Текст книги "Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ)"
Автор книги: Татьяна Зимина
Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 11
Маша
Бабуля исчез в ту ночь, когда я ушла на охоту. Ласточка думает, он сам так решил. Почувствовал, что больше не может сдерживаться, что навсегда становится чудовищем. И ушел, чтобы никому не навредить.
Это был удар. После всего что было, после Матери Драконов, психованных магов, из-за которых всё и покатилось к чертям собачьим, вернуться домой и узнать, что он ушел… У меня опустились руки.
Ласточка, бледная после болезни, теперь и вовсе походила на ледышку – тонкую до прозрачности. Близняшки рыдали взахлеб.
…Обрез, как и велел ему Таракан, довел меня до самого дома. Я, переборов себя, пригласила его войти. Нельзя отпускать человека, который тебе чем-то помог, даже чаем не напоив. Пусть он тебе и не очень нравится… Так мы и застали Ласточку с детьми на кухне. За пустым столом.
Сила привычки. Бабуля всегда говорил: кухня – сердце хорошего дома. На кухне всегда тепло, вкусно пахнет, и есть стол, за которым может собраться вся семья… Без него – без привычного терпкого запаха самокруток, ироничного смеха, громкого голоса, распекающего за очередную проказу близнецов, было пусто и одиноко. Как мы будем теперь жить?
Узнав, что произошло, я бессильно рухнула за стол. Навалилась усталость: две бессонные ночи, сумасшедшая битва с драконами, а теперь – это. Я будто провалилась в глубокий черный омут. Если б не присутствие близняшек, я бы наверное расплакалась. Но нельзя. Теперь я – старшая в доме. По-честному, старшая конечно Ласточка, но она всегда была не от мира сего. За ней тоже придется приглядывать…
Обрез, поздоровавшись и уяснив, по какому поводу похоронное настроение, развил бурную деятельность. Растопил плиту, поставил чайник, смел окаменелые крошки со стола, выгнал близняшек умывать сопли и слезы.
Ласточке приказал чистить картошку. Ну откуда Обрезу было знать, что ножей дома мы ей не даем? Что моя подружка, начав резать – неважно, что, – уже не могла остановиться… Это была оборотная сторона непревзойденного искусства владения клинком. Самое главное, не Бабуля её этому научил. Она уже такая была, когда к нам попала. Только ничего о своей прошлой жизни не рассказывала.
Теперь, глядя на то, как она аккуратно снимает тонкий слой картофельной кожуры, высунув язык от усердия, я не знала, что и думать. Подменили подружку…
Или Обрез так на неё повлиял? Она смотрела на парня – длинного, нескладного, с куцей, растущей только местами, бородкой, в постоянно съезжающих на нос разбитых очках, как на святого.
– Откуда ты знаешь, что Сашка до сладкого сам не свой? – спросила я, пока Обрез споро замешивал тесто.
Тесто, спросите вы? Ну да, самое настоящее, для блинов. Меня это поразило. Бабуля шутил, что профессионально он только консервы вскрывать умеет, мы с Ласточкой тяги к кулинарному искусству тоже не испытывали. Максимум – яичница и покупные полуфабрикаты. А этот невозможный парень… Каким отморозком он бывал на поле битвы – мама дорогая! Это ведь он меня чуть из огнемета не спалил! А третьего дня целый цыганский табор сжег…
Напоив всех чаем, он пошарил по полкам, и, никого не спрашивая, побежал в продуктовый. Дома было шаром покати, после пельменей, которые я принесла третьего дня, никто толком ничего и не ел. Притащил целую гору продуктов – страшно подумать, сколько всё это стоило, и вот теперь, стоя у нашей, не так уж часто используемой плиты, собирался печь блины.
Мешая большой ложкой тягучую массу, он рассказывал:
– Я тебе уже говорил. У меня в деревне два брата: Петька и Армен. Мы втроем месяцами жили, пока маманя на заработки ездила. А я – за старшего, так что пришлось научиться. И хлеб печь и суп варить… В деревне продуктовых лавок нету. – А что до сладкого… – он усмехнулся. – Помню, лет десять мне было. Сварила маманя варенье из малины, и поставила тазик на верхнюю полку, чтобы я не добрался. Да пригрозила: хоть ложечку сожрешь, пока меня не будет, все уши оборву. Естественно, как только она ушла, я полез за вареньем. Мелкий был, как клоп, а таз высоко стоял, я за край полки уцепился, подтянулся… А табуретка возьми, и упади. Так я и повис. Полка не выдержала, таз с вареньем перевернулся, и – на меня. Так и грохнулся, с тазом на голове. Сижу на полу, обтекаю…
– Что, прямо весь таз? – мне малиновое варенье, может, разок и пришлось попробовать. Я в магазине банку стащила – давно это было. Бабуля тогда так всыпал, за воровство, что вкуса варенья я и не запомнила…
– Ну да, весь. – кивнул Обрез. – Сижу на полу, обтекаю, а вокруг осы роятся. Хорошо, что варенье остыть успело. А тут маманя заходит.
– И что? – близняшки слушали, раскрыв рты. Даже Ласточка, вместо того, чтобы вставлять ехидные комментарии, только сопела потихоньку.
– А то… Маманя даже бить меня не стала. Языком, говорит, чтобы всё слизал.
– А ты?
– А что я? Слизал. Тошнило пото-о-о-м…
– И что, больше ты сладкое не ешь?
– Еще чего. Только пуще прежнего любить стал. Сахар могу тоннами жрать. А уж конфеты…
Близняшки дружно захихикали.
Помявшись, я сказала совершенно искренне:
– Слушай, спасибо тебе. А то мы с Ласточкой по-хозяйству как-то не очень. Да и вообще… Не знаю, что теперь делать. Ладно, мы. А кто близняшек выучит? В городскую школу их не возьмут – больно дикие. Да они и не пойдут…
Жизнь без Бабули представлялась страшной и полной скрытых до поры до времени неурядиц. А если дом отберут? Я удивилась своей отстраненности. Почему я думаю, как мы будем без него? Почти автоматически что-то рассчитываю, планирую… наверное, потому что не привыкла верить в лучшее. Всегда так: как только настроишься на что-то хорошее, поверишь – обязательно случается что-то плохое. Так что лучше не обольщаться. Не раскатывать губу…
– Найдем мы вашего Бабулю. – не переставая мешать – очки запорошены, руки по локоть в муке – спокойно сказал Обрез. Тара – лучший следопыт в наших краях. Обязательно найдем.
– Даже если найдем, что дальше? Как мы его из зверя расколдуем?
И тут я поняла, что нужно делать. Единорог всё-таки не обманул: приезд магов в наше захолустье – судьба. Только они могут помочь Бабуле.
Наконец вкусно запахло блинами. Стало тепло и уютно, будто Бабуля и не уходил вовсе. Последней мысли я устыдилась. Честно отвесила себе пинка, спрятавшись за дверью в углу, чтобы никто не видел. Бабулю заменить нельзя! Да и не нужно… Мы его найдем. Обязательно найдем, а потом я пойду к этим заезжим магам и упрошу, умолю, заставлю, подкуплю… Что угодно сделаю, но уговорю их Бабулю расколдовать.
Сашка ходил за Обрезом как приклеенный – наверное, увидел в нем старшего брата. Он, когда помладше был, часто брата вспоминал. Того, настоящего. Тоже от Пыльцы сгорел: хотел магом стать, да не вышло.
Пока накрывали на стол, Ласточка ускользнула с независимым видом наверх, и спустилась через пять минут совершенно преобразившись. Я глазам не поверила. Никакой бледной немочи! Щечки – розовые, глазки блестят, даже губки чем-то намазала… Вырядилась в своё лучшее платье и волосы по спине, как бледный серебряный дождь! Если б это был кто угодно другой, я бы решила, что моя подружка настроена на серьезный штурм. Или всё-таки?
Когда на столе воздвиглась огромная стопка блинов, с куском желтого масла сверху, я посмотрела на Обреза с уважением. Может, не такой уж он и долбоклюй. Возится же с ним почему-то Таракан, а Таракана все уважают. И Сашка в него сразу влюбился… А у нашего Сашки нюх на людей такой, что собаки завидуют.
– Мир этому дому. – на пороге стоял, кто бы вы думали? Таракан! А я почему-то даже не удивилась…
– Как раз вовремя. – по-хозяйски пригласил Обрез. – Проходи, Тара, знакомься.
Он уже вел себя, как дома! Рубаха на груди расстегнута и выправлена из джинсов, рукава по локоть закатаны. Хаер убран под красный, в цветочек, платок, в котором я с ужасом опознала любимую косынку Ласточки. Да что ж такое, а? Я что, попала в параллельный мир?
– Здравствуй, Марьяшка. – это мне. – Не переживай, отыщется Бабуля…
Я еле сдержалась, чтобы не закричать и не затопать ногами. Тоже мне, нашлись герои. Взяли шефство над бедными сиротками. Мы и сами бы прекрасно справились! Без всяких мужиков.
Но, глянув на подругу в поисках поддержки, я опешила: она сидела вся такая хрупкая, такая беззащитная… И это – моя подружка? Та, которая может не моргнув глазом перерезать горло упырю? Попасть, не глядя, ножом в сердце василиску? Да мне до сих пор снится, как она – глазищи горят, на губах кровожадная улыбка, – расстреливает из автомата орду орков на гигантских волках! А теперь сидит, заламывает ручки и строит из себя цветочек аленький… Точно параллельный мир.
А блины были вкусные. Таракан принес с собой меду – и теперь Сашка, я так себе думаю, продаст ему душу… Мы макали блины в мед и запивали чаем из душицы и чабреца.
Стемнело. Я всё ждала, когда Таракан с Обрезом соберутся восвояси, чтобы поговорить начистоту с Ласточкой, да и свои мысли в порядок привести – третьи сутки на ногах, я уже не понимала, где право, а где лево; но они, кажется, никуда уходить не собирались.
Странно… Не потому же, что Таракан хочет под шумок оттяпать себе жилплощадь, а Обреза так уж волнуют прекрасные глаза моей подружки? Ладно, не гнать же их на ночь глядя – тем более, после всех гостинцев. Завтра разберемся.
Таракан заявил, что прикорнет в гостиной, на диване. Этой комнатой мы почти не пользовались. В ней были собраны раритеты с прошлых времен, до Распыления: несколько шкафов, набитых книгами – могу с гордостью сказать, что уж один-то шкаф набила я сама, лично… Магнитофон. Диски хоть и поцарапанные, но вполне можно было послушать "Травиату" или "Кармен"… Бабуля нам пересказывал по-памяти, в чем там сюжет: ерунда, сплошь любовные страдания. Но пели очень красиво, что есть, то есть.
Ноутбук давно не работал, Бабуля носил его в Слободку, к спецам, те сказали, материнская плата выгорела, а новая стоила больше, чем весь наш дом… Была целая коробка журналов – комиксами назывались. Только мы ими как-то не увлеклись: видала я этих суперменов, трех или четырех. Обыкновенные мужики в трусах поверх штанов, ни ума, ни фантазии…
Был даже телевизор, плоская черная панель размером два на метр. Он, конечно, не работал – не было каналов, которые бы вещали в наших краях, но Бабуля пользовался им иногда вместо радио – что-то там настраивал и слушал голоса, пробивающиеся сквозь белый шум…
Обрез спросил разрешения устроиться в комнате Бабули – я не успела открыть рот, чтобы отбрить его как следует, а Ласточка уже разрешила… Дети, даже Глашка, без звука отправились спать, умывшись и почистив зубы, я тоже не стала выкобениваться – глаза слипались сами собой, так что по лестнице, в нашу с Ласточкой комнату, я поднялась не помню как. Переоделась в ночнушку и вырубилась.
А потом мне приснился зов. Он летел над тихими крышами домов, над сонными печными трубами и ветвями черешен, меж заборов и тёмных фонарных столбов, мимо запертых дверей и забранных ставнями окон.
И во сне я поняла, что это Бабуля.
Встав с постели – босые ноги приятно холодили деревянные половицы, – я ступила в квадрат лунного желтого света, шедшего сквозь тонкие занавески. И, закутавшись в этот лунный свет, как в одеяло, пошла…
Внизу, перед входной дверью, увидела близняшек. Переглянувшись, мы кивнули друг дружке. Казалось, что поступаем мы очень разумно и даже правильно. Единственно верным способом. Отперев дверь, мы дружно шагнули на крыльцо, а потом дальше, в мокрую от предрассветной росы, траву.
Он ждал нас за домами, у реки: огромный, лохматый, похожий сразу на медведя и на волка. Тяжелая голова со светящимися, как плошки с горящим маслом, глазами, низко опущена, лоб покрывает бугристая чешуя. Но мы не боялись, мы понимали, что так Бабуля теперь выглядит.
Зверь беззвучно позвал, и мы подошли к нему. Близняшки, громко смеясь, стали его гладить, я тоже хотела обнять за шею и зарыться лицом в густую шерсть…
И тут перед глазами мелькнул огонь. Зверь фыркнул и отскочил, а потом, в ярости ударив в землю огромной лапой, заревел.
– Уходи. – сказал тот, кто держал огонь. – Уходи, и я не причиню тебе вреда.
– Они мои. – зарычал зверь. – Они мои, и должны быть со мной. Им будет хорошо со мной, на той стороне…
– Уходи. – перед мордой Зверя вновь загудело пламя. – Ты не можешь больше заботиться о них. Ты больше не человек.
– Мне не нужно быть человеком для того, чтобы заботиться о тех, кого я люблю! – зарычал Зверь. Он вновь махнул лапой, но тот, кто ему возражал, увернулся, и лапа не задела его. – Они мои и будут принадлежать мне.
– Ты утратил все права, став зверем. Если ты не уйдешь, мне придется тебя убить. – Зверь засмеялся.
– Давай сразимся! – зарычал он. – Я сломаю тебе шею, вырву внутренности и всё равно возьму то, что принадлежит мне по праву!
Человек с горящей веткой вытащил громадный пистолет и направил его Зверю в грудь.
– Нет! – закричала я и бросилась на него, стараясь вырвать оружие.
– Нет! – закричали близняшки и встали перед Зверем, загораживая его своими телами.
Зверь утробно захохотал.
– Видишь? Они сами пришли ко мне! Ты не сможешь меня убить, не причинив боли им…
Тьму прорезал бледный, неуверенный луч – краешек солнца показался над рекой и в этот же миг раздался громкий, пронзительный крик петуха.
С меня будто сорвало прозрачный, но душный мешок. Сразу всё стало отчетливым и ярким. Зверь больше не казался добрым и красивым. Он был огромен, черен, как подземельный мрак, и так же страшен. Напротив нас стоял Таракан. В одной его руке догорала ветка – от нее остался небольшой огрызок, в другой, дулом вниз, он держал пистолет.
Я еще вернусь… – прорычал Зверь и растворился в отступающей тьме.
– Что случилось? – спросил Сашка. – стоя в уличной пыли, он зябко поджимал босые ноги. – Я думал, это всё сон… Что мы здесь делаем? – хлопая глазами, он глядел по очереди на меня и Таракана. Глашка беззвучно плакала, глотая слёзы.
– Что случилось, дядя Тара? – он пытался сдерживаться, но голос предательски дрожал, а в носу хлюпало. – Это был Бабуля, да? Он приходил за нами?
– Он нас любит. – сказала на удивление спокойным голосом Глашка. – Он хотел, чтобы мы пошли с ним. Я хочу к нему.
– Зря ты вмешался. – кивнул Сашка. – С ним нам будет лучше.
– Простите, детки. – виновато развел руками Тара. – Ошибся. Я не знал, что это Бабуля. Думал, чудовище…
– Он не чудовище! – заорал, срываясь на визг, Сашка. – Он нас любит, а ты его прогнал! – бросившись на Таракана, он замолотил его кулачками.
Стряхнув оцепенение, я подхватила Глашку на руки и крепко прижала к себе. Моё сознание раздвоилось: одной половиной я понимала, что Зверь – это уже не Бабуля, что он изменился, и никогда уже не будет прежним, но другой… Другой я жаждала оказаться рядом с ним. Запустить пальцы в густую шерсть, почувствовать его силу, его могущество… Помотав головой, чтобы избавиться от наваждения, я стала успокаивать близнецов.
Подойдя к крыльцу – хорошенькое мы представляли собой зрелище: босые, чумазые, в ночнушках, Глашка – у меня на руках, Сашка – вцепившись в Таракана мертвой хваткой, – столкнулись с Ласточкой и Обрезом.
– Где тебя носило? – с ходу налетел на парня Таракан. – Я велел тебе стеречь верхний этаж, а ты?
А я стояла молча, и только глазами хлопала. Были они оба – моя Ласточка и Тараканов Обрез – раскрасневшиеся, встрепанные, и видно, что одевались впопыхах… А еще они держались за руки. Таракан тоже, видимо, всё это заметил, потому что осекся на полуслове и заткнулся.
А я подумала: зря Таракан на Обреза ругается, он своё дело исправно делал. Ласточка-то с нами не пошла…
Глава 12
Иван
– Значит, а-ля Гаммельнский Крысолов. – произнес Лумумба, задумчиво постукивая по чашке кончиками пальцев.
– Именно, что а-ля. – кивнул Таракан. – к сожалению, дети полностью попали под его влияние. Только Ласточка нашла в себе силы сопротивляться. – он бросил косой взгляд на красивую девушку, та почему-то покраснела и поспешно опустила лицо в чашку. Маша нервно хихикнула, но тут же зажала себе рот ладошками.
Наставник сделал вид, что не заметил всех этих перемигиваний, а мне стало интересно: что у них тут происходит?
– Он придет снова. – тихо сказала Маша. – Я знаю, я чувствую. И Таракан попытается его убить. А я тогда попытаюсь убить Таракана… – на глазах у нее выступили слёзы, лицо сделалось бледное-бледное, и каждая веснушка засияла, как крошечное солнце.
– Спокойно, товарищи! – гаркнул Лумумба так, как он один только умеет. – никто никого не убьет. – все заинтригованно уставились на него – чего учитель и добивался. Для пущего эффекта выдержав паузу, он сообщил: – Мы его расколдуем.
– Как? – у Маши загорелись глаза.
– Еще не знаю. – честно ответил Лумумба, чем, на мой взгляд, несколько подпортил впечатление, но Машу это не смутило. Теперь она смотрела на наставника, как на идола и путеводную звезду в одном флаконе.
Я, к своему глубокому удивлению, почувствовал… обиду? Ревность?
– Вопрос в другом. – сказал Таракан, задумчиво водя кончиком ножа по салфетке. – Захочет ли он возвращаться?
– Конечно захочет! – Маша удивленно подняла брови. – Он же нас любит! Он же пришел прошлой ночью, он хотел, чтобы мы пошли с ним…
– Дети шли бесконечной серой колонной по серым размытым дорогам, шли спотыкаясь, оскальзываясь и падая под проливным дождем, шли согнувшись, промокшие насквозь, сжимая в посиневших лапках жалкие узелки… – процитировал Таракан.
– Нет, не так. – помотала головой Маша. – Они шли радостно, щебеча и болтая, и скрылись в тумане…
– И кстати, раз уж зашла речь… – перебил её Лумумба. – А где, собственно, дети?
Мне тоже было интересно, о каких детях мы тут всё время говорим. Никого младше Маши я лично не заметил.
– Обрез предложил им поехать на каникулы. – сказала молчавшая до того Ласточка. – У него мама в деревне, недалеко…
– Недалеко – это сколько?
– Двадцать километров. – ответил Таракан. – Мы подумали, что оставлять их здесь слишком опасно. Прошлой ночью я успел в последний момент.
Наставник вскочил, и, по своей привычке заходил туда-сюда, о чем-то размышляя.
– А почему вы решили, что двадцать километров будут для Зверя непреодолимым препятствием? – вдруг спросил он.
– Нам показалось, что он привязан к этому дому. – пояснила Маша. – Мы все здесь жили… живем, то есть. И Бабуля будет возвращаться сюда, как делал это всегда.
– Заколдованный Зверь – это неизвестная величина. – сказал Лумумба. – Конечно, в его памяти, в подсознании, сохранились какие-то сдерживающие механизмы, но… насколько их хватит? Он может пойти за детьми. Вы уверены, что ваш… напарник справится в одиночку?
Таракан вскочил. Было видно, что он корит себя за то, что не подумал о такой возможности раньше.
– Если взять в слободке машину – успею до темноты. – бросил он на ходу.
– Я с тобой! – крикнула Маша и кинулась вон из кухни. Где-то хлопнула дверь, потекла из крана вода… Мне почему-то стало грустно. Только познакомились, а она опять убегает.
– И я! – Ласточка тожа встала.
– Вообще-то… – протянул Лумумба, и все обернулись. – Я бы предпочел, чтобы Маша осталась с нами. На мой взгляд, вы, уважаемый, – поклон в сторону Таракана, и вы, сударыня – кивок в сторону Ласточки, – справитесь и без нее. – девушка зло рассмеялась.
– Попробуйте Машку остановить. Охота посмотреть, как у вас получится…
– Что получится? – Маша вернулась, успев надеть джинсовую куртку и ботинки с высокой шнуровкой. Волосы она убирала в хвост, держа во рту резинку. За спиной её болтался армейский рюкзак.
– Я хочу, чтобы вы, Маша остались. – повторил учитель. Глаза её стали большими и темными. Руки опустились, и волосы вновь рассыпались по плечам.
– Почему? – спросила она.
– Вы ведь тоже попали под влияние Зверя, так ведь? – она кивнула. – Есть вероятность, что он вернется домой. И если никого не найдет…
– Точно рванет в деревню. По следам. – закончила Маша. – Хорошо. – она стащила рюкзак и посмотрела на Ласточку. – Я останусь. Бабуля должен знать, что здесь его ждут.
Прощаясь на пороге, Лумумба сказал Таракану:
– Одну ночь вы продержитесь, я уверен. Главное, не причиняйте ему вреда. Отгоняйте, разговаривайте – так же, как делали это сегодня. А мы постережем здесь. Если зверь придет сюда – я постараюсь понять, как его заколдовали и тогда придумаю контрзаклинание. Если же он пойдет за детьми… Следующей ночью мы обязательно будем у вас. Ну… ни пуха!
– К черту. – Таракан с Ласточкой пошли к калитке. Маша только вздохнула, провожая их взглядом.
Когда мы остались втроем, установилась неловкая тишина. Лумумба, упав на стул и налив себе чаю, задумался. Я знал, что в таком состоянии его лучше не беспокоить. Маша так и осталась стоять у проёма двери, прислонившись к стене. Казалось, она тоже о чем-то напряженно думает, даже губами шевелит от напряжения.
А я не знал, куда себя деть. Стул подо мной уже предательски поскрипывал, но встать и размяться я не рискнул. Ловкости такой, как у наставника, у меня нет, еще сломаю чего…
– Почему вы нам помогаете? – вдруг спросила Маша. Лумумба с трудом сфокусировал на девушке взгляд. – Зачем? – повторила она. – Какая вам от этого выгода?
Учитель печально усмехнулся.
– А вы уверены, что люди живут исключительно ради выгоды? – спросил он. – Вот ваш Бабуля… Он что, имел какую-то выгоду с того, что помогал детям? – Маша покраснела, но упрямо мотнула хвостом. Кулачки её были крепко сжаты. – Конечно же, вы думаете, что я и ваш Бабуля – две большие разницы. – продолжил Лумумба, отхлебывая чай. – И будете абсолютно правы. Но, поверьте мне, Машенька, мир – не без добрых людей. Как раз наоборот: в жизни всё строится на доверии. Честность, доброта, благородство – всё еще не пустые звуки. По крайней мере, пока на земле есть такие люди, как ваш Бабуля. Как Таракан. Как вы с Ласточкой и Обрез.
– Как вы, бвана… – тихо добавил я.
– Как я. – не стал отпираться Лумумба. – Вам просто нужно немножко нам поверить, Маша. – он допил чай и деятельно потер руки. – Ну… Хватит рассиживаться. До вечера еще куча времени, можно многое успеть.
Наверное, она просто устала сопротивляться, быть против всех. Понимаю, сам через это прошел… В какой-то момент невыносимо, до визга, хочется перестать решать всё самостоятельно, и просто подчиниться кому-то, кто знает, как надо. И еще я понял, почему испытал ревность. Маша теперь смотрела на Лумумбу точно так же, как я.
– Что нужно делать? – спросила она.
– Я надеялся, что вы не откажетесь побыть гидом. – обратился к ней наставник. Как вы понимаете, мы с Ваней люди пришлые и в городе ориентируемся плохо.
– Хорошо. – она одернула курточку и провела руками по волосам. В глазах её мелькнула былая строптивость. – Но если вы ему навредите…
Лумумба нетерпеливо её прервал, направляясь к двери.
– То вы навредите мне. Я уже понял.
Полицейский участок располагался ровнехонько напротив Агентства, на другой стороне улицы. Они были похожи: старинные купеческие дома, с кирпичным цоколем и деревянным верхом. Высокие крылечки, крашеные зеленой краской, такие же наличники на многочисленных, тянущихся вдоль улицы, окнах… На обоих зданиях не было никаких знаков отличия: ни вывесок, ни памятных табличек или указателей, что же за заведения располагаются по данным адресам. Наверное, и так все знали.
Маша заходить внутрь категорически отказалась, обещав подождать на лавочке в ближайшем скверике.
Буквально через три минуты я начал ей завидовать: более суконного, затхлого и неуютного заведения мне еще не встречалось. Лица полицейских, встретившихся в коридоре, были сплошь неприветливы и будто заранее подозревали нас во всех смертных грехах. К тому же, внутри было сильно накурено – сизый махорочный дым буквально стелился, затрудняя видимость. На столике в приемной стоял хрустальный, но до того засиженный мухами графин, что самого стекла и видно не было. Ни за какие коврижки не согласился бы пить воду из этого графина…
– Чем обязан? – рыкнул полицеймейстер, когда нас наконец провели в его кабинет, и пыхнул исполинской самокруткой. Ну, по крайней мере, мы выявили источник распространения дурного запаха…
– Если для этого есть какая-то возможность… – витиевато начал наставник, – не позволено ли будет узнать, как продвигается расследование убийства Яна Живчика.
– А вам-то что за дело? – всё так же неприветливо, но более спокойно, спросил Штык.
– Ну как же… – Лумумба развел руками. – Убит коллега по цеху. Я хочу знать: стоит ли и мне волноваться за свою жизнь?
Честно говоря, я и сам не понимал, зачем мы приперлись в участок. По-моему, учитель действовал по какому-то наитию. Мы вроде бы шли в Агентство, разузнать о вознаграждении за Мать Драконов, но, когда Маша упомянула – в ходе лекции о городских достопримечательностях – что напротив располагается полицейский участок, он резко сменил курс, направив стопы к соседям.
– Вы были знакомы? – буркнул Штык, подозрительно переводя узкие глаза с меня на Лумумбу.
– Нет, но…
– По какой надобности в нашем городе? Что делали у Мадам Елены?
– Послушайте, господин Штык. – Лумумба без приглашения уселся в гостевое кресло. – Всё это есть в подробнейшем рапорте, который не далее как вчера, составил с наших слов ваш сотрудник. Я же хотел…
– Мне плевать, что вы хотели! – вдруг заорал полицеймейстер. – Мне так же плевать на этого дохлого мага! Будь моя воля – я бы всех вас сам, лично, ставил бы к стенке! Развели в стране барррдак! Наррркоманы! Над городом летают драконы, людей превращают в домашнюю скотину, а я должен расследовать смерть какого-то мошенника!
– Насколько мне известно, драконы больше городу не угрожают. – флегматично заметил учитель, составив ладони домиком и глядя на кончики пальцев. – К тому же драконы, а так же иные другие маганомалии – забота не ваша, а вашего коллеги через дорогу.
– Коллеги? – Штык вытер лицо большим красным платком и запихал его в карман кителя. – Третьего дня городскую стену штурмовал динозавр. Ему было наплевать на то, что он – маганомалия. И уж тем более на то, какому ведомству он, динозавр, подчинен. Зверюга просто хотела жрать. А Шаробайко выделил на поимку гиганта шесть единиц огнеметов. Всего шесть! Сказал – нету фондов. Двое охотников были убиты. А теперь разгадайте загадку, господа маги: охотники убиты маганомалией, и она – ведомство Агентства. Но Запыленный, создатель аномалии, – человек. Кто преступник: орудие, или его создатель? Кого наказывать?
– Вы уверены, что это был динозавр? – спокойно спросил Лумумба.
Я думал, полицеймейстера хватит удар. Он покраснел, открыл рот и начал хватать воздух, как рыба.
– Простите, я поясню… Это был действительно динозавр – древняя исполинская рептилия, а не какой-нибудь сказочный зверь? Мифическая Лернейская гидра? Цербер? Птица Рух?
Зарычав, Штык с трудом выдрал себя из кресла и поковылял к обширному шкафу, занимающему одну из стен кабинета. Рванув створки, он стащил с полки яркий глянцевый том и бухнул на стол перед Лумумбой. На обложке красовался огромный зверь, и имелась золоченая надпись: Большая Энциклопедия Динозавров.
Штык открыл книгу на закладке.
– К сожалению, всё, что удалось отыскать в остатках городской библиотеки – книжка для детей. – проворчал он. – Но оказалось, этого достаточно. Вот! – он ткнул пальцем в красочное изображение. – Вот эта тварь. Или очень похожая.
– Аллозавр. – прочел наставник и присвистнул. – Грозный противник.
– Огнеметами загнали в яму с кольями и расстреляли разрывными. – пояснил Штык. – Но двух бойцов он успел затоптать.
– Мне очень жаль. – сказал Лумумба
Полицеймейстер ответить не успел. Дверь кабинета с грохотом распахнулась, ударив ручкой в стену, а на пороге возник фон Цаппель – градоначальник.
– Ага! – уперев руки в бока, он и вправду был похож на циркуль. – Вот вы где! – обращался он, как ни странно, к Лумумбе. – А я вас с самого утра ищу! Пройдемте! – и он, не глядя на полицеймейстера, властно ухватил наставника за рукав. Тот, к моему сожалению, возражать не стал. А жаль. Только интересный разговор начался…
– Одну минуту! – тактично высвободив рукав из цепких пальцев, Лумумба вернулся к столу Штыка. Извлек из жилетного кармана большую, туго скрученную сигару и вручил её полицейместеру. Подмигнул ему, хитро постучав себя по носу, и вышел.
Цаппель провел нас дальше по коридору, пропустил сквозь узкую, как вход в пещеру, дверь и мы оказались в совсем, совсем другом месте, нежели полицейский участок. Здесь было тихо и пусто. Не витали клубы махорочного дыма и никто не топал грязными сапожищами в прогнившие половицы. Никто не тащил проституток, и не ругался хриплым, надсаженным голосом. Никто не усаживал вдоль стены пьяниц с разбитыми носами и уголовников в наручниках.
Воздух здесь был сух и прохладен. Пол покрывали мягкие ковры богатых расцветок, в простенках высились вазоны с ухоженными фикусами, а прозаический вид из окон скрывался под водопадом из шелковых французских штор.
На фундаментальной дубовой стойке благоухал роскошный букет, вставленный в хрустальную чистую вазу. Рядом выстроились разноцветные телефоны.
Лумумба, остановившись, одобрительно огляделся.
– Вот это я понимаю: учреждение. – заявил он, поводя вокруг восхищенным взором. – Так и хочется пустить слезу по ушедшей эпохе канцелярита и бюрократии.
Цаппель скромно опустил бледные глазки.
– Стараемся, господин Лумумба. Поддерживаем, по мере сил… Иначе мы станем анархией, а анархия, как известно, э…
– Мать порядка. – напомнил наставник. Цаппель смутился.
– Ну да, конечно… вы правы, наверное… Порядок и хаос… две стороны одной медали… – наконец мы добрались до ресепшена, за которым сидела миленькая барышня в прозрачной блузке и кудряшках. – Стэллочка! – искусственно обрадовался Цаппель, будто не ожидал у себя в приемной узреть эдакое чудо. – Сделай-ка нам чайку…
И распахнул дверь в просторный, как зал ожидания на вокзале, кабинет.
– Ну, чем мы можем служить отцу, я не побоюсь этого слова, города? Опоре, я не погрешу против истины, нашей нации? – вопросил Лумумба, устраиваясь без приглашения в самом большом гостевом кресле.
Цаппель поспешно проследовал к своему месту: резному черненому трону, установленному за обширным столом со слоновьими ногами и столешницей зеленого, немного вытертого сукна.
Устроившись, он поочередно поправил стопку лежащих с краю бумаг, хрустальный шар, служащий, видимо, пресс-папье, набор самопишущих перьев в красивом серебряном подстаканнике, открыл и закрыл несколько ящиков… Мы ему не мешали.
– Видите ли, – наконец начал он. – У меня к вам дело.
– Это ничего. – благосклонно кивнул наставник. – Я готов вас выслушать.
– Точнее, просьба. Еще точнее, вопрос…
И градоначальник вновь замолчал. Поерзав, он с тоской выглянул в окно, будто желая, чтобы мы сами собой испарились. Так бывает: обращаться к магам многие считали чем-то неприличным, даже постыдным. Наставник говорит, что это – наследие прошлого. Те, кто родился до эпохи Распыления, подсознательно отрицали магию. Поверить в действенность заклятия – всё равно, что писать письмо Деду Морозу, всерьез ожидая ответа. Этой метафоры я никогда не понимал. Знавал я нескольких дедов Морозов – вполне себе адекватные мужики…
