маша удивленно улыбнулась.
– А я и не боюсь. Это же Бабуля. – она встала и направилась к выходу из кухни. – Обещайте мне одну вещь. – попросила, задержавшись у притолоки. – Что бы ни случилось, не убивайте его.
– Не волнуйся. – сказал Лумумба. – Я же обещал.
А мне сказал:
– Не вмешивайся, стажер. Лучше всего, подожди здесь, у дома. Сейчас от тебя мало пользы… – и пошел вслед за ней, а я остался.
Тонкая фигурка Маши удалялась в сторону реки по освещенной луной улице. Лумумба крался за ней, хоронясь в тени заборов. Он прекрасно всё видел, так как всё еще был под кайфом, и мог вмешаться в ход событий в любой момент. Мне же оставалась участь жалкого наблюдателя, так как Нави без Пыльцы я увидеть не мог.
Но я не выдержал. Оставаться на месте было выше человеческих сил, и приказов наставника, соответственно. Путаясь в траве и тихо чертыхаясь, я всё-таки пошел вслед за ними вдоль обочины, уповая на то, что никого не разбужу.
Стояла мертвая тишина. Хуже, чем на кладбище. Там хоть сверчки пели, да совы кричали, а здесь не было ничего. Я не слышал даже собственных шагов.
Добравшись до реки, я спрятался за небольшой холмик, поросший камышом и, раздвинув твердые гладкие стебли, стал наблюдать. Волны накатывали на берег совершенно бесшумно, как в немом кино, и резкий, ацетиленовый свет луны высвечивал каждую песчинку на пляже. Маша стояла по колено в воде и разговаривала с кем-то невидимым. Она то протягивала ему руки, то прижимала их к груди, о чем-то умоляя. Ветер раздувал её волосы, закрывая прядями лицо, но она даже не пыталась их убрать.
Потом я понял, что она плачет – по тому, как содрогались её плечи. Чувствовалось, что её тянет на глубину, будто невидимой веревкой, и Маша поддается – шажок за шажком. Потом её рвануло особенно сильно, она упала, скрывшись под водой, и я вскочил. Черт с ними, со всеми обещаниями, вместе взятыми. Если эта тварь утащит её под воду…
– Спокойно, падаван. – Лумумба, незаметно подобравшись сзади, упал сверху, прижимая меня к земле.
Как только учитель меня коснулся, Завеса поднялась и я увидел Зверя. Он стоял в воде, и волны образовывали вокруг его длинных стройных ног серебряные круги. Его обнаженный торс светился и мускулы рельефно перекатывались под гладкой кожей. Бледные, как лунный мед, волосы буйно струились по плечам, а узкие глаза над высокими скулами пламенели синими всполохами. Губы улыбались. Он держал Машу на руках – голова её бессильно свешивалась, волосы плавали в воде. Глаза девушки были закрыты, а рот приоткрыт. Я никак не мог понять, дышит она или нет…
– Бвана, сделайте что-нибудь. – срываясь на визг, зашептал я. – Сделайте, или я за себя не ручаюсь. Он же её сейчас утащит!
– Тихо, стажер. Не думай о нем хуже, чем он того заслуживает.
– Да при чем здесь хуже или лучше? Это же Зверь. Он же её околдовал, и сейчас утащит в своё логово…
– Не утащит. Ты же видишь, он пытается сохранить антропоморфную внешность – а значит, он всё еще пытается остаться собой.
В поведении наставника, к сожалению, было куда меньше уверенности, чем в его словах. Он подобрался, готовый в любой момент прыгнуть. На мгновение у меня захватило дух. Если они сцепятся… Если в схватке сойдутся Зверь и Тигр – это будет самым захватывающим зрелищем, которое мне доводилось видеть. Возможно, что последним в жизни…
Зверь повернулся от берега и пошел в глубину, всё так же держа Машу на руках. Я рванулся.
– Отпустите! Я должен её спасти! – видимо, забывшись, я заорал слишком громко, потому что Зверь остановился.
Выпустив Машу, будто забыв о ней, он пошел к берегу, на ходу изменяясь. Лицо его вытянулось, став мордой с огромными челюстями и глубоко запавшими, светящимися глазами. Ноги и руки стали лапами, спина покрылась шерстью. Смотреть на превращение было жутко. На какой-то миг показалось, что его вывернуло наизнанку, явив миру кишки и кровеносные сосуды.
Остановившись возле нас, он втянул носом воздух и прорычал:
– Человечьим духом пахнет. – в гробовой тишине голос Зверя звучал, как гром.
Учитель, ткнув меня носом в песок и навалившись сверху всей тяжестью, забормотал скороговоркой:
– Уйди от костей моих, уйди от мяса моего, уйди от волос моих…
Зверь зарычал, а потом заскулил, будто щенок.
– Уйди от мыслей моих, уйди от дыхания моего, уйди от сердца моего… – еще громче продолжил наставник.
– Забудь мой запах, забудь, что видел меня, забудь, что слышал меня…
Я почувствовал его дыхание на затылке. Волосы зашевелились, и мне тоже захотелось заскулить. Под кожу будто набился песок, так же, как во рту и в груди. Лёгкие нестерпимо жгло – всё это время Лумумба не давал мне дышать.
– Забудь мою жизнь, забудь мою смерть, уйди туда, откуда пришел!
И он отступил. Песок зашуршал под тяжелыми лапами, раздался плеск, другой, и – всё. А потом вернулись остальные звуки.
Я услышал, как натужно дышит прямо над ухом наставник, как накатывают волны на песок, как шелестит трава… А потом я чихнул. Мы с наставником подскочили, и вновь ударились оземь, плашмя, всем телом, а звук покатился по реке, отражаясь от высоких берегов, будя спящую в камышах птицу.
Лумумба вскочил, я, отплевываясь от песка, за ним. Маши нигде не было. Бешено вертя головой, я ощупывал взглядом небольшие, поросшие травой дюны, надеясь заметить тоненькую фигурку, потом что-то увидел – просто какую-то тень на воде, и побежал.
Она качалась на волнах вниз лицом, и волосы веером плыли по поверхности. С воплем я бросился к Маше, поднял её, потащил на берег, перевернул… Она не дышала. Обливаясь слезами, не в силах сдержать икоту, я стал бить её по белым щекам. Голова бессильно моталась из стороны в сторону, но глаза оставались закрыты. Ругая себя, Лумумбу, Зверя, магию, я положил её на песок и склонился, чтобы вдохнуть ей в лёгкие воздух…
– Не так надо. – учитель был спокоен и сосредоточен. – У нее в легких вода, а ты пытаешься наполнить их воздухом. – я только хлопал глазами, не понимая, что он имеет в виду. Попытался что-то сказать, но не смог.
– Переверни её, положи ребрами себе на колено, и… похлопай по попке. – и он показал руками, как именно надо хлопать. – Давай, чего ждешь?
Я сделал, как он велел. Если Маша, очнувшись, поймет, что я прикасался к её драгоценной попе… Лучше об этом не думать. Зажмурившись, я отвел руку для очередного хлопка, и тут она, на счастье, закашлялась. Вода полилась из её горла, как из ушата.
Придя в себя, она долго сидела на песке и смотрела на воду. Иногда вздыхала. Иногда – вытирала слёзы. Я сел рядом с Машей и взял её за руку. Так мы встретили рассвет. А потом пошли обратно в город, в нашу гостиницу.
Про Зверя она так ничего и не сказала. А я не спрашивал.
…Около восьми мы наконец-то добрались до своей нынешней резиденции. Перед «Гарцующим пони» было людно. Я удивился: с чего вдруг наша гостиница стала такой популярной?
Рядом со входом было припарковано сразу два автомобиля: черный, с глухими стеклами, "Лексус" и длинный роскошный "Понтиак" цвета "коричневый металлик". Дальше, на углу, как бедный родственник, притулился серенький тарантас со значком управления полиции.
Роскошные тачки, естественно, вызывали нездоровый интерес мальчишек, бродячих собак и прочей публики. Среди присутствующих можно было отметить двух бугаев в косоворотках и смазанных салом сапогах; здесь же отиралась парочка молодчиков в черных, с искрой, пиджаках и лакированных штиблетах. Не иначе, охрана Хозяев роскошных тачек. Рядом с серым тарантасом стояли несколько полицейских, безуспешно делая вид, что они просто вышли погулять.
– Как вы думаете, бвана, отчего спозаранку стольким людям вдруг приспичило прогуляться у нашей гостиницы? – и не подумав приглушить голос, спросил я.
– А это они по наши души пришли. – охотно объяснил наставник. – Вчерашние события сделали нам неплохую рекламу, и народ спешит воспользоваться услугами господ магов.
– А как же полиция?
– Ну, у всех свои нужды. – усмехнулся учитель. – Градоначальник к нам уже обращался, так почему бы его примеру не последовать и полицеймейстеру?
Пока мы пробирались к двери гостиницы, меня пару раз толкнули в спину, а Маше злобно шипели вслед.
– У, нашла себе дружков.
– Да она и сама не лучше.
– Давно пора их всех перевешать. Сколько можно терпеть?
– Ага… А они в тебя файерболом…
– Наркотики сжигать надо, тогда и бестий этих не будет…
Странно. Вчера на нас никто внимания не обращал, а сегодня, прямо с утра, что-то не жалуют.
На заднем плане, задрав ногу на колесо «понтиака», стояла огромная псина и смотрела прямо на меня. Что-то много у них в городе бродячих собак… Или это один и тот же пес? Вроде у того одно ухо было черное и обвислое, а у этого – пятно на глазу… Нет, всё-таки не тот.
– И что же нам делать? – спросил я, распахивая дверь в фойе и пропуская Лумумбу и Машу вперед.
– А ничего не делать. – ответствовал благодушно наставник. – Поднимемся в номер, закажем свежего кофе…
Из плетеного кресла поднялся полицеймейстер собственной персоной. По бокам его, вытянув руки по швам, материализовалась пара дюжих молодцов.
Мы с учителем предугадывали и такой поворот событий. Молва о местонахождении клада наверняка облетела весь город. Неудивительно, что многим пришла охота поучаствовать в поисках. Золото ведь было украдено из государственного банка, и личной собственностью Цаппеля, строго говоря, не являлось. Скорее всего, Штык хочет, чтобы Лумумба раскрыл секрет.
У окна, в другом плетеном кресле, я вдруг увидел господина Дуриняна, виноторговца. Тот безуспешно прикрывался развернутой газетой, но эти тонкие усики и лаковый пробор могли принадлежать только ему.
– Именем закона вы арестованы. – Штык достал наручники. – Вы имеете право хранить молчание…
– Позвольте. – удивился наставник. – сначала хотелось бы услышать, в чем нас обвиняют.
– В убийстве господина фон Цаппеля, градоначальника. – и Штык кивнул своим молодцам.
Мы с Машей застыли, выпучив глаза, да и Лумумба несколько посерел лицом.
– Убийство? – тихо спросил он. – Когда это произошло?
– Вопррросы буду задавать я. – Штык нетерпеливо дернул подбородком. – И совсем в дррругом месте. Извольте подчиниться.
– Хорошо. – учитель протянул руки и полицейский быстро захлопнул браслеты. – Убийство меняет дело. Пройдемте. Надеюсь, мои стажеры, в отличие от меня, могут быть свободны?
– Так как вы являетесь убийцей, ваши ученики, соответственно, становятся сообщниками. И ответят по всей строгости закона.
Лумумба моментально стряхнул наручники, а затем протянул их полицейскому, брезгливо держа двумя пальцами.
– Вы бросаетесь необоснованными обвинениями, герр Штык. Я готов пройти с вами в управление, чтобы всесторонне изучить преступление и найти виновного, но подвергаться голословным нападкам не имею желания.
– Я сам был свидетелем тому, как вы удалились вместе с Цаппелем к нему в кабинет! – процедил полицеймейстер.
– Это было днем. – спокойно сказал учитель. – Куча народу видела, как мы вышли из управления, попрощались с градоначальником и направились в гостиницу.
– Все знают, что он подрядил вас отыскать клад.
– Не отыскать. А всего лишь узнать у покойной супруги, где он находится.
– У покойной? – выкатил глаза полицеймейстер. – Что вы мне тут ваньку валяете! Какие могут быть разговоры с покойниками!
Вокруг нас начал накапливаться народ. Управляющий, пара горничных, три носильщика в тускло-коричневых, с желтым кантом, тужурках, повар из ресторана – его крахмальный колпак подпирал потолок. Внутрь просочилось даже несколько зевак с улицы. Все внимали, раскрыв рты: новая сенсация городу обеспечена.
Уже по привычке я огляделся в поисках пса. Странно, что его нет. А я уже как-то привык…Еще я одним глазом следил за Дуриняном, гадая, какой из роскошных авто принадлежит ему: Понтиак или Лексус? Решил, что скорее Лексус. Армянин то и дело высовывал любопытный нос из-за газеты – тоже прислушивался.
Его можно понять: спешил к магу, наверняка имея какую-нибудь животрепещущую просьбу, и теперь вынужден ждать, чем закончится спор с полицией. В случае, если нас арестуют – Дуринян в пролете… Интересно, кому принадлежит второй автомобиль?
Как бы отвечая на мой вопрос, одна из дверей дальше по коридору распахнулась и перед нами возник Ростопчий, Михайла Потапович. За ним угадывались кафельные стены и громко шумела вода. Промышленник на ходу вытирал руки обширным, в красную клетку, платком.
Завидев Лумумбу он хрюкнул и стал решительно продираться сквозь толпу.
– А, Штык! – проревел он так, что становилось ясно, кто здесь на самом деле главный. – И у тебя проблемы? Тогда становись в очередь. Я первый пришел.
– Я здесь не по частному делу, а как представитель власти. – отчеканил полицеймейстер. – Произошло убийство, и господин маг является… – он кинул опасливый взгляд на учителя, – важным свидетелем. Так что, попрошу. – щуплый полицейский попытался плечом оттеснить Ростопчия, но тот не двинулся с места.
– Да хоть чертом лысым пусть является. Этого проныру Живчика убили, а мне срочно требуется маг. Подождет твое расследование. Мертвецу-то уже всё равно…
– Убит градоначальник. – зашипел сквозь зубы Штык. У него дергался глаз. – Дело государственной важности.
– Кнут убит? – тихо переспросил Ростопчий. Он весь преобразился, будто медведь, учуявший колоду с медом. – Когда? В его кабинете уже побывали? А дома? Много народу в курсе?
– Да я сам узнал час назад. – буркнул Штык, успокаиваясь. – Тело обнаружили рыбаки, под мостом… К берегу прибило, застрял в камышах. – он непроизвольно сглотнул и поправил галстук. – Кабинет я опечатал, домой к нему молодцов послал – тоже чтоб опечатали, у него там наверняка бумаги. А сам – сюда. Они вчера с этим, – он кивнул в сторону Лумумбы, – На кладбище собирались.
– Ага… – Ростопчий что-то прикидывал про себя. – Значит, это не пустой был треп. – говорил он так, будто Лумумбы рядом не было.
– Какой треп? – переспросил Штык.
– А, тебя ж тогда не было… – вспомнил промышленник. – В тот вечер, когда Живчика грохнули, мы все у Ленки сидели. Он трепался, будто умеет с зомби разговаривать. Смекаешь? – промышленник многозначительно поднял бровь.
– А Цаппель за это ухватился! – будто прозрел Штык.
– Господин Лумумба. – вспомнил полицеймейстер. – Кроме вас и фон Цаппеля, кто еще присутствовал на кладбище?
– Мои ученики и понятые господина градоначальника. – ответил учитель, и нетерпеливо поморщился. – Слушайте, мы так и будем торчать в фойе? Вам не кажется, что назрел конфиденциальный разговор? – и он обвел взглядом толпу. – Может, поднимемся ко мне в номер?
– Нет! – вдруг засуетился Ростопчий. – Поехали ко мне… – и, взяв Лумумбу за рукав, потащил к выходу.
– Пааазвольте. – Штык перегородил дорогу. – Это – полицейское дело.
– Да ты что? – выкатил глаза Михайла Потапович. – Совсем нюх потерял? Да я тебя… – он занес кулак, будто бить людей для него – обычное дело.
Лумумба, спокойно взяв его за запястье, руку отвел. Видно было, что Ростопчий сопротивлялся, но учитель оказался сильнее.
– Господа… Льстит, что вы оба проявляете внимание к моей скромной персоне, но… – он брезгливо отпустил Ростопчия, – Не будем мешать правосудию. Бытовыми делами я смогу заняться после того, как поговорю с любезнейшим господином полицеймейстером. – и кивнул полицейским. – Прошу, господа. Раньше сядем – раньше выйдем.
– Вы тоже. – впервые Штык обратился к нам с Машей. – Во избежание распространения нездоровых слухов.
Глава 15
Маша
Лично я думаю, Цаппеля грохнули свои же. Хотя бы те молодчики, которых он на кладбище притащил. Рожи у них, мало того, что незнакомые – явно не наши, не городские, так еще и насквозь уголовные. И слиняли они слишком быстро. Я тогда еще подумала: обделались со страху и к реке побежали – портки стирать. А выходит, вовсе они не испугались. Узнали про сокровища, которые Зиммельдорфиха зарыла, и ходу.
Возможно, прямо сейчас клад копают. А Ядвигу жалко. Такая она была печальная, одинокая… Каково это: знать, что тебя отравил собственный муж? А Цаппель и вправду злодей. Ходили слухи, что он по подвалам на беспризорников капканы ставит. Теперь я им запросто верю…
Когда Лумумбу повинтили, внутренний голос твердил: уходи, пока на тебя никто не смотрит. Скройся, заползи в канаву и сиди там, как мышь под метлой… Но я заупрямилась: надоело. Надоело быть незаметной, прятаться при малейшем шорохе, чувствовать себя никем. Вон, магам убийство шьют, а они скалят зубы как ни в чем ни бывало. Ни Ванька не боится, ни Лумумба. Хочу, как они. Чтоб ничего не бояться и ни на кого не оглядываться!
К тому же, с ними довольно весело. Всё время что-нибудь происходит.
Когда уходили из гостиницы, я даже испугалась, что про меня забудут. Но Штык не забыл. Вообще-то он мужик неплохой, даже хороший. Делает для города, что может, кражи расследует, убийства. И не только всяких там денежных мешков, простым людям тоже помогает.
Я знаю, потому что Бабуля к нему иногда обращался. Дети часто терялись: одни убегали, наслушавшись сказок про магию, другие – от непутевых, обдолбавшихся Пыльцой, родителей… Вместе они многих спасли. Находили, вразумляли, отправляли по домам. Если это было невозможно, пристраивали в другие семьи или в ученики к ремесленникам. Самых трудных, одичавших, потерявших всякую надежду – забирали мы…
Не могу перестать думать о Бабуле. Увидев прошлой ночью как он изменился, я почти потеряла надежду. Пока он оставался Зверем – страшным, несчастным, с чешуйчатой головой и огромным, заросшим шерстью телом, была уверенность: таким он быть не захочет. Но сегодня ночью… Это был почти что он, такой родной и хорошо знакомый. Только лучше. Такой как мы с Ласточкой его себе представляли в мечтах. Мы обе были в него влюблены… Но это не такая любовь, когда сюсюканья и поцелуи при луне, а совсем другая. Безнадежная. Страшная. Мы-то знали, у кого на самом деле его сердце… Только Бабуля теперь по ту сторону ходит, а любовь его здесь осталась. Он ведь чуял, что так случится, и сам от нее отказался.
А в Управлении ничего не изменилось. Накурено и мрачно, как и пять лет назад. Стены обшарпанные и полы грязные, будто их с тех пор и не мыли ни разу. Полицейские бегают, как ошпаренные – из-за убийства градоначальника. Таких громких дел у нас отродясь не было, вот и вздрючили их по полной.
Никаких бомжей и пьяниц, не наблюдается, только за конторкой дежурного сидят две девки в лифчиках и панталонах и уличными голосами орут частушки. На них никто не обращает внимания.
Нас почти силком протащили в кабинет полицеймейстера. Здесь было почище, но воняло всё так же гадостно – горелой бумагой и махоркой.
Штык, отмахиваясь и отбрыкиваясь от подчиненных, захлопнул дверь, запер её на ключ и, стремительно пройдя через комнату, упал на своё место за старым, изрезанным ножиком столом. Базиль уселся в единственное гостевое кресло. Нам же с Ванькой пришлось довольствоваться табуретками у стенки.
– Итак, приступим. – сложив руки на груди, Штык мрачно посмотрел на Лумумбу. – Когда и при каких обстоятельствах вы виделись с господином фон Цаппелем в последний раз?
– Господин полицеймейстер. – откликнулся тот. – Думаю, пришло время поговорить начистоту. – и, достав из внутреннего кармана какие-то корочки, протянул их через стол.
Корочки были тускло-коричневые, с потертыми уголками. Полицеймейстер так и впился в них взглядом. Когда дочитал, глаза его съехались к переносице, а рот открылся. И стал господин Штык точь-в-точь окунь, вытащенный из воды и тут же брошенный на сковородку. Через секунду, придя в себя, он злобно посмотрел на Базиля и зарычал что-то невразумительное. Тот, насвистывая легкомысленный мотивчик, сидел, как ни в чем не бывало. Тогда полицеймейстер налил себе воды из засиженного мухами кувшина, выпил залпом, и спросил:
– Почему вы не пришли ко мне сразу?
– При всем уважении, это не ваша епархия. Кому надо, мы представились.
Штыка затрясло.
– Это Шаробайке, что ли? Да он…
– Знаю. – Лумумба прикрыл глаза. – Поэтому и посчитал небесполезным уведомить еще и вас.
– Но…
– Это не отменяет подозрения в убийстве? У нас не было мотива.
– Убивать Живчика у вас тоже якобы не было мотива. Однако вы ошивались рядом и в том, и в другом случае. С тех пор, как вы в городе – случилось два убийства. Два!
– Возможно, с тех пор, как мы появились в городе, кое-кем овладела паника? – флегматично спросил Лумумба. – Вы же понимаете, мы здесь не просто так. И вправе подозревать вас точно так же, как вы подозреваете нас. Судя по филиалу нашего Агентства, коррупция охватила самые высшие эшелоны власти.
– Пыльца. – с силой проводя по лицу ладонью, как делает всякий человек, которому не дали выспаться, простонал Штык. – Черт бы её побрал.
– Слишком много Пыльцы. – поправил его Лумумба. – Для такого захолустного городка.
– Наш город является транзитным. – возразил полицеймейстер. – Река, а так же крупные междугородние трассы… Невозможно отследить все пути распространения.
– Вот видите. – похвалил его Базиль. – Вы и сами всё понимаете. Так случилось, что именно этот город является ключом к югу России. И воротами на север. Отсюда многое видно, и многое можно сделать.
Они замолчали, думая каждый о своём. А я гадала, когда нас отпустят. Лумумба говорил, что если не получится с Бабулей здесь, нужно будет ехать в деревню…
– Что вы задумали? – вдруг спросил Штык. Он успокоился. Казалось, даже расслабился. Может, вздохнул с облегчением: не придется распутывать убийства в одиночку.
– Будем работать. – пожал плечами Лумумба. – Мы думаем, что убийства Живчика и Цаппеля связаны между собой. И, если не принять меры – будут и другие.
– Другие? – на лбу полицеймейстера выступил пот.
– Мы думаем, они действительно спровоцированы нашим приездом. Кто-то догадывается, кто мы, и избавляется от свидетелей. Чувствует, что ему вот-вот прижмут хвост. – Базиль сложил пальцы домиком перед подбородком и уставился на Штыка. Белки его глаз недобро сверкнули. – Но мы не дадим ему спрятаться. Не имеем права. Потому что Пыльца – только звено.
– Гибридная война. – поморщился полицеймейстер. Лумумба с интересом выпрямился.
– А вы далеко не так просты, как хотите казаться.
– У меня тоже есть начальство. – буркнул Штык и многозначительно посмотрел в потолок.
– А-ха! – Лумумба хлопнул себя ладонями по коленям. – А я-то всё думаю: отчего это от вас так знакомо попахивает? – и хищно дрогнул ноздрями. Я тоже осторожно принюхалась. Кроме плохого табака, пахло еще носками и порохом. Больше ничем.
– По какому ведомству? – спросил Базиль совсем другим тоном.
– Контрразведка. – он встал из-за стола.
Поднявшись, Штык расстегнул китель, ослабил узел галстука и, достав из портсигара длинную сигарету с черным фильтром, отвернулся к окну. С наслаждением затянулся, выпустив дым из ноздрей…
А я сидела и думала: почему он нас с Ванькой не выгнал? Или хотя бы меня. Понятно, что с Лумумбой они теперь найдут общий язык – ворон ворону… Но при чем здесь я? Даже разозлилась. Любопытство – любопытством, но влезать в игры всяких там сильных мира сего мне не улыбается, даже статистом. Особенно статистом, потому что именно их обычно убивают в первую очередь.
– Назревает война. – сказал Штык, глядя в окно. – После Распыления начался новый виток Большой Игры. Он вернулся к столу и затушил сигарету в пепельнице. Затем взял окурок, разломал его на кусочки, вместе с фильтром, и поджег. Поплыл вонючий желтый дым.
– Только я не знаю, кто работает непосредственно в городе. Я здесь не так давно, мне еще не доверяют.
– А что случилось с прошлым полицеймейстером? – спросил Базиль.
– Вышел в отставку по возрасту. – усмехнулся Штык. – В отличие от начальника вашего агентства. Того, по слухам, убрали…
– Ну что ж. – Лумумба поднялся и протянул руку полицейскому. – Будем держать вас в курсе.
– Не забывайте: расследование веду я. – предупредил Штык, отвечая на рукопожатие. – На самом деле, я не должен был вам ничего говорить, но…
– Я понимаю. – кивнул Базиль. – Очень трудно всё делать в одиночку… Да! Вы обследовали кабинет градоначальника? – Штык кивнул. – Поделитесь?
– Ну…
– Давайте начну я. – Лумумба прошелся по кабинету. – В сейфе обнаружено золото Мангазейской чеканки. – запустив пальцы в карман жилета, он извлек монету.
– Фальшивка. – сказал Штык. – Но мы еще не знаем, откуда оно.
– У Цаппеля были долги? – спросил Базиль. Штык пожал плечами.
– Возможно. Он же хотел отыскать клад, зарытый женой.
– Но тогда зачем ему это? – Лумумба подбросил монету и поймал.
– Это золото ищут уже много лет. И сам Цаппель, и другие… – сказал полицейский. – Но безрезультатно.
– Не думаю, что он искренне полагал, что в моих силах поднять из могилы его жену, а тем более, расспросить. – Лумумба всё подбрасывал монету. Сверкала она, по-моему, как вполне себе настоящая. – Магия – магией, но в такие вещи люди обычно не верят. Возможно, Цаппель что-то подозревал или даже знал о наших истинных целях. И просто хотел избавиться от помехи – в стороне от города, на кладбище. А потом придумать какую-то правдоподобную версию нашего исчезновения… Например, что заезжий маг, не справившись с заказом, устыдился и убрался от греха подальше. Кто бы стал проверять?
– Вы предполагаете, что градоначальник был шпионом?
– По приезде мы должны были встретиться с нашим осведомителем. Неким Лёней Кукишем. Он обещал вывести на поставщика Пыльцы… Но был убит. Мы так и не успели поговорить.
– Кукиш был убит магическим способом. – заметил Штык, вытащив из пачки какой-то листок и помахав им в воздухе. – Есть заключение эксперта.
Лумумба фыркнул.
– Дорогой коллега. Когда человека превращают в животное, это можно увидеть, простите за банальность, невооруженным взглядом. Без всяких экспертиз.
– Я пытаюсь сказать, что Цаппель не был магом.
– Он мог нанять Живчика. А потом убрать и его, как ненужного свидетеля… – быстро проговорил Лумумба. – Вспомните показания: в какой-то момент Живчик, выпив лишнего, устроил скандал. Он кричал, что всё знает. И что готов прямо сейчас вывести всех на чистую воду… Градоначальник мог испугаться, что Живчик, напившись, разоблачит его перед всеми, и принял меры. Прошел мимо кресла, в котором сидел пьяный маг, и незаметно всадил нож… Вы, кстати, сняли отпечатки пальцев?
– Рукоять была чистой. – буркнул Штык. – Её вытерли.
– Ну разумеется. – кивнул Лумумба.
– Предположим, убив Кукиша и Живчика, Цаппель решил заняться вами. – напомнил Штык. – Так что же пошло не так?
– Элементарно, мой друг: он испугался. – Базиль чуть театрально наклонился к полицеймейстеру. – Для свежего человека увидеть Навь – изрядное испытание.
– Так вы и вправду подняли его жену? – глаза Штыка блеснули.
Лумумба фыркнул.
– Мы – не какие-то шарлатаны.
– Она сказала, что Цаппель её отравил. – все повернулись ко мне. Штык – с новым интересом, Базиль и Ванька – с осуждением. Я упрямо мотнула головой.
– А чего? Он же – полицейский, так? Пусть знает… Это же лишнее доказательство того, что Цапля – убийца!
Лумумба устало потер переносицу.
– Во-первых, Маша, будьте добры называть градоначальника по фамилии. Имейте уважение к покойному. А во-вторых… Ладно, ограничимся пока этим. – и он вновь повернулся к Штыку.
Я понимала, что сморозила глупость. Сама же не хотела встревать, а получается, что я теперь в их глазах – капризный, несдержанный ребенок, и доверять мне нельзя.
И тут меня осенила еще одна гениальная идея.
– Извините. – упрямство вновь подняло меня со стула. – Может, я вновь скажу глупость, но я вот о чем: если жена Цаппеля сказала, кто её отравил, почему бы вам не спросить Живчика, кто убил его? – и я снова села. Ванька незаметно вздохнул.
Штык требовательно уставился на Лумумбу, но тот невозмутимо усмехнулся.
